Алексей Карташ (№1) - Тайга и зона

Как бы то ни было, возбуждение – не эмоциональное, чисто физическое – пронзило его тело, совсем как давешний разряд, заставивший её содрогнуться всем телом. Он задрал её простенькое платьишко, обнажая крепкое, без единой жировой складки тело, задрал до самого подбородка. И овладел ею, не грубо и не нежно – потому что и то, и другое было бы изменой… хотя бы с её стороны. Атак… Психоанализ, мы же сказали. И она покорно раскрылась перед ним, пустила в себя с лёгким стоном, с закушенной нижней губой, с горячечным шёпотом: «Егорушка…» Нет, несмотря на всё, Алексей всё же наслаждался, наслаждался её телом, будем честными. Ибо какой мужик не возжелает – хотя бы мысленно – такого точёного тела! Ох и повезло же Егорке…

Оргазм наступил одновременно, заставив двух людей на полу выгнуться дугой и чуть ли не закричать в голос. И Карташ почувствовал, что проваливается в какой-то сладостный, невыносимо головокружительный омут, откуда нет возврата. И неимоверным усилием воли заставил себя из этого омута вынурнуть…

Как оказалось, всё же на несколько секунд он отключился, потому что, очухавшись и оглядевшись, он в некотором обалдении обнаружил, что Надя, понимаете ли, спит. Глубоко, умиротворённо и сладко, как ребёнок… «Нет, ребята, женщин нам не понять», – пришла ему в голову очень «оригинальная» мысль. По возможности бесшумно он встал, скоренько оделся, затёр следы их, так сказать, жизнедеятельности и перенёс Надежду на кровать. Поправил подол платья, накрыл. Пусть думает, что это покойный муж к ней приходил.

«Вот так и рождаются мифы об инкубах и прочих суккубах…» – с толикой стыда подумал Алексей, виновато развёл руками перед портретом Дорофеева с чёрным уголком на стене и беззвучно выскользнул на улицу через заднюю дверь. Жадно глотнул свежий воздух. Никого вокруг, и на том спасибо. Покачал головой: ну дела… «Ещё и соль чего-то там от слёз пролитых не успела…» – вспомнилась полустёртая за давностью лет строчка из классика, но он отогнал её, как совсем уж глумливую. Потому что думать сейчас надо было совсем о другом. О том, например, как, где и какие ещё ходы искать к Шаманкиной мари и, попутно, как уберечься от возможного покушения на себя любимого. Если противник решится нанести удар, то откуда он удар нанесёт, предсказать невозможно. А жить в постоянно страхе это, знаете ли…

И тут же встал как вкопанный.

Озарение настигло его и пригвоздило к земле аккурат в тот момент, когда он поворачивал в сторону Восточного тракта.

А почему это, собственно, он не может вычислить, откуда нападёт враг? А вычислить это легче лёгкого – достаточно оставить врагу только одно-единственное направление для атаки. Иными словами, под ставиться самому… И вновь Алексей почувствовал покалывание в кончиках пальцев: азарт. Нет, Шаманкина марь для него не закрыта, дудки.

Рассказы об этом месте он слышал с первых дней пребывания в Парме. Но, как и все пармовчане (или как правильно – пармовцы?), сперва относился к ним ровно с той же серьёзностью, что и к рассказам о Золотой Бабе, снежном человеке или горе из чистого серебра, затерянной в тайге.

