Денис Бутов
      Чеченские дни
      ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ
      Сижу, привалившись спиной к бетонной стене блокпоста. Жарко. Очень жарко. Хочется пить. Вытаскиваю фляжку из чехла, скручиваю крышку, делаю пару глотков. Вода горячая и тошнотно отдает хлоркой. Воду на блок привозят в молочной фляге, получается по фляжке на человека в день. Восемьсот грамм. Хочешь - пей, хочешь - душ прими. Восемьсот грамм, хоть залейся. Жарко. Бэтр мой стоит в десяти метрах, за бетонными блоками. У него сдохло чего-то в моторе, я хрен его знает, что именно. Не разбираюсь я в моторах. В моторах разбирается мой водила по кличке Гаврик. Вон он, залез в моторный отсек, только ноги торчат. Ремонтирует, наверное. А может, дрыхнет. Я бы тоже поспал, но жарко. А ему пофигу.
      О! Это орет наш взводный. Интересуется, чистил ли я пулеметы. Ясен пень, чистил. Вчера еще. Нет, ему надо, чтоб я сейчас же пошел и почистил еще раз. Шило в жопе у него, что ли? Переизбыток нервной активности, как говорит наш санинструктор. Он мединститут закончил, а военки там не было. Вот он и загремел на год. Сейчас говорит - чего ж я, кретин, в политех не пошел? Там, говорит, военка была, был бы сейчас летехой. Я ему отвечаю - ну и дурак, летехой ты бы здесь не год отвисал бы, а два. Он чешет в репе и говорит - ну да, то рядовым, а то летехой. Они ж, говорит, бабки получают. Я говорю - да и хрен с бабками, зато два года. А он за свое - а мы, говорит, за бесплатно тут уродуемся. Не люблю я его. Жадный он и глупый. Не могу я с ним долго разговаривать.
      Нет, неймется ему. Это я про взводного. Молодой он еще, только после училища. Вторую неделю в роте. Ретивый, как савраска. Делать нечего, поднимаюсь, вешаю на плечо автомат и бреду к бэтру. Ох, как неохота в бэтр-то лезть! Там вообще душегубка внутри. Сауна, блин. Бреду, бреду, а краем глаза смотрю на взводного, может, поверит, что я такой исполнительный, и уйдет нафиг в свой блиндаж. Нет, не верит, все-таки уже вторую неделю в роте. Наблюдает. Подхожу к бэтру. Гаврик высовывает свою чумазую морду из-за капота и говорит - ганджа курнем? Базаришь! - говорю я. Конечно, курнем. Водка кончилась вчера, а ганджа у Гаврика всегда полные карманы, где он его берет - непонятно. Мы однажды накурились в говно, и я его пытался расколоть на это дело, но он только лыбится в ответ, как идиот. Да мне, в принципе, по фигу, где он берет накур, потому, что он не жмот, и всегда делится. Оглядываюсь на взводного. Он стоит и смотрит. Вот козел. Шел бы с Барабаном водку пил, у них еще осталась бутылка, сам видел. Барабан - это наш замок, замкомвзвода. Он контрактник и полный отморозок.
      Я говорю Гаврику - видишь, палит стоит. Он говорит - ну, ладно, давай попозже, а ты чего приперся-то? Я говорю - стволы чистить, чего еще. А, говорит он. - Ну, чисти, а я тут у себя почищу.
      Неохота лезть в бэтр. Хочу пива. Холодного. И бабу. Во! Хочу холодного пива, литра три, и бабу. Блин, как я хочу холодного пива и бабу!!! А вместо этого у меня в наличии полфляжки горячего раствора хлорки, два пулемета и малахольный взводный. Смешно. Я аж ржать начинаю, сначала тихо, потом во весь голос. Гаврик опять отлипает от своего мотора. Вытаращился на меня и тоже заржал. Так мы стоим и ржем, как идиоты. Минуты две ржем. У меня даже живот заболел. Потом я говорю - олень, а ты че ржал? А он отвечает - да у тебя, говорит, вид смешной был. У тебя, говорит, уши оттопырились и шевелятся. Я не выдержал и опять заржал. Гаврик тоже. Взводный, наверное, решил, что мы сдвинулись. Смотрю - нет его. Плюнул, наверное, и ушел водку пить. Водку он пить умеет. И стрелять еще умеет. На стрельбище. По мишени. А хули, его четыре года учили по мишени стрелять. И строевым шагом ходить. О! Он еще умеет строевым шагом ходить. Водку пить и по мишени стрелять. Охренеть, какой набор умений и навыков. Пацаны рассказывали, три дня назад были они в поиске, или в засаде, не помню. В поиске, кажется. Так этот умелец чуть растяжку не сорвал. Если бы не Харлей - кранты наступили бы бравому лейтенанту.
