19

В ночь вручения наград Американской академии киноискусства над Лос-Анджелесом висела огромная оранжевая луна, настоящая медаль, но пресса, как всегда, подобострастно превозносила сияние кинозвезд, якобы затмившее ночное светило. Публика видит в вечере вручения «Оскара» кульминацию достижений самых красивых и удачливых людей, но для тех, кто принадлежит к узкому голливудскому кругу, это кульминация сотен интриг и козней. К девяти вечера по калифорнийскому времени последняя золотая статуэтка уже обрела хозяина, но веселье только начиналось.

Знаменитый киноактер Таннер Коул озабоченно смотрел в затемненное окно своего лимузина. Его машина была двенадцатой в очереди таких же машин, выстроившихся перед входом в ресторан «Мортон», где начинался прием «Вэнити фэр» по случаю вручения «Оскара». Коул не удержался и застонал. Год за годом он твердил бесчисленным репортерам, что доволен своей судьбой кинозвезды, что ему нравится этот вечер и прием. Но его бесит очередь из лимузинов! Он терпеть не может ждать. Даже знаменитостей бывает слишком много.

Он достал из серебряной табакерки маленькую дозу жевательного табака и отправил ее в рот. Он винил в происходящем чертову прессу. Каждого актера необходимо было сфотографировать, и те, чей черед еще не подошел, ждали в машинах, чтобы потом предстать перед объективами во всем блеске. Коул считал все это страшно скучным, признаком того, что многие «звезды» никакие не актеры. Настоящим актерам наплевать на выстроившихся журналистов, ведь они знают, что журналисты не имеют отношения к их работе, а для них важна только работа.

Коул нажал кнопку, опустил стекло и выплюнул зеленую табачную массу. Двадцать лет назад он учился в Йельской драматической школе, числил себя интеллектуалом и признавался близким друзьям, что стоит выше всей этой мелкой голливудской возни. При этом он не забывал напоминать репортерам, что в друзьях у него ходят по-настоящему успешные люди вроде Крей-га Эджерса, гостившего в его голливудском особняке. Четыре часа назад он уехал, оставив Крейга в ванне со стаканом зеленого чая со льдом.

Каждый год Таннер Коул устраивал у себя знаменитый прием следом за «оскаровским» приемом «Вэнити фэр». В этом году он пригласил к себе Крейга Эджерса Он не знал подробностей, но, судя по всему, у Крейга были проблемы со сценарием по его книге «В смятении», и Коул пообещал познакомить его с полезными людьми. Таннер, естественно, «полюбил» книгу (он вообще все «любил»), и никто поэтому не мог упрекнуть его за желание сыграть главную роль в будущем фильме по книге.

Лимузин остановился, и он снова попытался что-нибудь рассмотреть в окне. Впереди было еще шесть машин. Что за черт, подумал он, зачем ждать? Вполне можно пройтись пешком. Он не причислял себя к изнеженным знаменитостям, обленившимся настолько, что им приходится подтирать задницу… Включив устройство для переговоров с водителем, Таннер сказал:

— Останови, Руперт. Я выйду здесь. Водитель посмотрел на него в зеркало заднего вида.

— Вы уверены, мистер Коул? Это небезопасно.

— В прошлом году я снимался в северном Китае, — ответил Коул. — Что по сравнению с этим вход в ресторан в Лос-Анджелесе?

Машина затормозила, и Таннер вышел, хлопнув дверцей. В одной из машин впереди актриса Дженни Кадин сидела в зловонном дыму от сигары Комстока Диббла.

— Умоляю, Комсток! — Она закашлялась и стала разгонять руками дым. — Если бы я знала, что ты будешь курить, то не поехала бы с тобой.

Комсток Диббл злорадно захихикал. Смокинг топорщился у него на груди, брюки едва застегнулись на брюхе.

Он заплатил за смокинг 5 тысяч долларов, но в мире еще не родился портной, который смог бы справиться с его пропорциями, сколько бы денег ни получил. Диббл не желал Дженни Кадин смерти, но не собирался признавать, что она важнее сигары, поэтому совсем немного опустил стекло.

