Глава 20

Конец путешествия. – Недовольство старого Тома. – Молодой вождь. – Чем было вызвано нападение дикарей. – Коббонг Нга-Ко-Тко. – Печальные новости. – Деревня наших черных друзей. – Красный Опоссум. – Цивилизованные австралийцы. – Кладбище Нга-Ко-Тко. – Сокровище. – Планы возвращения. – Проект немца.

Конец нашего путешествия походил на торжественное шествие. Черные сделались так любезны по отношению к нам, что почти надоели своею услужливостью. С этого времени мы могли сложить с себя всякую заботу о продовольствии: наши новые друзья в изобилии доставляли всевозможные припасы. Они скоро нашли колеса нашей фуры-лодки и помогли нам впрячь лошадей. Туда сели молодые девушки. Остальные участники экспедиции пошли пешком рядом с дикими. Мысль об окончании тяжелых трудов привела всех в самое веселое настроение духа. Один Том казался не очень довольным: он досадовал на превосходство в сравнении с ним Джоэ П. Сын Опоссума был гордый статный метис. Его беловатая кожа, рыжая борода и представительная наружность говорили о европейском происхождении. Он довольно хорошо знал английский язык, что очень унижало нашего слугу. Вообще при Джоэ Том чувствовал себя отставленным на второй план, несмотря на все уважение, которое он внушал туземцам своею красной рубашкой и каталонским ножом.

– Объясните, мой друг, – любезно обратился сэр Рид к молодому вождю, – какими судьбами ваши люди напали на нас и чуть не перебили всех?

– Они не убили бы вас, – отвечал молодой человек. – Уже давно нашему племени и нашим союзникам дано приказание щадить белых людей.

– Но тогда зачем же это неожиданное нападение?

Вождь, немного смутившись и как бы стыдясь наивности своих товарищей, отвечал:

– Вам известно, что белый цвет у нас – знак войны. Нга-Ко-Тко, видя вас одетыми большею частью в белое, заключили отсюда, что вы пришли с враждебными намерениями. А разубедить их в этом некому было, так как я был в отсутствии.

Объяснение довольно странное, но все-таки вполне правдоподобное.

– Но почему вид маленького куска дерева, который один из ваших нашел в фуре, поразил так ваших воинов?

– Потому что он представляет великую эмблему моего племени. Этот кусок вырезан из корней ваиванга, смертоносного дерева. На нем изображена голова змеи, у которой вместо глаз вставлены золотые зерна. Мой отец, двадцать лет тому назад, подарил этот коббонг одному белому ученому, который был его другом.

– Доктору Стефенсону, который отдал его мне перед отъездом сюда! – вскричал я в свою очередь.

– Да, так звали друга Опоссума.

Так как сэр Рид желал поговорить наедине с молодым человеком, то мы отошли в сторону. После долгой беседы с Джоэ скваттер, бледный, с убитым видом, подошел к своим племянникам и их сестре и сообщил печальные вести. Их отца, – увы! – нет уже на свете. Написав письмо, старец немного спустя после этого спокойно заснул вечным сном на руках своих друзей, с именами детей своих на устах. Могила его, находившаяся под тенью камедных деревьев, сделалась священною для дикарей, которые совершали туда путешествие, как к месту поклонения.

Эти печальные новости мы узнали на последней станции. Еще один переход, и перед нами показалась деревня Нга-Ко-Тко, жители которой, предуведомленные о нашем прибытии быстрыми гонцами, давно уже с нетерпением ожидали белых гостей.