      Лезу в бэтр. Там страшно жарко и душно. И воняет солярой. Протискиваюсь на свое место наводчика, снимаю башню со стопора, разворачиваю ее. Левой рукой кручу колесо вертикальной наводки. Скучно. Хочется пива. И бабу. Кручу башней туда-сюда. В прицеле мерзкий пейзаж. Степь. Разворачиваю башню, стопорю ее. Снимаю крышку с ПКТ, вынимаю затвор. Создаю видимость деятельности. С КПВТ возиться неохота, пока на него обратно крышку наденешь - запаришься.
      Залазит Гаврик. Он, оказывается, уже приколотил, осталось только курнуть. Он прикуривает (взрывает - так у нас говорят), затягивается пару раз, передает мне. Выкуриваем ублюдок. Ублюдок - это сигарета Прима со вставленной в нее гильзой или мундштуком, хрен знает, как это назвать, и с анашой вместо табака. Такие ублюдки у нас в ходу за неимением Беломора. Хорошая все-таки трава у Гаврика. Стало пофиг вообще на все, даже на жару. Я говорю, - прикинь, Гаврюша, жаль, что такой травы нет, чтоб раз курнул и до дембеля колбасило. Мы опять ржем как лошади.
      Шаги. В бэтр заглядывает Батон. Он не наш, он с пехоты. А мы разведрота. Мы типа круты. Мы и еще гэсн. Гэсн - это ГСН, группа специального назначения. Туда отбирают за габариты, силу, выносливость и толщину черепной коробки. В идеале - череп должен быть сплошной, только мозжечок нужен для поддержания равновесия и спинной мозг - для реакции на команду "Фас". А мы, типа, элита внутренних войск, как нам задвигает начразведки полка Соловей, он же майор Соловьев. Мы в него все влюблены. Свое дело он туго знает. Ага, элита... Как же. Полк у нас самый плохой в бригаде. Это я подслушал, когда был дневальным. В ПМД еще. Соловей и ротный наш киряли в канцелярии. И старшина с гэсна. Полк наш худший в бригаде, бригада самая плохая в округе, ну а округ - хрена там говорить Северо-Кавказский округ внутренних войск, естественно, самый плохой во всей нахрен стране. Вот такое говно. А Батон, ко всему, с самой залетной роты самого отмерзлого батальона - 1 рота 1 БОНа. То есть он - самый худший вэвэшник в стране.
      Я делюсь этой свежей мыслью с Батоном и Гавриком. Батон лыбится до ушей, как будто я ему комплимент сделал. Вообще-то так оно и есть. Гаврик накуривает Батона. Предлагает мне, но я отказываюсь. Мне и так ништяк. Пробивает на хав. Это значит, что дико хочется жрать. Мы засылаем Батона за тушняком. Пацаны на блоках вообще питаются стабильно одним сухпаем. Как у них кишки еще не завернуло, интересно? Сухари и тушняк. Мы-то хоть иногда в полк приезжаем, жрем хоть по-человечески. Да чего "иногда", - раз в три дня. Регулярно, можно сказать. В полку даже доппай выдают. Раз в день по кусочку колбасы, кусочку сыра и печенюшке.
      К нам раз повадились мелкие чехи ходить. Лет по 8-10. Тощие, грязные. Жалко их было. Мы им доппай свой отдавали. Хрена, все равно не наешься. А так человек на пять хватало. Если с роты собрать. А потом два спеца отловили ночью одного такого голодающего. С Мухой. Днем они наш доппай лопали, а ночью из Мух по нам же и херачили. Это они с нами так хлеб делили. Восточное гостеприимство и благодарность. Ну, после этого мы сами свой доппай съедать начали.
