И Ежов засучил рукава и надел свои знаменитые «ежовые рукавицы», изображённые на тогдашних плакатах — шипастые, жуткие, любую гидру так зажмут, что не вывернется…

И начался Большой Террор! Хватали маршалов и наркомов, генералов и секретарей обкомов, всякой твари по семь пар… На допросах они рассказывали массу интересного — и о заговоре, и о многом другом…

Удары сплошь и рядом сыпались вслепую. Били по площадям — потому что уже казалось, что верить нельзя никому, измена может обнаружиться повсюду.

Сталин осатанел!

Именно это выражение употребляли впоследствии и Катанович, и Молотов. Сталин осатанел от вскрывавшейся повсюду измены и лжи — время и обстановка были таковы, что понять его можно. «Я видел и знал нескольких разных Сталиных», — скажет потом престарелый Каганович. Вот то-то и оно…

В армии вновь возрождается забытый было институт комиссаров — чтобы присматривали за командирами. Теперь ни один командир, начиная от полка и выше, не может принимать решение в одиночку. Если заговора не было — это нововведение выглядит бессмысленным, нелепым, ненужным. Если военный заговор был — это естественная и необходимая мера, чтобы не вынырнули новые Нехаевы и Тухачевские.

Берут не только военных и партийцев. Берут людей творческих. Подгребли Исаака Бабеля, конармейца и чекиста в прошлом — не за вольнодумство, а за шашни с окружением Ежова. Впрочем, это случится чуть погодя…

Берут Михаила Кольцова — опять-таки не за вольнодумство. В материалах дела лежат сигналы о том, что во время испанской командировки Кольцов, известный давними симпатиями к Троцкому, вступил в непозволительные контакты с испанской троцкистской организацией ПОУМ. Сигналы исходят от человека не мелкого и осведомлённого — генерального комиссара испанских интербригад Андре Марта. На XX съезде их высочайше повелено будет считать ложью. Как знать…

И вот здесь стоит вернуться к той самой «папке Орлова», о которой шёл разговор в первом томе. О материалах, якобы доказывающих работу Сталина на охранное отделение.

Нелишним будет предположить, что эта папка все же существовала в действительности. Вот только материалы были не подлинниками, а искусно сфабрикованными фальшивками. Нельзя исключать, что эту папку и в самом деле намеревались господа заговорщики предъявить на высоком партийном пленуме и потребовать отставки, а то и ареста Сталина. Подобные приёмчики в мировой истории нередки. Когда германские генералы ещё до войны готовили очередные заговоры против Гитлера, они тоже что-то такое фабриковали…

Большой Террор бушевал над страной, как смерч!

Вот только, я вас умоляю, не нужно рассматривать его с тех точек зрения, которые навязали во времена хрущёвской «оттепели» недалёкие борзописцы: якобы олицетворением зла был один-единственный человек, Сталин, зверь и параноик, что это он, злодей, рассылал из Кремля людоедские приказы, а партия, армия, народ, оцепенев в смертном ужасе, как заворожённые удавом кролики, эти приказы скрепя сердце исполняли, в глубине души содрогаясь от омерзения и неприятия…

Все было гораздо сложнее и непригляднее!

Партийная верхушка как раз и состояла из людей, заляпанных кровью по самые уши, давным-давно, ещё с семнадцатого, привыкших цедить кровь алую без малейшего внутреннего сопротивления. Они сами были людоедами, превосходящими Сталина на пару порядков!

Первую крупную чистку в армии, ещё в 1931 г., устроил товарищ Гамарник — сотни командиров с малейшим пятнышком в анкете были уволены, арестованы, выброшены.

