ДОКУМЕНТ N 1 (Энциклопедическая справка)

«Международная Служба Безопасности — интернациональная контрразведывательная организация. Создана в 2011 году. Подчинена Совету Безопасности Организации Объединенных Наций.

Задачи:

1) Борьба с международной организованной преступностью, экстремистскими и террористическими организациями, национал-сепаратистскими движениями, а также с прочими группами, чья деятельность угрожает территориальной целостности государств, единству Содружества Наций либо нарушает Закон о разоружении и военной технике, Закон о политической деятельности, Закон о радикальных организациях.

2) Осуществление надзора и контроля за соблюдением Указов и Законов Генеральной Ассамблеи ООН, Генеральной Прокуратуры ООН, Комитета ООН по науке и технике.

3) Принятие необходимых действий в случае возникновения ситуации, не предусмотренной пунктами первым и вторым, но безусловно представляющей угрозу для какого-либо государства, нации, планеты Земля в целом либо техническим сооружениям за пределами Земли и обитающим на них землянам.

Структура: административно-хозяйственное управление (АХУ), научно-исследовательское управление (НИУ), Главное оперативное управление (ГОУ), шесть региональных оперативных подразделений — «Альфа», «Бета», «Гамма», «Дельта», «Эпсилон», «Дзета». МСБ располагает специальными воинскими подразделениями из контингента Вооруженных Сил ООН».

ДОКУМЕНТ N 2

«04 июня 2042 г. 16 ч.43 мин. (время местное) Начальнику 4-го регионального подразделения МСБ „Дельта“ Р.Сингху от начальника аварийно-спасательной службы района „Р-экватор“

Рапорт

Считаю необходимым довести до Вашего сведения, что сегодня в 10 часов 07 минут три беспилотных вертолета спасательной службы были отправлены мною на поиски пропавшего биолога Р.Бауэра, вылетевшего четырьмя часами ранее на вертолете марки «Орлан» по маршруту: биостанция «Зебра» — Континент. В 10 часов 38 минут, после входа беспилотников в квадрат 23-14, связь с ним прекратилась и до настоящего времени не восстановлена. Обращаю Ваше внимание на то, что радарная сеть района «Р-экватор» потеряла вертолет Р.Бауэра именно в квадрате 23-14. Поиск Р.Бауэра продолжаю.

Начальник АСС «Р-экватор» Ройд.

ДОКУМЕНТ N 3

«05 июня 2042 г. 04 ч. 15 мин. „Молния“.

Начальнику ГОУ МСБ Ш.Панта

Докладываю, что связь со спутником «Икар-08», нацеленным на наблюдение за квадратом 23-14, потеряна. В дальнейшем существовании спутника не уверен. Обстоятельства выясняются.

Начальник отдела «Глобальная информация»

НИУ МСБ Р.Ляховицкий

ДОКУМЕНТ N 4 (Экспресс-информация)

«В квадрате 23-14 находится остров 135/16-7 площадью 11,8 кв. км. Других участков суши нет. Постоянного населения, строений и других искусственных сооружений нет».

ДОКУМЕНТ N 5 «05 июня 2042 г. „Молния“. Секретно

В соответствии с циркуляром 42 «к» Совета Безопасности ООН приказываю:

1. Воздушное и околоземное пространство сектора 23-14 объявить запретной зоной и принять соответствующие меры.

2. Кораблям Второго флота ВМС ООН блокировать квадрат 23-14: готовность номер один.

3. Командиру особой эскадрильи Пятого стратегического крыла коммодору Н.Штейнцеру: готовность номер один.

4. Капитану теплохода «Протей» Б.Сагеру: высадить на остров 135/16-7 известного Вам человека.

Начальник МСБ Ш.Панта».

ДОКУМЕНТ N 6

«05 июня 2042 г. „Молния“.

МСБ ООН.

Начальнику аварийно-спасательной службы «Р-экватор» Стивену Ройду.

Срочно прекратите все поисковые работы. Будьте все время на связи. Ждите дальнейших распоряжений.

Начальник РП-4 «Дельта» Р.Сингх».

ДОКУМЕНТ N 7 (Экспресс-информация)

«Капитан Алехин Александр Гаврилович („Командор“), он же Павел Гребнев, он же Эварист Кайвер, он же Витторио Малерба (возможны другие имена и фамилии).

Профессиональный контрразведчик. Родился 4 сентября 2010 г. С мая 2029 по февраль 2031 г. служил в ВВС ООН (полк «Альбатрос», пилот вертолета огневой поддержки). С апреля 2031 по июнь 2033 г. проходил обучение в Сандхертском военном училище ООН (факультет контрразведки). В настоящее время — инспектор четвертого регионального подразделения МСБ «Дельта». Три международных и два национальных ордена. Чемпион Управления по стрельбе из пистолета. Холост».

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОТ АВТОРА, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВСЕ НАЧНЕТСЯ

«Очень трудно найти в темной комнате черную кошку. Особенно если ее там нет».

Изречение это принадлежит Конфуцию и взято, если верить справочникам, из книги «Лунь Юй», содержащей мысли, слова и описания деяний этого философа, судьба учения которого, как известно, была довольно путаной и изобиловала перипетиями. Но дело не в нем самом. Разговор идет о том, что многие из афоризмов китайского философа и в наше время могут быть приложены к каким-то событиям, темам, ситуациям. Следовательно, проверку временем они выдержали. Но дело и не в этом.