Территория, получившая наименование Шаманкина марь, находилась примерно в восьмидесяти километрах от Пармы и являла собой обширную, сплошь заболоченную местность в низинке, местность, по которой никто не ходил – по причине насквозь тривиальной: незачем было ходить. Наверное, сквозь топи и существовал проход, однако, опять же, никто его не знал – по причине той же самой. Говорили, что в давешние времена на этих болотах, скрываясь от никонианской церкви, разбили свои скиты раскольники, и, дескать, они там и до сих пор прячутся от соблазнов мирских…

Однако версии о раскольниках сильно мешала колючая проволока, наверченная чуть ли не вокруг всей мари. Сия колючка недвусмысленно указывала на то, что в тайге укрылся (или некогда был укрыт) некий секретный армейский объект, подобных которому немало разбросано по России вообще и по сибирской тайге в особенности: не поймёшь, к каким войскам приписанные, неизвестно, в какие года основанные, непонятно что от посторонних глаз укрывающие, но по сию пору окружённые строжайшей секретностью. А то, что вокруг «точки» вьются комариным роем всякие слухи и вымыслы, – так любая мало-мальская тайна всегда обрастает ими, как пенёк опятами. Был бы повод.

Колючку впервые обнаружили года три назад. Когда она там появилась точно, кто её натягивал, как и на чём завозили бухты – никто этого не видел. Ну, последнее-то как раз не удивительно. Завозили, ясное дело, вертолётами, иных сообщений с теми краями не имеется, если не считать медвежьих и лосиных троп – а с расстояния в восемьдесят километров «вертушку» не углядишь, разве случайно окажешься поблизости от тамошних мест.

Касаемо же самого объекта тоже наличествовали полнейшие непонятности: то ли с незапамятных времён там располагалось нечто секретное и лишь недавно где-то в штабах вдруг, глянув на карту, надумали расширить и укрепить охраняемую зону, то ли объект свежеиспечённый, объявившийся на подтачиваемом болотами полуострове вместе с колючкой – то есть примерно три года назад.

Охотники и прочий люд, гуляющий по тайге, Шаманкину марь частыми посещениями не жаловал и прежде – во-первых, далеко, во-вторых, нечего там особо делать, в-третьих, места те всегда пользовались дурной славой. Поэтому – если площадь самой «точки» невелика, а маскировка на должном уровне – редкие таёжные бродяги объект запросто могли и до появления проволочного заграждения обходить стороной. Это ведь не парк культуры, а, что ни говори, тайга, в которой такая вот «точка» относится к необъятным просторам, как капля относится к морю.

С обнаружением колючей преграды желающих наведываться в те края и вовсе, считай, не осталось. Зато немедля в народной памяти всплыли все недобрые предания про зажатый в болотах кусок тайги, байки стали активно размножаться, обрастая по дороге всё новой жутью…

Глава четвёртая.

Ловля на живца

25 июля 200* года, 13.12.

…От лесопилки он прошёл по раздолбанной тяжёлой техникой дороге до дровяных складов.

Оттуда тропинкой, вихляющей между сараями и штабелями шпал, двинулся к железнодорожным путям.

Здесь нападать не станут. Здесь в дневное время вечно кто-нибудь шляется – то дорожники, то лесопильщики. Нет, с нападением, как пить дать, подождут. Тем более не составляет труда просчитать, куда держит путь товарищ офицер.

Некуда ему больше идти, кроме как к «железке». Офицер внутренних войск – это вам не кот какой-нибудь, который может серьёзно и целеустремлённо куда-то шлёпать, потом неожиданно развернуться и с той же деловитостью, что и прежде, почапать в обратном направлении.

Обогнув холмик тупика с наваленными вокруг ржавыми колёсными парами, Карташ вышел на путь. Под ногами зашуршал щебень.

Дальше путеводной тропой ему станет серая лента бетонных шпал, уложенных этой весной зэковской бригадой.

