ГЛАВА IV

Едва успел Сорви-голова вернуться, как капитан Шампобер сообщает ему о происшедшем. Он внимательно слушает и говорит:

— Русские ответили часовому по-французски?

— Да!

— Назвали себя зуавами и сказали пароль?

— Да.

— Следовательно, они знают о существовании адского патруля и знали о нашей экспедиции! Господин капитан, дозвольте мне взглянуть на труп убитого вами русского офицера.

Шампобер указывает ему в угол, где на носилках лежит темная масса. Сорви-голова берет фонарь, просит артиллериста посветить, подходит к трупу и расстегивает запачканный кровью мундир.

— Сорви-голова! Что ты делаешь? — кричит капитан укоризненным тоном.

— Мертвый неприятель! Ты такой великодушный!

— Капитан! Я начальник разведчиков, и чувствительность не входит в мои обязанности! Этот человек ворвался сюда благодаря предательству. Мы потеряли людей и пушки. Мне кажется, что эта позорная тайна — в его кармане. Мой долг — обыскать его, и я обыщу со спокойной совестью!

Болтая, Сорви-голова обшаривает карманы мертвеца, находит сначала пакет с письмами на имя графа Соинова и записную книжку.

— Не то! — решает зуав, засовывая книжку обратно в карман. Во внутреннем кармане его пальцы нащупывают бумагу. Сорви-голова вынимает большой конверт с подвижной печатью, обыкновенно употребляемый французским главным штабом, на лицевой стороне которого написано: «Экспедиционный корпус Крыма. Главный штаб».

— Разве я не прав? — говорит Сорви-голова, вскрывая конверт.

— Я-то совершенный дурак! — восклицает капитан. Зуав вынимает из конверта оттиски плана размещения первой, третьей, пятой и седьмой батарей с подробным указанием количества орудий и орудийной прислуги.

— Я думаю, вас это заинтересует! — говорит Сорви-голова, протягивая капитану бумагу. Он находит еще рисунки, чертежи и кричит:

— Вот и обо мне есть… Почитаем!

«Адский патруль, состоящий из лучших солдат, работает отлично. Невозможно что-либо предусмотреть в данном случае. Командующий патрулем зуав, Жан Бургейль, по прозвищу Сорви-голова, интеллигентный, смелый, выносливый солдат»…

— Очень благодарен! — вставляет Сорви-голова.

«Его нельзя купить»…

— Да, я не продаюсь ни за какие деньги!

«Необходимо уничтожить его!» — продолжает читать Сорви-голова и добавляет:

— Это мы еще увидим, потому что Сорви-голова присутствует здесь, смотрит во все глаза и готов защищаться. Что вы скажете об этом, господин капитан?

— Я поражен!

— Я — тоже! Ночь сюрпризов! В огороженном кладбище исчезли, словно провалились, пятьдесят человек!

— Все это очень странно!

— Я думаю, что при некотором уме и смелости можно раскрыть эту тайну!

— Это будет важной услугой французской армии!

— Завтра же я попытаюсь, пойду один ночью и узнаю!

— Могу я помочь чем-нибудь?

— Будьте добры, господин капитан, достаньте мне список всех атташе при главном штабе… Эта измена — дело рук человека очень осведомленного благодаря роду его службы!

— А сейчас?

— Сейчас… я попрошу вас дать мне уголок, где бы я мог выспаться!

— У меня две охапки соломы и покрывало. Предлагаю вам это от чистого сердца.

— Принимаю с благодарностью!

День проходит спокойно. Вечером большое разочарование для стрелков. Адский патруль свободен. Начальник его отправился один неизвестно куда. Он выкрасил в черный цвет ствол карабина и штык, заботливо собрал свой меток и молчит, отказываясь сказать, куда идет, даже своим лучшим друзьям. В восемь часов вечера он смело идет в темноту, к русским, через двадцать пять минут достигает кладбища, находит дверь незапертой и входит.

— Значит, сюда кто-то входил, — решает Сорви-голова, — мне остается только открыть глаза и уши!

Он находит защищенное от ветра место, снимает мешок, кладет его на землю, накидывает на себя плащ с капюшоном, берет в руку карабин и вооружается терпением.

