Пиранья (№5) - Пиранья. Флибустьерские волны

Александр Бушков

Флибустьерские волны

«На эти прекрасные острова стекался самый разный народ – от безграмотных мужланов до беспутных отпрысков знатных родов. При всем несходстве две вещи объединяли их: они молчали о своем прошлом и громогласно уверяли, что обеспечат себе великолепное будущее. Все до одного, они самозабвенно верили, что Фортуна ослепительно им улыбнется. Что ж, надо признать, с одним из тысячи такое все же иногда случалось…»

Д. Вейзенмюллер, «Разыскания о флибустьерских временах».

Часть первая

Люди скучной профессии

Глава первая

Дальнее синее море

Перед лицом мелькнул продолговатый грузик, прикрепленный на коротком лине к болтавшемуся на водной глади буйку. Капитан третьего ранга Кирилл Мазур по прозвищу Пиранья целеустремленно и неспешно, как проделывал это сто раз, уходил на глубину. Последним из трех, как и полагалось командиру. Далеко не всегда командир обязан красоваться на лихом коне впереди строя.

Пеший-Леший и Мозговитый погружались сноровисто, почти синхронно. Мазур наблюдал за ними совершенно спокойно. При всей своей недолговечной, но накаленной неприязни к Мозговитому он вынужден был признать, что этот навязанный ему штатский спец умеет обращаться с аквалангом и под водой определенно не новичок, надо отдать ему должное.

Вода была чистейшая и прозрачная, солнце просвечивало ее чуть ли не до дна, покрытого густыми высокими зарослями какой-то экзотической подводной флоры. Мазур понятия не имел, как называется это колышущееся мочало, о чем нисколечко не сожалел. Мелкая рыбья сволочь лениво разбрызгивалась в стороны и тут же вновь сбивалась в стайки, не особенно и пугаясь троицы царей природы. Рыбы покрупнее степенно отплывали, такие же непуганые. Поблизости до сих пор так и не объявилось ни одной акулы, что было исключительно приятно. Ни у кого из них не имелось при себе серьезного оружия, разве что ножи и опереточные остроги – такими уж оказались правила игры. Всего лишь искать то, что обронили другие. И потому вроде не следовало бы ждать, что навстречу выплывут столь же безмолвные и целеустремленные ребята, настроенные на драку до последнего. А впрочем, не надо зарекаться, ничего еще не известно. Законные хозяева потери могли в конце концов добраться в эти места, пуститься на поиски аквалангистов…

Они погружались, размеренно колыша ластами, не оставляя за собой пузырьков воздуха, и Мазур уже видел на дне нечто темное, инородное, никак не походившее на творение природы. Была в нем некая правильность очертаний, которую могли придать лишь человеческие руки. Вот только… Вот только этот высокий, странный, покосившийся предмет, судя по первым наблюдениям, пролежал на дне долгие годы, а значит, никак не мог оказаться тем, что они старательно искали вторую неделю. Издали видно, что эта загадочная штука покрыта плотным слоем известковых отложений, коралловой коркой, или как там эта гадость еще именуется по-научному. Короче говоря, если попросту, загадочная штука слишком долго тут валялась, заросла толстенной коростой.

Высотой она была не меньше человеческого роста, сверху торчало нечто вроде обломанной трубы, справа виднелось нечто вроде бака или бочонка, слева – что-то напоминавшее толстое колесо, и еще какие-то кривые штуки…

Достав нож, Мазур поскреб то, что больше всего напоминало обломанную трубу. Взвилось облачко мути, вскоре раздался противный скрип – наточенное лезвие скользнуло по металлу.

Его подчиненные торчали рядом, из-за масок нельзя было разобрать выражения лиц, но и так ясно, что все поголовно ощутили нешуточное разочарование. Очередная пустышка. На морском дне столько хлама, в том числе и металлического, заставляющего чуткую, но безмозглую электронику срабатывать…

Глядя на Мозговитого, Мазур выразительно, демонстративно пожал плечами. Тот сделал яростно движение рукой, выражавшее нешуточную досаду. Мазур вторично пожал плечами, еще энергичнее, красноречивым жестом показал на непонятный предмет: мол, чем богаты… Сам должен понять, штафирка чертова, что именно на эту штуку сработала аппаратура и ничего другого в окрестностях не сыщется.

Похоже, Мозговитый наконец осознал нехитрую истину. А Мазура вдруг осенило. Он догадался, что это за морское чудо. Паровая машина с какого-то невезучего судна, затонувшего здесь не менее ста лет назад – очень уж древней она выглядела, пожалуй, тут не сотней лет попахивает, а временами, скажем, Крымской войны. Все деревянные части давным-давно сгнили, рассыпались, уничтоженные морской водой, осталась только машина…

Но у него не было ни малейшего желания изображать из себя подводного археолога, его в силу профессии и специфики задания интересовала главным образом современность. И потому он преспокойно подал сигнал к подъему, – а остальные двое охотно повиновались, тоже не склонные к долгому любованию антиквариатом.

Над головой появился овальный темный силуэт днища, Мазур двумя сильными гребками изменил направление, пропустил вперед подчиненных и последним вынырнул на поверхность рядом с кормой суденышка. Ухватился за планшир, мгновенно обретя прежний вес, став тяжелым и неуклюжим в первые секунды, перевалился через борт на корму. Выплюнул загубник, снял баллоны, пояс с грузом, ласты, ни на кого не глядя, принялся стаскивать желто-черный гидрокостюм.

На небе сияло клонившееся к закату солнышко, совсем неподалеку красовался безымянный и необитаемый островок, напоминавший пышный пучок петрушки. Океан романтично простирался до горизонта. Небольшое, но надежное одномачтовое суденышко под названием «Ла Тортуга», что по-испански означало всего-навсего «Черепаха», дрейфовало на восточной окраине Карибского моря. Того самого, что прославлено в известной песне про бригантину: «В флибустьерском дальнем синем море…» Так вот, это – здесь. Флибустьерское дальнее синее море – это как раз Карибское. Именно его воды бороздили и пенили герои книг, которыми Мазур зачитывался в детстве – и Джим Хокинс, и капитан Флинт, и капитан Блад, и персонажи «Наследника из Калькутты», и много кто еще. То самое море. Здесь и в самом деле обитали когда-то в превеликом множестве не книжные, а самые настоящие пираты, здесь брали на абордаж груженные золотом по самую палубу галеоны, здесь обнаглевшая вольница не просто перехватывала «золотые караваны», а брала штурмом немаленькие города, здесь пролили море крови и выхлебали море вина, здесь благоденствовала без всяких законов пиратская столица Порт-Ройяль, пока ее не смахнуло к чертовой матери жуткое землетрясение.

Вот только Мазуру сейчас было решительно не до романтики и богатейшей событиями бурной истории Карибского моря и всех до единого здешних островов. Он просто вынужден был стать приземленным до вульгарности, поскольку его прислали сюда не любоваться красотами природы и не болтаться праздным туристом по местам боевой и трудовой пиратской славы былых времен. Задание на него повесили ясное и конкретное, но время поджимало, а похвастаться пока нечем. Из-за специфики предприятия не дождешься даже пресловутых «некоторых успехов», какими всегда при некотором опыте можно на какое-то время утихомирить начальственный гнев.

Во всем этом деле попросту нет промежуточных стадий, «некоторых успехов», «продвижения в определенном направлении». Либо они отыскали, наконец, эту штуку, либо не нашли ее до сих пор. Именно так и выглядит диспозиция…

Он стащил наконец гидрокостюм, бросил его у борта и присел рядом на корточки, чувствуя себя премерзко. Викинг, как человек опытный, давно уже понял, что очередное погружение снова не принесло ни малейших успехов, – и деликатно отвернулся, глядя в море. Равным образом и Крошка Паша, повернувшись спиной, возился в крохотной рубке, чем-то гремя без всякой надобности… Над суденышком, над сверкавшим в лучах заходящего солнца миллиардом искр флибустьерским дальним синим морем витало тоскливое уныние, и хуже всех было Мазуру, отцу-командиру. В подобных случаях командира покусывают двойные угрызения совести: как-никак на месте топталось не какое-то абстрактное, а вверенное именно ему подразделение. Таковы уж нюансы и тонкости. Плевать, что нет его личной вины. Его подразделение не могло похвастаться успехами, и точка. Впору тоскливо взвыть.

Он решительно поднялся, делая вид, что просто отдыхал минутку. Негоже подчиненным лицезреть полководца, изображающего собою аллегорическую фигуру пессимизма, повернулся к рубке и, как ни в чем не бывало, четким командным голосом распорядился:

– Возвращаемся в порт.

Команда была совершенно не уставная, но следовало учесть, что все они изображали совершенно штатских типов, не имевших никакого отношения ни к советскому военно-морскому флоту, ни вообще к Советскому Союзу. А посему Крошка Паша столь же неуставным образом кивнул, выбрал якорь, включил движок и круто переложил штурвал. «Ла Тортуга», развернувшись куцым бушпритом к норд-норд-весту, легла на курс, которым наверняка проходил в стародавние времена какой-нибудь флибустьер.

Мазур так и стоял у планшира, бездумно глядя в море. Слева показались какие-то морские птицы, опять-таки неизвестные ему по именам, но уж безусловно не чайки и не альбатросы. От безнадежности – и из присущего морякам суеверия – он охотно взялся бы погадать по их полету, будет ли удача, но представления не имел, как именно это делали древние эллины.

Рядом объявился Мозговитый, постоял немного молча, не поворачиваясь к Мазуру, глядя в том же направлении. Потом произнес обычным своим сварливым тоном, удивительным образом вмещавшим всю вселенскую скорбь:

– Вообще-то у нас хватило бы времени, чтобы отработать еще один квадрат.

– Боюсь, что нет, – с величайшим терпением сказал Мазур. – Не успели бы. У меня ясный и недвусмысленный приказ: не задерживаться в этих местах, возле того островка, в темное время. Там шныряют контрабандисты, а с ними сталкиваться не стоит.

– Контрабандисты? – покривил губы Мозговитый. – Полагаете?

– Я ничегошеньки не полагаю, – тем же ровным тоном сказал Мазур. – Я всего-навсего скрупулезно следую полученным инструкциям. Охотно верю, что вы привыкли к другому стилю общения, к дискуссиям, обсуждениям и спорам, но у военных, уж не взыщите, все обстоит совершенно иначе. Я делаю то, что мне приказывают. И ни за что не сделаю того, что мне приказано не делать.

– Понятно, – протянул Мозговитый, удивительным образом ухитрившись вложить в эту нехитрую реплику массу оттенков, всех, как один, неприятных для Мазура.

Однако больше ничего не сказал, и на том спасибо – стоял, опершись на планшир, уныло глядя в море и временами печально вздыхая, словно тень отца Гамлета. Явно демонстративно, в адрес Мазура. Как будто Мазур украдкой работал на ЦРУ и делал все, чтобы сорвать поиски.

С этим типом, приданным, засекреченным инженером из какого-то засекреченного института у Мазура не заладилось с самого начала. И дело тут было отнюдь не в том, что Мозговитый, как его про себя окрестил Мазур, был штатским, а остальные истоптали дюжину пар сапог и истрепали дюжину пар погон. Дело в самом Мозговитом. Он оказался не только невероятно занудным, но и чертовски правильным. Изволите ли знать, он, не будучи ни военным, ни разведчиком, тем не менее совершенно точно знал, как следует себя вести советским спецназовцам, выполняющим вдали от Родины серьезное задание. И, с его точки зрения, Мазур вел себя совершенно неправильно – о чем Мозговитый пару раз с кислой миной заявлял вслух, а чаще всего демонстрировал молча неприкрытое удивление. Особого вреда от этого не было, но настроение портило регулярно, как Мазуру, так и остальным.

Что поделать, они молча терпели. За годы службы приходилось сталкиваться со сподвижничками и похуже, навязанными свыше. Хорошо еще, что этот насквозь правильный субъект не стремился пока что устраивать политинформации и партийные собрания и не порывался до сих пор написать от имени всей группы письмо с одобрением исторического антиалкогольного указа…

Покосившись вбок, на молчавшего Мозговитого – было в его безукоризненном профиле нечто древнеримско-фанатичное, – Мазур сказал без выражения:

– Кто его знает, быть может, мы работали бы ревностнее, знай точно, что именно ищем…

– Я же вам объяснял. Объект блюдцеобразной формы с выступающими частями, больше всего напоминающими овальные баллоны, несколькими винтами и линзами.

