ГЛАВА 6

Все еще находясь в приятном плену цивилизованной жизни, храня воспоминание о комфорте и безопасности, Шарль и Никола внезапно очутились в условиях первобытного мира. Старая гвианская фея, не признавая их больше за своих родственников, как будто развлекалась, расставляя на каждом шагу ловушки и препятствия. Ее ворчливая угрюмость подготовила пришельцам, как говорят в театре, драматический выход.

Но молодых людей не изнежили удобства и роскошь большого города, который, впрочем, ослабляет только слабых, а натурам самобытным и сильным дает лишь новый заряд. К тому же оба они были парижанами, а парижанин — это сгусток нервной энергии, неколебимой стойкости, это человек, готовый к любой борьбе. И для этого вовсе не обязательно родиться между предместьем Тампль и улицей Рошуар или же быть вписанным в реестры гражданского состояния мэрии Пантеон.

Если Париж является неоспоримым центром, определяющим жизнь целой Франции, тем сердцем, которое заставляет ритмично пульсировать весь могучий организм нашей милой родины, то несметное количество французов вправе называть себя парижанами. Подобно красным кровяным тельцамnote 364, они несут в самые удаленные уголки тела нерушимые принципы мысли и действия. Красные кровяные тельца распространены по всему организму. Парижане циркулируют повсюду. Они есть в Сен-Дени, их встречаешь в Нью-Йорке и в Шанхае. Вполне возможно, что настойчивые наблюдатели обнаружили бы их и в городе Питивье, который вместе с Ферте-су-Жуар мог бы торжественно именоваться беотийским полисомnote 365.

Итак, два наших гвианских парижанина вдруг оказались лицом к лицу с многочисленными опасностями, из которых одна выглядела смертельной. Они немедленно и самым естественным образом превратились вновь в бесстрашных робинзонов.

— Ну и что! — беззаботно провозгласил Шарль. — Видали мы кое-что и похлеще!

— Это уж точно, — подтвердил Никола, который в подобной обстановке не мог придерживаться иного мнения. — Эй! Да ты что делаешь?

— Переодеваюсь поудобнее! Никто не знает, что может случиться. Бери с меня пример! Видишь ли, мои изящные обмотки и роскошные туфли из желтой кожи в один прекрасный момент способны помешать удержаться на воде! И к черту мою охотничью амуницию! Погуляем босиком, мои подошвы еще не отвыкли от прежней жизни: помесь белого с четвероруким!

— Хорошая идея, — согласился Никола, немедленно разуваясь.

— Отлично! Вода поднимается не очень быстро, мы успеем завершить свой туалет или, вернее, избавиться от него… Ты замечал когда-нибудь, что брюки — в высшей степени неудобная одежда?..

— Неужели ты собираешься…

— Нет-нет, успокойся! Я не заставлю краснеть тропических дриад!note 366 Но две матерчатые трубки, замкнувшие мои ноги, дьявольски меня стесняют! Я обрежу их повыше колена и превращу свои «неподражаемые» в чудесные пляжные трусики.

— Браво! И я тоже…

— Как тебе угодно… Вот мачете — незаменимый спутник. Пускай он остается в ножнах, привешенных к поясу. Ай!.. Мой револьвер. Сохранился ли еще воск в нашем разоренном домике? Есть! Отлично!

— Да на что тебе воск?

— Ну скажи мне, ты еще гвианский робинзон или уже не робинзон? Этот персонаж привык одолевать любые препятствия, противопоставляя им меры предосторожности, самые простые, даже совсем пустячные на первый взгляд!

— Но… Если…

— Смотри, что я делаю, и выполняй вслед за мной то же самое. Ты согласен, что в нашем положении револьверы должны быть всегда наготове?

— Просто необходимо…

— А как ты этого добьешься, если в облике тритонаnote 367 будешь барахтаться в мутной воде? Гляди, как устрашающе поднимается ее уровень…

— Черт подери, я не понимаю, как…

— То-то и оно… Мои знания не слишком обширны, но мне известно, как следует поступать в таких случаях. Беру немного воска и быстро его разминаю, пока не станет совсем мягким, затем покрываю тонким слоем все пять патронов своего кольта — он у меня только пятизарядный, но стреляет безошибочно… Эта пленочка воска не подпустит воду к пороху и капсюлю, предупредит осечку. Так что мой «Сэмюэл Кольт» заговорит в нужный момент, без хрипа и кашля… И я уверен в своем оружии, а это кое-что значит…

К восхищению Никола примешивалось изумление при виде этих безмятежно-хладнокровных приготовлений — в такой-то момент! Да еще при этом весело шутит…

— Ей-богу, ты меня удивляешь! И где ты все это узнал?

