Глава вторая.

СУЕТА И СЮРПРИЗЫ

– Ну ладно, – сказала Даша. – Увозите тело, если прокуратура не против... (Чегодаев движением головы дал понять, что против ничего не имеет.) Схожу посмотрю, что там делается...

В комнате сноровисто продолжали обыск, он же – осмотр. Ловко обогнув занятых делом людей, Даша распахнула высокую дверь из натурального дерева, определить которое с ходу не смогла, да и не пыталась забивать голову такой чепухой.

И оказалась в роскошной спальне, выдержанной в золотисто-багряных тонах, со светлой мебелью. В глаза прежде всего бросалась не обстановка, а огромные цветные фотографии числом не менее дюжины, красовавшиеся на стенах, где только возможно. Мерилин во всех видах, конечно. Самая большая Мерилин, в натуральную величину, пожалуй, украшала собою стену – стояла с ослепительной улыбкой в каком-то фантастическом платье, облегавшем, право слово, как вторая кожа. На миг взыграли чисто женские инстинкты, и Даша залюбовалась чудом портновского искусства, всерьез гадая, из чего оно может быть сочинено.

Самая маленькая Мерилин представляла собой фото величиной с открытку, стоявшее в рамке на ночном столике. Рамка, сдается, серебряная. Там Мерилин выглядела спокойной, чуточку усталой, не улыбалась, а просто смотрела на зрителя так, словно хотела сказать что-то вроде: «Ну и вот она я, какая уж есть...»

Тренированный сыщицкий взор сразу подметил несообразность, и тут же стало ясно, в чем она заключается: одна из Мерилин, в джинсах и вишневой блузке, стояла, положив руку на капот вишневого, в тон блузке, «Мерседеса», и «мерс» был чуть ли не самой последней модели. Меж тем даже Даше было известно, что Мерилин-оригинал то ли покончила с собой, то ли была убита больше тридцати лет назад. Не было тогда таких «мерсов» и быть не могло.

Ну разумеется, на этом снимке – Мерилин-дубль. Сходство и в самом деле потрясающее. Даша попыталась определить, где заснят оригинал, а где дубль, но на других снимках не было столь явных подсказок, и она оставила это пустое занятие. Отметила лишь идеальный порядок в спальне, вздохнула и направилась в самую дальнюю комнату.

Славка сидел лицом к двери, по старой привычке, а напротив него вполоборота к Даше помещался невысокий мужичок, этакий джинсовый мальчик лет пятидесяти, лысоватый и крепкий, но тенорком напоминавший скорее подростка в период алых прыщей и полового созревания. Он возбужденно толковал что-то, не обратив на Дашу ни малейшего внимания, торопился, глотал слова, помогал себе отчаянными жестами обеих рук. Даша остановилась в дверях, вытащила блокнот с отрывными листами и принялась энергично черкать.

–...потому что лечить от алкоголизма – это всегда палка о двух концах, бабушка надвое сказала, и вообще, все, кого я знал, кто завязывал, потом развязывали так, что небу становилось тошно, или как там говорится – жарко, да?

– Да вроде бы, – отделался универсальной фразой Славка, вопросительно поднял взгляд на Дашу.

Она шагнула вперед и показала Славке верхнюю страничку блокнота, держа так, чтобы не рассмотрел джинсовый мальчик. Там был изображен череп с костями, увенчанный вопросительным знаком, а пониже крупно выведено: «4-00 – 6-00». Череп согласно их давнему нехитрому коду обозначал предположительную насильственную смерть. Будь смерть естественной, вместо черепа красовался бы крест.

Славка чуть заметно дернул бровью, его равнодушное участие к собеседнику вмиг сменилось мгновенным острым интересом, чего собеседник заметить не мог, а вот Даша определила сразу – слишком долго проработали бок и бок.

Тут только джинсовый заметил Дашу, воззрился без всякого интереса, с видом невыразимой печали. Первые впечатления бывают и обманчивы, но вот страха в нем Даша вроде бы не чуяла, взвинчен и печален до предела, но испуг вроде бы не просматривается...