– А конкретнее?

– В данный момент это все, что вам следует знать, – сказал Мозговитый без тени превосходства, с тем же занудством. – Думаю, вы и по такому описанию сможете отличить наш объект от старой железной рухляди… Или я не прав?

– Вы совершенно правы, – сказал Мазур, охваченный несбыточными мечтаниями: как славно было бы влепить молодчику в ухо…

И тут же подумал, что сейчас он, вполне может оказаться, был все же несправедлив к собеседнику. Не исключено, что Мозговитый просто-напросто прошел не менее суровый инструктаж, нежели Мазур. Не исключено, ему категорически запрещено делиться какими бы то ни было подробностями. Так частенько бывает: каждый знает ровно столько, сколько ему, по мнению вышестоящих, положено, и точка. А это несколько меняет дело. Но все же не делает Мозговитого более приятным спутником, его характер – это нечто врожденное, а никак не следствие секретных инструктажей…

«А, плевать, – подумал Мазур. – Когда-нибудь и эта экспедиция кончится, как другие до нее. Мне с ним не детей крестить».

И все же он не удержался от мастерского удара, нанесенного с профессиональной сноровкой. Спокойным, ровным голосом, не поворачиваясь к собеседнику, произнес:

– Вообще-то, если подумать как следует, это все ваша недоработочка, дорогой товарищ инженер.

– То есть?

Самым ангельским тоном Мазур продолжал:

– Если бы вы там у себя получше работали, сами бы первые придумали в точности такую штуковину. И не пришлось бы мне пупок надрывать, чтобы ее утащить из-под носа у америкосов…

Он замолчал и с невинным видом уставился в море, краешком глаза следя за реакцией собеседника. Ухмыльнулся про себя, отметив именно ту реакцию, какую ожидал: Мозговитый прямо-таки взвился, словно ему всадили шило пониже спины, форменным образом зафыркал, как рассерженный кот:

– Что бы вы понимали в технике!

– Да боже упаси! – тоном простачка сказал Мазур. – Я ж и не говорю, будто что-то понимаю в конструкторских делах, куда уж мне, сиволапому… Просто думаю вслух. Нет, серьезно, если бы ваше КБ эту хреновину первым смастрячило, нам бы сейчас не пришлось, я так полагаю, глубины прочесывать…

Он добился своего, моментально избавившись от докучливого собеседника – тот, все еще кипел от злости, что твой раскаленный самовар, демонстративно перешел к другому борту, сунул в рот сигарету и принялся яростно чиркать спичками, сломав парочку.

Увы, увы, все именно так и обстояло. Никто, разумеется, не делился с Мазуром засекреченными подробностями из жизни засекреченных КБ, но человек неглупый и сам быстренько разберется, в чем тут загвоздка. В самом деле, будь у нас самих такой вот подводный аппарат, не пришлось бы посылать на другую сторону земного шара группу замаскированных спецназовцев и охотиться за американской новинкой, которую янки ухитрились потерять на ходовых испытаниях где-то в этих местах…

Наедине с самим собой можно признаться, что это все же унизительно для престижа великой державы, на которую с надеждой взирает все прогрессивное человечество – втихомолку воровать то, что первыми придумали другие. Но Мазур был не из тех, кто обсуждает приказы, да с ним никто и не советовался бы: все решалось, ясное дело, в тех кабинетах, куда Мазуру в жизни не попасть, там никого не интересует мнение не то что капитанов третьего ранга, но и многозвездных адмиралов…

А в общем, его неприкрытое хамство принесло должные плоды: за все время обратного пути Мозговитый так с ним больше и не заговорил, старательно демонстрируя всем видом, что общаться не намерен. Оказалось, Мазур рассчитал все правильно: они вернулись примерно за полчаса до заката. Крошка Паша уже привычно вел суденышко к их законному месту на пирсе, арендованному по всем правилам и оплаченному на две недели вперед. Пирс, сколоченный из внушительных бревен и крытый дюймовыми досками, был построен еще до второй мировой, но сработали его на совесть, и до дряхлости было еще далеко. «Ла Тортуга» нацелилась пристать среди таких же, как она, незатейливых трудяг – суденышка ловцов креветок и жемчуга и кораблика, катавшего по морю непритязательных туристов с тощим кошельком… Хватало и таких, что принадлежали насквозь непонятным личностям, неизвестно чем промышлявшим – то ли ночными набегами на черепашьи заповедники, то ли и вовсе контрабандой. Как бы там ни было, лишние вопросы здесь задавать было категорически не принято – что и самого Мазура вполне устраивало.

Одним словом, этот район порта и города, хоть и не относился к откровенным трущобам, вполне заслуживал названия пролетарского – если бы местные жители знали столь специфические словечки…

Жизнь богатая, престижная, парадная кипела парой-тройкой километров западнее – там был центр, там приставали роскошные круизные лайнеры и садились самолеты, там сгрудились самые дорогие отели и магазины высокой моды, там простирались великолепные пляжи и раскатывали сверкающие лимузины. Мазур ни разу не был в той части города, о чем нисколечко не сожалел – его ремесло как раз и требовало забраться куда-нибудь под неприметный камушек, что твой крабик. Где людно и роскошно, там и контрразведка, главным образом, работает. Здешние спецслужбы были довольно дохленькими, но вовсе не их следовало опасаться. Не так уж давно этот островок был британской колонией, а теперь являл собою совершенно независимое государство, полноправного члена британского содружества – и всем понимающим людям известно, что британцы, даже уйдя откуда-то официально, никогда не уходят совсем. Да и Штаты никогда не обходили эти места вниманием – и можно еще вспомнить, что совсем неподалеку отсюда французы до сих пор держат парочку островов, а южнее обустроились голландцы, да и дюжина южноамериканских стран, с их вовсе не кукольными разведками, тоже в игре, не говоря уж о старушке Европе. Столпотворение нешуточное, пусть и совершенно незаметное ленивому взору праздного путешественника. Поди угадай, кому ты можешь попасть на глаза, – а ведь есть еще бандиты, контрабандисты и прочий криминалитет, и если кто-то из таких вздумает тебя обидеть, в полицию не побежишь…

«Ла Тортуга» еще не стукнулась бортом о потемневшие бревна пирса, как Мазур разглядел со своего места изящную фигурку в белоснежных шортах и синей маечке – и, вместо того, чтобы испытать эстетическое удовольствие, а то и грешные желания, тяжко вздохнул. Это было еще одно неизбежное зло, правда, не столь вредное, как Мозговитый…

Определенно перехватив его взгляд – красивые девушки на это мастерицы, куда там радару, – Наталья вскочила с чистенького деревянного ящика, на котором сидела, как школьница в классе, подхватила сумку и энергично направилась к суденышку. Остановилась у кромки причала, закинула за спину роскошные белокурые волосы и, сунув ладони в задние карманы шортиков, стала пытливо наблюдать за искателями удачи – слава богу, не делая попыток извлечь из сумки фотокамеру Все же – не особенно вредная…

Девушка сделала движение, словно намеревалась бесцеремонно перепрыгнуть на борт.

– Эй, эй! – хмуро сказал Мазур. – Женщина на корабле – к несчастью.

Она послала Мазуру ослепительную улыбку:

– А если я еще не женщина, Джонни?

– Все равно, – сказал Мазур угрюмо. – Важен принцип, а не юридическая казуистика.

Она понимающе покачала головой:

– Насколько я могу догадаться, от вас и сегодня ускользнуло пресловутое сокровище?

– Вы невероятно проницательны, мисс, – сказал Мазур, хозяйственно следя, как Викинг закрепляет швартов. – Мы и сегодня ничего не нашли.

– И никаких следов? Хотя бы на дюжину строк?

– Ни малейших, – сказал Мазур. – Видели, правда, на дне судовую машину – паровую, явно почтенного возраста. Но это вряд ли вашу газету заинтересует, я думаю?

– У рифов возле Безымянного?

– Ага.

Наталья грустно сказала:

– Тут не то что дюжиной – ни единой строчкой не пахнет. Это, ручаться можно, машина с «Южной звезды». А «Южная звезда» не тянет даже на призрак сенсации… Про нее все прекрасно известно.

– И что? – с вялым интересом спросил Мазур.

– Ровным счетом ничего интересного. Во время гражданской войны в Штатах южане на ней везли селитру из Каракаса. Для выработки пороха. Корабль попал в шторм, почти весь экипаж спасся, и его потом сняли с Безымянного, а груз потонул. Ничего интересного. Был там, правда, железный ящик с судовой казной, но его году в девятьсот шестом подняли какие-то ребята из Луизианы, отчего нисколечко не разбогатели, едва окупили расходы на экспедицию. Вот если бы «Звезда» затонула по пути в Венесуэлу, когда везла изрядно золота, чтобы расплатиться за селитру…

– Однако, – сказал Мазур с некоторым уважением. – Вы, мисс, не просто очаровательное создание, а ходячая научная библиотека…

Наталья прищурилась:

– Моя хрупкая и беззащитная красота вас не должна вводить в заблуждение, Джонни. Я еще и газетная акула, беспринципный и хваткий репортер…

– Я это уже понял, – сказал Мазур.

И подумал, что девчонка себе беспардонно льстит. Какая к черту акула, коли до сих пор так и не пробилась ни в одну из трех самых респектабельных газет острова? Подвизается во второразрядной, каких тут с полдюжины, ежедневно ждет удачи, но пока что немногого добилась… А впрочем, учитывая его жизненный опыт, следовало воздержаться от скоропалительных заключений. Как показывает практика, порой такие вот шустрые смазливые девочки прозябают в дешевых газетках отнюдь не по причине нерасторопности, и слово «прозябают», собственно, следует взять в кавычки. Кто ее знает, особенно когда речь идет о бойком месте вроде приютившего их независимого острова…

– Будете сегодня во «Флибустьерской гавани», Джонни?

– Наверное, – сказал Мазур.

– Приходите, я-то точно буду. Обещаете?

– Господи ты боже мой! – сказал Мазур. – И с чего это такой девушке вертеться вокруг скучного бродяги вроде меня?

Наталья ослепительно улыбнулась:

– Потому что вы – мой золотой фонд, Джонни. Как, к примеру, лорд Шелтон. Кто вас знает, вас или его, вдруг да раздобудете что-нибудь интересное? И я, уж будьте уверены, успею первой, окажусь рядом раньше любого конкурента…

– Вот, значит, как, – сказал Мазур, изобразив на лице крайнюю удрученность. – А я-то, простая душа, в самонадеянности своей полагал, что тут некая романтическая подоплека…

– Как знать, Джонни, как знать… – она улыбалась широко и уверенно, блестя безукоризненными жемчужными зубками, сияя синевой глаз. – Если у вас найдется чем меня заинтересовать, можно будет поговорить и о романтике. Пока вы не нашли ваш золотой галеон, вы ведь не особо и романтичны, верно? А вот если… Всего хорошего. Жду вечером в «Гавани».

Она гибко наклонилась, подхватила сумку с фотокамерой, закинула ее на плечо и, не оглядываясь, направилась к выходу с пирса. Глядя, как покачиваются обтянутые белоснежными шортиками бедра, Мазур наконец-то вспомнил о грешных желаниях и мечтательно вздохнул: должна же быть в жизни какая-то романтика?

– Вы еще облизнитесь, – сварливо протянул незаметно подошедший Мозговитый. – Стопроцентно подозрительная особа, так возле и вертится. Сама говорила, что в ней немало русской крови, – а это, знаете ли, наталкивает на размышления и логические рассуждения. Какие русские оказывались за рубежом, вы не хуже меня знаете. Хорошо еще, если дедушка был врангелевским поручиком, а если что похуже?

– По моему глубокому убеждению, – рассеянно отозвался Мазур, – эта особа слишком молода для того, чтобы служить некогда у Власова.

– Дурачком не прикидывайтесь! Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы как-то легкомысленно подходите… А если она шпионка?

– Ну и что? – пожал плечами Мазур. – Нет, серьезно – ну и что? Хорошо, допускаю, она шпионка. И что прикажете делать? Кирпичами в нее кидать с палубы? Кричать: «Изыди, сатана?» Ну, шпионка. Дело, в принципе, житейское…

– Я вас решительно не понимаю, – очень нехорошим голосом сказал Мозговитый.