Конфуций писал о темной комнате, в которой вовсе не было кошки. Много веков спустя другой человек, который и философом-то никогда не был, но не страдал от этого, столкнулся с другой проблемой: очень трудно найти кошку в светлой комнате. Особенно если она там есть. В этом утверждении нет ни парадокса, ни зауми. Просто игра слов. Просто парафраз. Просто однажды этот человек, инспектор Международной Службы Безопасности, угодил в ситуацию, которую вполне можно охарактеризовать именно этим парафразом Конфуция. И никак иначе.

В современном мире нет, к сожалению, международной контрразведки или иной интернациональной спецслужбы, защищающей интересы всей планеты Земля. До такого мы еще не дошли — увы… Но действие повести происходит в будущем, где проведено разоружение и можно уже всерьез говорить о создании всемирного правительства. Хотя и в этом будущем своих противоречий и своих трудностей хватает — оттого и не отпала еще надобность в Международной Службе Безопасности.

Но опять-таки речь не о ней, а об одном из ее инспекторов. О человеке, который в один прекрасный день с заранее обдуманным намерением нарушил устав и приказ. Хотя до этого ничего подобного за ним не замечалось; он всегда был дисциплинированным работником, его неоднократно ставили в пример, А неофициально он за некоторые свойства своего характера заработал довесок к служебному псевдониму. В узком кругу он был известен как Бронзовый Командор.

Так что же? Слово ему самому…

1

Кажется, теперь я могу понять наших далеких предков, когда-то выползших на сушу из родного, знакомого, уютного океана, могу описать чувства, которые они испытывали, выйдя на незнакомый загадочный берег и вполне оправданно ожидая самого плохого. Я испытывал те же чувства, но, в отличие от хвостатых ящериц, имевших одну цель — выжить и завести потомство, — моя задача была в тысячу раз сложнее. Правда, мне тоже необходимо было выжить. А все остальное — потом.

Я вышел на берег, на белый, твердо похрустывающий под ногами песок пополам с коралловой крошкой, отступил на шаг от лизавшего мне подошвы моря и огляделся, готовый при первом сулившем опасность звуке нырнуть назад. Прислушался. С меня текла прозрачная соленая вода. Тишина. Только волны плескуче шлепали, накатываясь на берег, а берег был первозданно чист и пуст. Все неведомые опасности, если только они были, таились, надо полагать, в глубине острова.

Я распорол пленку, в которую был укутан, — искусственный вариант рыбьих жабр. Стянул ее с себя, скомкал и бросил под ноги. Оглянулся на море, голубое и спокойное. Далеко, у самого горизонта, белела крохотная черточка

— «Протей». Оттуда наблюдали в суперсильные бинокли, я был для них в двух шагах. Я помахал рукой страшно далекому «Протею», на котором в данный момент затаил дыхание цвет научной мысли и сливки контрразведки, одернул куртку, поправил кобуру, пригладил волосы и полез вверх по откосу.

Довольно быстро я вылез наверх и сказал острову «привет». Вот и я, значитца. Передо мной была редкая пальмовая рощица, на песке валялись кокосовые скорлупы, и прытко удирал, бросив орех, краб-пальмовый вор. Десант прошел отлично, и я остался совсем один, потому что «Протей» ушел к границам запретной зоны, где лежали в дрейфе эсминцы Второго флота, и крейсер «Дорада» получил приказ в случае необходимости нанести по острову и прилегающим водам ракетно-ядерный удар мощностью в добрую дюжину Хиросим, а где-то далеко отсюда пилоты сидели в кабинах бомбардировщиков, начиненных ядерными ракетами, предназначавшимися для того же квадрата…

Чего-то не хватало, пропало что-то привычное, изначальное, как солнце над головой… солнце!

На небе не хватало солнца. Не было его. От пальм навстречу мне тянулись короткие, как и полагается в это время в этих широтах, словно бы усохшие тени, но солнца я не увидел ни в той точке небосклона, где ему в данный момент полагалось быть, ни вообще на небе. Деревья отбрасывали тени, я отбрасывал тень, даже брошенный крабом орех отбрасывал тень, мириадами искорок, отраженных лучиков блестело море, но солнца не было. Исчезло неизвестно куда, и я понял, что это первый сюрприз заколдованного места…

Думать над этим я не стал — не было смысла с первых минут размениваться на эту загадку. Вряд ли она последняя, вряд ли она самая важная. Я просто пошел в глубь рощи, держа руку на пистолете. Не думаю, чтобы пистолет мог чем-то помочь в единоборстве с силой, которая играючи проглатывала вертолеты и спутники, но так уж повелось с начальной поры, так уж диктовал длиннейший перечень стычек и войн, именовавшийся историей, так он на нас повлиял — прикосновение к оружию всегда рождало уверенность и помогало не падать духом.

Я не уловил места, где началось ЭТО, места, где незаметно, неуловимо пальмовая роща перелилась в обыкновенный смешанный лес, вполне уместный на широте Парижа, Рязани или моего родимого Красноярского края, но немыслимый здесь, в этом климатическом поясе. Сюрприз номер два…

Я подошел к ближайшей сосне, потрогал шершавую кору, чтобы убедиться, что дерево настоящее, и убедился, и…

Больно! Или только кажется, что больно, а на деле просто плывешь куда-то, и непонятно, что существует, а что мерещится, и адская боль в висках, да и тела вроде бы уже нет, растворилось паром…

…Тридцать третьего апреля я ехал к себе в офис. Стояли белые ночи, ослепительные ночи, когда светло, как днем, когда можно читать газету в подворотне, вообще можно все, кроме одного — укрыться в тени. Тяжелое время для воров. Белая ночь не прячет, с головой выдает и бульдогу-полицейскому, и скучающему обывателю, для которого первое развлечение — погнаться за карманником. У собора Святого Меркурия стоял на коленях хилый золотушный вор и молился, вернее, проклинал покровителя за эти ночи и за шагнувшую наперекос судьбу.

