ГЛАВА 1

Знойную тишину, окутавшую прерию, внезапно расколол револьверный выстрел. И тотчас же с пробитой головой рухнул на землю индеец.

— На коней, джентльмены, на коней! — крикнул стрелявший.

Двое его спутников кинулись к лошадям, привязанным к тонкому стволу мимозы.

— Садитесь, садитесь быстрее, я отвяжу сам, — крикнул он снова и, перерезав одним взмахом складного ножа привязные ремни, тотчас же вскочил в седло.

Испуганные животные взяли с места в карьерnote 1. Индейцы взвыли от ярости и досады. И сразу же над головами всадников засвистели пули.

Беглецы схватились за винчестеры, но проводник требовательно остановил их:

— Вперед, джентльмены, вперед! Если не хотите, чтоб с вас сняли скальпы, не теряйте ни минуты.

— Конечно, не хотим, — словоохотливо заметил Фрике. — Париков мы не захватили, парикмахеров здесь не сыскать, а щеголять с лысой головой — это неприятно.

— Ох уж эти французы! Им бы только шутить, — недовольно проворчал проводник, гнусавя слова.

— Я не шучу… Отнюдь. Сейчас не до шуток. Подумайте только, приехали поохотиться на бизонов, а в результате убит человек, и мы сами в любую минуту можем превратиться в живую мишень. Вот вам и свободная страна, вот вам и Американские Штаты! Не правда ли, господин Андре, такое и в голову не могло прийти!

— Я нахожу, что мистер Билл проявил излишнюю поспешность.

— С вашего позволения, полковник Билл, — поправил его проводник.

— Пусть будет так… полковник Билл. По-видимому, вы не ставите человеческую жизнь ни в грош.

— Во-первых, это был не человек, а краснокожая тварь.

— Для вас — может быть. Ведь, вы кажется, в прошлом — офицер американской полиции. Ну, а мы, французы, — путешественники, люди сугубо штатские, не служили даже в Национальной гвардии. Мы смотрим на вещи иначе.

— Во-вторых, это известный во всей округе конокрад, способный на самые жестокие поступки. Два месяца назад он скальпировал целую семью ирландцев-эмигрантов — отца, мать и восьмерых детей.

— Неужели?!

— А вы не видели, какими алчными глазами он смотрел на наших лошадей, наше оружие, не слышали, что он говорил своим подручным?! Нам повезло, что я вовремя раскусил этого негодяя.

— Ну, а теперь у нас на хвосте целое полчище краснокожих…

— Совсем как в романах Майн Ридаnote 2, Купераnote 3 или Гюстава Эмараnote 4.

— Только сейчас все выглядит не столь романтично… Мне показалось, на этих индейцах какое-то старое тряпье и изрядно выгоревшие шляпы. Какая уж тут романтика…

— А как уныла эта песчаная степь…

— Но при всем при том, — вступил опять в разговор проводник, — их винчестеры не хуже наших. Скажите спасибо, они не умеют метко стрелять. Ну, а что касается степи, то, по мне, лучше унылая степь, чем прерии с высокой густой травой и красивыми цветами, где невозможно укрыться от палящих лучей солнца.

— Наверно, вы правы, полковник. Однако, кажется, нас уже никто не преследует. Не устроить ли привал?

Проводник приподнялся на стременах и внимательно огляделся по сторонам.

— Уж лучше бы эти поганые индейцы гнались за нами, — сказал он. — Не сомневаюсь, они готовят какую-нибудь западню. Давайте сбавим шаг и направимся вон к тем зарослям кустарника.

Проводник достал щепотку табака и стал с наслаждением его жевать.

Это был худощавый, высокий человек с мужественным и суровым лицом, со злыми, колючими глазами, густыми бровями и порыжевшей на солнце длинной бородой. Одет он был весьма убого, так что с виду легко мог сойти за «джентльмена с большой дороги». Широкополая серая войлочная шляпа, основательно потрепанная, красная шерстяная рубашка индейские кожаные штаны желтого цвета, громадные сапожищи с мексиканскими шпорами размером с блюдце и, конечно, револьвер Кольтаnote 5, нож и винчестер, — словом, имел не слишком симпатичную наружность.

Мистер Билл, выдававший себя за полковника, был всего-навсего обыкновенным ковбоем. Впрочем, ремесло сие не так просто, как может показаться со стороны.

Американские ковбои совсем не похожи на библейских пастухов. Это смелые, бесшабашные люди, часто непредсказуемые в своих действиях. Ковбоями, как правило, становятся всякого рода неудачники. Их нанимают пасти стада в глухих, отдаленных районах Дальнего Запада. Они ведут суровую, безалаберную жизнь, в которой тяжелый труд и подстерегающие на каждом шагу опасности чередуются с буйными вакханалиямиnote 6. Вербуя ковбоев, хозяева никогда не интересуются их прошлым, не спрашивают, кто они и откуда, от них требуются только смелость, выносливость и неприхотливость.

Стадо примерно в тысячу двести голов обычно стерегут пятеро пастухов, которых хозяева снабжают лошадьми (по шесть на брата), оружием и весьма скудной провизией, укладываемой в телегу. Круглые сутки они проводят в седле, объезжая вверенное им стадо, и все это за каких-то сорок долларов в месяц. А получив жалованье, почти всегда его тут же и спускают. Газеты пестрят описаниями ковбойских похождений. Недели не проходит, чтобы эти отчаянные молодцы чего-нибудь не натворили. Однажды, например, они явились в небольшой пограничный городишко, разграбили его дотла, жителей согнали на площадь и заставили плясать. При этом недостаточно проворным простреливали из револьверов икры.

Подобные «шалости», конечно, тоже не сходили буянам с рук. Доведенные до крайности, жители другого городка изловили нескольких ковбоев-мародеров и повесили на первом же попавшемся дереве. Это возымело немедленное действие. Больше здесь одичавшие пастухи не появлялись.

Вот одним из таких молодчиков и явился самозваный полковник Билл.

Что же касается его спутников, то читатель, конечно, уже догадался, — это были герои наших предыдущих романов, Фрике и Андре Бреванн.

Добравшись до зарослей кустарника, трое всадников остановились и внимательно огляделись по сторонам.

Они находились уже достаточно далеко от места, где был убит индеец. Среди первозданной тишины, казалось, ничто не предвещало опасности. Вокруг — ни души! Только на некотором отдалении на опушке небольшой рощицы мирно паслись десятка два лошадей. Вокруг расстилалась прерияnote 7, сверкавшая изумительными цветами.

Полковник, уподобившись монументу, величественно восседал на коне и жевал табак, время от времени сплевывая коричневую слюну. Парижанин, разглядывая пасущихся лошадей, обратил внимание на некую странность.

— Смотрите, господин Андре, животные двигаются не произвольно, а в строго определенном порядке, выстраиваясь полукругом, словно кто-то их направляет.

— А ведь ты прав!

— Я понял, в чем дело. На каждой лошади по всаднику. Взгляните вон на ту белую кобылу в полукилометре от нас. На ее крупе отчетливо видна нога седока в желтых кожаных штанах, пристроившегося под брюхом. В аргентинских пампасах индейцы часто прибегают к такому акробатическому трюку.

— У вас отличное зрение, капитан! — воскликнул американец.

— Кого это вы величаете капитаном? Уж не меня ли? Какой же я капитан, позвольте вас спросить? — возразил молодой человек и добавил по-французски, обращаясь к Бреванну: — Он весьма забавен, этот странный тип. Служит у нас всего лишь проводником, но тем не менее осмеливается называть меня капитаном, притом что себя именует полковником! Выходит, я у него вроде бы в подчинении. Ну и ну, вот вам и хваленая американская демократия!

— Но, капитан… — Проводник словно не расслышал замечание юноши.

— Пожалуйста, называйте меня просто мистер Фрике, — перебил его француз. — Так будет лучше!

— Слушаюсь, сэр, — продолжал тот, удивленный реакцией парижанина, который со временем мог бы получить, по крайней мере, чин майора. — Вам, очевидно, знакомы их уловки. Я с вами совершенно согласен… Мистер Андре, вы отличный стрелок. Не сможете ли подстрелить ту подозрительную лошадь, замеченную мистером Фрике?

— Извольте. Попробую доставить вам удовольствие.

И Бреванн, не слезая с коня, выстрелил. Лошадь взвилась на дыбы и рухнула на землю. Прятавшийся у нее под брюхом всадник отпрыгнул в сторону.

— Блестяще! — восхитился молодой человек.

— Браво, майор, — одобрительно кивнул ковбой.

— Опять за свое, — пробурчал Фрике. — Теперь вы произвели в майоры моего друга! Послушайте, мистер Билл, раз все так просто, соблаговолите присвоить Андре звание генерала — ведь как-никак возглавляет экспедицию он. Скажите, у вас достаточно для этого власти?

Последующие стремительно развивавшиеся события избавили полковника от ответа на каверзный вопрос юноши.

Индейцы, поняв, что их хитрость разгадана, бешено заулюлюкали и, уже не таясь, вскачь вылетели из засады.

Трое искателей приключений без промедления помчались в прерию, отчетливо сознавая опасность сражения с превосходящими силами краснокожих — шестеро на одного при равном вооружении каждого.

Парижанин часто размышлял о том, зачем американцы позволяют туземцам запасаться оружием, навлекая себе на голову большие затруднения с дикарями. Ответа он не находил.

Лошади у наших героев были превосходные, поэтому они вполне смогли уйти от погони, и проскакав часа четыре кряду, благополучно достигнуть своего лагеря, где оставались фураnote 8 с провизией, запасные лошади, а также еще семеро нанятых ими вместе с полковником ковбоев.

Американец хорошо знал дорогу и уверенно вел своих спутников.

Индейцы предпринимали отчаянные попытки настигнуть храбрецов, но те были спокойны: их ждут семеро отважных молодцов, и вдесятером они без труда одолеют преследователей.

Вот наконец и стоянка. Криками «ура» они возвестили о своем возвращении.

Но что это? Их встретила тишина: нигде не было видно ни лошадей, ни людей. А между тем туземцы уже буквально наступали на пятки.

Въехав в лагерь, они увидели у потухшего костра только фуру. Сердце всадников кольнуло дурное предчувствие. Чуть поодаль в примятой траве их взору открылось страшное зрелище.

ГЛАВА 2

Дюжина волков с окровавленными мордами нехотя оставила свой пир и удалилась прочь при виде подъезжающих всадников. Над трупами кружили алчные, но трусливые коршуны.

В нескольких шагах от фуры у потухшего костра лежало шесть изуродованных трупов. Судя по всему, несчастные были застигнуты врасплох, когда ужинали. На них напали сзади. Все шестеро были оскальпированыnote 9, остальное довершили волки.

Полковник передвинул во рту табачную жвачку, кашлянул и сплюнул.

— О Боже! Что сотворили с моими товарищами!.. Хотя они тоже хороши: позволить перерезать себя, как ягнят. Но почему только шесть трупов?.. А! Седьмой стоял на часах. Вон его останки, в пятнадцати шагах отсюда! По рыжему клочку волос на подбородке узнаю полковника Джима. Хороший был человек, очень любил виски. Не удивлюсь, если окажется, что в наше отсутствие он дорвался до спиртного, забыв, что напиваться, когда охраняешь лагерь, по меньшей мере неосторожно. Ну, что скажете, джентльмены? Я был прав, укокошив того негодяя?

— Вы думаете, это он участвовал в нападении на лагерь?

— Говорят, индейцы никогда не нападают без объявления войны.

— Так было раньше, — пояснил проводник. — Теперь они не придерживаются этого правила. Правда, и мы тоже.

— Значит, на Дальнем Западе почти все время идет война?

— Да, джентльмены. И она не утихнет до тех пор, пока все краснокожие не будут истреблены или ассимилированы.

— Кто же так подло убил наших товарищей?

— Полагаю, мародеры, повстречавшиеся нам неподалеку от Уэтсбурга. Они причисляют себя к племени Просверленных Носов. Живут на границе так называемых резервных земель вблизи факторий, основанных пионерамиnote 10, и никому не подчиняются.

— На них нельзя найти управы?

Американец громко расхохотался, что было весьма неуместно в подобной ситуации.

— Такое могло прийти в голову только французам. — заметил он не без иронии. — Чего захотели — управы! Здесь вся управа — винтовка. Если ты смел и силен (он похлопал рукой по винчестеру) — твоя правда, а если нет — уноси поживей ноги.

— Нам было бы обидно уйти отсюда, не поохотившись, — перебил его Фрике. — Ведь фура с провизией уцелела.

— И это мне кажется странным, — обронил Андре.

— Ничего странного, — самоуверенно заявил ковбой. — Они взяли лошадей, сбрую, оружие, патроны. А тяжелые и громоздкие, окованные железом дубовые ящики им ни к чему. Вскрыть — нельзя, да и топором не разрубишь.

— Фуру можно при необходимости превратить в настоящую крепость, — заметил молодой человек.

— В этой крепости из нас изготовили бы копченые окорока. Боже мой, мистер Фрике, вы не имеете ни малейшего представления о войне в прерии. Сейчас единственная наша надежда — на быстрые ноги коней. Эти негодяи, вот увидите, не преминут поджечь траву… А трава прекрасная! Отменный корм для бизонов. И отличные пастбища для скота. Впрочем, об этом подумаем позже. А сейчас… Наши лошади, кажется, немного передохнули. Подадимся в сторону земель индейского племени Плоскоголовых.

— Это далеко?

— Тридцать пять миль.

— То есть шестнадцать французских, или шестьдесят тысяч восемьсот метров.

— А наши лошади выдержат?

— Это я вам скажу завтра, если останусь в живых. — И, даже не бросив прощального взгляда на трупы товарищей, проводник пришпорил коня. Французы последовали за ним. Они мчались галопомnote 11 по буйной траве прерии уже более часа, когда парижанин спросил:

— Так, по вашему мнению, полковник, нас преследует погоня?

— Безусловно, капитан… то бишь мистер Фрике. И даже опасаюсь, что число преследователей увеличилось вдвое. Я им так насолил, что они захотят во что бы то ни стало заполучить мой скальп. Но мы еще посмотрим… Черт возьми! — вдруг воскликнул он, резко осадив коня.

— Что случилось?

— Господа, вы чувствуете запах гари?

— Нет, — дружно отозвались французы, втягивая носом воздух.

— То-то и видно, что вы не привычны к жизни под открытым небом. Когда проведешь, как я, десять лет в прерии, нюх делается как у зверя.

— И что же вам говорит ваше изощренное обоняние? — с некоторой насмешкой поинтересовался юноша. — Можно узнать?

— Разумеется. Я не берусь утверждать наверняка, но думаю, что где-то недалеко отсюда горит трава, а это чревато опасностью сперва задохнуться в дыму, а потом сгореть заживо…

— Если только…

— Если только мы не угодим в лапы краснокожих бродяг.

— Ах да!.. Знаю! Столб пыток… Читал об этом в книгах.

— Не смейтесь, молодой человек. Я видел собственными глазами, как белых людей подвешивали над костром и жарили на медленном огне, а женщины выдергивали суставы пальцев и вырезали на спинах несчастных узкие ремешки из кожи. Сами же воины в это время лихо распевали свои дурацкие песни.

— Если они при этом еще и фальшивили, то мучения становились поистине нестерпимыми.

Американец покосился на Фрике, но ничего не сказал.

— Из ваших слов я заключаю, — все тем же невозмутимым тоном продолжал парижанин, — что здешние индейцы весьма изобретательны в подобных операциях, но о правилах хорошего тона не имеют ни малейшего представления. Почему бы не обучить их хорошим манерам? Может быть, даже ввести всеобщее специальное образование, и притом бесплатное?

— Ладно, ладно! Посмотрим, как вы будете веселиться, когда попадете к ним в лапы.

— Вас, я вижу, раздражают мои шутки? Мы, французы, не перестаем шутить даже в минуту смертельной опасности, а вы все время только ворчите! Каждому народу присущ свой характер. Не правда ли, господин Андре?

Бреванн улыбнулся, привстал на стременах, послюнявил палец и поднял его кверху, как это делают моряки, желая узнать направление ветра.

— Полковник, по-моему, прав, трава несомненно горит. Хотя огня и не видно, и, как мне кажется, где-то впереди. Как вы считаете, сэр?

— Совершенно верно, майор. Впереди — пожар, сзади — краснокожие. Хорошенькое положеньице!

— Что же нам делать?

— Надо во что бы то ни стало достигнуть вон той голубоватой полосы в четырех километрах отсюда. Я полагаю, это воды Пелуз-Ривер, на противоположном берегу которой начинается лес.

Тем временем послышался шум, похожий на шелест прилива. И они увидели, как на пути к реке стали один за другим подниматься многочисленные столбики беловатого дыма, образуя сплошную длинную полосу. Еще минута, и пламя, распространяясь все более и более вглубь и вширь, отрежет им дорогу к реке.

— Ну-с, молодой человек, что вы теперь скажете?

— Скажу, что индейцы подожгли траву, чтобы преградить нам путь к Пелуз-Ривер, а сами скачут по нашему следу.

— Только теперь их уже не двадцать, а не менее двухсот, и они пытаются обойти нас с трех сторон. Попробуем проскочить справа.

Смельчаки ринулись в выбранном направлении и минут через десять достигли вершины холма, откуда увидели коло полусотни голых туземцев, дико заоравших при их появлении.

— Так и есть, — проворчал американец. — И с этой стороны путь отрезан.

Остановившись, он быстро схватил винтовку, прицелился и выстрелил. Вражеский конь взвился на дыбы и упал, придавив собой индейца.

— Черт знает что!

— Вы недовольны? — удивился юноша. — А по-моему, превосходный выстрел.

— Надо было пристрелить всадника, а не лошадь… Браво, майор!.. Отлично!.. Великолепно, капитан!

Поздравления полковника адресовались метким французам. Пуля Андре сразила туземца наповал, Фрике же, видимо, тяжело ранил свою жертву, судя по тому, как краснокожий тяжело опустился на круп лошади.

Индейцы, как правило, весьма посредственные стрелки, насторожились, стараясь спрятаться за лошадей.

— Да, здесь нам не прорваться, — подытожил Бреванн, вставляя новый патрон.

— Попробуем пробиться левее! — Американец круто повернул свою лошадь.

Проскакав метров триста, всадники снова оказались лицом к лицу с краснокожими, значительно превосходившими их в численности. Преследователи не сомневались в легкой победе, поэтому спокойно обходили противников со всех сторон, тесня к огню. Положение становилось критическим.

Ковбой, сохраняя внешнее спокойствие, жевал табак и с восхищением поглядывал на неустрашимых компаньонов.

Молодой человек насвистывал свою любимую арию господина Дюмолле, а Андре смотрел в бинокль на огненную полосу, откуда все чаще и слышнее раздавался треск.

Краснокожие постепенно сжимали кольцо.

— Ну как, полковник? — спросил Андре.

— Гм!

— И все-таки, как вы оцениваете ситуацию?

— Я лично за три наших скальпа не дал бы и одного доллара.

— Надо отсюда уходить.

— Я тоже так думаю. Драться грудь в грудь бесполезно! Они перебьют наших лошадей, а нас схватят и привяжут к столбу.

— А не рискнуть ли прорваться сквозь огонь?

— Попробуем!..

— Мистер Билл, я на время принимаю командование на себя.

— И каждый будет пробиваться как сможет.

— Только прошу следовать моему плану. Право же, он совсем не плох. Фрике, сойди с коня и быстренько отвяжи от седел все три одеяла. Вы, полковник, следите за правой стороной, я буду контролировать левую… Фрике, мех для воды полон?

— В нем восемь литров, господин Андре.

— Расстели одеяла на траве и хорошенько смочи их водой. А вы, Билл, стреляйте-ка вон в того наглеца на пегом коне, что гарцует у нас под носом… Браво! А я вот в этого.

Последовали еще два выстрела, и двое аборигенов упали на землю. Остальные продолжали приближаться сомкнутым строем. Они не стреляли, так как были уверены, что смогут захватить своих врагов живьем.

— Как дела?

— Готово, господин Андре.

— Хорошо. Теперь разрежь одеяла пополам… Полковник, стреляйте в тех, кто высовывается вперед… Да, вы отменный стрелок! Ну, Фрике?

— Одеяла разрезаны.

— Одной половиной обмотай лошадям головы и грудь.

— Мистер Андре, пламя приближается!

— Я вижу. Готово?

— Готово.

— На коней, мой мальчик. Отдай одну половину одеяла полковнику, другую мне, а третью оставь себе. Закрой голову и грудь.

— Браво, генерал! — одобрительно воскликнул американец. — Я понял ваш замысел.

Полоса огня была теперь уже в ста метрах. Сзади, на расстоянии не более трехсот метров, толпой приближались краснокожие.

Трое всадников, обмотав головы мокрыми одеялами, повернули в сторону бушующего пламени.

— Вперед! — скомандовал Бреванн, пришпорив коня и низко пригнувшись к седлу.

— Вперед! — откликнулись его товарищи и смело помчались в огонь.

Видя, что добыча ускользает, индейцы громко завопили, беснуясь от ярости.

ГЛАВА 3

После увлекательных приключений в бирманской столице Мандалае Андре и Фрике возвратились на «Голубой Антилопе» в Рангун и там составили план новой охотничьей экспедиции. На сей раз они решили отправиться на Дальний Запад Северной Америки поохотиться на бизонов.