Ещё в 1921 г. будущие «сталинские безвинные жертвы» Артузов и Уншлихт теми же методами чистили Балтийский флот от подозрительных, по их мнению, военспецов — снова аресты, высылки, репрессии по спискам, выбивание признаний в шпионаже и пособничестве белогвардейцам…

Ещё в 1918 г. по сфабрикованному обвинению Троцкий и его команда арестовали и расстреляли адмирала Щастного — как раз по той методике, что будет применена в 1937-м…

Ещё в Гражданскую товарищ Смилга пытался по вымышленным насквозь обвинениям расстрелять легендарного командира Думенко (к слову, Думенко, как мог, защищал Сталин, но — не смог).

Тот же Смилга чуть позже подвёл под расстрел знаменитого Миронова, который был не по нраву Троцкому.

Подобные примеры можно приводить до бесконечности. Все «безвинные жертвы Сталина» были в крови по уши — и в 1937 г. они с превеликим усердием изничтожали друг друга !

Не Сталин, а Роберт Индрикович Эйхе предложил создать органы внесудебной расправы, знаменитые «тройки», состоявшие из первого секретаря, местного прокурора и главы НКВД (города, области, края, республики). Ну, а в том, что год спустя именно такая тройка прислонила к стене товарища Эйхе, нет, по моему глубокому убеждению, ничего, кроме грустной справедливости…

Партийная верхушка прямо-таки с упоением включилась в резню!

Июнь 1937-го, Узбекистан. Первый секретарь ЦК тамошней компартии Икрамов просит Москву немедленно снять с должности председателя Совнаркома республики Файзуллу Ходжаева как врага и контрреволюционера — и приводит столь длинный список обвинений, что после этого Ходжаев и дня не может задержаться на свободе.

И сняли Ходжаева, и арестовали — а парой месяцев позже исключили из партии и арестовали самого Икрамова. Оба они проходили по одному делу, оба были расстреляны в одной партии приговорённых.

Омск. Первый секретарь обкома Булатов радостно рапортует, что в результате его ударной работы сняты и исключены из партии враги народа, маскировавшиеся под ответственных партийных работников. Чуть позже по тем же самым обвинениям повяжут товарища Булатова: коридоры кончаются стенкой…

Первый секретарь ЦК компартии Казахстана Мирзоян просит Москву снять с должности председателя тамошнего ЦИК товарища Кулумбетова. Сняли, арестовали, расстреляли. А через годик пустили по тому же маршруту и Мирзояна.

В Туркмении первый секретарь Анна-Мухамедов снял с работы, исключил из партии и передал НКВД трех высокопоставленных партийных и советских работников, о чем с гордостью отрапортовал. Финал, по-моему, уже угадывается? Верно. И трех месяцев не прошло, как Анна-Мухамедова…

На Украине товарищ Косиор искореняет врагов народа, снимая с должностей, исключая из партии старых друзей. Потом пришёл товарищ Постышев и взялся за Косиора, а там другие взялись за Постышева…

В Белоруссии громит партийные и советские кадры товарищ Шарангович с командою, отыскивая повсюду врагов, вредителей и левых уклонистов. Чуть погодя…

Ну, полагаю, достаточно. Везде одна и та же картина: кружат в жутком хороводе «старые большевики», увлечённо, искренне ставя к стенке былых сподвижников и сами попадая в тот же острозубый механизм.

Подавляющее большинство их нисколько не сомневалось в правильности происходящего — и готово было широко во всем этом участвовать. Сбой происходил исключительно, когда в жернова попадали сами верные ленинцы.

Характернейший пример образа мыслей, мотивов и побуждений — подробные, обстоятельные мемуары Евгении Гинзбург, прогремевший некогда «Крутой маршрут». Там все это описано подробно, с той простотой, что хуже воровства. Евгения ничуть не сомневается, что действия Политбюро и НКВД правильны. Она просто-напросто рвётся доказать, что сама абсолютно невиновна (не понимая, что попала в «процент»). И если бы её тогда выпустили, она участвовала бы в Большом Терроре со всем пылом и усердием — совершенно искренне, заметьте, без малейшей примеси шкурных мотивов! Некоторых, кстати, выпускали. И они потом включались в процесс. Опять-таки совершенно искренне веря, что в их случае партии достало мудрости разобраться, а вот остальные — закоренелые враги. Таков уж был менталитет этой публики, и ничего тут не попишешь…