Я поехал дальше. Перекресток был пуст, только у светофора скучал себе часовой в блестящей кирасе, зевал и чесал пятку древком алебарды. Заметив мою машину, он оживился и заорал:

— Эй, приятель, огоньку не найдется?

Я равнодушно щелкнул зажигалкой.

— Вурдалак? — лениво поинтересовался он.

— Бюро «Геродот», — сказал я, наслаждаясь его страхом. Бюро «Геродот» уважают все, мы достаточно цивилизованны для того, чтобы заставить себя уважать…

Наперерез мне промчалась длинная открытая машина — добрый старый «дюзенберг», набитый до отказа хохочущими мохнорылыми чертями и ведьмами в джинсах — торопились на шабаш, плясать под луной и хаять бога. Я лично ничего не имею против бога, хотя он и создал этот сволочной мир. Правда, ходят, и давно уже, упорные слухи, что старик тут ни при чем — ни сном ни духом (абсолютно непричастен), а на самом деле наш клятый шарик — результат безответственных пьяных забав двух профессоров физики (одного из Гарварда, второго из «Аненэрбе»), хозяина публичного дома из Атлантиды, боливийского алкоголика-сантехника и китайского философа Кво-Пинга. Утверждают, будто эта никогда не просыхавшая компания, перепробовав все обычные шутки, в поисках чего-нибудь пикантного сотворила наш мир за трое суток и два часа, а потом, испугавшись последствий и судебного преследования, свалила все на бога, и как-то обошлось. Все может быть. После водородных бомб и лазерного оружия от физиков можно ожидать любой пакости…

Черти пронеслись, оставив запах серы и бензиновой гари, я выругался им вслед и хотел тронуть машину, но кто-то махнул мне рукой. Я опустил стекло. Ко мне подбежала девушка, нагнулась к окну и попросила:

— Подвезите.

— Садись, — сказал я.

Она села, чинно сложив руки на коленях. Я искоса разглядывал ее: джинсы, ало-черная рубашка, черные волосы и зеленые глаза, в общем-то красивая, но нужно быть начеку — черный и зеленый издревле были исконными цветами дьявола, а нынче белые ночи, в белые ночи нужно бояться всего, каждый может оказаться нежитью, стремящейся перегрызть тебе глотку или зачаровать, берегись белых ночей, пилигрим… Я был начеку, под левым локтем пистолет с серебряными пулями для вурдалаков, под правым — со свинцовыми пулями для людей, нужно только не перепутать, за какую рукоятку хвататься. Оплошавший рискует головой — как мой друг Клан, которого загрызли вурдалаки у Черной Межи, и теперь шатается парень с их бандой, видел я его недавно в баре «У Гришеньки Распутина», где вечно собирается всякая шваль — попы-расстриги, агенты ЦРУ, инкубы и тролли.

Но нет, с девчонкой все в порядке — на запястье у нее я увидел серебряный браслет, и от сердца сразу отлегло. Вурдалаки боятся серебра, если здесь серебро, кровососом и не пахнет, стоп, парень, стоп…

— Ты кто? — спросил я.

— Ольга, — сказала она. — Просто Ольга. Восемнадцать лет. Любовника нет. Работы тоже. Здесь — второй день. Мне здесь странно.

— У нас всегда так, — сказал я. — Такой уж у нас город — обычный европейский городишко в большинство дней и дикая химера в белые ночи. Здесь собрано все иррациональное, и мы этим гордимся, ведь ни у кого ничего подобного нет. Значит, ищешь работу? Ну разумеется, лейтмотив века… Придумаем что-нибудь. Люблю иногда для развлечения поиграть в благотворительность, знаешь ли…

— Это кто? — спросила Ольга.

По тротуару шел огромный черный кот, вальяжный, блестящий, с пронзительными зелеными глазами.

— Это Кот, — сказал я. — Слуга Короля Черных Котов профессора Хименесчера. Их у него штук с полсотни. Он рассылает их повсюду, и они делают все, что он захочет, а что он захочет завтра — никому не известно. Может быть, ему самому тоже. Вчера он захотел самую красивую гимназистку города, позавчера Коты украли памятник королю Юргену Раколову, а третьего дня забросали яйцами тенора из мальтийской оперы. — Я опустил стекло и крикнул: — Эй, котяра, куда идешь?

— Как знать, — сказал Кот. — Может быть, я и не иду вовсе, а стою себе потихоньку. Мир наш, старик, полон парадоксов…

— Без ссылок на Зенона, — поморщился я. — Куда ты стоишь?

— Да Королю новая идея в башку стукнула, — оглянувшись по сторонам, признался Кот. — Потому как он Черный Король, то и гарем должен иметь из одних брюнеток. Вот я и шлындаю, как последний бродяга. Продай свою, а?

— А кол осиновый не хочешь? Мы вам пока не по зубам, кисонька, шлепай себе дальше…

И Кот пошел искать брюнеток, а мы уехали.

Когда мы шли к входу в бюро, над головой свистнула пуля. Как всегда.

— Глупости, — сказал я Ольге. — Мелочи. Забавляется кто-нибудь, серьезные дела так не делаются…

Мы вошли в огромный холл с бассейном посередине. Бассейн был облицован черно-красными камнями, в нем плескалась зеленая, сплошь в сердцевидных листьях кувшинок вода, а в воде плавала русалка Барбара, постреливая по сторонам блудливыми глазами цвета ряски. Рядом примостился ее сожитель, осьминог Амбруаз, забулдыга, похабник и куклуксклановец. Вышвырнули бы мы его давно, да мешают его широкие связи…

В углу ржала над затасканными «бородатыми» анекдотами толпа полупрозрачных призраков — почетно погибшие при исполнении бывшие агенты тянулись сюда по старой памяти, потому что разведка привлекает души во сто раз сильнее пения сирен. Завидев меня, все рывком сдернули кепочки и отвесили церемонные поклоны.