Первой остановкой на их пути был Сингапур, где предстояло загрузиться углем. Затем — короткая стоянка в Сайгоне. Здесь, к их всеобщему удовольствию, они смогли отправить с почтовым пароходом письма в Европу. Далее — Гонконг, для пополнения запасов угля и провианта. И наконец, Иокогама, куда они прибыли на седьмой день, преодолев три тысячи километров. Все же путешествие от Рангуна до Иокогамы заняло двадцать один день, за которые было пройдено восемь тысяч километров.

В Иокогаме Бреванн распорядился запастись всем необходимым для еще более длительного перехода через Тихий океан. Расстояние от Иокогамы до Сан-Франциско составляет десять тысяч семьсот километров. При средней скорости судна в десять узлов, чтобы преодолеть его, потребуется не менее двадцати четырех дней непрерывного движения без остановок.

Убедившись в надежности судна, преданности матросов и капитана Плогоннека, утром 15 мая 1880 года Андре отдал приказ сняться с якоря и взять курс на Сан-Франциско.

8 июня, благополучно завершив плавание, «Голубая Антилопа» с национальным флагом на мачте вошла в эту гавань через Золотые ворота.

После визита к французскому консулу наши путешественники осмотрели достопримечательности города и решили немедля отправиться в прерию.

Здесь, в Америке, они производили на окружающих странное впечатление. У предприимчивых янки, готовых отправиться хоть на край света, даже пойти на некоторый риск — лишь бы в конечном счете добиться успеха, а главное — хорошо заработать, не укладывалось в голове, как можно бессмысленно тратить время на путешествия и охоту, вместо того чтобы заняться скотоводством, торговлей или каким-нибудь другим прибыльным делом. Поэтому никто не мог подсказать путешественникам-французам, где больше всего водится дичи.

И Бреванн решил положиться на судьбу. Гуляя как-то по Монтгомери-стрит, они зашли в отель. В холле, ни слова не говоря, какой-то джентльмен с козлиной бородкой подал им красочный плакат с надписью:

СЛЕДОПЫТУ!

ПИОНЕРУ!

РАБОЧЕМУ!

ТУРИСТУ!

ГОРНОПРОМЫШЛЕННИКУ!

ОХОТНИКУ!

РЕШИТЕЛЬНО ВСЕМ!!!

СЛЕДУЕТ ЗНАТЬ, ЧТО КАЖДЫЙ, КТО ЖЕЛАЕТ ДОБИТЬСЯ УСПЕХА В СКОТОВОДСТВЕ И СОБИРАТЬ БОГАТЫЙ УРОЖАЙ, КТО ЖАЖДЕТ ЗДОРОВОГО КЛИМАТА, КРАСИВОЙ ПРИРОДЫ, ОБИЛИЯ ДИКИХ ЗВЕРЕЙ, МЕДВЕДЕЙ И БИЗОНОВ, ДОЛЖЕН ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ УСЛУГАМИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ, ЕДИНСТВЕННОЙ ПРОЛЕГАЮЩЕЙ ПО САМЫМ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫМ ЗЕМЛЯМ АМЕРИКИ.

Где смертность составляет . . . 1 на 88 Тогда как в восточных странах она . . . 1 на 62 А в Европе . . . 1 на 42 СЕВЕРО-ЗАПАДНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА ЖДЕТ ВАС!!!

— Это как раз то, что нужно! — рассмеялся Андре, указывая на завлекательное косноязычное объявление. — Значит, бизоны еще существуют, если реклама не врет.

— Что она собой представляет, эта Северо-Западная железная дорога?

— Вот погляди на чертеж. Она берет начало у озера Верхнего и доходит до реки Колумбии на Тихоокеанском побережье, пересекая пустыни и прерии, где еще водятся последние бизоны и прочая дичь. Здесь, между прочим, находится округ, в котором проживает индейское племя Каменные Сердца, с ним предстоит предварительно договориться.

— Каменные Сердца! Какое странное название!

— Это часть огромного племени Плоскоголовых или Змей. Они когда-то дружелюбно встретили канадских французов-трапперовnote 12. Те были поражены их презрением к смерти, поэтому и нарекли туземцев Каменными Сердцами. Это название за ними до сих пор и сохранилось. В настоящее время эти индейцы достаточно цивилизованны, благодаря католическим миссионерамnote 13, сумевшим в тысяча восемьсот сорок первом году обратить их в христианство. Каменные Сердца сохраняют дружеские отношения с белыми, в их язык вошло немало французских слов.

— А в тех местах много дичи?

— Вероятно, много, потому что племя живет исключительно охотой.

— Вы думаете, они нас хорошо примут?

— Надеюсь. Ведь мы и французы и охотники.

— Тогда решено.

— Что решено?

— Мы отправляемся к Каменным Сердцам.

— С удовольствием, дорогой Фрике.

Путешественники вышли из отеля и поспешили к себе в гостиницу. На следующий день они выехали из Сан-Франциско экспрессом, идущим с юга на север вдоль побережья Тихого океана через города Сакраменто, Ред-Блафф, Юджин, Сейлем, Портленд и Олимпию.

Судно осталось в Сан-Франциско, так как после десятимесячного плавания нуждалось в основательном ремонте.

Спустя два часа друзья прибыли в Портленд, где решили задержаться на несколько дней, чтобы завершить приготовления и навести некоторые справки.

Прежде всего Андре узнал, что привлекательное сообщение администрации Северо-Западной дороги относительно охоты на бизонов соответствует действительности, и чрезвычайно обрадовался. Но потом оказалось, что дорога пока доходит только до Валлулы, небольшого местечка в трехстах километрах от Портленда. От Валлулы до местности, где обитали Каменные Сердца, им предстояло проехать на лошадях двести двадцать километров. Но это не смущало храбрецов. Спешить им было некуда, когда доберутся, тогда и доберутся, лишь бы удалось поохотиться. К тому же, по словам местных жителей, в Валлуле легко обзавестись повозкой и лошадьми для верховой езды.

Чтобы потом не плутать, Бреванн заранее начертил маршрут, от которого, впрочем, можно было и отступить, если в том возникнет необходимость. Он пролегал через форт Веллавеллу, городки Уэтсбург, Туканнор и ферму Пелуз на правом берегу Снейка. Ферма была последним цивилизованным пунктом на их пути, после этого охотников ожидала ночевка под открытым небом. Но это их не смущало.

Известие о намерении приезжих отправиться в опасную экспедицию вызвало живой интерес у служащих гостиницы. Среди них был клеркnote 14, родом из Канады, питавший к «французам из старой Франции» особую симпатию. Вместе с другим служащим, чистокровным американцем, он помогал составлять маршрут. Когда же Андре упомянул Туканнор, канадец вдруг перебил его, обратившись к своему товарищу:

— Вы слышите, Дик, джентльмен намерен отправиться в Туканнор.

— Слышу. — Дик, раскачиваясь в кресле-качалке, метко выпустил на колонну слюну с табаком.

— Разве Просверленные Носы не в этом городке сняли скальпы с мужчин и увели в плен детей и женщин?

— Нет, — прохрипел Дик, — это приключилось в Эльк-Сити, в Айдахо.

— Ну, а не там ли река вышла из берегов и смыла весь город?

— Нет, этот кошмар сотворился в Льюистоне, что неподалеку.

— Но я точно помню, что в Туканноре что-то случилось.

— Да, случилось. Ковбои совершили набег на город и сожгли три четверти домов за то, что жители отказались поднести им бренди.

— Вот видите!

— Это произошло месяц тому назад. С тех пор деревянные дома заново отстроили, а нескольких налетчиков повесили. Даже телеграф теперь восстановлен.

— Все-таки, господа, будьте осторожны. Ведь это вам не Канада, где правительство хорошо обращается с аборигенами, а те, в свою очередь, дружелюбно настроены к белым. Мне будет жаль, если с вами приключится что-нибудь неприятное. Ведь мы братья по крови.

— Спасибо, дорогой земляк. — Андре тепло пожал клерку руку. — Постараемся быть предельно осторожными.

Только через день друзья смогли наконец тронуться в путь, вручив свою судьбу железной дороге, проложенной вдоль левого берега Колумбии.

Дорога находилась в прескверном состоянии, достаточно сказать, что шпалы были почти не укреплены.

Вагоны, впрочем, оказались вполне приличными. Эти мало кому известные в Европе пульмановские вагоны, названные так по имени их изобретателя, представляют собой просторные салоны с раздвижными креслами, превращающимися в случае надобности в удобные постели с матрасами, безукоризненно чистыми наволочками, простынями и одеялами. Такие составы курсируют по всем дорогам Америки.

В салоне предусмотрено место для курения и туалет со свежей водой, мылом и полотенцами. Вагоны соединены между собой тамбурами, так что можно свободно ходить из конца в конец. В каждом составе имеется вагон-ресторан, а на небольших перегонах — вагон-буфет.

Поезд с нашими друзьями вышел из Портленда и благополучно прибыл в город Даллас, где кончается речное судоходство по Колумбии.

Все притоки этой обширной реки с бассейном в восемьсот тысяч квадратных километров, в полтора раза превышающим территорию Франции, сливаясь, образуют единое русло шириной в тысячу двести метров. Однако, выйдя за пределы города, река оказывается зажатой базальтовыми береговыми хребтами. Здесь ширина ее сужается до ста метров, зато глубина местами достигает тысячи.

Через эти единственные «ворота» Колумбия выходит к Тихому океану. Без них ее бассейн превратился бы во внутреннее озеро, как это и было когда-то.

Таких «ворот», пробитых в Каскадных горах, имеется всего двое: эти и еще одни — на севере, через которые к океану выходит река Фрейзер.

Бреванн едва успел все это объяснить своему спутнику, как поезд, раскачиваясь из стороны в сторону и подпрыгивая на шатких рельсах, повернул на восток и покатил по бескрайней прерии.

ГЛАВА 4

Как уже говорилось выше, в те далекие времена Северо-Западная железная дорога еще не была достроена, хотя рекламировалась на все лады. Ее конечными пунктами были Вигхорн-Сити на реке Йеллоустон и Валлула. А между ними оставался недостроенный участок протяженностью более тысячи двухсот километров. Конечно, американцам, замечательным мастерам железнодорожного дела, не составляло особого труда проложить полотно такой длины, но на пути встали Скалистые горы, и это существенно осложняло строительство, несмотря на обилие долларов в кармане дядюшки Сэмаnote 15.

Поезд, в котором ехали Андре и Фрике, вопреки опасениям, благополучно прибыл в Валлулу. От станционных служащих они узнали, что городок этот сейчас насчитывает полторы тысячи жителей, однако, по их прогнозам, года через три-четыре их будет не менее двадцати. Но уже и теперь Валлулу пересекают широкие прямые улицы, и вместо палаток появились вполне современные дома из кирпича. Тротуар был вымощен деревом, защищающим от липкой грязи, весьма характерной для этих мест и прозванной гумбо.

В городке имелись три гостиницы для холостяков, составляющих большую часть жителей, множество салуновnote 16, где продавались любимые американцами великолепные напитки, приготовленные по самым невероятным рецептам из аптекарских и парфюмерных средств, три церкви различных христианских общин, посещавшиеся, впрочем, достаточно редко, два банка, тюрьма и суд.

Жители Валлулы необычайно гордились своим городом, считая его последним достижением цивилизации.

Друзья придерживались иного мнения. Они попросту пришли в отчаяние, когда, с трудом переправив свой багаж в одну из трех гостиниц, очутились в общем зале, где граждане города ели, пили, жевали табак и отчаянно ораторствовали, сбившись в тесные кучки.

Хозяйка — дородная немка с каменным лицом — неторопливо двигалась между узкими длинными столами, покрытыми грязными скатертями. Подойдя к новым постояльцам, монотонно, как заводная нюрнбергская кукла, отчеканила:

— Солонина. Ветчина. Картофель. Десерт. Чай. Кофе.

Она изъяснялась по-английски с убийственным немецким акцентом, так что французы с трудом уловили сказанное, но тем не менее пришли в неописуемый восторг от обилия блюд. Однако заказать ничего не успели, потому что матронаnote 17 тут же исчезла. Правда, минут через пять она появилась снова, и на сей раз с дюжиной каких-то блюдечек, двумя дешевыми приборами и куском пресного хлеба, похожего на кирпич.

Впрочем, сетовать не было оснований, потому как принесенная салунщицей еда значительно превосходила объявленное ею меню.

Фрике рассматривал зал придирчивым взглядом парижанина, способным уловить все до мельчайших деталей. Андре степенно восседал с отрешенным видом, явно иронизируя в душе над всем происходящим.

Уж очень курьезны были эти самовлюбленные обыватели, проворно орудовавшие железными вилками. Они накладывали себе в тарелки все подряд, обильно поливали еду горчицей и соейnote 18, и это адское яство, от которого захватывало дух, с удовольствием запихивали в рот.

Молодой человек отчаянно терзал кусок говядины, когда его внимание внезапно привлекло престранное кулинарное действо.

Джентльмен весьма почтенного вида, судя по всему пасторnote 19, нарезал кубиками жареную ветчину, добавил к ней маринованных грибов и залил блюдо густым консервированным молоком. Потом выдавил туда из тюбика кетчуп, смешал в кружке сырое яйцо с виски, опрокинул ее затем в тарелку и, наконец, все это, обложив ломтиками ананаса, обильно сдобрил солью с перцем. Видимо, для полноты ощущений, он еще раз полил свое кушанье, теперь уже каким-то черным соусом.

«Не иначе как заключил с кем-то пари», — решил парижанин и невольно содрогнулся, когда странный джентльмен с аппетитом приступил к трапезе.

— Господи, — шепнул он другу, — даже китайцам никогда не пришло бы в голову такое, а уж они-то мастера совмещать несовместимое. Сколько я ни ездил по свету, ничего подобного не видывал. Вот так блюдо! Ну и американцы!

Бреванн доедал овощной салат с видом человека, спешащего покончить с неприятной формальностью. Он мечтал поскорее расстаться с такой необычной цивилизацией и оказаться в диком краю, где люди гостеприимны, а пища проста и съедобна, где живется вольно и дышится легко.

Завершив скудную трапезу, друзья отправились искать лошадей, которых в Валлуле было множество и на любой вкус.

Андре присмотрел себе рыжевато-бурого конька с крепкими жилистыми ногами, с черным хвостом, черной гривой и крепкими, как мрамор, копытами.

А Фрике…

Люди небольшого роста, как правило, питают страсть к крупным вещам, носят шляпу с огромными полями, курят длинные сигары, живут в просторных комнатах, держат крупных собак, женятся на высоких женщинах.

Хотите знать, какую лошадь облюбовал парижанин, имея на своем счету рост в полтора метра?

Ему приглянулся какой-то на редкость долговязый конь. Среди низкорослых местных лошадей этот великан казался страусом, случайно затесавшимся в стаю журавлей. То был, по всей вероятности, какой-нибудь незадачливый скакун, брошенный на конечной станции Северо-Западной железной дороги.

Юноша сразу же его приметил, взял за повод, потрепал по груди, осмотрел со всех сторон и с видом знатока сказал:

— Этот конь как раз для меня.

Любопытные постояльцы гостиниц и завсегдатаи кабаков высыпали на улицу посмотреть, как будут выбирать лошадей заезжие французы. Выбор, сделанный парижанином, развеселил зевак, они стали громко, хотя и беззлобно, смеяться. Молодой человек выпрямился, округлил грудь, как бойцовый петух, но потом просто пожал плечами и процедил сквозь зубы:

— Смейтесь, дураки!

Вдруг на его плечо опустилась тяжелая рука, и кто-то, дохнув перегаром, сипло пробасил:

— Если у вас нет лестницы, полковник Джим может подсадить.

Фрике обернулся и увидел ковбоя гигантского роста, из тех, кого называют полукрокодилом-полулошадью.

— Это еще что за чудище! — изумился француз. — С какой стати вы позволяете себе подобную фамильярность? Уберите вашу лапу, не то я вам врежу…

Публика окончательно развеселилась и залилась безудержным хохотом.

Рука верзилы словно прилипла к плечу.

Юноша, не раздумывая, изо всех сил толкнул его. Полковник Джим, отшатнувшись на три шага, едва удержался на ногах.

Великан свирепо замахнулся кулаком.

— Я тебе башку размозжу!

— А я тебя сломаю, как спичку! — пронзительно закричал Фрике, отскочив в сторону и приняв стойку боксера.

Янки, как правило, дурно воспитаны или, точнее сказать, не воспитаны вовсе, но они не задиристы и в глубине души, пожалуй, даже добродушны. Видя опасное развитие событий, несколько человек отделились от толпы зевак и попытались утихомирить спорщиков. Один из них обратился к Бреванну.

— Сэр, увели бы вы вашего друга. Полковник Джим пьян, всякое может случиться.

— Спасибо! — холодно поблагодарил за заботу Андре. — Но ваш полковник позволил себе дерзость и даже грубость и поэтому заслуживает, чтобы его проучили. Не робей, мой мальчик!

Ковбой с силой опустил кулак, метя в темя противника, но тот ловко увернулся.

— А еще полковник! Вы такой же боец, как моя стоптанная туфля. Вот вам за это! — Последовал глухой удар в голову.

Джим взвыл от боли. Глаз его моментально вздулся, закрылся и посинел. Оторопевший от неожиданности, гигант, видимо, не знакомый с приемами бокса, вообразил, что в ближнем бою он легко возьмет верх.

Юноша отпрыгнул немного назад и, обращаясь к толпе, сказал, что коль скоро полковник не соблюдает правил бокса, то и он, Фрике, не намерен им следовать.

— Совершенно верно! Француз прав! Пусть действует как хочет! — послышались голоса.

— Ну-с, вот вам! — крикнул парижанин и, подпрыгнув, ударил ковбоя в грудь обеими ногами так, что тот упал как подкошенный. Теперь уже совсем ничего не видя и не понимая, янки все-таки заставил себя подняться и, словно ошалелый бык, кинулся в драку.

Молодой человек, однако, сумел увернуться и снова ударил Джима ногой, а потом еще и кулаком в грудь. В следующую минуту посыпались хорошо рассчитанные удары. Трещали кости, текла кровь, вскакивали шишки и синяки. Совершенно обессилевший, почти лишившись чувств, исполин рухнул на землю. Фрике, не выказывая усталости, взялся за повод своей лошади и подвел ее к поверженному врагу.

Толпа зевак затихла в ожидании.

— Полковник хотел подсадить меня на лошадь, но сделал это грубо и недостойно. Я проучил его и больше никаких претензий не имею. Добраться до гостиницы самостоятельно он не может, следует ему пособить.

С этими словами парижанин взял одной рукой ковбоя за ворот, а другой за пояс штанов, легко приподнял и посадил на лошадь. Американец машинально вцепился в гриву.

— Я думал, он гораздо тяжелее, а в нем не более ста килограммов. Такой мастодонт, а весит всего ничего. Ну-с, поехали. — Фрике взялся за повод, но тут болельщики подхватили его и на руках понесли к ближнему салуну.

— Гип-гип!.. Ура!.. — раздавалось со всех сторон, и в воздух летели шляпы. Бреванна тоже хотели нести на руках, но он решительно воспротивился.

Ковбой тем временем, придя в себя, подъехал на лошади победителя к салуну. Хозяин заведения, человек бывалый, тотчас же выбежал к потерпевшему и влил ему в рот изрядную дозу местного снадобья — коктейля, прозванного американцами «оживителем трупов». Отведав обжигающей смеси, полковник несколько приободрился.

Он протянул французу руку.

— Предлагаю мир, сэр! Вы хотя и не велики ростом, но молодчина. Теперь я ваш друг до гроба.

Под одобрительные возгласы зевак юноша сердечно пожал руку своему недавнему обидчику.

Толпа неистовствовала от хмеля и веселья. Однако Фрике и Андре прибыли в Валлулу не за тем, чтобы любоваться буйными забавами американских авантюристов. Трезвые и умеренные во всем, они презирали подобное времяпрепровождение и потому решили при первом удобном случае покинуть пьяное сборище.

Новоявленный друг, полковник Джим, разгадал их намерение.

— Не беспокойтесь, джентльмены, — проговорил он, узнав, что французы отправляются в страну бизонов. — Положитесь на меня, я помогу вам достать все необходимое. Сейчас увидите.

И он рявкнул во всю мощь своего сиплого голоса:

— Эй, Билл!.. Эй! Полковник Билл!

— Как! Еще один полковник! — не удержался юноша.

— О, сэр, пусть это вас не смущает, — рассмеялся ковбой, — мы обожаем всякие титулы. У нас каждый непременно желает быть хоть кем-нибудь: генералом, полковником, инженером, судьей, профессором или доктором. Более скромные довольствуются чином капитана.

— А, вот оно что. Ну, а вы, полковник, вероятно, недавно вышли в отставку?

— Кто? Я? Да я на военной службе никогда и не был. У меня брат был полковник в армии Шерманаnote 20, его убили при Кингстонеnote 21. Его чин, выходит, перешел ко мне по наследству… А вот и Билл…

— Чего орешь, Джим?

— Этим джентльменам нужны две отменные лошади за нормальную цену. Не поможешь ли?

— Для тебя, полковник, с большим удовольствием.

— Кроме того, нужен проводник, знающий местные индейские наречия. Не желаешь наняться?

— Отчего же, если хорошо заплатят.

— Вот именно: хорошо. Кроме того, надо добыть фуру, пару упряжных лошадей, четырех верховых и лошадей для конвоя, если господа пожелают…

— Договорились. Всем этим займусь завтра, а сейчас не мешай мне пить. Не так ли, джентльмены? — подмигнул Билл, пожимая руки французам, хранившим молчание на протяжении всего разговора.

— Так, так, — отвечал Бреванн, удивляясь странному способу вести переговоры и оставляя за собой право проконтролировать на другой день действия будущего проводника.