      Бэтр наш, конечно, не вовремя сломался. Мы уже как раз в полк ехали. Из поиска. Ничего мы в этом поиске не нашли, ясен пень, с таким-то командиром. Я спрашиваю у Гаврика - че там у тебя сломалось? Он мне в ответ выдает что-то про форсунки и клапана. Для меня все это звучит, как третий иероглиф справа на гробнице фараона Нефертити пятого. Или это фараонша была? Пофиг. Я говорю, - да срал я на твои форсунки, когда ты наладишь свой драндулет? Он говорит - такой же мой, как и твой, между прочим. Я говорю - ну, хрен, когда ты наладишь наш драндулет? Он говорит, - забудь, ты здесь жить остался. Мы опять ржем взахлеб.
      Залазит Батон с сухпаем. Открываем тушняк штык-ножами, на каждого по банке. Блин, банка тушняка и сухари - что еще надо для счастья простому российскому вэвэшнику. Ухнуло, как в прорву. Я говорю Батону - сына, не расстраивай дедушку, не говори, что у тебя всего один жалкий мелкий сухонький паечек. Батон старше меня призывом на полгода. Он говорит - сам ты сына, у нас и так перерасход. Гаврик говорит - ну да, вам делать-то нечего, сидите, жрете, вон, какой жирный уже. Батон весит килограмм 60. А рост под 175. Мы опять ржем. Отходняк пошел. Голова тяжелая. Сейчас бы поспать минут 200. Жарко.
      Во мне просыпается совесть. Выгоняю этих засранцев из бэтра и начинаю генеральную чистку вооружения. А песка-то... Через стволы задувает. А чехол свой я где-то просрал. Старшина мне уже за чехол шпиндель вставил в причинное место. Как это... Клизму - на полведра скипидара пополам с патефонными иголками. Классная фраза, не помню, где вычитал. Часа два провозился с пулеметами, темнеть начало. Здесь вообще рано темнеет. И быстро. Никаких тебе романтических сумерек. Как будто свет выключается, хлоп и все. Защелкиваю крышку ПКТ, выбираюсь из бэтра. Гаврика нет. Дрыхнет, небось, зараза, в блиндаже. Пойду-ка и я внутрь. Поем тушняка и завалюсь до утра. Глядишь, утром прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете. МИ-8. И заберет меня домой к маме. К пиву и к бабам. А нет - так нет. Сам поеду через год. Подумаешь, год. Отбой во внутренних войсках.
      ДВА ДНЯ ДО ДЕМБЕЛЯ
      "Рота, подъем! Строиться на зарядку, форма два!" Крик дневального разорвал утреннюю тишину. Послышался шорох, грохот чьего-то падения со второго яруса и приглушенные невнятные ругательства. Рота просыпалась. Сначала вскочили молодые - "чекисты". Трое сразу умчались в умывальник набирать в тазики воду и мыть пол в расположении, двое или трое убежали "на территорию" - подметать асфальт рядом со входом в роту, опорожнять урны. Почти одновременно с "чекистами" поднялись и "слоны" - отслужившие по полгода. "Слонам" мыть пол еще в принципе положено, но только если не хватает молодых. Следом за "чекистами" и "слонами" встали и "черпаки" с "дедами". В роте остались только уборщики, наряд и "дембеля".
      Бойцы, голые по пояс, трясясь крупной дрожью от холода и недосыпа, выстроились на улице.
      - Кто зарядку проводит? -хрипло высунул голову из окна канцелярии ответственный по роте, он же ее командир, старший лейтенант Бурыкин, среди солдат - Дрель. За что он получил такое прозвище, никто уже не помнит, вполне возможно, что за настырный характер.
      - Я... - а это младший сержант Алексей Комаров по прозвищу Комар. Он уже два раза становился целым сержантом, и оба раза ненадолго, слишком независим и дерзок в суждениях, на взгляд старших офицеров.
      - Ну, так вперед, чего ждешь?
      - Рота... Бегом... МАРШ!
      Саня Толмачев проснулся оттого, что солнце светило ему прямо в глаз. Повернулся на другой бок, натянул на голову одеяло. Сон прошел. Спать больше не хотелось, да и немудрено - последнюю неделю Саня только и делал, что спал, ел и пил. Жизнь растений. Месяц до дембеля - по неписаному закону дембелей не ставили в наряд, не отправляли на работу, они даже не бегали ежедневные кроссы и еженедельные марш-броски. Единственное, что оставалось, - уход за оружием, это святое. Да еще стажер, обучение которого Саня начал неделю назад. Стажер попался шустрый, понимает все с полпинка. Хоть с этим повезло.