Мы поднялись на второй этаж и сразу же услышали выстрелы — утренняя зарядка Бака-младшего, разминка в стиле «ретро».

В длинном зале у обитой войлоком стены стояли картины, мраморная статуя, чернофигурные и краснофигурные амфоры, толстые фолианты в объеденных мышами кожаных переплетах, а у противоположной стены лежал на поролоновом матраце Бак-младший и, закусив сигаретку, целился из «эм-шестнадцатой».

Бах! И чернофигурная амфора разлетелась в черепки.

Бах! И отлетел в сторону пробитый насквозь фолиант.

Бах! И у статуи появилась во лбу черная рваная дыра.

Бах! И пейзаж в стиле Барбизонской шко…

…Я вновь стоял у сосны и гладил шершавую кору. Я вновь стал самим собой, прекрасно помнил, кто я такой, кто меня сюда послал и зачем. Все помнил. Но эта фантасмагория с белыми ночами, черными котами и пальбой по картинам еще секунду назад была реальностью, и я тогда находился в чьем-то чужом теле. Еще один сюрприз, но анализом заниматься рановато. И поворачивать назад рановато. Так что я отправился дальше.

2

Минут через десять я вышел на дорогу, черную десятирядную автостраду. Судя по полустершейся разметке, ездили по ней долго. Никаких автострад земляне здесь не строили — к чему какая бы то ни было дорога на необитаемом островке размером два на пять с половиной километров? Да и сами автомобили здесь абсолютно не нужны…

Я пошел вправо — вправо просто потому, что нужно же было куда-то идти. Труп я увидел, свернув за поворот. Он лежал на обочине, руки были связаны белой нейлоновой веревкой, а спина буквально изрешечена пулями — в него продолжали стрелять, когда он уже умер, стреляли без нужды, пока не кончился магазин. Стрелявший был охвачен злобой и ненавистью, ему мало было просто убить… Неуютный мир.

Я встал на колени и без колебаний перевернул его на спину. Такая работа

— не бойся испачкаться в крови, не бойся испачкаться в дерьме, вообще ничего не бойся, кроме того, чего необходимо бояться. Лапидарная истина. Вот только никто до сих пор так и не определил в циркулярно-уставном порядке, чего же следует бояться. Решать это предстоит самому, на месте…

Молодой парень, рослый и симпатичный… Я собрал и сосчитал гильзы — сорок штук, как раз автоматный магазин, калибр 6,85. Судя по пятнам крови и трупному окоченению, убили его час-полтора назад, никак не позже. Из-за деревьев выглядывали крабы, ждали, когда я уйду. Мне стало противно, я запустил в них пригоршней гильз, оставив одну себе в качестве вещественного доказательства, и ушел восвояси, пошел себе дальше по краешку великолепной автострады.

Значит, здесь еще и убивают. Куда-то делось солнце, откуда-то взялась автострада, и наплывают неизвестно куда переносящие галлюцинации. И еще здесь стреляют в людей…

Слева раздался рев, душераздирающий, страшный, какой-то первобытно могучий, и вдруг оказалось, что я уже залег за деревом на обочине, рот полон песка, пистолет направлен в сторону рева, и хочется раствориться, стать малюсеньким, крохотулечкой такой, песчинкой, и шапку-невидимку хочется до слез… Чудовище ревело далеко, но все равно чувствовалось, какое оно огромное, страшное, чувствовалось, что ему ничего не стоит проглотить какого-то там пигмейчика не жуя.

Я был подавлен страхом, но не настолько, чтобы стать затравленным животным, думающим только о бегстве. Павлин, между прочим, тоже орет мерзко и страшно, тот, кто услышит его впервые, не видя, может не на шутку испугаться… И еще. Ясно, что это не наша автострада, не наш мир, однако автострада предполагает наличие крупных городов, развитой цивилизации, а какая цивилизация позволит крупным хищникам бесчинствовать в районах своих дорог и городов? Хотя… Возможно, зверюга вовсе не хищник, возможно, это заповедник… в котором расстреливают? Стоп. Самое опасное — с первых минут, с ходу подгонять окружающее под привычные стереотипы, привлекать гео-, антропо— и прочие центризмы. Будем обходиться простой констатацией фактов. Дорога идет через лес. В лесу лежит труп. Вдали кто-то ревет. Вот и все…

Но «кто-то» заревел уже ближе, и я приготовился к бегу на длинную дистанцию. Очень может быть, что при ближайшем рассмотрении инспектор МСБ вполне подойдет как строчка в меню…

И тут, словно в плохом фильме, я услышал рокот мощного мотора — очень быстро приближалась какая-то машина. Выбора у меня не было. В конце концов, люди, пусть даже вооруженные, — это уже не чудовище, а старый, насквозь знакомый противник, так что не известно еще, кто кого возьмет в плен…

Взвесив все шансы, я вышел на обочину и скрестил руки на груди, чтобы моя поза не показалась им угрожающей. Напряг мускулы, изготовился и облюбовал хорошее толстое дерево, из-за которого в случае надобности можно было бы удачно отстреливаться.