Тем временем молодой человек разговорился с неким инженером-путейцем, который, как оказалось, учился во Франции в Центральном училище искусств и ремесел, а следовательно, был почти его соотечественником.

Инженер хорошо знал обоих «полковников» и не раз прибегал к их услугам. Это были в полном смысле слова авантюристы, пьяницы, драчуны и задиры, готовые немедленно пустить в ход любое оружие, но добросовестно исполнявшие принятые на себя обязательства и твердо державшие слово. Они отлично знали интересующую наших путешественников местность, владели многими туземными наречиями и умели лихо выкручиваться из самых затруднительных положений.

Путешественники решили, что лучших проводников им не сыскать, и без промедления наняли обоих полковников, скрепив договор отменным пуншем, которого в здешних краях и не видывали.

ГЛАВА 5

— А что собой представляет полковник Билл? — спросил Фрике у инженера, собираясь покинуть шумное заведение. — Он такой же «полковник», как и Джим?

— Не совсем. Одно время он действительно командовал отдельным отрядом волонтеров…note 22 и еще каких!

— Стало быть, он настоящий?

— Это вы сами увидите. Во время войны президент южных штатов Джефферсон Девис решил привлечь на сторону конфедерацииnote 23 индейские племена криксовnote 24 и ирокезовnote 25. Для этой цели он направил к ним своего агента, некоего Альберта Пайка. Это был типичный авантюрист, прошедший огонь и воду. Он успел побывать и прокурором, и следопытом, и газетчиком, и приказчиком и, наконец, траппером — охотником на пушного зверя. В бытность траппером он близко сошелся с индейцами и подружился с молодым техасцем по имени Билл.

Пайк выдавал себя за генерала, а Билла произвел в полковники. Войдя в доверие, эти двое всячески культивировали пристрастие индейцев к торговле неграми. Постоянно спаивая их и суля полную свободу торговать рабами, они сумели завербовать в свою армию около пяти тысяч краснокожих.

Полковник и генерал облачились в шитые золотом мундиры и шляпы с перьями, нацепили роскошные сабли и во главе только что сформированного корпуса выступили в поход для соединения с конфедератской армией Ван-Дорна. Туземцев встретили приветливо, стараясь всячески приспособить к делу. И поначалу все шло хорошо. Вскоре, однако, генерал Куртис, командовавший одной из армий Севера, перешел в наступление, предварив его сильной артподготовкой. Индейцы, не имевшие ни малейшего представления об артиллерии, решили, что ядра сыплются с неба, и разбежались, попрятавшись в лесу, когда же ближе к ночи сражение прекратилось, они вышли из своих укрытий и сняли скальпы со всех убитых и раненых, не делая различия между своими и неприятелем. Эта акция вызвала негодование обеих воюющих сторон. Генерал Куртис направил Ван-Дорну гневное письмо. Опасаясь взрыва жестокости и уступая всеобщему протесту против подобных союзников, конфедератский генерал распустил весь контингентnote 26 краснокожих.

Пайк и Билл соответственно лишились шитых золотом мундиров, шляп с плюмажемnote 27 и роскошных сабель. Первый пристроился чиновником по земельной части, а второй, сохранив любезное ему звание полковника, занялся ремеслом ковбоя, которое вполне соответствовало его независимому характеру и страсти к приключениям.

…На следующий день, точно в назначенное время, полковник Билл явился к Бреванну, который с удовлетворением отметил про себя, что недолгая служба в армии Юга пошла тому на пользу.

Несмотря на то что американец предавался всю ночь безудержному кутежу, он умудрился с утра купить, причем весьма выгодно, добротных лошадей и фуру.

Не посчитавшись со вкусом Фрике, Билл выбрал для него небольшого скакуна местной породы.

Тем временем Джим подлечился от полученных во время драки повреждений весьма своеобразным способом, выпив сразу за четверых ковбоев, что по нормальным меркам хватило бы на десятерых обыкновенных мужчин, затем он подыскал нескольких безработных джентльменов и привел к Андре. Тот отобрал шестерых, изъявив готовность нанять их на три месяца при условии беспрекословного выполнения его приказаний и уважительного отношения к аборигенам.

После этого они все сообща принялись загружать фуру необходимыми для экспедиции провиантомnote 28, оружием и одеждой.

К вечеру сборы были закончены. Нанятые люди проявили себя наилучшим образом, поэтому Бреванн разрешил им пропьянствовать весь следующий день и часть ночи с тем, чтобы двинуться в путь на восходе солнца.

В назначенное время экспедиция покинула Валлулу, напутствуемая добрыми пожеланиями ее жителей.

Первый переход составил сорок километров, то есть ровно половину пути до городка Уэтсбурга. Заночевать решили на холме, откуда открывался широкий обзор и не тянуло из низины болотом.

С рассветом путники двинулись дальше по бескрайним однообразным прериям и вскоре встретили первых туземцев. Фрике был явно разочарован.

Неужели эти оборванцы в грязных лохмотьях, смятых, засаленных шляпах, которые побрезговали бы взять в руки самые захудалые старьевщики, — те самые бывшие хозяева прерий, потомки героев Купера, Майн Рида, Густава Эмара и Габриеля Ферри?

Чистое Сердце, Большая Змея! Где вы?

По-видимому, индейцы уже давно перестали носить изящно расшитые мокасиныnote 29, украшенные бахромой и иглами дикобраза. Вместо них — худые, растоптанные штиблетыnote 30, подвязанные бечевками. Лица не разрисованы яркой краской, а покрыты слоем грязи. Головы не украшены перьями, чтобы дразнить врагов. Длинные, прямые, жесткие волосы неопрятного вида выбиваются из-под потрепанной войлочной шляпы и беспорядочно рассыпаются по лицам, шеям и плечам.

Полковник Билл рассказал французам, что краснокожие до сих пор не упускают случая снять скальп, хотя от романтики периода борьбы с пионерами не осталось и следа. Теперь это вполне обыденное и даже прозаическое дело: молодой «воин» встречает в каком-нибудь глухом месте мирного ирландца-эмигранта или спящего мертвецки пьяного ковбоя и снимает с него скальп. Тем не менее этот трофей, добытый таким подлым способом, торжественно приносится домой, на радость женщинам. Впрочем, если о подобном случае становится известно белым, незадачливого героя преспокойно вешают на первом же попавшемся суку.

Встретившийся нашим путешественникам отряд индейцев насчитывал человек двадцать, вооруженных кто скорострельными винчестерами, кто добротными пистонными ружьями. Их лошади были неказисты с виду, зато быстры и выносливы.

Несмотря на предупреждения обоих полковников, Андре дал туземцам поесть и угостил виски.

— Вот что я вам скажу, — делился наблюдениями Билл, — у этих краснокожих напрочь отсутствует чувство благодарности. Ни в коем случае нельзя им показывать, что у тебя имеется запас крепких напитков. Чтобы завладеть огненной водой, они не остановятся ни перед чем.

— Вам все представляется исключительно в дурном свете.

— Я забочусь, господа, только о том, чтобы ни у меня, ни у вас не сняли скальпы. Правильно я говорю, Джим?

— Абсолютно правильно, Билл.

Бреванн заговорил с индейцами по-английски. Их вождь вполне вразумительно ответил, что его зовут Красный Пес и что он принадлежит к племени Просверленных Носов.

— Скажи лучше: отъявленных плутов, — перебил его полковник, все больше мрачнея.

Что касается бизонов, то вождь заверил: по ту сторону Снейкаnote 31 их великое множество.

— Это как раз то, что нам нужно. Не правда ли, полковник? — обрадовался Андре.

— Не верю я им, — буркнул ковбой. — Они врут. Вы в этом сами убедитесь.

Вскоре путешественники дружески простились с индейцами, а спустя некоторое время благополучно прибыли в Уэтсбург.

На следующий день вечером они уже были в Туканноре, сожженном дотла, как рассказывал портлендский клерк, разбушевавшимися ковбоями. Население городка ютилось в наскоро сколоченных из досок бараках и палатках. На всем лежала печать недавнего погрома.

После встречи с краснокожими ковбой стал еще более подозрительным. Он ежеминутно твердил о своих опасениях, что казалось особенно странным в устах закаленного вояки.

На разведку не посылал никого, кроме Джима. Сам же с утра до вечера рыскал по окрестностям и возвращался всякий раз на взмыленном коне, отчаянно жуя табак и не переставая ворчать себе под нос.

Бреванн удивлялся и спрашивал, что все это значит.

— Как хотите, сэр, но меня не покидает чувство тревоги.

— Чего вы, собственно, опасаетесь?

— Всего.

— И все-таки?

— Чую опасность, грозящую сзади. Черт бы подрал этих проклятых индейцев!

— Так это они вас так взбудоражили? Мне кажется, в том, что мы их здесь встретили, нет ничего удивительного.

— Решительно ничего, потому что они тут живут. И все-таки я опасаюсь.

Тем временем охотники благополучно добрались до берега Снейка и переправились через реку на примитивном плоту как раз напротив фермы Пелуз, где их приняли очень радушно. Ферма находилась на равнине, поросшей высокой сочной травой, там паслись многочисленные стада рогатого скота.

Это был последний оплот белых на границе с индейскими землями.

К удивлению Билла, владелец фермы подтвердил, что на северо-западе действительно водятся бизоны, поэтому Андре решил продолжить путешествие следующим же утром. Ковбои были огорчены: им хотелось лишний денек погостить у своих товарищей, работавших на ферме.

С тех пор как путешественники покинули Валлулу, минуло пять дней. А еще через четверо суток они должны были прибыть на территорию индейского племени Каменные Сердца.

Преодолев цепь холмов, поросших бизоньей травой, всадники вступили в расстилавшуюся перед ними необозримую Камас-прерию.

Полковник Джим, скакавший, по обыкновению, далеко впереди, радостно объявил:

— Бизоны!.. Бизоны!..

Это известие было встречено с восторгом, тотчас же принялись составлять план охоты.

Джим не видел самих бизонов, он различил только отчетливые следы их копыт.

Французы настаивали на том, чтобы немедленно двигаться вперед.

— Фура не сможет следовать за нами, — справедливо заметил полковник Билл.

— В таком случае мы поедем втроем, — решил Бреванн, — а фура и все остальные, включая Джима, останутся здесь. Если мы заберемся чересчур далеко, заночуем в прерии. У вас есть какие-нибудь возражения?

— Никаких, — холодно отрезал Билл и стал собираться в путь. Фрике и Андре занялись тем же.

Через несколько минут все трое покинули лагерь. Они довольно долго скакали по бизоньим следам, точно по выдолбленной дороге, но стада так и не нагнали. Нужно было наконец дать отдохнуть лошадям. Парижанин предлагал продолжать погоню, но уступил доводам янки.

Близилась ночь. Наскоро перекусив сушеным мясом с сухарями, выпив чаю с виски, охотники стали готовиться к ночлегу. Быстро были приготовлены постели. Бизонья трава успешно заменяла перину, седла — подушки, а шерстяные дорожные одеяла — простыни.

Лошадей стреножили и пустили пастись в высокой траве.

Плотно прижавшись к винтовке, молодой человек спал счастливым сном праведника, и никакое самое пышное ложе самого великого монарха мира не могло сравниться с его импровизированной душистой постелью под открытым небом. Биллу предстояло оберегать сон охотников.

Такая предосторожность в прерии необходима. Здесь тишина бывает обманчивой.

Отдежурив положенные два часа, ковбой разбудил Андре. Тот тихонько встал, взял винтовку и стал прохаживаться вокруг лагеря. Кругом было тихо, только лошади звучно жевали траву.

Прошло два часа, Андре разбудил друга. Тот походил четверть часа, вдоволь налюбовался небом, звездами и… преспокойно заснул.

Над горизонтом начало постепенно светлеть. Юноша продолжал спать как сурок, крепко обняв винчестер.

— Бог мой! — громко проворчал американец. — Ничего не скажешь, хорош наш караульный! Капитан, вы заснули на посту.

— Черт возьми! — ругнулся Фрике с напускной серьезностью, ничуть не сожалея о случившемся. — В кандалы меня, в кандалы! Угораздило же!

— В следующий раз, капитан, я буду стоять в карауле не два, а четыре часа.

— Не называйте меня капитаном, разжалуйте в капралыnote 32 и поставьте под ранец. И все же я думаю, что уснуть на посту здесь было не опаснее, чем на батарее броненосца.

— Ну-с, а я другого мнения. И меня крайне удивляет, что вы, бывалый путешественник, так просто на это смотрите.

— А вы по-прежнему полагаете, что здесь небезопасно?

— Я почти уверен, но был бы рад ошибиться.

— Не сердитесь, мистер Билл. Больше это не повторится, вот увидите.

— Надеюсь! Иначе бы сию же минуту покинул вас.

Лошадей оседлали, взнуздали и напоили водой из кожаных мехов. Наскоро закусив, компания снова поскакала по следам бизонов. Прошло еще несколько часов, но стадо по-прежнему как не бывало. Тогда они решили вернуться в лагерь, но неожиданно увидели отряд индейцев, расположившийся на опушке небольшой рощицы.

— Они, видно, тоже гонятся за бизонами, поэтому нас и преследует неудача, — тихо заметил полковник. — Бизоны улепетывают от краснокожих, как от чумы.

Туземный вождь, ужасно коверкая английские слова, пригласил бледнолицых подсесть к их очагу и выкурить трубку мира. Они живо согласились и, привязав лошадей, подошли к костру. Зная, что алкоголь развязывает языки, Андре прихватил с собой козий мех с виски.

Аборигены были такие же жалкие и оборванные, как и те, которых охотникам довелось встретить раньше, а по-английски говорили настолько плохо, что их почти невозможно было понять. Поэтому вскоре вождь перешел на свой родной язык, как правило, хорошо понимаемый ковбоями.

— Черт вас дери! — демонстративно грубо гаркнул полковник. — Белые охотники приехали из-за моря. Откуда им знать ваш язык?

— А разве мой брат не знает языка Просверленных Носов?

— Это я-то ваш брат?! Гм! Пасторы уверяют, что все люди братья, но я давно не слушал проповедей. Ваш брат, господин индеец, ничего по-нашему не понимает. Это верно.

— Но мне казалось, полковник… — заговорил было Андре.

— Молчите, я весь обратился в слух. Держитесь поближе к лошадям. Тут явно что-то затевается.

— Разве мои братья не присядут к очагу Волков прерии? — опять обратился вождь на скверном английском.

— Нет, не присядут. Ваши братья охотятся за бизонами и очень торопятся догнать стадо. Если Волки прерии дадут им какие-нибудь дельные советы, они получат огненной воды.

— Го! — выдохнул индеец.

Этот гортанный звук, видимо, должен был означать согласие, потому что вслед за этим краснокожий стал неторопливо отдавать сидевшим с ним рядом какие-то приказания на родном языке.

Американец притворился, будто ничего не понимает, но ему с самого начала было ясно, что индейцы затевают какую-нибудь подлость.

Волки прерии слушали предводителя не моргая. Билл отчетливо услышал его приказ внезапно наброситься на охотников и захватить их живыми в плен, а потому, не выказывая ни малейшего волнения, достал из-за пояса револьвер и выстрелил краснокожему вождю-предателю прямо в висок.

ГЛАВА 6

Но вернемся к началу нашего повествования.

После того как Билл выстрелом из револьвера насмерть сразил индейца, охотники вынуждены были спасаться. Добравшись до своего лагеря, они обнаружили обезображенные трупы товарищей. Индейцы к тому же подожгли степную траву.

Положение стало отчаянным. Оставалось выбирать: либо погибнуть в огне, либо от рук краснокожих.

Наши храбрецы предпочли огонь.

Из огня хотя бы можно спастись либо быстро в нем погибнуть. Тогда как индейцы подвергают своих пленников таким пыткам, что у самых отчаянных волосы на голове становятся дыбом.

И вот, обмотав себя и лошадей мокрыми одеялами, трое всадников ринулись в огонь.

Дышать было нечем. Лошади жалобно ржали. Пламя жадно облизывало и лошадей и людей, нанося многочисленные ожога.

Но это продолжалось недолго — каких-то тридцать секунд. Однако эти томительные мгновения, едва не кончившиеся обмороком и смертью молодцов, показались им вечностью.

Вдруг пахнуло свежим воздухом, и сквозь треск и гул бушующей за спиной огненной стихии донесся звонкий голос Фрике:

— Смелей, друзья! Мы спасены!

Он сдернул с себя тлеющее одеяло и сквозь редеющий дым увидел перед собой волнующуюся траву прерии.

Справа кто-то громко чихнул.

— Будьте здоровы! Пусть исполнятся все ваши желания, полковник! — пожелал юноша от всей души.

— Господин Андре, снимайте ваш капюшон, — продолжал парижанин, — все кончено.

— Милый Фрике, я уж и не чаял снова с тобой свидеться.

— Спасибо, вы очень добры, но не будем об этом.

Лошади остановились, жадно вдыхая свежий воздух, приносимый ветром с реки, сверкавшей в полусотне метров своими водами.

— Джентльмены! — патетически молвил ковбой. — Истинную цену человеку узнаешь только в беде. Вы оба — редкостные храбрецы. Позвольте пожать вам руки и сказать, что я — ваш друг навсегда.

— Спасибо! — с изрядной долей иронии отозвался молодой человек. — Как просто: пожали друг другу руку — и верные друзья, да еще навсегда!.. Ой! Не так крепко. У меня пальцы еще болят от ожогов. Господин Андре, когда мы расскажем в Париже нашим комнатным героям обо всем, что здесь произошло, они нам вряд ли позавидуют. Не особенно приятно ощущать себя в роли каштана, побывавшего в огне.

Лошади вздрогнули, почувствовав шпоры, вонзившиеся в бока, жалобно заржали и помчались к реке.

А спустя несколько минут кони и всадники с наслаждением переправлялись вплавь через спокойную и тихую Пелуз-Ривер.

Территория, отведенная мудрым североамериканским правительством индейскому племени Каменные Сердца, составляла всего тысячу шестьсот квадратных километров. Впрочем, население, проживавшее тут, тоже было весьма немногочисленно — полторы тысячи человек.

Каменные Сердца уже лет сорок вели оседлый образ жизни.

Едва переправившись через Пелуз-Ривер, охотники очутились на земле туземцев, и первые, кого они увидели, были двое одетых по-европейски краснокожих, работавших в поле: один пахал, а другой шел сзади и разбрасывал зерна кукурузы.

На плече у каждого висел винчестер. Заметив незнакомцев, пахарь остановил волов и, пронзительно свистнув, схватился за винтовку. Сеятель опустил корзину на землю, распряг животных, хлопнул их по спинам и тоже приготовился к обороне. Те, громко мыча, довольно резво побежали в сторону от пашни, а на поле примчалось два великолепных неоседланных коня, остановившихся перед хозяевами словно вкопанные.

Индейцы ловко взлетели в седла и собрались было поскакать прочь, когда Бреванн догадался вынуть из кармана белый платок и замахать им.

— Друзья! — крикнул он. — Не бойтесь!.. Мы — французы!

Эти слова произвели должное впечатление. Хлеборобы развернулись и подъехали к охотникам, соблюдая, однако, известную дистанцию и осторожность.

— Да это же индейцы! — с удивлением произнес по-французски Фрике.

Бесстрастные доселе лица Каменных Сердец озарились доброй улыбкой. Они закинули за плечо винтовки и протянули руки, приветствуя незнакомцев:

— Здравствуйте! Здравствуйте!

Говорили они по-французски, но очень невнятно выговаривая слова:

— Так вы из Франции?

— Да, друзья мои, — растрогался Андре. — А вы кто такие и откуда знаете наш язык?

— Я Блез, а это мой брат Жильбер.

— Значит, вы не индейцы?

— Чистокровные Каменные Сердца, из резервных земель. Мы здесь живем. А по-французски говорим потому, что мы внуки дедушки Батиста.

— Да, того самого старого Батиста, нашего деда, который был в Канаде знаменитым траппером. Милости просим к нам в дом.

— Наши лошади выбились из сил, да и мы порядком устали.

— Но два-то километра можете проехать! Тут совсем близко.

Охотники и пахари двинулись в путь. Плуг остался на борозде, а волы, воспользовавшись неожиданной передышкой, принялись щипать траву.

Не понимавший ни единого слова, ковбой молча ехал сзади. Молодой человек с трудом улавливал лишь отдельные слова в невообразимо исковерканном простонародном французском, на котором изъяснялись индейцы. Бреванн, довольно быстро разобравшись в их говоре, рассказал своим новым друзьям, зачем он и его молодой спутник приехали в Америку и как на них предательски напали краснокожие. Блез и Жильбер внимательно выслушали рассказ Андре, время от времени прерывая его гневными возгласами. Они отрицали принадлежность тех индейцев к племени Просверленных Носов, поскольку последние живут на резервной территории, занимаются земледелием и охотой и никогда не трогают путешественников.

А плохие люди есть везде. В прериях обретается много всякого сброда, убийц и воров. Но на землю оседлых индейцев они не смеют ступить ногой. Тут живет пятьсот отлично вооруженных воинов-земледельцев. Появись здесь кто-нибудь из бродяг, ему устроят такой прием, что он навсегда забудет сюда дорогу.

После всех треволнений путь до поселка показался нашим охотникам очень долгим. Но вот наконец вдали они увидели селение.

Уютные домики из сосновых бревен были разбросаны вокруг небольшой церкви, окруженной деревьями. Женщины в опрятных ситцевых платьях хлопотали по хозяйству. Возле самого просторного из домов, в непосредственной близости от церкви резвились босоногие ребятишки в рубашонках и штанишках, а из открытого дома на них ласково поглядывал старик, важно куривший длинную трубку.

