Глава первая

В путь, в путь, кончен день забав…

Нельзя сказать, что Мазур за последние годы изучил Шантарск в совершенстве, но все же он неплохо знал этот длиннющий и узкий, как анаконда, город, выгнувшийся по берегам могучей реки довольно-таки живописно. И потому, когда машина (такое впечатление, решительно) свернула влево, стала подниматься вверх по узкой асфальтированной дороге, где два самобеглых экипажа если и смогли бы разъехаться, то с большим трудом, он уже смог сделать кое-какие выводы. Понять, отчего молчаливая беленькая Катя несколько раз сворачивала с одного из длиннющих проспектов, пронизывавших город почти насквозь, зачем петляла по скучным, неинтересным боковым улочкам. Проверялась касаемо хвоста, теперь это было совершенно ясно. И такового, очень похоже, сзади не оказалось.

Машина с некоторой натугой, но все так же целеустремленно катила вверх по узкой дороге, еловые лапы и березовые ветки то и дело звонко чиркали по кузову. Из гордости Мазур не задал ни единого вопроса – и сейчас опять-таки помалкивал.

Катя внезапно затормозила, не выключая мотора, звонко вытянула ручник и, кинув на Мазура беглый взгляд, распорядилась довольно безразличным тоном, за которым, тем не менее, читался прямой приказ:

– Пересядьте за руль, пожалуйста.

– Это зачем? – проворчал Мазур, все-таки не удержавшись от абсолютно бессмысленной в данной ситуации реплики. Ясно уже давно, что до некоего определенного момента ему не собирались давать никаких разъяснений.

Вот только этот момент, похоже, наступил. Бросив на него беглый взгляд, не лишенный некоторого оттенка эмоций в виде легкого лукавства, Катя пояснила:

– Так поближе к жизненной правде. Кавалер за рулем, а девочка, как ей и положено, рядом…

– Логично, – проворчал Мазур, вышел, обошел «девятку» спереди, уселся за руль, переключил передачу и, уже нажимая на газ, лихо снял машину с ручника.

Он уже знал, куда его завезли, – знаменитый шантарский заповедник: примыкавшие к городской окраине массивы дикой тайги, экзотические скалы под собственными именами, орды малость шизанутых камнелазов болтаются привычными тропками и кушают водку в своих легендарных избах, если повезет, можно узреть дикого марала, а то и медведя. В некоторых смыслах – идеальное место для того, чтобы избавиться от нежелательного субъекта. Пустить в затылок пулю из чего-нибудь компактно-бесшумного, сбросить бренные останки под который-нибудь скальный обрыв – и при доле везения для убивца его жертву долгонько не найдут, а то и вовсе никогда. Учитывая, что под белоснежной Катиной футболочкой, на поясе слева, имеет место пребывать в кобуре нечто компактное, а быть может и бесшумное… Нет, это уже паранойя, мания преследования или другая какая фобия. Вряд ли его дела плохи настолько. Нет вообще доказательств, что они плохи…

– Логично, – повторил Мазур, легонько поворачивая руль в соответствии с плавными изгибами дороги. – Богатый старый пень везет девочку, дабы потискать на фоне экзотических пейзажей…

– Вот именно, вы очень быстро все схватываете…

– Я адмирал, мне положено, – сказал Мазур угрюмо. – Интересно, а как далеко мы можем зайти в рамках правдоподобия?

– Перебьетесь, – отрезала она с улыбочкой. – Не требует ситуация полной правдоподобности…

– А жаль, – сказал Мазур.

– Ну, это кому как…

– И это логично, – сказал Мазур. – Милая Катерина, а вы и в самом деле прапорщик или – не совсем?

Девица бросила на него чуточку удивленный взгляд:

– Вы же, господин адмирал, вроде бы сугубый профессионал, а такие вопросы задаете…

– Родная моя, – сказал Мазур проникновенно. – Знали б вы, как порой надоедает быть сугубым профессионалом, как хочется задавать идиотские вопросы. Это вы, молодые, еще досыта не наигрались… И вообще, кто сказал, что мы с вами сейчас в профессиональной ситуации?