      Саня откинул одеяло, сел. Двое других дембелей еще спали. Максим Кудашов по прозвищу Камасутра натянул одеяло на голову, вытянув волосатые ноги. Камасутрой его прозвали, когда проверяющий полковник из штаба дивизии, долго задвигавший про верность Отчизне, славные традиции и недопустимость неуставных взаимоотношений, спросил, проникновенно глядя на Макса: "А что же такое Устав, товарищ солдат?", на что Макс, не моргнув глазом, ответил "Устав - это Камасутра армии, товарищ полковник". Полковник оценил суровый армейский юмор, и Максим, кроме прозвища, получил трое суток "кичи".
      Третий дембель - Саня Харлов по прозвищу Харлей, оказывается, уже проснулся и лежал, потягиваясь.
      - Пошли умываться, гражданин Харлей, - сказал Саня.
      - Пойдем...
      Они сунули ноги в тапочки, взяли "мыльно-рыльные" принадлежности и, все еще зевая, побрели в умывальник.
      - Задолбало меня все. Домой хочу, - пробормотал Харлей. - Токарь, поехали домой!
      Токарь - это кличка Толмачева. Получил он ее, когда на спор съел три банки сгущенки с двумя булками хлеба. Ротный, подошедший к концу второй банки, молча подождал окончания представления, а потом буркнул: "Ну, ты токарь, бля, по металлу, по хлебу и по салу..."
      - Подгоняй бэтр, поедем с комфортом.
      - Да я уже пешком готов, мне-то недалеко, - говорит Харлей.
      Харлей родом из Краснодарского края. А Саня - из Сибири, из-под Новосибирска.
      - Да мне тоже буквально рядом - три часа на самолете.
      Харлей оживился:
      - Токарь, поехали ко мне! Лето на носу, е-мое! Загуляем, блин! У нас девчонки, знаешь какие! Женим тебя! Что ты забыл в своей деревне?
      - А у вас что? Станица! Та же деревня, только называется по-другому.
      - Сам ты деревня! Мы же казаки! Женим тебя на казачке, будешь тоже казаком.
      Этот разговор повторялся уже неоднократно, с незначительными вариациями.
      - Не, Харлей, меня девчонка дома ждет, ты ж знаешь.
      - Да... Это тебе с бабой повезло, дождалась.
      - Сплюнь! А то получится, как у Ганса.
      - Тьфу-тьфу-тьфу...
      Ганс - это Серега Гансович. Его девушка обещала его ждать, когда он уходил в армию. Писала по два-три письма в неделю, на которые Ганс в обязательном порядке отвечал. Все завидовали таким чувствам. А кончилось все тем, что Ганс за два месяца до дембеля получил очередное письмо от своей любимой Танечки, которое начиналось словами "Сережа, извини, но так получилось..." В этот день Ганс был в карауле. О чем он там думал, никто так и не узнал, потому что, отстояв час на посту, Ганс снес себе полчерепа из автомата.
      В умывальник залетел дневальный "слон" Чумаченко по прозвищу Чума.
      - Сань, тебя ротный!
      Чуму в роте не любят. Многие подозревают, что он стучит, хотя за руку (или, точнее, за язык) никто пока не схватил. А еще есть подозрение, что Чума "крысит", уж очень часто у пацанов пропадают лезвия и другая мелочь, когда Чума дневалит.
      - Какой Сань? Нас тут двое Саней.
      - Ну, Токарь.
      - Нахрена?
      - Не знаю, сказал позвать.
      - Ладно, вали...
      Токарь отвернулся к зеркалу и начал тщательно намыливать подбородок.
      - Сань, он сказал срочно...
      - Я сказал - вали.
      - Что ему надо, интересно? - спросил Харлей, озабоченно разглядывая в зеркало прыщик на носу.
      - А я стебу? Сейчас схожу узнаю.
      - Разрешите, товарищ старшлейтенант?
      - Заходи.
      - Вызывали?..
      - Наш бэтр сегодня ночью в Червленых на фугасе подорвался.
      - Блядь...
      - Вот-вот. Два трупа. В том числе Семенов.
      Семенов по прозвищу Сэмэн был наводчиком БТР в первом взводе. До дембеля ему оставался год.
      Саня сразу понял, чем ему грозит этот взрыв. По штату в роте должно было быть десять бэтээров - по три на взвод плюс командирский. На самом же деле в наличии было три. Остальные были либо в ремонте на армавирском заводе, либо стояли без двигателей и колес в автопарке, дожидаясь своей очереди. Из трех более-менее исправных один теперь тоже кандидат в Армавир, второй - командирский, а третий... А наводчиком третьего бэтра и был Саня Толмачев.