– Начальство, – сказал Славка собеседнику, показав глазами на Дашу.

В глазах у того не появилось ни любопытства, ни мужского интереса. «Как бы не расхныкался, – подумала Даша, садясь в уголке, – полное впечатление, слезу час пустит...»

– Гражданин Гуреев, – сказал ей Славка. – Менеджер покойной.

– Сердце? – пискливо выговорил гражданин Гуреев уставясь на Дашу отрешенно и тоскливо.

– Простите?

– У нее что, сердце отказало?

– А сердце было больное? – спросила Даша.

– Сердце было здоровое, только если пить такими дозами, и у быка будет инфаркт...

– Крепко закладывала?

– Ага. И старательно. – Он схватился за голову. Странно, но в этом жесте не было ни капли дурной театральности. – Сразу надо было ехать, может, и откачали бы...

– Простите? – повторила Даша.

– Я рассказывал уже... – Он кивнул на Славку и без перехода зачастил истеричной скороговоркой: – Я ей позвонил в час, когда уже прошли все сроки... Нам же надо было ехать записываться, а студия сейчас стоит бешеные деньги... Она меня послала, и далековато, бросила трубку, я опять позвонил, она опять послала, по голосу видно было, что после позавчерашнего... Я больше не звонил, а минут через сорок поехал, хотел, извините, оттаскать на матах, приезжаю – а на площадке сущий митинг, потому что Ритка успела затопить нижнюю квартиру... Ну, и потом... – он сморщился, прямо-таки скрючился.

– В час? – громко переспросила Даша.

– Ну, минут в пять второго... Не позже.

«Хорошенькие дела», – подумала Даша не без смятения.

– Извините, – сказала она, – А вы уверены, что это была... Маргарита?

– А кто ж еще?

– Ну, может, вы номером ошиблись?

– У меня ее номер в памяти. В телефонной памяти. Она мне оба раза ясно сказала: «Пошел ты, Робик, со своей записью...» Какие тут ошибки?

– А голос был точно ее?

– Я, знаете, не анализировал, – впервые огрызнулся осиротевший менеджер. – Обычный Риткин пьяный голос, вот и все. Не могла же это быть Нина?! Я про горничную...

– Понятно, – сказала Даша, чувствуя нехорошую сухость во рту. – Продолжайте, я не мешаю...

Не было особенного продолжения. Славка, задав несколько абсолютно ненужных вопросов, довольно мастерски съехал на единственно важный сейчас: где гражданин Гуреев пребывал с трех часов ночи до семи утра? Последний без малейших колебаний и промедлений сообщил, что домой вчера приехал около одиннадцати вечера и часов до двух дня, пока не поехал материть беспутную подопечную, пребывал в кругу семьи, состоящей из супруги, двух детей и басет-хаунда, не названного им по имени.

Не было смысла возиться с ним и далее. Решительно встав, Даша кивнула Славке:

– Пойдем, покурим? Вы пока здесь посидите, простите, не знаю...

– Роберт, – сказал он отрешенно. – Роберт Петрович. Так все-таки сердце?

– Ох, не знаю, – сказала Даша. – Там еще доктор колдует... Вы тело, кстати, не трогали?

– Я ее только взял за руку, смотрел пульс, а потом участковый меня оттер, почти сразу же...

Даша внимательно осмотрелась, и, убедившись, что в комнате нет телефона, а из кармана у безутешного менеджера не торчит ничего, напоминавшего бы сотовик, вновь решительным кивком поманила Славку. Первой вошла в спальню, оказавшись под перекрестными взглядами дюжины настоящих и поддельных Мерилин. Придвинула блиставшую чистотой хрустальную пепельницу, сказала:

– Похоже, имеем головную боль...

Лицо у верного сподвижника было сосредоточенно-злое – Даша прекрасно знала это выражение.

– Точно – шесть утра? – спросил он тихо.

– От четырех до шести, – сказала Даша, – Лазаревич может ошибаться, но не настолько...

– И – не сердце?

– Перелом шейных позвонков, – сказала Даша. – Что интересно, без иных сопутствующих повреждений. Последнее слово за патологами, и все же... Когда старик нас подводил?