— Наша школа, — пояснил Жильбер.

— А это священник, он же и учитель, — с гордостью добавил Блез.

— Как! У вас есть даже школа? — вытаращил глаза парижанин.

— У нас все грамотные, все умеют читать и писать. Родители обязаны посылать детей в школу.

— Даже обязаны! Кто же может их заставить?

— Сельский совет. У нас всеми делами управляют выборные старейшины.

Французы и американец были несказанно удивлены. Им довелось увидеть оазис совершенно непривычного для здешних мест уклада.

Старик вынул изо рта трубку, поздоровался с путешественниками и пригласил их к себе в дом, но Блез и Жильбер запротестовали на местном индейском диалекте.

— Ну, хорошо, дети, хорошо, — отвечал старик на превосходном французском. — И все-таки, господа, я надеюсь с вами увидеться. Если мое общество не покажется вам скучным, прошу вас к обеду. Угощение будет заурядным, зато от чистого сердца.

— Да вы француз! — вскричал Андре, пожимая ему руку.

— Я канадец, а это почти одно и то же… Однако вы очень устали, и ваши лошади тоже. Блез и Жильбер пусть тащат вас к себе, у меня еще не кончились уроки. До встречи, джентльмены!

Кюре-учитель позвонил в колокольчик; дети прекратили игру, построились парами и степенно пошли в класс. Тем временем путешественники достигли гостеприимного дома. Лошадей расседлали и задали им корм. Появление друзей вызвало невероятный переполох. Мгновенно была приготовлена аппетитная яичница на настоящем коровьем масле. На чисто выскобленном деревянном столе появились жестяные блюдца и тарелки и, что уже совершенно невероятно, черный хлеб. Немного позже была подана жареная свинина. Изголодавшиеся охотники жадно набросились на незатейливую деревенскую еду.

Индейцы — и мужчины и женщины — молча смотрели на нежданных постояльцев.

После обеда путешественников проводили в соседнюю комнату, где им были приготовлены постели: свежая маисовая солома, покрытая мягкими бизоньими шкурами.

— Приятного отдыха, господа.

— А скажите, — спросил, зевая, Фрике, — есть у вас здесь бизоны?

— Конечно, и я думаю, вам удастся подстрелить нескольких.

— Значит, можно будет устроить охоту?

— Да, да.

— Покойной ночи, друг Жильбер! Спасибо вам за все.

Юноша с наслаждением растянулся на шкуре бизона и сладко зевнул.

— Знаете, господин Андре, о чем я сейчас подумал?

— Нет, не знаю… Но уверен, что тебе пора спать.

— Мне вдруг почудилось, что мы находимся не в Америке, а у себя в Босе, не в доме у индейцев, а у наших крестьян. И вот в этой обыденной обстановке мне предстоит охотиться на бизонов, как герою Майн Рида или Эмара. Не правда ли, странно? Что скажете?

Бреванн ничего не ответил. Он уже крепко спал.

ГЛАВА 7

Путешественники проспали довольно долго и были разбужены внезапно ворвавшимся в комнату веселым утренним солнышком.

Выйдя из отведенной им комнаты, они увидели улыбавшегося и попыхивавшего трубкой кюре и громадного роста, крепкого, как дуб, загорелого старика с более светлым, чем у других индейцев, лицом. Очевидно, это был метисnote 34.

Путешественники не могли не заметить его сходства с Блезом и Жильбером, и, прежде чем кюре представил его французам, назвав Жаном-Батистом Картье, они уже сами догадались, кто он такой.

Восьмидесятилетний старец пожал им руки так, что хрустнули пальцы, и сразу без околичностей пригласил к столу, едва дав время умыться и причесаться.

— Что? Уже пора завтракать? — удивился парижанин.

— Да, молодой человек, — ответствовал старик. — Не знаю, как у вас на родине, а у нас едят рано, сразу, как только встанут. Кто хорошо работает, тот должен хорошо есть. Не правда ли, господин кюре?

— Правда, правда, Жан-Батист.

— А где же наши друзья, Блез и Жильбер? — Андре окинул взглядом комнату и выглянул в окно.

— Они ушли по делу, даже, можно сказать, по вашему делу, и вернутся лишь к вечеру. Ну, пожалуйте к столу, и вы также, господин американец.

Компания села за стол, уставленный всевозможными яствами, среди которых возвышалась живописная пирамида из фруктов. Яблоки, груши, персики, абрикосы, виноград были такой сказочной красоты, что могли пленить самого взыскательного художника, о лакомках же и говорить не приходится.

Друзья выразили свое восхищение роскошным угощением, но пожурили хозяев за их расточительство.

— Это все господин кюре, — сказал Жан-Батист Картье. — Он опустошил весь свой сад. Хотел пригласить вас к себе, но я упросил его прийти сюда. Здесь удобнее. Впрочем, где бы вы ни остановились, все равно вы — наши общие гости.

Юноша хоть и удивился такому раннему завтраку, но справедливости ради надо сказать, что отнесся к еде с большим удовольствием и на отсутствие аппетита не сетовал.

Полковник Билл трапезничал также с видимым удовольствием, хотя не было подано ни столь любезного американцам копченого окорока, ни пресного хлеба, ни острой приправы из сои. Во время завтрака он говорил мало, зато внимательно слушал других. Ему, видно, было не по себе, но держался он вполне пристойно.

Разговор зашел о жизни маленького индейского племени Каменные Сердца, известного разве что только специалистам-этнографам.

— Все, что вы видите сейчас, — результат длительной эволюции, — поведал кюре. — Лет сорок тому назад Каменные Сердца были порядочными лентяями. Не правда ли, Жан-Батист? Много усилий и терпения было употреблено на то, чтобы сделать их иными.

— Расскажите все по порядку, господин кюре, — попросил Андре, — это очень интересно.

— С удовольствием, мой молодой друг, тем более что рассказ будет коротким. Лет сорок назад мы жили с Батистом близ озера Виннипег в небольшом канадском приходе; теперь он уже не существует. Буря и вызванное ею наводнение за несколько часов разрушили селение, почти все его жители погибли. Я спасся чудом, ухватившись за оказавшееся поблизости бревно, и очнулся утром от сильного толчка — меня прибило к вывороченному бурей толстому дереву. В ветвях я увидел изнемогающего от голода и холода человека, прижимавшего к груди мальчугана лет двенадцати. Это был Батист с его младшим сыном Жаном.

«Где твоя жена?» — спросил я. «Погибла». — «А дети?» — «Утонули… Остался только этот». — «А дом?» — «Разрушен». — «А скотина?» — «Пропала».

Вскоре нас подобрала какая-то лодка и доставила в Сент-Бонифейс на Ред-Риверnote 35. Там мне посчастливилось встретить отца де Сме, посвятившего себя просвещению сиуnote 36, благодаря чему, по признанию самих американцев, было спасено много жизней. Этот благороднейший человек принялся уговаривать меня стать его помощником. Он был уже стар, а я молод и полон сил. Пришлось согласиться. Батист с сынишкой остались при мне. Его жена покоилась на дне Виннипега, и ему было все равно, где жить. Когда отец де Сме возвратился в Дакоту, мы отправились в верховья Миссуриnote 37 и с большим трудом одолели Скалистые горыnote 38. Совершенно выбившиеся из сил, мы столкнулись лицом к лицу с туземцами, охотившимися за бизонами. Это были грубые дикари, не имевшие ни малейшего понятия о самых элементарных вещах. Жестокие от природы, они, казалось, были абсолютно неспособны воспринять идеи добра и справедливости. Они увели нас к себе в деревню и заставили выполнять самую тяжелую и грязную работу, к тому же и кормили очень плохо. К счастью, мы были физически крепки и сильны духом, не правда ли, Жан-Батист?

— Истинные канадцы!

— Так прошло несколько лет без всякой надежды вернуть себе свободу. Между тем дети наших хозяев, сначала всячески издевавшиеся, постепенно привязались к нам всей душой. Мы с Батистом поняли, что единственный способ искоренить невежество дикарей — это завладеть душами и умом подрастающего поколения. На это мы и направили свои усилия.

— Много труда пришлось положить! — вступил в разговор Картье. — Я никогда не думал, что индейцы могут быть до такой степени невежественны.

— Я учил их и был вознагражден за свои старания. Так прошло десять лет. Жану-Батисту исполнилось двадцать два года, племя усыновило его и даже выбрало помощником вождя. Он женился на молодой девушке, и у них родилось два мальчика — Блез и Жильбер. Наше положение круто переменилось. Старики племени не успели заметить, как оказались под влиянием молодежи и смогли избавиться от многих дурных привычек. Краснокожие приобщились к оседлому образу жизни. Видя, как мы обрабатываем землю и какие хорошие получаем урожаи, они тоже занялись земледелием. О наших успехах я с удовольствием сообщил отцу де Сме: его заветное желание осуществилось. Но это были только первые удачи. Нас ждал непочатый край дел. Прежде всего предстояло закрепить за племенем землю. В то время на северо-запад сплошным потоком устремились пионеры, энергично тесня индейские племена. Необходимо было добиться от государства концессииnote 39 на участок из «земельного резерва». Правительство охотно выделяло аборигенам земли, гарантируя постоянное владение ими, и тем самым исключало для белых возможность претендовать на них. Это и были так называемые «резервы», «резервная земля» или «земельный запас» для туземцев. Однако решения властей не всегда соблюдались. Стоило какому-нибудь племени обосноваться на выделенном участке, как тут же выяснялось, что он порос ценным лесом, или здесь намечена разработка рудников, или именно через эту территорию должна пройти железная дорога. И тогда этот участок приобретал невероятную ценность. Немедленно являлись эмигранты, дерзко нарушавшие распоряжения властей. Индейцы, естественно, сопротивлялись всеми силами. Начиналась война. Звучали выстрелы. Гибли люди. Сдирались скальпы друг с друга.

— Как? — удивился Фрике. — Неужели и белые способны на это?

— Спросите вашего американского товарища.

— Бывает, — лаконично подтвердил Билл, не переставая жевать.

— Появлялся воинский отряд, и краснокожих насильственно сгоняли с насиженных мест. На новых землях им приходилось начинать все сначала, не будучи уверенными, что их не прогонят и оттуда.

— Боже мой, полковник, ведь это же гнусно, — не удержался юноша.

Ковбой с набитым ртом поднял вверх обе руки, как бы говоря: «Я-то тут при чем?»

— Но это еще не все, — продолжал кюре. — Возникло множество иных трудностей. Вы знаете, что индейцы-кочевники питаются почти исключительно мясом бизонов. Между тем этих животных становилось все меньше и меньше, потому что их безжалостно истребляли ради шкур. Скоро, кажется, их изведут подчистую. С другой стороны, резервные участки раздавались все более скупо, и под них отводились самые скудные земли, где мало пастбищ и почти совсем нет бизонов.

Тут наконец не умолчал полковник:

— Но ведь правительство, достопочтеннейший господин кюре, при этом брало на себя обязательство оказывать туземцам необходимое содействие через посредство так называемых «агентов по делам индейцев», контролирующих раздачу мяса, оружия, одежды и много чего другого.

— На бумаге все это выглядело хорошо, на деле же — совершенно иначе. Ведь кого назначали агентами? Как правило, проходимцев. Они знали, что продержатся на местах до тех пор, пока остается у власти их партия, и думали лишь о том, как бы получше нажиться. И конечно, не деликатничали. В верхней палатеnote 40 было во всеуслышание заявлено об их многочисленных злоупотреблениях. Кто-то подсчитал, что они расхитили больше половины отпущенных на это денежных средств. В результате несчастные индейцы стали грабить пограничных фермеров. Вот так и возникли междоусобные конфликты. Помните ужасную войну с семиноламиnote 41, продолжавшуюся с тысяча восемьсот семьдесят четвертого по тысяча восемьсот семьдесят седьмой год?

— Не та ли это война, когда знаменитый Ситтинг-Булль, вождь семинолов, проявил себя талантливейшим полководцем? — полюбопытствовал Бреванн.

— И разбил наголову генерала и полковника, — добавил парижанин.

— Генерала Костера и полковника Крука, — уточнил полковник Билл. — Просто он оказался гораздо сильнее их, вот и все. Но зато каков был финал битвы при Уайт-Маунтине!

— И какой же?

— Это всем известно! Стало уже достоянием истории!.. Вождь семинолов приказал принести трупы Костера и Крука, собственноручно вспорол им грудь и тут же, на виду у всех воинов, съел оба сердца. Я не держу на него обиды, хотя Костер — мой старинный друг, — примирительно продолжал полковник. — После победы Ситтинг-Булль скрывался в Канаде, в провинции Манитоба, но потом заключил с американским правительством мирный договор. И гарантировал выполнение всех пунктов, оговоренных еще до начала восстания.

— Не может быть!

— Уверяю вас! Ситтинг-Булль вернулся из Канады и обосновался с семью тысячами подданных в Стединг-Роке, в штате Дакота. Он построил себе добротный дом и занялся сельским хозяйством. Словом, стал жить в свое удовольствие, нанося время от времени визиты высокому начальству и поддерживая добрые отношения с соседями.

— Не лучше ли было с самого начала неукоснительно соблюдать все пункты договора? — поддержал разговор кюре. — Тогда исчезли бы поводы для войн. Ведь, в конце концов, правительство признало вину чиновников. Да и в самом деле, индейцы никогда первыми не нарушали условия договора. Именно поэтому я решил позаботиться о том, чтобы мои друзья Каменные Сердца были гарантированы от произвола агентов по делам индейцев и вообще от всяких случайностей. Для этого поехал в Вашингтон, добился приема у министра и лично изложил ему суть вопроса. Он согласился с моими доводами и разрешил, как бы в порядке опыта, устроить жизнь аборигенов на отведенной им земле по канадскому образцу. На этом основании Каменные Сердца за двенадцать тысяч долларов получили в полную собственность всю территорию, на которой они жили с незапамятных времен, и, кроме того, из земельного резерва еще участок в десять квадратных километров на западном склоне Скалистых гор в долине реки Колумбия… Теперь мы живем вполне хорошо, а главное — спиртные напитки у нас совершенно запрещены. Ввоз их не разрешается. Все жители поголовно грамотны. Кроме своего языка, они говорят по-английски и по-французски. Французский простонародный диалект им дается почему-то особенно легко. Мы не только полностью сами всем обеспечены, но еще и помогаем соседям в случае недорода.

Старик умолк. Присутствующие продолжали тихо сидеть под впечатлением только что услышанного.

Первым нарушил паузу Андре:

— Позвольте, господин кюре, нижайше вам поклониться в знак признательности. Я бесконечно восхищен вашими успехами. Во Франции плохо осведомлены о проблемах туземцев. Хотя в газетах писали о злоупотреблениях чиновников и о жестоких репрессиях против аборигеновnote 42. Неужели государственные мужи Америки всерьез считают единственно возможным решением проблемы поголовное истребление краснокожих? Неужели они думают, что индейцы не способны к оседлой жизни? Скажите по совести, полковник Билл, это так?

— Так, — кивнул тот, слегка смутившись.

— Я рад, что здесь вы видите совершенно противоположную картину, — сказал кюре. — Впрочем, пример канадских индейцев тоже свидетельствует о том, что они легко приобщаются к цивилизации. Это подтверждается всей историей Канады. Когда туда пришли французы, они заключили с индейцами договор и свято соблюдали его, строго наказывая чиновников за малейшие нарушения. Поэтому в англо-французских войнах индейцы всегда служили опорой последних. Когда те утратили власть в Канаде и на смену им пришли англичане, они не разрушили прежние административные традиции и благодаря этому сохранили с краснокожими добрые отношения, чего нельзя сказать о североамериканцах. В настоящее время канадские индейцы свято хранят старинное общинное устройство и очень активно ассимилируются. А о том, что они вполне способны приобщиться к жизни в цивилизованном обществе, свидетельствует тот факт, что потомок знаменитого Чингачгука, великого вождя племени Черепах, воспетого Фенимором Купером, теперь служит нотариусом в Квебекеnote 43. Однако, господа, если вам угодно собственными глазами увидеть то, о чем я только что рассказал, приглашаю совершить со мной небольшую прогулку. Лошади готовы. Позвольте показать наш «резерв», прежде чем вы отправитесь на большую охоту.

ГЛАВА 8

То, что увидели французы и американец на земельном участке Каменных Сердец, превзошло все ожидания. Оказалось, краснокожие вовсе не дикари. Даже Билл согласился, что его соотечественники слишком жестоко обращаются с ними. И все же он добавил:

— Не у всех туземцев есть такие пастыри, как метис и священник. Представьте, что было бы, окажись на их месте какие-нибудь проходимцы или ковбои. Во что бы они превратили тех же самых индейцев?

— Зачем же обижать ковбоев, полковник, — заметил Фрике.

— Что делать, если это правда. Хотя работники они превосходные, но понятие о чужой собственности у них весьма относительное. А чужую жизнь они вообще ни во что не ставят. Вражда с краснокожими у нас не скоро исчезнет. Страшно подумать, сколько еще погибнет людей, сколько будет содрано скальпов!

— Никак не пойму, зачем янкиnote 44 снимают скальпы? Другое дело индейцы: у них это трофей, украшение, признак военной доблести. А зачем янки скальп? Какая им от него выгода? Они ведь люди практичные.

— Вы спрашиваете, какая выгода? Самая прямая! За женский скальп, например, можно получить десять долларов.

— Убивать женщину из-за денег! Это ужасно. Уж если на то пошло, можно просто остричь волосы.

— Скальпы дороже волос. Их очень ценят и охотно покупают коллекционеры. В прерии они вроде разменной монеты. Мужские ценятся дешево: не дороже двух долларов, волосы там короче и не годятся для женских париков. Их покупают только индейцы.

— Индейцы покупают скальпы своих братьев?! Да что вы говорите!

— Молодой воин, не успевший еще убить ни одного врага, понятное дело, хочет украсить себя трофеем. И вот он покупает скальп убитого за две или три бизоньи шкуры и с торжеством приносит домой, принимая почести героя.

— Теперь я понимаю, почему краснокожие с таким предубеждением относятся к нашей цивилизации. Мы такие же варвары, как и они.

Этот разговор друзья вели, совершая предобеденную прогулку. Из школы, весело толкая друг друга, выбежали детишки и рассыпались по равнине, словно стайка воробьев. Скоро они прибежали обратно, весело крича и сопровождая многочисленный отряд вооруженных всадников, окружавших какую-то фуру, запряженную парой быков.

— Это же наша фура! — изумился Бреванн, не веря своим глазам.

— Невероятно, но факт, — отозвался парижанин.

— Мы приготовили вам сюрприз, господа, — раздался позади чей-то приятный голос.

Обернувшись, они увидели кюре с его неизменной трубкой.

— Когда вы только приехали, Блез и Жильбер с отцом, взяв полсотни юношей покрепче, отправились к тому злосчастному месту, чтобы похоронить погибших и спасти хоть что-нибудь из имущества. Они-то и привезли фуру и еще кое-какие вещи.

Лошадей распрягли и поставили во дворе дома, где поселились путешественники.

Батист-младший — отец Блеза и Жильбера, человек могучего телосложения, ростом почти в два метра, лет пятидесяти, очень похожий на Батиста-старшего, только чуть посмуглее, рассказал старику о своей экспедиции. К отцу он относился с большим почтением, как малый ребенок. Кроме того, умел говорить по-английски, чем завоевал расположение американца, не знавшего ни одного французского слова.

По следам охотников Жан-Батист со своими соплеменниками добрался до Пелуз-Ривер, переправился на другой берег и нашел брошенную на поляне повозку. Мародеры, спасаясь от пожара, который сами же и устроили, сбежали, надеясь захватить ее на обратном пути. Прибывшие индейцы выкопали могилу, похоронили ковбоев, запрягли в фуру приведенных с собой быков и отправились домой.

Бреванн горячо поблагодарил всех участников экспедиции и принялся разбирать уцелевшие вещи. Провизия и оружие были в полной сохранности. Разбойники, видимо, пробовали разрубить дубовые ящики, но твердое дерево не поддалось. Исчезли только одежда, сбруя и разная мелочь. Еще Андре нашел четыре бочонка виски по пятьдесят литров каждый (грабители их, к счастью, не заметили), велел вытащить во двор и попросил принести буравчик или сверло, чтобы проделать дырки, но потом передумал.

— Ничего не надо нести, у меня самого есть инструмент.

Он отошел шагов на двадцать и предложил присутствующим последовать его примеру. Затем взял револьвер и выстрелил поочередно во все четыре емкости. На землю хлынула душистая жидкость.

— Что вы делаете, генерал! — бросился к нему раздосадованный американец.

— Как видите, расстреливаю «бунтовщиков», — улыбнулся француз.

— Да ведь это виски!

— Контрабандный товар. Потому я и счел своим долгом его уничтожить!

— Нам спиртное не нужно, — вмешался в разговор Фрике. — А вам, мистер Билл, придется поговеть. Ведь «тигровое молоко» очень вредно туземцам. Надо с этим считаться.

Полковник ничего не ответил, лишь в знак протеста сунул себе за щеку двойную порцию табака, отчего щека вздулась, словно при флюсе. Индейцы веселились, глядя, как течет по земле виски, но явно сочувствовали американцу. После расстрела бочонков вождь приказал немедля готовиться к охоте, чем очень порадовал всю компанию.