— Благодарю. — Дженни Кадин вздохнула и изобразила улыбку. Она пребывала не в лучшем настроении, так как «Оскар» присудили не ей, а Джулии Роберте. Ей было неудобно сидеть в тяжелой юбке. Зачем она согласилась с уговорами стилистки ее надеть? Она не только не завоевала «Оскара», но и ошиблась с нарядом: завтра газеты наверняка напишут, что в своем платье, похожем на бальный наряд пятидесятых годов, она смахивала на розовый зефир…

Дженни с ненавистью посмотрела на сигару Комстока и выдавила:

— Насчет этой роли…

Комсток с улыбочкой стряхнул пепел на пол.

— Хорошая роль. — В Нью-Йорке, на Парк-авеню, ему, воз можно, было не место, но в Голливуде он чувствовал себя как дома. — Потенциальный «Оскар».

— Мне другой не надо, — фыркнула она. Комсток опять хохотнул:

— Не уверен, что она для тебя.

Дженни в изнеможении зажмурилась. Она ненавидела просить, но деваться было некуда. Даже будучи лауреаткой «Оскара», она должна была зубами выгрызать себе лучшие роли; у нее на глазах прерывались карьеры многих актеров и актрис, делавших неверный выбор. Поэтому после звонка агента, поведавшего о новом сенсационном проекте Диббла, она решила, что необходимо поговорить с Комстоком наедине. Для этого после церемонии награждения она притворилась, что не может найти свою машину.

— Хватит, Комсток, — сказала она другим тоном. — Ты же знаешь, что рано или поздно расскажешь мне о роли.

— Ты так считаешь? — Комсток выдохнул особенно большое облако сигарного дыма. Впервые за несколько недель у него было хорошее настроение. Больше всего на свете он любил мучить актрис, особенно таких самоуверенных, как Дженни Кадин, к тому же сейчас в его власти было сделать ей самое блестящее предложение. Он сам решал, кому его сделать, и ни Дженни Кадин, ни кто-либо еще не мог повлиять на его выбор.

Рано утром, попивая кофе в одних шелковых красных трусах, Комсток читал в номере отеля «Времена года» «сценарий» Джейни Уилкокс. Первой его мыслью после чтения было: почему эта дурочка сразу не показала ему свою работу? Диббл прекрасно знал, как поступить с этим материалом: именно с такими сюжетами он умел обращаться лучше всего. Он превратит это в современную классику, в историю о грехопадении алчной молодой красавицы. Падение, потом воскрешение — не это ли любимый всеми сюжет? Грех и спасение, снова и снова — такова история и его собственной жизни…

Сейчас, сидя в лимузине с Дженни Кадин, он поздравлял себя с тем, что снова спасся. Фокус состоял в том, чтобы подбросить в воздух новый золотой шар, отвлекая всеобщее внимание от прежних неудач. Диббл не мог не признать собственной гениальности: он правильно сделал, что заказал Джейни Уилкокс сценарий. Наверное, он всегда знал о ее незаурядности. Теперь он оповестит об этом всех, пусть поймут: он истинный профессионал — только он мог так сильно рисковать…

Только без спешки, спохватился Диббл. Пыхтя сигарой, он окинул взглядом Дженни Кадин (она выглядела этим вечером далеко не лучшим образом) и небрежно осведомился:

— Что тебе известно о проекте?

Дженни не отличалась умом (все мысли, которые она высказывала, подбрасывали ей агенты и менеджеры), но даже она догадалась, что настало время для лести.

— Только одно: что это гениально.

— Это история Джейни Уилкокс, — сообщил Комсток. Ему было любопытно, какой будет реакция на это имя после происшествия в «Динго». Как он и ожидал, для живущей в собствен ном крохотном мирке актрисы это имя мало что значило.

— Кажется, она феминистка?

— Можно сказать и так. — Комсток со смехом похлопал Дженни по бедру, думая, что из нее получилась бы отличная Джейни Уилкокс, будь она лет на десять моложе. Очень прискорбно, что люди стареют…

— Послушай, Комсток, — не выдержала Дженни, совсем отравленная дымом, — погаси наконец сигару! Так ты убьешь нас обоих!

