2. Чуча, собрат по несчастью

Клетка была расположена на корме таким образом, что лишь верхняя ее часть немного возвышалась над палубой. Сдвинув железный засов и чуть приоткрыв деревянную решетку, стражники пинками затолкали юношу в эту нору, даже не потрудившись развязать ему руки.

Княжич свалился головой вниз. Успев сгруппироваться, он несколько смягчил удар, но все же падение на жесткие брусья оказалось весьма чувствительным. Не сдержавшись, он крепко выругался. В ответ раздался громкий хохот довольных собой стражников.

Света, проникающего сверху, было достаточно, чтобы в деталях рассмотреть это своеобразное тюремное помещение. Клетка была сколочена из массивных, плохо оструганных сосновых брусьев. Работали грубо и наспех, значит, где-то наверняка найдется слабина… В углу валялась куча тряпья, рядом с ней — пустая глиняная миска. Что ж, когда дойдет до дела, острые осколки от нее вполне могут заменить нож.

Неожиданно тряпки в углу зашевелились и из них показалась голая человеческая ступня. Затем кто-то громко чихнул и на свет высунулась взлохмаченная голова. Оглядев княжича хитрыми черными глазами, голова потешно сморщила физиономию и вновь чихнула.

— Будь здоров, — машинально произнес Владигор, пытаясь сообразить, с кем ему придется делить свое новое жилище.

— Благое пожелание, да здесь бесполезное, — ответила голова. — Впрочем, и на том спасибо. Из-за тебя, значит, вся эта кутерьма там, наверху?

Владигор пожал плечами, дескать, может и из-за меня.

То, что он принял за кучу тряпья, оказалось ветхой одежкой, напяленной на маленького и какого-то очень несуразного человечка. Ростом он едва ли был Влади-гору по пояс, но, судя по лицу, давно вышел из детского возраста. Большие ступни, крепкие мускулистые руки, заросшие жесткой щетиной щеки и тяжелый подбородок, приплюснутый нос (похоже, в драке перебили), цепкий взгляд, внимательно оценивающий собеседника. «Да, занятный тип, — решил княжич. — Такому палец в рот не клади — в момент откусит!»

— А ведь я, кажется, о тебе слышал… Карлик сощурил глаз, цокнул языком, сам себе головой кивнул и ладонью о ладонь хлопнул. Причем проделал он все это одновременно. Не скребли бы кошки на душе у Владигора, рассмеялся бы тут же, столь уморительными были телодвижения человечка.

— Точно, про тебя слух шел, будто юный князь объявился, сын Светозора! На белом коне разъезжает, обликом весь в отца, да и силушкой бог не обидел. Вот с кем судьба сподобила встретиться! Ну и ну! Я-то думал, врут люди… ан нет, похож на покойного Светозора самозванец-то, очень похож!

Владигор на «самозванца» внимания не обратил, лишь спросил с интересом:

— Откуда знаешь, что похож? Разве со Светозором встречался?

— Было дело, — усмехнулся карлик. — Давно было, а пометку его, вишь, на лице по сей день ношу.

Он потер ладонью перебитый нос, немало удиви! княжича. С чего вдруг отцу потребовалось коротышкину физиономию кулаком привечать? Уж очень рассердиться должен был, не иначе! Но выяснять подробности Владигор не стал — успеется. Сейчас другие заботы есть.

— Помоги ремни развязать, а то совсем руки занемели.

. — Да нужно ли? — насторожился карлик. — Вдруг ты буянить начнешь или стражникам не понравится, что я тебя от пут высвободил?

Княжич ничего не ответил, только лицом потемнел.

— Ладно, ладно, — заторопился карлик. Вцепившись крепкими зубами в ремни, он ловко управился с узлами. — Вот, готово. Но ежели что, ты сам распутался, я не пособлял!..

В подтверждение своей непричастности он отодвинулся подальше, в облюбованный угол, где вновь стал похожим на груду старого тряпья.

Княжич растер руки, разгоняя по жилам застоявшуюся кровь, и на всякий случай припрятал ремни под куртку. Еще пригодятся.

