Ноздри Анри раздувались от усилий и возбуждения.

— Готов биться об заклад, что они жгли дерево сассафра!

— О, компе! — восторженно воскликнул Ломи. — Ты прав, прав!

— Анри точно сказал, — в один голос подтвердили Эжен и Эдмон, вдыхая маленькими порциями влажный болотный воздух.

— Стоп! — скомандовал Робен.

Никола сбросил пар, лодка замедлила бег и остановилась. Была уже половина пятого пополудни. Следовало подумать и о ночлеге; так что капитан все равно скомандовал бы остановку, если бы ее не ускорил инцидент, столь незначительный на первый взгляд.

Высадку произвели осторожно, с оглядкой. Робен и его сыновья слишком хорошо знали хитрости и уловки обитателей девственного леса, чтобы броситься туда вслепую, наугад.

Шарль свистом подозвал собаку. Умное животное навострило уши, потянулось, зевнуло и громко фыркнуло. Молодой человек легонько приласкал ее, нагнул голову к земле:

— Ищи, Матао, ищи!

Животное медленно двинулось вперед, сделало два или три круга поблизости, минут на пять исчезло из поля зрения и возвратилось стремглав, когда Шарль чуть слышно пощелкал языком.

— Путь свободен, — заявил юноша, — можно отправляться. Ты не возражаешь, отец, чтобы мы с Анри шли впереди?

— Хорошо, дитя мое, но при условии, что Ломи и Башелико будут рядом с вами.

— О, муше, мы тоже пойдем! Мы согласны, да, да! — хором вызвались черные братья.

Четверо молодых людей, с заряженными ружьями в правой руке и с обнаженными мачете — в левой, последовали за собакой, которая без малейших колебаний привела их к костру. Он был расположен в глубине леса и совершенно скрыт за нижними ветвями и корневищами огромного дерева сассафра.

— Браво, Анри! — восхищенно воскликнул Шарль.

— Тсс!..

Матао выказывал признаки беспокойства. Он петлял вокруг дерева и, по всему видно, порывался взять след, который учуял его безошибочный нос.

— Кликни своего пса, — сказал Анри, — и давай исследуем костер.

— Ты угадал все как по нотам, мой дорогой брат. — Шарль не скрывал своего удовольствия. — Лагерь оставили недавно. Горящие угли залили водой, и люди, бывшие здесь только что, имели основание прятаться, раз убежали так быстро.

— Черт подери! Но всего этого слишком мало. Надо знать, кто они, сколько их, в каком направлении двинулись… в этом загвоздка! С нею справиться нелегко.

— Думаешь?

— Ну, я тебя не узнаю, дорогой малыш! Годичное отсутствие так тебя переменило?

— Но ты же, Анри, самый опытный из нас. Все тайны леса для тебя открыты! Ты настоящий дикарь!

— Спасибо за комплимент, месье парижанин!

— Я не то хотел сказать. Ты же знаешь… Кто способен на большое, не всегда способен на малое… А ты можешь и то и другое лучше, чем кто-либо из нас.

— Еще раз — благодарствую… Попробую оправдать столь высокую оценку моим скромным достоинствам. Итак, кто такие наши незнакомцы?.. Нет, каково! Они уничтожили все следы. Глупцы! Разве это им поможет? Тем более что они не все предусмотрели.

— Как это?

— А взгляни-ка на Ломи, спроси у него, на что он показывает пальцем.

Негр и в самом деле, не говоря ни слова, указывал на легкий округлый отпечаток, оставленный на золе каким-то непонятным предметом.

— Что это за штука? — допытывался Шарль.

— Всего-навсего дно оплетенной бутыли, из нее заливали огонь водой.

— Верно! Видны даже рубчики от плетенки!

— Интересно, принадлежит бутыль белым, индейцам или неграм?

— Скоро узнаем. Черт возьми! — радостно воскликнул молодой человек после нескольких минут тщательного осмотра. — Случай помогает как нельзя лучше!

До сих пор Анри не сделал ни одного шага, чтобы ничего не нарушить в рельефе почвы. Не покидая своего места, он схватил ружье за приклад, изогнулся, вытягивая руку как можно дальше, кончиком дула исхитрился подтолкнуть к себе небольшой круглый предмет и поднял его левой рукой.

— Пробка от бутыли! Первоначально в ней было вино. Могу утверждать, что ее раскупоривал белый.

— Откуда ты знаешь?

— Что касается содержимого, то все очень просто, здесь моей заслуги нет: пробка все еще пропитана винными парами.