– Не сомневаюсь, – сказал Мазур серьезно. – Давайте расставим точки, а? Вы, голубь мой, насколько я знаю, черт-те сколько лет рисовали засекреченным карандашом засекреченные шестеренки в одном из таких мест, которых вроде бы и не существует вовсе… Что ж, занятие почтенное и нужное стране, кто бы спорил. Но, душевно вас прошу, не лезьте в мою область. Не хочу хвастать, но шпионов я в жизни повидал, имею некоторый опыт в обращении. Или вы полагаете, что эта сопля с круглой попкой сможет меня в одночасье очаровать и завербовать? Кишка тонка… Видывали мы лилипутов и покрупнее. Так что занимайтесь своими делами и не учите меня моим.

– Я просто хотел напомнить о бдительности…

– Вот и спасибо, что напомнили, – без улыбки сказал Мазур. – А то я что-то о ней, родимой, совершенно забыл…

– Мне тоже так кажется, – идиотски серьезным тоном сказал Мозговитый. – Вы болтаетесь по кабакам, просиживаете там чуть ли не до утра. Возможны провокации.

– Возможны, – согласился Мазур. – Как в таком деле без них.

– Хороводитесь с тамошними девками…

– Ага, – сказал Мазур. – И, если уточнить, аккуратно с ними расплачиваюсь по таксе, а то и прибавляю премиальные, чтобы прослыть щедрым, свойским парнем… Родной мой, позвольте вам напомнить, кто мы сейчас. Мы сейчас никак не идеологически выдержанные ребята с советским паспортом в кармане и табличкой на груди: «Руссо туристе, облико морале!». Мы все, в том числе и вы, – беспринципные авантюристы, бродяги без роду без племени. И мы просто обязаны, согласно взятой на себя роли, торчать вечерами во «Флибустьерской гавани», пить виски и цеплять тамошних шлюх. Потому что именно такого поведения, поверьте моему слову, от нас ждут. А вот если вы, родной, будете и впредь обходить кабак десятой дорогой и воротить нос от девок, то очень быстро по нашему кварталу пойдут разговоры, что вы не иначе как педераст… Я вас умоляю, не сверкайте так глазами и не пускайте дым из ушей! Я говорю серьезно. Мы на Карибах, знаете ли. Народ тут легкомысленный и горячий. И рассуждает незатейливо: не ходишь к девкам – значит, педераст. Ну, в крайнем случае, скряга…

Натянуто улыбаясь, Мозговитый сказал:

– Своеобразно вы рассуждаете…

– А это не рассуждения, – сказал Мазур холодно. – Считайте это инструктажем, который проводит человек, гораздо лучше вас понимающий в таких делах. И этому человеку вы, между прочим, обязаны подчиняться, если не забыли.

– Прекрасно помню. Вы меня, чего доброго, еще заставите…

– А что, это мысль, – сказал Мазур. – Подите-ка вы сегодня по девкам. Деньги я вам выдам. Возьмите хотя бы Линду, я ж видел, как вы позавчера ее взглядом оглаживали…

– Это приказ?

«Надоел ты мне хуже горькой редьки, немочь бледная», – подумал Мазур и сказал непререкаемым тоном:

– Это приказ. Роль нужно играть скрупулезно.

– И вы, я полагаю, не откажетесь потом подтвердить, что отдавали мне именно такие приказы?

«По рылу бы, – мечтательно подумал Мазур. – По ушам бы…»

– Да бога ради, – сказал он.

И с облегчением отвернулся. Троица подчиненных стояла поодаль, не вмешиваясь, разумеется, в дискуссию, с абсолютно непроницаемыми лицами. Не вчера погоны надели, понимали жизнь…

– Пошли, – распорядился Мазур.

Они гуськом спустились на пирс и зашагали мимо неказистых суденышек, таща на плечах акваланги и прочие причиндалы, а Крошка Паша вдобавок пер еще и объемистый ящик с тонкой электронной аппаратурой, которую тоже никак не годилось оставлять на ночь на борту, чтобы не стибрил кто-нибудь хозяйственный.

Вышли из порта, уверенно двинулись по узкой улочке, застроенной ужасно старомодными домами, помнившими еще испанское владычество и последние осколки «берегового братства». Там и сям во множестве произрастали пальмы и массивные кактусы; яркие, незнакомые по названиям тропические цветы красовались повсюду, словно лопухи в Подмосковье; воздух был насыщен незнакомыми запахами, все здесь не такое, чужое насквозь, – но красивое и экзотическое, чего уж там…

Попадавшиеся навстречу люди смотрели на них, словно на пустое место, так что в пору было чувствовать себя невидимками. Все дело в принятой на себя роли. Каждая собака здесь знала, что эти парни на «Ла Тортуге» заявились сюда, чтобы руководствуясь неведомо где раздобытой точной картой, отыскать на дне старинный испанский галеон, груженный золотом. А посему Мазур и его команда автоматически стали для аборигенов скучнейшей деталью пейзажа, на которую так же нет смысла обращать внимания, как на траву под ногами или чахлую пальму на перекрестке…

За последние десятилетия по Карибскому морю и его островам шныряла прямо-таки неисчислимая рать кладоискателей с точными картами, большей частью трудолюбиво сфабрикованными беззастенчивыми ловкачами. Справедливости ради следует уточнить, что иные из них – примерно один на тысячу – и в самом деле что-то находили, иногда весьма грандиозное в денежном выражении. Но остальным не везло, и хорошо еще, если они возвращались живыми…

Спору нет, и в море, и на островах наверняка скрывалось еще множество кладов – испанские золотые галеоны и в самом деле тонули некогда во множестве, а пираты и впрямь закапывали немаленькую добычу. Другое дело, что везло одному на тысячу. Но, главное, кладоискатели настолько примелькались, что не вызывали ни малейших подозрений. Более того, от них заранее ждали, что они будут беззастенчиво врать обо всем, что касалось их предшествующей жизни, – а это опять-таки облегчало работу…

А в общем и целом, дела пока что шли неплохо – только бы не сглазить…

Глава вторая

Светская жизнь на Карибах

Минут через сорок, после непритязательного и будничного по здешним меркам ужина (поджарка из дикой свиньи пекари, вареные крабы и пастила из кактуса опунции на десерт), Мазур вышел на улицу, в жаркую темноту. Тиха карибская ночь. Луна уже стояла высоко, заливая все вокруг холодным голубоватым сиянием, ярко светилось пригоршней огромных звезд созвездие Плеяд, желтым кругляшком сверкал Юпитер, и Млечный путь, конечно же, протянулся от горизонта до горизонта неисчислимым множеством огней. Одним словом, куда не глянь – дурная экзотика – лохматые кроны пальм на фоне звездного неба, причудливые силуэты кактусов, женское повизгивание в отдалении, смех и болтовня на чужом языке, неподалеку брякает банджо; народонаселение, не достигшее еще почтенного возраста, развлекается, как может.

Уличные фонари в здешнем районе считались непозволительной роскошью, но луна светила ярко, и Мазур уже прекрасно знал дорогу. Перекатывая во рту незажженную сигарету, он уверенно направился в сторону «Флибустьерской гавани» – первый парень на карибской деревне, в парадных джинсах и белой майке с синей акулой на груди. Голову украшала бейсболка – опять-таки белая, свидетельствовавшая, что ему ровным счетом нечего сообщить неизвестному связному. Будь у него какие-то новости, возникни потребность в связи, следовало согласно инструкции напялить синюю бейсболку и заявиться в ней в «Гавань» – а там уж к нему подойдет с оговоренным паролем связной, и аллах ведает, кто это будет. Вполне может оказаться, кто-то из завсегдатаев «Гавани», примелькавшихся за неделю. Даже наверняка. И вряд ли это будет европеец. «На острове вас прикрывают кубинцы, – буднично и веско сказал вице-адмирал. – У кубинцев в том районе отлично налаженная сеть».

Вот это оказалось приятное известие. Гораздо легче работать, гораздо увереннее себя чувствуешь, когда знаешь, что тебя прикрывают кубинцы. За спину можно не беспокоиться. В свое время Мазур работал с кубинцами бок о бок – в знойной жаркой Африке, и с тех пор крепко уяснил, что на парней Фиделя можно полагаться в самых трудных делах…

«Флибустьерская гавань» помещалась в длинном низком строении опять-таки испанской постройки. Власть здесь менялась не раз, но без особенных сражений, так что Старый город неплохо сохранился со времен гордых идальго, и даже долгое британское правление не уничтожило старых традиций – иные до сих пор измеряли длину не в футах и ярдах, а в брасах[1], именуя друг друга не «сэр» или «мистер», а «сеньор».

Мазур не спеша шагал к строению с ярко освещенными окнами, откуда доносился какой-то модный американский шлягер. Собственно, как легко догадаться, никакого такого Мазура тут не было вовсе. Был безродный космополит по имени Джонни Марчич – хорват по происхождению, в жизни не бывавший на земле предков, поскольку его почтенный родитель в сорок пятом бежал из Югославии по каким-то своим «веским причинам». На сей счет у Мазура имелся целый ворох тщательно продуманных спецами недомолвок, из которых любой неглупый собеседник мог сделать вывод, что Марчич-папаша имел неосторожность активно воевать отнюдь не на той стороне, что победила в сорок пятом. Ну, а потом беглеца долго и преизрядно мотало по свету, пока он не осел в Австралии и не родил сыночка, Джонни – каковой, в свою очередь, немало помотался по шарику, всевозможными способами зарабатывая на хлеб, – и вот теперь, раздобыв верную карту, искал испанский галеон. Ладно скроенная была легенда, убедительно мотивировавшая как незнание Мазуром хорватского, так и многие другие детали путаной биографии…

Нечто похожее имело место быть и в случае с Викингом – его родители, если кому вдруг станет интересно, сбежали морем в Финляндию из Прибалтики в том же сорок пятом году – и отпрыск опять-таки немало помотался по свету. Примерно так же обстояло и с остальными членами группы, включая Мозговитого – народец заковыристого происхождения с причудливой автобиографией, без родины, корней и оседлости, везде чужие и везде свои…

Он распахнул скрипучую дверь и вошел, направился к своему столу, оказавшемуся свободным. Под потолком ожесточенно крутились два вентилятора, размешивая сизые пласты табачного дыма, играла музыка, было шумно, но гомон не перерастал ни в какую вакханалию – в общем, пристойная атмосфера, как-никак не притон, а вполне респектабельный кабачок, пусть и третьеразрядный. Притонов тоже хватало, но не в этом квартале.

Туристов здесь почти не бывало, и потому в оформлении кабака не усматривалось особенной экзотики – так, несколько неизбежных деталей вроде парочки перекрещенных старых сабель над стойкой, потемневшего штурвала на стене и засиженной мухами картины. На ней крайне живописный джентльмен удачи с ножом в зубах и дюжиной пистолетов за кушаком решительно увлекал полумертвую от страха пышную красотку по узкой улочке пылающего городка.

Для туристов здешний хозяин держал совершенно другой кабак в глубинах Старого города. Вот там экзотическими причиндалами был увешан каждый квадратный сантиметр стен, а получавшие свой процент агенты туристских компаний автобусами возили туда жаждущих карибской экзотики путешественников, объясняя, что покажут самый натуральный притон криминала, разврата и прочих темных дел. Причем убедительно выглядевшие «головорезы» каждый вечер разыгрывали для обмирающей от романтического страха публики всевозможные сцены вроде жутких драк с навахами, карточных игр с ссорами и передачи «партий наркотиков» прямо за столом. Туристы млели – и, вернувшись домой, хвастались, надо полагать, напропалую, живописно повествуя, что бывали в самом жутком местечке на Карибах, откуда чудом убрались живыми и не ограбленными.