Уединение кладбища, шум ветра в решетках и памятниках, шорох кипарисов, угрожающая опасность, таинственность — все это, наверное, произвело бы тяжелое впечатление на самого спокойного человека. Но Сорви-голова — образцовый солдат, один из тех, у кого чувство долга берет верх над слабостью, осторожностью и страхом. Он выжидает спокойно и уверенно.

Проходит час. Он развлекается, считая удары городских часов и следя издали за полетом бомб.

Вдруг над Севастополем взлетает ракета, оставляет за собой светящийся след и лопается, разбрасывая во все стороны искры голубого цвета.

— Это — сигнал! — заключает Сорви-голова.

Через тридцать секунд появляется новая ракета, разбрасывающая искры белого цвета.

Наконец, спустя тридцать секунд — третья ракета, прорезающая темноту ночи. Она лопается, оставляя после себя снопы искр красного цвета.

— Странно, — думает зуав, — голубой, белый и красный. Французские цвета. Для кого же этот сигнал? Не назначается ли он для изменника, продающего кровь своих братьев, славу Франции? Надо узнать, выследить и наказать его за бесчестие!

Сорви-голова, скорчившись на своем мешке, терпеливо ждет. Время идет. Десять часов, одиннадцать… никого и ничего.

Вдруг тонкий слух зуава ловит тихий шорох, заглушенные шаги… Он задерживает дыхание и ждет. Глаза его, привыкшие к темноте, различают какую-то тень, которая входит, останавливается, прислушивается и тихо идет по аллее кладбища. Незнакомец закутан в широкую русскую шинель. Сорви-голова оставляет свой мешок и карабин и, надеясь на свою атлетическую силу, следует по пятам за таинственным посетителем. Шаг за шагом, с ловкостью кошки, он двигается вперед. Они проходят около двухсот метров и приближаются к белому строению, окруженному кипарисами. Это русская часовня.

Слышится легкий свист, и незнакомец останавливается перед часовней, где его ждут.

Я не напрасно потеряю время, — говорит про себя Сорви-голова, — узнаю что-нибудь интересное!

Начинается быстрый разговор по-французски.

Зуав прячется за кипарисы, закрывается их ветвями и слушает.

Он узнает голос женщины, звонкий, металлического тембра, и вздрагивает.

— Дама в черном! — бормочет он. Ее слова явственно доносятся до него, и Жан холодеет от ярости.

— Да, мой милый, ваши сведения превосходны… — говорит княгиня, — они были очень полезны для нас… К несчастью, бумага осталась в кармане убитого графа Соинова!

Незнакомец глухо вскрикивает.

— Но тогда… это будет официально доказано… и я рискую, что меня расстреляют!

— Ну, полно, ободритесь… никто и не подозревает вас, никакой опасности! Продолжайте работать ради спасения святой Руси…

— Что же вам угодно еще?

— Прежде всего вознаградить вас за ваши услуги… вот золото… прекрасное французское золото! Тут двести луидоров… маленькое состояние.

Звон золота доказал зуаву, что деньги перешли в руки изменника.

— Негодяй! — шепчет Сорви-голова, сжимая кулаки.

— Вы спрашиваете, что мне угодно? Слушайте! Я хочу, чтобы вы отдали мне связанным по рукам и ногам этого демона, который стоит один всех ваших полков! Я хочу завладеть этим разбойником — Сорви-головой!

Зуаву очень хочется прыгнуть к ним и крикнуть, что он здесь, но он сдерживается изо всех сил, остается неподвижным, заинтригованный разговором, желая знать, что будет дальше.

— То, чего вы требуете, — невозможно! — отвечает незнакомец.

— Даже если я заплачу очень дорого?

— Не все можно купить золотом!

— Я хочу этого, хотя бы мне пришлось истратить миллион!

Сорви-голова, единственный зритель драмы, разыгравшейся на кладбище, слушает.

— Мне знаком этот мужской голос, — шепчет он, — где я его слышал?

— Ненависть может совершить даже невозможное, — продолжает негодяй,

— надо попытаться!

— Вы ненавидите его?

— Да, всей душой, и месть, которую я готовлю ему, будет для Сорви-головы хуже смерти… слышите, сударыня, хуже смерти!

— Например?

— Бесчестие… разжалование… стыд и потом казнь, заслуженная изменником!

— Отлично! Когда вы рассчитываете выполнить этот план?

— Я уже начал… посеял клевету, она растет быстро, как дурная трава… и буду продолжать в том же духе!