Смеркалось. Легкая бортовая качка показывала, что ладья выходит на речную глубину. Карлик свернулся клубком и, кажется, задремал. Это и к лучшему, разговаривать Владигору сейчас ни с кем не хотелось. Важнее было хорошенько все обдумать, разобраться, где и почему допустил ошибку…

Белун возражал против решения Владигора ехать в Ильмерское княжество через Замостье. Предлагал кружной путь — мимо Щуцкого озера, вдоль восточной границы, а там уж по краю Этверской пустыни до воеводы Фотия, мол, без опаски доскачешь.

Однако у княжича были свои соображения. Путь вдоль восточной границы Синегорья занял бы слишком много времени, а Владигор не желал больше терять ни единого дня. Второй веской причиной стало его разумное желание самолично увидеть происходящее ныне в княжестве. Ведь одно дело — несчастья и бедствия, обозначенные Хрустальным Шаром на объемной карте Синегорья, и совсем другое — подлинная жизнь во всей своей плоти. Скупой рассказ обнищавшего земледельца или отчаянная ругань разоренного купца с большей убедительностью способны открыть Правду, нежели самые яркие «картинки», нарисованные Хрустальным Шаром.

Там, где предлагал ехать Белун, места и прежде были нелюдимые, а теперь, когда дикие айгурские племена стали вольготно чувствовать себя близ синегорских границ, много ли с кем поговорить доведется?

. С этим выводом, впрочем, чародей был согласен.

Владигору нужны встречи с простыми людьми, ибо слишком долго он был оторван от реальной жизни. Но ведь нельзя забывать и о смертельной опасности, которой грозит ему любая такая встреча. Разные люди попадаются, иной за несколько медных монет родного отца не пожалеет, не то что «самозванца», за которого самим Климогой обещана большая награда…

И все же Владигор настоял на своем. План княжича был прост: добраться до ильмерского надела воеводы Фотия, раскрыть себя старому отцовскому другу и вместе с дружиной его пойти на Ладор.

Филька, слетавший в Ильмерское княжество, подтвердил уже имевшиеся сведения о том, что Фотий набрал почти шесть сотен беглецов из Синегорья, вооружил их и обучил ратному делу. Дометий Ильмерский обещал коней дать, съестными припасами обеспечить. Напрямую участвовать в походе против Климоги, дружиной своей помочь Фотию, он не решался. Владигор был уверен, хотя Белун этой уверенности не разделял, что Дометий в конце концов присоединится к восставшим — как только увидит среди них сына Светозора, законного наследника княжеского престола.

В общем, шансы на успех представлялись вполне высокими. И вот надо же было такому случиться — на третий день пути Владигор угодил прямо в лапы прислужникам Климоги! Коня потерял, сам в клетке заперт в компании с несуразным коротышкой, в Ладор не с дружиной идет — везут пленником!..

— Эй, хмуряги подзаборные! — прервал его размышления грубый окрик стражника. — Не подохли еще? Молитеся богам своим за наместника Зотия. Он к вам милостив — жратвы послал.

Сверху упала в клетку снулая рыбина. К ней тотчас бросился карлик, но не тут-то было! Стражник, потешаясь, просунул сквозь решетку копье и подколол им коротышку. Отскочив назад, тот потер оцарапанный бок и вновь потянулся к рыбине. Сразу два борейских копья преградили ему путь. А когда он постарался протиснуться между ними, один из стражников резко ткнул копьем ему в спину.

Будь карлик менее ловким, свалился бы замертво с дырищей под левой ключицей. Однако успел распластаться на полу, да так и остался лежать, боясь шевельнуться, прижатый к доскам заточенным железным наконечником. Борейцы зашлись хохотом.

Княжич быстро протянул руку, перехватил копье и рванул на себя. Не ожидавший подобного стражник вмазался носом в решетку и взвыл от боли. Второй отшатнулся, торопливо выдернув из клетки свое оружие. Владигор резким движением сломал копье об колено. Оставив себе короткий кусок с наконечником, бесполезный обломок запустил в стражника.