Хозяин и сейчас сидел на своем резном старинном кресле в уголке у ведущей в задние комнаты двери – брюхастый пожилой верзила, негр классического облика, но по фамилии Хименес (потомок рабов, завезенных сюда испанцами), мужик оборотистый и зажиточный, особо не впутывавшийся в темные дела, но обросший разными связями. Мазур, мимолетно глянув на него, ухмыльнулся про себя – проныра Хименес и не подозревал, что советская разведка знает его делишки лучше, чем он сам, опять-таки благодаря консультациям с кубинцами…

Усевшись за столик, Мазур дружелюбно хлопнул по заду не успевшую увернуться мулаточку официантку, попросил пива и, обретя желаемое, лениво принялся озирать зал. Добрую половину присутствующих он уже знал не только по лицам, но и по именам, как и они его. Девочки занимали боевые позиции у стойки – Мэри и Паолу не видно, кто-то, надо думать, их уже ангажировал, а вот Линда и Карла с Бекки – на рабочих местах. Пригожие были девочки и недорогие, что характерно, ничуть не похожие на угнетенных жизнью жертв буржуазного общества, с трудом оправлявшегося от последствий колониализма. А вот Мозговитого что-то не видно, хотя во исполнение недвусмысленного приказа ему давно бы следовало тут появиться и снять Линду. Может, с Мэри или с Паолой упорхнул? Выпихнув его из дома, Мазур дал совершенно четкие и недвусмысленные инструкции – в лепешку разбиться, но предпринять именно те действия, каких требует обстановка и взятая на себя роль.

«Ну, погоди ты у меня, сукин кот, – весело подумал Мазур. – Если просто шляешься где-то – по кочкам разнесу…»

Наталья, сидевшая через три столика от него, помахала рукой, и Мазур вежливо ответил, не в силах отвязаться от тех самых грешных мыслей – дневной наряд она сменила на ситцевое платье, хотя и простенькое, но сшитое на манер вечернего, с шикарным разрезом чуть ли не от пояса, аппетитным вырезом и чисто символическими бретельками. «Нужно браво идти навстречу опасностям», – подумал он мужественно. Проще говоря, позволить без особых ломаний затащить себя в постель, если у нее и в самом деле есть именно такое намерение. Окажись она чьей-нибудь подставой, ничего страшного – запечатлеют в пикантных позициях и начнут вдумчиво шантажировать. А заодно совершенно точно выяснится, что именно им известно о кладоискателе с хорватскими корнями, кем они его полагают и какого рожна хотят. А ежели она никакая не шпионка, тем лучше.

Тех, с кем она сидела, Мазур тоже уже прекрасно знал – помянутый лорд Шелтон и лягушатник Дюфре. Последний особого интереса не представлял: низенький, невидный мужичок лет пятидесяти с большим вислым носом и навеки застывшей на лице печалью мизантропии. Технический представитель какой-то орлеанской фирмочки, поставлявшей сюда то ли кондиционеры, то ли пылесосы, то ли все вместе. Судя по тому, что Дюфре обретался на жительстве в Старом городе, а не в центре, фирма была так себе, дохленькая, не блиставшая миллионными оборотами. Вообще-то под такими именно легендами частенько выступают разведчики – банальная, но надежная «крыша». Но с тем же успехом Дюфре мог оказаться тем, за кого себя и выдавал – мелким коммивояжером, хроническим неудачником. И потом… Даже если он шпион, то, безусловно – из мелких. В любой разведке хватает таких вот плотвичек, шпионящих по мелочам, подбирающих крохи, как шустрые мышки. В Центре, во всяком случае, на него ничего не имелось, – что с равным успехом могло работать на обе версии.

Вот второй был гораздо интереснее – с чисто человеческой точки зрения, а не по меркам тайных войн. Поскольку, как достоверно известно, оказался не каким-то там скороспелым выскочкой, чьи предки получили титул в этом столетии. Ничего подобного, лорд был солидный, можно сказать, патентованный, восходивший родословной чуть ли не к крестоносцам. Как это водится у британцев, не просто лорд, а еще пятый герцог такой, седьмой граф сякой, и прочая, и прочая. Мало того, в противоположность многим своим сиятельным землякам, он ухитрился не разориться, наоборот, владел заводами, газетами, пароходами и чем-то там еще, толково преумножая состояние, и на туманном Альбионе у него, куда ни плюнь, имелись замки с поместьями.

Вот только его светлость, даром что родовитый аристократ и успешный предприниматель, был субъектом, как выразился тот же вице-адмирал, малость стукнутым в темечко. В жизни у него была одна, но пламенная страсть – поиски инопланетян, якобы посещавших нашу веселую планету. Вот уже лет двадцать месяца четыре в году лорд Шелтон проводил, болтаясь по всему миру с кучей чемоданов, набитых кинокамерами, всевозможными датчиками, инфракрасными биноклями и тому подобной машинерией. Объявлялся всюду, где неким очевидцам – порой абсолютно не заслуживавшим доверия – удавалось узреть в небесах летающее блюдце, а то и заметить разгуливавшего по полю маленького зеленого человечка. Нечто подобное привело его и сюда. Вице-адмирал заверил Мазура, что тут нет ни игры, ни «легенды» – лорд самый настоящий, и всерьез охотится по всему миру за инопланетными пришельцами.

Самое забавное, что его светлость нисколечко не походил на традиционный, штампованный образ родовитого британского аристократа, этакого сухопарого, высоченного субъекта с медальным профилем, цедящего слова в час по чайной ложке. Вовсе даже наоборот – это был пузатый коротышка, живой, как ртуть, круглолицый, с носиком пуговкой и абсолютно лысой головой, скудно обрамленной узенькой полоской седых волосиков. Одним словом, в глазах Мазура лорд больше походил даже на штампованный образ француза, чем Дюфре.

Мазура лорд забавлял, хотя порой и вызывал легкое раздражение – оттого, что очень давно занимался сущими пустяками, выбрасывая на ветер громадные деньжищи. «Раскулачить бы тебя, – подумал Мазур и сейчас в лучших традициях марксистско-ленинской идеологии. – Денежки отобрать, в поместьях устроить колхозы под жизнерадостными названиями типа „Красного йомена“ или „Социалистической девонширщины“. Вот тогда бы я посмотрел, как ты покрутился, эксплуататор трудовой альбионщины…»

Но мысли эти были, в общем, беззлобными – особенно если учесть, что за три последних вечера Мазур выиграл у лорда в покер не менее ста пятидесяти полновесных фунтов стерлингов. Лорд обожал покер, но играть толком не умел, так что порой даже неловко было – не дай бог, подумает, что Мазур передергивает, хотя ничего такого и близко нет…

Прихватив свое пиво, Мазур направился было к ним, но задержался на полдороге – черный Хименес недвусмысленно поманил его небрежным движением широченной ладони. Мазур послушно подошел – и в здешних раскладах он стоял на социальной лестнице не в пример ниже, чем хозяин нескольких кабаков и полудюжины домов, между прочим, и того, где Мазур с компанией обитал.

– Джонни, – сказал негр вполголоса. – У меня к тебе совершенно приватный разговор…

– Я весь внимание, – сказал Мазур, поставив свою бутылку на угол стойки.

– Вот какие дела, Джонни… Ты заметил, что жизнь у нас тут тихая, неторопливая и, самое главное, мирная? И вообще на острове, и в нашем районе?

– Этим он мне нравится, – сказал Мазур. – И остров, и район.

– Вообще-то я против тебя ничего не имею, Джонни. Парень ты вроде ничего, и друзья у тебя неплохие. За дом заплатили сполна, в «Гавани» не скандалите, умеете жить с людьми… Но ты пойми, мне тут ни к чему лишнее беспокойство…

– Вы о чем, сеньор Хименес? – искренне удивился Мазур. – Мы вроде бы не давали повода…

– Дело не в тебе, Джонни, и не в твоих приятелях. Ты мальчик битый, сам знаешь: иногда самые благонамеренные люди притаскивают за собой старые секреты и старые долги… А кредиторы и те, кто имеет какие-то другие претензии, сплошь и рядом вовсе не озадачиваются сохранностью жизни и имущества третьих лиц… Скажем, не станут ждать, когда должник выйдет на улицу, чтобы палить в него там, где третьим лицам не будет никакого ущерба – начнут стрельбу прямо в кабаке, ничуть не стесняясь тем, что кабак-то принадлежит человеку, который вовсе не при делах…

– О чем вы? – повторил Мазур, нахмурясь.

– Тут тебя давеча спрашивали двое парней. Белые парни, что один, что другой, точно, нездешние, не с острова. Не скажу, чтобы они собирались с тобой встретиться, они просто расспрашивали о том, о сем. Ну, ты знаешь, как это бывает – и то им нужно знать, и это, пялятся исподлобья так, словно считают, что я им буду самым беспардонным образом врать. И оба при пушках, поверь моему опыту…

– Так-так, – сказал Мазур. – О чем они спрашивали?

– Говорю же – о том, о сем, обо всем сразу. Где живешь, что делаешь, когда тут бываешь, и все такое…

Вопросительно взглянув на старого проныру, Мазур помахал возле лба указательным пальцем – здесь этот жест обозначал, что речь идет о слугах закона и порядка.

– Вот уж ничего подобного, – сказал Хименес. – Я тоже не вчера родился, тихаря, откуда бы он ни был, срисую сразу. Да и не сказал бы я тебе ничего, Джонни, будь это полиция – я человек законопослушный, с полицией живу в добром согласии… А ты, прости, бродяга без роду и племени, сегодня здесь, а завтра неизвестно где. Вынюхивай про тебя полиция, я бы промолчал… Никакая это не полиция, Джонни, а совсем наоборот… Парни, во-первых, весьма неприятные, а во-вторых, сразу видно, что серьезные. Зря, что ли, я тебе талдычу, что всерьез озабочен сохранностью нажитого нелегким трудом имущества? Таким только дай случай, все вдребезги разнесут заодно с тобой, без малейшего почтения к священной собственности… Так что считай, я тебя предупредил. Дальше сам сделаешь выводы, не разжевывать же тебе? Не маленький, виды видывал, я так прикидываю…

– Спасибо, сеньор Хименес, – сказал Мазур. – Но клянусь вам чем угодно: верите вы или нет, но таково уж мое везение, что за мной не тянется никаких хвостов. Нет у меня ни пенни долгу, нет у меня неоплаченных счетов, и не натворил я ничего такого, чтобы за мной шли серьезные парни с пушками…

Старый негр долго пялился на него – испытующе, недоверчиво, что-то прикидывая для себя с быстротой компьютера.

– Самое смешное, Джонни, что я склонен тебе верить, – сказал он, наконец. – Не потому, что я такой доверчивый, а потому, что не раз видывал, как выглядят люди, которых неожиданно достали старые счеты. Стоишь, спокойный, как черепаха, ничего у тебя в глазах не мелькнуло… Значит, ничего старого… Это хуже.

– Почему?

– Если это не старые счеты и нестарые долги, значит, кто-то, тебе абсолютно неизвестный, положил на тебя глаз… Правильно?

– Вы самый мудрый человек на острове, сеньор Хименес, – сказал Мазур с поклоном.

Негр отмахнулся:

– Где там… Комплименты побереги для этой вот кошечки, которая на тебя, точно, запала, – и кивнул в сторону Натальи. – Самые мудрые владеют отелями вроде «Сплендида» и казино вроде «Маракайбо», а старик Хименес, обливаясь потом, всего-навсего зарабатывает себе на пудинг и стаканчик виски… А впрочем, надо признать, что старый Хименес не так уж глуп… Так о чем мы? Если это не старые счеты, кто-то положил на тебя глаз. Что-то против тебя заимел. А это опять-таки означает, что моему имуществу может учиниться ущерб…

Мазур напрямик спросил:

– Вы что, предлагаете мне съехать?

– Ну зачем же так в лоб? – поморщился Хименес. – У тебя еще на неделю вперед заплачено, не могу же я тебя выгонять, так дела не делаются… Просто… Ты, в общем, ушки держи на макушке, посматривай и поглядывай, чует мое сердце, что учить тебя не надо…

– Кто бы это мог ко мне прицепиться? – подумал Мазур вслух.

– Представления не имею. Они не представлялись и не оставляли визиток. Только вот что я думаю… Когда ищешь испанское золото со старинных галеонов, всегда будь готов к тому, что кого-то заинтересуешь.