Красный Опоссум вышел навстречу к нам. Дрожа от волнения, он не мог произнести ни одного слова, и только крепко пожимал всем руки. Джоэ Мак-Нэй был рослый старик, седой как лунь, прямой, как дуб, с черными, все еще живыми глазами и железною мускулатурою. Узнав о моей дружбе с доктором Стефенсоном, он забросал меня вопросами о прежнем его друге, о котором он сохранил самые лучшие воспоминания. Странная вещь! Хотя изгнанник давно разорвал все связи с цивилизованным миром, его первой заботой было – осведомиться о том мнении, которое составили о нем его соотечественники, по отчетам Стефенсона. Радость его не имела границ, когда я сообщил, что книги, написанные о нем доктором, читаются не только в Австралии, но даже и в Европе.

Вид эмблемы, которую он двадцать два года тому назад подарил своему другу на память и которую тот доверил мне как наилучшее средство на случай опасности, глубоко тронул достойного патриарха.

После обмена приветствиями хозяева повели нас в свою деревню. Последнюю составляли не менее трехсот просторных хижин, разбросанных без всякого порядка, по произволу владельцев. Каждая хижина была построена из крепких жердей, одним концом воткнутых в землю, другим – связанных в виде конуса. Жерди были покрыты толстой корой, положенной наподобие черепицы, что представляло хорошую защиту от ветра и дождя. Вход во всех хижинах, обращенный к востоку, был закрыт тою же корою или шкурой кенгуру. Внутри мягкие постели из сухого вереска. Везде опрятность и чистота, которую мы не ожидали встретить у грязных австралийцев. Но что нас более всего поразило в деревне Нга-Ко-Тко, так это поля, настоящие хлебные поля, засаженные нардами, ямсом, бермудским картофелем и многими другими растениями, назвать которые мы не умели. Каждый из нас почувствовал живое удовольствие при виде этих зачатков цивилизации в австралийской пустыне, насажденных благодаря энергии одного белого.

В ста пятидесяти саженях от деревни, в небольшой долине, сплошь покрытой роскошными цветами австралийской флоры, находилось кладбище племени Нга-Ко-Тко. Богатство красок, разнообразие форм, благовонный запах делали это место похожим на великолепный сад. Среди его деревьев, на высоких шестах, покоились умершие. Кладбище – красивое, совсем не производящее того тягостного впечатления, какое производят наши места погребений с их тяжелыми памятниками и высокими крестами.

Дав нам недельный отдых в деревне, старый Джоэ повел нас к тому месту, где лежали добытые его умершим другом сокровища, колоссальность которых превзошла всякое наше ожидание. Большая часть наших товарищей была буквально ослеплена при виде целых груд крупнейших самородков. Вся эта масса, по приблизительному расчету, весила до двухсот десяти пудов и стоила около десяти миллионов рублей. Невозможно было перевезти на пяти бывших у нас лошадях такую огромную тяжесть. Впрочем, наша повозка как фура вообще сделалась бесполезною, и поэтому решено было превратить ее в лодку. Нагруженное сокровищами, импровизированное судно по ручьям должно было доставить нас в залив Карпентарию, тем более что место, где лежало сокровище, находилось невдалеке от Герберт-Крика. Карта, доверенная Фрэнсису, позволила нам определить ту точку, на которой мы находились, и сообразить дальнейшую дорогу.

Нга-Ко-Тко оказались полезными и драгоценными помощниками. Они разделили все золото на сто пятьдесят небольших частей весом в шестьдесят – семьдесят фунтов каждая и разложили его по корзинам, которые удобно было перенести на далекое расстояние. Через три дня все эти подготовительные работы были кончены. После того можно было уже пускаться в обратный путь. Но, прежде чем окончательно решиться на это, нам нужно было в подробностях обсудить вопрос о возвращении. В самом начале экспедиции мы решили возвращаться прежнею дорогой. Но это намерение было оставлено еще на полдороге. В самом деле, как нам было пускаться в опасную дорогу, когда мы не имели ни лошадей, ни повозок, ни провизии?! Общее мнение было – доехать только до залива Карпентарии, к которому можно было добраться по течению Герберт-Крика. Как известно, Герберт-Крик впадает в реку Шаннон, которая в свою очередь вливается в реку Грегори, большой приток реки Никольсона, а эта последняя впадает в залив Карпентарию под ста семидесятью пятью градусами южной широты и ста тридцатью семью градусами восточной долготы.

