Глава 5

Камера четыре-шесть* и ее обитатели

— Не гони, волну, Квадрат, — поморщился Дюйм. — Дай обвыкнуть человеку, а потом уже с претензиями лезь...

— Да не, пахан, в натуре! — подпустил истерики в голос обозванный Квадратом, накачивая сокамерников, и мягко, как кошка, соскользнул с нар. — Он же вэвэшник, бля, он наших пацанов трюмил на зоне, падла! Че ему тут обвыкать?! — Повернулся к Алексею и гаденько ощерился: — Че ты буркалами сверкаешь, че сверкаешь, сука?! Не думал, что когда-нибудь ответ-ку держать придется за свой сволочизм? Так что не взыщи уж, спросим по полной...

Алексей молчал, лихорадочно продумывая тактику действий... Да каких, к чертям, действий — тактику боя продумывая. Драки не избежать, тут и думать нечего. Противники вроде не вооружены (хотя долго ли дать заточенной ложке скользнуть из рукава в ладонь), и если навалятся всем скопом — есть шанс.

Что погано — ничего полезного, что можно использовать в качестве оружия, в радиусе вытянутой руки не наблюдалось, даже белье на веревке было заботливо отодвинуто подальше от прохода, к крашенным бледно-зеленой краской стенам. Не будешь же унитаз выламывать с корнем и обороняться им...

Однако какая тварь его в камеру с братвой определила, вот вопрос...

Эдик опасен. В глаза не смотрит, но из поля зрения не выпускает. Положение ступней, то, как он держит плечи, голову, — каратэка, наверняка. Хорошая вещь — органолептика...

Чего греха таить, Карташу было страшно. Но к страху, нейтрализуя его, примешивалась изрядная доля злости, и от того в голове было ясно. Мать вашу, не для того я горбатился в ВВ, чтоб теперь какие-то «уголки» зело борзые меня гнобить начали...

Квадрат, многозначительно напевая под нос:

— А мальчонку того

У параши барачной

Поимели все хором -

И загнали в петлю...

— отряхнул джинсы и вразвалочку подошел к Эдику, встал чуть впереди.

Ну, вырубить Квадрата проблемы не будет: по всему видно, что боец из него никакой... Вазомоторика у него не ахти, не шибко боевая, но в ручонке он вроде бы небрежно держит свинченную с приемника телескопическую антеннку. Вещица легкая, ломкая и в серьезном бою бесполезная, одноразовая, однако ежели человеку неподготовленному стегануть по глазам, по уху, по пальцам, по кадыку — хотя бы на секунду, короче, выбить из колеи, отвлечь внимание от основного противника... Значит, не бином Ньютона: один отвлекает, типа лезет первым в свару, строит из себя крутого, а второй, даром что очкарик, до поры до времени не отсвечивает, держится в тени, чтобы просчитать подготовку Карташа и нанести удар...

— Ну так че молчишь, милый? — ласково прищурился обладатель полосатых носков. — Язычок проглотил? Невежливо, у тебя же по-хорошему спрашивают: какого хера ты в нашу хату заполз...

Ладно, братаны, не я бузу затеял, но начну, пожалуй, первым, потому как красные начинают и выигрывают...

Ломиться обратно в дверь с воплем: «Хулиганы зрения лишают!!!», — Алексей, разумеется, не стал: западло. Вместо этого он без лишних слов пальцами босой ноги поддел давешнюю табуретку и швырнул ее прямиком в окуляры Эдику. Тренированный Эдик, конечно, метательный снаряд отбил, но отвлекся, потерял долю секунды, а Карташ за это время — камера-то крошечная — переместиться впритык к Квадрату, нырнул под свистнувшую возле самого уха антеннку, впечатал со всей дури тому кулак под дых, крутанулся на месте и резко ушел в сторону — на всякий случай, чтобы Эдик, на миг выпавший из поля зрения, не зацепил.

