– Да пребудет с нами Всемилостивый Будда, – поклонился путник. – Непогода застала меня в дороге. Могу ли я найти здесь приют на ночь?

– Мы рады помочь любому, кто постучится в ворота нашей обители, – ответил монах. – Только хочу предупредить, что условия, которыми мы располагаем, весьма скромны…

– Ничего, я неприхотлив.

Всадник каким-то странным образом спрыгнул с седла. Монаху показалось, что он просто перетек на землю, как густое молоко из опрокинутого кувшина. И передвигался незнакомец весьма странно, так, будто под дорожным плащом крался громадный грациозный хищник – тигр или барс. «Уж не зря ли я его впустил?» – мелькнуло в голове у монаха, но он тут же устыдился своих мыслей. Впрочем, он вскоре забыл об этом – как только лошадь незнакомца была отведена в стойло и накормлена, а её хозяин получил в распоряжение келью в надворных постройках и еду – не ту, скромную, что употребляли монахи, а обычную для живущих в миру, специально припасенную для таких случаев.

Монаха звали Кунь-Джи. Он был мастером-резчиком по дереву, и в зале Бодхисаттв лежала на рабочем верстаке незаконченная фигура святого, разрушенная при нападении на храм бандитов. У Кунь-Джи просто руки чесались закончить реставрацию.

– Я слышал о несчастье, постигшем вашу обитель, – негромко сказал пришелец. – Разрешите выразить вам свою скорбь, – и на ладонь монаху упали несколько серебряных монет.

– Ох, – Монах чуть не задохнулся от радости, которую по молодости лет не сумел скрыть. – Благодарю вас, господин… Да будут продлены ваши дни!

– Скажите, не проезжали ли здесь двое путников – старик и юноша на лошадях черной масти? Мы втроем направлялись в Лхассу, чтобы принять участие в празднике. Но случилось так, что я отстал.

– Ну конечно! – расплылся Кунь-Джи в улыбке. – Наш настоятель принял их как дорогих гостей. Несколько дней они делили с нами кров и пишу, а также заботы по восстановлению разрушенного.

И, беспрестанно кланяясь, Кунъ-Джи попятился к выходу и затворил за собой дверь. Душа его пела. На вырученные деньги в Ликиме можно было купить новые резцы и кисти, необходимые для работы над статуей:

Вскоре храм заснул. Кунь-Джи зажег масляный светильник, уселся за верстак, на котором лежал любимый Бодхисаттва, и взялся за инструменты. Никто не мешал, и монах с удовольствием подумал, что днем, когда множество посторонних вещей отвлекают от работы, невозможно достичь той степени сосредоточения и отрешенности, которая необходима для восстановления шедевра великого древнего мастера. Ведь для этого мало просто повторить его творение. Нужно вдохнуть в него новую жизнь, увидеть то, что видел он много лет назад, ощутить в себе свет, озаривший его и вдохновивший руку, державшую инструмент. Стать – хоть на эту ночь, хоть на несколько часов – им самим.

Резец двигался легко и свободно. Лицо Бодхисаттвы, печальное, отрешенное и очень доброе, постепенно возникало из небытия, из бесплотного замысла. И Кунь-Джи улыбался, думая, что Будда воистину милостив к ним, в течение нескольких дней подарив встречу с тремя хорошими людьми (много ли их сыщется, хороших?).

Вот только странно… (Деревянный лик под резцом будто оживал. Очень трудно передать внутреннее состояние святого – его. полуулыбку, лишь едва заметно тронувшую губы.) Эти двое: старик учитель и его ученик ни словом не обмолвились, что их спутник отстал в дороге… Почему же они не стали его дожидаться в храме? Но, возможно, они торопились, до начала торжеств им нужно было достичь столицы…

Кунь-Джи не сразу понял, что именно его вдруг насторожило. Потом разум, возвратившись из заоблачного полета, осознал: стук маленькой калитки, проделанной в массивных воротах. Масло в бронзовой плошке закончилось. Светильник почти не давал света, лишь чадил, и монах, повинуясь внезапному порыву, дунул на него. Тьма окутала зал Бодхисаттв. Стены и потолок исчезли, и тогда, выглянув в открытое окошко, Кунь-Джи увидел у калитки недавнего пришельца. И даже расслышал обрывки разговора.