— Я не понимаю!

— Будьте добры войти в часовню… я покажу вам… мою находку!

Зуав слышит, что дверь часовни заперлась за ними.

— Откуда появилась эта проклятая дама? — раздумывает он. — Словно призрак из могилы! Нужно все это выяснить. Не останутся же они целый век в часовне. Подождем!

Зуав продолжает лежать под кипарисами и ждет. Никого! Ни малейшего шума, ни луча света в часовне, которая холодна и безмолвна, как окружающие ее могилы.

Время проходит, и Сорви-голова начинает тревожиться, но не решается покинуть свой пост и ждет, не спуская глаз с двери.

Тишина и молчание! Медленно тянутся бесконечные мучительные для зуава часы ожидания.

Наконец брезжит заря, а часовня по-прежнему заперта и молчалива.

— Гром и молния! — кричит Сорви-голова, охваченный гневом, оглядывается, замечает обломок креста на могиле, хватает его, сует в скважину двери и слегка нажимает. Дверь отворяется. Сорви-голова бросается в часовню. Она пуста. У него вырывается крик гнева и удивления.

— Черт возьми! Я одурачен!

Четыре метра в длину и ширину, выложенный мозаикой пол, два стула, алтарь со святыми иконами — вот весь небогатый инвентарь часовни.

— Тут и крысе негде спрятаться, — бормочет Сорви-голова, — но я сам видел двух людей, вошедших сюда! Стены крепки, другого выхода нет, и никого! Ну, исследуем все не торопясь и приготовимся к сюрпризам!

Он выходит из часовни, находит свой мешок, достает оттуда лепешки, кусок свиного сала, щепотку соли и поедает все это с жадностью волка.

Запив свой завтрак хорошей порцией крымского вина, он бодро кричит:

— За работу теперь!

Он стучит прикладом карабина по всем стенам и по мозаичному полу. Всюду полный звук, исключающий всякую мысль о потайном входе.

— Теперь алтарь! Тут что-то новое… увидим! — Алтарь — деревянный, с тяжелыми дубовыми панелями, разрисованными под мрамор. Нигде ни малейшего украшении только на верхней части его большой позолоченный крест. Сорви-голова наклоняется, внимательно разглядывает крест, ощупывает его, стучит кулаком по его подножью.

— Я чувствую тут тайну, — бормочет он, — я уверен в этом!

Зуав сильно нажимает большие гвозди у креста. Второй гвоздь подается, углубляется, «крак!» — стена медленно опускается вниз. Под ней, в глубине, видны ступеньки лестницы.

Сорви-голова потирает руки от радости и выделывает отчаянные прыжки.

— Конечно! Я узнал все фокусы! Ловко! Славно!

Он роется в мешке, вытаскивает спички и свечку, зажигает ее и задумывается.

— Я нашел вход… но как же закрыть его?

Оказывается, что это дело не трудное. Под алтарем находится другой такой же крест с такими же гвоздями.

Сорви-голова нажимает их, и стена закрывается. Снова открыв вход, он идет по лестнице, держа в одной руке ружье, а в другой свечу, проходит восемнадцать ступеней и спускался в сводчатый коридор, ведущий в город. Несомненно, что русские проходят здесь, готовясь к ночной атаке.

Зуав проходит еще около двухсот метров и замечает, что коридор суживается до такой степени, что едва дает возможность пройти человеку плотного сложения.

Сорви-голова бесстрашно продвигается дальше по узкому лазу, где едва помещаются его атлетические плечи, помогает себе пальцами, ногами и, наконец, видит перед собой обширную залу, уставленную иконами с горящими перед ними лампадами.

Около двухсот пятидесяти ружей симметрично стоят у стены, тут же мортира и разное оружие. Над своей головой зуав слышит глухие удары, от которых трясется земля, и звенят клинки оружия.

— Я нахожусь под укреплениями, — шепчет Сорви-голова, — да, под бастионом. Это — пушечные выстрелы! Он осматривает комнату и видит герметически закрытую дверь, утыканную гвоздями. Пора уходить! Вдруг он замечает большой деревянный сундук, из любопытства поднимает его крышку и вскрикивает.

Перед ним лежит полная солдатская форма зуава второго полка. Тут и куртка, и феска, голубой пояс, широкие шальвары, белые гетры, башмаки — все, даже оружие: карабин, пороховница, сабля-штык.