– Кирилл Степанович… – протянула она укоризненно. – В жизни не поверю, что вы решили, будто мы с вами по грибочки идиллически собрались…

– И правильно сделаете… – пробормотал под нос Мазур, усердно манипулируя рулем. – Долго нам еще?

– Сейчас будут ворота, покажете пропуск, он в бардачке…

Мазур кивнул, легонько притоптал газ – подъем стал круче.

Ну конечно, что-то да должно было произойти… Коли его не беспокоили целую неделю, точнее, семь с половиной дней, если не считать тот, когда с адмиралом Нечаевым (чтоб ему, как выражался классик, на том свету провалиться на мосту) случилась крупная неприятность. В гостиничный номер приехали, вызванные звонком Мазура, те, кому и надлежало являться в подобных случаях, потом, уже на базе, он старательно написал рапорт, скрупулезно придерживаясь своей версии событий, – и на неделю очутился в подвешенном состоянии. Так было ведено столицей – сидеть и ждать у Шантарского моря погоды. То есть это ему так сказали, а на деле где-то в отдалении могли сверкать молнии и грохотать громы, касавшиеся его самым непосредственным образом, могли родиться планы и решения, не сулившие К. С. Мазуру ничего хорошего, – но об этом, как водится, не узнаешь до самого последнего момента, когда начальство решит долбануть тебя по темечку жареным петухом. Но поди узнай это до наступления рокового часа…

Что интересно, от него так и не потребовали в дополнение к рапорту написать обо всем случившемся подробно – а это могло означать одно: именно таковы инструкции столицы. Мазур мог и ошибиться, но коли его до сих пор не вызвали в Россию, значит, именно сюда для производства должного расследования собирался нагрянуть кто-то облеченный властью, не исключено, сам Лаврик.

Тоже логично – в чем-то…

И вот сегодня – грянуло. Эта милая Катенька, судя по эмблемам на кителе нового образца, служившая на ниве военной связи, вдруг заявилась к Мазуру в отведенное ему на базе помещение и с самым спокойным, даже непроницаемым выражением на смазливой мордашке произнесла несколько фраз, из коих неопровержимо явствовало, что никакая она не связистка, а подчиненная адмирала Самарина, для узкого круга – Лаврика, и в соответствии с приказом непосредственного начальства имеет честь предложить автомобильную прогулку, причем с соблюдением цивильной формы одежды.

Бывают ситуации, когда даже адмиралы не задают вопросов прапорщикам, и уж тем более не обсуждают переданные последними приказы. Как говорится, попала собака в колесо…

В самом деле, поперек дороги возвышался основательный забор с железными воротами. Мазур притормозил и посигналил. Из дощатого домика слева, за воротами, не спеша вышел босой субъект в камуфляжных брюках, застиранной тельняшке и определенно форменной фуражке. Кокарда, правда, Мазуру была незнакома – что делать, в последние годы поменялись чуть ли не все до единой эмблемы, от почтальонских до железнодорожных. Да и погон нового образца развелось столько, что смотришь-смотришь, но так и не поймешь: то ли румынский полковник, то ли отечественный таможенник в гораздо менее авантажном звании… Распалась связь времен, уныло выражаясь вслед за классиком.

Босоногий страж ворот не спеша вышел в калитку, приблизился к машине и обозрел прилаженный у лобового стекла пропуск, вслед за чем с тем же непроницаемым видом воззрился на Катю, на Мазура, снова на Катю и в заключение – опять на пропуск. Определенно чтобы показать, что индивидуум он независимый и облеченный кое-какими полномочиями, поскреб редкую бороденку с таким видом, словно определил уже, что пропуск злодейски подделан и пора высвистывать на подмогу залегший в кустах спецназ лесничества (ничего удивительного, при нынешнем повальном увлечении спецназами таковым, того и гляди, и лесники с рыбоохраной обзаведутся). Мазур, в свою очередь, уставился на него с философской угрюмостью во взоре.