Это была не молчаливая покорность не рассуждающей массы исходящим с самого верха людоедским директивам, а чуть ли не всеобщее соучастие. По разным оценкам, от шестидесяти до семидесяти процентов военных были арестованы в результате доносов и сигналов, исходивших из их же собственной среды. Как и в случае с партийцами, армия была драконом, поражающим собственный хвост…

В научном мире — то же самое. Шафаревич вспоминает, что одного из создателей советской математической школы Лузина травили политическими обвинениями не безграмотные следователи и бдительные институтские вахтёры, а «самые блестящие советские математики». Учёным кротость духа мало свойственна, по совести-то говоря. Тот ещё народец. Чуточку отвлекшись от темы, можно вспомнить, что милейший и гуманнейший академик Сахаров ещё в начале шестидесятых заявился к контр-адмиралу Фомину, ответственному за ядерные боеприпасы советского ВМФ, с гениальной, по его мнению, идеей: создать водородную бомбу в 100 мегатонн, заделать её в торпеду и ка-ак шарахнуть по Соединённым Штатам! Академик захлёбывался от восторга:

— Все восточное побережье США сразу исчезнет с лица земли со всеми своими городами и миллионами жителей!

И отвисла, по воспоминаниям свидетелей, челюсть у контр-адмирала, и молчал он долго, ошарашенно, а потом заорал:

—Да вы, учёные, совсем озверели! Мы, моряки, привыкли бороться с врагом в открытом бою, а не уничтожать мирное население!

Сам Сахаров вспоминал: «Я устыдился и ни с кем более не обсуждал своего проекта…»

Дело не в личности Сахарова, а в общем настрое мыслей учёных. Западные высоколобые творцы атомной бомбы тоже, помнится, видели в трагедии Хиросимы лишь «великолепную физику».

Короче говоря, партийцы, военные, учёные, писатели и все прочие, вплоть до знатных кролиководов и комсомольцев, с упоением жрали друг друга. Кто искренне верил, что обязан истребить врагов, кто сводил счёты…

Вот только не надо мне чирикать про исконно российский менталитет и нашу звериную натуру, воспитанную вековой отсталостью!

В любой западной стране, цивилизованной, законопослушной, гуманной и сытой существует в той же науке борьба кланов и авторитетов. Правда, проходит она без особых последствий для участников, поскольку дискуссии чисто теоретические и приносят проигравшей стороне лишь моральный ущерб.

А вот теперь проведём умозрительный эксперимент. Пусть отныне мистер Титькинс, уважаемый профессор Кембриджа, твёрдо знает: если он настрочит в Скотланд-Ярд донос на своего вечного врага и оппонента, профессора Оксфорда мистера Попкинса, что Попкинс питает антибританские настроения, с ирландскими экстремистами связан, а под кроватью припас топор, которым вполне может стукнуть по голове королеву во время её грядущего визита… Если Титысинс твёрдо знает, что в результате этого доноса вражина Попкинс непременно будет заарестован…

Настучит или нет? Думаете, нет?

Безусловно, кто-то воздержался бы от этакой гнуси. А кто-то и нет…

У нас перед глазами блестящий пример: Третий Рейх. Благонравные интеллектуалы и интеллигенты взапуски друг на друга стучали в гестапо, и политические обвинения шили бестрепетно, и высоко несли знамя «арийской физики», противопоставленной «физике жидовской»…

А если кому-то пример Германии покажется не вполне корректным, давайте вспомним о Соединённых Штатах Америки и незабвенном сенаторе Маккарти с его «комиссиями по расследованию антиамериканской деятельности». Эх, как развернулись тогда иные отдельно взятые мастера культуры! И доносы друг на друга строчили, подписанные и анонимные, и заседали в означенных комиссиях, прорабатывая «ненадёжных» и «сомнительных» коллег по ремеслу в добротном стиле сталинских «троек»… Великий комик Чарли Чаплин, кстати, вынужден был бежать из Америки после того, как за него подобная комиссия принялась всерьёз: красный мол, агитатор, да ещё и педофил!