Наверху послышалась борейская ругань, перемежаемая синегорскими проклятьями. Кто-то с осторожностью заглянул в клетку. Но Владигор уже припрятал свой трофей в рукав куртки и с небрежным видом уселся в темном углу. Наконец крики затихли.

Стражник, видимо, опасаясь получить нагоняй от наместника за утраченное столь дурацким образом оружие, почел за благо не поднимать лишнего шума.

Карлик подполз к юноше (бедняга боялся встать — вдруг эти решат продолжить?) и жарко прошептал:

— Ну спасибо тебе, самозванец, выручил! Держи. — Он протянул княжичу рыбу. — Твоя по праву. Мне маленько оставь, ладно?

— Не надо, я сыт пока. Ешь сам.

— Ага, ну-ну…

Он в два счета разделался с рыбиной, даже потрохами не побрезговал. Вытер испачканные пальцы об одежку и вновь повернулся к Владигору:

— Давай знакомиться, что ли. Меня Чучей зовут, а тебя?

— Как-как? — не понял княжич.

— Чуча. Имечко такое папаша мне дал, чтоб его Переплут прожарил как следует!.. Подземелыцик я.

Слыхал про таких?

Княжич уставился на него, будто ожившего покойника встретил. Конечно, рассказывали ему про существовавший в стародавние времена подземельный народ, но ведь изведен он под корень еще до того, как отцов прадед свое первое «агу» сказал! В одном из манускриптов чародейской библиотеки Владигор вычитал о причине их исчезновения: войну затеяли меж собой да и перебили друг друга. А война случилась, кажется, из-за сказочных сокровищ, которые подземелыцики веками в горных шахтах нарывали, где-то складывали (зачем, кстати? Не лучше ли было их себе на пользу употребить?) и в конце концов поделить не сумели.

Так неужели этот уродец от подземельного народа свою родословную ведет? Возможно ли, что он один уцелел, когда другие все повымерли? Или чушь мелет коротышка, преследуя свои непонятные цели?

Пока вопросы эти шебуршились в княжеских мозгах, их виновник с хитрецой посматривал на Владигора, понимая прекрасно, что задачку ему задал не из простых.

— Чо нахмурился, князь? С трудом верится? — Он вздохнул тяжко, головой покивал. — Понимаю… Сам иногда не верю тому, что сказываю. Да куда денешься, коли все правда истинная?!

— А если правда, — встрепенулся Владигор, даже не обратив внимания на то, что его впервые князем назвали, — так расскажи мне, почему подземелыцику нельзя на солнечный свет показываться? И объясни заодно — как же ты божественного Хорса не испугался и из-под земли выполз?

Чуча, хотя не мог не расслышать насмешки в словах Владигора, пропустил ее мимо ушей. Что княжич сразу отметил и к его достоинствам, редким пока, приписал.

— Много знать хочешь, да? — хмыкнул карлик. — Кое-что я сам уточнить хотел бы, однако не получилось… Из-за того и торчу здесь с тобой на пару. Ладно, слушай внимательно, а главное — не перебивай, даже если не поверишь моим словам…

Подземельный народ сложился из трех могучих семейств, каждое из которых со временем стало считать себя главным. Не было бы в том серьезной беды, да навалились еще напасти: то нарвутся рудокопы из одного семейства на гремучий газ и погибнут, взорвавшись, то из другого кто без вести пропадет, то из третьего бабы начнут вдруг недоносков-выродков на свет божий рожать — таких, что мужья только при взгляде на чудищ от плоти своей с ума сдвигаются!.. Ясное дело, кого обвинять — соседей! Ну и поехало…

Через поколение лишь два семейства воевать продолжали, поскольку третье они совместно изничтожили почти поголовно. Еще через сорок лет и эти два захирели, мужиков совсем не осталось, одни выродки по лабиринтам подгорным шастали, страх наводили.

Тогда старики, что еще не совсем из ума выжили, на! Великий Сход собрались, наконец-то о мире мозговать стали. Поздно! Не выправить уже было сотворенного по глупости. Только и смогли — упрятать сокровища накопленные семействами, грозную стражу приставить которая лишь на заветное слово послушна, а на все прочие один ответ — лютая смерть.