— А разве я не твой достойный ученик? Ты преподал мне немного теории, а я применю ее к месту и в нужную минуту… Но хватит болтать! Ты готов? Вода прибывает безостановочно. Еще четверть часа, и мы попадем на закуску к пирайям…

— Черт возьми! А наш раненый?

— Я не забыл, и мы прежде всего позаботимся о его спасении.

— Но как?

— А вот так. У меня крепкие кисти, и мне неведомо головокружение. Хижина стоит у подножия громадной оливы. Ее нижние ветки в пяти метрах над землей, не меньше. Вода никогда не поднимется на такую высоту. Я взберусь наверх. Устроившись там, сброшу якорный канат, а ты прицепишь к нему концы от гамака. Я все это подниму, и вот уже наш раненый болтается, словно люстра, между небом и водой. Но давай торопиться, смотри, какое море вокруг! Бедняга не выберется вплавь…

Вода уже доходила Шарлю почти до колен. Он взял молоток и несколько железных скоб, предназначенных для стенок промывочных желобов. Первую скобу молодой человек вбил в полутора метрах над землей, подтянулся на ней на мощных руках, являя чудеса ловкости и балансирования, Шарль сумел удержаться на первой «ступеньке», всаженной в гигантское дерево, достигавшее не менее трех метров в диаметре. Затем юноша вбил вторую скобу и выполнил предыдущий маневр. Повторив операцию несколько раз, он вскоре оседлал самую толстую ветвь, простиравшуюся как раз над хижиной.

— Ну-ка, подавай мне раненого! Скорее! А затем присоединяйся ко мне, мы тут вполне удобно устроимся!

При всем изяществе своей фигуры Шарль был крепким и мускулистым, как борец. Злополучный директор, неподвижно лежавший в гамаке, вскоре раскачивался в могучих руках своего спасителя, словно канарейка в подвешенной на дерево клетке.

— Порядок! Все отлично! Теперь забирайся ко мне, через несколько минут на суше станет не очень уютно!

Никола не заставил себя ждать. Он вытащил документы из карманов куртки своего компаньона, заботливо свернул их трубочкой, прикрепил к поясу компас и стал с трудом взбираться на дерево.

— Ой, какой копуша… Поторопись, поторопись! — нетерпеливо кричал молодой человек.

— Сейчас, сейчас… Ты ведь не хочешь, чтобы погибли наши планы, наши права на собственность и все эти «папирас» департамента внутренних дел…

— Ох, черт! Ты прав, компе…note 368 А ну-ка… Оп! Давай сюда… Ну, наконец-то… А наш раненый неплохо устроен. Дышит потихоньку. Его состояние как будто не ухудшилось. Ну, располагайся поудобней… Будем ждать, как развернутся события. Что ты обо всем этом думаешь?

— Ничего определенного, — наморщив лоб, ответил парижанин. — Все произошло так быстро и неожиданно, что не было времени поразмыслить.

— Но все же, твои догадки?

— Увы! Почти никаких…

— Признайся лучше, что ничего не понимаешь.

— Верно. Ничего. А ты?

— Да и я. Однако этот умирающий, которого кто-то положил под цветком виктории, увенчанным головой аймары… Наводит на какие-то мысли. Я допускаю, что пожар мог возникнуть из-за небрежности пьяницы… Но наводнение, направленное в точно назначенный пункт, и не для того, чтобы гасить пламя, да еще после сильного взрыва… вот что кажется подозрительным. Откуда оно взялось?

— Я думал об этом. В гвианских лесах, по-моему, не могут скрываться таинственные существа, по своей прихоти насылающие воды и гром.

— Если только эти воды и гром не явились от минного заряда, подложенного под скалистую перемычку, что образует естественную плотину, водораздел между двумя бассейнами…

— Стоп! Стоп! Твоя идея не так плоха…

— Это просто предположение. Поскольку я не верю в колдовство, то стараюсь мыслить в естественном направлении.

— Возможно, ты прав. Но как это произошло?.. А главное — с какой целью?