      Семеновский БТР выполнял служебно-боевые задачи в составе Временной оперативной группировки сил на Северном Кавказе. Так, наверное, будет написано в сопроводительном письме, прилагаемом к цинковому гробу. А если простым языком, то примерно треть полка в составе тактической группы охраняла границу России (Дагестана, если точнее) с Независимой Ичкерией. Это был тот период, который, может быть, когда-нибудь назовут странной войной. А, может быть, и не назовут. Даже, скорее всего не назовут. Ведь и в 95-96 годах в Чечне была не война, а восстановление конституционного порядка. Теперь же и восстановления никакого нет, а уж войны и подавно, да вот только "двухсотых" полк отправляет за неделю по домам пять-шесть стабильно.
      - Я не поеду, - прокрутив в голове веселенькую перспективу месяц совершать разведрейды в приграничной полосе, заявил Токарь.
      - А куда ты нахрен денешься? Партия сказала "надо", комсомол ответил "есть".
      - Да не поеду я, товарищ старшлейтенант! Вон, сейчас в санчасть схожу, бутылку доктору поставлю, он мне постельный выпишет.
      - Дурачок ты, бля... Постельный режим, чтоб ты знал - это всего лишь рекомендация для меня от врача, и я на нее могу забить с чувством выполненного долга, понял?
      - Ну, товарищ старшлейтенант! Месяц до дома! Чего херней-то заниматься?.., - заныл Саня.
      - Понимаю и сочувствую. Но помочь ничем не могу. Бэтр в разведке нужен? Нужен. Кому больше кроме тебя ехать? Некому. Так что бери стажера и готовься. Все, свободен.
      Саня вышел из канцелярии с чувством хорошо обгаженного человека. Вот уж чего он не ждал и не желал, так это еще одной поездки в "район прикрытия административной границы".
      - Ну и что, Токарь? Чего ротный хотел? - это спросил уже проснувшийся и введенный в курс дела Камасутра.
      Матерился Саня минут пять без остановки. Когда выдохся, внимательно слушавший Камасутра спросил:
      - Вот это и хотел? Неужели, правда, такой извращенец?!
      Харлей захохотал, к нему присоединился и Камасутра. Саня не выдержал и тоже засмеялся.
      - Стажер! СТАЖЕР, БЛЯ!!! Бегом!!!
      Стажер, рядовой Федор Палыкин, схватив в охапку две коробки со снаряженными лентами для КПВТ, неровной трусцой побежал к бэтээру.
      - Ты чг, сука, тормозишь, бля?! Щас в лоб стгбну, будешь, бля, шевелиться!!!
      Токарь, злой, как собака, и чумазый, как ростовский шахтер, выглядывал из открытого люка. Они со стажером готовились к предстоящей поездке, а это значит, что им надо было почистить пулеметы, дотащить их от КХО - комнаты для хранения оружия - до бэтра, установить их (что в случае с КПВТ тоже не весело), перетащить из КХО в бэтр боекомплект (8 коробок для КПВТ и 10 коробок для ПКТ), разместить бэка в ниши... И все это до обеда, потому что уже в 3 часа колонна уходит.
      В моторном отсеке ковырялся Белый - Серега Шлыков. Белым его прозвали за цвет волос. Белый - водила, служить ему еще полгода. Кроме Белого, Токаря и стажера, на границу едут еще разведчик-снайпер Коля Воробьев по кличке Воробей, разведчик-пулеметчик Саня Абулазаров по кличке Балаган, разведчики Иван Чупрыгин по кличке Лапоть и Иван Балутенко по кличке Рекс. А командиром экипажа машины боевой едет старшина роты старший прапорщик Самороков по прозвищу Старый, не к ночи будь помянут.
      За голову Старого чехи давали большие деньги. Крови он им попил немало. Служил он поначалу в разведбате сто первой. Когда бригада стояла в Грозном, он уходил из городка дня на три, на четыре. Возвращался с гирляндой ушей, причем резал только левые, чтобы никому даже в голову не пришло, что он у одного чеха два уха берет. Ствол у него был - ВСС-ка, она же "комплекс "Винторез", тогда еще редкая вещь. За сто метров выстрела уже не слышно в принципе, а прицельная дальность - 500.