Он выбрал самых метких стрелков и самых лучших лошадей, чтобы сменить загнанных, принадлежавших гостям. На приготовления ушел весь день, а утром из деревни выехала и направилась на северо-запад целая кавалькадаnote 45 всадников, под предводительством Жана-Батиста, с фурой, запряженной на этот раз для скорости не быками, а лошадьми.

В тот же день отряд пересек границу резервации, и перед путешественниками открылись необозримые луга с ослепительно-яркими цветами, где так легко дышится.

Но это еще была не настоящая прерия: полковник сердился и все требовал «бизоньей травы». Охотники проезжали так называемые «неудобные земли», покрытые пестрым ковром из цветов, но имевшие несъедобную траву.

— Погодите, будет вам и трава, и настоящая прерия с антилопами, оленями и бизонами!

Французы любовались многоцветьем лугов, а американец ворчал:

— Я понимаю, каждому свое, но как можно восторгаться никуда не годной порослью, которую даже лошадь щипать не станет. Простите, я не ботаник, а охотник.

— С вами все ясно, — усмехнулся Фрике. — Вы, мистер Билл, человек солидный, настоящий янки. В Соединенных Штатах даже произведения искусства превращают в деньги. Доллар — вот ваш национальный бог.

На третий день посланные на разведку вернулись и что-то сообщили Жану-Батисту. Сердца французов радостно забились, когда тот объявил:

— Господа, потерпите еще немного! Бизоны близко.

ГЛАВА 9

Бизон стоит того, чтобы сказать о нем несколько слов.

Американцы называют его buffalo, но буффало — это буйвол, а не бизон. Бизон — крупное и самое полезное животное в Северной Америке. Обычно он больше европейского быка, у него огромная голова, широкий лоб, горбатая спина и длинная, жесткая грива. Передняя часть тела развита сильнее задней. Круп с короткой шерстью несоразмерно узкий. Голубоватые глаза с пристальным взглядом из-под нависшей гривы, огромные, твердые, как железо, рога, крепкий череп. Вообще вид у бизона свирепый. Лучше его не сердить.

В начале зимы шерсть у этого животного блестящая, черная, летом она буреет, затем становится цвета перца с солью, а потом и вовсе бесцветной, после чего вылезает.

Грива у американского быка темная и жесткая, остальная шерсть тоньше, светлей и мягче. Она ценится выше мериносовойnote 46.

До появления европейцев бизоны водились в Америке во множестве. Но из-за жестокой, порой бессмысленной охоты число их с каждым днем сокращалось, и недалеко то время, когда они исчезнут совсем. Большие стада их теперь можно встретить лишь между Скалистыми горами и рекой Миссисипи, в месте слияния ее с Миссури. В Мексике этих замечательных четвероногих уже почти не осталось, правда, в Техасе они еще изредка попадаются близ верховьев рек Бразос и Колорадо.

В поисках новых пастбищ быки кочуют с места на место. Они мчатся с быстротой урагана, сметая все на своем пути и часто разбиваясь насмерть. В первое время после открытия Тихоокеанской железной дороги поезда то и дело останавливались из-за скопления бизонов. Их невозможно было согнать с полотна, не помогали ни паровоз со специальным приспособлением для отгона, ни ошпаривание паром, ни выстрелы пассажиров из ружей и револьверов. Животные не сходили с дороги, а напирали и напирали вперед, не давая двигаться поезду, заваливая его грудами своих раздавленных и убитых сородичей.

Мясо у бизона нежное, по вкусу напоминает первосортную говядину, но с привкусом дичи, ценится также и его шкура, она стоит семьдесят пять — сто франков и может служить матрасом, одеялом и даже плащом, в зависимости от обстоятельств.

Охотиться на быков небезопасно… Но не будем забегать вперед, а вернемся к нашим искателям приключений.

С волнением и радостью ждали они появления животных. Жан-Батист после сообщения разведчиков построил всех охотников в боевой порядок, и, как только были проверены ружья и сбруя, отряд двинулся к кургану, откуда хорошо просматривалась равнина. Охранять фуру остались всего несколько человек, на следующий день их должны были сменить.

С вершины кургана в высокой траве виднелось стадо бизонов. Одни паслись, другие лежали и жевали жвачку.

Их было более пятисот. Андре, Фрике и даже на редкость спокойный американец не выдержали и закричали «ура». Всадники спустились с кургана, сохраняя порядок и стараясь не потревожить быков, обычно подпускающих к себе человека не ближе, чем на километр. Но вот животные, почуяв опасность, разом поднялись и, тесня друг друга, помчались прочь бешеным галопом.

Вождь огласил округу боевым кличем, и индейцы понеслись вслед за стадом, охватывая его с обеих сторон. Испуганные бизоны мчались все быстрее, так плотно прижавшись друг к другу, что казалось, их и из пушки не прострелить. Французы летели вперед и почти не правили лошадьми. Те сами старались избегать неровностей почвы, истоптанной могучими копытами. Постепенно охотники стали настигать убегавших, которые, видимо, и не думали защищаться.

— Господин Андре, — позвал Фрике. — Посмотрите, как они драпают! Только зад виден да задранные хвосты. Разве так встречают врага!

— Погоди. Вот устанут, увидишь, что будет. Предупреждаю: нападет на тебя бизон, предоставь лошади полную свободу. Она лучше знает, как спастись.

— Понимаю.

Вскоре животные утомились, и краснокожие, выбрав себе каждый по четвероногому, стали смело подскакивать и наносить удары хлыстом, пока воздерживаясь от стрельбы. Они стремились увести быков от стада. Ударит индеец бизона, тот бросится на него, а лошадь, ловко увернувшись, отскочит в сторону и рванет, увлекая жертву за собой. Когда эти исполины в ярости, они не ведают страха и кидаются на людей, покидая стадо.

Молодой человек понял, что скоро можно будет стрелять. Он придержал коня, поехал рысцой, потом шагом и остановился. Взял восьмикалиберную винтовку Гринера, осмотрел ее и хотел снова пуститься вскачь, как вдруг услышал крики и выстрелы.

Индейцы находились от него не далее, чем в двухстах шагах. Сквозь их ряды прорвался раненый бык, он несся прямо на Фрике. Юноша замер. Потом сказал сам себе:

— Этот — мой. Сейчас я его угощу. Стой! — Он придержал лошадь и набросил ей на голову прикрепленную к седлу попону. Та остановилась и задрожала. Подранок был уже шагах в сорока. Парижанин прицелился, но не выстрелил, подпуская животное ближе.

— Боже! — вскричал американец. — Он метит в голову! Да разве пробьет этот чугунный череп пуля?

Бизон был уже шагах в двадцати, когда из ствола винтовки взвился вверх дымок. Грянул выстрел — будто взорвалась граната. Бык стал на дыбы, опрокинулся навзничь и забился в судорогах.

Ковбой во весь опор несся навстречу другу. Юноша снял с головы лошади попону, снова зарядил винтовку и подъехал к еще теплому трупу.

— Гип-гип, ура!.. — заорал пораженный полковник. — Отлично!.. Превосходно!.. Молодчина, майор!

— Вот я и майор, — едва слышно пробормотал парижанин. — К вечеру, возможно, дослужусь до полковника… — И он обратился к американцу: — Благодарю вас, вы очень любезны. Но ведь я ничего особенного не сделал.

— Разнесли череп огромнейшему буффало, свалили его, как зайца, а говорите, ничего не сделали!

— Так ведь это не я, а винтовка Гринера и пуля «Экспресс».

Фрике хотел ехать дальше, но тот остановил его.

— Подождите! По обычаю, траппер уносит с собой в качестве трофея хвост убитого быка.

— Забавно, но раз такой обычай, и я возьму.

— Вот он! — Полковник уже успел отрезать бизоний хвост.

Вдали, окутанные облаком пыли, вырисовывались силуэты людей и животных. В общий гул сливались выстрелы, крики, яростный рев, стоны подраненных. Охота шла отлично, туземцы были в восторге.

Зная, что мясо коров вкуснее мяса быков, хотя шкура быка ценится дороже, Бреванн прицелился в корову. Но тут на него с одной стороны набросился бизон, с другой — норовила ударить бизониха. Подъехавший Фрике поспешил было на помощь другу, но тот сказал:

— Оставь, я сам. Хочу сделать двойной выстрел. Это редко удается.

Первым выстрелом он свалил самца, вторым — самку.

— Ура французам из Старого Света! — закричали краснокожие.

Но вот шум начал стихать. Люди и лошади утомились. Вождь издал пронзительный свист, и вокруг него начали собираться индейцы.

— На сегодня хватит. Не надо просто так истреблять бизонов. Мы не дикари. Пора кончать охоту!

ГЛАВА 10

Итак, охота на бизонов кончилась. Всадники спешились, расседлали коней и пустили их пастись. Вдали время от времени слышались выстрелы: несколько индейцев еще охотились. Остальные собрались возле убитых быков. Их мясо следовало законсервировать. Но прежде надо было содрать шкуры, разделать и выпотрошить туши. Это оказалось делом не таким легким, особенно для человека неискушенного. Когда-то парижанину приходилось сдирать шкуры со львов, тигров и пантер, поэтому он уверенно взялся за работу, сел рядом с американцем, ловко потрошившим буффало, вытащил нож, вспорол шкуру и стал осторожно ее снимать. Но та словно прилипла.

— Да ее сам черт не отдерет!

Полковник ничего не ответил, ехидно улыбнулся, сплюнул коричневую от табака слюну и продолжал заниматься своим делом.

— Ничего не понимаю, — продолжал бормотать себе под нос парижанин. — Какие-то комки сала перекатываются на ощупь под руками, нож скользит, шкура ползет… Легче справиться с тигром, даже с бенгальским.

— Это верно, — отозвался Билл. — Вот что, мистер Фрике, жаль портить такую прекрасную шкуру. Позвольте мне. А вы потом попрактикуетесь на коровьих… это попроще.

— С удовольствием, полковник. Но не хотелось бы сидеть сложа руки.

— Тогда для начала вырежьте у буффало язык, выпотрошите внутренности, отрежьте филейный кусок…

— Прекрасно, сейчас.

— Бог мой! Что вы делаете?

— Хочу отрезать заднюю ногу. Не беспокойтесь, я знаю, как надо…

— Недаром у местных жителей говорят, что Зеленый Рог может умереть с голоду, стоя рядом с бизоньей тушей.

— Зеленый Рог? Что это такое?

— Так у нас зовут новичков в деле.

— Вы очень добры. Спасибо. Но покажите, пожалуйста, как это делается! Мне не хотелось бы прослыть Зеленым Рогом.

— Смотрите! Нож надо вонзить между ребер, за плечом. Так. Теперь режьте глубоко до хребта… и снизу до груди. Обрежьте остальные ребра до брюха. Так. У вас хорошо получается, молодой человек. Возьмите мой топорик и рубите ребра там, где они соединяются с хребтом.

— Да это совсем просто!

— Ну вот. Осталось вынуть внутренности, раздвинув обе четверти, как открывают створчатую дверь.

— Работа грязная, но раз надо, значит, надо.

— Теперь попробуйте отрезать часть горба. Сделайте круглый надрез. Тащите. Отлично!

— А язык? Знаменитый язык?

— Сделайте надрез в горле между челюстями. Ухватите этот лиловый кусок и подрежьте у основания.

— Тут килограмма четыре!

— Не меньше! Теперь вы поняли, мой друг, как надо разделывать тушу?

— А что будем делать с остальным мясом?

— Это уже забота индейцев. Они знают, как его приготовить и сохранить. Трапперы берут себе самые лучшие части, а остальное достается волкам и коршунам. Каждому свое! Вот шкура и готова. Потом мы займемся ее первоначальной выделкой, а сейчас я вам покажу, как приготавливают «колбасу прерий».

— Это в самом деле колбаса?

— Да, мистер. Весьма изысканное блюдо. Возьмите кишку с небольшим слоем жира, промойте… Выверните ее так, чтобы жир оказался внутри… Нарубите мелко язык, горб и филейную часть и начините кишку… Хорошо добавить кровь молодого теленка, а то и просто свежую воду… Ну, вот колбаса и готова, осталось поджарить ее на угольях. Попробуешь, ничего другого не захочется.

— А как выделывать шкуру? Ведь для этого здесь нет никаких приспособлений!

— Индейцы знают как. Они придумали способ, очень простой. Последуем их примеру. Расколите топориком череп быка. Прекрасно! Я вытащу мозг, а вы растяните шкуру череп быка. Прекрасно! Я вытащу мозг, а вы растяните шкуру на земле, только непременно шерстью вниз.

Американец взял медный котелок, заполнил на треть водой, бросил туда мозг и мешал, пока не получилась густая каша. Этой клейкой массой он тщательно смазал шкуру, причем растирал ее не меньше четверти часа. Потом свернул, обвязал ремнем и прикрепил к седлу.

— Все? — спросил юноша.

— Нет. Шкуру для пропитки надо оставить свернутой на сутки, потом промыть и протереть куском дерева — она станет мягкой и эластичной, как бархат. Затем ее надо прокурить дымом. После этого она не будет гнить и приобретет красивый золотистый оттенок. Вот и все, мистер Фрике.

— Благодарю вас, мистер Билл. Вы очень снисходительны к Зеленому Рогу.

К ним подошел Бреванн с красочным наброском охотничьего лагеря.

— Что ты тут делаешь? — обратился он к юноше.

— Обучаюсь скорняжному делу. Не желаете ли попробовать?

— Нет, сегодня мне не хочется заниматься грязной работой. Закончу чертеж и проверю наше оружие. Его надо хорошенько почистить. Кстати, ты доволен охотой?

— Еще бы! Но каковы индейцы! Настоящие смельчаки! Отчаянные головы!

— Ничего удивительного! Любой земледелец — в душе охотник, а каждый охотник — краснокожий. Взгляни на тех, кто возвращается с охоты. Какие у них возбужденные лица! Как они опьянели от крови, забрызгавшей их с головы до ног!

— По-моему, далеко не все еще вернулись.

— Немудрено: они вон куда заехали!

Во время разговора американец сидел на отрубленной голове бизона и жевал свою любимую табачную жвачку.

— Как вы себя чувствуете, сэр? — спросил Андре. — Вам, я полагаю, все это не в диковинку.

— И все же мне тревожно.

— Но ведь вы бывалый охотник?

— Именно поэтому.

— Не понимаю.

— Что вы скажете о лошадях индейцев?

— Красивы, выносливы, резвы…

— Не в этом дело. Заметили ли вы среди них хоть одного мустанга-иноходцаnote 47?

— Нет.

— И я не видел, — подтвердил молодой человек. — По-моему, туземцы вообще не пользуются иноходцами. Иноходь хороша для всадника, а для коня — утомительна.

— Совершенно верно! У десяти тысяч краснокожих едва ли найдется хоть один иноходец.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что я нынче видел следы иноходца, им не более двух дней.

— Ну и что?

— Значит, у какого-то индейца он есть.

— Несомненно, раз вы собственными глазами видели следы.

— Вы, господа, полагаю, уже могли убедиться в том, что я не из слабонервных. Прошел огонь, воду и медные трубы, но никогда не терял присутствия духа.

— Разумеется! Не понимаю только, к чему вы клоните.

— Вот что я вам скажу: лучше повстречать самого черта с рогами, чем владельца этого проклятого иноходца. Вы уверены, что здесь, в прерии, спокойно и безопасно?.. Дай-то Бог, чтобы так оно и было!

ГЛАВА 11

Весь следующий день ушел на выделку бизоньих шкур и заготовку мяса. Разделанные туши погрузили на фуры и телеги, прибывшие из поселка. А на третий день снова началась охота. Индейцы вскочили на коней и рассыпались по прерии. Но бизоны бесследно исчезли. Конечно, их могла напугать кровавая бойня. Но обычно, несмотря на опасность, животные не желают покидать пастбища, где растет их любимая трава. Значит, причина в чем-то другом. Но в чем? Собрался совет, на котором было решено разделиться на группы и отправиться на поиски беглецов. Раньше это было бы рискованно, потому что туземцы постоянно воевали между собой, но теперь здесь воцарился мир. От краснокожих, прежде обитавших в прерии, осталась едва ли десятая часть; истребляемые белыми, они объединились, чтобы хоть как-то защититься, но те вытесняли их из родных мест…

Андре, Фрике и Билл вошли в состав отряда под командованием Блеза. По сигналу Жана-Батиста все двинулись в прерию. Бреванн не отнимал бинокля от глаз и очень досадовал, что бизонов не видно. Парижанин, как всегда, балагурил, а американец был еще сумрачнее обычного, его мучили дурные предчувствия. Полдня охотники напрасно проездили, порядком устали и решили сделать привал. Все проголодались и с жадностью набросились на вкусное, сочное мясо, а лошади — на бизонью траву.

Блез предложил искать животных не отрядом, а поодиночке.

— Хорошо бы и другие отряды так сделали, тогда шансов на успех было бы больше. Кто первый увидит стадо, выстрелит и остановится. Остальные ответят выстрелами и поспешат к нему.

Прошло много времени, а бизонов все не было. Парижанин, оставшись один, стал скучать. Он не привык так долго выслеживать добычу, обычно она сама шла ему в руки. Однако, досадуя и чертыхаясь, юноша продолжал напряженно вглядываться в даль.

— Ведь как все хорошо началось, и вдруг бизоны будто испарились, — рассуждал он сам с собой. — Не нравится мне это! И полковнику как-то не по себе после следов иноходца — ничего не рассказывает, хотя на его счету едва ли не тысяча приключений… Однако трава становится все выше, достает мне почти до седла.

Вдруг лошадь молодого человека громко заржала.

— Что с тобой? Бизонов почуяла или человека? Ну и дурак же я! Какого еще человека? Будь охотники поблизости, я заметил бы их, по крайней мере, тех, что верхом.

Лошадь вновь заржала. Фрике бросил поводья и хотел взяться за винтовку, но не успел. Перелетев через голову упавшего коня, он растянулся на земле.

— Гром и молния! — вскричал в бешенстве француз, пытаясь встать, но его кто-то крепко держал.

Маленький Фрике был достаточно силен. Он высвободился из чьих-то цепких рук, вскочил и увидел перед собой индейца.

— Вот тебе, старая обезьяна! — Стальной кулак опустился на голову краснокожего.

Тот упал. Но через мгновение на охотника набросились еще двое туземцев. Один из них насел со спины, стальной хваткой сжав юношу на уровне локтей. Не имея возможности применить оружие, гамен изогнулся, вцепился зубами в большой палец правой руки индейца и раздавил его, как щипцами. Тот взвыл от боли и выпустил противника. Последнего дикаря, выскочившего из зарослей травы, парижанин свалил ударом ноги в живот.

— Засада!.. Ловушка!..

Фрике бросился к лежавшей в траве лошади, но та в испуге вскочила и унеслась прочь.

«Дело дрянь», — решил француз.

Между тем туземцы оправились и с хриплыми короткими воплями бросились на юношу. Тот отступил на два шага и приготовился отразить удар. Краснокожие не пускали в ход ни топоров, ни ножей — видимо, хотели взять его живым. Вдруг Фрике услышал позади шорох, обернулся и увидел скользнувший по траве, словно змея, длинный ремень. Очевидно, это было лассоnote 48, повалившее лошадь. Он рванулся вперед, но почувствовал, как ремень врезался в тело, перехватив дыхание.

К нему подскочила битая им троица и молча скрутила по рукам и ногам, молодой человек рассматривал туземцев скорее с любопытством, чем со страхом. Оборванцы в европейских лохмотьях, очень похожие на тех, которые ему не раз встречались в прерии с размалеванными красной краской лицами в знак войны.

Тут из зарослей по сигналу появились четыре превосходных коня. Они прискакали с четырех сторон и остановились, принюхиваясь, — почуяли чужих. Бандиты, словно мешок, взвалили Фрике на лошадь, крепко привязали, вскочили в седла и двинулись в путь.

Почему они напали на юношу? Кто эти краснокожие? Ведь между индейцами и бледнолицыми заключен мир.

Француз снова вспомнил, как Билл, рассказывая о следе иноходца, заметил, что лучше бы не встречаться с его хозяином. Тут была какая-то тайна, пожалуй, известная одному полковнику.

Но скоро ее узнал и Фрике.

После трех часов утомительной езды всадники остановились у широкой реки, делавшей здесь большую петлю. Сошли с коней, развязали пленника, накормили его, а сами сели в сторонке. Юноша, к великому удивлению, насчитал шестьдесят краснокожих — все раскрашенные, вооруженные до зубов. Лошади их паслись неподалеку, но не были расседланы. Очевидно, индейцы решили сделать привал. Вдруг послышался воинственный клич, топот лошадиных копыт, и появилась еще дюжина туземцев. Они везли двух пленников: Бреванна и Билла.

— Негодяи! — возмутился молодой человек при виде связанного друга. — Да с вас мало шкуру содрать за это!

— Фрике! И ты здесь! — откликнулся Андре.

— Ничего, с нами еще и не такое случалось. Как-нибудь выкрутимся!

Американец молчал, с беспокойством поглядывая на индейцев, а те, в свою очередь, уставились на него пристально и злобно.

Вдруг он побледнел, едва сдерживая дрожь. К нему медленно направлялся некто в нахлобученной на глаза меховой шапке с лисьим длинным хвостом, болтавшимся на спине. В двух шагах от полковника он остановился, долго смотрел на него с нескрываемой ненавистью, потом злобно сказал по-английски:

— Узнает ли Бледнолицый Охотник За Скальпами свою жертву?

Пленник в растерянности молчал. Незнакомец сдернул с себя шапку и обнажил голову, покрытую розовой кожей без малейшего признака волос.

— Кровавый Череп! — обомлел ковбой.