Алексей оглянулся. Отсюда виден вокзал, а значит, и с вокзала просматривается этот участок пути. Вон и уазик начальника лагеря куда-то профырчал про грунтовке, отсюда его хорошо видать… И вообще, пока он находится в обитаемых местах – тут разъезжают маневровые локомотивы, тут внезапно выруливают из-за вагонов работяги в оранжевых жилетках… Зачем рисковать? Мало, что ли, в Парме безлюдных мест, куда рано или поздно забредёт товарищ-офицер. К тому же, если преследователи в курсе околослужебной деятельности старшего лейтенанта Карташа, то они уже поняли, куда тот собрался. Значит, всего-то надо подождать, когда старлей одолеет пятьсот метров рельсового пути, где его скроет поворот. А там остаётся всего один свидетель – тайга…

Трудно заставить себя добровольно лезть в ловушку. Но Карташ знал, что надо. Есть, бляха-муха, такое слово…

Ощущение взгляда в спину, появившееся сразу возле дома Дорофеева, не исчезало, однако Алексей сему факту большого значения не придавал. Вполне возможно, срабатывает так называемый эффект ожидания. Когда, прочитав статью о вреде пьянства, начнёшь прислушиваться к своей печени, то обязательно заполучишь покалывания в правом боку. Когда ждёшь слежки – обязательно начнут мерещиться нырнувшие за угол «топтуны» и зловещие взгляды из тёмных подворотен.

Сзади послышалось дребезжание. Карташ резко развернулся. Нога зацепилась за крепёжный болт на шпале, и Алексей чуть не грохнулся всеми костями на рельсы. Вот что значит натянутые нервишки…

А его всего-то навсего догоняла мотодрезина. С одним-единственным ездоком на обитом коричневым дерматином кресле. На площадке перед автомобильным движком стукались боками молочные бидоны.

Уф… Пронесло.

Карташ взглянул на часы. Запаздывали на полчаса. Не часы, конечно. В своих «командирских» Карташ был уверен, как Наполеон в старой гвардии. С обедом запаздывали, суки. Ну да, на дрезине покачивались бидоны с хавкой, со всякими там вторыми и компотами. Так их каждый день и доставляют из деповской столовки. Не возить же, право слово, зэков на обед в зону…

Словно сомневаясь, что его грозный транспорт замечен, водитель подавил на автомобильный клаксон. И стал притормаживать.

Карташ почувствовал облегчение. Значит, пока можно не подставлять спину под нож.

Так уж устроен человек. Дай возможность отсрочить опасную развязку – и вцепишься в этот шанс зубами. А уж разум подыщет трусости подходящее, красивенькое объяснение. Карташ, например, успокоил себя тем, что если его преследуют, то преследователь, наверняка, заподозрит неладное, когда офицер вдруг откажется от попутного транспорта.

– Чего так поздно! Премий с вас давно не снимали! – сварливо заметил офицер внутренних войск, забираясь на дрезину.

– Скажи спасибо, начальник, что вообще поехали, – угрюмо отозвался Сашка-Ухарь. – Еле завёлся. Давай мне новую лайбу, будет тебе движение по графику. Сам, кстати, не жрамши. А меня-то кто пожалеет?!

Как и положено, Сашка-Ухарь тоже происходил из бывших сидельцев.

– С инспекцией? Людям доверию нет, начальник? – Сашка смял «беломорину», оставляя на мундштуке мазутные отпечатки пальцев.

– Как говорил товарищ Ленин, социализм – это учёт и контроль, – автоматически проговорил Алексей.

– А я уж и забыл. И про пахана твоего с погонялом Ленин, и про сицилизм… А вообще-то лихой был атаман, хоть и беспредельщик. Такую поляну хапанул – всего лишь с шайкой отморозков!

Продолжая болтать, Сашка опустил руку вниз, под сиденье…

Карташ дёрнулся, как от удара током. Из-под фуражки на висок побежала струйка пота.

Идиот! Осёл! Расслабился, как последний кретин! Сел на жопу ровно и забыл об опасности! Почему это, интересно, дрезинщик не может быть тем самым? Почему убийцей не может быть хорошо знакомый человек, на которого ни в жизнь не подумаешь?!