Из-за поворота вылетел зеленый джип. Кроме водителя, никого в нем не было, он затормозил с визгом и скрежетом, развернувшись градусов на сорок, и я не изменил позы — уж одного-то, будь он и прекрасно подготовлен, я возьму, как грудного…

За рулем сидела девушка, симпатичная такая девчонка лет двадцати, в брезентовых брючках и зеленой, похожей на форменную, рубашке, но без погон и эмблем. Я стоял и смотрел на нее. Очаровательная такая лапочка, зеленоглазая, с длинными черными волосами. Эстетическую прелесть портрета портила одна-единственная деталь: в руке лапочка держала солидный крупнокалиберный пистолет, и ствол был направлен прямехонько мне в сердце, а лицо у нее стало раздумчивым, словно она решала, пристрелить ли меня на месте или стоит подождать — вдруг обнаружатся смягчающие обстоятельства.

— Ну, что нужно? — спросила она резко. Язык этот не был моим родным, но я прекрасно им владел. — Руки вверх, ты!

— Слушай, а ты симпатичная, — сказал я, из вежливости подняв руки.

— Ну да?

— Ага. Прямо-таки очаровательная. Вот только пистолет тебе не идет. Он, между прочим, стреляет. Ты об этом знаешь?

— Что тебе нужно? — спросила она тоном, показавшим, что всякое балагурство здесь неуместно.

— Куда ты едешь?

— В город.

— Подвезешь?

— А ты, случайно, не вурдалак? — спросила она совершенно серьезно.

— Ну знаешь! — без всякого наигрыша обиделся я. — За кого только не принимали, но чтобы за вурдалака…

— Покажи зубы.

Это было приказано столь же серьезно, и я старательно оскалился. Вид у меня в эту минуту был не самый привлекательный и наверняка смешной, но под дулом пистолета иногда выгодно казаться смешным… Она смотрела мне в рот с таким вниманием, что я забеспокоился — кто знает, каковы здешние критерии и эталоны…

— Кажется, не похож, — заключила она. — Садись, но смотри у меня…

Я прыгнул на сиденье рядом с ней, и джип помчался на дикой скорости. Лес скоро кончился, теперь справа и слева была степь, необозримые пространства, заросшие пучками жесткой высокой травы. Я взглянул на спидометр — знакомые приборы, знакомая модель машины. От того места, где я сел в машину, спидометр накрутил уже двенадцать миль. Это уже не остров, это неизвестный мир. В нем тоже есть джипы, в нем говорят на одном из языков Земли. А солнца над головой по-прежнему нет, но тень летит следом за машиной, как ей и полагается, небо синее-синее, и высоко в синеве маячит черная черточка — орел?

Я уже вспомнил, где видел эту девушку — в той галлюцинации. Там ее звали Ольгой, и одета она была по-другому, но серебряный браслет был тот же самый, и про вурдалаков там тоже шла речь… Пора было и поэкспериментировать, тем более что ее пистолет мирно лежал на сиденье между нами, словно меч из арабских сказок.

— Слушай, а почему ты при распознавании вурдалаков пользуешься таким примитивным методом? — спросил я. (Она бросила на меня быстрый взгляд, пока спокойный.) — Может быть, я вурдалак новейшей формации, мутант с нормальными зуба…

Взвизгнули тормоза, джип развернуло поперек дороги, девушка бросила руль, но я успел раньше, и вырываться ей было бессмысленно — этим приемом я в свое время упаковал не кого-нибудь, а Большого Ольсена… Я хотел сказать, чтобы она не барахталась, что это только шутка, но меня удивил ее взгляд — она смотрела на меня полными ужаса глазами, дрожала, словно вокруг был трескучий лапландский мороз, и как-то странно втягивала голову в плечи.

— Нет… — прошептала она, и я почувствовал, как безвольно обмякло в слепом ужасе ее тело. — Не надо…

Горло, сообразил я. Она защищала горло, словно я и впрямь был вурдалаком из прабабушкиных сказок и жаждал крови. Что-то серьезное и страшное таилось за всем этим, какая-то дикая сказка, ставшая, несмотря на свою дикость, частицей здешней жизни, и я окончательно распрощался с уютной гипотезой, будто меня через какой-то пространственный туннель, неведомо откуда здесь взявшийся, забросило в какую-нибудь Бразилию. Ничего подобного. Здесь жили вурдалаки, они выглядели, как обыкновенные люди, но их выдавали зубы…

Она уронила голову на грудь — самый настоящий обморок. Моя аптечка с лекарствами мгновенного действия оказалась как нельзя кстати. Девушка хлопнула ресницами, открыла глаза, взглянула осмысленно и зло, и щеку мне обожгла увесистая пощечина. Вторая, третья. После третьей мне надоело, я снова скрутил ее и держал, пока не перестала вырываться — на этот раз обошлось без обмороков.

— Пошутили, и будет, — сказал я миролюбиво. — Отпускать?

— Отпусти.

И она снова направила на меня пистолет.

— Может, хватит?

— Выйди из машины.

— Слушай, девочка, — сказал я. — Я здесь чужой, понимаешь? Если ты все же хочешь меня пристрелить, объясни сначала за что. Согласен, шутка была глупая, но не до такой же степени…

— Да не нужен ты мне. Просто проваливай.

Возле нас остановился колесный бронетранспортер — я и не заметил, когда он подъехал. Зеленый запыленный броневик незнакомой модели, бортовой номер пятьдесят восемь. Из люков высунулись головы в пятнисто-зеленых беретах, и кто-то спросил офицерским тоном:

— Что происходит?

— Ничего, — сказала девушка быстро. — Проезжайте.

Головы хмыкнули, исчезли в люках, и броневик тронулся не спеша. У меня пересохло во рту — за ним на длинных веревках волочились три трупа, привязанные за ноги, мотались, раскинув руки, и на асфальте оставался извилистый алый след…

Девушка сказала с ноткой злорадства:

— Достаточно было одного моего слова, и ты стал бы четвертым, ясно?

— Приятная перспектива, — сказал я. — А кто те трое?

