Нет, в парадном его не ждала засада – зато вверху, на лестнице, явственно раздавались шаги неспешно поднимавшихся людей... Сабинин на цыпочках крался следом, то и дело сторожко останавливаясь. На последнем, четвертом этаже пошел быстрее, осторожненько выглянул из-за поворота лестничного марша.

На площадке, как и на других этажах, было лишь две квартиры – и те, за кем он следил, пошли влево. Уверенно повернулся в замке ключ, троица вошла, заперев за собой дверь. «Квартира номер пятнадцать», – отметил для себя Сабинин. И быстренько спустился вниз, посмотрел на доску, где значились имена жильцов, как оно и водится в приличных домах.

Все восемь отделений заполнены визитными карточками. Под пятнадцатым номером значился «Карл Альфред Беннеке, дипломированный архитектор». Интересно, существует такой на самом деле или он сродни князю Трайкову?

Выйдя на улицу, он быстро огляделся и направился к скамейке, которую надежно загораживала от глаз выходивших из подъезда зеленая деревянная беседка, увитая многолетним плющом, зато для него это был идеальный наблюдательный пункт. Он уселся, надвинул мягкую шляпу на глаза, откинулся на выгнутую спинку, придав себе вид беззаботного лентяя, не озабоченного поисками хлеба насущного.

Медленно текли минуты – так всегда бывает, когда напряженно ждешь, время растягивается, словно полузасохший гуммиарабик, кажется даже, что слышишь неторопливый скрип секундной стрелки, которая... Черт возьми! Как ни внимательно он смотрел, а едва не упустил Лобришона!

И ничего удивительного – поскольку тот вышел не из второго подъезда, куда они все на его глазах входили, а из первого! Как ни в чем не бывало, опираясь на знакомую трость с серебряной рукоятью в виде конской головы, Лобришон-Хаддок, бельгиец-британец, адвокат-майор, шагал к воротам, а следом, появившись опять-таки из первого подъезда, двигались белобрысый и Джузеппе, уже без своего страшненького саквояжа.

Сабинин оторопело смотрел, как они выходят из ворот и сворачивают к фиакру, как фиакр уезжает. Он и не собирался следовать за ними – только что обнаруженная загадка, на его взгляд, требовала немедленного решения.

Он, не колеблясь, вошел в первый подъезд. Первым делом направился к списку жильцов, еще издали заметив, что там зияет пустотой одно из гнезд. Семь ячеек заполнены, а вот напротив восьмого номера – пустое место, обнажающее картонную подложку застекленной витринки...

Взбежал на четвертый этаж. Ну конечно, не столь уж и трудно догадаться, осмотревшись здесь, что восьмая квартира в первом подъезде примыкает к пятнадцатой, расположенной во втором. Поскольку он ни на миг не допускал мысли, что майор с компанией – духи или индийские факиры (лишь эти две категории, если верить знатокам предмета, обладают способностью проходить сквозь стены), объяснение подворачивалось скорое и насквозь материалистическое: меж обеими квартирами есть какое-то сообщение, что и позволило троице выкинуть на его глазах незатейливый фокус...

Так и подмывало повернуть начищенную медную ручку звонка, позвонить в восьмую квартиру.., но что потом? Приподнять шляпу и вежливо осведомиться: «Простите, а не имеет ли ваша квартира сообщения с той, что расположена за стеной, в соседнем подъезде?» Глупость какая... Справиться о каком-нибудь с ходу выдуманном субъекте? Опасно. Что, если тот, кто выйдет на звонок – если в восьмой квартире есть сейчас кто-то, – знает Сабинина в лицо? У него не так уж и мало знакомых здесь, а также есть нешуточные подозрения, что кое-кто из тех, кому он известен, ему самому как раз незнакомы...

Нет, не стоит рисковать. Он и так узнал кое-что весьма интересное, хотя непонятно, как это увязать с прежними открытиями...

Бедные обитатели дома. Можно представить, какая паника поднялась бы, узнай они о содержимом саквояжа, оставленного в пятнадцатой квартире.., или в восьмой?

Он открыл входную дверь.