– Этот план, господа, во всех отношениях хорош, – сказал майор, указывая дорогу по карте, – что только нам делать по прибытии к морскому берегу? Ждать какого-нибудь судна? Но суда редко заходят в эту часть океана.

– Сэр Гарвэй, позвольте мне предложить свой план, который я уже несколько дней обдумываю. Он очень прост и удобен.

– Говорите, любезный Шаффер.

Действительно, пруссак все время казался очень задумчивым и погруженным в какие-то серьезные размышления.

– Господа, мой план понятен с двух слов. Знаете ли вы, какое расстояние отделяет нас от австралийского телеграфа?

– Порядочное… четыре или пять градусов.

– Только три градуса, значит, около трехсот пятнадцати верст. Наши лошади отдохнули теперь, так что дней в пять, может быть, даже в четыре дня, легко доедут до станции Барров-Крик.

– Хорошо, понимаем, – тогда мы будем в сообщении с цивилизованным миром!

– Продолжайте, пожалуйста, герр Шаффер.

– Со станции Барров-Крик легко снестись с Южным Портом или с Порт-Деннисоном, – я беру эти два места как ближайшие к устью реки Никольсона. В Порт-Деннисоне корабли не переводятся. Стоит переговорить по телеграфу с капитаном какого-нибудь судна, и он приедет в залив Карпентарию, где будет крейсировать в ожидании нас. Ну а раз мы попадаем на борт, – приезд в Мельбурн будет лишь вопросом времени. Как вы, сэр Рид, думаете относительно этого плана?

– Я полагаю, что он удобно исполним во всех пунктах. Но кто согласится поехать на станцию?

– Да хоть я, если позволите.

– Негодяй! – проворчал тихо Кирилл. – Я уверен, что он надует нас. Что-то уж очень лисит…

– Вы поедете завтра с четырьмя своими товарищами. Лошадей не жалейте. Для обратного пути вы можете купить их в Барров-Крик. Денег тратьте, сколько нужно. Теперь драгоценно одно время.

Глава 21

Отъезд Шаффера. – Возвращение немцев. – Печальные вести. – В обратный путь. – Путешествие по реке. – Прощание с Красным Опоссумом. – Залив Карпентария. – Капитан «Вильяма». – На пароходе. – Ученые пассажиры. – Последняя ночь в пустыне. – Перегрузка сокровища. – Чудовищная измена. – Пираты. – Раскаяние предателя. – Адский умысел немца. – Самоубийца. – Снова тяжелый путь. – Что заметил в море Эдуард.

На другой день утром немец уехал, снабженный от скваттера широкими полномочиями и бумажником, туго набитым банковыми билетами, которые сэр Рид постоянно имел с собой. С Шаффером отправились трое немцев, – в том числе один высокий ганноверец, – и один охотник-англичанин.

– Счастливого пути! – закричали мы, провожая уезжавших.

– До скорого свидания! – отвечали те.

В ожидании наших посланцев каждый из нас старался убить время по своему вкусу и привычкам. Прогулки по лесу, рыбная ловля, охота, изучение быта дикарей разнообразили наше времяпрепровождение. Здесь я не могу не упомянуть о наших добрых хозяевах, этих простодушных больших детях, которые прилагали все усилия к тому, чтобы сделать для нас как можно приятнее пребывание в их деревне. Благодаря этому целая неделя прошла незаметно… Между тем Шаффера не было. Зная пунктуальность немца, мы начали уже беспокоиться. Страх неизвестной опасности опять стал закрадываться в наши сердца. Наконец, после двух дней томительного ожидания, следовавшего за этой неделей, по дороге в деревню показались два всадника. Это были Шаффер и ганноверец. Они ехали на прекрасных пегих лошадях, но казались сильно уставшими. Их одежда была вся в лохмотьях, лица усталые, вид убитый. У лошадей на боках зияли глубокие раны. У ганноверца самого, кроме того, была рана на лбу, закрытая повязкой.