— Но, — заметил Шарль, — хотя индейцы обожают тафию, они не отказываются и от вина, если представится случай. Поскольку у меня веские основания предполагать, что бутылку взяли из моего багажа, то безрассудно допустить, будто индейцы могли проигнорировать мой великолепный медокnote 400.

— Согласен. Но я не думаю, что в местном быту широко известен штопор. Индейцы довольствуются тем, что проталкивают пробку внутрь бутылки. А вот на этой пробке — след стальной спирали… Погляди-ка сюда, на красном воске виднеется печатка одной из лучших фирм колонии: «Адольф Балли-младший и сыновья».

— Ты прав, Анри, как всегда. Нюх у тебя потрясающий!

— Ба! — скромно отвечал молодой человек. — Всего-то нужно немного методичности и внимания. А вот и еще один… Хм! Никак не ожидал увидеть его здесь. Ей-богу, очень странно! Такие следы оставляет большой муравьед.

Наш старый приятель Мишо давно приучил нас к своим отпечаткам… Ошибка исключена. Вот выступы от передних когтей, подвернутых на подошвах ног.

— А вот и отпечатки задних лап, которые опирались на почву…

— Верно! Но, Шарль, не замечаешь ли ты некоторую странность, может быть, единственную?

— Нет, а что здесь необычного?

— А то, что муравьеды, как и все стопоходящие животные, идут иноходью, то есть одновременно передвигают ноги с одной, потом с другой стороны. А этот почему-то брел шагом, ноги двигались по диагонали, раздельно.

— Значит, ты полагаешь, что этот муравьед…

— Я ничего не полагаю. Просто констатирую аномалию, и это дает мне тем больше пищи для размышлений, что след муравьеда — единственный, который мы обнаружили… Надо бы понаблюдать за этим зверем. Завтра увидим, что думает на этот счет наш новый друг Матао.

При звуке своего имени пес завилял хвостом, а потом пустился вскачь вокруг сассафра. Он примчался через полминуты. Морда измазана чем-то красным, словно он окунул ее в кровь.

— Ты погляди… краска руку!

Пес мотался взад-вперед, призывая Шарля следовать за ним.

Молодой человек отлучился и почти сразу же появился снова, держа в руках сосуд с индейским орнаментом. Тыквенную бутылку, еще хранившую остатки краски руку, разведенной на растительном масле, скорее всего бросил здесь какой-то индеец, совершавший ритуальный туалет.

— Вот видишь, — сказал юноша брату, — это, должно быть, индейцы.

— Находка лишь доказывает, что краснокожие были здесь, но я не менее убежден в присутствии белого. К тому же бутылка мне кажется весьма подозрительной. Ну подумай сам, как это люди, столь заботливо уничтожающие мельчайшие следы своего пребывания, вдруг не заметили пропажи такого предмета… Либо я сильно ошибаюсь, либо эту бутылку специально оставили, чтобы ввести нас в заблуждение, убедить, вроде здесь была только группа краснокожих…

— Раз дело обстоит так, возвращаемся к лодке. На первый случай мы знаем уже достаточно.

Недоумение робинзонов только возрастало от обилия предположений, порожденных последней находкой. Они устроили домашний совет и единогласно решили стать на ночлег на месте, только что покинутом незнакомцами. О том, чтобы провести ночь в шлюпке, нельзя было и думать. Мадам Робен, падая с ног от усталости, нуждалась в нормальном отдыхе. К тому же центральное место в лодке занимал раненый, спавший на подстилке из листьев, а для второй постели места не хватало.

Решили разделить отряд на две части. Робен, его жена, Эдмон, Эжен, Шарль и Ломи останутся на земле, и Матао с ними. Охрану лодки доверили Никола, Анри и Башелико. Они по очереди будут нести вахту и заодно присматривать за Дю Валлоном. Оставленный на свободе бернаш предупредит робинзонов о любом подозрительном движении.

Наметив план действий и распределив роли, восемь мужчин с привычной ловкостью принялись сооружать не одну, а сразу две хижины. Они скрупулезно изучили местность и выбрали самые крепкие деревья, способные противостоять такой катастрофе, которая некогда чуть не стоила жизни Робену и его сыновьям.

К наступлению ночи оба укрытия были готовы. Одно заметное издалека, его воздвигли на месте столь поспешно загашенного костра. Другое, напротив, тщательно замаскировали лианами и зеленой массой ветвей. Легкие хижины находились метрах в сорока друг от друга, и между ними расчистили довольно широкий проход, позволявший из второго укрытия видеть абсолютно все, что происходит в первом. В обоих раскинули гамаки, потом семья в полном сборе поужинала в стоявшей на виду хижине, в центре которой пылал огонь. Его должны были поддерживать всю ночь. Когда пришло время укладываться спать, робинзоны бесшумной волчьей походкой перебрались в другую хижину. Самый изощренный глаз не различил бы ее в ночной темноте даже в трех метрах.