Относительно же изначальных несчастий пришли к выводу, что виновна в них Злая Сила. Мол, потревожили ее рудокопы, слишком глубоко под землю проникнув вслед за серебряной жилой. Вот она и озлилась, отомстила подземелыцикам со свойственным ей коварством.

С той поры, с Великого Схода, семейства, хотя и не сдружились вновь, убивать зазря всякого встречного-поперечного перестали. Сейчас в Синих горах влачат убогое существование потомки лишь одного семейства:серебряки. Прозвище они за то получили, что издревле добывали этот самый серебряк — слоистый шпат с особым жемчужным блеском.

Другое — медники — в Черных скалах прячется. Их совсем немного осталось, полусотни не наберется. Одичали, утратили память и совесть, встреча с ними очень опасна…

А третье семейство, железняки, которому больше всех от двух первых досталось, вообще ушло от греха подальше: то ли в Рифейские горы, то ли за море Венедское, то ли еще куда. Про них нынче ничего не известно толком.

…Про то, что нельзя подземельщику на солнечный свет выходить, — дескать, бог светила надземного Хоре не переносит их вида, испепеляет тут же своими лучами, — одно сказать можно: брехня собачья! Если бы в тех бабьих россказнях хоть толика правды была, как подземельный народ мог бы веками с другими жителями Синегорья мену производить? Ведь в прежние времена наземные синегорцы железо, медь, золото, серебро, камни драгоценные и прочее, что в недрах сокрыто, не сами добывали — с подземелыдиками на хлеб, мясо и щкуры обменивали. Теперь-то все иначе, конечно. Однако, если по совести рядить, друг без друга в черные годы не смогли бы выжить.

Да и корень у двух народов один: подземелыцики свой род от тех синегорцев ведут, которые не ввысь строиться начали, а в глубины земли-матушки зарылись, там поспокойнее им жизнь казалась, понадежнее.

— Ну а как угодил я сюда, в лапы к мучителям нашим, это, князь, уже другая история. Поведаю как-нибудь, сегодня не хочется! — завершил Чуча долгий рассказ, позевывая и всем своим видом показывая, что самое время хорошенько вздремнуть.

— То самозванцем меня называешь, то князем…

— А кто ж тебя разберет! — усмехнулся Чуча. — Вдруг и в самом деле сын Светозора? Больно похож на него. Ведь мертвыми детей княжеских никто не видел, а утверждениям Климоги сроду веры не было. Вот и получается, что мне сейчас выгоднее тебя князем признать, поскольку в одной клетке времечко коротаем.

— В чем же выгода? — удивился Владигор.

— В том, что здесь язык за упоминание твоего имени не выдерут. Наместник Зотий меня для иной нужды приспособить хочет — как диковинку редкую Климоге в подарок везет. А ляпни я в том же Замостье при соглядатае каком, что сына убиенного Светозора воочию видел, вмиг бы на березе повесили!.. С другой стороны, если мы друг другу приглянемся, а ты потом — не знаю уж как и когда — на престол взойдешь, так разве не отблагодаришь былого собрата по несчастью? Вот мне и выгода.

—А ты парень не промах! — рассмеялся Владигор. Чуча поспешно палец к губам приложил:

— Тсс! Не нужно смеяться — стража рассердится, накостыляет нам, дабы жизнь веселой не казалась. Он отодвинулся в свой угол, укутался в лохмотья.

— Да, князь, как мне звать-то тебя? Мальца Светозорова, помнится, Владием звали.

— Верно, Владием был, теперь — Владигор. Так и зови.

— Хорошее имя, крепкое. Что ж, князь Владигор, пора спать, пожалуй. Этой ночью бежать не надумаешь? Я бы не советовал. Они первое время с тебя глаз не спустят. Выждать надо…

Владигор ничего не ответил. Вскоре громкий храп известил его, что подземелыцик при любых обстоятельствах возможности поспать не упустит. В отличие от него Владигор еще долго не мог глаз сомкнуть. Смотрел сквозь решетку на звездное небо и ворочался на жестких неструганых брусьях, вспоминая недавнее прошлое и размышляя о близком будущем.