Комсток с ухмылкой выпустил в ее сторону новую зловонную струю.

— Наоборот, дорогая, дым — защитное средство-Джейни Уилкокс, сидевшая в лимузине в двух машинах от них, случайно глянула на свою левую руку и в ужасе вскрикнула. На ее пальцах оставалось кольцо, подаренное Селденом при помолвке, и обручальное кольцо.

Поспешно их сняв, она уже хотела сунуть украшения в серебряную вечернюю сумочку от Прады, но заколебалась, сжимая их в правой ладони. Она испытывала раскаяние. Если бы Селден увидел ее в момент торжества…

При виде снятых колец она не могла не вспомнить, как стояла семь месяцев назад под раскаленным добела тосканским солнцем, глядя в глаза мужчине, которому предстояло стать ее мужем. Раньше она считала, что влюблена, но любовь ее подвела, и вот она одна…

Не правильно, что так складывается жизнь. Когда происходит что-то хорошее, разве не нужно это с кем-то разделить? А у нее нет никого, даже подруги. Сидя в черном кожаном салоне лимузина, она была близка к слезам.

«Не смей!» — приструнила она себя. Зря, что ли, гримерша два часа трудилась над ее лицом (за это Джейни тоже пришлось платить самой — 500 долларов, «оскаровский» вечер как-никак)? Ее ждет едва ли не самый важный прием в жизни. Глядя на кольца, она чувствовала не только сожаление, но и предвкушение радости. Начинать всегда трудно, но она была уверена: этот вечер изменит ее жизнь…

Что такое кольца, если не символы неволи? Выкинуть их в окно, и дело с концом! Но мысль о возможной нужде в будущем остановила ее. Одно кольцо стоило 40 тысяч, в случае чего его можно будет продать…

Опустив кольца в сумочку, Джейни достала пудреницу и стала себя изучать в зеркальце. В этот вечер она выглядела так хорошо, как никогда. Вообще-то она всегда была красива, но в этот вечер ее красота как будто еще больше расцвела. Можно было подумать, что красота, зная, как много от этого зависит, постаралась показать себя в лучшем виде. Гладкие волосы сияли, на губах краснела помада нового, только что подобранного оттенка, зубы ослепительно белели.

Джейни осталась довольна собой и захлопнула пудреницу. Она помнила, что красота — не единственное ее достоинство.

В девять утра ей позвонил Комсток Диббл с сообщением о намерении снять по ее сценарию фильм. Два года назад, когда она садилась сочинять сценарий, такой звонок привел бы ее в восторг, ведь тогда у нее не было ни денег, ни работы и продажа сценария стала бы пределом мечтаний. Но с тех пор многое произошло, и она научилась не довольствоваться малым. Даже год назад она обрадовалась бы возможности превратить свой сценарий в фильм и позволила бы Комстоку поступить с ним, как ему вздумается. Теперь она была умнее и не собиралась так легко отказываться от контроля за ситуацией. Из проекта надо было выжать максимум возможного: самое меньшее, на что она согласится, — роль продюсера.

Этого Джейни, естественно, Комстоку не сказала, чем была очень довольна. Он начал с вопроса, почему она не показала ему свою работу раньше, но она ничего не смогла ответить: при одной мысли о том, чтобы объяснить свое отношение к тем двум месяцам на яхте у Рашида, она лишалась дара речи; к тому же интуиция подсказывала, что если бы она отдала ему сценарий тогда, то не оказалась бы в теперешнем положении. Даже прошлым летом она была бы просто красоткой, что-то нацарапавшей на розовой бумаге, зато теперь она знаменита, о ней все слышали. Если ее проект заинтересовал Комстока Диббла, не унимался тот же инстинкт, то могут последовать и другие предложения…

Машина подъехала к входу, водитель опустил стекло и показал приглашение Джейни суровому охраннику. Охранник помигал фонариком, после чего водитель вышел и распахнул пассажирке дверцу. Она набрала в легкие побольше воздуха и вышла.