– А я вам говорю, что шутки кончились! Будете и дальше тут отираться – вызову полицию!

– Неужели вас не интересует...

– Да плевал я на вашу десятку! Что глаза выпучили? У нас тут респектабельный дом, а я своим местом дорожу! Не стоит ваша вшивая десятка того, чтоб мне из-за вас терять место! И вообще, некогда мне тут с вами язык чесать! Идите себе!

Один из споривших был Сабинину незнаком – краснорожий усатый мужчина в жилете без пиджака, а вот второго он знал. Карл Вадецкий собственной персоной, любитель весьма опасных сенсаций, истово стремящийся на них прилично заработать...

– Господа, господа, – примирительно сказал Сабинин, разделяя шумевших своей тростью, как барьером. – Посовеститесь, право, вы привлекаете внимание...

– А чего мне совеститься? – фыркнул краснорожий. – Я, майн герр, при исполнении обязанностей, как старший дворник. Это, пусть он совестится, не желает убраться, пока честью просят, можно и патрулю посвистеть...

– Постараюсь вам помочь, – сказал Сабинин веско, украдкой подмигивая Вадецкому и движением глаз призывая следовать за собой. – У меня больше опыта в обращении с такими вот господами... Пойдемте, майн герр, – крепко взял он под руку растерявшегося журналиста. – Не стоит конфликтовать с господином старшим дворником, он как-никак пребывает при исполнении своих обязанностей, а порядок должен быть во всем... Ну, пойдемте, пойдемте... – повлек он Вадецкого в сторону ворот.

– Благодарю, майн герр, – пробурчал за спиной дворник. – Ежели вы доктор, точно вам говорю – запереть бы вот этого не грех. Чтоб не шлялся. Точно, в следующий раз полицию крикну без церемоний...

– Ну, что вы тут смущаете добропорядочных бюргеров? – весело спросил Сабинин на улице. – Сдается мне, я вас только что вырвал из цепких лап закона, он и в самом деле собирался вот-вот полицию свистнуть...

– Спасибо, – хмуро бросил Вадецкий. – Вы-то как оказались здесь?

– Хочу снять квартиру, – бухнул Сабинин первое, что пришло на ум (в принципе, вполне убедительное объяснение). – Мне сказали, здесь имеются свободные...

– Выбрали местечко... – поморщился журналист. – Ну, если не боитесь привидений, вам и карты в руки... Да, а что там с нашим делом?

– Все делается не настолько быстро, особенно когда речь идет о столь серьезных тайнах, – сказал Сабинин. – Не всякий издатель и книгопродавец возьмется, тут нужно время... А что вы имели в виду, говоря о привидениях?

Следовало ковать железо, пока горячо, пока журналист не остыл от недавнего скандала и плохо сдерживал эмоции.

– Ничего особенного, – не раздумывая, ответил Вадецкий. – Сам я в привидения не особенно верю, как-то не доводилось сталкиваться, но иные считают, что они есть, а уж духи убиенных непременно бродят поблизости от locus delicti[33]...

– Вы меня интригуете, – сказал Сабинин. – Еще во время нашего первого знакомства я подметил за вами этот недюжинный талант. Что тут стряслось? Некое ужасающее злодеяние?

– Это как посмотреть, – пожал плечами Вадецкий. – Неделю назад жильца из восьмой квартиры убили самым загадочным образом. Всадили три пули в подъезде, не взяли ни бумажника, ни золотых часов, ни алмазной булавки из галстука, все ценности, словом, остались при нем...

– Может, кто-то попросту помешал грабителям?

– Не похоже. У меня есть, как вы помните, кое-какие знакомства в полиции... Судя по всему, от момента убийства до того, как к трупу подошел вызванный встревоженными соседями дворник, прошло не менее четверти часа. Вполне достаточно, чтобы успеть обобрать. Уж если убийца оказался достаточно хладнокровным, чтобы произвести три выстрела в упор, что ему помешало бы забрать ценные веши, прежде чем скрыться?