В США не расстреливали, правда. Но иные «враги народа» все же оказались в тюрьме, а многим сломали жизнь, выбросили из профессии, в нищету окунули, до самоубийства довели… И никакого Сталина поблизости! Старейшая демократия благоухает!

А теперь — о статистике. До сих пор встречаются утверждения об «обезглавленной» армии, прямо-таки обезлюдевшей. Фантастические, дикие, ни с чем не сообразные цифры оглоушивают по мозгам впечатлительного читателя…

Увы, увы… Статистика, несмотря на многочисленные анекдоты, все же наука точная. В 1937 г., при численности офицерского корпуса 144 300 человек, были репрессированы и числились исключёнными из состава армии 11 034 человека — около восьми процентов! В 1938 г. из 179 000 командиров и генералов репрессированы и не восстановлены в правах 6742 человека — три с небольшим процента! А ведь надо учитывать ещё, что «репрессалии» частенько не касались политики: иные товарищи командиры были из армии вышвырнуты за растраты, пьянство, те или иные упущения по службе. Вы что, всерьёз полагаете, что при Сталине интенданты не хапали казённого имущества, а бравые вояки не палили по пьянке из личного оружия где-нибудь на танцульках? Девочек не насиловали? Морды «шпакам» не били? Ого! В старых архивах такие художества помянуты, каких ни в одной армии мира не спустят…

И ещё. Маленький нюанс. РККА по сравнению с европейскими армиями была перегружена офицерским составом. Примерно девять процентов от общей численности. В Германии, кстати, — всего четыре процента, во Франции — четыре с половиной, в Британии — шесть. Так что в некоторых случаях шло примитивнейшее сокращение раздутых штатов.

А ведь существовали ещё «тройки» по чисто уголовным делам! Которые без суда и следствия, по оперативным материалам, рассматривали примерно треть всех уголовных дел. Гребли рецидивистов и «лиц, связанных с преступной средой» (скупщиков краденого, держателей притонов и тому подобный элемент). И, знаете ли, система эта нанесла изрядный удар организованной преступности и порядок навела…

Ну, а для тех, кто полагает, будто 1937 год являл собою сплошное беззаконие — несколько примечательных фактов…

Московский городской суд. Некую Матрёну Кулькову соседи обвинили в контрреволюционной агитации, написали, куда следует. Однако судья Рожнов быстро установил, что главная «свидетельница» хотела таким незамысловатым образом захапать Матренину комнатушку. И оправдал Матрёну вчистую.

Тот же суд, парой месяцев спустя. Судья Иванов оправдывает неких Синева и Молоткова, которых следствие пыталось подвести под 58-ю за то, что не подписались на заём.

А вот уже — тридцать девятый. Инженер Стрельцов, повздорив с руководителями своего ведомства, накатал заяву в Прокуратуру СССР, обвинил аж тринадцать своих начальников во вредительстве, требовал срочно осудить, как врагов народа. И что же, примчались за ними набитые костоломами «воронки»?

Ага! «Воронок» прикатил за самим Стрельцовым. И вкатили болезному два года за ложные доносы. Кому-нибудь его жалко? И ведь нельзя исключать, что после XX съезда означенный инженер не шлялся по реабилитационным комиссиям и не объявлял себя безвинной жертвой бериевщины…

Самые любопытные метаморфозы происходили в те времена даже с заключёнными. Кинорежиссёр Георгий Данелия вспоминает про своего дядю Сандро: судили этого дядю и отправили на Беломорканал — вот только после отбытия срока не только орденом наградили, а забрали к себе уже в другом качестве, и долго потом дядя Сандро трудился в системе ГУЛАГа, до начальника лагеря дорос… Интересно, дядя Сандро — палач или жертва? С маху можно ответить?