– А другие? – вскричал дрожащим голосом сэр Рид.

– Умерли!

– Бедные! – прошептала печально мисс Мэри. – Они за нас потеряли свою жизнь.

Мы уныло опустили головы. Нужно перенести вместе столько опасностей, спать бок о бок на открытом воздухе, делиться последним куском хлеба, чтобы понять, до какой степени члены нашей экспедиции привязались друг к другу. Правда, двое из погибших принадлежали к народу, враждебному нам, французам, тем не менее и мы с Кириллом искренне жалели об их смерти…

Шаффер сообщил нам, как погибли бедные малые. По его словам, приехав на станцию Барров-Крик, он тотчас же снесся с капитаном одного парохода. Его переговоры увенчались полным успехом. Имя сэра Рида победило все затруднения. Капитан выразил готовность немедленно отправиться к заливу Карпентария. Поручение, таким образом, было исполнено. Оставалось возвратиться назад. Купив на станции новых лошадей, пять посланцев направились в землю Нга-Ко-Тко. Они уже были на половине дороги, как на них неожиданно, во время отдыха, напала толпа дикарей. В одну минуту трое из наших корчились уже на земле в предсмертных муках. Едва двое остальных успели вскочить на лошадей и ускакать.

– Конечно, мы употребили бы все усилия, чтобы спасти своих или пасть вместе с ними, – закончил с достоинством рассказчик, – но нам было необходимо во что бы то ни стало прибыть сюда: исполнение приказа прежде всего. Слава умершим. Они умерли, исполняя свои обязанности!

Последние приготовления к отъезду прошли среди тоскливого молчания. Сожаления о смерти бедных товарищей, близкая разлука с гостеприимными туземцами, к которым мы успели сильно привязаться, наконец, какое-то неясное предчувствие нового бедствия – все это наводило на нас невольное уныние.

Наступил последний день нашего пребывания в деревне Нга-Ко-Тко. Туземцы, вызвавшиеся быть нашими носильщиками, после нежного прощания со своим живописным кладбищем, толпою покинули хижины. Их сопровождали женщины и дети. Всего набралось несколько сот человек. Вся эта масса направилась к Герберт-Крику, где качалась на волнах фура-лодка, оставшаяся на попечении сына Красного Опоссума и четырех конвойных. Переход был совершен очень скоро. Немедленно по прибытии к потоку стали грузить драгоценный товар, что заняло очень мало времени. После этого мы приготовились расстаться со своими черными друзьями. Но Красный Опоссум, не желая так скоро покинуть нас, решил провожать наш караван до тех пор, пока это будет возможно. Отпустив большую часть своего племени, он оставил с собою только двух сыновей и двадцать храбрейших воинов. С этим конвоем почтенный патриарх пожелал проводить нас по неизвестным странам, где нужно было ехать, и доставлять нам съестные припасы. Тем, кто возвращался в деревню, мы подарили наши топоры, ножи, одежды, вообще все, что оставалось лишнего. Эти вещи доставили им невыразимое удовольствие, особенно полдюжины карманных зеркал, подаренных нами нескольким девочкам.