Дуэль взглядов продолжалась не особенно долго – очень быстро бородатому надоело валять ваньку, он подошел к воротам и с лязгом откинул засов, – но распахивать их не стал, посчитав это, должно быть, ниже своего достоинства. Молча удалился в домик.

Мазур, человек не гордый, в два счета управился со створками, провел машину и снова захлопнул ворота. Сел за руль и, не дожидаясь распоряжений, поехал вверх по дороге, – поскольку каких-либо других маневров выполнить было решительно невозможно.

– Слева будет прогалинка, – сказала Катя. – Там и остановимся.

– Эта?

– Ага.

Мазур свернул влево, съехал с асфальта и заглушил мотор. Сказал:

– Судя по некоторым наблюдениям, не было за нами хвоста?

– Вот именно, – ответила Катя. – Мелочь, а приятно… Пойдемте.

Она первой стала неспешно подниматься по бледно-желтой, кое-где покрытой вылезшими на поверхность корнями сосен земле, за многие годы утоптанной тысячами ног до полной бесплодности. Впереди вздымались высоченные серые скалы, Этакие слоистые параллелепипеды вроде исполинских кирпичей, из-за своей диковинной формы показавшиеся на какой-то миг творением человеческих рук, а то и залетных инопланетян, что, разумеется, было полной чепухой. Стояла покойная солнечная тишина, птиц почти не было слышно.

– И что дальше? – спросил Мазур, когда они оказались в двух шагах от высоченной скалы.

– Будем ждать, – пожала плечами Катя, безмятежно усаживаясь в своих светлых брючках на бурый ствол поваленной сосны. – Начальство не опаздывает, а задерживается…

– Самарин? – напрямик спросил Мазур.

– Вы такой проницательный, Кирилл Степанович, я буквально очарована…

Она сидела, опираясь обеими руками на ствол, откинувшись назад, демонстрируя великолепную грудь под белой футболкой и улыбчиво щурясь, – новое поколение, молодой кадр. Отношение к новому поколению у Мазура было сложное, на одном полюсе, что греха таить, типичнейшее старческое брюзжанье, на другом – пожалуй что, превосходство матерого волка. Но в одном можно быть уверенным: те, кто прошел школу Лаврика, глотку перережут при надобности без всяких сантиментов. Кому угодно. Пусть даже ножик будет держать в руке этакое вот сексапильное создание с безмятежной улыбкой.

И все же… Кое-какие основания для оптимизма имелись. И базировались они не на каких-то там убаюкивающих надеждах, а на точном анализе ситуации и на том еще, что Лаврика он как-никак успел изучить за двадцать с лишним лет…

Да и беленькая Катерина вовсе не выглядела хотя бы самую чуточку зажатой – а ведь в ожидании определенных мрачных ситуаций даже человек поопытнее ее держится так, что опытный глаз обязательно ухватит некие нюансы…

– По-моему, вы на меня уставились с ярко выраженным сексуальным интересом, – протянула Катя, щурясь под солнцем.

Мазур усмехнулся:

– Даже если так и обстоит, неужели вы рассчитывали меня смутить подобной репликой, милая Катерина? Старого циничного морского волка?

– Ну, а все-таки?

– Это самоутверждение, а? – спросил Мазур. – Приятно ощущать себя объектом сексуальных вожделений старого циничного адмирала, нет?

– А почему бы и нет?

– Моя дорогая, вы очаровательны, – сказал Мазур. – Более того, вы откровенно сексапильны. Но я сейчас, право слово, думаю не о том, что на вас нет бюстгальтера, а о другом совсем. О зависти. Я вам откровенно завидую, вашему поколению, – вы, счастливцы, понятия не имеете о том, что такое парткомы, месткомы и женсоветы. И о том, насколько порой могли напаскудить…

– Да уж, – отозвалась девчонка с явственно читавшимся превосходством. – Бог избавил…

– А вот этого не надо, – сказал Мазур задушевно. – Этих вот ноточек превосходства. У нас, между прочим, было одно нешуточное преимущество: за спиной у нас простиралась могучая империя, которую, что греха таить, откровенно боялся весь глобус…