Сашка выудил тряпку, вытер руки, хотя что грязнее – руки или тряпка – сказать было непросто. И это ничего не значит. Трюку сто лет в обед. Возможно, он даёт привыкнуть к движению. А когда в пятый раз полезет туда же, под сиденье, то вытащит уже монтировку или гаечный ключ. Двинет, скинет под рельсы – вот тебе первоклассный несчастный случай. Потом плети что взбредёт в голову: или гражданин начальник внезапно выскочил на путь, или дрезина сошла с рельсов – а они ох и нередко сходят. – и ездок-офицерик неудачно фуражкой об рельс приложился…

Кругом тайга. Ехать им ещё минут десять, с каждым километром места будут всё глуше и безлюднее…

Карташ покосился на соседа. Тот замолчал, глядел вперёд, насвистывал какой-то мотивчик.

Сама безобидность.

Дребезжа и покачиваясь, дрезина катила наезженным маршрутом. Зелёной каймой тянулся по сторонам лес, вдоль насыпи валялись старые, деревянные шпалы, чьё место на этом участке уже занял бетон.

Когда показалась группа в оранжевых жилетках, кидающая лопатами щебень, Карташ не смог сдержать выдох.

– Жрать привезли! – донеслось сквозь скрежет подтормаживающей дрезины.

– Поздновато, япона мать…

– Кончай вкалывать!

– Притомился, начальник? – подмигнул ему Сашка-Ухарь.

– Да есть маленько, – сознался Алексей.

Спрыгнув на насыпь, Карташ обнаружил, что у него взмокла спина…

Только один человек не принял участия в стаскивании бачков с дрезины и в предобеденных хлопотах. Бригадир как лежал на груде старых шпал, когда остальные вкалывали, так и сейчас продолжал лежать. Поднялся, причём с показательной неторопливостью, лишь когда Карташ подошёл к его «рабочему» креслу.

– Волыним? – Это была ритуальная фраза, с которой Алексей неизменно начинал общение с бригадиром.

– Так ведь не положено, начальник, – ответ бугра тоже не блистал новизной.

– Ну, как норма? – Алексей присел на шпалы, вытащил сигареты, закурил, протянул пачку бригадиру – А куда она денется, твоя норма, – бугор от офицерского табачка отказываться не стал. – Благодарствую за дачку.

– Чего не летишь за стол?

– Ниче, пайку оставят.

Алексей равнодушно пожал плечами. Он знал, что бугор никогда не обедает со всеми вместе.

Также он знал, что тот любит осушить «малька» за обедом. Известно и кто привозит ему водчонку – Сашка-Ухарь и привозит. Иначе говоря – хоть сейчас устраивай шмон и накрывай малину.

Но наводить законность и порядок старлей не собирался. Тупая уставщина, равно как и излишнее либеральничанье до добра не доводят. Скользить требуется по тонкой срединной грани.

– Вот смотри, Степанов, – Алексей с удовольствием курил, отгоняя дымом комаров. – Ты здоровущий бугай, косая сажень, да ты бы полбригады один заменил. А ты отнимаешь у меня трудовую человеко-единицу – харчи зазря на тебя переводим.

Карташ, в общем, показал, что сегодня настроен поговорить. И бугор Степанов по кличке Мамай охотно поддержал настрой начальника.

Видно, от безделья бригадир притомился и готов был хоть с чёртом побалакать, лишь бы скрасить скуку.

– Если хочешь такого бугра, который будет работать, так лишишься догляду за твоими мужиками. Потому как не в авторитете будет твой прораб. А когда за работягой догляду нет, то он норовит отлынить. Как говорится, хрен с ней, с подковой, завтра докую. А с завтра переносит на послезавтра. Так что это с виду я вроде ни при делах, а попробуй убери меня отсюда – и привет твоей норме, здравствуй всякое баловство. Да и чё тебе переживать, начальник! Ты ж знаешь, норму у меня всегда получишь. Ну а фуфырь поставишь или пару пачек чая выкатишь, так и перевыполним за милую душу…

– Не, перевыполнять не требуется. Не на комсомольской стройке. Ты мне качество работ давай… А вот скажи, Степанов. Ты вот тут сидишь-лежишь, мысли, небось, думаешь. И не обидно, что дни и месяцы проходят так бездарно? Впустую. На шпалах, воняющих креозотом.