Мисс Мэри и Кэлли удобно поместились под небольшим навесом, растянутым над фурою. Эдуард сел на руль, Фрэнсис с Кириллом схватились за весла, и железная лодка легко поплыла по светлым водам реки. Нас отделяли от залива Карпентария два с половиною градуса; значит, дорога требовала дней пятнадцать, так как большая часть экспедиции должна была путешествовать пешком, по берегу реки. Но теперь, когда мы были уверены, что больше не будет недостатка в воде, эта перспектива не страшила нас. Река давала нам рыбу разных сортов, тянувшийся направо и налево по обоим берегам лес доставлял в изобилии кенгуру и опоссумов. Одно только не нравилось нам: это сильная жара: мы ехали в полосе тропического зноя. Наше путешествие разнообразилось прелестными ландшафтами, попадавшимися на каждом шагу. Но теперь ничто так не занимало нас, как близкое возвращение в цивилизованные страны. Нами овладело такое нетерпение поскорее увидать свои города, что ни усталость, ни жара не могли утишить его. Мы спешили, шли даже ночью, и в конце концов через девять дней достигли места слияния Грегори-Ривер и реки Никольсона. Здесь наступил тягостный момент разлуки с чернокожими друзьями и их вождем. Джоэ был безутешен. Мы разделяли его печаль, так как простая, добрая и самоотверженная натура шотландца с первого разу внушила нам глубокую симпатию. Прощание его с детьми старого друга не поддавалось никакому описанию. Скажу лишь одно, что старый европеец-дикарь плакал, как ребенок. Эдуард, Ричард и их сестра тоже плакали навзрыд.

– Джоэ, мой добрый Джоэ! – сказал сэр Рид, пожимая ему обе руки, – даю вам слово, что мы скоро возвратимся! Я хочу оказать вам посильную помощь в деле цивилизации ваших подчиненных. Эти дети вполне сочувствуют мне. Благодаря вам они богаты теперь и никогда не забудут ни вас, ни ваших Нга-Ко-Тко. Я думаю, раньше года мы доставим к вам стада коров и овец, лошадей, также орудия для обработки земли, хотя бродячий дух черных, вероятно, не скоро свыкнется с оседлою жизнью. Под вашим руководством, при нашей помощи, надеюсь, однако, что они понемногу научатся возделывать землю и заживут без нужды… Так до свидания же, Джоэ!

Вождь Нга-Ко-Тко с глазами, полными слез, безмолвно благодарил старого скваттера. Мы простились. Долго силуэты Красного Опоссума и его людей виднелись вдали. Они неподвижно глядели нам вслед; целые полчаса прошло, пока поворот реки не закрыл их от наших глаз.

Два дня спустя мы были уже на берегу залива Карпентария. Австралия с юга до севера была пройдена нами!.. Крик радости невольно вырвался у всех при виде красивого парохода, который дожидался нас на расстоянии четырех кабельтовов (около одной версты) от берега. Очевидно, герр Шаффер прекрасно исполнил поручение. Полный успех, несомненно, должен увенчать наше предприятие, ура!! Нашему крику вторил другой, раздававшийся с моря: то ехала от парохода шлюпка. Человек высокого роста, с грубыми, резкими чертами лица проворно соскочил с нее на землю и рекомендовался капитаном «Вильяма», – так назывался пароход. Следуя инструкциям, полученным в порте Деннисона из Барров-Крика, он немедленно отправился в залив Карпентария и уже четыре дня дожидался нас.

После первого знакомства капитан пригласил нас на борт парохода, для заключения формального условия. Сэр Рид, майор, Эдуард, Кроули, Роберте и я приняли приглашение. Та же шлюпка в несколько минут донесла нас до «Вильяма», где скоро были кончены все формальности, так как сэр Рид платил, не торгуясь. За контрактом следовал отличный завтрак с обильным возлиянием: погреб «Вильяма», как видно, содержал в себе самые лучшие вина. После завтрака любезный хозяин пригласил нас посмотреть корабль. В сопровождении его мы обозрели все, начиная с трюма и кончая солидной пушкой, припасенною на корабле на случай встречи с пиратами. Везде нас поражала образцовая чистота и порядок, вещь необыкновенная на пароходах, которые, подобно «Вильяму», поддерживают сообщение между Австралией, Явой, Сингапуром и Китаем. Интересно при этом, что мы в одной каюте нашли даже… ученых антропологов. Оба, – их было двое, – яро спорили из-за какой-то кости и так увлеклись, что даже не обернулись при нашем входе.