Зацепил-таки, урод, по бедру, несильно, но обидно — реакция у очкастого оказалась будьте-нате. Странно, что не достал... Квадрата, сгибающегося от боли в три погибели, можно было уже в расчет не принимать, все внимание следовало сосредоточить на Эдике. Алексей только начал ставить нижний блок, а Эдик, тварь, уже разворачивался в приседе, и его нога, распрямляясь туго скрученной пружиной, уже летела, целя передней третью ребра стопы аккурат Карташу в пах, и Карташ подкоркой понимал, что перегруппироваться, сменить стойку ну никак не успевает, что сейчас копыто очкастого размажет его чресла в омлет, и, на уровне подсознания смирившись с неизбежным, выбросил вперед кулак с чуть выставленной фалангой среднего пальца, метя суставом очкарику в переносицу...

Камерная драка, да, впрочем, как и любая уличная, — эпизод скоротечный и стремительный. Это только в кино герои красиво метелят друг друга в течение пятнадцати полноценных экранных минут, отрабатывая гонорары и ублажая зрителей. У настоящей же драки — не боя на ринге, а именно драки — законы другие. За максимально короткий срок необходимо причинить максимальный урон противнику, ибо противник с тобой церемониться уж точно не станет. Тут не до правил и не до христианского, блин, человеколюбия, тут главное выйти из потасовки как минимум живым, а как оптимум — без потерь для здоровья. А победителей не судят, не правда ли? Так что в ход идет все, что имеется в распоряжении: руки, ноги, корпус, ногти, зубы, лоб, ключи, зажигалка...

А вот Карташ Квадрата пощадил. Мог бы, дурацкое дело нехитрое, козлине коленную чашечку выбить или шнобель сломать, да так, чтоб раздробленные носовые кости в мозг вошли... Не стал. Честно признаться, не из дурацкого гуманизма, а просто потому, что не было времени калечить «углового» основательно... А если еще честнее, то краешком сознания Алексей понимал прекрасно, что, проиграй он бой, покалеченного сокамерника ему не простят.

Короче: рассказ длится значительно дольше, нежели события происходят в реальности, все завершилось за какие-то шесть-семь секунд после начала раунда. Удар Эдика — удивительно, но факт — цели не достиг, нога его ширкнула по Алексеевой ширинке и отдернулась; мошонка Алексея была спасена для человеческого генофонда. Пропал втуне и выпад Карташа: очкастый неуловимым движением перехватил его кулак возле самого носа, легонько вывернул, чуть обозначая болевой, тут же отпустил. А потом скользящим движением вдруг отодвинулся на безопасное расстояние и поднял руки.

— Стоять!

Все еще охваченный азартом боя, Карташ рыпнулся было в контратаку, фиксируя каждое движение противника... и замер.

Противник, хоть и сохранял оборонительную стойку, но махач продолжать явно не собирался!

— Стоять, кому сказал! — рявкнул старший громче. — Обоих касается!

Голосина у Дюйма оказался стопудово командирский, такой, что некий товарищ старший лейтенант, навечно вживленный строевой службой в подкорку Карташа, встрепенулся и вытянулся во фрунт.

— Все-все-все, орлы, брейк, — добавил он сварливо. — Пошутили, и хватит. А то разошлись, понимаешь. Вы мне тут еще мокруху устройте, джекки чаны фиговы... — Эдик опустил руки, а старший вдруг развеселился: — Бля, первый раз такое вижу: Эдика чуть не положили!

— Щас тебе — «положили», — не поворачиваясь, настороженно глядя на Карташ а, ответил очкастый. — Я его достал... Ведь достал, а?

Карташ помедлил, а потом сумрачно кивнул, пребывая в полных непонятках. Напряг в насыщенной «Ванишем» камерной атмосфере, напряг, только что почти физически ощутимый, улетучился без следа. И Алексей позволил себе малость расслабиться. Так это что, шутка была? Это «уголки» таким манером новичков прописывают? Вот ведь гниды...