Ломи остался один возле костра, которому умышленно дал погаснуть, а затем, пользуясь темнотой, натолкал веток и листьев в койки, подвешенные к балкам, имитируя спящих там. После чего навалил на тлеющие угли несколько охапок сухих толстых поленьев и присоединился к семье, в беззвучном смехе корча хитрую негритянскую гримасу.

— Все в порядке, Ломи? — Робен понизил голос до шепота, обращаясь к молодому негру.

— Все готово, муше, бонбон… Если злые люди придут в ту хижину, они поймаются на крючок…

— Очень хорошо, дитя мое, теперь ложись спать. Я первый заступаю на дежурство, на один час. Меня сменит Шарль, потом Эдмон, потом Эжен. Ты станешь на пост в предутреннее время.

Крик совы донесся со стороны лодки. Этот сигнал Анри подавал с таким совершенством, что на него нередко откликались и птицы. Крик означал, что на борту все спокойно. Ломи ответил длинной птичьей трелью, затем лагерь погрузился в тишину.

Европейцы с большим трудом привыкают к необычайной протяженности тропических ночей. Это бесконечное и монотонное чередование часов крайне изнурительно. Полная темнота — ни зари, ни сумерек, — и она длится двенадцать часов в сутки, с первого января до тридцать первого декабря! Смертная мука! Тем более что при всегда одинаково высокой температуре жителям тропического региона неведомы ни мягкие осенние вечера, ни свежие летние рассветы умеренной зоны. Так что если утомленный лесным бездорожьем путник за шесть или семь часов крепкого сна восстановит свои силы, то бессонница подстережет его уже в два часа утра и приневолит к слушанию импровизированного концерта, который еженощно закатывают дикие обитатели леса.

Если какой-нибудь добавочный повод — приступ лихорадки, чрезмерная усталость, неотложное дело — присоединяется к обычным волнениям, то ночь в лесу способна привести в отчаяние.

Хотя и давно привыкшие к этой видимой аномалии ночей, по-зимнему долгих и по-летнему знойных, робинзоны, угнетенные неопределенностью нависшей угрозы, испытывали ту смутную тревогу, от которой не может избавиться даже самый закаленный характер. И бессонница терзала их в первую половину ночи; они долго крутились в своих гамаках, прежде чем оказаться в сладких объятиях сна. Наконец усталость и треволнения взяли свое, они мирно заснули к тому моменту, когда очередь нести вахту подоспела для Ломи.

С прямым торсом присевший на корточки негр подпер обеими руками слегка склоненную голову и сторожко вглядывался в темноту. Его поза была очень характерна для людей черной расы. Он не отводил взгляда от светлого пятна очага в центре легкой конструкции соседней хижины, а напряженный слух его пытался различить посторонний звук в тихом шелесте и бормотании ночного леса.

Вахта длилась уже четверть часа, когда Ломи почудилась какая-то тень, медленно выходившая из темной зоны деревьев… Действительно, она выдвинулась к полянке, освещенной отблесками очага. Непонятная тень удлиненной формы остановилась на границе светлого пятна и как будто пыталась заглянуть внутрь хижины. Этот силуэт не мог принадлежать человеку. Он скорее походил на огромное четвероногое, а мелькавшие блики огня придавали ему временами фантастические размеры и очертания.

— Ого! — тихо пробормотал Ломи. — Да кто ж он такой, этот зверь?..

Матао подполз к негру, тихо скалясь и навострив уши, готовый пружиной ринуться вперед.

Человек или животное, но явно одушевленное существо, сделало еще два шага, и бони с удивлением увидел, что оно было увенчано длинным и широким султаном, который странно колыхался и покачивался.

И снова, растянув рот до ушей, бони залился беззвучным смехом. Он осторожно взял ружье, зарядил его, нажимая пальцем на курок, чтобы избежать клацанья пружины, и не спеша приложил к плечу. Дрова вдруг ярко вспыхнули, и негр узнал громадного муравьеда. Судя по всему, животное пребывало в состоянии экстаза. Движения султана имели особое значение. Радостно-возбужденное состояние выражалось этими прихотливыми наклонами огромного хвоста.