Сегодня Карташ был заметно разговорчивее обычного. А чему удивляться – надо ж дать преследователю время одолеть расстояние до места работ. А он, преследователь – если вообще существует в природе, – пойдёт сюда, пойдёт. Потому что офицер Карташ, скорее всего, отсюда отправится не в посёлок, а на зону. И значит, пойдёт он один, сперва по рельсам, потом по тайге. А такой шанс упускать глупо…

– За правильную жизнь агитируешь, начальник? – Степанов-Мамай явно был доволен, что можно развлечься человеческим разговором. – Я тебе так скажу… Я свою жизнь веду, и мне она нравится. И, скажем, с тобой поменяться не захочу.

По тому, как он ворочается, устраиваясь поудобнее на бушлате, брошенном на шпалы, не трудно было догадаться, что бугор готовится к раздумьям миропорядкового размаха.

– Всё на этом свете разное, начальник. Даже кирзачи. Хотя вроде шьют по одной и той же кройке на одной и той же зоне. Да и вообще нет ничего одинакового. И людишки все разные, и преступление преступлению рознь. Всё орут «Преступники, преступники!»… Вот, к примеру, Леха Свищ – его, я так думаю, правильно закатали, – бугор махнул здоровенной ладонью в сторону костерка, который быстро соорудили зэки и, отгоняя дымом комаров, опустошали вокруг него миски с обедом. – Знаешь его историю? Свищ в коммуналке жил, а там среди соседей был хрен один примерно его возраста. Они типа приятельствовали. Выпить, там, закусить, праздники-получки. Ну, короче, пока зарабатывали поровну, всё было зашибись. Но потом тот хрен в гору пошёл, начал деньгу зашибать и купил отдельную квартиру. Свищ, которому светило куковать в коммуналке до второго пришествия, дико воззавидовал и начал строить планы. А потом вызвался помочь приятелю с переездом и, выждав момент, взял и просто-напросто спихнул кореша с балкона отдельной квартиры. Ну не кретин ли, скажи, начальник, а? Хорошо, тот не насмерть расшибся. Этаж был то ли пятый, то ли шестой, но хрен упал на кучу мусора, дом-то только сдали… А вон возьмём того, рядом со Свищом, компот хлещет. Жакан. Всего-то мужик хорошенько отметелил двух черножопых, которые пытались затащить какую-то девку в свою тачку. Впаяли человеку на полную катушку, потому как попал человек на кампанию по борьбе с экстремизмом. Вроде и тот, и другой преступники, обоих вроде народ должен проклинать и наказывать. Но любой человек скажет, что первого посадили по делу, а второго следовало отпустить. Или возьмём третий случай, мой…

– Я назад, начальник! – окликнул Карташа Сашка-Ухарь. – Едешь?

– Да нет, мне в другую сторону! – махнул рукой Алексей.

«Очень хорошо, – подумал Карташ и вновь почувствовал лёгонький азарт от предчувствия угрозы. Адреналинчик в кровушку так и захлестал… – Если преследователи увидят дрезину без старлея – поймут, что шанс сам плывёт в руки и поторопятся в засаду».

– Так вот возьмём меня, – продолжал бугор. Моя профессия – это тот же спорт, типа хоккея. Как идут люди в хоккей, зная, что могут получить травму вместо медальки и пропустить сезон-другой, у лепил пребываючи, – так и у меня. Ну не повезло мне на последних выступлениях, догнали и перегнали меня ваши спринтеры из команды «мусорские резервы»… Ладно, поглядим, что будет на следующих олимпийских играх…

– Это ты к тому клонишь, что, дескать, сейчас ты не небо коптишь, а ведёшь подготовку к новому старту? Занят «предсезонкой»? Сил набираешься для новых спортивных свершений?