— Вурдалаки, кто же еще?

— Там, где я к тебе подсел, неподалеку от того места, тоже лежал труп…

— Ну да. Сегодня Команда прочесывала тот участок.

— Подожди, — сказал я. — Давай разберемся. Кого ты подразумеваешь под вурдалаком? Нападает на человека и сосет кровь?

— Вот именно, — сказала она. — А ты не знаешь?

— Понятия не имею.

— Ты кто такой?

— Это так уж важно?

— Да.

— Я бродяга. Скитаюсь себе по местам, где не был прежде, вот и к вам занесло. Достаточно?

— Что ты о нас знаешь?

— Абсолютно ничего, — сказал я.

— Откуда ты?

— Издалека.

— Из-за Мохнатого Хребта?

— Приблизительно, — осторожно кивнул я. — Можно сказать и так.

— Так я и думала, — кивнула она. — Мы слышали, что и там кто-то живет, но достоверных данных не было…

Джип обогнал броневик и несся дальше по автостраде, пополам разрубавшей унылую серо-зеленую степь. Сопряженное пространство? Неведомое девятое с половиной измерение? Теоретических моделей у наших ученых, как я слышал, хватало, но с экспериментальным подтверждением было гораздо хуже. Очень вовремя подвернулась мне эта девчонка, еще немного, и можно было принять происходящее за деятельность некой диктатуры, зверски уничтожающей оппозицию. Ведь это так знакомо нам, это не в таком уж давнем прошлом — изрешеченные пулями трупы на обочине, трупы, волочащиеся за броневиками…

— Где они живут, ваши вурдалаки? — спросил я. — В лесу?

— И в лесу, и в городе. Они…

Я схватил ее за руку, и она мгновенно затормозила, джип снова занесло поперек шоссе. Отличные были тормоза, и реакция у нее превосходная.

— Что случилось? — спросила она тревожно.

— Я, наверное, сойду. Это опасно — оставаться здесь одному?

— Здесь — нет, город близко. А что тебе понадобилось?

— Естественные потребности, — сказал я. — Ты уезжай, не жди.

— Мы тебя обязательно найдем в городе, — сказала она. — В городе поселишься в отеле «Холидей». Знаешь, что такое отель?

— Примерно представляю. Понадобятся документы или деньги?

— Что?

— Деньги или документы.

— Не понимаю, о чем ты. Остановишься в отеле «Холидей». Как тебя зовут?

— Капитан Алехин. — Я щелкнул каблуками. Здесь я мог позволить себе непозволительную в других местах роскошь именоваться собственной, то бишь полученной при рождении, фамилией. — Капитан Александр Алехин.

— Меня зовут Кати, — сказала она. — Ну, до свиданья. Можешь остановить броневик, они подвезут, только не вздумай и с ними шутить насчет вурдалаков… Пока.

Она показала мне язык, и джип умчался. Я огляделся, сошел на обочину и зашагал в степь, вправо от дороги — туда, где виднелись эти обломки. Я знал, что могу увидеть их здесь, где же им еще быть, как не здесь, но подсознательно надеялся, что все будет не так примитивно, что это не просто авария, а мостик к чему-то глобальному, важному. Так думали обложившие островок светила научной мысли, так думали и у нас, все мы надеялись на нечто значительное, великое, эпохальное, на сияющие горизонты, доступные вершины, еще вчера считавшиеся непокоримыми. Воздушные замки. Уютные фуникулеры, ведущие к снеговым пикам, куда до сих пор доползали на брюхе лишь отчаянные одиночки — по одному везунчику на девяносто девять почетно сгинувших без вести. О многом мы грезили, не привыкшие грезить люди, наблюдая в бинокли за островком…

Когда-то, совсем недавно, всего три дня назад, это был скоростной вертолет «Орлан», маневренная и надежная машина. Теперь передо мной громоздились перекрученные лохмотья ферролита, землю усеяли клочья обивки и осколки унилекса — небьющегося стекла фантастической прочности. Дед бил-бил — не разбил, баба била-била — не разбила… Один решетчатый хвост остался нетронутым, красно-синий хвост с яркой эмблемой биостанции «Зебра»

— его я и увидел из машины. Красивое перо мертвой птицы.

А земля вокруг нетронута, цела трава, целы низкие серые кочки, придающие равнине вид коварного болота. Ни малейшего следа, несмотря на то что падавший с высоты вертолет должен был разметать землю, вспахать ее, вырвать кочки, оставить заметный след. Я служил когда-то в вертолетных частях и хорошо знал, как это выглядит… Или на здешнюю почву наши законы природы не действуют?

Я ударил каблуком по земле. Земля была твердая, пронизанная корнями, но каблук все-таки выбил крохотную ямку. Земля самая обыкновенная. Либо разбитый вертолет был опущен на землю медленно, плавно, с нормальной посадочной скоростью, либо все произошло где-то в другом месте, и обломки перевезены сюда.

Нечего и пытаться пролезть в кабину — кабины не было. Я принюхался — сладковатого запаха разложения не чувствовалось, пахло только сухой травой, краской, свежей синтетикой — «Орлан» был новенький, Бауэр решил его обновить и обновил вот. Руди, кто это тебя так?

Я обошел обломки со стороны бывшей кабины и замер. В тени стоял голубой пластиковый ящик, и на ящике сидел Рудольф Бауэр, сидел, свесив длинные руки меж колен, загорелый, безмятежный, одетый так, как был одет в день своего исчезновения, и одежда — чистая, отутюженная, новенькая. Даже запах его любимого одеколона «Шери» витал в воздухе.

— Ты… ты чего здесь сидишь? — спросил я хрипло.