Стоило ей ступить на красную ковровую дорожку под цветастым навесом, как ей преградила путь волнующаяся, кричащая, потная людская масса, требовавшая, чтобы она повернулась то так, то этак, репортеры сражались за лучший ракурс для съемки. Охранники пытались загнать прорвавшихся фотографов обратно за барьеры, В таких случаях у журналистов есть особенно желанные объекты, чьи фотографии легче всего продать газетам и журналам всего мира. В этот раз на первом месте в списке стояла Джулия Роберте, получившая «Оскара», а на втором — Джейни Уилкокс. На взгляд папарацци, Джейни Уилкокс, даже не кинозвезда, была не меньшей знаменитостью, чем настоящие звезды: весь день ходили слухи, что она написала сенсационный сценарий, по которому Комсток Диббл намерен поставить фильм, а все, что о ней писала пресса, — ложь…

Таннер Коул добрался до входа, когда столпотворение достигло пика, и нахмурился, соображая, кто мог стать причиной такого волнения. Для Джулии Роберте было еще рано; даже появление Памелы Андерсон и Элизабет Херли годом ранее было встречено спокойнее. Неужели в Голливуде есть неведомая ему новая актриса? Пока он недоумевал, охранник протащил мимо него женщину-фотографа журнала «Пипл».

— Мы тебя любим, Джейни! — успела выкрикнуть блондинка лет тридцати.

— Кто эта девушка? — спросил ее Таннер.

— Таннер! — набросилась на него фотограф. — Позвольте, я вас сниму.

Охранник поднял руку, не позволяя ей снимать.

— Я сказал, сегодня вы не у дел.

Таннер пожал плечами: он ничем не мог ей помочь. Охранники проделали в толпе проход, открывая ему дорогу.

— Кто эта девушка? — спросил он несколько минут спустя Руперта.

Загадочная особа уже находилась в кольце голливудских тяжеловесов, включая главного редактора журнала «Вэнити фэр» и главу «Американ пикчерс». Таннер сразу ее оценил: длинные прямые волосы, очень светлые, грудь совершенной формы (с силиконом, конечно, ну и что?), подчеркнутая открытым верхом платья в стиле семидесятых. Ей было достаточно лет, чтобы выглядеть интересной, но при этом она была еще молода и соблазнительна. Таннер решил, что женщин красивее этой вокруг нет. Больше всего притягивали ее глаза. Минутой раньше он, подавая ей выроненную сумочку и встретившись с ней взглядом, увидел, что глаза у нее сверкают, как сапфиры, под длинными темными ресницами. Их выражение его окончательно ошеломило. Как актер он воображал, что умеет заглянуть в душу ближнего; в душе этой женщины он как будто разглядел глубокую печаль…

— Как ты отстал от жизни! — сказал ему Руперт со смехом. — Это же Джейни Уилкокс, прославленная «модельная проститутка».

— Что?! — спросил пораженный Таннер. Первым его побуждением было двинуть Руперту в зубы. — Настоящая проститутка?

— Ты что! — удивился Руперт. — Не иначе съел слишком много куриных ног, пока снимался в Китае! Она такая же проститутка, как мы с тобой.

— Говори за себя! — фыркнул Таннер. — Как получилось, что мне никто о ней раньше не рассказывал?

— Ну уж не знаю! — сказал Руперт.

— Приведи ее после приема, хорошо? — попросил Таннер. Ему хотелось пустить пыль в глаза умопомрачительной Джейни Уилкокс, но он не собирался делать это здесь, при таком стечении народа. Он очень заботился о неприкосновенности своей личной жизни.

Руперт побежал выполнять просьбу Таннера. Он всегда выполнял то, о чем просил Таннер. Он его любил, и Таннер в награду время от времени позволял Руперту делать ему минет.

Джейни Уилкокс стояла посередине небольшой толпы и беспрерывно кивала. Стороннему наблюдателю показалось бы, что она полностью контролирует себя и ситуацию: ее губы были растянуты в приятной улыбке, внимание было сосредоточено на главе «Американ пикчере» — женщине между сорока и пятьюдесятью годами по имени Кенди Клеменс, которая пространно рассказывала о дне рождения своей трехлетней дочери. Но в действительности в голове у Джейни бурлили несчетные мысли, в душе боролись противоречивые чувства.