– Правильно мысль поймал, начальник. А ещё добавлю, что «УКа» – он вроде твоего воинского устава. Вроде всё правильно в нём написано, но начни по нему жить – и дольше дня не продержишься. Поэтому не по уставам и не по «УКа» судить надо, а по совести. Вот ты с нашими понятиями знаком, они поумнее твоих законов будут. Это ж только в дурных кинохах стоит новичку войти в хату, так урки тут же сползают с нар и давай измываться. Ты ж знаешь, что так не бывает… У нас сперва разберутся, что за человек, с каким нутром, за какие дела отвечает, прав по совести или не прав, всё про него вызнают, а уж потом место ему укажут. Так и в судах бы следовало. А не рубить всех людей с плеча, что дрова, одним и тем же топором…

Алексей поднялся со шпал.

– Хорошо, конечно, Степанов, сидеть тут и слушать твои гуслярские напевы о пользе жизни по понятиям. Однако мне трудиться надо. По работе никаких вопросов? Тогда ладно…

Карташ ещё немного походил по насыпи, вроде осматривая участок работ, потом неторопливо побрёл по шпалам, к лагерю. Предстояло пройти с километр по путям, потом за Лысым оврагом свернуть на короткую тропку, которая выведет на дорогу, связывающую зону и посёлок.

На месте преследователя Алексей выбрал бы для засады как раз мост через Лысый овраг.

Опять же удобно обставить убийство под несчастный случай. Упал человек в овраг, да башкой об камень. Как упал? Так вы о том у покойника спросите. Может, поскользнулся, может, выпимши был, а может, задумался о чём-то.

И именно из-за великого соблазна выдать смерть за несчастье, Карташ полагал, что убийца стрелять не станет и пику пускать в ход тоже застесняется. Потому как насильственная смерть какого-то охотника и офицера ВВ – сие есть две большие разницы, кореша-товарищи.

Потому как Топтунов такого дела не простит, землю носом взроет, но докопается, кто покусился на его подчинённого и в некотором роде подельника. Может, и не докопается, но шмон поднимет до небес, глядишь, и ментов из Шантарска нагонит. А убийце и его заказчикам это надо? На фиг им это не надо… Однако доводы и выводы одно, а спине отчего-то было весьма неуютно. Тянуло оглянуться – Карташу приходилось заставлять себя идти, глядя под ноги, идти беззаботным прогулочным шагом.

«Ещё не поздно вернуться к зекам, с которыми, вот смех-то, сейчас безопаснее, чем одному, – выплыла откуда-то трусливая мыслишка. – Дескать, забыл отдать важные руководящие ЦУ. И проторчать там под каким-нибудь предлогом до приезда автобусавахтовки…»

Окружающее воспринималось острее, чем всегда. Краски казались густыми и сочными, словно на свеженамалеванном полотне пейзажиста. Звуки не сливались, как обычно, в неразборчивый шум дубрав, а дробились на составляющие. Вот прочирикала пичуга, вот под порывом ветра зашумела листва, хрустнула сухая ветка, гортанно и зло крикнула ещё какая-то птица. Он пока не стал настоящим таёжным жителем, чтобы разбираться, кто и по какому поводу подаёт голос в лесу, таёжные деревья и то не все различает… А вот и Лысый овраг, здравия желаю…

Он уже почти дошёл до моста, изо всех сил стараясь не ускорить шаг, когда…

Когда сзади донёсся шорох щебёнки. Карташ сперва подумал, что послышалось. Но шорох повторился.

Нет сомнений, его догоняют. Судя по звуку, преследователь шагах в двадцати. Дав приблизиться к себе ещё шагов на десять, Алексей обернулся. И, откровенно говоря, сделать это как можно небрежнее стоило неслабых усилий. Не меньше усилий потребовалось и на то, чтобы сохранить полнейшую невозмутимость, ничем себя не выдать. Нельзя вспугнуть убийцу – он должен себя проявить. Пока не проявил – он не убийца, а всего лишь честный прохожий.