Большой Террор (что многими, в том числе и за границей, отмечалось) имел ещё и такой поразительный эффект: в СССР были почти начисто вырублены те кадры, что могли впоследствии создать серьёзную пятую колонну. Многие остались, конечно, и всплыли потом в облике бургомистров, полицаев и старост, но основной контингент потенциальных предателей был ликвидирован.

Франция, к примеру, подобной чистки у себя не провела. Результат? Страна рухнула в одночасье. И отнюдь не потому только, что армия сражалась бездарно и вяло (хотя и это нельзя сбрасывать со счётов). Во Франции практически безнаказанно действовала чёртова туча «оборотней». Вроде бывшего коммунистического лидера Дорио, после оккупации объявившегося в эсэсовской форме, вроде социалиста Дэа, ставшего одним из главных прогитлеровских деятелей. Вот что писал видный французский журналист Анри Симон: «Саботаж был не только делом рук гитлеровских агентов. В нем участвовала большая часть делового мира, а также высокопоставленные лица из числа гражданских и военных властей… Франция не была побеждена Гитлером. Она была разрушена изнутри „пятой колонной“, обладавшей самыми влиятельными связями в правительстве, в деловых кругах, в государственном аппарате и в армии».

А от себя рекомендую ещё книгу А. Верта «Франция, 1940-1950». Там это описано не менее подробно…

Наших потенциальных предателей придушили в тридцать седьмом! Кое-кто, правда, уцелел — но об этом позже…

Мы же вернёмся к Ежову. Деятельность которого с определённого момента стала не просто вызывать опасения — дело принимало крайне опасный оборот…

Власть, как давно подмечено, развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Сталин этой опасности избежал — ну, так то ж Сталин… Ежов сломался!

Не выдержал испытания абсолютной властью и полнейшей вседозволенностью. Тут примешивались ещё и те качества характера, о которых поминал как-то прекрасно его знавший партиец Москвин («Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять, а быть уверенным — он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный, недостаток: он не умеет останавливаться. Ежов — не останавливается. Иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить…»)

А если следить некогда? И некому?

Ежова несло!

Террор все более приобретал черты не разумной акции, а слепой вакханалии. Чекисты остервенело гнали показатели. Они так привыкли. Так было проще и приятнее — да и выгода налицо… Вся несправедливость, все выбитые ложные признания, все договоры и неправедно пролитая кровь — это как раз вина не Сталина и его команды, а Ежова и доставшегося ему механизма. Сталину нужно было выявить и обезвредить реальных заговорщиков. К сожалению, в какой-то момент стало ясно, что всемогущий НКВД свернул категорически не туда.

Уже заведено дело на Молотова. Уже выбивают показания на Ворошилова. Уже пьяный Ежов на одном из ведомственных банкетов открытым текстом выдаёт: начальник областного НКВД должен царём и богом встать над местными партийцами и советскими работниками, потому что нет в стране другой власти, кроме НКВД!

А за спиной крошки-наркома одобрительно покачивают головами энергичные, сильные, кровавые волчары вроде Михаила Фриновского, Евдокимова, Дагина. Люди, не верящие ни в Бога, ни в черта, привычные к крови и вовсе не имеющие ничего против идеи стать единственной властью в стране. А собственно, зачем им теперь Сталин? Политбюро? И прочие Верховные Советы?