– Ну, тогда получается совсем интересно, – сказал Славка. – Роберт клянется и божится, что покойница его дважды послала матом посредством телефона, и как раз после тринадцати ноль-ноль. Между прочим, если это все же мокрушка, Роберту она невыгодна в первую очередь – он работал совсем по-западному, на проценте, а процент был жирный...

– Это, вообще-то, ничего еще не доказывает, – сказала Даша. – Может, там безответная роковая страсть и фатальная ревность...

– Да все возможно, конечно. Сергей поехал к нему на хату, порасспрошать порядка ради... Только это не самое интересное, Даш, – Он извлек из просторного кармана пуховика белый конверт из плотной бумаги, двумя пальцами вытащил несколько фотографий, – Глянь. Пальчики с них уже сняли, так что давай смело...

Даша машинально, порядка рада пересчитала полароидные фотографии – шесть. Все они с небольшими вариациями являли один и тот же сюжет: перед объективом бездарно позировала подогретая спиртным компания, состоявшая из подрастрепанной Маргариты Монро в синем вечернем платье с разрезом сбоку и символическим декольте, а также трех не менее поддавших личностей мужского пола в хороших костюмах с полу-развязаниыми галстуками. Фотографировал все время кто-то из трех кавалеров – этот вывод Даша сделала довольно быстро, кого-то одного постоянна недоставало па снимках, тут и стажер сообразит...

Судя по декорациям, пиршество имело место быть то ли в шикарной новорусской квартире, то ли на не менее роскошной даче – в кадре постоянно маячили то угол мраморного камина, то огромный ковер с развешанными на нем в художественном беспорядке саблями и шпагами, то высоченное окно, задернутое собранной в идеальные дугообразные складки синей портьерой – вульгарное определение «штора» вряд ли тут подходило. Да и уставленный недешевыми бутылками стол являл собою чудо заграничного мебельного мастерства.

Вот только компания, надо сказать, выглядела не в пример примитивнее, нежели окружающая роскошь. Фантазии у гуляк не было никакой: то Маргарита сидит на коленях у кого-то из троицы, зазывно обнажив ножку, то оба собутыльника восседают на мягких подлокотниках ее кресла, приняв позы, казавшиеся им великосветскими и мужественными. Обычный дешевый выпендреж. Никакой тебе икебаны. Только один снимок носит следы потуг на художественность: восседающий одесную от певицы субъект держит у самой ее лебединой шейки сверкающий охотничий нож устрашающих очертаний, а Маргарита закатила глаза в комическом ужасе. Что до сидящего ошую, лицо у него скорее скучающее – как и на всех прочих снимках, впрочем, сразу видно, что он в отличие от остальных, присутствует на пирушке скорее по обязанности.

Одним словом, иллюстрация к анекдотам про убогость воображения у новых русских, да и только. С единственным немаловажным для Даши уточнением – двух мужчин она никогда прежде не видела, можно утверждать всей уверенностью, а вот третий был не просто знаком – последние два месяца без особого рвения, но и без нареканий исполнял роль ее агента-информатора в губернской управе. Каковую роль взвалил на свои отнюдь не хрупкие плечи отнюдь не добровольно. История банальнейшая: нечистого на руку и иные оконечности организма субъекта подловили на горячем и поставили вопрос ребром, предложив незатейливую альтернативу: либо печалиться на нарах, либо с оформлением надлежащей подписки оставаться в прежнем качестве, добавив к своим обязанностям функции стукача. Или, благолепия ради, негласного сотрудника – всякий знающий опер старается своих «подметок» не обижать и не оскорблять неподобающими терминами...

Про то, что этот тип работает на нее, Славка не знал. Согласно заведенным исстари правилам игры – каждый знает лишь своих информаторов, исключения редки...

– Ну и? – спросила Даша, отложив снимки.

– Знаешь кого-нибудь?

– Только Марго, и ту заочно. А ты?