— Нет, ну мать же его, Дюйм... — с трудом выдавил Квадрат, медленно распрямляясь и глубоко, сосредоточенно дыша. — Шутки шутками, но он же мне весь ливер на хрен в кашу разворотил...

— Неясно сказано? — в голосе Дюйма опять появился металл. — Стоять! А чего ты хотел? Сам первым попер на мужика с предъявой... Не ной, выживешь. Эдик, что встал, как не родной? Пригласи гостя к столу. Голодный, поди, после ивээски-то[7]... Прогары, короче, Леха, натяни, пол у нас без подогрева, табурет двигай сюда и подсаживайся. Отпразднуем, типа, пополнение в наших стройных рядах «бээсов»... — Он вдруг ухмыльнулся и хитро посмотрел на Карташа. — Да не дрейфь, душа моя. Пошутили мы. Прописку уже лет десять, как сходняк отменил. И потом, думаешь, опера тебя и в самом деле к уркаганам подсадили? Как бы не так. На фига им лишняя головная боль? А если тебя «уголки» порежут, или хотя бы табло тебе начистят? Они, опера, то бишь, потом вовек не отмоются. Им спокойная жизнь зело по душе. Да и «уголкам» тоже.

— Ага, — буркнул продышавшийся Квадрат, глядя на Карташа исподлобья. — Начистят ему, жди, отморозку... — Он подобрал выроненную антенну, сложил ее и зло бросил на шконку. — В гробу я видел такие розыгрыши...

— А это я тебе за Лешеньку, — мстительно сказал Карташ и поставил валяющуюся на боку табуретку.

— И эт-то правильно, — похвалил Дюйм. — Ты бы с языком своим поаккуратнее, Квадратик, я тебе сто раз говорил. Смотри, подрежут в один прекрасный день.

— Сам смотри за своим языком, — огрызнулся полосатоносочный.

— Елки-палки, ну что у тебя за характер, а! — скривился Эдик. — Сам же предложил: скучно живем, мужики, давайте, мол, парня на тонкость кишки проверим! Вот и проверил, гаишник фигов!

— А ты, можно подумать, против был! — взвинтился Квадрат с полуоборота. — Первый и заверещал: я его пробью, я его пробью, а ты огонь на себя отвлекай!.. Терпил своих ты тоже ногой по яйцам убеждал заявы забирать?!

«Эге, — подумал Карташ, негнущимися пальцами натягивая туфли, лишившиеся шнурков, и чутко прислушиваясь к светской беседе, — а отношения у ребяток еще те...»

— Ну-ка ша! — опять пришлось вмешиваться старшему. — Вы мне хату не позорьте-то! Марш по углам!

Ледяной стержень, торчащий в сердце и не исчезающий с того момента, как на его запястьях защелкнулись «браслеты», постепенно таял. И почему-то именно сейчас он окончательно уверился: соседи не врут, никакие это не «углы», а просто скучающие, мать их, «бэсники». Черт его знает, почему уверился. Может, потому, что нагляделся выше крыши на настоящих урок и уже по одному взгляду мог отличить и даже классифицировать их: этот — явный «законник», тому — на мокрое пойти как два пальца об асфальт, но стучать станет, лишь только погрози сурово пальцем, а третий — просто баклан, шпана, но к ней, шпане этой, спиной поворачиваться не рекомендуется: пику может вставить как «ха», потому как молодой, горячий и полагающий, что круче его только Игорь Крутой...

Но остается вопрос: откуда ж у простых «красных» такое соцобеспечение и такие хоромы? Значит, не простые это «красные». Значит, не случайно Алексей угодил именно к ним...

Тем временем угомонились. Карташ покончил с обувкой, выпрямился. Бормоча что-то под нос, на шконку сел Квадрат. Сел и Эдик, подмигнул Алексею:

— Да свои, братан, свои, не напрягайся. Если б не свои были, я бы тебе шарики-то размазал-то, думаешь, нет? А не веришь — так вон мое обвинительное заключение на полочке пылится, можешь заглянуть и посмотреть, кто я есть на самом деле: старший оперуполномоченный Рудин моё фамилие...