– Это, господа, мои ученые пассажиры. Они едут в Сидней, – проговорил капитан с улыбкою моряка, который знает только свое море, а кроме него не обращает ни на что внимания.

Я с почтением взглянул на коллег по профессии, но не хотел прерывать их горячего спора, и мы тихонько вернулись на верхнюю палубу. Все шло как нельзя лучше. Корабль и его экипаж произвели на нас самое выгодное впечатление. Мы возвратились на берег в полном восхищении от всего, что видели. Нам оставалось провести в пустыне последнюю ночь. Предоставляю судить каждому, в силах ли мы были сомкнуть глаза!

Чуть свет мы вскочили уже на ноги и принялись упаковывать свой драгоценный груз. Скоро с корабля явилась шлюпка. Начался правильный перевоз золота. Мы переносили драгоценные слитки в лодку, а Шаффер, стоя на палубе «Вильяма», принимал их и следил за выгрузкой. Благодаря многочисленности экипажа, – одних матросов на пароходе было двадцать человек, не считая кочегаров и машинистов, – дело быстро подвигалось к концу. Лодка сделала десять рейсов вперед и назад от берега до парохода, и все три тысячи с несколькими сотнями килограммов золота, наконец, были перегружены на «Вильяма». Оставалось сесть нам. Мы с нетерпением следим, как последний мешок со слитками увозится на пароход, и ждем, что лодка сейчас возвратится забрать нас. Прощай, Австралийская пустыня! – уже говорим мы.

Нет!.. Это невозможно!.. Мы плохо видим!.. У нас теряется разум!.. Шлюпка пристает к пароходу. Ее экипаж вскакивает на палубу. Оттуда раздается громкая команда. Якоря поднимаются. Колеса приходят в движение, и пароход стрелою летит вдаль. А мы остаемся на берегу, беспомощные, убитые, оцепеневшие от такой чудовищной, невероятной измены…

Наконец крики ярости и отчаяния оглашают воздух. Каждый хватается за ружье и посылает пулю в презренных бандитов, которые, мало того что дочиста ограбили нас, но и оставили нас без всяких средств к существованию на этом пустынном берегу.

Бесполезная вещь! Ни одна пуля не попадает в негодяев. В ответ на наш огонь они спускают английский флаг; на месте его взвивается черный, мрачное знамя бандитов всех стран! Нас ограбили не простые разбойники, а пираты!

– А Шаффер?

– Он на палубе, негодяй!

Между тем пиратский корабль удалялся все более и более. Скоро от него остался только дымок. Наконец и он исчез. Все кончено!

Мы остались одни!

Вдруг один из наших спутников поднимается с земли… С блуждающими глазами, бледный, шатаясь, как пьяный, он бросается к сэру Риду и падает на колени. Это ганноверец.

– Убейте меня! – кричит он хриплым голосом. – Я недостоин быть с вами. Убейте, как милости, прошу у вас, или я сам покончу с собой!

С этими словами он хватает свой револьвер и направляет его в голову, но майор быстрым движением руки вырывает смертоносное оружие.

– Что с вами, Герман?! – спрашивает скваттер. – Успокойтесь! Что такое?!

– Я, презренный, помогал изменнику!.. Я был его соучастником благодаря своей жадности и тому ужасу, который он внушал мне!.. Вы видите, я заслуживаю смерти…

Сэр Рид печально взглянул на предателя.

– Герман, вы изменили своему благодетелю, вы помогли обокрасть наших детей. Вы поставили нас в безвыходное положение!.. Герман, я прощаю вас! Пусть ваши угрызения совести отомстят за нас!