Кьюнг-Ца из рода Потомков Орла, ученик Черного мага, оставил коня в сотне шагов от храма, на который он совсем недавно напал. До открытой калитки он дошел пешком, поскользнувшись несколько раз на заснеженных ступеньках, что хорошего настроения ему не прибавило.

Он нервно поискал глазами того, с кем должен был встретиться. Нервничать было отчего: ему приказано было прийти тайно и одному, обнаружь его здесь служители храма, и они забыли бы на время, что Будда считает месть и насилие большим грехом… Внутренний двор храма был пуст. Кьюнг-Ца ещё раз оглянулся, не увидев ничего, кроме заснеженных ворот, и сделал шаг назад, к калитке. И тут же подскочил от неожиданности, когда его осторожно тронули за плечо.

Скрежеща зубами от ярости и унижения, Кьюнг-Ца заставил себя поклониться.

– Почему вы не разрешили убить их, мой господин?

Человек, закутанный с ног до головы в серый дорожный плащ, чуть заметно улыбнулся (Кьюнг-Ца эту улыбочку, конечно, не заметил, иначе разъярился бы ещё сильнее).

– Тебе они знакомы?

– Щенка я раньше не встречал, но вот его наставник… Много лет назад он был старшим учеником у Юнгтуна Щераба. Еще немного, и он бы вошел в круг посвященных. Стал бы жрецом…

– Ты ненавидишь его так, словно он перешел тебе дорогу.

Вожак бандитской стаи чуть было не потянулся к Клинку, висевшему на поясе. Намек на его неспособность к магическому учению был слишком очевиден. Собеседник заметил рефлекторное движение руки, но даже не пошевелился. Возникни необходимость – он мог бы убить бандита, искушенного в вооруженных стычках, не сходя с места, одним движением пальца, И тот это мигом почувствовал.

– Он предатель. Он не имел права уходить от того, кто его выпестовал.

(Таши-Галла покинул дом Черного мага на рассвете, когда солнце, ещё не показав свой лик над хребтом Аллу, робко брызнуло розовой краской на серый снег на центральном, самом высоком пике, издалека похожем на очертания гигантской фигуры в монашеской хламиде. Там, у подножия горы, находился буддистский монастырь, куда он держал путь. И несмотря на то что конечная цель его с каждым шагом приближалась, Таши-Галла ясно сознавал, что идет в неизвестность. Еще не было случая, чтобы в монашескую обитель Святой Дхармы принимали ученика Черного мага, адепта Бон-по…

Не поздно ли, в который раз спрашивал он себя, и ему представлялись висящие в пространстве весы с двумя полукруглыми чащами, вроде тех, на которых сам не одну сотню раз взвешивал различные субстанции для приготовления магических эликсиров. Черная чаша – белая чаша. Весы кармы. Белая чаша была легка и пуста, черная же опасно тяжелая, гирей тянула вниз, в Третью обитель… И он всерьез боялся, как бы его ноги неожиданно не провалились туда, в темноту, ещё до того, как он постучится в ворота монастыря…

И все же он продолжал идти вперед, стараясь ступать спокойно и уверенно. Вскоре низина кончилась, дорога стала взбираться вверх по склону, поросшему тиком. Таши-Галла не раз приходил сюда для медитации. Этот уголок был словно специально создан для самосозерцания и размышлений. С высоких выступов, спрятанных в мрачноватой зелени, открывался божественный вид на холмистую долину, пересекавшуюся рекой, стремительной и узкой в верховьях, и становившейся широкой и полноводной при впадении в Нангу-Тшо, одно из трех великих озер.

Таши-Галла почувствовал чужое присутствие за два десятка шагов от того места, где жесткий кустарник разросся особенно густо, образовав идеальное укрытие для того, кто до поры до времени не спешит показываться на глаза. Он подошел почти вплотную и остановился, осознавая, что стоит практически на открытом месте, являясь отличной мишенью для стрелы. Пусть. Одно дело убить ничего не подозревающего человека, беспечно подставившего спину, и совсем другое – увидеть близко его лицо – без тени страха и неуверенности, с ожиданием в глазах: давай, покажи, на что ты способен!

Таши-Галла не стал пускать в ход магию, не стал даже отклоняться в сторону. Стрела с черным оперением свистнула где-то далеко над головой и, описав широкую дугу, ушла в землю. В кустах завозились, послышалась ругань, и злой, как пещерный дух, Кьюнг-Ца вылез наконец на открытое место, отбросив лук и вытащив из ножен длинный тонкий меч.