Тайная полиция, почуяв волюшку, готова сделать последний, логически вытекающий из всего предыдущего шаг. Зная этих людей, можно не сомневаться, что готовились они всерьёз…

Над тем временем — непроницаемый мрак. Мы, быть может, никогда не узнаем подробностей — разве что все же сохранилось что-то в архивах. Молотов, и Каганович, порой хоть чуточку да откровенничавшие с журналистами и писателями, касаемо победы над Ежовым хранят совершеннейшее молчание. Хотя сомнению не подлежит: была предпринята некая акция…

В той ситуации одних бюрократических методов определённо не хватило бы для устранения очередной угрозы. Мало было просто подмахнуть приказ о снятии наркома Ежова, верхушки НКВД и назначении на эти места новых людей. Не тот расклад. Заговор НКВД, несомненно, существовал — и эти люди ни за что не позволили бы сожрать их просто так, посредством бюрократической процедуры, росчерка на бумаге…

Если о планах Ежова и его сообщников наверняка хранят память хоть какие-то бумаги в секретных архивах, то о той самой акции Сталина, которая просто обязана была быть, мы не узнаем уже ничего и никогда. Сталин в подобных случаях обходился без клочка бумаги.

Времени уже нет! Нет! Два начальника областных управлений НКВД, из Ярославля и Казахстана, обратились к Сталину с письмами, в которых сообщают, что Ежов откровенно намекал в беседах с ними на предстоящие аресты высшего руководства в канун Великого Октября…

И в НКВД появляется новый первый заместитель наркома — Лаврентий Павлович Берия, бывший первый секретарь ЦК компартии Грузии, бывший чекист, талантливый управленец, никоим образом не партийный пустомеля, человек дела. Ежова давят медленно — Берия потихоньку забирает в свои руки управление наркоматом государственной безопасности, не спеша расставляет на ключевых постах верных людей, таких же молодых, энергичных, умных, деловых, ничуть не похожих на прежних зажравшихся баронов. Идёт новое поколение — те, кто никогда уже не будут строить из себя капризных красных вельмож.

Черт побери, какие они все молодые! Редко-редко кому за сорок: Мильштейн, Меркулов, Павел Мешик (этому — двадцать девять!), Богдан и Амаяк Кобуловы, Влодзимирский…

И они крушат ежовцев. В пух и прах. Внесудебные «тройки» ликвидированы. Массовые аресты и высылки запрещены. Прокуратура проверяет обоснованность уже случившихся арестов. Две трети руководящих работников НКВД убраны. Из тюрем и лагерей возвращаются оклеветанные. Органы в узде…

Вот теперь только и можно говорить, что Сталин полностью контролирует партию, армию, госаппарат, страну.

Вот теперь он и в самом деле садится на Ледяной Трон. Весной тридцать девятого…

Увы, и сейчас, когда эти строки пишутся, попытки представить Тухачевского и его компанию в образе безвинных ягнят не просто предпринимаются вновь и вновь (свобода слова, что поделать), но обставляются такими, с позволения сказать, «аргументами», что диву даёшься…

Вот, скажем, набравший размах буквально в последний год последовательный и заядлый «реабилитатор» Н. Черушев. Мимо его трудов праведных пройти просто невозможно — потому что он разработал целую систему «реабилитанса», стройную и громоздкую заслуживающую самой вдумчивой критики…

Беда даже не в том, что означенный Черушев, как сплошь и рядом у «реабилитаторов» водится, привычно занимается прямыми подтасовками. Приводит, скажем, известное выступление Сталин на заседании Военного совета: «Хорошо, если бы товарищи взялись и наметили в каждой определённой организации двух своих заместителей и начали выращивать их как по политической части, так и по командной части».

И патетически восклицает: «Какой цинизм! Советовать командиру или политработнику готовить себе замену в ожидании ареста!»

Позвольте, а при чем тут арест?! Стенограмма этого совещания давным-давно опубликована полностью. И в ней чёрным по белому написано, что заместителей следует «выращивать» для того, чтобы они заменили командиров, когда те пойдут на повышение! Армия резко увеличивается, возникает множество новых полков и дивизий, эскадрилий и кораблей, возникает множество вакансий! Об этом и речь.