«Может, старый проныра кругом прав? – подумал Мазур. – И все дело в недобросовестной конкуренции? Не исключено, что в этих водах и в самом деле на дне покоится галеон с сокровищами… Или кто-то считает, будто именно так и обстоит? И мы ненароком протянули лапу к чему-то, что некто считает своим? Ладно, там будет видно. В подобных делах никто не станет палить в спину без предупреждения, „серьезные ребята с пушками“ обязательно завалятся в гости без всякого приглашения, разложат все по полочкам, а уж потом, в случае категорического несовпадения интересов, начнется пальба. Так что не стоит паниковать раньше времени – особенно если тебя прикрывают кубинцы, сигнал тревоги предусмотрен и тебя заверили, что на него отреагируют молниеносно…»

Хименес шумно вздохнул, медленно опустил толстые веки. Сообразив, что встреча в верхах окончена, Мазур прихватил свое пиво и развернулся на сто восемьдесят градусов. Направился к столику, откуда снова махала ему Наталья. Не было смысла сломя голову бежать домой, предупреждать своих, что вокруг них, похоже, началось нездоровое шевеление – ребята и так в случае чего не ударят лицом в грязь. Своим лицом имеется в виду, чужим-то – запросто, без церемоний…

Он опустился на свободный стул, дружелюбно улыбнулся девушке, прислушался, чтобы уловить нить разговора.

– Право слово, мне как-то неловко с вами со всеми сидеть за одним столиком, – уныло сказал Дюфре. – Я, понимаете ли, выпадаю из общей картины. Вы, сэр, преследуете инопланетян по всему свету, Джонни ищет испанское золото в пучинах, мадемуазель Натали – просто-напросто очаровательная женщина. И только я – скучный, ничем не примечательный коммивояжер…

– Ну-ну, не прибедняйтесь! – энергично воскликнул лорд Шелтон. – Вы, друг мой, олицетворяете одну из полезнейших функций общества – здоровый скептицизм, некий средний уровень, находящийся меж крайностями, обыденность… Честное слово, во всем этом нет ничего уничижительного, вы у нас – вроде арбитра… Что за дискуссия без оппонента? Хотя вы, кажется, не верите в летающие тарелочки?

Дюфре меланхолично сказал:

– По моему глубокому убеждению, с летающими тарелочками рано или поздно близко сталкивается огромное число женатых людей, – а вот с холостяками обстоит совершенно наоборот…

Наталья фыркнула. Лорд Шелтон поднял перед лицом пухлые ладони, похлопал, демонстративно и негромко.

– Великолепно, – сказал он без малейшей обиды. – Образчик исконного галльского остроумия, а? Ну, а все же?

Дюфре пожал плечами:

– Меня сейчас гораздо больше занимает Ямайка, нежели инопланетяне. На Ямайке заказали пробную партию нашей кухонной техники, а вот от инопланетян наша фирма пока что не дождалась ничего подобного…

– Ох, как приземленно…

– Это все – вопрос капиталов. Будь у меня ваши деньги, дорогой сэр, я, не исключено, искал бы морского змея или снежного человека – с превеликим размахом и нешуточным усердием… Но когда приходится вульгарно зарабатывать на жизнь, продавая кухонные комбайны людям, отроду о них не слышавшим… Та самая обыденность, о которой вы отзывались вполне уважительно.

– Пожалуй, пожалуй, – задумчиво протянул лорд. – Но есть же у вас какое-то мнение?

Он поворошил пачку цветных фотографий, которые они до прихода Мазура и разглядывали. Перехватив взгляд Мазура, с превеликой охотой развернул перед ним снимки веером.

Мазур присмотрелся. На одних были верхушки пальм, на других – гладь морская, на третьих – крыши домов. И на каждой фотографии присутствовали тускло-желтые круги, полукружья, серпики вроде молодой луны. Мазур дипломатично воздержался от критики, но, по его твердому убеждению, все дело было в бликах от каких-то огней либо в дефектах пленки. А может, еще и дефекты проявки. Нечто похожее он не раз наблюдал на любительских фото.

– Дорого заплатили? – спросил он осторожно.

– Скажем так, вполне приемлемые суммы, – лорд собрал снимки в стопку и задумчиво принялся их тасовать, словно колоду карт. – Скажу вам сразу, Джонни, я человек не легковерный. Фотографии, нужно смотреть правде в глаза, несколько сомнительные… Но ведь отдельные фальшивки вовсе не дискредитируют саму проблему, верно? Вы согласны? Если кто-то однажды подсунул кому-то поддельную карту с пиратскими кладами, это ведь не означает, что на морском дне нет золота в трюмах галеонов?

– Что за намеки? – хмуро спросил Мазур.

– Успокойтесь, я не имею в виду вашу карту… У вас ведь есть какая-то карта? Я веду речь о принципе. Фальшивки не дискредитируют проблему. Верно?

– Верно, – сказал Мазур.

– Вот видите. Фотографии сомнительные, но местные. Например, давненько уже рассказывают о странных огненных шарах, взлетающих прямо из моря, а то и ныряющих в море. Причем те, кто это рассказывал, вовсе не пытались вытянуть из меня деньги, – а это, согласитесь, убеждает… Речь идет о районе возле Рио-Трокадеро. Группа островов к востоку от Безымянного. Вы там не бывали?

– Нет, – сказал Мазур чистую правду. – Туда мы еще не заходили.

– А не собираетесь, часом?

– Пока нет.

– Жаль, – сказал лорд Шелтон. – Мне бы очень хотелось исследовать дно в тех местах. Но с аквалангом я, увы, обращаться не умею. И нет пока на примете подходящего человека. Быть может, мы смогли бы договориться? Я бы вас нанял на несколько дней – всех вас, с вашим корабликом, естественно. Скажем, двести фунтов в день. Что скажете?

– Не пойдет.

– Двести пятьдесят?

– И за тысячу не соглашусь, – сказал Мазур. – Поставьте себя на мое место. Вы бы согласились на поденную плату, когда в перспективе маячит галеон со всеми его сокровищами?

– Вряд ли, – честно признался лорд Шелтон.

– Вот видите… Ничем не могу помочь.

– Жаль. Тогда партию в покер, как обычно?

Наталья неожиданно вмешалась:

– Простите, ваша светлость, но нас, право же, ждут…

Она встала из-за стола, ухватила опешившего Мазура за локоть, прямо-таки выдернула его со стула, как редиску с грядки, взяла под руку, и он сделал шага четыре, прежде чем опомнился. Однако, не протестуя, прошагал бок о бок с ней к выходу и, только когда они оказались на улице, спросил:

– Интересно, где это нас ждут? Я лично совершенно не в курсе…

– Да нигде, конечно. Просто я хотела поговорить…

– Мы до сих пор не нашли не то что ни единого пиастра, но даже ржавого корабельного гвоздя, – произнес Мазур заученно. И добавил: – Но мы, разумеется, не теряем надежды…

– У меня другая идея, Джонни. Нет терпения ждать, пока вы отыщете ваш галеон – если отыщете, а лорд Шелтон поймает инопланетянина, что еще менее вероятно. Знаете, что мне пришло в голову? Может быть, стоит, не дожидаясь, пока кто-то из вас обеспечит меня сенсацией, написать книгу?

– О чем?

– Обо всем понемногу. Об острове, о пиратских следах, о колдунах из чащоб в центральной части острова, о кладоискателях…

– Похвальное намерение, – сказал Мазур осторожно. – В жизни не встречал человека, который бы писал книгу… Чертовски трудное, должно быть, предприятие…

Они так и шагали под ручку по узкой полутемной улочке, застроенной старинными испанскими домами. Со всех сторон доносилась музыка и смех, слонялись веселые компании, в небе горели огромные звезды с Полярной во главе, и на миг Мазуру показалось, что нет никаких сложностей, и он просто-напросто гуляет с самой обыкновенной девушкой, то и дело задевавшей его бедром, не то чтобы с намеком, но никак не случайно.

Он был человек тренированный, видавший виды, и потому вмиг отбросил все мысли, несущие хоть капельку романтической подоплеки. Весь его прошлый опыт восставал против слюнявой романтики применительно к данному конкретному случаю. Этой кукле он зачем-то понадобился, вот и все. А остальное – комедия…

– У меня зародились страшные подозрения, – сказал он, не замедляя шага. – Уж не готовите ли вы мне, мисс, участь персонажа?

– А вы против, Джонни?

– Кто его знает, – сказал Мазур. – Не возьму в толк, зачем мне это. Биография у меня самая что ни на есть прозаическая…

– С точки зрения обывателей вроде Дюфре – отнюдь нет. Я ведь не с кондачка за это дело взялась. Обычный скучный человечек вроде нашего коммивояжера или какого-нибудь бухгалтера обожает читать о других людях – олицетворяющих тот образ жизни, каким он сам никогда жить не будет. Знаете, какие книги прекрасно продаются? Записки вулканологов, путешественников, авантюристов, натуралистов…

– Интересная задумка, – сказал Мазур. – Это значит, я должен всю свою путаную биографию выложить?

– Хорошо бы.

«Неужели вот и оно? – подумал Мазур холодно. – А в сумочке, чего доброго, крохотный магнитофончик, и очень скоро запись будет внимательно слушать другой человек, как раз и натасканный препарировать легенды? Значит, все же спецслужба? Но это означает, что мы уже на подозрении. Или все же что-то другое?»

– Ну хорошо, – начал он сговорчиво. – Мой дедушка был главарем самой знаменитой в Югославии банды, орудовавшей на большой дороге лет двадцать. Однажды он ограбил греческого посла, следовавшего из Афин, забрал у него усыпанный бриллиантами портсигар, который посол вез в подарок югославскому королю от греческого – три фунта золота и горсть алмазов. Мало того, случилось так, что юная и прекрасная супруга посла – сам-то он был стар и плешив, – оказавшись в разбойничьем лагере, воспылала к дедушке…

– Да ну вас, Джонни! Я серьезно. Вы мне расскажите что-нибудь настоящее, мне пригодится для книги.

– Ну ничего себе! – сказал Мазур. – А если вся моя биография, ну прямо сплошь состоит из таких дел, про которые и вспоминать нельзя, потому что срок давности не вышел?

– Не наговаривайте на себя! Ни за что не поверю. Вы, конечно, наверняка что-нибудь наколбасили, но вряд ли вас ищет полиция трех континентов… Или хотя бы двух. Или хотя бы одного. У вас, в общем, на редкость добропорядочный вид.

– Это маска, – сказал Мазур. – На самом деле в каждом порту, где я бываю, обожаю душить молодых очаровательных журналисток и сбрасывать трупы за борт… Пойдете со мной на мой кораблик? Вот прямо сейчас. Там у меня в рубке припрятана бутылочка, я вам расскажу кучу настоящих историй, а потом, уж не взыщите… Идете?

– Иду, – решительно сказала Наталья, вновь задев его бедром.

Не замедляя шага, Мазур приобнял ее за талию, и она нисколечко не отпрянула, даже склонила голову к его плечу, и они шли дальше, в сторону порта, неотличимые от других парочек, во множестве разгуливавших повсюду. Подумав, Мазур опустил ладонь с талии чуточку пониже – не то чтобы чуточку, а гораздо, – но и это опять-таки не вызвало хотя бы словесного сопротивления. «Ну, значит так, – подумал Мазур совершенно трезво. – Вариантов у нас всего два. Либо она в меня, супермена и красавца, влюбилась по уши с первого взгляда, либо ей от меня что-то очень нужно – настолько, что на все готова. Сердце чует, увы, что второй вариант не в пример ближе к реальности…»

Так они и дошли до пирса – что два голубка, разве только не ворковали. Мазур перепрыгнул на палубу, протянул девушке руку, и она прыгнула следом, чуть взвизгнув. Не теряя времени, он направился в рубку, извлек из укромного местечка и в самом деле имевшуюся там бутылку. Уселся на свернутый парус, старательно уложенный позади рубки, похлопал ладонью по грубой ткани рядом с собой. Наталья тут же села, приняла у него бутылку с отвинченным колпачком, старательно сделала глоток, почти не поперхнувшись. «Ах, какие мы свойские, – ядовито подумал Мазур. – Слеза прошибает».

Вокруг, надо признаться, было здорово. Лунная голубоватая дорожка сияла на воде, сверкали звезды, слева, вдали, можно было рассмотреть мельтешение разноцветных неоновых реклам и вывесок в центре города, а в море, милях в полутора от берега, шел справа налево один из множества прогулочных кораблей – этакая стеклянная игрушка, сверкающая огнями на всех трех палубах.