      Погрузились, получили сухпаи, пообедали... "По машинам!". Поехали. Саня уже успокоился, и стажер, с утра летавший как сраный веник, наконец-то вздохнул спокойно.
      Когда приехали в группу, уже стемнело. Зашли в ротную палатку. Пацаны сидели и молча пили водку. Кто-то налил по стакану и вновь прибывшим. "Вон там тушняк..." Выпили. Помолчали.
      - Ладно, отбой, рота... - негромко сказал взводный, лейтенант Спрыжков.
      Никто не спорил, все дружно встали. Кто-то пошел умываться, молодые принялись убирать остатки "ужина". Легли, потушили свет. Отбой.
      Это был обычный разведпоиск, каких за месяц было уже немало. Инженерная разведка на дороге от Червленых Бурунов к Терекли-Мектебу проводилась раз в сутки. Казалось, этого достаточно, но практически на том же месте, что и в прошлый раз, бронетранспортер наскочил на фугас.
      Уже ехали в городок, шутили, зубоскалили. Ба-бах! Удар в днище, грохот, звон! Отсек десанта мгновенно наполнился черным вонючим дымом, режущим глаза. Горох по броне! Звон! Крик взводного: "Слева!" Саня, кашляя, крепко зажмурил левый глаз, правым плотно прижался к окуляру. Руки сами делали то, что надо - правая разворачивает башню, левая опускает ствол. Большой палец на электроспуск. Звон по броне! Треск снизу - это выскочившие пацаны легли под колеса, открыли ответный огонь.
      - Бля, не вижу ни хрена!!! - Саня был близок к панике. - Товарищ лейтенант! Где они?! Ни хрена не вижу!
      В ответ ни звука. Хлопок, и Саня оглох. Ему показалось, что башню сорвало с корпуса, было такое впечатление, что его чем-то ударило по голове. Инстинктивно он вдавил палец в кнопку электроспуска, почувствовал, как заработал КПВТ, но не услышал выстрелов. Тишина, только еле различимый звон в ушах. Увидел! Огоньки! Из кошары! Пламя из стволов! Пулемет туда! На, сука!!! НААА!!!! Очередь четырнадцати-с-половиной-миллиметровых пуль снесла половину крыши и без того еле стоявшей заброшенной кошары, облако дыма, пыли. Побежали, крысы! Сука, зеленка рядом, уйдут! На, пидор, на! Получи свое!!! Бежишь?! На тебе в спину!!!
      Саня своими глазами увидел то, что раньше только слышал от других. Что бывает с человеком, когда в него попадает капэвэтэшная пуля маркировки МДЗ "мгновенного действия зажигательная". Руки, ноги в разные стороны, кровь, клочья мяса. На, падла! Нравится?! На еще!!!
      КПВТ захлебнулся - кончилась коробка. Ушли, нырнули в зеленку, ушли... Суки...
      Как ни странно, убитых среди наших не было, только оглушило Саню, разбита голова у взводного, да Тимохе - Сереге Тимохину - прострелили плечо. Уцелела даже рация, хотя бэтр можно было сдавать на металлолом. Вызвали подкрепление, перевязались. Подлетела маневренная группа - два бэтээра. В городок. У Сани в ушах нарастал звон, из него стали вычленяться невнятные звуки. Заболела голова.
      - Все, бля... - думал Саня, - все! Два дня до дембеля! Завтра в полк, послезавтра домой! Никакой санчасти, дома отлежусь. Домой!
      Кроме Сани на дембель уезжали еще трое. Да еще старшина из РМО зачем-то в полк поехал. Поехали на сто тридцать первом, машину вел контрактник, Трофим Иваныч. Интересный мужик - не пил, не курил, даже не матерился, водитель первого класса. Достоевским зачитывался. Выспался перед выездом. На вопрос о том, почему он вошел в поворот, не снижая скорости, он потом только пожимал плечами, глядя растерянно. Машина перевернулась, Саню придавило бортом. Это был последний двухсотый в полку за этот апрель.
      КАК НЕ СБЫВАЮТСЯ МЕЧТЫ
      Огонь! Дым режет глаза. Бэтээр горит. Я горю! Рвутся коробки с патронами. Вылезти, немедленно выпрыгнуть! Не могу! Ноги! Ноги зажало! Горю!!! Больно!!! Не хочу!!! Харлей! Харлей, сука!!! Вытащи меня!! Не могу больше!!! Не могу!!!!