Далее Черушев с детским простодушием изумляется предположению, будто на СССР в союзе с Германией и Японией могла напасть Польша. Вариант этот кажется г-ну Черушеву совершенно диким и несуразным…

Тут и опровергать нечего. Читатели этой книги, думается мне, уже узнали достаточно о предвоенных шашнях Польши с Германией и Японией. Не один год существовала вполне реальная угроза, что Польша нападёт на нас как раз в союзе с означенными державами, что польские военные и не скрывали вовсе. Это потом ситуация резко изменилась.

Итак, «весомые аргументы» Черушева в пользу небытия военного заговора:

«Отсутствие достаточно чётко выраженной организационной структурны и программных документов». (И далее многословно вспоминается, что вот у декабристов-де все это было…)

Что тут скажешь? Нелепо сравнивать заговор начала девятнадцатого века и почти середины двадцатого. Толковому заговору подобная бюрократия только вредит и ставит под угрозу планируемый успех.

«Не имеется ни одного письменного списка заговорщической организации, ни одного письма о делах заговора, ни одного перехваченного курьера или связного с секретной запиской, с прокламациями или обращением к народу. Как не было ни одной подпольной типографии или радиопередатчика».

Список членов заговорщической организации?! Да его, батенька, и у декабристов не было! Нужно быть вовсе уж совершеннейшим идиотом, чтобы подобные списки составлять. Между прочим, у заговора военных 1944 г. против Гитлера точно так же не было ни списка членов, ни секретных записок, ни перехваченных курьеров, ни прокламаций, ни даже «обращения к народу». И типографии подпольной не было. И радиопередатчика. Но заговор тем не менее существовал, мало того, однажды все же грянул…

Отсутствие обличительных материалов: «письма и телеграммы, дневниковые записи, образцы холодного и огнестрельного оружия, жалобы и заявления соседей, сослуживцев, подчинённых».

Это и вовсе ни в какие ворота не лезет! Какие такие «соседи» могли быть у жившего всю жизнь в барских особняках маршала Тухачевского? Или Уборевич обитал в коммунальной квартире, куда заговорщики сходились и орали так, что их могла подслушать любая тётя Маня?!

Какие такие телеграммы? «Москва Гамарнику тчк Завтра мочим Сталина зпт присоединяйся зпт наши соберутся у Примакова тчк Миша». Так, что ли? Что за неведомые «образцы холодного и огнестрельного оружия»? Зачем прятать под кроватью припасённую для Сталина блескучую шашку, если заговор затеян людьми, в распоряжении которых — полки, эскадрильи и танковые батальоны?

«Ни одна из жён арестованных командиров не показала против мужа. А это значит, что они ничего не знали о „преступной деятельности“ своих мужей. Не знали потому, что такой деятельности просто не было».

Ну, во-первых, жены все же давали интересные показания — хотя бы супруга маршала Егорова. А во-вторых… Как это себе Черушев представляет? Приличный заговорщик просто обязан делиться с женой планами и задумками?

Представляете? Приходит это домой маршал Тухачевский:

— Как дела, пупсик? — интересуется верная жена. — Что нового?

— Сталина вот на той неделе свергаем, — рассеянно отвечает маршал, уплетая пельмешки. — Кремль займём танками. Узел связи захватит Дима Шмидт, он парень толковый, справится. Ворошилова повяжет Уншлихт с адъютантами, ну, и вообще…

— Котик! — в совершеннейшем восторге вопит супруга. — Ты же у меня прямо Бонапарт! Что в фас, что в профиль! А Молотов как?

— А Молотова Якир повяжет прямо в Совнаркоме, — солидно отвечает «котик». — Силами второго полка Московской Пролетарской стрелковой…

Тут ноги у жёнушки от восторга подкашиваются, и она, восхищённо визжа, отдаётся своему Бонапарту прямо на кухонном столе. А за пару кварталов от них Уборевич, собрав домашних на веранде, проникновенно повествует жене, детям, тёще и племяннице, как он будет захватывать Генштаб и какими силами. А в Барвихе, на даче, Ян Борисович Гамарник вдохновенно чертит химическим карандашом прямо по белоснежной скатерти — это он любимой супруге план захвата ближней сталинской дачи объясняет во всех подробностях… Картина маслом!