Она знала, что ее станут фотографировать, но оказалась не готова к такому натиску, к выражению такой искренней симпатии. Еще две недели назад она была парией, предметом насмешек тех же фотографов, а теперь создавалось впечатление, что все присутствующие знают о написанном ею сценарии. Она наслаждалась тем, что ее ожидания оправдались и ослепительная реальность их даже превзошла. На прием ее эскортировали сразу двое охранников, но в сутолоке она все равно выронила сумочку…

Сначала сумочка лежала, забытая, на полу, пока ее хозяйка изумленно озиралась. Ресторан преобразился в сверкающий серебряный дворец, и у каждого, кто в него входил, возникало впечатление, что он проникает сквозь магическое зеркало в фантастический мир Зазеркалья. Пол усеивали серебряные блестки, греческие колонны были разрисованы серебряными розами, потолок и стены — серебряными херувимами. Внезапно рядом с ней вырос мужчина. Он поднял ее сумочку; когда он отдавал ее ей, она услышала, как он бормочет слова восхищения. Встретившись с ним взглядом, она чуть не лишилась чувств от волнения: это был Таннер Коул, знаменитый киноактер.

— Благодарю, — прошептала она.

— Пожалуйста, — ответил он с обворожительной улыбкой и направился к бару.

Провожая его взглядом, она думала: если бы они были школьниками, он был бы обожаемым всеми девчонками футбольным нападающим. К концу вечера она обязательно одержит над ним победу! Но у стойки Коула ждал Руперт Джексон. Джейни вспомнила первый прием у Мими и подумала, что Таннер Коул тоже может оказаться геем. Ей уже нельзя было ошибаться. Если бы рядом был Билл Уэстакотт! Она не вспоминала его уже много месяцев, а ведь он тоже мог сейчас оказаться в Лос-Анджелесе. Она решила, что завтра его отыщет: если она останется в Лос-Анджелесе (а она этого уже не исключала), то ей потребуются союзники.

Но долго размышлять об этом не вышло: еще шаг-и ее окружили доброжелатели. Среди них был сам главный редактор «Вэнити фэр», а также Кенди Клеменс, глава «Американ пикчерс». Джейни еще не была знатоком Голливуда (пока), но все равно догадалась, что Кенди Клеменс — одна из самых значительных персон среди присутствующих и что ее внимание — большая честь. Слушая рассказ Кенди о дне рождения дочери (в японском стиле — с прудом и поваром, готовившим для детишек суши), она готовилась извлечь из благоприятных обстоятельств максимум возможного.

— Понимаете, Джейни, — рассказывала Кенди с четким вы говором жительницы восточного побережья, как будто привыкла, что люди прислушиваются к каждому ее словечку, — мы пригласили полсотни детей, но в Голливуде не едят рис, и дети учатся есть сашими прежде, чем начинают ходить…

Джейни понимающе кивала, хотя для нее оказалось неожиданностью, что Голливуд кишит детьми: она уже представляла, как они наполняют киностудии наподобие мышей…

— Традиционный японский чай подавала настоящая гейша, — сказала Кенди, глядя на мужчину рядом. — Но это больше для мужей…

Джейни мелодично посмеялась шутке. В Нью-Йорке она бы не обратила внимания на маленькую щуплую Кенди Клеменс. Ее аккуратный пучок волос помещался у Джейни под подбородком; когда-то Кенди была интересной, но теперь выглядела типичной женщиной средних лет, не слишком заботящейся о привлекательности. В Нью-Йорке она была бы одной из безликих женщин с Парк-авеню, женой банкира и членом школьного комитета. Но здесь не Нью-Йорк, напомнила себе Джейни: здесь, в Лос-Анджелесе, Кенди Клеменс заправляла киностудией. Джейни видела, что люди побаиваются Кенди; она еще не знала толком, чем та занимается в «Американ пикчерс», но уже понимала, что глава киностудии — важнейшая должность на свете.