Бауэр спокойно и неторопливо поднял голову, наши взгляды встретились, и я охнул. Это нельзя было даже назвать взглядом идиота, гораздо страшнее — пустота. У любого идиота в глазах что-то есть, хотя бы один идиотизм, а у ЭТОГО был пустой, как вакуум, взгляд, взгляд, из которого отсосано все человеческое и ничего не дано взамен. Ни малейшей тени каких бы то ни было эмоций. Бессмысленная стерильная пустота.

— Кто ты такой? — спросил Бауэр столь же стерильным, профильтрованным голосом, и его лицо осталось неподвижным, а глаза смотрели сквозь меня с величавым спокойствием слепых бельм степной каменной бабы, повидавшей на своем веку слишком многое, чтобы интересоваться каким-то там одиноким двуногим. Впрочем, и равнодушия в этом взгляде не было. Ничего не было. Просто Пустота.

— Бауэр, — сказал я, и мне хотелось плакать. — Руди, ты же меня знаешь, мы с тобой сто раз летали на рыбалку, и ресторан «Камеамеа Великий», помнишь? Я Алехин, капитан Алехин, неужели ты забыл?

— Я тебя не знаю, — сказал он. — Оставь меня в покое.

— Может быть, тебе лекарства? — Я потянулся за аптечкой.

— Никаких лекарств, — сказал этот манекен. — Оставь меня в покое.

Разумом я понимал, что это не Руди, что все так и останется, но сердцем не смог принять — суетился вокруг него, совал ему ампулы, пытался заставить встать и идти за мной, а он отстранялся, отводил мои руки, монотонно просил отстать, отвязаться, оставить его в покое, уйти и не надоедать. Не узнавал меня и не хотел со мной разговаривать, не хотел ничего делать и принимать от меня помощь. Я выбился из сил и отступился наконец. Все равно что биться головой о каменную стену, только стена еще и заявляла человеческим голосом, что она всем этим недовольна и просит меня идти своей дорогой.

— Оставьте вы его, — раздался сзади спокойный, уверенный голос, и я шарахнулся, по всем правилам упал на землю, перекатился на бок, выхватив одновременно пистолет.

В трех шагах от меня стоял незнакомец, высокий и сухопарый. Лицо у него было узкое, умное и запоминающееся: смуглое, мохнатые брови вразлет, крючковатый нос, эспаньолка и маленькие лихие усики. Одет элегантно и добротно, но как-то старомодно: строгий черный костюм забытого фасона и сорочка с кружевным пышным жабо, какие носили кавалеры куртуазного восемнадцатого века. На голове дисгармонично красовался лихо заломленный красный берет с пушистым пером.

— Оставьте вы его, — повторил незнакомец, постукивая тростью по ближайшей кочке. — И уберите эту штуку, я имею в виду пистолет. Или вы меня боитесь?

— А покажите-ка зубки, — сказал я, вставая. Не то чтобы я его боялся, но он появился неизвестно откуда, неизвестно как сумел подкрасться бесшумно, и неясно еще, что ему от меня нужно.

— Это вы напрасно, — сказал он. — Зубы у меня самые обыкновенные. Вы-то кто такой?

— Я из-за Мохнатого Хребта, — нахально сказал я. — Там у нас все другое, совсем не как у вас. Понимаете, я всегда любил путешествовать…

— А врать тоже любите?

— С чего вы взяли? — очень натурально изумился и даже слегка оскорбился я.

Не отрывая от меня ироничного взгляда, он щелкнул пальцами, и позади него возникло огромное мягкое кресло, тоже ужасно старомодное. Что-то толкнуло меня под коленки — второе кресло, такое же массивное, со спинкой выше человеческого роста.

— Прошу, — сказал он и сел. — Итак, по вашему утверждению, вы явились сюда из-за Мохнатого Хребта?

— Вот именно, — сказал я, скопировал его позу и светским тоном добавил:

— Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?

— Нет, — сказал он. — Я и так знаю, что вы врете, к чему мне сомневаться? Собственно говоря, это неплохая задумка — объявить себя пришельцем из-за Хребта. Большинство у нас уверены в существовании за Хребтом каких-то неизвестных областей. Но, кроме большинства, есть еще и хорошо информированное меньшинство, к которому принадлежит и ваш покорный слуга. Так что для меня придумайте что-нибудь поубедительнее. Проще всего было бы передать вас компетентным органам на предмет соответствующей проверки.

Последняя фраза мне особенно не понравилась, и я сказал:

— Но-но, не забывайте…

Он как-то странно взмахнул ладонью, и что-то зашевелилось у меня под курткой, тычась в ребра, — мой пистолет. Прежде чем я успел его схватить, кольт проплыл по воздуху и нырнул в карман незнакомца.

— Вот, — сказал незнакомец. — Так гораздо спокойнее, не правда ли? Кто вы такой?

— Знаете, это похоже на допрос.

— А это и есть допрос, — кивнул он, сверля меня взглядом.

Пора было брать инициативу в свои руки. Мне не нравились упоминания о допросах, проверках и компетентных органах. И тип этот не нравился, в нем я нутром чуял коллегу-контрразведчика, оседлавшего противника и принявшегося его разрабатывать. Только я сам привык разрабатывать других…

Между нами было около двух метров жестких кочек — не так уж много. Я напряг мускулы, прикинул, как буду бить ребром ладони по горлу, и взметнулся с кресла.