      - Денис! Денис!
      Я сажусь рывком на кровати. Дома. Простыня мокрая, я тоже мокрый. Вспотел, блин.
      - Ты мне опять спать не даешь. Ты опять кричишь во сне.
      Это мой брат. У нас с ним одна комната на двоих. С тех пор, как я уволился в запас, спокойный сон у него кончился. Если, конечно, не считать случаев, когда я не ночую дома. Впрочем, таких случаев немало.
      - Извини, Серега.
      - Да ладно...
      Иду в ванную, сую голову под струю воды. Спать уже совсем не хочется. Моя бы воля, так я бы вообще не спал. Мама спрашивает, почему я так много пью. Ха! Да потому, что когда я сваливаюсь пьяный, я не вижу снов. Вот почему.
      На кухне прохладно, там всегда открыта форточка. Встаю у окна, закуриваю. Смотрю в ночь...
      - Удачи, Балу!
      - Удачи, Ден!
      - Чтобы все было хорошо!
      - Удачи, Ден!
      - Удачи!
      - Удачи...
      Балу - это меня так звали в роте. Сначала прозвище было "Баламут", потом оно сократилось до "Балу". Меня уважали в роте. За что? Может быть, за то, что я старался быть... ну, справедливым, наверное... быть надежным... быть. Не всегда получалось, но я, по крайней мере, старался. Быть человеком. Не волкодавом. Многие у нас в бригаде стали волкодавами - злющими псами, которым все равно, кого рвать - волка ли, чужого человека, своего щенка. Волкодавов тоже уважали. Через страх. Я видел, как менялись лица у молодых, когда они слышали голос Мамая. Хотя на самом деле Мамай - вовсе не плохой парень. Он просто отморозок. У него три контузии, легкие, правда, но три. Заводится он с полпинка, как хороший мотоцикл. Но все равно, хоть дедовщина у нас в роте и была, но не такой беспредел, какой был, когда я приехал в бригаду. Отслужил я к этому времени месяца четыре. И приехал. Летал, как сраный веник. Вообще у нас в роте мало волкодавов, в основном они в гэсне. Группе специального назначения. У них и командир - волкодав.
      Провожали меня... Весело меня провожали. Смутно помню, как открыли ворота, постелили под ноги чистое полотенце. Ноги вытереть. Дурацкая традиция, честно говоря. Толпой довели до автостанции, посадили на автобус. Помню, что отлить выходил в Буденновске. В Пятигорске был уже почти трезвый. Башка трещала, так я пошел в буфет, еще водки хлопнул. А ехал я не сразу домой, ехал к родне в Черкесск. А когда домой собрался, шахтеры в Ростове на рельсы сели. Касками застучали. Я и прикинул, что если поеду на поезде, то домой приеду еще месяца через три. А я хотел на поезде ехать. Не знаю, почему, но хотел. Ну а тут пошел и купил билет на самолет. С серебристым крылом.
      В аэропорту в Минводах вышел покурить на крыльцо. Капитан какой-то: "Привет, разведка".
      - Привет, - говорю.
      - Домой едешь?
      Разговорились. Военный комендант аэропорта оказался.
      - По соточке? - это он мне.
      - Ну а чего ж?
      До самолета мне оставалось часа четыре. В общем, меня потом в самолет грузили, как ценный груз. Проспал всю дорогу. Вышел из самолета, пошел пешком до терминала. Выхожу из терминала, иду к автобусной остановке. Окликают. Отец с братом. Е-мое! Брат за два года так повзрослел... Я даже не узнал его с первого взгляда.
      Приехали домой. Домой! Туда, куда так рвались мы все, туда, где все наши мечты были. Домой, домой! "Взвоет ветер за бараками, БМП нам лязгнет траками. Домой, пора домой!" Козырная песня была. Домой...
      Бродил по квартире, как неприкаянный. Вспоминал, как я жил два года назад. В прошлой жизни.
      - Не спится?
      Это мама. Почувствовала запах табачного дыма. Забыл закрыть дверь в кухню.
      - Да, мам, не спится.
      - Опять что-то снилось?
      - Нет, мам, все нормально. Просто не спится. Все хорошо, мам. Иди спи.
      - В армии служил?
      - Да. Вот военник.
      - Это хорошо. Нам нужны отслужившие. А где служил?