– «Маракайбо», – сказала Наталья, и в ее голосе прозвучала неподдельная зависть. – Вот где жизнь…

– Сплошные мешки с долларами?

– Ага.

– Ну, у нас с тобой все еще впереди, – сказал Мазур, без всяких церемоний закидывая ей руку на шею. – Молодые, энергичные, кровь кипит…

И, напомнив себе, что им движут лишь исследовательские цели – все для пользы дела, а вы как думали? – опрокинул девушку на жесткую парусину, пропитанную морскими солеными запахами, подхватив другой рукой под коленки, устроил совсем удобно и, снова не встретив ни малейшего сопротивления, принялся вольничать руками не особенно хамски, но с бесцеремонностью бывалого бродяги, вмиг спустил бретельки с плеч. Она жарко дышала, закинув голову, пока Мазур управлялся с невесомым ситцем, а потом притянула его за шею и включилась в процесс со всем пылом и немалым опытом. «Р-роман-тика, обделаться можно, – подумал Мазур трезвомыслящей частью сознания. – Объяснил бы мне кто, как в таких условиях можно сделать компрометирующие фотографии, которые так обожает народец определенного пошиба? Ведь из кожи вывернуться придется, тут попотеешь. На море – ни единого подозрительного плавсредства, а с берега рубка заслоняет… Нет, ничего не получится. Зря старается, стервочка…»

Если отвлечься от задних мыслей, продиктованных профессиональным опытом и натренированной подозрительностью, вечеринка задалась на славу – девочка оказалась опытная и искусная, виски полная бутылка, вокруг сплошная романтика в виде звездного неба, теплого мрака, насыщенного морскими запахами. Глупо было бы утверждать, что Мазур не получил никакого удовольствия – наоборот. Другое дело, что известные обстоятельства, о которых нельзя было забывать, подпортили картину, но это, в конце концов, не смертельно…

– Мы подружились? – спросила Наталья, классическим образом прильнувшая к его плечу.

– Да вроде бы, – сказал Мазур. – Теперь тебя даже как-то неудобно душить и выбрасывать в воду…

– Иди ты!

– Ну ладно, считай, что мы подружились. Но вот насчет биографии – я все же не решаюсь тебе ее выкладывать…

– Все вы одинаковы, – грустно сказала Наталья. – Получили свое – и в кусты…

– Да нет, почему? – энергично возразил Мазур. – Вполне может случиться, что именно в тебе я отыскал девушку своей мечты. Подожди, я тебе еще предложу законный брак, как только отыщу галеон. Надоело болтаться по свету, пора домом обзаводиться.

– Ведь сочиняешь?

– Как знать, как знать, – сказал Мазур, поглаживая ее привычно и умело. – Главное, мы подружились…

Надолго воцарилось молчание, они лежали, иногда касаясь друг друга. Мазур напряженно ждал продолжения, когда она начнет что-то говорить, наталкивать на какие-то откровения, чего-то как бы небрежно просить. Главное произошло – подстелилась. Теперь непременно должна перекинуть мостик к своей главной задаче…

Но время шло, а Наталья так и не заговорила о деле. «Ни черта не понимаю, – подумал Мазур. – Самое время ей обозначить, чем интересуется. Не настолько же она глупенькая и наивная, чтобы и в самом деле путаться с рядовым авантюристом вполне бескорыстно? Не похожа ни на глупенькую, ни на наивную…»

Потом на пирсе раздались громкие шаги, судя по звукам, несколько неуверенные, и насквозь знакомый голос завопил по-английски – с большим знанием языка, но все же так, что любой знающий человек с ходу определил бы: английский этому человеку не родной…

– Джонни! Джонни! Ты куда забился, старый бродяга? Выходи поздороваться со старым другом! Мы идем, Джонни, я и виски!

Поймав вопросительный взгляд Натальи, Мазур, нимало не растерявшись, сказал:

– Прилетел, наконец, старый приятель…

Человек шумно перепрыгнул на палубу «Ла Тортуги», и Наталья, целомудренно пискнув, подхватила платье, в две секунды его набросила, несколькими движениями пригладила волосы – и вот уже выглядела вполне добропорядочно.

– Ну, чего ты орешь? – спросил Мазур с ноткой досады в голосе, выпрямляясь на палубе. – Не мог дома подождать?

– Джонни, бродяга клятый, я так по тебе соскучился! – помахивая откупоренной бутылкой неплохого виски, жизнерадостно возопил капитан второго ранга Самарин по кличке Лаврик. – Давай обнимемся, что ли?

Мимолетно приобняв гостя и похлопав его по спине, Мазур мгновенно расстался с последними остатками беззаботности. Что-то должно было измениться или произойти, раз уж нагрянул особист.

– Мисс! – рявкнул Лаврик, только сейчас якобы узрев Наталью. – Простите, если невольно помешал, но я так спешил к старому другу, что о приличиях забыл… Могу ли я иметь честь быть вам представленным?

– Знакомьтесь, – сказал Мазур. – Мисс Наталья, звезда здешней журналистики. Мой беспутный друг…

Он сделал паузу – черт его знает, как на сей раз именовался Лаврик и кем был по последнему паспорту…

– Бен, – сказал Лаврик. – Друзья моих друзей – мои друзья, а для друзей я просто Бен… Я, правда, не помешал? Если что, вы мне открытым текстом выложите, и я поплетусь домой…

– Да нет, не особенно, – сказала Наталья совершенно безмятежно: – Мы как раз собирались уходить… Пойдемте?

Она грациозно направилась к сходням со столь добропорядочным и невинным видом, словно вовсе и не она черт-те что вытворяла с четверть часа назад на свернутом парусе. Мазур двинулся следом. Ни тени разочарования в голосе, отметил он, девчонка абсолютно спокойна. Столь неожиданно нагрянувший Лаврик никаких ее планов не нарушил. Мать твою, в чем же тут подвох?

Глава третья

Левша и блоха

Вопреки опасениям Мазура, справедливо ожидавшего от Лаврика очередных подначек и шуточек, Наталья обставила прощание весьма целомудренно – не стала бросаться Мазуру на шею с пылкими поцелуями, даже в щечку чмокать не стала, просто подала руку, пожелала доброй ночи совершенно спокойным голосом. И упорхнула в калитку. Старый двухэтажный домик испанской постройки был погружен в темноту, светилось только одно окно, слева, на втором этаже.

– Не обращай на меня внимания, – сказал Лаврик. – Если хочешь постоять, пожирая взглядом ее окна, только намекни, я за углом подожду, срочных дел нет…

– Поди ты… – сказал Мазур без особых эмоций, потому что давненько знал товарища Самарина по совместным окаянствам в разных уголках света.

Энергично повернулся и зашагал в сторону своего дома. Лаврик его моментально догнал, помахивая бутылкой. Уже не изображая пьяного, мечтательно протянул:

– Приятная девчонка. Попробую с трех раз угадать, чем ты с ней занимался на «Черепахе». Объяснял теорию относительности? Нет, не похоже… Приятные девочки в таких вот платьицах не интересуются теорией относительности. Знаешь, у меня вдруг возникли нешуточные подозрения, что ты вопреки обязательным для всякого советского человека за рубежом правилам вступил с ней в интимные отношения…

– Я не советский человек, – сказал Мазур. – Я – бродяга и кладоискатель непонятного происхождения…

– Тоже верно. Умеешь ты выкрутиться… Ну и как? Делала она к тебе вербовочные подходы?

– Ни малейших, – сказал Мазур. – Самому удивительно. Ни словечком не обозначила, что же ее интересует. Болтает, правда, что хочет написать книгу о всевозможной экзотике, тайнах, кладоискателях, выбрала меня в качестве одного из героев. Словом, обставлено все так, будто она под меня умостилась, чтобы в будущем денежку зашибить на повествовании о моих поисках…

– Логично, – сказал Лаврик задумчиво. – Неразборчивая в средствах щучка, которая ради того, чтобы вскарабкаться повыше, готова расплачиваться тем, чем ее столь щедро одарила природа… В общем, такое встречается сплошь и рядом… Но знаешь, где тут логическая неувязочка, старый бродяга Джонни? Уж если девочке так хочется пробиться наверх, не стесняясь в средствах, гораздо выгоднее и рациональнее было бы раздвигать ножки не перед парнями вроде тебя, а под каким-нибудь денежным мешком из делового центра или, там, хозяином респектабельной газетки… А?

– Вот именно, – сказал Мазур. – Я и сам что-то такое думал, но не мог точно сформулировать… Фамилия ее меня смущает. Пушкина, изволите ли видеть. Наталья Пушкина. Перебор получается… Или все это придумано кем-то, кто плохо знает русские реалии и выбрал звонкую фамилию, которая на слуху… Хорошо еще, что этот ее дедушка, которого я пока что не видел, – не Александр Сергеевич. Иван Иванович.

– Черт его знает, – сказал Лаврик. – Знал я в Союзе одного майора, которого звали Тарас Бульба. По паспорту. Тарас Остапович Бульба. Так что все возможно. Хотя… Если никакая она не внучка русского эмигранта, если ей эту легенду присобачили вместе с фамилией, это может и означать, что автор легенды вовсе не намеревался использовать ее против русских. Тоже версия, позволяющая делать предварительные наметки… А в общем – не будем гнать лошадей. Вдруг да она – взаправдашняя внучка эмигранта Пушкина, в меру блудливая и в меру пронырливая. И ничего ей не нужно, кроме как сделать из тебя репортаж с прицелом на звонкую сенсацию… Во всяком случае, у кубинцев ничего на нее нет. Они тоже не всеведущи, знаешь ли. Достоверно известно, что живет здесь твоя Наталья не менее года, как и дедуля, а вот больше ничего не известно. Ну, будут копать… Что до интима – продолжай, не стесняйся, глядишь, что-нибудь и прояснится… Чего косишься?

– Ты к нам какими судьбами?

– То есть, как это? – хмыкнул Лаврик. – Как можно вас оставить без отеческого надзора парнишкам вроде меня? Ведь болвану ясно, что вы все, оказавшись в горниле буржуазных соблазнов, моментально разложились морально и идеологически, быть может, уже и запродались мировому империализму в обмен на бочку варенья, корзину печенья и доступных девочек-плохишек… Реагировать пора. Вот меня и послали измену искоренять… Чистосердечное признание – оно, знаешь, смягчает. Так что выкладывай по-доброму: кто тебя вербанул – янкесы или «интеллидженсы»? В сотрудничестве с парагвайцами я тебя не подозреваю, успокойся. Ну что такое парагвайцы? Мелочь пузатая, которой человек с понятием запродаваться не станет – неприлично…

– Самарин, тебе самому эти шуточки не надоели?

– Нет, – серьезно сказал Лаврик. – Профессия у меня такая – выявлять и противостоять. Вам легче, вы без всяких церемоний глотки режете, а мне за вами еще и бдеть… Вот и шуточки, соответственно… Кстати, не такие уж это и шуточки. На тебя, родной, уже доносец поступил. Только я прибыл, не успел еще лапти снять, как поступил на тебя сигнал… В измене тебя, правда, никто вплотную не обвиняет, но вот что касаемо твоего морального облика, недостойных советского офицера поступков, общего образа мыслей и действий… Тут, извини, такой компромат поступил, что впору партком собирать и ставить вопрос о пребывании в рядах…

– Мозговитый, сука, – сказал Мазур сквозь зубы. – Кому ж еще?

– Ты дьявольски проницателен, – ухмыльнулся Лаврик и после короткого раздумья глотнул из бутылки. – Я ведь присутствовал на его инструктаже, он прекрасно знает, что я и где я. Обрадовался мне, как отцу родному, чуть ли не на шею кинулся. И столько о тебе порассказал дрожащим от праведного возмущения голосом… Категорически неправильно ты себя ведешь, с его точки зрения. Шляешься по злачным местам, где тебя в два счета могут спровоцировать, скомпрометировать и завербовать. Бдительность утратил напрочь. С подозрительными лордами в карты дуешься, с подозрительными французами виски тянешь, с подозрительными девицами лясы точишь. Мало того, с кабацкими проститутками водишься и деньги казенные на них спускаешь. Да вдобавок еще и его пытался заставить с означенными девками хороводиться – без сомнения, для того, чтобы вовлечь в свои махинации, избежав тем самым контроля с его стороны. Одним словом, по его глубокому убеждению, ведешь ты себя кругом неправильно и подозрительно, пора тебя останавливать, пока не сбежал ты, скажем, к янкесам, чтобы и далее без помех предаваться буржуазным порокам… Ты башкой не верти, я не сам все это придумал, я, его полчаса слушал… Хорошо еще, что из-за специфики командировки у него нет возможности писать в инстанции, а то бы такую телегу на тебя накатал в сорок восемь адресов…

– С-сука, – повторил Мазур. – И откуда такие берутся?