ГЛАВА 12

В 1864 году в Северной Америке после короткого перерыва между бледнолицыми и индейцами снова разгорелась война, не прекращавшаяся многие десятилетия. Она то затухала, то вновь разгоралась, казалось, без всякой причины. Но повод все-таки был.

Пионеры захватывали все новые и новые земли, и краснокожие взялись за оружие. На поселенцев нападали неожиданно, снимали с них скальпы. Дома их грабили и сжигали, скот похищали, женщин и детей уводили в плен. Бледнолицые столь же жестоко расправлялись с туземцами.

В 1864 году война велась главным образом в штате Колорадо, он тогда еще не считался штатом, был просто территорией.

Любая земля, включаемая в состав Северо-Американского Союза, сначала называлась территорией, а потом уже получала статус штата, когда население там достигало более ста тысяч. На национальном знамени при этом появлялась новая звезда.

Колорадо был признан штатом в 1874 году, хотя число его жителей еще не достигло положенной нормы.

Штат этот лежит на склонах Скалистых гор и граничит на севере с Небраской и Вайомингом, на востоке — с Канзасом, а на Западе — с Ютой. Площадь штата составляет двести семьдесят тысяч шестьсот квадратных километров, то есть половину территории всей Франции.

В 1850 году в Колорадо почти совсем не было эмигрантов, если не считать нескольких мексиканцев, поселившихся в Сан-Льюс-Парке. А через десять лет благодаря быстрому развитию горного дела переселенцев уже насчитывалось тридцать пять тысяч. В это время Колорадо признали территорией с двумя городами, а вернее, небольшими местечками — Денвером и Сентрал-Сити (столицей стал Денвер). После чего индейцы оказались перед выбором: либо подчиниться федеральным законамnote 49 бледнолицых, либо перекочевать на другие земли. Но в Колорадо жили сиу, чейенны и аррапагуnote 50, самые вольнолюбивые из всех краснокожих племен. Они не желали ни подчиняться, ни переселяться и оказывали отчаянное сопротивление властям. А поселенцы на новых землях строили фермы, города, заводы, добывали уголь, ценную руду.

Действуя порознь, туземцы неизменно терпели поражение. А когда заключили союз против общего врага, было уже поздно. Прежде чем начать решительную борьбу с сильным противником, они попытались добиться некоторых уступок у федерального правительства и в 1863 году отправили своих представителей к губернатору штата. Однако мирный договор заключить не удалось, и борьба возобновилась. Наученные горьким опытом, чейенны, сих и аррапагу теперь не распыляли свои силы и перед каждым сражением вырабатывали определенную тактику. Набеги совершали только по плану, предполагавшему насилие и убийства. Вообще индейцы повели против пришельцев настоящую партизанскую войну и достигли значительных успехов. Между Дульсбургом и Денвером было прервано сообщение, все фермы на этом пути аборигены сожгли, скот увели. А сколько было убитых и оскальпированных! Женщин подвергали издевательствам, эмигрантов-мужчин истребляли. Ободренные успехами, краснокожие решили пойти на осаду форта Седжвик, но потерпели жестокое поражение, попав под артиллерийский и ружейный огонь. Колорадские пионеры боролись мужественно и дерзко, со свойственной американцам неустрашимостью и стойкостью.

В то время была в самом разгаре война Севера и Югаnote 51. В ней принимали участие все регулярные войска. Поэтому на серьезную помощь колорадцам рассчитывать не приходилось. Поселенцы создали свою милицию и организовали летучие отряды. Они сочетали индейскую практику засады и внезапного удара с опытом регулярных войск. Вооружение у них было первоклассное, дисциплина — железная. Вскоре бледнолицые перешли в наступление и, побеждая, чинили жестокую расправу над краснокожими.

И поныне все помнят резню в Сенд-Крике 29 ноября 1864 года, устроенную полковником Чайвингтоном, командиром третьего полка колорадских волонтеров. Эта резня, пожалуй, не уступала по своей жестокости зверствам самих индейцев.

Вот как это было. Ловким маневром третий полк из двухсот бойцов, вооруженных винтовками Спенсера, окружил толпу сиу, чейеннов и аррапагу, с женщинами и детьми. Трубачи сыграли сигнал к атаке.

— Вспомните ваших жен и детей, перебитых в Ла-Плате и Арканзасе! — крикнул полковник и без того рвущимся в бой волонтерам.

Разъяренные солдаты устремились к лагерю туземцев. Застигнутые врасплох, краснокожие выбросили белый флаг. Это не помогло. Началась резня. Аборигенов расстреливали в упор из винтовок, давили лошадьми, рубили саблями. Не пощадили ни женщин, ни стариков, ни детей. С убитых и раненых снимали скальпы, женщинам вспарывали животы, детям разбивали о камни головы, отрезали пальцы с кольцами и уши с серьгами, что вряд ли делали даже самые жестокие дикари. Во время этой, с позволения сказать, операции нападавшие потеряли всего пять человек, индейцы — более пятисот. Спаслось человек двадцать, не более.

Вождь сиу Черный Котел и вождь чейеннов Белая Антилопа были тяжело ранены. Полегли прославленные воины — Вывихнутое Колено, Одноглазый, Кривой и Малый Плащ.

Незадолго до того, как правительство распустило отряд, набранный из краснокожих, Билл отправился в Колорадо и в составе полка Чайвингтона принял участие в сенд-крикской резне. Дрался он храбро, а после боя, вложив в ножны окровавленную саблю, достал нож и принялся снимать скальпы с убитых и раненых. У него уже набралось изрядное количество этих кровавых трофеев, как вдруг он увидел неподвижно лежавшего легко раненного в грудь молодого воина, помощника вождя. Недолго думая, полковник схватил его за волосы и привычным движением надрезал кожу вокруг головы. Раненый вздрогнул. Тогда из утонченной жестокости ковбой стал медленно водить ножом по коже… Истязаемый не проронил ни звука.

— Если очнется — простудится и получит насморк, — произнес, смеясь, Билл и перешел к другой жертве, унося с собой очередной черноволосый скальп…

К его ужасу, воин поднялся на ноги, схватил первую попавшуюся лошадь и прыгнул в седло.

— Теперь я не Черный Орел, а Кровавый Череп, — вскричал он. — Хорошенько запомни это, Бледнолицый Охотник За Скальпами! Придет день — и твой скальп заменит на моей голове снятый тобой.

Американец схватился за револьвер, но индейца и след простыл.

Полковник Чайвингтон повсюду раструбил о своей победе, хвастаясь тем, что в битве пало пятьсот краснокожих. Он надеялся на генеральское звание и перевод в регулярную армию. К чести федерального правительства дело было тщательно расследовано, и Чайвингтона отстранили от должности. С тех пор сенд-крикскую резню в Колорадо называют чайвингтонской.

После этих страшных событий индейцы еще больше рассвирепели. В январе 1865 года были разграблены и сожжены все фермы и станции на севере штата.

Аррапагу и чейенны объединились с кайявайсами, команчами, апачамиnote 52 и повели с бледнолицыми войну не на жизнь, а на смерть. Сиу отошли на север и сохраняли пока нейтралитет, хотя воин из их племени по имени Кровавый Череп был душой союза краснокожих.

Об этом вожде ходили легенды. Свирепость его поражала даже соплеменников. На голове он неизменно носил меховую шапку и ездил только на иноходце. Этого индейца, после того как он был оскальпирован, постоянно мучили головные боли, усиливавшиеся во время верховой езды. Поэтому он и предпочитал иноходцев, которые так редко встречаются в прерии.

Кровавый Череп ненавидел бледнолицых. Он поклялся найти того, кто надругался над ним, снять с него скальп, придав самой мучительной смерти.

Случай мог свести заклятых врагов во время войны, длившейся до 1867 года, но этого не произошло. В октябре 1867 года в Канзасе был подписан мирный договор между пятью крупнейшими племенами Юга и правительством Союза. Колорадских волонтеров распустили. Мистер Билл вернулся к мирной жизни, сохранив за собой звание полковника. Кровавый Череп бежал к сиу. Увенчанный славой и увешанный скальпами, он с радостью отдал бы их все за один, покрытый жесткими и сухими волосами, — за скальп полковника Билла.

Американец был все время в тревоге: он часто натыкался на следы иноходца и справедливо рассудил, что договор договором, а месть местью, наверняка Кровавый Череп о нем не забыл.

В 1874 году опять вспыхнула война, на сей раз ее начали сиу. Они грабили и жгли поселки колонистов, и, как следовало ожидать, Кровавый Череп и полковник Билл снова оказались во враждующих лагерях. Главный вождь всех племен сиу, знаменитый Ситтинг-Булль, выставил семь тысяч воинов и сделал Кровавого Черепа своим ближайшим помощником. Американскими войсками, выдвинутыми против туземцев, командовали генерал Костер и полковник Крук. Ситтинг-Булль ухитрился заманить главные силы федералистов в ущелье Уайт-Маунтин, близ городка Бисмарк, и истребил всех до единого.

Полковник Билл и Кровавый Череп снова встретились. Индеец торжествовал: теперь янки от него не уйдет, и он сможет наконец утолить свою жажду мести. Американец чувствовал, что жизнь его держится буквально на волоске. Когда Кровавый Череп устремился к Биллу, тот выстрелил из револьвера и ранил его в плечо. Индеец свалился со своего пегого иноходца. Этим ковбой воспользовался, вскочил на освободившегося коня своего врага и ускакал, получив вдогонку шальную пулю, легко ранившую его на излете в руку.

Это была едва ли не десятая их встреча, закончившаяся благополучно для обоих.

И вот теперь, в 1880 году, когда Билл решил, что окончательно избавился от врага, он неожиданно столкнулся с ним во время охоты на бизонов.

ГЛАВА 13

Североамериканских индейцев обычно представляют себе серьезными, молчаливыми, немного напыщенными и велеречивыми. На самом же деле народ этот очень веселый, простой. Важность они на себя напускают, лишь когда собираются на совет. И даже там говорят по-другому, с некоторой долей выспренности. А так краснокожие большие любители посмеяться, попеть, поплясать. Характер у них неуравновешенный. Добродушие мгновенно сменяется злобой, причем без всякой причины. Недаром Андре и Фрике, поближе познакомившись с туземцами, были поражены, увидев их такими, какие они есть на самом деле.

Про пленников воины, казалось, совсем забыли — оживленно болтали, смеялись, шутили, торопливо поглощая при этом громадные куски бизонины. Даже Кровавый Череп принимал участие в шумной трапезе и рассказывал, должно быть, что-то очень забавное — его слушали с явным удовольствием, прерывая взрывами дружного хохота.

Французам передалась неуемная веселость индейцев, в то время как американец все больше мрачнел, видимо понимая, о чем идет речь.

— Наши враги, мистер Билл, вполне добродушны и вряд ли способны на жестокость. Может, удастся с ними столковаться? Как вы считаете?

— Вы ничего не понимаете, молодой человек. Слышали бы, о чем идет разговор! Они смеются, как смеялись бы тигры, если бы умели, перед тем как растерзать человека.

— Стало быть, тут не до шуток?

— А вы сомневались? Эти злодеи придумывают для нас самые изуверские пытки и при этом хохочут. Вы, господа, храбрецы. Я видел вас в деле. Да и я не из робкого десятка, в чем можно было убедиться. Но, поверьте, мне страшно. Я не смерти боюсь — мучений.

— Веселенькая перспектива!

— Не будь у меня связаны руки, я всадил бы себе нож в сердце или попросил бы об этом вас, если бы дрогнула собственная рука.

— Значит, мы погибли?

— Пожалуй, да, но не сегодня, потому что нас не кормят.

— А я здорово проголодался. Кстати, неужели Каменные Сердца не могут нас выручить?

— Не смею на это надеяться.

— А я надеюсь. Двести храбрецов с винчестерами — ведь это огромная сила!

— Конечно, но вряд ли мы их дождемся. Судя по всему, скоро в путь. До территории этих индейцев ехать несколько дней, привезут нас в главную деревню, покажут женщинам, детям. Неделю будут сытно кормить, чтобы не сразу отдали Богу душу во время пыток.

— Спасибо, полковник, за разъяснение. Во всяком случае, еще есть немного времени, а там, может подоспеет подмога. Как бы то ни было, сейчас я намерен потребовать, чтобы нам дали поесть. Что вы на это скажете, господин Андре?

— Совершенно согласен. У меня в животе, как говорится, черти веревки вьют. Хоть бы дали кусок мяса.

— Эй, вы, там! — окликнул парижанин на ломаном английском. — Не найдется ли у вас чего-нибудь перекусить? Вы что на меня уставились, словно гуси при звуках тромбона?note 53 Я, кажется, ясно сказал: мы голодны, дайте нам поесть. Пленных положено кормить.

Никто из индейцев и бровью не повел.

— Вот дикари! — проворчал по-французски Фрике.

Тут с земли поднялся старик в полуевропейской одежде и подошел к пленным.

— Почему дикари? — с удивлением спросил он.

— Ну да, дикари, а то кто же? Мало того, что связали нас, так еще и голодом морите.

— Зачем голодом? Надо есть.

— Так ты, ирокез этакий, умеешь говорить по-французски?

— Французы?.. Вы французы?

— Ну да, французы. Прямо из Парижа. А ты кто такой?

— Я… знал… отца де Сме.

— Ты знал отца де Сме, миссионера? — оживился Бреванн.

— Знал… Отца сиу-дакотов.

— Не похвалил бы он вас за такое обращение с пленными, — перебил его юноша. — Но об этом после. А пока дайте нам есть и пить и развяжите, а то руки и ноги совсем затекли.

Старик подошел к Кровавому Черепу и что-то долго ему объяснял. Тот упорствовал, но потом туземец его, видимо, уломал. Через четверть часа он вернулся к пленным и положил перед ними здоровенный кусок мяса.

— Вот за это, дедушка, спасибо. А теперь развяжи ножки и ручки бедненькому мальчику Фрике. Ему больно!

Поколебавшись, краснокожий выполнил просьбу француза.

— Браво, старик! Развяжи еще господина Андре. Того, что все время молчит и думает… Так. Хорошо. А американца развяжешь?

— Нет.

— Почему?

— Нет, ни за что! — отрубил старик. — Он не француз. Он янки-Длинный Нож.

— Ну и что?

— Нельзя! — решительно заявил индеец и на кончике ножа поднес ко рту полковника небольшой кусок мяса.

— Так вы и будете его кормить с ножичка? Дело ваше! А то развязали бы лучше.

— Я же сказал — нельзя!

— Ладно, дед, не сердись. Ведь мы никуда не убежим.

Фрике потянулся, разминая затекшие члены. И вдруг сделал сальто-морталеnote 54. Индейцы даже есть перестали и зашлись от хохота.

«Им это нравится, — отметил молодой человек, — будем продолжать в том же духе».

С пронзительным криком неутомимый гамен сделал еще несколько гимнастических прыжков через голову, прошелся колесом перед почтеннейшей публикой, проделал, как настоящий клоун, несколько уморительных телодвижений и закончил представление еще одним сальто-мортале. Краснокожие пришли в неописуемый восторг.

— Вот что значит хорошее воспитание! — не переставал балагурить парижанин. — Но это еще не все. Если угодно, милостивые государи, я вам покажу кое-что посложнее. Не желает ли кто-нибудь из вас побоксировать на французский или английский манер. Что же вы молчите? Неужели никто не хочет?

Бреванн хохотал от всей души, глядя на приятеля.

— Итак, — продолжал француз, — драться вы не хотите. А кто перепрыгнет через трех коней, поставленных рядом?

Он бесцеремонно схватил одну из стреноженных лошадей за повод и повел на лужайку, густо поросшую низкой травой. Та испугалась белого человека, встала на дыбы. Туземцы подбежали к Фрике с угрозами. Уж не собирается ли он дать деру? Но юноша все объяснил старику, тот, взяв лошадь за узду, свистом успокоил ее и отдал пленнику поводья.

— Перепрыгнуть через одну клячу — дело нехитрое. Верно я говорю, господин Андре?

— Тоже не всякий сможет.

— Я одолел бы и не такое препятствие, только тело ноет от веревок. И все-таки утру я им нос, покажу, на что способен.

Привели еще двух коней, поставили рядом.

— Ну, кто желает? — Фрике сделал рукой приглашающий жест.

Аборигены вытолкнули вперед молодого рослого парня с классическим римским профилем и мускулами гладиатора. Он с важностью подошел к парижанину, как ни в чем не бывало снял кожаные штаны, куртку из бизоньей шкуры, мокасины и отошел на несколько шагов для разбега.

— Хорош. — Фрике с видом знатока окинул противника взглядом. — Но что за фантазия прыгать, раздевшись догола! Впрочем, как знаешь!

Парень разбежался и перемахнул через препятствие.

Соплеменники взвыли от восхищения и поглядели насмешливо на француза — рядом с краснокожим он казался таким миниатюрным.

— Смейтесь, смейтесь! Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Приведите-ка еще трех лошадок!

— Трех? — переспросил старик.

— Да, трех. Я перепрыгну через шестерых!

— Ого!

— Вы удивлены? Да в нашей стране это умеют даже женщины и дети.

Привели лошадей, и пленник расставил их с некоторыми промежутками.

Туземцы забыли о еде и с любопытством наблюдали за юношей.

Тот снял сапоги, сосчитал до трех, подпрыгнул с разгона и, словно подброшенный пружиной, очутился по другую сторону преграды. Болельщики завопили от восторга.

— Ничего особенного, — произнес Фрике. — Еще парочку можно добавить. Ну, сударь, теперь ваша очередь, — повернулся он к индейцу.

Тот отрицательно покачал головой.

— Не хочешь? Что ж, будем друзьями.

Молодой человек протянул ему руку. Краснокожий вложил в нее свою. Вдруг на его лице изобразилось глубокое изумление, потом тревога и боль, брови нахмурились, рот открылся; он завертелся и изогнулся пополам, будто его рука попала в капкан.

— А-а-у-у! — хрипло заорал он.

— Ты что? — спросил Фрике, отпуская побелевшую руку. — У нас принято такое рукопожатие. Спросите хоть господина Андре.

Туземец в ужасе шевелил онемевшими пальцами, не смея поднять глаз на этих странных белых людей, и, бормоча что-то себе под нос, ретировался.

— Скажите, мистер Билл, — обратился парижанин к американцу, — что за слова повторяет этот парень, а за ним и остальные индейцы?

— Они назвали вас Железная Рука. И не зря. Слава Богу, в ваших руках удивительная сила. Вы дикарям очень понравились и кое-что выиграли от этого.

— Может быть, нас отпустят?

— До чего вы наивны! Вас могут избавить от пыток, но все равно убьют. И это уже неплохо.

— Спасибо. Утешили. По мне, так этого маловато. Можно еще чем-нибудь удивить индейцев, а потом благополучно сбежать!

— Хотел бы я быть оптимистом, мистер Фрике, как вы, но не получается. Оставьте ваши мечты. Разочарование будет ужасным. Если представится возможность, дайте мне нож. Я говорил вам: лучше смерть, чем мучения.

ГЛАВА 14

Как и предвидел американец, сразу после состязания вождь приказал сняться с лагеря и трогаться в путь. Полковника, как тюк, взвалили на лошадь. Фрике боялся, что и с ним поступят так же, но ему подвели оседланного и взнузданного коня и предложили ехать верхом. Старик объяснил, что это награда за смелость. Но руки французу все же связали, хотя и спереди, на что он заметил:

— Ничего не поделаешь. Надо так надо. Вот только не знаю, как буду править лошадью?

— Ее будут вести на поводу.

— Ладно, — успокоил юноша сам себя. — Там видно будет. Э, нет, так дело не пойдет, — крикнул парижанин, увидев, что Бреванна связали. — Чем он хуже меня?

Индейцы были в недоумении. А Фрике напрягся так, что веревки лопнули, словно прогнившие нитки, спрыгнул на землю, выхватил у одного из туземцев висевший на боку нож для скальпов и мигом перерезал веревки, опутывавшие Бреванна, затем с самым любезным видом вернул нож владельцу, сопроводив следующим комментарием:

— Вот, любезный, ваш ланцетnote 55. Я худого не замышлял. Хотел лишь, чтобы с господином Андре обращались не хуже, чем со мной. Поняли?

Краснокожие заволновались, заспорили. Их раздосадовало требование француза. Тогда юноша заявил:

— Вяжите в таком случае и меня. Правда, мой товарищ не забавлял вас цирковыми трюками, но я за двоих старался, и если уж награждать, то обоих.

Аборигены не поняли ни слова, но догадались, о чем идет речь, и были тронуты благородством молодого человека. Бежать пленникам все равно не удастся, и индейцы согласились развязать Бреванну ноги. Зато руки друзей скрутили крепче прежнего.

Через полчаса отряд выступил. Двигались сначала в северном направлении, вдоль Теземенских озер, потом свернули на запад к озеру Калиспельм и на рассвете достигли долины со множеством разбросанных хижин. Целая свора собак кинулась с рычанием на чужаков, скаля зубы и перебудив всех жителей поселка. Между прочим, к своим хозяевам индейские собаки относятся так же не особенно ласково. Объясняется это, с одной стороны, дурным обращением с ними самих краснокожих (обходящихся, кстати, одинаково грубо как с домашними животными, так и со своими женами), а с другой стороны, тем, что в случае голода псов съедают не моргнув глазом.