– Вижу, человек. Раз по пути, всё веселее вместе топать, – лыбясь, проговорил мужик.

Карташу показалось, что по лицу гражданина пробежала тень разочарования. Видимо, он рассчитывал догнать офицера и успеть огреть его прежде, чем тот обернётся… А может, и в самом деле просто случайный попутчик?.. Правую он держит в кармане коричневого ватника – любимой одежды пармовчан вне зависимости от времени года – и вытаскивать её не торопится.

Да и Алексей почувствовал некоторое разочарование – надо же, всё-таки пустили по его следу одного киллера, одного-одинешеньку. Недооценивают ребяты Алёшу Карташа, ох недооценивают…

Алексей этого приземистого, широкоплечего, самого простецкого вида мужика знал лишь в лицо. Встречал в посёлке, видал в Салуне. Не урка, не охотник. Залётный кто-то, из бичей. Но как зовут, понятия не имел, чем занимается – не помнил. Вроде бы из промысловиков. Да, собственно, какая теперь разница…

Перед глазами встал образ мёртвого тела Дорофеева, а потом почему-то и тела более чем живого, обнажённого, страстного – Надюшкиного… и аж зубы свело, как захотелось выхватить «макарку» из кобуры, наставить на этого случайного попутчика и заставить вывернуть карманы.

Однако чтобы не лежало у того в кармане, ни хрена это не докажет. Мало ли с чем ходят в Парме. Вернее сказать – с чем только не ходят…

– Отлично, – сказал Карташ, еле идя, чтобы голосом не выдать волнения. – Вместе и вправду веселее и путь короче.

Впрочем, волнения уже не было. Оно ушло, когда призрачная, гипотетическая опасность обрела реальный, человеческий облик. Верна солдатская мудрость: хуже всего не бой, а ожидание боя.

– Погодка нынче выдалась на славу, – завёл дорожный разговор прохожий. – Эх, щас бы на Гнилое озеро смотаться, по окушкам пройтись. Рыбалочкой не увлекаетесь?

Они шли вровень по междупутью.

– Иногда, – поддержал беседу Алексей. – Люблю, знаете ли, со спиннингом по берегу побродить. А вот сиднем сидеть на одном месте, это не люблю, в сон начинает клонить.

«И ещё на живца оченно уважаю…» – мысленно добавил Карташ.

– А я, признаться, сеточкой балуюсь. Кайф, чтоб улов мерялся не на штуки, а на килограммы. У вас спичек не найдётся? Оставил свои в другом ватнике.

Последние остатки напряжения вымыло из нервной системы. Потому что Алексей увидел замысел противника весь, до донышка. Нехитрый замысел, признаться.

Алексей вытащил зажигалку. Мужик прикурил от неё. Обычная ситуация. Теперь давший прикурить и спрятавший зажигалку в карман поворачивается – а что ему, собственно, ещё делать – второй на шаг отстаёт, словно наслаждаясь первой тягой…

Карташ поступил так, как от него ждали. Повернулся, подставляя спину и затылок. Потом сделал быстрый шаг вперёд, потом шаг вбок и резко развернулся.

Отброшенная сигарета дымила возле рельса на щебне. Правая руке мужика отведена, а её пальцы вставлены в тёмный свинцовый кастет.

Вот он, момент истины, бля…

Любитель рыбачить сеточкой, лишившись элемента внезапности, не растерялся, сучонок, ни мгновения не потерял. Кулак со свинчаткой взмыл к подбородку Карташа.

Алексей выставил локоть, отклоняя удар. Кулак с кастетом лишь скользнул по плечу, вреда особого не причинив.

Противник же, вложивший в удар всю массу тела, невольно этим самым телом подался вперёд, Алексей получил долю секунды на ответ. И ответил – носком сапога под коленную чашечку.

Простенький, но действенный приёмчик он позаимствовал у своих подопечных в серых ватниках. Зеки часто им пользуются в своих сшибках, каковые Карташ не раз довелось наблюдать и пресекать.