«Старею, – подумал он. – Точно, старею. Коли уж начал распинаться о былом величии империи… которую, между прочим, ухитрились проcрать, в том числе и мы, а как иначе? Что-то мы сделали не так, знать бы только где и когда…»

На его счастье, мирный разговор оборвался по весомейшим причинам: послышалось натужное ворчанье отечественного мотора, рядом с их белым «Жигулем» остановилась бежевая «Волга» не самого последнего образца, и оттуда вылез вице-адмирал Самарин собственной персоной, соответственно жаркой погоде одетый легко, с некоторым спортивным уклоном, весь в белом, подобно герою известного анекдота. Уверенно направился к ним вверх по склону – не бегом, конечно, но достаточно быстро. Судя по энергичной походке, один из асов морской контрразведки, умнейший человек, матерый убивец и гений деловой безжалостности отнюдь не торопился выходить в тираж. Удобный случай порассуждать о неких насквозь мистических закономерностях, согласно коим дольше всех живут (и дольше сохраняют бодрость) как раз те хомо сапиенсы, трудами коих изрядное количество братьев по разуму переселилось преждевременно в мир иной: конструкторы-оружейники, маршалы и генералы, вояки с личными кладбищами…

Мазур встал с бурого ствола, легонько подобрался – как ни успокаивай себя логично-оптимистическими рассуждениями, а с Лавриком никогда неизвестно заранее…

– Ну, здорово, что ли, – сказал Самарин нейтральным, в общем, тоном, протягивая ему руку. – Хорошо живется в Шантарске отпускным адмиралам, я гляжу: солнышко светит, птички чирикают, девочки очаровательные сопутствуют… Катюша, солнышко мое, ты посмотри тут, пока старики погуляют…

– Все чисто, Константин Кимович, – браво отозвалась она.

– Сам знаю, – отмахнулся Лаврик, цепко ухватив Мазура под локоть. – Однако ж поглядывай…

Мазур задумчиво косился на спутника: Лаврик, словно было мало ему легкомысленной цивильной одежонки, носил еще очки в дешевой оправе и щеголял реденькой бороденкой. И то, и другое придавало ему классический вид растяпы-интеллигента, доведенного всеми реформами до тихой депрессии. Маскарад сей, надо полагать, неспроста – Лаврик наш по пустякам не станет столь радикально менять облик, дело тут не в примитивной маскировке…

Они завернули за скалу, там обнаружился узкий извилистый проход меж заслонивших небо каменных столбов. Лаврик уверенно вел его все дальше и дальше, пока они не оказались на краю высокого крутого обрыва. Далеко под ними раскинулось зеленое море тайги, то самое, песенное, над которым вздымалась исполинская серая скала, чертовски напоминавшая формой человеческую голову.

– Что-то ты вполне бодренький, – хмыкнул Лаврик. – А не боишься, что мы, злыдни особистские, тебя шлепнем на этом самом месте и туда вон спустим? Ищи потом хоть по всему глобусу…

– Да ладно тебе, – сказал Мазур с наигранной легкостью. – Я тебя знаю давно. И не припомню что-то, чтобы ты людей убивал в декорациях, где присутствует хоть капелюшечка романтики, как здесь вот…

– Скверно, скверно… – усмехнулся Лаврик. – Выходит, меня тоже в некоторых отношениях можно просчитывать?

– А как же, – сказал Мазур. – Ты у нас, извини, все же не господь бог и не дьявол. Помню, как ты за меня крепенько брался…

– Нехорошо быть таким злопамятным, – ханжеским тоном посетовал Лаврик. – Лет пять уж прошло…

– Ну, я не злопамятен, – пожал плечами Мазур. – Просто… Если уж ты за кого-то берешься всерьез, объект из самых прагматических побуждений всегда зажат со всех сторон, чтобы ни дернуться не мог, ни пискнуть: волки твои с пушками вокруг, стены родные, а если дело на ландшафте происходит, так ты сначала все до одной конечности бедняге свяжешь. Нет, замысли ты про меня что-то, не стал бы сюда тащить, на этот обрывчик, где, скажу тебе откровенно, шансы у обоих равные. Может, я тебя вперед успею в пропасть-то отправить…