— Как? Пока не знаю. Что касается мотива, то он наверняка связан с попыткой убийства, жертвой которой стал этот человек. Наводнение, как мне кажется, вызвано желанием завершить в определенный момент начатое пожаром. Разве мы когда-то не использовали в целях обороны средство еще более ужасное и не менее загадочное? Целая армия змей — это тебе не оловянные солдатики…

— Как бы там ни было, а катастрофа полная. Золотой прииск превратился в кладбище. Только подумать, что все рабочие погибли… Неужели мы одни уцелели в этой передряге, а наши люди расстались с жизнью?..

— Я мало их знаю, но кажутся они довольно шустрыми и сметливыми, надеюсь, что им удалось как-то выскользнуть. Ну, а мы с тобой попали в хороший переплет… «Хороший переплет» — это для красного словца, из жаргона большого города… Что же касается реального «переплета», то я вижу только эту мерзкую серую массу, которая плещется под ногами, да еще ночь скоро накроет нас непроницаемой пеленой…

— А если нам попробовать посигналить? Быть может, кто-нибудь из рабочих спасся, как и мы, на деревьях?..

— Хорошо бы…

Молодой человек поднес пальцы ко рту и, используя знакомый охотникам прием, издал долгий и пронзительный свист.

Прерывистый ответный свист донесся издали, из-под раскидистых деревьев, чья темная масса уже понемногу смешивалась с ночной мглой.

— Мы не одни, — сказал Шарль своему спутнику, понизив голос. — Но больше не надо свистеть. Кто знает, друзья там или враги…

Кто-то подавал встречный сигнал, то долгий, то короткий, причем всякий раз из новых точек, как будто он исходил от людей, объезжавших на лодке залитую водой поверхность.

Двое европейцев притаились под листьями, стараясь не шевелиться. Все утонуло в ночном мраке. Свист по-прежнему раздавался время от времени, звучал он мягко, вкрадчиво. Потом резко и громко залаяла собака. Раненый издал слабый стон.

— Тихо! Тихо! — прошептал Шарль. — Ни слова, или мы погибли.

Затем он добавил, обращаясь к своему спутнику:

— Эти люди явно не с прииска. Либо сильно ошибаюсь, либо нам скоро откроется тайна, окружающая нас. В любом случае, будь начеку!

— Есть! — тихим, как дыхание, шепотом ответил Никола, стиснув рукоятку мачете.

Четверть часа прошло словно четверть века. Только те, у кого неведомая опасность среди необъятного дикого простора заставляла бешено биться сердце, смогут понять эту бесконечную тоскливую тревогу.

Затем послышались легкие всплески, как будто от весел. Собака, наверняка вышколенная надлежащим образом, больше не лаяла, но из глотки у нее вырывалось сдавленное, прерывистое повизгивание, свойственное животным ее породы, когда они нападают на след. Этот скулеж ищейки становился все более различимым и вдруг внезапно прекратился под деревом, послужившим укрытием для двух друзей и раненого.

Шарль и Никола, чьи глаза уже освоились с темнотой, заметили смутное черное пятно на более светлом фоне воды. Пятно медленно перемещалось без малейшего шума и удлиненной формой напоминало пирогу. Собака слабо скулила, будто чья-то рука крепко сжимала ей морду.

Ствол оливы, сплетенный из твердых и сухих волокон, чутким резонансом ответил на весьма слабый толчок, от основания до самой макушки — настолько велика звукопроводимость этого удивительного дерева. Толчок мог последовать только от носа пироги, уткнувшейся в ствол. Догадка друзей тотчас же подтвердилась, ибо вслед за толчком до их ушей донесся тихий неразборчивый голос.

Шарль зарядил свой револьвер, придерживая спусковой крючок, чтобы не производить шума. Его нью-кольт представлял собой великолепное орудие с коротким стволом очень крупного калибра. Несмотря на небольшие размеры, этот револьвер отличался высокой точностью, огромной убойной силой. Чтобы максимально обезопасить обращение с пистолетом, изобретатель снабдил его тремя стопорными вырезами. Шарль, не очень привыкший к этому, поленился долго нажимать спусковой крючок при заряжении, и третий вырез издал характерный щелчок.