– Воспитаны партией и советским государством, родной, – ханжеским тоном произнес Лаврик. – Слышал бы ты, в каких формулировках это было изложено, какими словами – насквозь политически правильными, жемчужина к жемчужине… Талант пропадает.

– И за что мне это божье наказание…

– Он хороший специалист, – сказал Лаврик. – Потому его к вам и сунули. А все остальное… Ну, куда денешься? Должны быть на свете и такие вот, насквозь правильные, хотя лично я насчет подобных…

– Он ведь еще и дома писать примется, тварь такая, – сказал Мазур с философской покорностью судьбе.

– Уж это непременно, – поддакнул Лаврик. – Но тут, знаешь ли, вступают в игру прекрасно тебе известные нюансы… Времена, сейчас, конечно, не те, чтобы глупая писанина качественно ломала жизнь, однако это еще не значит, что обойдется совершенно без последствий, смотря к кому бумага попадет, кто решит, что решит… Не надо тебе разжевывать, сам знаешь, не первый год лямку тянешь. И тем не менее – ты опять-таки прекрасно знаешь – бывают ситуации, когда на подобные телеги внимания не обращают вообще. Называется эта ситуация просто: «Победителей не судят». Уловил?

– Еще бы, – сказал Мазур.

– Вы обязаны отыскать этот агрегат как можно быстрее.

– Мать твою, – сказал Мазур. – Мы можем быть хотя бы уверены, что эта штука – где-то здесь?

– А что, тебе этого не говорили?

– Говорить-то говорили… Но мало ли что? Помнишь операцию «Сахара»?

– Век бы ее не помнить, – с чувством произнес Лаврик. – Нет, тут совсем другое. Она есть. Где-то на дне. На глубину уйти никак не могла – аккумуляторные батареи разрядились, не дотянула бы до абиссали…

– Мы что, до сих пор не имеем права знать, что ищем?

– Имеете, имеете, – сказал Лаврик. – Это поначалу чья-то мудрая голова перегнула палку… Вы, родной, ищете «Ската». Новое слово в науке и технике. Беспилотный, если можно так выразиться, аппарат. Построен в подводном центре ВМС США – тебе-то не нужно объяснять, что это за шарашка… Управляется по кабелю с поверхности. Горизонтальные и вертикальные винты. Потрясающий «эффект присутствия»: кресло оператора на судне-носителе имеет несколько степеней свободы и обратную связь. На аппарате – два гидрофона и телекамера, у оператора – экран в шлеме и наушники. Я сам, разумеется, видеть этого не мог, но, по некоторым сведениям, у того, кто «Скатом» управляет, полная иллюзия, будто он находится внутри. Простота управления фантастическая. В Штатах, на первых испытаниях, кресло доверили двенадцатилетнему пацану, сынку кого-то из конструкторов, и он довольно долго и сноровисто с этой штукой управлялся…

– Ах, во-от оно что… – сказал Мазур.

– Вот именно, – кивнул Лаврик. – У нас такой штуки пока что нет, но в хозяйстве, как легко догадаться, она пригодится. По креслу оператора у нас есть кое-какая информация, но вот если бы к ней присовокупить еще и сам аппарат… Одним словом, начальство рассуждало просто и здраво: русский Левша способен не только подковать на все лапы аглицкую блоху, но запросто может еще означенную блоху и спереть из-под самого носа, так что англичанин и не спохватится… Благо «Скат» лежит где-то в нейтральных водах и с точки зрения морского права является, строго говоря, бесхозным имуществом, которое всякий нашедший вправе прикарманить без малейших юридических последствий. Кто успел, тот и съел… В конце концов, мы не виноваты, что порвался кабель, что американцы ищут свое сокровище совсем в другом месте…

Мазур усмехнулся:

– Очень уж кстати все сложилось – и кабель порвался, и ищут в другом месте. Что-то плохо верю я в такие совпадения. Что скажешь?

– Ну что ты, как дитя малое, – сказал Лаврик спокойно. – Откуда я знаю? А и знал бы, не сказал бы… Если хочешь знать мое личное мнение – на судне-носителе не менее ста человек, экипаж и прочие. Теория вероятности и жизненный опыт подсказывают, что среди индивидуумов вполне может затесаться субъект с двойным дном. Но это, повторяю, мои частные умствования. Что, как и почему – нас интересовать не должно. Главное, эту штуковину надо найти в хорошем темпе, пока американцы не спохватились и не сообразили, что тянут пустышку. Они-то вовсю пашут милях в пятистах отсюда – в небе не менее полудюжины «орионов», куча судов. Голову прозакладывать можно, у них примерно то же самое: кто-то с большими звездами на плечах лупит кулаком по столу и орет: мол, во что бы то ни стало… Начальство везде одинаково, – он приостановился. – Я от твоего дома шел мимо этого особнячка, ни одно окно не горело, и сейчас та же история… Там что, никто не живет? Усадьбочка-то вроде роскошная…

Мазур взглянул на дом, увенчивавший вершину невысокого холма, за которым и располагалось их очередное временное пристанище. В самом деле, особняк был добротный, трехэтажный, каменный, обнесенный практически не разрушенной стеной.

– Вот то-то, – сказал он. – Видишь, дорожка к воротам травой заросла? Это, друг мой Константин Кимович, классический дом с привидениями, согласно «Приключениям Гекльберри Финна». Стоит необитаемым уже лет восемьдесят. То есть, по бумагам, он, конечно, кому-то до сих пор принадлежит, но никто там давненько не живет. Мне, как новичку, в первый же вечер во «Флибустьерской гавани» все рассказали подробнейшим образом. На этой гасиенде, говорят, жил когда-то некий герцог. Ну, не настоящий, а негритянский. Какой-то герцог из приближенных одного из черных императоров Гаити. Когда императора свергли, герцог сбежал сюда вместе с казной – и тут-то развернулся на полную. Черной магией баловался, ихним пресловутым вуду, черти чуть ли не батальонами шастали, упыри там всякие… Потом герцог то ли сам помер, то ли его придушили те самые черти. И, что характерно, сколько дом ни переходил из рук в руки, ни один последующий владелец не смог ужиться с привидениями, которыми домик набит от подвала до чердака. Священников водили, мессы служили – без толку. В конце концов плюнули и отступились. Лет восемьдесят дом стоит необитаемым.

– Черт знает, что за мистика мохнорылая…

– За что купил, за то и продаю, – сказал Мазур, разглядывая огромное темное строение с высокой остроконечной крышей. – Сам я привидений поблизости не видел, но дом, точно, давненько уж заколочен, и ни один местный туда после захода солнца не сунется. Между прочим, домик, который мы сняли, потому и обошелся процентов на тридцать дешевле, что примыкает к холму, граничит с «проклятой гасиендой».

– Рассуждая логично, надо было снять саму гасиенду, – заключил Лаврик. – Обошлось бы еще дешевле, я думаю.

– Да я тоже об этом думал, – сказал Мазур. – Но потом решил, что это к нам привлечет лишнее внимание. Не то что весь город, а весь остров пальцами бы тыкал: вот они, те самые, что в чертовом доме поселились…

– Тоже верно.

– А вообще, – сказал Мазур, – привидения уже появились на горизонте. Только они из плоти и крови…

Лаврик мгновенно подобрался:

– Это как?

Он молча, без единой реплики или вопроса выслушал короткий рассказ Мазура. Пожал плечами, скупо отхлебнул из бутылки:

– А знаешь, твой кабатчик прав. Не похоже это на державу. Спецслужбы и полиция работают изящнее…

– Ну, а кто они тогда?

– Научно выражаясь, хрен их знает, – сказал Лаврик, задумчиво созерцая дом с привидениями. – Мало данных. Ничего, не огорчайся. Теперь тут я, за моей широкой спиной будете в безопасности…

Мазур, чуточку подумав, взял у него бутылку и сделал добрый глоток. На душе стало чуточку спокойнее – все заботы о безопасности отныне лежали не на нем самом, и даже не на загадочных кубинцах, невидимками маячивших неизвестно в какой стороне. Его посетила шкурная, быть может, но понятная каждому служивому человеку нечаянная радость – изрядная доля ответственности свалилась с плеч. Теперь он отвечал исключительно за купание, а все прочие претензии следовало адресовать кап-два товарищу Самарину.

– У меня гениальная версия, – сказал Лаврик, перехватывая у него сосуд. – А что, если там кто-то примитивно устроил склад контрабанды, прикрываясь призраками?

Мазур не без злорадства сказал:

– Чересчур киношный оборот. Затрепанный романистами еще лет сто назад. Говорю тебе, дом стоит пустой восемьдесят лет, что-то не верится, чтобы контрабандисты, пусть даже династия, продержались столько, и никто ничего не узнал. И потом, местные всерьез опасаются этого домишки. Говорю же, даже арендная плата…

Он машинально присел, втянул голову в плечи, и то же сделал Лаврик, не выпустив, впрочем, зажатую мертвой хваткой бутылку – совсем рядом раскатисто грохнуло посреди ночной тишины, проем меж пологим склоном холма и крайним домом соседней улочки вдруг на миг высветился изнутри ослепительной вспышкой, отбросившей неправдоподобно резкие тени лохматых пальм и островерхих крыш.

Уже чуть ли не в следующую секунду Мазур с его немалым опытом определил, что взрыв раздался если и не в домишке, где квартировала его команда, то в непосредственной близости.

Оба, переглянувшись, припустили бегом.

…Полицейских было двое, словно нарочно подобранных каким-то циником разительного контраста ради. Имелся еще и третий, рядовой обмундированный, но он не встревал в расследование, с самого начала торчал на темной улице, вяло делая вид, будто уговаривает сбежавшихся зевак разойтись.

Зато двое чинов старались вовсю. Инспектор Пэриш, белый, как раз и выглядел патентованным английским лордом, коему Шелтон в подметки не годился: этакая меланхоличная жердь шести футов ростом, с лошадиной физиономией и не зажженной трубкой во рту. Сержант Де ла Вега, негр, был на две головы длиннее шефа и на несколько футов пошире – громадина с рожей то ли профессионального боксера, то ли ночного душителя.

Мазур очень быстро просек распределение ролей у этой парочки – один злой, другой, соответственно… нет, не добрый, просто чуточку добрее, малость на человека похож. Громила-сержант старательно изображал злыдня – он таращился на Мазура так, словно подозревал его в совершении всех нераскрытых в стране преступлений за последнюю пятилетку, сердито сопел и недоверчиво фыркал в ответ на все, что Мазур ни говорил; порой недвусмысленно давал понять, что ни единому слову не верит и вот-вот защелкнет на Мазуре наручники. Прямо этого не говорилось, но Де ла Вега, похоже, питавший врожденную ненависть ко всем приезжим вообще и кладоискателям в частности, давал понять, будто уверен, что это сам Мазур прятал во дворе криминальную взрывчатку, которая и бабахнула отчего-то посреди ночи.

Инспектор Пэриш добросовестно отрабатывал свою часть программы. В моменты наивысшего напряжения он деликатно осаживал не в меру расходившегося подчиненного, взывая к рассудительности и напоминая о презумпции невиновности, – но между делом с невинным видом подбрасывал вопросики с подковырочкой, что было даже похуже грозного сопения и людоедских взоров сержанта. В какой-то момент Мазур всерьез стал опасаться, что остаток ночи придется провести в участке – тем более что абсолютно все имевшиеся у них официальные бумаги вкупе с паспортами инспектор после вдумчивого изучения сложил в стопочку и зажал ее в руке, не проявляя ни малейших поползновений вернуть.