– Я тебя тоже люблю, Кириллушка, – задушевно сказал Лаврик. – Ну, что тут скажешь… Не по твою я душу, успокойся. Хотя нельзя напрочь исключить каверзных вопросиков… – Вдыхая полной грудью, он смотрел в пространство, на зеленые вершины сопок. – Благодать господня, право слово… Ты знаешь, генерал Асади умер. На той самой своей подмосковной фазенде. Вышел утречком в садик, тут, должно быть, сердце и сжало, он и посунулся носом в грядку… Нашли уже холодного.

– А ему не помогли, часом? – фыркнул Мазур.

– Брось, – серьезно сказал Самарин. – Эль-Бахлак нынче – насквозь некошерно. Совершенно забытая древняя история. Да и не знал он никаких жутких секретов, как все они… Помнишь?

Мазур, конечно, помнил многое – но оно было слишком далекое, устоявшееся. Как на пирсе, в пожарах и грохоте, помаленьку затухал бой, как захлебывались пушки последнего, прикрывавшего их эсминца, как перебегали черные фигурки и неуклюже крутились на ограниченном пространстве сгоряча залетевшие в гавань броневики, как майор Юсеф отправился гордо умирать и ухитрился проделать это эффектно, как сорванную взрывом башню «Саладина» швырнуло прямо на Мазура и казалось, что это и есть полный звиздец…

А кончилось все – благолепием. Советской военно-морской базы там не стало, но и американской не получилось по причине полного изменения геополитической обстановки, и на берегу залива понастроили отелей, и все давно забыли, что в паре миль на норд-ост от залива, где глубина, лежат на дне две крохотные проржавевшие подлодки, – а вот черепа боевых пловцов наверняка уже растворила морская вода…

– Причины, я уверен, самые прозаические, – сказал Лаврик задумчиво. – Была годовщина ихней славной революции, перепил с горя, мотор и отказал. Вообще-то, они были славные ребята…

– Уж это точно, – сказал Мазур медленно. – Чистой воды идеалисты. Я ни тогда, ни потом не встречал такой концентрации идеалистов на квадратном метре. Ну и, конечно, как всякие идеалисты, они проcрали и провалили все, что только могли… Но, знаешь… То ли это ностальгия, то ли они и в самом деле были славные ребята – и Асади, и Касем, и Юсеф…

– Кто ж спорит, – сказал Лаврик. – А Лейла была славная девочка, правда? Вот это и есть одна из немногих эль-бахлаковских загадок, которую я так и не решил… Переспал ты с ней все-таки или как?

– Давай не будем теребить мертвых, – сказал Мазур серьезно.

– Хотел бы, но не получается, – сказал Лаврик. – Я ведь сюда за тем и приехал, чтобы потеребить кое-каких мертвецов… Да, вот именно, Эль-Бахлак… Там ведь была еще одна загадочка, если ты помнишь. Как погибла твоя жена.

– Ну, какая же это загадка, – сказал Мазур, на миг охваченный неприятным, смертным холодком. – Это всем было известно. Джип попал в засаду, он же был с военными номерами…

– Ага, ага, – сказал Лаврик рассеянно. – Но я-то не об этом…

Мазур не почувствовал ни тревоги, ни страха, ни каких-либо других эмоций – и это тоже устоялось по причине давности. «Ерунда, – подумал он холодно, отстраненно. – Лаврик и не думает копать, просто-напросто нервы мотает. Ну, мы тоже на это способны…»

– Ну да, загадок там хватало, – произнес он с расстановочкой, в тон собеседнику. – Взять хотя бы тот случай, когда погиб генерал-майор Кумшаев…

– Это ж не загадка. Партизаны, засада…

– Ага, ага… – сказал Мазур, усердно копируя его интонацию. – Но я-то не об этом…

Он замолчал, и молчал долго. Пока Лаврик не произнес гораздо громче, осклабясь:

– Ну ладно, что нам Эль-Бахлак, двадцать лет отстучало… И аллах с ними со всеми… Давай-ка лучше поговорим серьезно о свежих покойничках. О Нечаеве, например. Я успел вдумчиво изучить все бумаги. Ты всегда умел составлять толковые рапорты – вся суть как на ладони, четко и ясно. Наш адмирал запутался в грязных связях с бандюками и «черными антикварами» настолько, что решил уйти из жизни посредством прицельного выстрела в висок. Совершенно как в старые времена, подобно господам офицерам славного императорского флота. Приятно видеть, что оживают старые традиции… А ты, значит, оказался невольным свидетелем, перед которым он исповедался…

– Ты здесь видишь что-то необычное? – небрежно спросил Мазур.

– Я? Помилуй бог, с чего бы? Вполне понятная мотивация, дело тут даже не в расстроенных чувствах, а в том, что из рук уплывал такой куш… Ты даже и не представляешь, какой куш. Нечаев по приземленности своей здорово занизил прибыль. Рисунок Леонардо стоил бы в Европах не два-три лимона баксов, а малость поболее. Уже в этом году подобный этюд продали за одиннадцать. Лимонов, я имею в виду. Баксов… Вот и застрелился, не вынесла душа поэта… Красиво так застрелился…

– Да, – сказал Мазур. – А что?

– Да ничего особенного, – хмыкнул Лаврик. – Знаешь, что самое смешное? Что все складывается прямо-таки идеально. Вот если бы он оказался гораздо более толстокожим и остался в живых, обязательно выскользнул бы из рук, как угорь. Нам совершенно не за что было б ухватиться. А так… У покойника порой есть одно ценнейшее качество – он не в состоянии ни запутывать следствие, ни препятствовать таковому… А где его дочка, кстати?

– Не знаю, – сказал Мазур. – Упорхнула с каким-то хахалем. В поезде познакомились.

– Вот, значит, какую линию поведения вы избрали, друг мой…

– Ты о чем? – как мог беззаботнее спросил Мазур.

– Обо всей этой истории. О том, что тут творилось и творится. Кирилл, я похож на идиота?

– Не особенно, – искренне сказал Мазур.

– Вот именно, дорогой мой, вот именно… – Лаврик говорил тихо и размеренно. – Кирилл, у меня нет времени ни на долгие партии, ни на коварные подходы. По моему глубочайшему убеждению, ты поступил в точности так, как тот судья у Сименона – не солгал, но и не сказал всей правды. Пребывание твое в этом милом городе проходило отнюдь не так мирно и благостно, как ты об этом писал в рапорте. С тобой здесь что-то произошло. Достаточно крупное и серьезное. Я тебя четверть века знаю, а потому могу уверенно сказать, что ты и из этой передряги как-то выкарабкался – и, чует мое сердце, по своему всегдашнему обыкновению набросал жмуриков там и сям… Да, у меня нет точных доказательств – одни лишь обрывки, смутные слухи… но это след. А как я умею топать по следу, ты имеешь, тешу себя надеждой, некоторое представление. Ты пойми, не в человеческих силах – и не в твоем положении – в сжатый срок слепить убедительную легенду, которая выдержит мою проверку. Ты у нас не Штирлиц, ох, не Штирлиц… Не по плечу тебе эта задача. Если я пойду по следу, рано или поздно докопаюсь до правды. Вот только ты к тому времени будешь бултыхаться по уши в дерьме… Так что давай уж играй в сознанку.

– Касаемо чего? – пожал плечами Мазур, стараясь сохранить самое непроницаемое выражение лица. – Да, вот, по теме… Помнишь, что случилось лет двадцать пять назад возле Ахатинских островов? Там тоже была одна насквозь естественная смерть…

– Да черт возьми! – в сердцах выпалил Лаврик. – Ты что, вбил себе в голову… Кирилл, меня совершенно не волнует, что ты шлепнул Нечаева. И хрен с ним, откровенно говоря. Да не жеманься ты и цепочку из себя не строй. Я уверен на сто процентов, что он не стрелялся, что это ты его шлепнул. Но я не собираюсь никому это доказывать, понятно тебе? Эта сторона дела меня не интересует. Нисколечко. Нечаев получил то, что заслуживал… а уличить тебя в его убийстве, поверь старому цинику, – задача нереальная. Меня, повторяю, не эта сторона дела интересует.