– Что тебе нужно? – устало спросил Таши-Галла.

– Разделаться с тобой, – проговорил Кьюнг-Ца. – Раз и навсегда.

Таши-Галла почувствовал волну удушающей ненависти, исходившую от противника, и окончательно успокоился. Клокочущая ярость, которую источает человек, делает видимыми все его помыслы и намерения, будто те отражаются в большом чистом зеркале.

– Учитель всегда отдавал тебе предпочтение. Да за это… За десятую долю этого я готов был отдать пол жизни!

Кьюнг-Ца почти плакал. Таши-Галла видел его напряженный живот, белые, сведенные судорогой пальцы… Сейчас он сделает обманное движение вправо и нанесет косой удар – вот сюда, в незашищенный левый бок…

– Разве я сделал учителю что-то плохое? Я лишь сказал ему, что путь Черной магии – не для меня…

– Предатель! – выдохнул Кьюнг-Ца и бросился вперед.

Именно так, начав с обманного движения. Таши-Галла спокойно шагнул навстречу – медленно и плавно, будто нехотя, оказавшись вдруг лицом к лицу с противником, где его длинный меч стал неожиданно бесполезным, и несильно ткнул его собранными в щепоть пальцами в точку чуть выше ключицы.

Обойдя бесчувственное тело кругом, он поднял с земли меч и осмотрел сверкающий клинок, грустно подумав о том, как несправедливо было позволять прекрасному оружию попасть в недостойные руки.

– Убей меня, – прохрипел Кьюнг-Ца, порываясь встать.

Таши-Галла покачал головой.

– Я отправляюсь в монастырь Син-Кьен, чтобы приобщиться к светлому учению Будды. Хотя и не знаю, буду ли я принят… Слишком много черных дел я успел совершить. Так неужели ты думаешь, что я стану отягощать свою карму ещё и убийством?

Он сосредоточил взгляд на лезвии меча. Несколько мгновений – и Кьюнг-Ца с изумлением увидел, как клинок, сработанный лучшими мастерами в кузницах Ньяка, вдруг закурился легким белым дымком и со звонким щелчком сломался пополам.

– Это Мое последнее колдовство, – сказал Таши-Галла и с презрением зашвырнул обломки в кусты. – Я больше не маг. Я не стою у тебя на дороге – не стой и ты на моей.

И, развернувшись спиной, пошел прочь. Кьюнг-Ца посмотрел ему вслед, потянулся к валявшемуся на земле луку и вложил в него стрелу. И тут же понял, что выстрелить не сможет. А если и найдет в себе силы натянуть тетиву, стрела все равно не найдет цель, до которой было всего-то несколько шагов. Как и в первый раз.

Сидя у себя дома в одной из комнат на низкой кушетке, сделанной лучшими индийскими резчиками, лама Юнгтун Шераб видел все, что произошло, правда в несколько другом измерении. Его бывший ученик представлялся ему ярким и чистым голубым пятном, будто человеческая фигура была закутана в саван. Видел он и черный вихрь боли, охвативший Кьюнг-Ца, – не боли от удара в ключицу, а другой, более сильной, от сознания того, что никто никогда не перебегал ему дорогу…

Один из учеников, Рота-Лхаг, принадлежавший кругу посвященных, бесшумно возник за спиной.

– Вы отпустили его, учитель? – тихо спросил он.

– Дети Шара могут находиться где угодно, – проговорил Юнгтун Шераб. не открывая глаз. – В любой из трех обителей. Они могут забыть, кому они принадлежат. Но однажды Шар призовет их – и они придут.

Таши-Галла ощутил свободу… Что ж, тем больнее будет возвращаться в клетку.)

Сейчас вожак бандитской своры тоже источал ярость. Желанная добыча опять ускользнула из рук.

– Вы защищаете предателя, мой господин.

– Мне нет дела, до твоего мнения. Ты обязан только повиноваться.

– Простите…

– Ты сопроводишь их до Лхассы – и учителя, и ученика. Проследишь, чтобы в дороге не случилось неожиданностей. И самое главное: если они вдруг пожелают сменить или продать лошадей – этого нельзя допустить ни в коем случае. – Он помолчал. – Ты ещё успеешь поквитаться с обоими. Скоро.