Хотя дело, если рассудить, яйца выеденного вроде бы не стоило. Во дворе домика, почти посередине меж хлипким, чисто символическим заборчиком и стеной, рвануло нечто, по мощности примерно равное граммам ста тротила. Если не считать небольшой ямки и вырванных с корнем местных лопухов, ни малейшего материального ущерба не последовало, даже стекла не вылетели, потому что их и не имелось ни в доме, ни у ближайших соседей, в здешнем климате обходились и без стекол, заменяя их плетеными занавесками и москитными сетками…

Все члены команды Мазура, включая Лаврика, смирнехонько разместились по углам скудно освещенной керосиновой лампой комнатушки, игравшей роль гостиной. Мазур сидел у древнего стола, по другую сторону разместился инспектор, а за спиной у него грозным монументом возвышался сержант, сверкавший белками глаз в полумраке, как самое натуральное привидение из «проклятой гасиенды». На улице все еще толпились и лениво гомонили соседи, обрадованные незатейливому развлечению, слышно было, как оставленный на стреме мундирный полисмен время от времени уныло бубнит, что ничего интересного тут нет и не предвидится, кого надо, того и взорвали, так что шли бы вы досыпать…

– Итак, вы никого не подозреваете и не выдвигаете обвинений в адрес конкретных персон… – протянул инспектор с таким видом, что невозможно было понять, радует его такое положение дел или же удручает. – Следует понимать так, что вы не намерены подавать заявление?

– А если я даже и подам, какие у расследования будут перспективы? – спросил Мазур.

– По чести признаюсь, унылые. Очевидцев нет, а вы сами не даете в руки следствия никаких нитей…

– Значит, и время тратить не стоит.

– Вы настолько проникнуты духом христианского всепрощения?

Мазур пожал плечами:

– А что изменится, если я стану орать и ругаться? Решительно не представляю, в чем тут дело. Нет у меня никаких врагов – ни здесь, ни там, откуда я приехал. Какая-то дурацкая шутка, хулиганы развлекались…

– Это ваше окончательное решение?

– Пожалуй, – сказал Мазур.

– Ну что же… – инспектор Пэриш долго и мастерски держал зловещую паузу. – Хулиганы есть и у нас, согласен, молодежь иногда ведет себя отвратительно… И все же это несколько странно. Не в обычаях нашего острова ночью швырять взрывчатку во двор. Случаются досадные недоразумения… Скажем, в День независимости, когда с петардами и шутихами порой обращаются безответственно и крайне неосмотрительно. Однако День независимости праздновали четыре месяца назад…

Мазур в двадцатый, наверное, раз пожал плечами со всей выразительностью, на какую был способен. Тем временем инспектор перебирал паспорта и бумаги с таким видом, словно распознал в них фальшивки, во всех до единой.

Вот этого опасаться не стоило. Все бумаги были настоящими – всевозможные разрешения, дозволения, лицензии, арендные и прочие договоры, законным образом выправленные Мазуром в здешних присутственных местах. Вот паспорта, конечно, фальшивые, но изготовленные не умельцами из портовых притонов, а державой – так что не рядовому инспектору раскусить такую липу…

– Мы здесь радушно, дружелюбно и терпимо относимся к иностранцам, мистер Марчич, – почти задушевно признался инспектор. – Что скрывать, экономика нашей страны в значительной степени зависит от иностранцев – как туристов, так и… э-э… прочих приезжих, хотя бы, например, кладоискателей с оформленными лицензиями. Никому не возбраняется искать затонувшие корабли с испанским золотом…

– По-моему, у нас все документы в порядке, – смиренно сказал Мазур.

– Да, мне тоже так кажется, – небрежно кивнул инспектор. – Но, мистер Марчич! Мы здесь очень не любим иностранцев, которые нарушают законы или сводят на нашей территории свои счеты. Наша страна входит в британское Содружество наций, мы долгие годы находились в сфере влияния британских традиций… А одна из этих традиций – неотвратимость и эффективность правосудия. Впрочем, вам, как гражданину Австралийского Союза, это должно быть прекрасно известно…

– Не надо строить иллюзий, будто у нас тут все чуточку ненастоящее, – произнес Де ла Вега, явно раздосадованный тем, что ему так долго пришлось молчать. – Ну да, у нас тут растут пальмы, а всю страну можно обойти за день. Но тюрьмы у нас, парень, самые настоящие, и судьи тоже. И полицейские не пальцем деланы, так что смотри у меня, шустрик, а я, со своей стороны, буду за тобой приглядывать…

Мазур воззрился на инспектора со страдальческим, как он надеялся, выражением лица:

– Извините, но я решительно не понимаю…

– Сержант, не перегибайте палку, – равнодушно бросил инспектор, не оборачиваясь. – У нас пока что нет претензий к мистеру Марчичу… Из чего отнюдь не вытекает, что их не возникнет в дальнейшем…

Лаврик нейтральным тоном сообщил из своего угла:

– Вообще-то толковый адвокат вполне может посчитать такое заявление угрозой…

Обрадованный сержант покинул свой пост за креслом шефа, бесшумной кошачьей походкой, неожиданной для такой громады, приблизился к Лаврику и грозно навис над ним:

– А ты что, парень, из законников?

– Где там, – сказал Лаврик. – Я просто занимаюсь организационными вопросами, если вы понимаете, что я имею в виду…

– Понимаю, – сказал сержант, грозно сопя. – Бумагами шуршишь, ага… Как мне жизненный опыт диктует, таким вот бумажным крысам за решеткой особенно тяжело…

Вид у него был по-настоящему жуткий – но вряд ли он мог всерьез испугать товарища Самарина с его обширным личным кладбищем…

– Сержант, – без выражения произнес инспектор. – Бросьте, что вы, как маленький… Итак, мистер Марчич… – определенно колеблясь, он покачал в воздухе стопкой бумаг, но, в конце концов, все же протянул их Мазуру. – Инцидент, думаю, следует считать исчерпанным, полиция не имеет к вам претензий… Но я все же остаюсь при своем убеждении: эта история выглядит несколько странно. Почему именно вам бросили во двор взрывчатку?

– Хотел бы я и сам это знать, – сказал Мазур искренне. – Послушайте… – добавил он с таким видом, словно его осенило. – А если всему виной – «проклятая гасиенда»? – он покосился в окно, выходившее как раз на темный холм с темным особняком на вершине. – Мало ли в какой форме могут выражаться проказы тех, кто там, как меня уверяли, обитает…

– Вы серьезно?

– Кто его знает, – сказал Мазур. – Я такого наслушался…

– Подобные проказы, даже если вы и правы, полиции не подвластны, – сухо сказал инспектор. – Всего хорошего, господа…

Он величественно кивнул и вышел, прямой, как рельс, зажимая в зубах трубку – неплохая имитация Шерлока Холмса, по крайней мере, внешне. Следом, тяжко переваливаясь, направился сержант – вовсе уж ублюдочная пародия на доктора Ватсона. «Сейчас погрозит кулаком на прощанье», – подумал Мазур. И ошибся ненамного – Де ла Вега обернулся в дверях и грозно покачал указательным пальцем, причем в его глазах читалось: «Всех посажу, один останусь». Часовой с облегчением покинул свой не нужный никому пост, и троица полицейских гусиной вереницей направилась к оставленному неподалеку открытому джипу.

Тут только соседи стали разбредаться, окончательно убедившись, что ничего интересного более не предвидится. Судя по опасливым взглядам, которые иные бросали в сторону «проклятой гасиенды», версию взрыва, выдуманную Мазуром шутки ради, некоторые вполне готовы были принять всерьез…

Мазур так и стоял в дверном проеме, задумчиво глядя на темную улицу. Лаврик появился рядом, протянул:

– Колоритная парочка…

– А ты чего лез на рожон? – сердито спросил Мазур. – Самое время было про адвокатов ввернуть…

– Изучал их реакции, – серьезно сказал Лаврик. – Это, знаешь ли, странно.

– Что именно?

– Их настрой, – сказал Лаврик. – Все выглядело так, словно оба с самого начала подозревают нас во всех мыслимых грехах. А это неправильно. Насквозь неправильно. Обычно полиция в таких вот странах ведет себя иначе. Любой приезжий с твердой валютой в кармане – поилец и кормилец, в том числе и кладоискатель вроде тебя: ты ж им кучу денег за лицензии заплатил и еще заплатишь… Кормильцу обычно хамят и угрожают лишь в том случае, когда против него есть твердые улики или серьезные подозрения. А эти два клоуна с самого начала клыками щелкали, разве что один потише, а другой погромче. Неправильно…

– И что ты этим хочешь сказать?

– Сам не знаю пока, – сказал Лаврик. – Одно могу определить совершенно точно: если они до этого мало что о нас знали, то теперь, перерыв бумаги и паспорта, знают гораздо больше.

– Полагаешь, ради этого и затеяно? Но ведь они – вроде бы настоящие полицейские. Кто мешал посмотреть дубликаты в соответствующих конторах?

– Родной, я тебе не Штирлиц, – сказал Лаврик. – Поживем – увидим, к чему все эти сюрпризы…

Глава четвертая

Сюрпризы и знакомства

Частый металлический звон пронизал воду, когда они уже проплыли половину расстояния до того места, где стояла «Черепаха» – от очередного объекта, на который отреагировала электроника, показав металлический объект немалых размеров, покоящийся на глубине четырнадцати с лишним метров. Вот только при ближайшем изучении этот объект оказался очередной пустышкой – мятый и ржавый бак, смахивавший на автоцистерну, неведомо как попавшую в пучины…

Махнув остальным, Мазур наддал, ожесточенно колыша ластами. Частый и долгий звон был сигналом тревоги, свидетельствовавшим, что наверху образовалась нештатная ситуация. Издавало его самое примитивное устройство из двух крышек от кастрюль, соответствующим образом закрепленных на длинном лине – этого вполне достаточно, техническая сложность ни к чему, лишь бы звук был достаточно громким…

Положив руку на рукоять ножа, Мазур вертикально шел к поверхности. Над головой у него уже маячил темный овал – днище «Ла Тортуги», – но за кормой возникло нечто новое, что-то вроде огромного кома водорослей или мотка веревок, свободно свисавших в районе винта. А ведь, пожалуй, это…

Он свернул с вертикальной траектории. Подплыл к этому слегка колыхавшемуся, просвечивающему кому. Хватило одного взгляда. Тронув рукой крупные ячейки – положительно, капроновые, – потянул. Затейливо выругался про себя. «Черепаху» угораздило запутаться винтом в самой обыкновенной рыбацкой сети… Стоп, стоп, но откуда тут, в открытом море, рыбаки? За всю неделю они ни разу не попадались у Безымянного, а там, где кто-то из местных и забрасывал невод в синее море, он непременно, как и полагается, обозначал его «махалками» – поплавками с длинными палками и кусками яркой материи…

Мазур пошел к поверхности, готовый к любым неожиданностям. Викинг, получив недвусмысленный жест в качестве приказа, зашел с другого борта – мало ли что…

Однако на палубе «Черепахи» не обнаружилось никаких агрессоров, там были только свои. Пеший-Леший, качая головой и тихо матерясь, перевесился через борт на корме, разглядывая опутавшую винт сеть; Крошка Паша и Лаврик, наоборот, уставились в направлении Безымянного.

– Что у вас тут? – спросил Мазур, освобождаясь от баллонов и прочего. – На минуту нельзя оставить…

И тут же осекся – лица у них были чересчур серьезные для простой досадной случайности…

– Два катера, – сказал Лаврик, нехорошо щурясь. – Появились откуда-то из-за острова, со стороны рифов, прошли впритык, и с одного бросили сеть, да так ловко, падлы, что винт моментально намотал ее чуть ли не целиком. Паша как раз, согласно твоему приказу, менял точку… Человек восемь. Оружия я не заметил, на виду, во всяком случае, не держали…

Мазур посмотрел в ту сторону. Остров Безымянный, необитаемый и, по большому счету, никому не нужный – клад там не спрячешь, сплошной камень, – оставался на первый взгляд нетронутым кусочком дикой природы. Судя по спокойному полету диких птиц над буйным зеленым переплетением крон, лиан и кустарника, людей на суше не было.

– Незаметно, чтобы они ушли, – сказал Лаврик. – За скалой прячутся… Ждем указаний, адмирал.

Мазур помедлил, пытаясь сформулировать ценные указания. Это все же не походило на прямое нападение – никто не стрелял, не шел на абордаж.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.