— Короче, давай-ка за стол, Леха, — сказал Дюйм. — Или, если хочешь, покемарь пока. Я, помню, когда первый раз меня закрыли, часов двенадцать продрых без задних ног — вымотали меня следаки вусмерть, да и перенервничал...

Но Алексей все еще колебался.

— Дюйм, а он думает, что это еще одна проверочка, — опять встрял, склонив голову набок, Квадрат. — Типа, отведаешь чего-нибудь, а потом окажется, что жрачку до тебя уже попробовал «петушок». Слыхал про такое? А есть из шлёмки опущенного — западло немереное, стало-ть, и тебе быть «петухом».

— Эх, молодежь, книжек глупых начитались... — вздохнул Дюйм, передвинул свои телеса к столику, бросил на ломоть белого хлеба кружок твердокопченой колбасы, сверху положил кусок сыра и сочно впился в бутерброд зубами, глядя при этом на Карташа.

Карташ же пищеварительные позывы сдержал и сказал:

— Да не в том дело, спасибо... Люди, а как насчет умыться-побриться? Негоже так за стол садиться, с дороги-то...

Не во имя этикета спросил, ей-богу: в самом деле, ладони были омерзительно липкими, к тому же с не до конца смытой краской для «пальчиков», и щетина кололась чуть ли не до чесотки, так что Карташ готов был подписать любую чистуху — лишь бы позволили взять в руки мыло и бритву.

И, как оказалось, спросил в масть.

Эдик посмотрел на Квадрата, Квадрат посмотрел на Дюйма, тот посмотрел на Карташа — и, ухмыльнувшись, разрешил милостиво, но уже с ноткой ува-жухи в голосе:

— Валяй. «Светланка»[8] вон... Ты уж извини, браток: по правилам, надо было тебя сначала за стол усадить, напоить-накормить, а потом уже шутки шутить... Ты не в обиде?

— Вы хозяева... — Карташ пожал плечами, достал свою бритву, повернулся к раковине, включил воду.

— Это еще что! — сказал Квадрат. — Мне местный опер рассказывал. Сидел тут один хмырь по кликухе Ржаной. Спортсмен. Командир какой-то крутой ОПГ. Сидел мирно, спокойно, не быковал... Так опера подшутить решили и подсадили к нему парня по фамилии Ржаной — посмотреть, типа, как два Ржаных уживутся. А хлопец тот вообще не при делах: первоходка, водила простой, за ДТП со смертельным исходом закрыли. Ну, подсадили, короче... День проходит, два — тишина. Опера уже все на изменах: как бы не случилось чего, как бы спортсмен этого не завалил. Врываются в хату — а там мир и благодать: Ржаной-бандит чай кушает, Ржаной-водила на шконке лежит, глазенками лупает... И тот, который бандит, даже имени-фамилии его до сих пор не знает! Оказывается, он как с новенькими знакомился? Не прописывал, а именно знакомился. Ни слова не говоря подходит и ласково так — хер-рак по печени! Если выдержит удар, значит, стоящий человек и можно с ним дело иметь, будь он хоть сам министр внутренних дел. Ну, а если нет — то пусть сидит на своей шконке и не отсвечивает, под ногами не мешается...

И Квадрат заржал.

Зеркала не было. Ну и плевать. Краем глаза все-таки отслеживая происходящее за спиной, Карташ мысленно поздравил себя с первыми победами — совершенно непроизвольно заработал несколько призовых очков на элементарной чистоплотности. Хотя, блин, мог бы и сам догадаться: коли уж устроили форменную СЭС на входе, стало быть, хата стараниями ее обитателей содержится в чистоте и порядке. И сие необходимо приветствовать и поддерживать.