– А которая? – безразличным тоном спросил Мазур.

– Совсем даже другая. Видишь ли, у всей этой здешней истории – с «черными археологами», с бандюками, с чередой смертей – есть еще один аспект. Тебе совершенно неизвестный. И примчался я сюда инкогнито как раз для того, чтобы этот аспект вскрыть, аки консервную банку. В чем мне необходима твоя помощь, откровенность и самое тесное сотрудничество. Веришь ты или нет, но так оно все и обстоит. Слово офицера. Согласись, я этим словом как-то не особенно злоупотреблял, а?

– Пожалуй, – вынужден был признать Мазур.

– Не «пожалуй», а «точно». Повторяю, у меня нет времени играть с тобой партии. Давай будем предельными циниками. Либо ты мне выложишь свою здешнюю одиссею, как на исповеди… либо я сам рано или поздно до всего докопаюсь, но для тебя, сам понимаешь, второй вариант связан с серьезнейшими неприятностями. Как говаривали в старину, его карьер безвозвратно погиб… Ясно? Не нужен мне Нечаев, черт с ним! Мне нужна, жизненно необходима твоя настоящая история. Ты же не в безвоздушном пространстве действовал, кто-то тебя видел, запомнил, опознать может… – Он придвинулся к Мазуру вплотную и жестко продолжал: – Пойми ты, дурачина, дело настолько серьезное… И нет у меня другого выхода. Равно как и человеческих чувств. Я забуду, что ты меня вытащил на себе в семьдесят восьмом, – начисто забуду, напрочь, я сейчас не человек, а собака на следу… Не на твоем, мать твою, не на твоем, так что не дергайся!

– Что случилось? – тихо спросил Мазур.

– Расскажу, – сказал Лаврик, все так же стоя к нему вплотную, лоб в лоб. – Обязательно расскажу… поскольку ты, обормот этакий, мне будешь нужен, и отнюдь не в качестве подследственного. Но сначала ты передо мной вывернешься до донышка. Я должен знать все, что с тобой происходило с тех пор, как ты приехал в этот город. Все, что здесь было. Пятый, десятый раз повторяю – черт с ним, с Нечаевым, меня он не интересует… Давай, излагай. У тебя попросту нет выбора. Или договоримся, или назад ты поедешь в наручниках.

– Ого, – сказал Мазур. – А мотивация?

– Будет, – совсем тихо сказал Лаврик. – Непременно будет. Ты же меня знаешь, ты меня сто лет знаешь. Сроду не блефовал, согласись, не было у меня такой привычки… Ну, хватит. У меня нет времени, а у тебя нет выбора. Дать тебе минуту на размышление, как в кино? – Он демонстративно поднял к глазам запястье с часами, высвободив их из-под манжета белой легкой курточки (под которой Мазур давненько уже зафиксировал опытным взором кобуру с пушкой). – Оно тебе надо?

– Фрукт ты, конечно, еще тот… – задумчиво произнес Мазур.

– Работа такая, – моментально откликнулся Лаврик. – Но слово свое держу, сам знаешь. Я тебе обрисовал оба варианта, или-или… Что выбираешь?

– Фрукт ты, конечно, еще тот… – повторил Мазур. – Но вот ведь какая петрушка – ты и в самом деле всегда играл честно…

– Рад услышать, что ты это признаешь… – натянуто ухмыльнулся Лаврик. – Ну, валяй, валяй! У тебя, конечно, есть и третий вариант – шлепнуть меня прямо сейчас, соврать что-нибудь моим ребяткам и сделать ноги… но это настолько идиотский вариант, что мы его и обсуждать не будем. Ну? Вы сошли с поезда в славном граде Шантарске…

– Вот тут ты промахнулся, – устало усмехнулся Мазур. – Началось все не доезжая Шантарска…

Он рассказывал подробно и сухо, профессионально отсекая те детали и подробности, что были совершенно излишними – с его собственной точки зрения, конечно, логично было бы ждать наводящих вопросов и уточнений, но Лаврик, что удивительно, ни разу не открыл рта, молча слушал, и только…

– Вот и все, пожалуй, – сказал Мазур, подумав.