Пирога медленно отошла, описала полный круг с оливою в центре и вернулась к исходному пункту. Сидевшие в лодке на сей раз хранили молчание и минут десять занимались какой-то загадочной работой. Тонкая кора растительного гиганта тихо трепетала, ее вроде бы чем-то прокалывали, скребли, но друзья не могли угадать точной причины еле слышного шума.

Шарль, не решаясь изложить свои мысли товарищу из-за конспирации, готов был допустить, что странные визитеры мостят подрывную шашку к подножию дерева или же — кто знает?.. — обкладывают ствол полотняной трубкой с динамитом. Сильный взрыв, предшествовавший наводнению, делал эту гипотезу не такой уж беспочвенной.

К счастью, она не оправдалась. Таинственную работу у основания дерева завершили, и, к великому изумлению двух белых, громкий и звучный голос с весьма заметным горловым акцентом раздался вдруг над водой.

Два хриплых крика «Ренга!.. Ренга!..» прозвучали один за другим, затем последовала длинная фраза на неизвестном языке, похожая на заклинание. Вслед за этим несколько голосов опять прокричали дважды: «Ренга!.. Ренга!..» И пирога медленно удалилась с тем же легким плеском, который знаменовал ее приближение.

Шарль разрядил пистолет и первым нарушил молчание.

— Право же, мой дорогой Никола, мы с тобой плаваем в сплошном загадочном тумане… Я-то думал, что хорошо знаю все секреты леса, но, видно, он сильно изменился за время нашего отсутствия…

— И в самом деле, какого черта надо было этим паломникам со своим «Ренга»!.. Никогда не слыхал такого словечка. А это странное бормотание, еще более непонятное, чем натуральный овернский диалект…

— Хоть бы месяц выкатился из-за туч, а то лишь рожки показывает… Посветил бы на этих жрецов уж не знаю какого божества…

— Ты бы мог тогда послать им в подарок одиннадцатимиллиметровую пулю, или, по крайней мере, продырявить им пирогу, или выбить кому-то глаз… Возможно, нам бы стало яснее, что следует предпринять…

— Ну да, и нас бы нашпиговали стрелами…

— В такую-то ночь?.. Вряд ли… Опасности никакой.

— Подведем итоги: они не причинили нам никакого вреда. И было бы свинством с нашей стороны проявлять враждебность к людям, пускай немного сумасбродным, но безобидным, по крайней мере пока мы не получим более полной информации…

И в этот момент диалог был прерван новым плеском воды. Только теперь не тихим, а мощным, как будто его производила лодка с четырьмя гребцами, которые махали веслами что есть силы. Долетал еще звук ускоренного дыхания, похожий на хрип загнанного коня. На беду, луна вновь спряталась за тучу, однако не сразу, и молодой человек успел заметить темное пятно, которое быстро приближалось к месту, несколько минут назад покинутому пирогой.

Дыхание становилось более возбужденным и хриплым, оно сопровождалось быстрыми всплесками воды. Это походило на шум, который производит человек, плывущий саженками, а еще больше — на шум от плавников китообразного. Этот человек или животное — существо неопределенное и почти невидимое — остановилось у подножия дерева, засопело с тем прерывистым отфыркиванием, которое знакомо каждому пловцу, и шумно зашлепало по воде.

— Черт подери! — ругнулся выведенный из равновесия Шарль. — Хотел бы я знать, что там такое… Кто идет? — заорал он во всю глотку. — Кто идет?..

Молчание.

— Последний раз… Кто идет? Или я стреляю!

Отфыркивание и сопение возобновилось с удвоенной силой. Теряя всякое терпение, возбужденный Шарль кое-как прицелился и нажал на спусковой крючок.

В патронах револьвера нью-кольт весьма значительный заряд пороха, необходимый для убойной силы пули и для поддержания точной траектории ее полета. Так что выстрел прокатился громом, отразившись далеким эхом под ветвями и над водой. Сопровождавшая его вспышка была ослепительной.

Раздался ужасающий вопль. Один из тех непостижимых криков, которые заглушают великую симфонию ночи сильнее великого оркестра под управлением тропической Эвтерпы…note 369 Изумленные, встревоженные, робинзоны впервые слышали подобный крик.

Загадочный посетитель сделал резкое движение и погрузился в глубину вод, которые брызнули фонтаном от его падения.

— Я попал, — ликующим тоном заявил Шарль, вталкивая патрон в цилиндр пистолета. — Клянусь честью, тем хуже для него! Слишком надоела эта песенка!