3. Вниз по реке

Утром ладья встала на якорь у небольшой деревни в два десятка кособоких домишек. Наместник Зотий отправил воинов согнать людей на берег, и вскоре на узкой песчаной косе толпились все, кого удалось отыскать в обнищавшем селении.

Первым из клетки вытащили на всеобщее обозрение подземелыцика. Набросив на шею веревочную петлю и покалывая острыми пиками, стражники заставили его корчиться и приплясывать. По их варварской задумке, причудливые от боли телодвижения карлика должны были вызвать у людей смех. Во всяком случае, сами они хохотали безудержно. Но деревенская толпа реагировала вяло. Несколько неуверенных смешков были вызваны скорее лицезрением по-детски заливающихся борейцев, нежели издевательствами, которые они учинили над беззащитным уродцем.

Наместник Зотий, сперва посмеивавшийся вместе со своими слугами над ужимками карлика, понял наконец, что устроенное им представление не дает нужного эффекта. Нахмурившись, он хлопнул в ладони и приказал тащить на корму самозванца.

— Сейчас я покажу вам того, кто посмел покуситься на власть, данную нашему славному князю Климогe богами! — провозгласил он. — Воспользовавшись своим сходством с давно усопшим Светозором,сей наглец назвался сыном его, хотя известно, что юный княжич растерзан был волкодлаками-оборотнями. Я изловил мошенника и везу его в Ладор, где он будет по княжескому указу предан смерти. Но до того я решил показать его вам, жителям подвластных мне земель, чтобы воочию все могли убедиться: самозванец схвачен. И запомните, смерды, — никого не минует карающая рука княжеской власти, никого, кто надумает супротив нее выступить! И наоборот, награда ждет тех, кто будет всячески помогать князю Климоге и мне, его наместнику на землях Замостья. Ясно вам это, голодранцы?!

Угрюмое молчание было ему ответом. А когда вывели на корму юношу с крепко связанными за спиной руками, вздох общего потрясения пронесся над толпой. Люди заволновались, стали перешептываться, кто-то, не утерпев, выкрикнул:

— Эй, парень, назови себя!.. Откуда ты родом?

— Владигор мое имя, — громко и отчетливо произнес княжич. — Родился в Ладоре, в палатах княжеских. Климога убил моего отца, Светозора, но мне и княжне Любаве сам Перун помог избежать той же участи. К несчастью, не знаю, где теперь сестра моя… Может, люди добрые, вы о ней что-нибудь слышали?

— Ну-ка, заткните его! — приказал Зотий, встревоженный незапланированным развитием событий. Из толпы послышались непотребные для его уха бунтарские речи:

— Он это, он!

— Странники говорили, что вернется князь, новое имя его называли — Владеющий Силами Гор, значит, Владигор по-нашему!

— Похож-то как на молодого Светозора…

— Да где ж столько лет пропадал?

— Почему один, где дружина верная? Изведут его борейцы треклятые!

— Неужто позволим, братцы?!

Владигор видел, что безоружная толпа готова броситься на сдерживающих ее воинов, и понимал, какой кровью это обернется. Поэтому он крикнул возбужденным простолюдинам:

— Не сейчас, нет!.. Но время близко, друга! Воевода фотий с дружиной…

Пухленький поросеночек Зотий с неожиданной прытью подскочил к связанному пленнику и с размаху двинул кулачком в лицо.

— В клетку его! Чего смотрите? — заверещал взбешенный наместник. — Крикунов изловить и плетей всыпать!

Владигор вдруг извернулся в руках стражников и под хохот толпы отвесил Зотию хороший пинок, от которого тот кубарем покатился по палубе. Борейцы всем скопом навалились на юношу, посыпались жестокие удары. Защищаться со связанными за спиной руками было немыслимо, и все же княжич умудрился — кого ногами, кого головой — отметить своих тюремщиков прежде, чем потерял сознание.

— И зачем тебе это понадобилось? — сокрушался Чуча, смывая дождевой водой запекшуюся кровь с лица княжича. — Говорил я тебе — выждать надо, не злить стражу прежде времени. Речь держать вздумал, а у самого руки повязаны!.. Чего добился-то?