А Черушев увлечённо дуркует: «Не было системы связи, явок, паролей, кодов, системы собственной безопасности и прочих атрибутов подпольной заговорщической деятельности».

Чушь это, а не атрибуты. Ни один серьёзный заговорщик в такие «атрибуты» играться не станет…

«Так называемые „заговорщики“, в том числе освобождённые накануне Великой Отечественной войны, в один голос заявляют: никакого заговора в Красной Армии не было».

А что, могло быть иначе? Освободили перед Великой Отечественной кого-то из реальных заговорщиков — ну так вот ему свезло. Идёт он, не медля, прямо на Лубянку и говорит Берии:

— Лаврентий Палыч, а зря ты меня выпустил! Заговор-то был!

Между прочим, троцкизм не был реабилитирован и на XX съезде. В хрущёвские времена объявили безвинными, белыми и пушистыми исключительно Тухачевского с компанией и часть партийцев. Троцкизм по-прежнему оставался восьмым смертным грехом. В этих условиях тем, кто схватил срок за участие в ориентированном на Троцкого подполье, оставалось одно: невинно тараща глазёнки, поддакивать Никите: не было заговора, не было, не было! Параноик Сталин, мол…

В общем, хотел бы я быть начальником тайной полиции в том государстве, где заговор возглавлял бы г-н Черушев. Уж он-то наверняка действовал бы в полном соответствии с вышеописанными им самим «системами». Для начала составил бы точный «Список членов заговора» с кличками, кодами. Потом развёл бы полпуда бумаг: явки, пароли, секретная переписка… Потом разослал бы тридцать пять тысяч одних курьеров. Потом начал бы складывать в подвале тюки «прокламаций», заводить тайные типографии и подпольные радиостанции, сочинять «обращения к народу», складировать «образцы холодного и огнестрельного оружия», вести протоколы каждого тайного заседания с резолюциями и результатами поимённого голосования. А попутно во всех деталях расписывал бы планы грядущего путча законной жене и всем трём любовницам.

То-то удовольствие было бы ловить такого! Палец о палец не ударив, ни малейших усилий не потратив! Этакий заговор очень быстро провалился бы сам собою — только складывай в мешок «путчистов» да получай ордена с парадными аксельбантами…

Между прочим, декабристы оттого и провалились, что составляли пухлые конституции и прочие меморандумы, курьеров гоняли по самым пустяковым поводам, «обращений к народу» сочинили ворох, а планы взятия власти обсуждали с таким шумством и многолюдством, что подслушать их мог любой дворник. А потому ещё до 14 декабря правительство знало о них едва ли не все.

Но, кстати, у декабристов не было ни единого склада с прокламациями, ни единой явки, никаких кодов и образцов оружия. Осмелится ли на этом основании г-н Черушев утверждать, что их заговор вымышлен царской тайной полицией? Ведь по его же логике так и выходит…

Ладно, посмеялись, а теперь давай похмуримся. То есть, вернёмся к серьёзным темам.

Любопытно бы знать, что говорили, что писали о «мнимом» заговоре Тухачевского за границей? Небось, высмеивали параноика Сталина?

Держите карман шире! Все обстояло как раз наоборот. Вот что писал о заговорщиках не самый глупый на свете писатель Л. Фейхтвангер: «Большинство этих обвиняемых были в первую очередь конспираторами, революционерами: всю свою жизнь они были страстными бунтовщиками и сторонниками переворота — в этом было их призвание… Они были в некоторой степени разжалованными… Но „никто не может быть опасней офицера, с которого сорвали погоны“, говорит Радек, которому это должно быть хорошо известно».