Об индейском жилище — вигваме стоит сказать несколько слов. Чтобы поставить его, в землю в виде остова втыкают жерди, соединяемые наверху. Общая длина жердей пять-шесть метров, не больше. На остов натягиваются бизоньи шкуры или холст. Верх остается открытым и служит дымовым отверстием. Вход скорее похож на дыру, проникнуть внутрь можно только ползком. Он занавешивается шкурой бобра или полотном. В очаге почти всегда поддерживают огонь, вокруг разложены котлы, чугуны, горшки. Их никогда не моют. Постелью служат шкуры бизонов. На гвоздях, вбитых в жерди, вместе с копчеными бизоньими тушами и сыромятными ремнями висит рваная нестираная одежда. Добавьте к этому отвратительный запах и деревянные сундуки (где хранятся и ценные вещи, и рухлядь) по периметру, и вы представите себе жилище, где обычно ютится с полдюжины аборигенов.

Когда отряд приблизился, из хижин стали выглядывать уродливые старухи с кирпичными лицами и черными глазами. Они растягивали в безобразной улыбке беззубые рты и своим визгом, похожим на завывания гиены, заглушали порой даже собачий лай. За ними вылезли дети, и женщины, и, наконец, мужчины постарше и посдержаннее.

Несмотря на усталость коней, индейцы не смогли отказать себе в удовольствии сделать небольшую разминку. Охранять пленников остались только

Кровавый Череп и старик, по имени Тот, Кто Видел Великого Отцаnote 56. Несмотря на возражения Фрике и Андре, им помогли слезть с лошадей. Кровавый Череп стащил полковника Билла. Он был почти без сознания, и его пришлось несколько раз ткнуть ножом в ладонь, чтобы привести в чувство. Ковбой открыл глаза, тяжело вздохнул и устремил на врага совершенно бесстрастный взгляд. Тот, Кто Видел Великого Отца сообщил пленникам, что жить они будут в хижине Кровавого Черепа, пока совет вождей не решит их участь. Старик хотел взять их к себе, но сиу не согласился. Правда, готовить им будет жена старика, Мать Трех Силачей, — Кровавому Черепу доверять нельзя — он коварен и мстителен.

Друзья поблагодарили старика и пошли за свирепым вождем. Вслед им неслось гиканье ребятишек, визг индианок, размахивающих кулаками, и собачий лай.

Американец не мог идти. Распухли и сильно болели ноги. Кровавый Череп растер их ему и понес своего врага на руках: он знал, что иначе тот сразу умрет под пытками. Таким образом, движимый ненавистью, он невольно проявил милосердие. В хижине вождя пленники укрылись наконец от шума и гама. Но, привыкшие за это время ко всяким испытаниям, они тем не менее не сдержали возгласа отвращения — до такой степени было здесь грязно и смрадно: дым, копоть, вонь тухлого мяса способны были вызвать рвоту. Индеец уложил Билла на бизонью шкуру и сел напротив, застыв словно изваяние.

— Что за гнусное логовище, — сморщился Фрике. — Находиться здесь — и то пытка.

Он обратился по-английски к Кровавому Черепу, продолжавшему пристально глядеть на полковника с выражением неутоленной ненависти:

— Послушайте, гражданин, вы, кажется, понимаете по-английски. Нельзя ли приоткрыть дверь? Очень душно.

Сиу нехотя повернулся и важно изрек:

— Железная Рука — воин молодой, но великий. Пусть поступает как ему угодно.

— Железная Рука?.. Что это значит?.. Ах да! Ведь это мое индейское прозвище. Спасибо, почтеннейший. С вашего позволения я проветрю немного хижину. Добро пожаловать, ветер! Почему вы молчите, господин Андре? Мне что, прикажете разговаривать самому с собой? Вымолвите хоть слово!

— Развлекай, если хочешь, своего дикаря, — тихо ответил Андре. — А я подумаю, как отсюда сбежать.

— Согласен на любой план, даже при минимальных шансах на успех. А вы уже что-нибудь придумали?

— Да. Только подождем, пока к полковнику вернутся силы.

— Понятно. И что тогда?

— Схватим этого индейца, возьмем оружие, переоденемся и…

— Вы забыли про коней.

— И коней непременно прихватим. Если первая часть плана удастся, поскачем в прерию.

— Само собой.

— На пути встретится много препятствий.

— Без этого не бывает.

— Потому не мешай все хорошенько обдумать.

— Согласен! А я тем временем полюбезничаю с индейцем, авось что-нибудь из него вытяну. Тс-с!.. Он что-то говорит мистеру Биллу. Давайте послушаем!

Кровавый Череп совершенно забыл про французов и в предвкушении мести с наслаждением рассказывал американцу на ломаном английском, каким образом ему удалось захватить его в плен.

— Бледнолицый Охотник За Скальпами, видно, забыл, что ненависть краснокожего никогда не проходит. Кровавый Череп, переодетый, бывал в деревянных и каменных домах бледнолицых. Не раз ему представлялась возможность убить янки и снять с него скальп. Но он хочет видеть своего врага привязанным к столбу пыток. Хочет услышать, как будет шипеть его тело на жарком огне, как затрещат его кости; хочет увидеть его кровь и насладиться его страданиями, когда, доведенный до безумия, он будет молить о смерти. Бледнолицый Охотник За Скальпами, выезжая с отрядом из Валлулы, не узнал сиу среди других индейцев. А Кровавый Череп не выпускал его из виду. Вместе с собратьями из трех племен он устроил засаду, и тогда погибли все бледнолицые. Он снял с них скальпы.

— Так вот кто убийца! — прошептал Фрике. — Не будет ему пощады.

— Кровавый Череп — великий вождь, — продолжал индеец, все больше и больше воодушевляясь. — Это он поджег прерию, когда Бледнолицый Охотник За Скальпами убил Большого Медведя, собиравшегося его схватить. Он последовал за бледнолицыми, отправившимися в земли Каменных Сердец. Он отогнал бизонов и заманил бледнолицых в плен. И вот наконец-то заклятый враг в его власти. Теперь ему не уйти от возмездия. Воины Красного Черепа находятся сейчас на чужой земле, земле мирных индейцев, предателей, покорившихся Великому Отцу из Вашингтона. Поэтому с казнью необходимо спешить. Завтра соберутся на совет вожди, а послезавтра пленников поведут к столбу. Слышишь, Бледнолицый Охотник За Скальпами? Послезавтра. Тогда Кровавый Череп сможет закопать в землю топор войны, твой скальп заменит ему шапку. Так я сказал.

— Черт возьми! — выругался парижанин. — Выходит, у нас осталось всего две ночи и день. Надо срочно что-то придумать.

ГЛАВА 15

Несмотря на грязь и вонь в вигваме, друзья забылись тяжелым сном, а когда проснулись, огонь в очаге погас и в дымовое отверстие врывались яркие лучи солнца. Пленники были одни, но где-то поблизости находилась охрана: снаружи доносились возбужденные голоса. Вдруг все стихло. Чья-то сухая жилистая рука отдернула занавеску. На пороге появилась старуха — Мать Трех Силачей принесла поесть.

— Так обещал Тот, Кто Видел Великого Отца, — отчеканила она. — Бледнолицые должны поспешить, сейчас их поведут на суд вождей.

Фрике и Андре наспех проглотили несколько кусков мяса, пару маисовых лепешек, накормили американца.

Женщина сказал правду. Едва охотники покончили с завтраком, как в хижину вошел Кровавый Череп в полном вооружении.

— Пусть бледнолицые встанут и следуют за мной, — приказал он. — Я поведу их на суд вождей.

— Нас будут судить? — перебил его молодой человек. — А я думал, уже осудили! Любопытно! — И он обратился к сиу, казавшемуся еще суровее в военных доспехах и красочном наряде:

— Развяжите нам ноги. Иначе как мы пойдем!

— Хорошо, Кровавый Череп развяжет вам ноги, — с издевкой молвил индеец. — Попользуйтесь хоть недолго свободой. Все равно вас скоро поведут к столбу пыток.

«Дал бы я тебе хорошенько, не будь здесь двухсот таких же негодяев, как ты, — подумал юноша. — Но погоди! У нас еще есть время…»

— Пойдем, — позвал Бреванн, когда индеец развязал ноги полковнику.

Они покинули хижину и двинулись в путь. Впереди — Кровавый Череп, в середине пленники, позади охрана. По бесстрастным, словно окаменевшим, лицам туземцев трудно было определить, с ненавистью они относятся к пленникам или с любопытством. Женщин и детей не было. Им, видимо, запретили выходить из вигвамов. Процессия приблизилась к хижине, значительно большей, чем остальные. В ней свободно могли уместиться человек двадцать. Серый холст, покрывавший ее, со всех сторон был приподнят, чтобы внутрь проникали воздух и свет. Вокруг вигвама выстроились воины. Они не подпускали любопытных, зато самим было видно все. У очага, где еще тлело несколько угольков, сидело семь краснокожих в полном воинском снаряжении, увешанных множеством ярких украшений и амулетовnote 57, придававших им весьма странный и нелепый вид.

Пленники без тени страха, исполненные чувства собственного достоинства, остановились перед вождями, а те вдруг громко запели нестройными голосами, сопровождая этот ритуал выкриками, похожими на звериный визг и вой. Это длилось довольно долго, и французы успели изучить обстановку, в то время как американец, найдя у себя в кармане щепотку табака, засунул его в рот и стал с наслаждением жевать.

Посреди хижины восседал на почетном месте древний старик с мутными подслеповатыми глазами — главный вождь. Для своих лет он выглядел вполне бодрым и свежим.

От молодого человека не ускользнуло, что шляпы на вождях американского производства. Но на что они были похожи! На черных как смоль волосах главного вождя красовался цилиндр, изрядно полинявший и выцветший так, что ворс более походил на шерсть лишайной кошки. У одного из краснокожих цилиндр выглядел еще хуже: без полей, с укороченной тульей. Парижанин сразу узнал своего друга и покровителя — Того, Кто Видел Великого Отца. Остальные туземцы были в мягких фетровых шляпах более пристойного вида. С лицами, размалеванными синей, желтой, красной и черной краской, индейцы выглядели смешными и странными. А что за одежду они носили! Рваную, засаленную: американские мундиры, пиджаки, фланелевые блузы с задним разрезом, как у сюртука, обкромсанные и оборванные брюки, поношенные, непарные, иногда вперемешку сапоги и башмаки. Зато на всех были ожерелья из раковин, серебряных долларов, зубов, когтей, даже из ружейных гильз. Главное украшение — золотой мексиканский пиастрnote 58 висел у каждого на цветной веревочке. У Слепого Бобра монету заменяло дешевое зеркальце. У Того, Кто Видел Великого Отца болталась большая серебряная медаль, пожалованная президентом Линкольномnote 59, принимавшим его в Вашингтоне в числе других индейских депутатов. По этому случаю, видимо, он и получил свое длинное прозвище.

Как только пение кончилось, Кровавый Череп, выступавший в роли главного обвинителя, притулился в стороне от судей. Взяв трубку с чубукомnote 60 из камыша, он набил ее табаком, положил сверху уголек и вложил в руку слепого вождя. Тот, затянувшись три раза, выговорил:

— Я — Слепой Бобр, — и передал трубку соседу.

Трубка пошла по кругу, и каждый называл свое имя:

— Я — Лосиный Рог.

— Я — Тот, Кто Видел Великого Отца.

— Я — Серый Медведь.

— Я — Длинный Шест.

— Я — Похититель Меда.

— Я — Раненный В Лицо.

Последним взял трубку Кровавый Череп. Он затянулся, разломал чубук и сказал:

— Я Кровавый Череп, помощник Ситтинг-Булля, великого вождя сиу-огаллалов.

— Мой сын Кровавый Череп — великий воин, — промолвил, помолчав, Слепой Бобр. — Привет ему!

Шесть вождей повторили по очереди:

— Кровавый Череп — великий воин, привет ему!

Слепой Бобр снова заговорил:

— Кровавый Череп такой же вождь, как и мы. Почему он не садится в общий круг?

— Он не может сидеть рядом с Великими вождями Запада. Воин стоит перед вами как проситель.

— О чем просишь, сын мой, вождь огаллалов?

— Отец, глаза твои слепы и не могут видеть меня, но уши твои способны слышать голос несчастного. Вождь, я прошу справедливого суда.

— Сын мой, уши мои открыты для твоего голоса. Справедливый суд будет.

— Справедливый суд будет, — словно эхо, один за другим вкруговую откликнулись краснокожие.

— Говори, не ведая страха, сын мой. Совет дал тебе слово, — продолжал главный вождь.

Кровавый Череп на минуту задумался, потом выпрямился, сорвал с головы меховую шапку и швырнул наземь, обнажив изуродованный, покрытый блестящей розовой кожей череп. До сих пор сиу скрывал от соплеменников свое увечье. Первым его увидел полковник, а теперь вот вожди, ужаснувшиеся при виде страшного зрелища.

— Отец, — задыхаясь, произнес сиу и опустился перед Слепым Бобром на колени, — глаза твои не могут видеть того места, где у меня вились раньше длинные пряди черных волос — краса и гордость воина. Положи руку на мою голову, голую, как горб ободранного бизона.

Старик осторожно провел рукой по лысому черепу индейца и глухо проговорил:

— Мои руки видят. Мое сердце видит. Сын мой лишился скальпа. Он очень несчастен, но честь у великого воина никто не в силах отнять!

— Отец прав, — зашумели вожди.

— Спасибо, братья. Вы не отвергли Кровавого Черепа. Но что скажут предки, когда тело мое останется здесь, а дух полетит в вечнозеленую прерию, где люди моего племени скачут на резвых, как ветер, мустангах и предаются охоте на бизонов? Они не признают воина с черепом безволосым, как панцирь черепахи.

— И это верно, — согласились вожди, не зная, что можно возразить.

— Отец мой, — прищурился Кровавый Череп, — ты зовешься великим вождем и познал тайну жизни. Скажи, если я добуду скальп своего врага, простят меня предки?

Слепой Бобр с минуту подумал. Потом медленно поднялся, нащупал на поясе нож для снятия скальпов и подал Кровавому Черепу:

— Вот, сын мой, возьми этот нож. Порази того, кто поразил тебя. Иди смело, сын мой! Пусть зорок будет твой глаз, тверда рука, пусть не дрогнет твое сердце! Предки признают тебя, если ты добудешь вражеский скальп!

Слова эти были встречены восторженными возгласами.

— Знай же, отец мой, — вскричал индеец, взмахнув клинком, — вместе с другими воинами, твоими сыновьями и моими назваными братьями, я захватил в плен моего врага. Это — Бледнолицый Охотник За Скальпами, Длинный Нож. Он здесь перед тобой!

— Здесь? — удивился вождь, будто только сейчас узнал эту новость. — Поступи же с ним по справедливости!

— Мой отец должен знать, что Длинный Нож тоже великий воин. Он долго воевал с Кровавым Черепом! Так пусть прежде, чем лишится скальпа, покажет краснокожим людям, что не боится мучений, и тем самым искупит мой позор! Ведь, по обычаю, следует привязать его к столбу и принести в жертву предкам!

— Сын мой, ты прав. Бледнолицый Охотник За Скальпами — великий воин, и его нельзя унижать. Он будет привязан к столбу для пыток. Что скажут остальные вожди, мои сыновья?

— Отец прав, — встряхнул головой Лосиный Рог. — Бледнолицего отдадут сперва младшим воинам, потом Кровавому Черепу, который после пытки снимет с него скальп. Да будет так!

— Да будет так! — повторили остальные вожди.

Теперь уже было ясно, что американца ждет смерть. За все время пленники не проронили ни слова. Индеец сунул за пояс нож и сел на пол, не глядя на полковника. Билл оставался спокоен и то и дело сплевывал коричневую слюну, словно хотел погасить огонь в очаге. Минут пять длилось молчание. Потом Кровавый Череп встал на ноги и, ткнув пальцем в обоих французов, сказал:

— Отец, какого наказания заслуживают сторонники наших врагов, те, кто опустошают индейские земли, истребляют бизонов, мешают нам жить?

— Что ты хочешь сказать, сын мой?

— Мы взяли в плен товарищей Длинного Ножа. Смерть им! Пусть их скальпы украсят двух самых младших воинов.

Американец переводил французам все, что говорилось на совете. Кровавый Череп хотел продолжать, но Фрике его остановил:

— Эй, вы! Зачем нести вздор, обманывать старика? Надо говорить правду. Во-первых, мы не сторонники ваших врагов, а мирные путешественники. Во-вторых, мы охотились не на вашей земле, а у наших друзей Каменных Сердец. Ведь это вы пришли на их землю. В-третьих, мы никому не мешаем жить, ни у кого ничего не отнимаем и собираемся возвратиться на родину. В ваши дела не вмешиваемся, нам и своих хватает. С американцами у вас мир, поэтому вы не имеете права лишать нас свободы!

— Что говорит бледнолицый? — Старик не понимал по-французски.

Полковник все в точности перевел.

— Правда ли это? — снова спросил вождь.

— Вот что, старик: я иногда шучу, но никогда не лгу.

— Что скажет Кровавый Череп?

— Все бледнолицые наши враги. Они нарушают договоры, захватывают наши земли, похищают наших женщин, хотят истребить все наше племя. Их надо уничтожать, не то они уничтожат нас. Если я заслужил хоть какое-то уважение у своих братьев, прошу выполнить мою просьбу и предать бледнолицых казни.

ГЛАВА 16

Итак, над французами нависла опасность. Судьбу американца вожди решили сразу: предать смерти как заклятого врага. Ведь и он при соответствующих обстоятельствах поступил бы с краснокожими так же. Другое дело Андре и Фрике. Таких путешественников редко встретишь. Индейцы не хотели их убивать. Тем более что французы были гостями Каменных Сердец, а с этим племенем у сиу мир. Да и вообще им нравился силач и балагур Фрике. Но как пойти против воли человека, всеми уважаемого? Это было почти невозможно. Главный вождь предпочел не спешить с решением и после долгого молчания сказал:

— Бледнолицые охотники слышали, что говорил Кровавый Череп. Пусть скажут и они свое слово прямо и смело. Уши вождей открыты для правды.

И тут заговорил все время молчавший Бреванн:

— Отец и вы, братья, выслушайте меня! Мы — не американцы, не Длинные Ножи, как вы их называете, но мы с ними братья по крови и цвету кожи. Поэтому должны разделить участь человека, осужденного вами на смерть. Мы познакомились с ним недавно, он был нашим верным проводником, жил вместе с нами, ел и пил, радовался и горевал. Мы такие же бледнолицые, как и он. И мы либо умрем вместе с ним, либо вы отпустите нас всех на свободу.

— Сэр, — вмешался американец, — на краснокожих ваши слова не подействуют. Вы напрасно себя погубите, а меня не спасете.

— Не мешайте мне говорить, полковник, переводите дальше. Долг для меня превыше всего. Слышат ли меня мой отец и братья?

— Наши уши открыты, — откликнулся Слепой Бобр.

— Открыты, — подтвердили сиу.

— Теперь вы знаете о нас все. И кто мы такие, и зачем пришли сюда. Не поверю, что вы не слышали о французах. Ведь они с давних пор принимают участие в судьбе краснокожих. Отец де Сме, французский миссионер, целых сорок лет был другом индейцев. Кровавый Череп говорит, что все бледнолицые — ваши враги! Но вы живете недалеко от Канады и должны знать, что там французы и индейцы друзья. Где вы находите убежище, когда терпите поражение в войне с солдатами Великого Отца? В Канаде. Там перемешана французская кровь с индейской. Этот народ в силу старинных французских обычаев неизменно оказывает вам покровительство. Вы сами сиу, Кровавый Череп, так у кого, скажите, главный ваш вождь Ситтинг-Булль нашел защиту? Что скажет на это отец мой, Слепой Бобр?

— Мой сын Белый Охотник верно говорит. Слепой Бобр и сиу слушают его с удовольствием.

— Еще раз говорю, мы прибыли сюда, чтобы поохотиться, посмотреть страну Великого Запада, познакомиться с индейцами, друзьями наших предков! Мы свободные люди, гости миролюбивых Каменных Сердец и покой соседей не нарушали. Я рассказал вам всю правду…

Краснокожие ненадолго сошлись вместе, посовещались и заняли свои места. По их лицам трудно было догадаться, что они решили.

— Что скажет Кровавый Череп? — вопросил Слепой Бобр.

— Отец, братья мои, — заскрежетал зубами сиу. — Не верьте бледнолицым. Они вас дурачат. Взгляните на мою голову, вспомните убитых воинов, похищенных женщин, сожженные деревни, опустошенные земли! Что бы бледнолицый ни говорил, он не вернет мне скальп, не оживит погибших, не приведет обратно женщин, не выстроит вигвамов, не отдаст земель. Скальп и жизнь моего заклятого врага принадлежат мне. Вы так решили, дали мне слово! Бледнолицый должен быть предан смерти.

— Но ведь сиу заключили мир с Соединенными Штатами, — возразил Андре. — Вы зарыли в землю топор войны. Ситтинг-Булль снова поселился на резервном участке. Берегитесь! Вы ответите за свою жестокость! Снова прольется кровь, запылают селения. Промчится по земле смерть, все сметая на своем пути. И виноваты будете вы.

Слепой Бобр выслушал француза, поднялся и решительно произнес:

— Совет принял решение. Бледнолицый Охотник За Скальпами будет отдан Кровавому Черепу и казнен. Завтра же! Как требует того справедливость. Французы умрут вслед за ним. Иначе, вернувшись на родину, они все расскажут, и солдаты Великого Отца придут мстить нам. Да будет так!