Кунь-Джи, выглядывающий из-за двери зала Бодхисаттв, непроизвольно охнул. Двое у калитки разом повернули головы, но монаха не заметили (по крайней мере, он очень надеялся на это).

Он мигом забыл о деревянной фигуре, лежавшей на верстаке. Серебряные монеты, которым он недавно так радовался, жгли ладонь, и он отбросил их, словно гремучую змею.

Храм спал. В келье наверху, куда вела узкая каменная лестница, почивал настоятель, лама Пал-Джорже. А может быть, и не почивал, а молился при свете масляного ночника… Кунь-Джи засомневался: можно ли прерывать полуночную молитву? Еще ни разу настоятеля не беспокоили в такой час…

Подобрав полы своей хламиды, Кунь-Джи взбежал вверх по ступеням и робко постучал в дверь с низким сводом. Из кельи настоятеля не доносилось ни звука, но монах надеялся, что его услышат. Всемилостивый. Будда говорил своим ученикам: стучите, и врата откроются перед вами. И сами поспешите отворить, если услышите просящий голос…

И вдруг он отпрянул. Что-то случилось с дверью. Еще мгновение назад она состояла из тяжелых деревянных брусьев – и неожиданно заколыхалась, будто поплыла… И монах разглядел; что это не брусья, а отрубленные человеческие конечности – голые синеватые ноги, из которых сочилась кровь, руки со сведенными судорогой пальцами… Он в ужасе попятился и наткнулся спиной на взгляд. И обернулся.

Человек, которому он недавно открыл ворота, спокойно протягивал ему серебряные монеты.

– Возьми, – сказал он. – Ты обронил их.

– Нет, – прошептал Кунь-Джи. – Нет, не надо!

Ему показалось, что монеты раскалены докрасна.

– Как знаешь.

Одна из монет, та, что лежала сверху, вдруг сорвалась со своего места, свистнула в воздухе и чиркнула отточенным краем по горлу монаха.

Было совсем не больно. Он поднес руку к ране и с удивлением увидел липкую кровь на ладони. Лицо незнакомца стало раздуваться, словно капюшон у кобры, потом потеряло резкие очертания и пропало, и Кунь-Джи увидел каменную ступеньку близко, прямо у левой щеки.

Он скатывался по лестнице, уже не ощущая собственного тела. Все кувыркалось перед глазами, постепенно погружаясь в мягкую черную пустоту. А потом он увидел любимого Бодхисаттву – деревянную фигуру, которую он так и не успел завершить. Бодхисаттва улыбался – уголки губ чуть загнулись вверх, и добрые лучистые глаза смотрели на него. Кунь-Джи знал, что теперь эти глаза будут сопровождать его в путешествии на Колесе Истории, пока не наступит срок его следующего воплощения… Когда? Еще нескоро, может быть, через тысячу лет…

…И сами спешите отворить, если услышите просящий голос…

Подпольный торговец оружием Олег Германович Воронов лежал навзничь на толстом бежевом ковре и медленно приходил а себя. Судя по землистому цвету лица, его жестоко тошнило, и Жрец с неудовольствием подумал, что клиент, пожалуй, вполне способен облевать ковер, стоящий больших денег.

Мир – реальность возвращался . с трудом. Зрение пребывало ещё где-то в пограничном состоянии, между светом и тьмой, где плавали разноцветные пятна причудливой формы, точно чернила в луже воды, а слух уже уловил далекий голос.

– Ничего, это бывает. Сожалею, мне следовало предупредить вас, чтобы вы не касались Шара. Чревато, знаете ли.

В голосе не было ни капли сожаления, зато было полно издевки. Сожалеет он!

Воронов неуверенно привстал, ровно настолько, насколько позволял мечтавший вывернуться наизнанку желудок. Лицо его собеседника постепенно формировалось из пятен, плавающих перед глазами.

– Что это было? – хрипло спросил Олег Германович. – Чем ты меня напоил?

– Вы же отказались от напитков. Я предлагал вам чай.

– Не юли. Я здоровый человек, у меня никогда не было галлюцинаций…

– Это не галлюцинации, – перебил собеседник. – Вы видели то, что происходило на самом деле.

– Происходило? Где?

– На Западном Тибете, в районе Нангу-Тшо, в конце IX – века. Вы действительно были там – только что.

– Ты совсем спятил.

Жрец неожиданно наклонился вперёд и посмотрел прямо в глаза Воронову.