— Ну, что ты хочешь, таманду?.. — бормотал бони себе под нос. — В той хижине ты не добудешь муравьев, нет! Если не уберешься тотчас в лес, то я пошлю тебе хорошенькую пулю, и из тебя приготовят отбивную котлету…

Ломи держал муравьеда на прицеле. Он уже собирался выстрелить, когда отчетливо различил человеческую фигуру, стоявшую у дерева, в двух метрах позади животного. Но это видение мелькнуло и тотчас исчезло.

В этот момент со стороны реки, находившейся в тридцати метрах от засады, донесся громкий тревожный лай. Бернаш подавал сигнал. Затем прозвучали два выстрела. Негр больше не раздумывал. Он разрядил ружье в муравьеда, который подпрыгнул на месте, выпрямился во весь рост на задних ногах и растворился в темноте.

Храбрый Матао вырвался вперед и застыл как вкопанный, когда его позвали легким свистом.

Разбуженные выстрелами, робинзоны вскочили одним прыжком, бесшумно вооружились, не произнося ни единого слова, и заняли оборону с восхитительным хладнокровием.

Невдалеке послышался крик, который издает испуганная обезьяна-ревун.

— Это Анри, — шепнул Робен жене. — Успокойся, дитя мое, все обстоит хорошо. В кого ты стрелял, Ломи? — спросил он у негра, который, стараясь не шуметь, перезаряжал свое ружье.

— В чересчур любопытного муравьеда. Он заглядывал в ту хижину, смотрел на койки… Я подумал, что это нехорошо, это не бонбон… И я поймал таманду на мушку.

— Муравьед!.. В такое время, и в таком месте! Да это просто невероятно!

— Муше, вы не знаете, а я видел человека, возле того дерева, да…

— Ты видел человека?

— Да, муше. Я думал, что это таманду, но это не он.

— И мне кажется… Уверен, что твой муравьед совсем не то…

Самая элементарная осторожность повелевала робинзонам не шевелиться и ни за что не покидать хижины. Так они и поступили, и каждый попытался вновь обрести на своем ложе столь резко прерванный сон. Напрасные усилия. Никто и глаз не сомкнул до той самой минуты, когда нежное воркование токкро возвестило, что солнце наконец прогоняет мрак.

Самые высокие макушки деревьев окрашивались в фиолетовые тона, и густая тьма начинала проясняться. Индейская собака заворчала, но тут же стала вилять хвостом.

— Ну как! — воскликнул радостный голос. — Вам тоже сегодня досталось на орехи!

Анри появился так внезапно и так незаметно, что один лишь Матао учуял его приход. Мадам Робен кинулась в объятия сына, который нежно прижал ее к груди.

— Ты не ранен, дитя мое?

— Нет, мама, успокойся! И наши компаньоны живы-здоровы. Вы же слышали мой сигнал?

— Да, мой друг, — ответил инженер. — Но что там у вас приключилось?..

— Ей-богу, решительно не могу разобраться! Я прилег возле месье Дю Валлона и спокойно отдыхал. Обычно при таких обстоятельствах я дремлю одним глазом… Неожиданно и очень громко залаял бернаш, вы должны были его слышать. Я почувствовал, что лодка плывет по течению. Сразу же отмотал в воду канат с железной скобой, которая служит у нас вместо якоря. Крюк зацепился за грунт, и лодка тут же остановилась. Тем временем Никола, очнувшись от сна, заметил какую-то черную тень на воде, скользившую за лодкой. По контуру он принял ее за каймана, выстрелил в него, и земноводное исчезло. Между нами говоря, в этого каймана я не очень-то верю. Скорее всего наше крепление к дереву он перегрыз не зубами, а хорошо отточенным мачете.

— Ты думаешь, что это человек?

— Не сомневаюсь. И наш песик уже сослужил нам хорошую службу!

— Сдается мне, Ломи, что муравьед принадлежит к тому же семейству, что и кайман твоего компе.

Анри взглянул на отца с любопытством:

— Что за муравьед? А вы-то стрельбу открыли по какой мишени?

— Вот я и говорю, что муравьед явился Ломи, как твой кайман — Никола. И если наш друг стрелял со своей обычной снайперской точностью, то муравьед убрался с хорошим куском свинца под шкурой.

— Скоро мы это выясним. Матао нас поведет. — Анри слегка потрепал собаку по холке, приговаривая: — Ищи, Матао, ищи… человека!