— Ну что, генерал? — вскричал американец. — Говорил же я вам, что добра от этих людей не дождешься. Бог мой, я истребил их великое множество, а надо уничтожить всех. Весь этот суд — сплошная комедия. Наша учась давно решена. Они про себя смеялись над вами, пока вы тут распинались…

— Я считал своим долгом так поступить, — заметил обескураженный француз. — Теперь совесть моя чиста. Впрочем, впереди — целые сутки!

Пленников отвели в хижину, связали по рукам и ногам, приставили к ним часового.

Фрике насмешила эта предосторожность.

— Ты смеешься как расшалившийся мальчишка, — попрекнул его Бреванн, — но в нашем положении мало забавного, самое ужасное то, что мы связаны.

— Да ведь это простые бечевки!

— И все же…

— Я освобожусь от них за две минуты и часового придушу, как мышонка, он и не пикнет. За две секунды развяжу вас, и вперед!.. Если придумали что-то получше — выкладывайте!

— До чего же ты легкомыслен, малыш. А вдруг ничего не получится?

— Пустяки. Не так давно я служил у господина Робер-Уденаnote 61.

— Ну и что?

— Работал медиумомnote 62, проделывал всякие фокусы со шкафом братьев Девенпорт. Любой узел распутаю!

— Дай-то Бог. По крайней мере, сможем драться до последней минуты! Что же, дождемся ночи.

— Кстати, старик совсем нас забыл. Пожалуй, полковник, вы нравы, все индейцы склонны к предательству.

В следующие два часа молодой человек, испытывая зверский голод, раз десять сокрушался, что Мать Трех Силачей почему-то не приносит им еды. Но вдруг поднялась занавеска и на пороге появился индеец.

— Эй, вы, — обрадовался француз, узнав Того, Кто Видел Великого Отца. — А я было счел вас предателем. Спасибо, что не забываете друзей.

Старик молча освободил от веревок Фрике и Андре и провел мимо часового, сказав тому несколько слов.

Стоявший неподалеку отряд воинов тоже их пропустил, немало удивив путешественников. Наконец они пришли на широкую площадку и увидели вооруженных до зубов краснокожих.

— Что с нами собираются делать? — прошептал парижанин. — Убить или отпустить на все четыре стороны?

Туземцы смотрели на охотников скорее с любопытством, чем с ненавистью. Первым прервал молчание старый вождь:

— Мой сын Железная Рука совсем еще молод. Тот, Кто Видел Великого Отца взял его под свою защиту, и теперь с головы этого бледнолицего не упадет ни единый волос.

— Очень рад, — ответил Фрике, — но что теперь я должен делать?

Старик, словно не слыша вопроса, продолжал:

— Его друг, Бледнолицый Охотник, тоже, может быть, великий воин, но он не показал ни силы, ни ловкости, ни зоркости глаза.

— Да я господину Андре в подметки не гожусь, поверьте на слово.

— Люди моего племени хотят в этом убедиться сами и уж тогда решат его участь.

— Что же, можете подвергнуть господина Бреванна испытанию! Ручаюсь, он его выдержит.

— Я не прочь, — обратился Андре к другу, — если иного пути к спасению нет. Дайте винтовку!

Вне себя от радости вождь перевел последние слова, сказанные по-английски, своим соплеменникам. Тотчас же дюжина рук с винтовками протянулась к пленнику.

Тот схватил первую попавшуюся, проверил и, зарядив, стал искать цель.

Как раз в это время парил в вышине, в ярких лучах солнца, коршун. Бреванн прицелился и выстрелил.

На глазах изумленных туземцев птица камнем полетела вниз, точно бумажный змей с оборванной ниткой.

Краснокожие завопили от восторга, подбрасывая вверх винтовки. Андре поискал глазами другую цель и увидел метрах в пятидесяти от себя привязанного к столбу стройного молодого мустанга. Француз выстрелил, и пуля обрезала лассо, как ножом. Почувствовав свободу, лошадь едва не ускакала, но ее остановил властный свист хозяина. Бреванн хотел, схватившись за лассо, вскочить на мустанга, но тот взвился на дыбы и стал брыкаться. Тогда пленник ухватился за гриву и в следующий момент очутился в седле, изо всех сил сжав ногами круп коня.

И мустанг покорился, жалобно заржал, опустился на задние ноги и лег на землю — наездник только успел соскочить. Туземцы глазам своим не верили: Бледнолицый Охотник за считанные минуты укротил мустанга!

— Ну что? — торжествовал парижанин. — Правду я сказал? Да такого, как господин Андре, днем с огнем не сыщешь.

Аборигены продолжали шумно выражать свое восхищение.

— Пусть галдят. Это лучше, чем воинственные кличи.

Сомневаться не приходилось: дикари явно переменили к ним свое отношение. Юноша отвел Того, Кто Видел Великого Отца в сторону и спросил, что все это значит.

— Люди моего племени ценят силу и храбрость. Тот, Кто Видел Великого Отца объяснил индейцам, что французы — друзья и что грех убивать великих воинов. Вожди пожелали узнать, такой ли силач и смельчак Бледнолицый Охотник, как Железная Рука, и теперь в этом убедились.

— Прекрасно! Прекрасно, но все-таки скажите, что сделают ваши соплеменники с нами и нашим товарищем? Отпустят ли к Каменным Сердцам?

— Сын мой щебечет, как пересмешник. И хотя сердце мое открыто для любви, его не отпустят к бледнолицым. И его друга тоже. Они останутся в вигваме, женятся на моих дочерях и станут великими вождями племени. Лишь тогда им будет сохранена жизнь. А Бледнолицего Охотника за Скальпами завтра казнят.

ГЛАВА 17

— Вы только подумайте, с какой бесцеремонностью старик распоряжается нашей судьбой. Я просто дрожу от ярости. А вы?

— Я тоже. Но выбора нет. И все же перспектива жить с краснокожей подругой… Бр-р! В особенности для нас с вами, неисправимых холостяков… Давайте скажем, что мы женаты!

— Здесь можно иметь сколько угодно жен.

— Черт возьми! Так не хочется становиться индейцем, да еще жениться на краснокожей!

— До этого еще не дошло, но события развиваются с неимоверной быстротой. Неизвестно, что будет. Надо пока смириться и попробовать спасти полковника.

Вождю пленники ничего не ответили, он же, приняв их молчание за согласие, объявил сородичам, что все в порядке. Те возликовали. Еще бы! Теперь их ряды пополнятся прекрасными смелыми воинами и отличными охотниками!

Французы перешли в вигвам Того, Кто Видел Великого Отца, где шли приготовления к свадебному пиру.

Старик представил женихам невест.

При ярком солнечном свете перед молодыми людьми предстали еще молодые, но изнуренные непосильным трудом индианки.

— Вот Желтая Кобыла, — объявил вождь, указывая на высокую, плоскогрудую, смотревшую исподлобья девицу в грязных лохмотьях.

Андре не знал, что сказать, и с жалостью разглядывал это несчастное, забитое создание.

— А вот Бутылка Виски, — продолжал старик, вытолкнув вперед вторую невесту с поистине странным именем.

— Боже, что за чудо-юдо! — охнул юноша. — Козья голова на журавлиной шее! Очень напоминает коньячную рюмку. Ну и потомство у нашего благодетеля! Здешние женщины вообще не отличаются красотой, а эти две хуже всех.

Словно не замечая растерянности «женихов», старик обратился к дочерям. Те протестующе подняли крик. Тогда вождь вытянул каждую по спине поднятым с пола обломком жерди. Это возымело действие.

Одна девица подошла к Андре, другая к Фрике. Обе легли животами на пол, поставив ногу суженого себе на затылок в знак полной покорности.

— Никогда не привыкну к таким обычаям, — проворчал Фрике. — Как не похожи эти уродины на веселых и милых женщин из племени Каменные Сердца! В общем, я не имею ни малейшего желания здесь задерживаться. А вы, господин Андре?

Французы надеялись хоть на какую-то свободу, но хитрый старик не отпускал их от себя ни на шаг. Трое его сыновей, рослых и сильных, тоже надзирали за своими будущими родственниками. Кроме того, к хижине то и дело подходили друзья и соседи, так что пленники и помыслить не могли о бегстве.

День закончился любимым занятием туземцев — обжорством и пьянством.

С наступлением ночи надзор усилился. Вокруг хижины расположились десять вооруженных воинов. У Кровавого Черепа в это время шел пир горой, и его вигвам тоже находился под охраной. Путешественники провели тревожную ночь. Всякая надежда на побег исчезла.

Настало роковое для американца утро. Старый вождь объявил французам, что им не следует присутствовать на казни — увы, слишком страшное это зрелище! Но, к его удивлению, те изъявили желание присутствовать при экзекуции. Уговоры «тестя» не помогли.

— Мы теперь принадлежим к вашему племени, — стоял на своем Андре, — и имеем равные с другими права.

Тот, Кто Видел Великого Отца наконец уступил, но подозрения его усилились.

У друзей за пазухой было всего лишь два ножа, украденных в хижине, однако они решили при случае пустить их в ход. Вскоре вывели полковника со скрученными за спиной руками, и его тотчас же окружила толпа.

Он был бледен, но держался спокойно и гордо. Увидев французов, заговорил по-английски, обращаясь к Бреванну и нарочно искажая слова, чтобы не поняли индейцы:

— Спасибо, что пришли. Вы можете оказать мне огромную услугу. Меня привяжут к столбу и будут стрелять, но не убьют, чтобы продлить мучения. Вызовитесь и вы пострелять. И убейте меня.

— Не теряйте надежды, мой друг, — глухо посоветовал Андре.

Вскоре толпа скрыла американца от его друзей. Вот и место казни: площадка с темно-красным столбом. Странное дело: туземцы, предпочитавшие помучить свою жертву подольше, почему-то торопились, особенно Кровавый Череп. Не мог же он думать, что янки и на сей раз ускользнет от него. Причина тут была другая: племя находилось на территории мирных индейцев, и в любую минуту они могли появиться и помешать казни, чтобы не навлечь на себя гнев американского правительства.

Кровавый Череп схватил ковбоя, положил на землю, раздел донага и вместе с несколькими любителями острых ощущений привязал за руки и за ноги к четырем кольям. Никто не стрелял в приговоренного ни из луков, ни из ружей. Кровавый Череп разложил на обнаженной груди Длинного Ножа ветки смолистого дерева и поджег. Ветки затрещали, задымились, запахло горелым мясом…

Несчастный завопил, корчась от боли. Но стоны его заглушил рев дикарей, пустившихся в пляс.

Фрике и Андре, увязнув в густой толпе, ничего не видели, только слышали крики товарища.

Неожиданно они ринулись на стоявших поблизости краснокожих и сшибли с ног. Вокруг образовалось свободное пространство.

Индейцы не ожидали нападения, и французам удалось завладеть двумя винтовками.

— Прочь, дьяволы! — громовым голосом закричал Бреванн.

— Назад! — выпучив глаза, вторил ему парижанин.

Вряд ли эта попытка могла увенчаться успехом. Стрелять не было никакой возможности, и смельчаки орудовали только прикладами. Краснокожие пришли в себя и стали теснить храбрецов. Еще минута, и их смяли бы. Вдруг туземцы стали разбегаться. Неужели струсили? В это трудно было поверить. Но тут вдали заиграла труба — сигнал к атаке. Затем послышались крики «ура» и воинственный клич краснокожих. Всадники мчались во весь опор, окружая лагерь. Солдаты в голубых мундирах рубили саблями направо и налево. Подоспел отряд туземцев, отрезавший дорогу беглецам.

— Американские солдаты!.. Каменные Сердца!.. — в один голос вскричали Андре и Фрике и бросились на помощь Биллу.

Индейцы — большие мастера внезапной атаки, но, сами застигнутые врасплох, не могут умело сопротивляться. Избиваемые томагавкамиnote 63 и саблями, сиу обратились в бегство.

Друзья подбежали к полковнику, корчившемуся в огне, и в ужасе отпрянули: Кровавый Череп, склонившийся над несчастным, успел содрать с него скальп. Бреванн хотел было свалить индейца прикладом, но тот увернулся от удара и исчез в толпе, размахивая на бегу окровавленным трофеем.

Подоспевший Фрике сбросил с груди полковника горевшие ветки. Ковбой не подавал признаков жизни. Когда его развязали и осмотрели, оказалось, что ожоги несмертельны, задета только кожа. Зато голова была искалечена, и струйки крови стекали на белевшие кости черепа.

Племя сиу было рассеяно. Командир отряда приказал трубить отбой. Полковнику сразу оказали помощь. Путешественники от всей души поблагодарили Жана-Батиста, его сыновей Блеза и Жильбера, а также всех остальных, кто спас их от неминуемой гибели.

Вот что рассказали спасители: недосчитавшись трех человек, они поняли, что те попали в засаду, и, бросив охоту, погнались за похитителями. Но прежде чем напали на след, прошло много времени. К счастью, им встретился по пути отряд федеральной кавалерии, направлявшийся в форт Окайнакен на реке того же названия, впадающей в Колумбию. Узнав от Жана-Батиста, в чем дело, командир решил сделать небольшой крюк и присоединился к мирным индейцам.

В результате сиу потерпели полное поражение.

Спустя три недели путешественники распрощались с краснокожими друзьями и под охраной двух десятков вооруженных воинов двинулись в путь. Впереди ехала груженная провизией фура, где на мягкой подстилке из бизоньих шкур лежал полковник: друзья ухаживали за ним с трогательной заботливостью. Билл благополучно пережил оскальпирование, которое, если жертва не брошена без всякой помощи, не является смертельным — при сдирании скальпа обычно не задеваются жизненно важные органы. Рана на голове ковбоя быстро затягивалась, остался только рубец, явно не красивший американца, и без того неказистого. Ожоги заживали не так быстро, но нет худа без добра: у полковника прекратились застарелые невралгические боли в груди. Нечего и говорить, что он собирался жестоко отомстить за себя.

Вскоре искатели приключений благополучно прибыли в Валлулу и решили вернуться на «Голубую Антилопу», чтобы плыть в Европу прямым путем… Ковбой, привязавшийся к своим молодым друзьям, уговаривал их еще погостить в Америке, поездить по Дальнему Западу, но они отказались, посчитав, что испытали и так немало.

В свою очередь, парижанин посоветовал Биллу изменить образ жизни.

— Право же, полковник, с вами могла случиться беда пострашнее. Угомонитесь и наденьте парик. Как только приеду в Париж, закажу накладные волосы у самого лучшего парикмахера и вышлю вам с первой же почтой. И если вы когда-нибудь встретитесь с Кровавым Черепом, вместо мщения покажите ему это чудо искусства. Он будет потрясен, ручаюсь! Послушайте меня, помиритесь с этим индейцем. Сдирать вам друг с друга больше нечего. Вы теперь квиты!

Note1

Карьер — здесь: самый быстрый галоп лошади.

Note2

Рид Томас Майн (1818 — 1883) — английский писатель, автор авантюрно-приключенческих романов «Оцеола, вождь семиолов», «Всадник без головы», «Смертельный выстрел» и мн. др.

Note3

Купер Джеймс Фенимор (1789 — 1851) — американский писатель, автор цикла романов о героических и трагических событиях колонизации Северной Америки («Пионеры». «Последний из могикан» и мн. др.), приключенческих «морских романов».

Note4

Эмар Гюстав, настоящее имя — Оливье Глу (1818 — 1883) — французский писатель, автор авантюрно-приключенческих романов «Следопыт», «Пираты прерий» и др.

Note5

Кольт Сэмюэл — (1814 — 1862) — американский конструктор и промышленник. В 1835 г. усовершенствовал револьвер, основал фирму стрелкового оружия.

Note6

Вакханалия — здесь: дикий разгул, оргия.

Note7

Прерия — равнинные степные пространства Северной Америки, к западу от реки Миссури.

Note8

Фура — длинная телега для клади.

Note9

Скальп — кожа с волосами, снятая с головы побежденного врага (военный трофей).

Note10

Пионеры — здесь: те, кто первыми пришли и поселились в новой неисследованной стране.

Note11

Галоп — скачкообразное ассимметричное движение лошади.

Note12

Трапперы — охотники на пушного зверя в Северной Америке, пользующиеся западнями.

Note13

Миссионеры — лица, занимающиеся распространением религии среди населения с иным вероисповеданием.

Note14

Клерк — служащий, ведущий делопроизводство.

Note15

Дядюшка Сэм, дядя Сэм — традиционное ироническое название правительства США, а также типичного американца. Основано на совпадении начальных букв uncle Sam (US — аббревиатура слов Соединенные Штаты).

Note16

Салун (американизм) — питейное заведение, пивная.

Note17

Матрона — у древних римлян — почтенная замужняя женщина, мать семейства. Здесь: ироническое название хозяйки.

Note18

Соя — род однолетних трав семейства бобовых, соя культурная (щетинистая) — зерновая, масличная кормовая культура.

Note19

Пастор — протестантский священник.

Note20

Шерман Уильям Текумсе (1820 — 1891) — американский генерал. В гражданскую войну в США — командующий армией северян, которая вышла в тыл южан, что привело к их разгрому. В 1869 — 1883 гг. командующий армией США.

Note21

Кингстон — город в Канаде (провинция Онтарио).

Note22

Волонтер — в некоторых государствах (Великобритания, Франция, Италия, США и др.) — лицо, добровольно поступившее на военную службу; доброволец.

Note23

Конфедерация — здесь: Конфедеративные Штаты Америки в 1861 — 1865 гг. объединение 11 южных штатов США, отделившихся от союза и развязавших Гражданскую войну в США. В феврале 1861 г. представители отделившихся штатов прибыли на конгресс в Монтгомери, выработали конституцию конфедерации и выбрали ее президентом Джефферсона Девиса.

Note24

Криксы, крики — названия, данные в XVII — XVIII вв. европейцами конфедерации индейских мускогских племен (Северная Америка).

Note25

Ирокезы — группа индейских племен Северной Америки (сенека, кайюга, онондага, онеида, могавки, тускарора), в конце XVII — XVIII вв. — союз племен.

Note26

Контингент — совокупность людей, образующих однородную в каком-либо отношении группу.

Note27

Плюмаж — украшение из перьев на головных уборах и конской сбруе.

Note28

Провиант — продовольствие.

Note29

Мокасины — у индейцев Северной Америки — мягкая обувь, сшитая из одного или из трех кусков кожи, без твердой подошвы, украшенная орнаментом.

Note30

Штиблеты — мужские ботинки.

Note31

Снейк — река в США, левый приток реки Колумбия.

Note32

Капрал — чин младшего (унтер-офицерского) состава.

Note33

Кюре — католический приходский священник во Франции, Бельгии и др. странах.

Note34

Метис — потомок от брака между представителями разных человеческих рас.

Note35

Ред-Ривер — река в Северной Америке (бассейн озера Виннипег).

Note36

Сиу, дакота — группа индейских племен в Северной Америке, говорящих на языке сиу.

Note37

Миссури — река в США, правый приток Миссисипи.

Note38

Скалистые горы — горы в системе Кордильер на западе Канады и США.

Note39

Концессия — договор на сдачу государством в эксплуатацию частным предпринимателям промышленных предприятий с правом добычи полезных ископаемых и т.д.; само предприятие, организованное на основе такого договора.

Note40

Речь идет о Конгрессе США — высшем законодательном органе страны.

Note41

Семинолы — племя североамериканских индейцев — коренных жителей Флориды.

Note42

Аборигены — коренные жители страны, какой-либо местности.

Note43

Квебек — город-порт в Канаде, в устье реки Святого Лаврентия.

Note44

Янки — прозвище американцев — уроженцев США.

Note45

Кавалькада — группа всадников, едущих вместе.

Note46

Мериносы — порода тонкорунных овец.

Note47

Мустанг — одичавшая домашняя лошадь. Иноходец — лошадь, которая бегает иноходью (способ бега, при котором одновременно выносятся вперед или обе правые, или обе левые ноги).

Note48

Лассо — аркан со скользящей петлей для ловли животных.

Note49

Федеральные законы — законы Северо-Американских штатов, США.

Note50

Чейенны и аррапагу — индейские племена Северной Америки.

Note51

Война Севера и Юга — Гражданская война в США 1861 — 1865 гг. между буржуазным Севером и рабовладельческим Югом. Победа Севера закрепила господство буржуазии в стране, уничтожила господство плантаторов и рабство, создала условия для ускорения капиталистической индустриализации и освоения западных земель.

Note52

Кайявайсы, команчи, апачи — индейские племена Северной Америки.

Note53

Тромбон — медный духовой музыкальный инструмент низкого регистра; отличается большой силой звука.

Note54

Сальто-мортале, сальто — полный переворот в воздухе человека (спортсмена, артиста) с места, с разбега. Буквально: смертельный прыжок (от ит. salto-mortale).

Note55

Ланцет — небольшой хирургический нож с обоюдоострым лезвием для кровопускания, прививок и т.п.

Note56

Т.е. президента США.

Note57

Амулеты — предметы, которым приписывают способность предохранять людей от болезней, несчастий и т.п. и которые носят на шее.

Note58

Пиастр — итальянское название старинной испанской монеты песо, разменная монета ряда стран.

Note59

Линкольн Авраам (1809 — 1865) — шестнадцатый президент США, один из организаторов Республиканской партии, выступившей против рабства. Убит агентом плантаторов.

Note60

Чубук — здесь: полый деревянный стержень с трубкой для курения.

Note61

Робер-Уден Жан-Эжен (1805 — 1871) — французский фокусник, изобретатель автоматических кукол и приборов.

Note62

Медиум — лицо, обладающее способностью быть посредником между людьми и миром «духов».

Note63

Томагавк — у североамериканских индейцев — ударное метательное оружие: боевая дубинка с каменным навершием на конце или каменный топорик с рукояткой.