– Кто его знает... – задумчиво сказал Сабинин. – В конце-то концов, вовсе не обязательно пускать три пули в человека, которого хочешь примитивно ограбить, таких извращенцев в наше время мало встречается... Грабят обычно без убийства... Может, этот ваш жилец из восьмой был каким-нибудь там карбонарием. Уж вам, специализирующемуся на революционерах и прочих в прямом смысле слова убийственных секретах, это должно быть прекрасно известно: из-за чего порою в людей всаживают пули в собственном подъезде...

– Ах, спасибо, – шутовски раскланялся Вадецкий. – Без вас, Трайков, я ни за что бы не догадался... Увы, вы попали пальцем в небо. Я со многими говорил... Доктора Крофта знало столько людей... Трудно вообразить субъекта, более далекого от каких бы то ни было революционных дел. Скопидом и благонамереннейший филистер, старый холостяк, таковым оставшийся по причине патологической жадности, упрямый, как целое стадо ослов... Романтическую подоплеку вроде ревнивого мужа опять-таки отметаем с порога. Дама сердца у покойного была одна-единственная – банковская книжка... Вопиюще скучный, вопиюще приземленный был субъект, поверьте. Упрямец, склочник... Мне рассказали, что незадолго до его смерти жильцы из соседней квартиры – они недавно въехали, переделывали что-то – надоели Крофту постоянным стуком.., так вот он, хотя дело происходило средь бела дня, когда никому не возбраняется производить в квартире разные шумные работы, встал на дыбы. Не дворнику пошел жаловаться, не полицейского в конце концов позвал, а написал длиннейшую кляузу в ратушу... Представляете себе?

– Ну, вот вам и разгадка, – сказал Сабинин небрежно. – Тот самый сосед, рассерженный на кляузу, подстерег Крофта и бабахнул в него от всей души...

– Бросьте! Я успел с ним поговорить. Беннеке – застенчивый юнец, только что получил диплом, снял первую в жизни собственную квартиру... Совсем мальчишка. Да и жалоба в ратушу не могла возыметь ровным счетом никаких последствий, поскольку Беннеке ни малейших нарушений не допустил, мастера у него работали днем...

«Беннеке?! – подумал Сабинин, – Любопытный оборот принимает наша история. Вполне возможно, Карл Альфред Беннеке и в самом деле застенчивый юнец, но вот иные его знакомые – люди крайне загадочные, отнюдь не застенчивые и, чует мое сердце, отнюдь не мирные. Совпадение или нет? А что, если Крофт им мешал? Упрямый, как стадо ослов.., а им позарез требовалась именно эта, восьмая, квартира, но вредный доктор ни за что не соглашался съехать? Господи, но зачем? Что за цель поставлена, если ради нее, не колеблясь, идут на убийство даже случайного человека, просто потому, что он мешает? О совпадениях говорить глупо, слишком много совпадений: и Беннеке недавно переехал, и Крофта убили неделю назад... Не верится в такие совпадения нисколечко...»

– Ну, может, не сам Беннеке...

– А кто? Его юная супруга? Бросьте. Милейшая молодая пара вне всяких подозрений.

– Кто же теперь обитает в восьмой?

– Понятия не имею, ее кому-то сдал домовладелец, но вот его-то мне расспросить не удалось. Спустил на меня своего бульдога, старшего дворника, – ну, вы видели эту скотину...

– Что ж, его можно понять, – раздумчиво сказал Сабинин. – Я имею в виду домовладельца. Кому хочется, чтобы его дом приобрел дурную славу и попал на страницы газет в связи со столь печальным событием... А что полиция?

– Полиция! – саркастически воскликнул Вадецкий. – Ни следов, ни зацепок. Убийца оказался чрезвычайно ловким – никто его не видел. Время, правда, было довольно позднее... А зачем вам понадобилось снимать здесь квартиру?

– Ну, не обязательно здесь... – сказал Сабинин небрежно. – Сюда я, пожалуй что, и не вернусь после всего, что вы рассказали, мы, славяне, чертовски суеверны, должен вам признаться... Мне попросту не вполне удобно оставаться в пансионате, скажу вам по секрету, здесь замешана дама. Мы, революционеры, не давали обета аскетизма, знаете ли...

– Могу вам порекомендовать сносное бюро по найму квартир, если вы серьезно намерены...