– Аналогично, – сказал Славка без малейшей заминки. – Видишь ли, вот этот, – он взял фотографии и ткнул пальцем в субъекта со шварценнегеровским клинком, – засветился возле данной квартирки аж дважды. Часу в четвертом утра именно он привез Маргариту домой и транспортировал до двери, а может, и до постельки. Задачка была нелегкая, поскольку Маргарита была игрива, веселее некуда, распевала шансоны на весь подъезд, орала от избытка чувств и все такое прочее...

– Откуда столь блистательная компра?

– Понятых видела? Соседи напротив. Они его и срисовали по фото. Доченька у них, понимаешь ли, погуливает со всем пылом юности, вот и вчера исчезла без предварительных уведомлении, они на каждый шорох в подъезде выскакивали. Точнее, выскакивал один папаша, поскольку мамаша пребывала в полуобморочном состоянии... Вот. А где-то около половины первого, дня, понятно, папаша отправился выгуливать собачку и вновь узрел данного субъекта – он не ручается, что субъект выходил из квартиры Марго, просто-напросто спускался по лестнице аккурат перед собаковладельцем... Такое вот кино. И если смерть воспоследовала меж четырьмя и шестью, то этого деятеля с ножичком нужно срочно вычислять, а там и в гости волочь... А?

– Да уж. Со всем усердием волочь... – кивнула Даша. – Ну, а беспутная дочка-то нашлась?

– Ага. Заявилась часа в два, получила выволочку, дома сидит... Короче, фотки я забираю и размножаю.

– Валяй, – сказала Даша. – Что там насчет знакомых, друзей и связей твой Роберт поет?

– Рехнемся список составлять.

– Понятно... – она придавила окурок и подняла глаза на верного сподвижника. – Ну, а если Роберт не врет насчет двух своих звонков, кто ему мог отвечать пьяным женским голосом, да еще выдавать себя за Марго, причем в то время, когда Марго этот мир давно покинула? Интересный вопросик, а?

– Да уж...

– Что там за горничная на горизонте?

– Уже поехали за горничной, Роберт дал наводку. Девка как девка, студентка, кажется. В обнаженном виде весьма даже неплоха.

– Из чего вытекает?

– Любуйся, – Славка извлек новую фотографию, побольше размером. – Вообще-то, это странно немножко, Марго в розовой любови вроде не подмечена...

Зрелище было пикантное – Маргарита Монро, грациозно положив ножку на ножку, восседала в том самом золотистом кресле, где сейчас сидела Даша. Из одежды на ней наличествовали лишь серьги, браслет и массивная золотая цепочка, а на подлокотнике, приобняв певицу за лебединую шею и с обаятельной улыбкой уставясь в объектив, устроилась темноволосая девчонка несколькими годами моложе, одетая еще скуднее (цепочка не в пример тоньше и колечко поскромнее).

– Горняшка? – спросила Даша.

– Она. Обе чуток поддавши, а?

– Похоже, – сказала Даша, огляделась. – Фотоаппарат был расположен высоковато... слушай, похоже, никто его в руках не держал, а стоял он во-он на той полочке, где ваза. – Она встала, подошла к полке, обернулась. – Точно. Автоспуск, надо полагать. Скажи ребятам, пусть на фотоаппарат обратят внимание, если найдут, конечно... Мало нам кабака «Золото Шантары», который замучишься отрабатывать, мало нам массы друзей и связей в самых неожиданных сферах, тут еще и лесбос замаячил... А ежели...

В дверь деликатно, но громко постучали. Выйдя в другую комнату, Славка почти сразу же вернулся, досадливо пожал плечами:

– Туз-отказ. Горничная Ниночка нынче дома не ночевала, отчего родители, простые советские инженеры, в панике и отчаянии. Умоляют немедленно подключиться к поискам родимого чада. Что смотришь?

Даша хмыкнула.

– По всем канонам детективного жанра один из нас должен нахмурить лоб и сказать: «Думаешь?» А второму следует многозначительно произнести: «М-да...» А вообще-то, черт его ведает, Слава, может, тут и вправду – «М-да»... Я так понимаю, у егозы Ниночки ночевки вне дома не в обычае?