– Взгляните туда… Видите Шар? Вы верите в его существование?

– Хочешь сказать, это нечто вроде машины времени?

– Нет. Машина времени предназначена для темпоральных перемещений физического тела (по крайней мере, так утверждают фантасты). А Шар – это проводник между человеческим мозгом и Космическим Информаторием… Как он действует и кто его сделал – я не знаю, могу только догадываться. Вы коснулись его рукой, и произошло замыкание… Ваше тонкое тело соединилось с чьим-то астралом. Астралом давно умершего человека. И ваше счастье, что это произошло буквально за полчаса до его гибели. А иначе, вполне возможно, вы не смогли бы вернуться назад.

Воронов непроизвольно икнул и спросил:

– И что, я остался бы там навсегда?

Жрец ласково улыбнулся, словно успокаивая испуганного ребенка.

– Может быть, обсудим более насущные проблемы? Например, финансирование нашего договора.

– Мы ещё ничего не заключали…

– Ну, это вопрос ближайшего времени.

– Та цифра, которую ты назвал… Это – сумасшествие. Я-то полагал, Черный маг относится к деньгам более… э-э… индифферентно. Если уж в твоем распоряжении… Как ты его назвал? Космический Информаторий… Попросил бы у него пару миллионов баксов.

Жрец вдруг выбросил руку вперед и вцепился железными пальцами в плечо собеседника, так что тот взвыл от боли.

– Космический Информаторий, созданный Высшими Силами, мне не принадлежит. Скорее уж я принадлежу ему. Иногда, только иногда, Шар позволяет мне заглянуть сквозь завесу… И каждый раз я расплачиваюсь годами собственной жизни. С помощью особых знаний – магии – я могу решить некоторые ваши проблемы. Я могу направить чьи-то помыслы по нужному пути. Но нажимать курок, чтобы убрать вашу свидетельницу, будет вполне конкретный человек. Убийца. Ниндзя. Я не раз предупреждал: контракт со мной стоит очень дорого. Откажетесь – я не отвечаю за последствия.

Олег Германович провел ладонью по правой стороне горла, где ощущался свежий порез – туда попала серебряная монета с острым ребром.

– Ты страшный человек, Жрец, – нервно произнес он. – Ты будто злой джинн, выпущенный из бутылки. И иногда меня обуревает желание затолкать тебя обратно и заткнуть пробкой. А потом зашвырнуть подальше в море.

– Не знал, что вы поэт, – безмятежно отозвался собеседник. – Не боитесь, что власти вас возьмут?

– Ради такого я пошел бы и на это.

– И что? Дали бы показания против себя?

– Дал бы, – хмуро ответил Воронов.

Жрец рассмеялся.

– «Гражданин следователь, я хочу признаться, что продавал оружие чеченским боевикам, а также в том, что отдал приказ убить свою бывшую любовницу». – «Кому вы отдали такой приказ, гражданин Воронов?» – «Я нанял убийцу». «Можете сообщить его приметы, место жительства, фамилию?» – «Конечно. Его зовут Жрец, он живет в квартире, которая на самом деле не квартира, а древний храм. А ещё я видел у него Шар, однажды я прикоснулся к нему и оказался на Тибете, в конце IX века. Вообще-то там не так уж плохо, если бы только не та падла, которая резанула меня отточенной монетой по горлу. Видите царапину?»

Где-то в недрах «храма» неуверенно звякнул телефон. Жрец, превращаясь по ходу дела из бритоголового аскета в нормального человека, подошел и взял трубку. Несколько секунд он молча слушал, потом кивнул, будто собеседник мог его видеть, и сказал:

– Хорошо. Быстро уходи из квартиры. Куда ехать, ты знаешь.

И услышал короткие гудки.

Воронов искоса взглянул на вернувшегося в комнату Жреца и отметил его довольную улыбку.

– У меня есть ещё одна проблема.

– Да? – продолжая улыбаться чему-то, спросил Жрец.

– Каюм Сахов.

– Ваш партнер по бизнесу?

– Ты и это знаешь?

– А как же. Я обязан все знать… Если уж отваживаюсь брать такие гонорары. Но признайтесь как на духу, Олег Германович, я их стою?

– Стоишь, – сквозь зубы процедил Воронов. – Только предупреждаю, это тебе не девку в санатории шлепнуть. Тут сложнее…