— Что правда, то правда, — подхватил Никола. — И долго будет продолжаться подобная история?.. Слышишь — там какие-то крики, вон в той стороне, ближе к заливу…

— Да-да, верно… Но что это? Или мне померещилось? По-моему, я вижу огоньки.

— Клянусь Богом, я тоже вижу! По крайней мере, новые пришельцы не прячутся! Они могут быть только друзьями!

— Что со мной?! Горячечный бред? Или я спятил… Никола! Ну да! Я слышу свое имя… Меня зовут, кличут… И твое имя тоже прокричали… Никакого сомнения! О Боже! Неужто правда…

— Шарль! Никола! — взывали голоса, с каждым разом все громче и ближе. — Шарль!.. Никола!.. Где вы?..

— Мой отец! Братья! — ошеломленно воскликнул юноша.

— Месье Робен!.. Милые дети!.. — срывающимся от волнения и радости голосом закричал парижанин. — Мы здесь… Мы здесь!..

— Где же вы?!

— Отец! Ко мне, отец!.. — повторял Шарль, вторично стреляя из пистолета.

Громкий звук и яркая вспышка помогли робинзонам, которые гребли что есть мочи, не переводя дыхания, точнее определить направление.

Лучше других освещенный, инженер выделялся в центре дымного светового круга, образованного восковым факелом, бросавшим отблеск и на лоснящийся торс Ломи, стоявшего на носу лодки.

Подплыв под самое дерево, он поднял глаза, разглядел наконец двух людей, сидевших на ветке, а возле них — гамак с безжизненно распростертым, горящим в лихорадке телом несчастного директора прииска.

— Отец!.. Отец!.. Мы здесь! А где мама?..

— Шарль!.. Дитя мое! Мой дорогой мальчик! — срывающимся от волнения голосом воскликнула мадам Робен, чья лодка подошла в этот момент к дереву. — Скажи, ты не ранен?!

— Все в порядке!.. Все в полном порядке, мама! Главное, что мы теперь вместе!

— Шарль, Шарль! — радостно твердили братья. — Неужели это ты?..

— Ну конечно, собственной персоной! Ах, милые мои друзья… И Никола здесь! И еще целый сундук приключений, доложу я вам, от бульвара Монмартр до этой оливы, на которой мы сейчас обитаем!

— Вы можете сами спуститься? — спросил Анри.

— Конечно, здесь лесенка! Но действуем по порядку. Особенно следите в оба, когда я стану эвакуировать госпиталь!

— У вас раненые?

— Один раненый, которого вы можете заметить снизу. Он в гамаке.

— Эй, Ломи, что с тобой, дитя мое? — обратился Робен к негру, не отвечая своему сыну.

Чернокожий атлет с расширенными от ужаса глазами и разинутым ртом не в состоянии был вымолвить ни слова. Его негнущийся палец указывал вождю робинзонов на странную эмблему, которая нам уже известна: голова аймары и цветок виктории, прикрепленные к стволу дерева.

— Что это, Ломи?

— О! — Бони задыхался от возбуждения. — О муше!.. Этот зверь там… Это знак Водяной Матушки… Теперь я умру…

— Да ты свихнулся, мой мальчик, со своей Водяной Матушкой.

— О хозяин! Водяная Матушка убивает всякого, кто увидит ее знак…

— Да ну же, успокойся, ты говоришь чепуху… Лучше помоги мне принять этого человека, вот он спускается в гамаке, и надо его поудобней устроить в лодке.

Ломи, весь дрожа, повиновался, и едва месье Дю Валлона уложили на подстилку из листьев, которые служили прежде прикрытием от палящего солнца, как Шарль и Никола, соскочив со своего воздушного поста с ловкостью и быстротой двух обезьян, кинулись душить в объятиях всех своих родных.

Молодой человек слышал восклицание своего приятеля бони. Он поднял голову и увидел на высоте человеческого роста два предмета, точно такие, какие они с Никола обнаружили над раненым месье Дю Валлоном.