      Пришел я устраиваться на работу. В частное охранное предприятие. Охранником. По объявлению. Первый месяц я пил. Не просыхал. Потом кончились деньги. Брать деньги у родителей мне было неудобно и стыдно, но все равно брал. Не на водку - на сигареты и разные мелочи. За этот месяц мне раза четыре звонили из разных милицейских контор - ППС, вневедомственной охраны. Отвечал я им всем одинаково - извините, два года я отдал МВД, с меня хватит, поищу что-нибудь другое.
      - Во внутренних войсках.
      - А конкретно?
      Восстанавливаться в институте я не хотел, мама уговорила. Студент из меня, если оценивать объективно, никакой. Но уговорила. Пришел, восстановился. Бухгалтер, етитна мать. Уходил со второго курса экономического факультета, восстановился на четвертый курс бухучета. Не завидую я той фирме, что меня бухгалтером возьмет.
      - А конкретно - в разведроте.
      - А-а-а... Разведка? Спецподготовка там, рукопашный?
      - Ага. Спецподготовка и рукопашный.
      - А это что? ...Выполнял служебно-боевые задачи в составе...? Воевал, что ли?
      - Было дело.
      - Извини, такие нам не нужны.
      У меня отвисла челюсть.
      - Почему?!
      - А вы все оттуда больные на голову возвращаетесь, а у нас оружие боевое выдают. Мало ли, чего ты учудишь, дай тебе настоящий пистолет.
      Я молча смотрел на него, на этого чмыря в очочках. Он засуетился, видимо, почувствовал себя неуютно. Решил, наверное, что сейчас на себе испытает неадекватность поведения "вернувшихся оттуда". Я расхохотался. Вспомнил, что я учудил (учудял? учуждал?) со своими пулеметами. Да, действительно, дай мне НАСТОЯЩИЙ пистолет... Пулеметы-то игрушечные были. Да и автомат, с которым спал и в сортир бегал - тоже фальшивый. Настоящий пистолет, бог ты мой! Я согнулся пополам, от смеха слезы катились по щекам. Чмырь, видно, подумал, что у меня началась истерика. Только бы он не начал меня по щекам хлопать, подумал я. От этой мысли меня согнуло еще больше. Упал на стул, с трудом успокоился. Вынул носовой платок, вытер глаза. Этот засранец протянул мне стакан с водой. На, мол, выпей, легче станет. Я встал, поблагодарил за интересную и содержательную беседу, взял у него из рук стакан, вылил ему на аккуратно причесанную голову, забрал документы и вышел.
      - Домой хочу! Знаешь, Балу, как дома классно? Знаешь, как меня ждут?
      - Знаю, Харлей, знаю. Меня тоже ждут.
      Вранье. Никто меня не ждал. Кроме родни. Гражданка, на которую рвался два года, о которой думал и мечтал, оказалась поносным местом. У тебя нет денег? Ты слабак. Ты был в армии? Ты не смог отмазаться, ты дурак. Ты был на войне? Да еще и рапорт туда сам написал? Ты полный дебил.
      Остались еще друзья. Которые тоже ждали тебя. Как выяснилось напрасно. Мы больше не понимаем друг друга.
      - А расскажи, как там на войне?
      - А расскажи, страшно было?
      - А расскажи, ты убивал?
      - А расскажи, как это?..
      - А расскажи?..
      Я рассказывал. Когда пил. В полуневменяемом состоянии. После того, как я на одной из пьянок рассказал о том, почему часового лучше душить, а не резать горло, девушка, которая мне нравилась, перестала со мной общаться. Просто бросала трубку и не открывала дверь. Видимо, не понравились физиологические подробности.
      Однажды пили в общаге на краю города. Не помню, как, но оказались мы в гостях у соседей. А соседи оказались чеченцами. Я сидел голый по пояс, молча пил водку, подливая себе сам. Когда один из чехов налил мне в стакан вина, я выбросил стакан в окно. Не помню, почему я не ушел, просто не помню. Наверное, потому, что там сидели мои друзья. Ну, я так думаю. Сидел и терпел. Когда чех сказал мне, показывая пальцем на мой опознавательный медальон - "смертный жетон", - "В следующий раз, когда придешь, сними его у дверей", я не выдержал. Меня оттащили. Хорошо, что меня оттащили. Иначе я его завалил бы. И сел бы. Из-за чеха.