Но что всего удивительнее — на левой стороне куртки висит на красной ленте крест Почетного Легиона.

— Можно с ума сойти! — вскрикивает Сорви-голова. Что мне делать? Надо уходить, пора! Я вернусь… я предупрежден!

Он быстро складывает все на место, в сундук, как вдруг что-то со звоном падает на пол.

Зуав поднимает «крапод», кожаный кошель, который зуавы носят на груди, наполненный золотом, громко смеется и спокойно перекладывает деньги в свой карман.

— Военная добыча! — смеется Сорви-голова. — Взято у неприятеля! Отлично! Адский патруль славно выпьет сегодня… все до последнего сантима! Теперь домой!

ГЛАВА V

Бухта Камышовая очень просторна, защищена от ветра и служит отличной гаванью для французского флота в продолжение всей Крымской войны. К северо-западу от бухты расположился импровизированный военный город: набережные, сараи, бараки, продуктовые лавки, магазины платья, артиллерийский парк, походные лазареты, даже корпус пожарных, организованный для тушения пожаров.

В глубине бухты преобладает гражданское население, всюду ютятся торговцы, слетевшиеся сюда со всех сторон. Греки, левантийцы, англичане, французы, итальянцы, татары по-братски делят добычу, грабят солдат, продают все что угодно, назначая на товары бешеные цены. Тут видны палатки, земляные мазанки, бараки, лавочки; все это пестрое население толпится на пыльных и грязных улицах. Телеги, коляски, кареты, арбы, возы, запряженные лошадьми, мулами, верблюдами, волами, движутся непрестанно по улицам, подвозя оружие, товары, провизию. Слышны крики, брань, проклятия на всех языках. Везде выставка товаров: на бочках, на камнях, на досках. Плоды, овощи, птица, консервы, окорока, рыба свежая и сушеная… И целый ряд лавок — булочные, мясные, колбасные! Огромная толпа, продающая разные напитки… Кафе-концерт с рестораном, казино, где развлекаются солдаты, отдыхая после битвы. И все эти торговцы, пришлые люди, обделывают свои дела, получая за свои товар золотом. Что делать! Никто не уверен в завтрашнем дне, пули и ядра не щадят. Каждый торопится опустошить свой карман, получить хотя бы иллюзию удовольствия, прежде чем умереть. Таким образом, самое бесстыдное обирание сделалось здесь чем-то дозволенным и обычным, и обобранные не особенно огорчались этим.

Кроме того, сюда прибыло много англичанок и француженок, которые, испытав массу неприятностей, решились присоединиться к своим мужьям. Им живется очень дурно в этом городе, полном шума, гама, криков и оргий, где нельзя достать самых необходимых вещей для обихода.

Но они с достоинством переносят свое положение ради своих мужей.

В это время Сорви-голова, после посещения подземелья, испытывает потребность угостить своих товарищей. Он ощущает безумную радость при мысли, что взятое им русское золото послужит для выпивки французам, и двести луидоров, найденные в сундуке, вполне оплатят пирушку, которую он даст в честь своих шакалов, смелых и отборных зуавов второго полка.

Эта пирушка адского патруля производит эффект необычайный. Зуавы собираются кучками, ходят взад и вперед, веселые, с горящими глазами, задрав нос кверху.

Возлияния следуют за возлияниями, и Сорви-голова, карман которого набит золотом, платит по-царски, не считая. Тосты не прекращаются. Пьют за здоровье императора, королевы Виктории, генерала Канробера, генерала Боске, полковника Клэра, капитана Шампобера.

Сорви-голова заказал обед в ресторане.

Зуавы, уже подвыпившие, но еще держащиеся на ногах, с песнями направляются обедать.

Обед изобилует вкусными яствами, острыми приправами, которые возбуждают жажду. Едят хорошо, но пьют еще лучше. Соленый Клюв, профессиональный пьяница, блистательно оправдывает свое прозвище.

А Сорви-голова платит, платит за все, словно первоклассный банкирский дом.

Товарищи, пораженные обилием золота, струящимся из его рук, не верят своим глазам.

— Что ж, ты нашел золотой рудник? — спрашивает трубач. — Или получил наследство?

Сорви-голова смеется и требует шампанского.