– Ах ты, хитрюга, – осклабился Лаврик. – Хитрован. Для того, чтобы прикрыть твою задницу после самосуда над бедолагой Нечаевым, дядя Лаврик тебе вполне годился, а что касаемо твоей печальной одиссеи – тут означенный Лаврик перебьется…

– Унизительно было чуточку, – честно признался Мазур. – Давненько уж меня так беззастенчиво не использовали.

– Понятно, – кивнул Лаврик. – И ты, обормот, всерьез решил, что удастся такую опупею утаить… Удручаете вы меня, господа офицеры. Четверть века вам внушаешь, что особый отдел для вас – отец родной, матушка ласковая, брат молочный и первый друг, а у вас в одно ухо влетает, в другое вылетает… Удручительно, право. Или – удручающе, как правильно?

– А хрен его знает, – сказал Мазур.

Лаврик извлек из внутреннего кармана черный очешник, а из него – свое знаменитое пенсне с простыми стеклушками, за которое и получил свою кличку еще в те времена, когда лично Л.И. Брежнев не проявлял ни малейших признаков старческого маразма, а империя казалась несокрушимой и вечной. К этому нехитрому оптическому устройству успели притерпеться настолько, что он уже лет двадцать как не вызывал насмешек, – мало ли какие безобидные пунктики бывают у людей…

Сноровисто и привычно нацепив легендарную пенсню на нос, Лаврик какое-то время разглядывал Мазура вооруженным глазом, потом спросил:

– Есть что-нибудь странное в том, как я держусь?

– Ты не задал ни единого вопроса, – моментально ответил Мазур. – А это на тебя категорически не похоже.

– Рефлексы прежние, оценка происходящего адекватна… – хмыкнул Лаврик. – А молчал я оттого, что мне был интересен сугубо твой взгляд на происходящее. Незамутненный посторонним вмешательством в виде реплик и наводящих вопросов. Ясно?

– Чего уж яснее, – сказал Мазур, ощутив знакомый, мимолетный и тягостный нахлыв тоскливого уныния, как всегда бывало перед акцией. – Определение «мой взгляд», да еще прозвучавшее из твоих именно уст свидетельствует, что есть и другие взгляды на происходящее. Отсюда, в свою очередь, вытекает: у этой игры несколько уровней, и я только один-единственный прошел… Так?

– Люблю я тебя, обормота, – сказал Лаврик почти даже растроганно. – И не за то люблю, что ты меня тогда вытащил на горбу – я, ежели помнишь, за этот акт милосердия с тобой сполна расквитался, когда тебя вытаскивал в стране говорящих обезьян… Люблю я тебя за работящие мозги… Быть может, ты мне сэкономишь время и сам на следующую ступенечку шагнешь без моей подсказки? А?

Мазур бросил на него быстрый взгляд. И протянул:

– Черт тебя побери… Здесь что, и в самом деле на каком-то из участков вплелась чужая разведка?

– Умница ты моя, – жестко усмехнулся Лаврик. – В десяточку… Вот именно, Кирилл. Чужее не бывает. Это ведь прямо-таки закон природы: там, где возникают натоптанные контрабандные тропочки через границу, по которым в обе стороны тащат то и это, рано или поздно замаячит серьезная разведслужба, причем вовсе не факт, что – сопредельная… – Его голос на миг дрогнул от неприкрытого азарта. – Слушай, бывают же чудеса на свете… Может, ты во время своих медленных и быстрых танцев со здешними бандюками и ценителями искусства где-нибудь да встречал эту вот девочку? Ты не торопись, хорошенечко присмотрись, подумай…