Умное животное втянуло носом влажные испарения земли и, не издав ни единого звука, шагом двинулось к хижине, где еще дымилось несколько головешек. Робинзоны обнаружили на почве большое расплывшееся пятно крови и множество мелких красных пятен, направление которых, вполне понятно, совпадало с движением раненого животного. Анри углубился в лес и уже через какие-нибудь четверть часа появился вновь, неся великолепную шкуру муравьеда, выделанную на индейский манер. От этой кожи, запятнанной красным, как и земля, исходил слабый запах свежепролитой крови.

— Держи, Ломи, — сказал юноша другу, — шкура твоя. Там еще под хвостом торчит маленький обломок гибкого бамбука, с его помощью хвост шевелился. Человек, носивший эту шкуру нынешней ночью, насколько я могу судить, сильно ранен в плечо. Если он не мертв, то дела его весьма плохи, так как я нашел следы тех, кто его уносил. Друзья мои, мы еще дешево отделались!

Минут через десять солнце уже сияло вовсю. Волны света струились по деревьям, от них ярко искрилось вдалеке огромное полотно воды.

— Тревога! — прозвучал громкий голос Никола. — Тревога! Лодка на реке!

Робинзоны бросились к берегу. И действительно, метрах в трехстах они увидели большую парусную лодку, медленно плывшую вниз по течению. Рослый индеец, ничуть не скрываясь, управлял шкотомnote 401 паруса. Другой мужчина — белый или только одетый по-европейски — сидел у штурвала.

Паровая машина робинзонов остыла со вчерашнего дня. Анри и Эдмон вооружились веслами и в сопровождении Шарля и Никола бросились вдогонку за утренними путешественниками.

— Дети мои, будьте осторожны! — напутствовал их Робен перед отплытием.

Шарль показал ему небольшой автоматический карабин.

— Там шесть патронов. Это мой пулемет. А вот и броня, — добавил он, поднимая с носовой части легкого суденышка пластину листового железа, служившую передним сиденьем. Юноша изогнул ее дугообразно и укрепил меж бортовых опор в виде щитка.

— Теперь пули нам не страшны! Дружно за весла! Вперед!

Робинзоны довольно скоро поравнялись со второй лодкой, хозяин которой, казалось, никуда особенно и не спешил, спокойно совершая водную прогулку.

— Стой! — крикнул ему Анри, когда голос его уже мог быть услышан. — Стой!

Краснокожий не выпустил из рук шкота и даже не повернул головы.

— Этому парню придется сейчас познакомиться с моими кулаками, — разгневался старший из робинзонов, который не отличался терпеливостью. — Ведь это — одна из лодок Гонде, не правда ли, Шарль?

— Абсолютно убежден!

— …А еще и сам Гонде! — голосом умирающего слабо крикнул человек у штурвала. С трудом приподнявшись, он показал свое лицо, обезображенное кровоподтеками и глубокими ранами.

— Вот это сюрприз! Берем индейца на абордаж! Налегли на весла!

Лодки стукнулись бортами.

Шарль и Анри перепрыгнули одновременно. Краснокожий наконец вышел из состояния невозмутимости. Он медленно распрямился во весь рост и с высоты его, не произнося ни слова, окинул пристальным взглядом обоих братьев. Если этот человек, как говорят на театре, рассчитывал произвести эффект, то замысел его вполне удался.

Вообразите гладкое безбородое лицо зловеще-мрачного вида, отвратительно размалеванное красками руку и генипы. И эта физиономия венчала длинное несуразное туловище, с такой же вызывающей старательностью разрисованное вдоль и поперек киноварью.

А в центре этой поразительно живой экспозиции бросался в глаза очень странный рисунок. На широкой груди гримасничала голова аймары, разинувшей непомерную пасть, а весь живот покрывал огромный цветок victoria regia, воссозданный с поразительной точностью.

— Ах, черт побери! Этот чудак наверняка должен быть одним из наших воришек. Что же касается загадочных эмблем, уже нам знакомых и так сильно нас заинтриговавших, то на сей раз мы их видим на живом объекте, и я был бы совсем не прочь получить от этого типа необходимые разъяснения! Пора бы отыскать ключ к загадке!

Анри тяжело опустил руку на плечо мужчины и сказал ему по-креольски:

— Мой мальчик, нам с вами нужно кой о чем потолковать. Следуйте за нами на берег, а там уж решим, как с вами поступить.

Индеец и бровью не повел. Его большой рот с длинными зубами приоткрылся, и двое молодых людей — озадаченные, изумленные, растерянные — услышали невообразимую фразу, произнесенную на ломаном французском со смехотворной напыщенностью:

— Я есть английский подданный… Я приказываю вам дать мне возможность продолжать навигацию!..