– Вот именно. Родители на ушах стоят.

– Они еще этого не видели... – фыркнула Даша, глядя на двух нагих граций. – В общем, видела я по роже Чегодая, что и он в естественную смерть как-то не особенно верит, а если добавить некоторые странности... Никуда нам от работы не деться.

– Нам? – печально поморщился Славка.

– Ну, извини, тебе, – сказала Даша. – Я в нынешнее креслице, честное слово, не рвалась, что тут поделаешь... Но есть и оборотная сторона медали, светлая. Чем могу, помогу.

– Людьми, конечно. И колесами.

– Нет проблем, парень, нет проблем... – задумчиво сказала Даша. – Знаешь что? К трем главным мотивам у нас в данном случае еще и четвертый добавляется. Касаемо кого-то другого, хватило бы секса, страха разоблачения и материальной выгоды, но коли уж речь зашла о Монро, нужно вписать еще и фанатов. У нас тут не столица, но фанаты и фанатки у нее были, я слышала. Ну, не надо делать столь убитую физиономию... Все я понимаю, однако придется и этот вариант отрабатывать. А поскольку...

На сей раз дверь распахнули без стука. Володя Каминский, эксперт, влетел, тщательно прикрыл дверь за собой и, глядя несколько странно, сообщил:

– Там видак включился. Пашет на запись, программа заработала.

– Ну и что? – спросила Даша.

– А то, что примерно в двенадцать дня вырубали свет. Примерно на полчаса. В «дворянских гнездах» такое тоже случается – тут не дачный район, собственную электростанцию завести в центре города трудновато. И не было света, я повторяю, полчаса.

– Да не стой ты с такой рожей! – в сердцах привстала Даша. – Курсанточек эффектами изумляй...

– У тебя видак есть, товарищ майор?

– Стоит паршивенький, пылится, – сказала Даша. – Раз в год врубаю...

– А на запись программируешь?

– Раз в три года.

– Ну вот... Видишь ли, когда свет отключается всего на несколько минут, у видаков стираются программы, ежели таковые были введены, да вдобавок обнуляются часы, приходится потом заново стараться... А там часы показывают нормально, соответствующее время, и программ введено целых четыре. Одна цифирка мигает, как и положено, когда запись идет, три остальных ждут своей очереди...

Он дал им немного времени как следует осознать услышанное и осклабился со столь гордым видом, словно убивец был теперь в кармане или в крайнем случае на коротком поводке и в строгом ошейнике. Добавил:

– А поскольку я уже от Лазаревича слышал, что смерть воспоследовала меж четырьмя и шестью...

– Ладно, не тупые, – сказала Даша грубовато. – Значит, покойная вставала после полудня и видак программировала? Житейское дело, а? Почему раньше не усмотрели?

– Интересно, кто знал? – пожал плечами Каминский. – Сосед, который понятой, когда видак включился, вылупился на него, как чумной, а потом и возопил, что этакого быть не может. Свет отключали, вещает, он сам какую-то очередную серию писал, и у него чуть кассету не заклинило. Он ведь тоже краем уха Лазаревича слышал...

– Соображает, – хмыкнула Даша. – Радоваться надо, что не перевелись еще добровольные помощники следствию, а не иронию шутить... – Она посерьезнела. – Ну ладно. Если это все же естественная кончина, хозяйка видак включить после полудня никак не могла. А если мокрушка – зачем убийце-то с видаком возиться? А, ребята? Или это друг дома в гости зашел, не заглянув в ванную, стал себе расхаживать по квартире и видаком забавляться от нечего делать... Идиотство какое! Да, а что он там пишет-то?

– Похабщину он там пишет, – с кривой улыбочкой поведал Каминский. – Дозволенную цензурой...

Даша вышла в гостиную. Чегодаев стоял посреди комнаты, сунув руки в карманы черного просторного пальто и весь подавшись вперед, смотрел на экран так, словно там неким чудом вдруг явилась детальная картина убийства, в цвете и крупных планах.