— Не продал ли ты душу черту? Отвечай же мне! — настаивает трубач, который, пьянея, становится упрямым как мул.

— Это, мой старый трубач, — восклицает Сорви-голова, — не больше не меньше как московское золото, которое я нашел в потаенном месте, куда вас сведу как-нибудь!

— Русское золото? Не может быть!

— Да, плата за измену, которую я нашел и взял себе!

Неосторожные слова, о которых Сорви-голова горько сожалел потом!

В самом деле, космополитическое население Камышовой бухты представляло собой целый очаг шпионства. Среди этих подозрительных левантийцев, хитрых пронырливых татар, среди всех этих людей, потерявших понятие о чести, об отечестве, нашлось много людей, готовых ради денег служить шпионами. Поэтому в Севастополе, в армии Меньшикова, знали все, что происходило в союзной армии.

…Но время идет. Скоро потушат огни. Пора покидать ресторан, заканчивать пирушку.

Последнее возлияние. Бутылки пусты. Шум, крик, тосты, песни — все это мешается в какой-то хаос. Вдруг зазвучали трубы и барабаны. Тушить огни! Все здесь подчинено военному режиму, даже воровские лавчонки и казино закрываются, словно по волшебству.

Сорви-голова платит по счету и выворачивает свои карманы. Все проедено, пропито до последнего сантима!

— Ну и обед! — говорит Соленый Клюв. — Один восторг!

— Да, замечательный пир! — повторяют гурманы, пересчитывая блюда. — Жареное мясо, суп… филе… овощи и масса всяких вкусных вещей!

— Мы съели верблюда!

— Не может быть!

— Да, сегодня утром верблюд сломал себе ногу… Его забили и приготовили нам под разными соусами. Мы съели целого верблюда!

Зуавы громко хохочут и кричат:

— Браво! Верблюд! Целый верблюд!

Пошатываясь, веселые и довольные, они направляются в траншею, где тянется длинный ряд палаток, ложатся и засыпают праведным сном. На другой день адский патруль чувствует себя скверно, но с обычной смелостью принимается за свое дело, полное тревог и опасностей!

Проходит десять дней. Русские учащают ночные атаки, и — странная вещь!

— они всегда проходят успешно. Измена, предательство помогают им в дерзких вылазках. Главный штаб меняет пароль два раза за ночь. Фальшивые батареи маскируют настоящие. Тщательно скрывается движение войск. Напрасно! Неприятель всегда предупреждается с дьявольской точностью. Между тем начинают распространяться разные слухи о людях, которые бесконтрольно куда-то уходят, Бродят около русских укреплений, делают что хотят. Можно ли доверять этим людям, можно ли быть уверенным в их честности, верности долгу, отечеству и знамени? Начинают говорить об адском патруле и, наконец, о Сорви-голове. Кто первый назвал его? Трудно сказать. Какой-то коварный аноним. Да, Сорви-голова — предатель! Этот пир, заданный им товарищам… Позорная оргия, где адский патруль хвастался русским золотом! Это золото — цена его измены, его бесчестия! А ночные отлучки Сорви-головы? Ночью его видно всюду. Он подглядывает, подслушивает, подстерегает, исчезает, появляется у своих друзей — русских. Конечно, он изменник! И на груди изменника крест Почетного Легиона!

Теперь уже громко обвиняют в измене этого неустрашимого солдата, этого храбреца, которому завидуют втайне. Так продолжается целую неделю. Наконец гроза разражается.

Однажды после полудня Сорви-голова, свободный и веселый, один гуляет по улицам, наблюдая уличную жизнь. Он надеется встретить товарища, который поможет ему истратить деньги, только что полученные от отца.

Но Сорви-голова встречает сержанта Дюрэ, которого он не видел после того драматического эпизода. Как кавалер ордена Почетного Легиона, Сорви-голова имеет право на салют солдат и унтер-офицеров.

Ему лично это вовсе не нужно, но эта честь отдается кресту Почетного Легиона — символу военной заслуги, как выражение величайшего уважения к солдату со стороны отечества.

Остановившись в четырех шагах от зуава, сержант Дюрэ посмеивается и закладывает руки за спину, чтобы показать свое пренебрежение.

Сорви-голова чувствует легкую дрожь — предвестник гнева, и говорит спокойным голосом:

— Сержант, устав требует, чтобы вы отдавали честь кавалеру ордена Почетного Легиона. Потрудитесь повиноваться уставу!