– Но вам еще неизвестно все! – продолжал самобичевать себя ганноверец. – Шаффер, душа шайки пиратов, уже давно обдумывал свой адский замысел. Вы помните его продолжительное отсутствие, когда мы были около Бельтоны? Он загнал свою лошадь, чтобы добраться до телеграфа и переговорить с своим сообщником о средствах поставить вам западню. Я знал это и имел трусость, подлость скрывать…

Я припомнил тогда свои подозрения по этому случаю и почувствовал жгучее сожаление, что не разбил голову подлеца.

– Вы очень виноваты, Герман!

– Недавно, – продолжал несчастный, – когда вы послали его в Барров-Крик, он пригласил своего соучастника-пирата прибыть сюда. Но так как негодяй боялся возмущения своих товарищей, то не остановился и перед убийством…

Крик ужаса сорвался с наших губ.

– Да, господа, – вне себя хрипел ганноверец, – он подло задушил троих людей во время сна, и если пощадил меня, то только потому, что нуждался во мне. Встреча с дикарями – выдумка… Мы никого не встречали на дороге; а моя рана на лбу, – это я сам сделал, чтобы вы дали более веры нашим словам!..

– Но отчего «Вильям» имел такой мирный вид? Где его пушки – мы не видали их, кроме одной? Наконец, что там в каюте за ученые? Пленники, что ли?

Герман резко засмеялся.

– Вы не знаете еще всех хитростей пиратов! Ученые?! Я не видал их, но уверен, что это те же мошенники! – Пираты пленников не держат, а усыпить ваши подозрения, – если только они были, – лишнею хитростью не мешало!.. Сэр Рид, вы видите, что я подло предал вас… мне нет прощения.

– В последний раз, Герман, объявляю вам: мы не хотим быть ни вашими судьями, ни палачами. Суди вас Бог!

– Хорошо, когда так, – в исступлении вскрикнул немец. – Ваши благодеяния удручают меня! Негодяю не жить между порядочными людьми!.. Я сам осуждаю себя!..

И быстрее молнии он всадил себе в живот нож по самую рукоятку.

– Несчастный! – печально произнес майор, среди общего оцепенения.

Это было единственным надгробным словом предателю. Безмолвно мы топорами и ножами вырыли могилу и зарыли тело самоубийцы.

Наше положение опять стало отчаянным. Без куска пищи, мы остались в самой нездоровой местности. В этих низких, сырых странах, покрытых болотными растениями, царствует вечная малярия. Кроме того, море выбрасывает на берег массу органических остатков, которые при гниении развивают убийственные испарения, заражающие воздух. Нечего и думать ночевать здесь, так как вечером испарения усиливаются, и появление лихорадки тогда вне всякого сомнения. К счастью, мы вспоминаем, что на расстоянии одного градуса от нас находится станция Норман-Моудс, принадлежащая другому телеграфу, который пересекает полуостров Иорк и выходит к Коралловому морю, у Кардвейля. Идем туда…

Проходят три убийственных дня… Усталые и голодные, останавливаемся мы отдохнуть на берегу. Скудный завтрак из ракушек составляет все наше угощение. Однако никто не падает духом; даже молодые люди, из богачей вдруг ставшие нищими, по-видимому, не горюют о потере наследства.

– Дети мои, – обратился к ним скваттер, – я рад видеть, что вы твердо переносите все удары судьбы. Вы потеряли наследство отца. Не горюйте! Идите ко мне, будьте моими настоящими детьми! Вы молоды, полны сил и энергии, – сделайтесь скваттерами. Дом у «Трех Фонтанов» велик, разделите его со мною!

В то время как Ричард и мисс Мэри бросаются на руки старца, Эдуард, устремив глаза на морскую даль, казалось, ничего не слышит. Все его внимание приковано к зеленоватой поверхности воды, сливающейся с туманным горизонтом.

– Дядя, господа! – говорит тихо юный моряк, отрываясь наконец от своих наблюдений. – Не знаю, обманываюсь ли я, но мне кажется, что там на горизонте виден легкий дымок. Неужели это облако? Но ведь небо совершенно чисто!..