Увы, ничего подобного не наблюдалось. Кроме разве что цвета – ящик был неплохой, японский. Во всем великолепии чистейших спектральных колеров на думской трибуне красовался мордастый отпрыск юриста и дурноматом орал:

–...и мало того, что в генпрокуратуре агенты влияния, там еще и масоны, однозначно!

Даша с любопытством покосилась на Чегодаева, которого такие сенсации, как ни крути, касались больше, чем кого бы то ни было из присутствующих. Досадливо фыркнув, Чегодаев отвернулся и нейтральным тоном сообщил Даше:

– «Парламентская неделя», мы сейчас по программе сверились. Правда, запись пошла примерно с середины.

«Видывала я зацикленных на политике, – подумала Даша в некотором смятении. – Но как-то не встречались еще индивидуумы, столь одержимые интересом к парламентским дебатам, что и мертвыми вскакивали, дабы настроить видюшник... Нет, ну кому понадобилось манипулировать с видаком в двух шагах от трупа и, главное, зачем?»

Как она ни гнала ощущение тягучего, тягостного сна, оно, клятое, не проходило. Опера сноровисто делали свое дело, с бесцеремонным равнодушием копаясь в том, что осталось от чужой, изрядно-таки беспутной жизни. Отрешснно сидели в мягких креслах понятые. Сын юриста громил масонов, внося свою толику сюрреализма в происходящее. В подсознании у Даши с недавнего времени засела этакая тревожащая заноза, прекрасно знакомые симптомчики – тренированная сыскная собака верхним чутьем взяла некую несообразность, но не понимала еще, в чем тут суть.

Она присела на оказавшийся свободным стул, вытащила блокнот и принялась рассеянно черкать на чистой страничке – по старому обычаю отпускала на волю поток сознания. Авось заноза обретет четкие очертания... Все равно делать ей решительно нечего, руководящие указания не требуются, равно как и личное участие.

Чегодаев заглянул ей через плечо, громко хмыкнул. Даша посмотрела на свои художества уже осмысленно и чуть виновато улыбнулась.

– Подсознание работает? – спросил Чегодаев.

– Ох, да совпадение...

Оказалось, она чисто машинально намалевала во весь листок пронзенный кинжалом цветок, похожий более всего на колокольчик вьюнка. Пикантность в том, что у блатных такая наколка означает «Смерть прокурору!» – о чем оба прекрасно знали.

Однако, если грубо набросать ассоциативную цепочку... Цветок... цветок в пыли... растоптанный цветок, сиречь. мертвая красотка... женщина... болтовня...

За все время, что в квартире находились опера, телефон не зазвонил ни разу (иначе Даше непременно доложили бы о звонках) – что странновато для квартиры очаровательной болтушки с кучей телефонизированных знакомых, каковые по логике событий и подозревать не должны о том, что певица внезапно покинула этот мир...

Даша резко встала, огляделась, сняла трубку шикарного аппарата. Гудков не было. Не бог весть какое открытие, но все же ради вящей скрупулезности...

Отправив одного из оперативников проверить провод на лестничной площадке, она направилась взглянуть, как идут дела у Славки. Там кипела работа. Верный сподвижник уже изобразил на большом листе бумаги классическое «солнышко» – из центра идут несколько линий, и каждая украшена изрядным (и оттого заранее повергающим в уныние) списком фамилий. Коллеги по ремеслу, особо близкие знакомые, возможные недруги и так далее. Потом «солнышко», разумеется, превратится в паутину, иные фамилии будут всплывать на нескольких направлениях сразу, уж это как водится...

– А почему эта вот колоночка такая короткая? – спросила Даша, присаживаясь в сторонке.

Лысоватый Роберт обернулся к ней, как ужаленный:

– Извиняюсь, насчет связей с криминалом я не спец. И вообще, такая постановка вопроса...

– Что поделать, рутина, – благодушно кивнула Даша.

Не было смысла нажимать именно сейчас. Будет еще время поболтать с месье импрессарио по душам. Пусть уверяет кого-нибудь другого, что он понятия не имеет о криминальном народе, подвизаясь при кабаке «Золото Шантары»...