Небо, земля, обломки вертолета замелькали в бешеном хороводе, кочки вздыбились, и самая большая, самая твердая ударила по затылку. Я лежал, задыхаясь от боли и злого бессилия, а он не изменил позы, пальцем не шевельнул, смотрел скучающе, как смотрит взрослый на нехитрые проказы карапуза. Ударил он не сам, не рукой — уж в ударах я разбирался. Впечатление было такое, словно ветер закрутил меня, а потом сгустился до каменной твердости и ударил не хуже опытного боксера. Что ж, всегда найдется кто-то, лучше тебя умеющий то, что умеешь ты, — это азы. Ничего удивительного, если учесть, что этот тип создает кресла из ничего и повторяет трюки из репертуара Пацюка…

— Вставайте, — сказал он, играя тростью. — И давайте без эксцессов — это бессмысленно при любом количестве попыток. Вставайте и садитесь.

Я встал и сел — что мне еще оставалось?

— Вот теперь мне совершенно ясно, что вы издалека.

— Почему?

— Потому что любой здешний знает: на меня бессмысленно бросаться с кулаками. Кто вы?

— Я могу не отвечать на этот вопрос?

— Можете, — кивнул он. — Можете не отвечать ни на какие вопросы. Я не собираюсь силой вытягивать из вас то, что вы хотите скрыть.

— Тогда я могу идти?

— Куда угодно.

— А пистолет?

Он бросил мне пистолет. Я поймал кольт на лету, сунул в кобуру и остался сидеть. Не мог я так просто уйти, и незнакомец, судя по его улыбке, отлично это понимал.

— Ну? — спросил он. — В спину я не стреляю, почему же вы сидите?

— Нет, постойте… — сказал я.

— Вы рассчитываете, что я буду отвечать на ваши вопросы?

— Хотелось бы. — Я оглянулся на Бауэра. Рули сидел в той же позе, глаза его смотрели пусто и мертво. Я обернулся к своему странному собеседнику: — Что с ним?

— Откуда я знаю?

— Не знаете?

— Никто не знает. Он сидит здесь с тех пор, как существует мир.

— И давно существует мир?

— Давно.

— А что было до него?

Его лицо исказила непонятная гримаса. Он сказал сухо и быстро:

— Раньше была Вечность. Это очень удачное слово — Вечность. Оно объясняет все и не объясняет ничего. Перед лицом Вечности глупо задавать вопросы, потому что она сама по себе — неразрешимый вопрос, затмевающий все остальные. Раньше была Вечность, вам этого достаточно?

— Честно говоря, не очень, — сказал я. — Вечность не существует сама по себе. Всегда существует что-то помимо нее.

— Я не люблю пустых фраз.

— Я тоже, — сказал я. — И терпеть не могу слово «вечность». Вечности нет.

— А сколько чертей может уместиться на острие иглы?

— Я не знаю, можно ли вам верить… — сказал я.

— Представьте, я тоже.

— Но так мы никогда…

Он не ответил. Его лицо странно изменилось вдруг, словно кто-то невидимый шептал ему что-то на ухо.

— Ну вот. — Он пружинисто выпрямился. — Вот так всегда — ворвутся посреди разговора, и всегда это срочно, до зарезу… Мне пора. Мы еще встретимся в городе.

Он начал таять в воздухе, как Чеширский Кот. Таяло узкое лицо хитрого черта, таяли старомодный костюм и трость. Кресел не стало. Я пошел к шоссе, не оглядываясь на обломки вертолета и куклу-Бауэра.

Мир существует давно. До него была Вечность. Что под этим подразумевается? Иносказание, двойной смысл, метафора? Допустим, возможно, вероятно, не исключено, быть может. Классический набор. Полный перечень уклончивых допущений, крутящихся в мозгу исследователя, занесшего авторучку над первой, чистой страницей лабораторного журнала. Если сравнивать нашу работу с работой хирургов, как это любят делать иные журналисты, то мы очень несчастные хирурги — мы не знаем, каким недугом страдает распростертый под резким светом бестеневых ламп пациент, какой инструмент пускать в дело первым и есть ли вообще смысл резать. К тому же в девяти случаях из десяти пациент оказывается невидимым.

Я поднял руку, и рядом со мной остановился броневик под номером четырнадцать. За ним тоже волоклись трупы. Попахивает средневековьем, но откуда я знаю — обоснована эта жестокость или нет. В особенности если дома у марсианина которую тысячу лет царят покой и благодать…

Лязгнула крышка люка, выглянуло усталое лицо с изжеванным окурком в углу широкого рта.

— В чем дело? — спросил он ватным голосом.

— Подвезите до города, — сказал я.

Он выплюнул окурок и сказал вниз, в люк:

— Ребята, дверь откройте, там человеку до города.

Распахнулась толстая квадратная дверь, и я, согнувшись, пролез внутрь. Там было тесно и темновато. На железных скамейках вдоль стен сидели человек восемь, а между ними на ребристом полу лежало что-то длинное, плоское, прикрытое старым брезентом в заскорузлых кровяных пятнах, и из-под его края торчали обращенные к потолку, к тусклой желтой лампочке носки тяжелых форменных ботинок. Это было знакомо. В свое время мне не раз случалось видеть, как из-под брезента на полу вертолета или броневика с голубой эмблемой вооруженных сил ООН торчат форменные ботинки, почти такие же, как эти…

— Здравствуйте, — сказал я, оглядываясь.

Двое что-то пробурчали, остальные и ухом не повели. Крайний подвинулся, упорно не глядя на меня, я присел на краешек холодной скамейки…

3

…Больно… или только кажется, что больно, но кто я, где я, и что кажется, а что…

Погода была прекрасная. Солнце и Даллас.

Джекки была очаровательна, как всегда. Линдон, как обычно, смахивал на протестантского пастора. Коннэлли в роли радушного хозяина был просто великолепен. Тень Эдмунда Раффина растворилась в солнечном свете, и мотив «Дикси» был на время забыт.