Сержант поворачивается, оглядывается, замечает вблизи отряд линейцев и злобно отвечает:

— Я не отдаю честь кресту, опозоренному изменником, продажным негодяем, шпионом русских!

Эти ужасные слова падают на зуава, как пощечины. В ушах у него звенит, в глазах мутится, горло сжимается, сердце перестает биться. Ему кажется, что он умирает. Дикий вопль вырывается из его груди…

— Негодяй… подлец! Я впихну эти слова тебе назад в глотку! Я убью тебя!

Яростным прыжком Сорви-голова кидается на сержанта, швыряет его, как мяч, бросает на землю, вскакивает на него, лелея мысль убить его, истерзать.

— Ко мне! Товарищи! На помощь! — кричит сержант.

Линейцы бросаются на зуава. Их около десяти человек, предупрежденных заранее, знающих, в чем дело.

— Ах вы негодяи, десять против одного!.. И это французы! — кричит Сорви-голова, колотит их ногами, кулаками, валит на землю.

— Смелее, товарищи! Смелее! — кричит сержант. — Держите его, изменника, позорящего французскую армию! Держите!

Возбужденные этими словами, уверенные, что зуав виноват, солдаты снова кидаются на него. Трое или четверо из них падают на землю под яростными ударами Сорви-головы.

— Скоты! — кричит он громко. — Я — изменник, я — продажный!.. Я убью вас!

К несчастью, поблизости нет ни одного зуава, чтобы помочь товарищу. Несколько торговцев подошли к месту происшествия и с любопытством глазеют на драку.

— Надо кончить с ним! — решает Дюрэ, наклоняется, поднимает обломок сабли, подкрадывается к зуаву и швыряет ему в лицо. Залитый кровью, зуав останавливается, шатаясь, и подносит руки к глазам.

— Негодяй! — кричит он. — Я вырву твое подлое сердце! Ко мне! Шакалы! Ко мне! — испускает он отчаянный вопль.

Солдаты хватают его, валят на землю, впихивают ему в рот платок и связывают. Вот Сорви-голова — обезоруженный, неподвижный, как труп, с окровавленным лицом — в полной власти своего смертельного врага! Сержант наклоняется к нему и говорит ему тихим, шипящим от злобы голосом:

— На этот раз ты в моих руках, храбрец. Ты погиб! У тебя сорвут крест и расстреляют тебя. Я буду счастлив! Товарищи! Отнесите изменника и заприте его до суда — его ждет казнь!

ГЛАВА VI

Арест Сорви-головы ошеломляет солдат. Весь полк протестует, как один человек. Начинается волнение. Волонтеры адского патруля беснуются, ругаются, ломают оружие и хотят, чего бы им это ни стоило, освободить любимого командира из тюрьмы. Трубач трубит сбор. Вокруг него собираются зуавы. Повсюду видны сжатые кулаки, поднятые карабины, искаженные гневом бронзовые лица, растрепанные бороды…

Буффарик, Дюлонг, Роберт, Бокамп, близкие друзья Жана, производят адский шум, усиливающийся с каждой минутой.

— Сорви-голова! Мы хотим видеть Сорви-голову! Вперед, товарищи, вперед! Освободить его!

Дело становится серьезным…

Офицеры бросаются в толпу, стараясь восстановить порядок, успокоить солдат.

Полковник хорошо знает своих зуавов. Образцовые солдаты, ясные головы, золотые сердца! Он умеет говорить с ними твердо, но ласково, и, видя их возбуждение, командует:

— Стройся! Живо!

В силу привычки и дисциплины зуавы строятся, но продолжают кричать:

— Сорви-голова! Мы хотим видеть Сорви-голову!

Заметив около себя Буффарика, полковник говорит ему:

— И ты, старый боевой конь?

— Господин полковник, — с достоинством отвечает сержант, — Сорви-голова — жертва клеветы! Это пощечина зуавам всего полка!

— Хорошо сказано! — кричат зуавы. — Да здравствует Буффарик, да здравствует Сорви-голова!

— Дети мои! — говорит полковник. — Я думаю так же, как вы. Сорви-голова — образец честности и мужества… Он будет возвращен вам!

— Сейчас же! Сейчас! — кричат самые нетерпеливые.