— Ты говоришь, что это дело рук Водяной Матушки. Ну ладно! Хорошенькую же она работу проделала, твоя гвианская наядаnote 370, если довела нашего раненого до такого состояния да еще напустила на золотой прииск я уж не знаю сколько миллионов гектолитровnote 371 воды! К счастью, паводок начинает опадать. Мы должны, отец, если ты согласен, разыскать наших людей. Надеюсь найти их где-нибудь на ветках, как стайку носух, в ожидании спада воды. Мне бы еще очень хотелось снова прижать к груди любимое ружье «чокбор», бесподобное оружие, я привез для каждого из вас по экземпляру…

Было бы неосторожностью продолжать плавание в ночной темноте, по тонкому слою воды, который ощетинился многочисленными препятствиями. Ведь повсюду торчали вешками пеньки, едва видимые даже днем, а уж кромешный мрак делал встречи с ними особенно опасными. К тому же первая пирога, загруженная до предела благодаря трем новым пассажирам, пошла бы ко дну от легкого толчка.

Поэтому лодки прикрепили к дереву длинными лианами для того, чтобы они могли опускаться вместе с понижением уровня воды.

Ночь минула без осложнений, а полные юмора рассказы Шарля о своей поездке в Европу даже сняли общую усталость и разрядили напряженную атмосферу. Едва забрезжил утренний свет, как Шарль с превеликим наслаждением раскопал драгоценное ружье, погребенное под слоем ила. Оно действительно ничуть не пострадало, настолько совершенной была его конструкция, о которой позаботился многоопытный фабрикант, знаменитый Гинар. Ствол, затвор и все прочие металлические части Шарль тщательно протер жиром носухи, лучшим средством против ржавчины, и вскоре уже смог продемонстрировать восхищенным братьям достоинства современного изделия стрелковой техники.

Между тем шестеро мужчин, оставленных на произвол судьбы с момента обнаружения месье Дю Валлона, подали сигнал о своем местонахождении криками и выстрелами. Бедняги были ни живы ни мертвы. Только появление белых смогло вывести их из оцепенения. Они нашли спасение на деревьях, потеряли при этом часть провианта, однако сохранили багаж. Ущерб оказался незначительным. Наконец наступила торжественная минута, когда робинзоны заняли места на борту великолепной паровой лодки, которую нашли на том же месте, где пришвартовали накануне. Никогда еще суденышко не видело подобного экипажа.

В то время, как начинавшего приходить в себя раненого устраивали на корме под тентом, инженер с видом знатока изучал конструкцию вертикальной паровой машины с большой печью, позволявшей также топить дровами. Робен поиграл с маленьким усовершенствованным регулятором, благодаря которому можно было молниеносно сбрасывать пар, и полюбовался ловко вмонтированной аппаратурой, предназначенной для смазки этого металлического организма, такого простого и мощного. Инженер был поистине ошеломлен техническим прогрессом за минувшие двадцать лет.

Дрова заготовили за несколько минут, котел нагрели, давление быстро поднялось, и вот уже клапаны окутались белыми облачками пара. Пироги, в которых разместились шестеро сопровождающих, лодка должна была тянуть на буксире. Анри с детской радостью ухватился за руль, а Шарль и Никола следили за работой двигателя.

— Отец, — с улыбкой сказал юноша, — Анри у нас рулевой, Никола и я — по очереди кочегар и механик. А ты будешь капитаном! Согласен?..

— Но, дитя мое, должен тебе признаться, что в данный момент мне весьма недостает технических знаний… Быть может, попозже я и не откажусь.

— Если ты не примешь звания капитана, то я предупреждаю: хочешь ты или нет, а мы будем именовать тебя адмиралом!

— Ну, это слишком много чести… Даже страшно становится, — улыбаясь, отвечал счастливый отец. — Что делать — я сдаюсь и принимаю командование, которое ты мне столь любезно предлагаешь, мой милый маленький судовладелец!

— Отлично! Капитан, судно к отплытию готово!

— В таком случае — полный вперед!

Привыкшие к этой команде Ломи и Башелико опустили весла в воду и приготовились рвануть с места. Славные ребята, вполне естественно, не имели никакого представления о гребном винте. Они напрягли свои мощные мускулы и безуспешно попытались сдвинуть тяжело груженную лодку, когда вдруг машинный свисток два или три раза пронзительно просигналил.

Потрясение было столь велико, что негры бросили весла и совершенно окаменели, с разинутыми ртами и округлившимися глазами, растопырив руки, не в силах вымолвить ни слова. Их объял настоящий ужас, когда от загудевшего винта пролегла борозда белой пены, а паровик, прыгая по волнам, повлек за собой пироги с головокружительной скоростью.