– Вы меня чрезвычайно обяжете, – поклонился Сабинин.

Независимо от мотивов, приведших его в дом по улице князя Меттерниха, он и в самом деле согласно продуманной заранее диспозиции собирался всерьез заняться поисками съемной квартиры. А потому пришлось останавливать извозчика и в сопровождении Вадецкого ехать в рекомендованное тем бюро. Откуда он вышел с доброй дюжиной смотровых билетиков, кои могли оказаться нелишними сразу для нескольких целей – и квартира нужна по-настоящему, и есть великолепная возможность мотивировать разъезды по городу... И перед Кудеяром, и перед своим новоиспеченным начальником, комиссаром Мюллером.

...С Мюллером и было непосредственно связано следующее дело. Точно в назначенное время он приехал на улицу генерала фон Шварценберга[34], где в небольшой квартирке, с порога производившей впечатление нежилой, его ждал неприметный полицейский чиновничек в партикулярном. Что поделать, в роли негласного сотрудника по кличке – конечно, кличке, что уж там – Готлиб приходилось уделять какое-то время и общению со здешними фараонами...

Чиновничек, внешне безукоризненно вежливый, а на вид простоватый, тем не менее впился в него, как клеш. На бумагу легло много интересных подробностей о житье-бытье обитателей пансионата, а также контрабандистских тропках. Только одного Сабинин не коснулся – мастерской в подвале пансионата. Не следовало выкладывать все, что ему было известно, на первой же рабочей встрече – чем быстрее тебя выжмут досуха, тем скорее потеряешь определенную ценность в глазах господ из полиции. Козыри следует приберегать... Благо чиновничек и не заикался о бомбах и взрывчатых веществах. У Сабинина создалось впечатление, что австрияки попросту не знают о подобных забавах русской политической эмиграции. И это при том, что Козлов устраивает испытания на полигоне, пусть давно заброшенном армией, забытом. Положительно, здешние церберы сыска излишне разнежились...

Разумеется, он напомнил об обещании Мюллера предоставить твердый вид на жительство, а чиновничек, как и следовало ожидать, заметил, что подобную честь еще следует заслужить. К тому же никто пока что не собирается углубленно изучать те документы, по которым герр Трайков здесь обитает.

Иными словами, полиция намеревалась держать его на коротком поводке. И позволяют вроде гулять по улицам сего славного города невозбранно, и моментально напомнят при первой надобности, сколь зыбко его нынешнее положение... Медвежий капкан с бархатном футляре, если без экивоков, сунь туда руку – и горько пожалеешь...

Разумеется, в какой-то момент всплыла и фамилия некоей фрейлейн Гесслер – и вот тут-то Сабинин насторожился, стал внимательнейшим образом взвешивать слова. Да, знаком, а как же. Нет, о характере связывающих их отношений он даже в данный момент говорить отказывается (чиновничек сделал грустно-философическое выражение лица и не настаивал). Кто она? Германская подданная, с которой он познакомился еще в прошлом году в Петербурге. Зачем сюда приехала? По мотивам, совершенно не связанным с нелегальщиной и какими бы то ни было политическими партиями.

Игра, конечно, была рискованной – нельзя исключать, что у них есть на Надю некий материал. Но, с другой стороны, он вовсе и не обязан знать о двойной жизни предмета своего обожания...

Поставив последнюю точку, чиновничек старательно промокнул написанное с помощью бронзового пресс-папье, сказал невыразительно:

– Надеюсь, герр Готлиб, вы были со мной откровенны...

– Боже, как вы можете сомневаться? – патетически воскликнул Сабинин и даже привстал:

– Blut und Leben fur Habsburg! Fur ein Oesterreich, ganz,einig, gross![35]

Нотаций не последовало – его невзрачный собеседник лишь заметил скучным голосом:

– Молодой человек, попрошу вас впредь серьезнее относиться к.., тому, чем мы здесь с вами занимаемся. Это в ваших же интересах...

С сим отеческим напутствием Сабинин и был отпущен наконец на свободу из цепких лап австро-венгерской полиции. И почти сбежал по лестнице, ухмыляясь во весь рот.