— Да ничего я не добивался, — пытался объяснить Владигор, с трудом шевеля разбитыми губами. — Не хотел, чтобы эти мерзавцы на людей бросились, вот и пришлось…

— Ага, ясно. Тумаки и зуботычины, что для всех были предназначены, в результате одному тебе достались. Веселое дело!

— Н-да, после такого веселья голова гудит и все кости ломит, как у пьяницы после пирушки. За последнее время уже дважды меня до бесчувствия лупцевали — это может стать дурной привычкой.

— Видали, он еще шутить изволит! — возмутился карлик. — Да если бы Зотий не сообразил, что за мертвого самозванца может ни гроша от Климоги не получить, кормил бы ты сейчас рыбешек на дне Чурань-реки! А за избитого и покалеченного с него не спросится. Соврет, что ты при поимке отбивался, тогда и повредили — и вся недолга.

— Так и не соврет, — рискнул раздвинуть губы в подобие улыбки Владигор. — Я на самом деле отбивался. Правда, как понимаешь по моему нынешнему положению, отбиться не удалось. Ничего, будет и на нашей улице праздник.

— До него еще дожить надо…

— Обязательно доживем!

Летний дождичек прекратился столь же быстро, как и начался. Вновь засверкало солнце, настроение у пленников улучшилось. Много ли человеку надо, чтобы почувствовать радость бытия? Избили, так не до смерти же. Солнышко припекает, приятель рядом сидит, песенку себе под нос мурлычет, селезень в небе пролетел — вот и славно, вот и жить можно!

Владигор отлеживался на тряпье, заботливо подстеленном Чучей, и, вспомнив уроки Белуна, мысленно внушал своему телу необходимость скорейшего выздоровления. Однако полностью на этом безусловно важном деле сосредоточиться не мог: из головы не выходило утреннее происшествие на берегу. Получается, что люди ему поверили. Более того — готовы были броситься на вооруженных до зубов наемников-иноземцев, чтобы освободить его! Значит, пришел конец народному долготерпению. Одной искорки довольно, чтобы пожар вспыхнул. Что или кто этой искоркой станет — сын Светозора, дружина ли Фотия, — не так и важно в конечном счете. Главное, что люди готовы за топоры и рогатины взяться, головы свои положить, лишь бы ненавистного Климогу скинуть!

— Слышь, князь, — отвлек его от размышлений Чуча. — Ежели у тебя теперь имя новое, значнгг, ты обряд Посвящения прошел, верно я разумею?

— Может, и так, — уклончиво ответил Владигор. — Это что-нибудь меняет в нашем положении?

— Да я не о том. Хотя, говорят, Посвященные удачливей простых смертных, им сами боги покровительствуют… А вот правда ли, что в Пещере Посвященных разных сокровищ видимо-невидимо? И злато, и серебро, и яхонты с жемчугами…

— Мало ли что говорят! Зачем тебе? Пусть и было бы там золото с яхонтами, так все равно ведь никто его взять не сможет. Не для богатства оно.

— А для чего же? — искренне удивился Чуча.

— А для чего звезды на небе? Тоже драгоценность немалая, но что-то я не слышал о том, чтобы кто-нибудь забрать их себе вознамерился.

— Ты, князь, чего дурного обо мне не подумай! — заторопился Чуча с оправданиями. — Просто у меня мысль скользнула: не те ли сокровища в Пещере Посвященных, которые предки мои припрятали?

— Нет, не те, — твердо заявил княжич. — И давай прекратим бесполезные речи.

— Твоя воля, князь, — пожал плечами Чуча. Похоже, уверенный тон Владигора не очень-то его убедил, однако больше этой темы он не затрагивал.

Вопросы подземельщика, наложившись на размышления о доведенных до отчаянья людях, увиденных сегодня на речном берегу, вновь пробудили в княжиче не слишком светлые воспоминания…

После Дня Посвящения чародей объяснил своему ученику смысл испытаний, выпавших ему на пути к Пещере. Объяснил в той мере, в какой сам понимал, поскольку замыслы небесных властителей вряд ли кому на земле могут быть ясны до конца.