«Рыболов» вскрикнул и словно бы осел на одну ногу. Развивая успех, Алексей подсечкой завалил противника на шпалы. И прыгнул сверху, метя локтем в голову.

Но пробить не получилось. «Рыболов» каким-то чудом отвернул голову в последний момент, локоть Карташа врезался в рельс, боль пронзила руку, в глазах на миг помутнело… и этого мига хватило «рыбачку», чтобы вернуть утраченную инициативу. Тот не стал нашаривать обронённый кастет, он просто вцепился железными пальцами Карташу в горло. А Карташ ответно вцепился в горло «рыболова».

«Со стороны это должно быть выглядит преглупо, – вдруг и некстати пришло на ум. – Взрослые сопящие мужики душат друг друга на путях, посреди тайги».

Завозившись, они перевалились через рельс и покатились вниз по насыпи. Руки пришлось разжать – и одному, и второму, иначе костей бы не собрали или голову размозжили о каменюги.

Наконец Алексей остановил падение в облаке пыли и песка, споро вскочил на полуприсед.

«Рыбачок» резким движением смахнул грязь с лица, прочищая глаза, замер на миг.

– Угандошу суку, – прошипел он.

– Как Егорку? – с невинным видом спросил Карташ.

Редкие зубы мужика ощерились в кривой ухмылке.

– Умный, бля…

Помимо кастета, ныне утерянного, у запасливого «рыболова» имелся и ножик – точнее, заточка, до сего момента прятавшаяся за голенищем и подозрительно напоминающая ту, на которую напоролся Дорофеев. Мгновенный выпад – и Карташ едва успел отклониться. По-жальи острое лезвие мелькнуло в каком-то сантиметре от его уха, явно целясь в глазное яблоко.

Дешёвый приёмчик, на лохов рассчитанный, нельзя так далеко руку вытягивать, чему тебя улица учила… Алексей перехватил кисть нападавшего, резко крутанул, послышался хруст кости, и мужичонка, взвыв, повалился на щебень, выронив заточку. Вот и всё, господа, кино закончилось. Алексей выдохнул облегчённо, неспешно поднялся на ноги, подобрал оружие, подкинул на ладони.

– Ну что, гадёныш, поговорим теперь как люди? – хрипло предложил он: пыль набилась в глотку.

В ответ, как следовало ожидать, мужичок послал его в пешее эротическое путешествие.

– Дурак ты, рыболов… – Карташ вновь опустился на корточки, на некотором расстоянии от елозящего по щебёнке, баюкающего сломанную кисть убивцы, оттёр пот со лба. Вновь вернулись звуки – орали птицы, трещали кузнечики, вдалеке недовольно трубили коровы, со стороны дороги слышалось давешнее тарахтенье мотора. Жизнь продолжалась, и природе было ровным счётом наплевать, что старший лейтенант А. А. Карташ едва не полёг туточки смертью храбрых.

– Думаешь, ты меня подловил? Это я тебя подловил. Очень уж мне интересно стало, кто моего товарища Егора Дорофеева к праотцам отправил. К дедам, проще выражаясь. Вот и захотелось посмотреть на твою рожу, да и задать пару-тройку вопросов. Так что быстро я тебя не убью. Места вокруг пустынные, сам, поди, знаешь, никто и не услышит, как ты визжать будешь, когда я на тебя на лоскутки резать стану. А если и услышат, так кому ж в голову-то придёт высовываться и любопытствовать? Народ нынче пошёл дюже осторожный, особливо в этих краях… Ну?! – вдруг рявкнул он, выхватил «макарку» и сунул мужику под нос – с силой сунул, чтоб тот вкус собственной юшки во рту ощутил. – Говори, тварь! Кто тебя приказал меня завалить?!

– Да меня ж самого куски порвут, если я пасть открою… – захныкал «рыбачок», слабо выворачиваясь из-под ствола.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.