– У вас телефон с определителем номера? – спросила она.

– Не-ет, – судя по лицу Роберта, он отчаянно пытался просечь возможный подвох. – Зачем мне? Обыкновенный у меня телефон...

– У горничной были ключи от квартиры?

– Да вроде да...

– А у кого еще?

– Не знаю, правда...

Никчемушные были вопросы, если подумать. Все равно бытие покойной еще долго будут раскладывать по полочкам спецы, а начальству в лице Даши, естественно, явят подробнейшее изложение трудов праведных... Но чем-то же надо себя занять?

«Значит, Мерилин Монро...», – протянула она про себя. Встала и сняла с полки толстый том, именовавшийся соответственно: «Богиня». Раскрыла наугад: «По свидетельству его семьи, Хронек до самой своей смерти считал, что мафия имела прямое отношение к событиям, сопутствовавшим кончине Мерилин Монро».

Нет уж, в нашем случае придется отказаться от столь заманчивой версии – хотя бы из уважения к теории вероятности. Дубликат, как он ни стремился походить на оригинал, не смог бы в точности повторить жизнь. И смерть кумира. У нас и дома пониже, и асфальт пожиже, господа...

– Вот что, я эту книжку... – замолчала и обернулась в сторону распахнувшейся двери.

Ее водитель, влетевший не столько с деловым, сколько с ошарашенным видом, все же нашел достаточно смекалки, чтобы при виде постороннего, сиречь Роберта, не орать во весь голос. Отрапортовал: «Товарищ майор, сообщение...», – а остальное старательно прошептал Даше на ухо.

– Дела... – сказала она тихонько. – Слава, я лечу в контору. – И за спиной Роберта легонько взмахнула двумя вытянутыми пальцами, одними губами проговорив: «Бабах!»

– Кого? – не выдержал Славка.

– Степаныча, – бросила она через плечо. – Разъединственного, соколика...

Глава третья.

КАВАЛЕРГАРДА ВЕК НЕДОЛОГ...

Голову можно прозакладывать, их с Воловиковым «срисовали с фаса» в три секунды. За охрану здесь отвечал народ весьма серьезный, и добрая половина этого народа в недавнем прошлом отягощала плечи разномастными погонами. Но никто, понятное дело, не дергался, не препятствовал, даже не подавал виду, что засекли. Один только, широкий, как шкаф, дернулся было преградить дорогу самой обыкновенной «Волге», дерзнувшей пристроиться рядом с табунком иномарок, но напарник что-то моментально шепнул излишне резкому, и тот столь же мгновенно увял.

– Хватит, – сказал Воловиков шоферу. – Здесь останови.

С пригорочка кладбище Кагалык открывалось, как на ладони: справа – скромненький район, советских времен, где самым роскошным сооружением был зеленый железный крест, старообрядческий, украшенный финтифлюшками из мастерски гнутого прутка. Левее располагался «новострой»: – от простеньких мраморных плит до вычурных сооружений, среди коих особенно выделялась довольно точная копия Тадж-Махала из розового камня, высотой метра в три. Мавзолей этот имел сомнительную честь возвышаться над бренным прахом Чимбри Шэркано, правой руки цыганского барона Басалая. Бедолага Чимбря в прошлом году скончался от естественной для наркоторговца хвори – передозировки свинца, неожиданно и громогласно введенного в организм из трех стволов. Стволы нашли, конечно, валялись тут же, а вот те, кто их бросил, растворились в воздухе. В последние годы у российского воздуха, к удивлению мировой научной общественности, обнаружилось неизвестное корифеям физики свойство: иные человеческие организмы в нем растворялись мгновенно и бесповоротно...

Цыганский барон собственной персоной только что прошел мимо в окружении свиты, н взглядом не удостоив машину, где сидели Даша с Воловиковым. Басалай определенно был погружен в непритворную печаль – как подавляющее большинство тех, кто проходил в ворота. Какие люди шагали, скорбно потупя взор, Бог ты мой, какие люди! Те, кто и был властью в Шантарске, те, кто все и решал. Хозяева. Особы, приближенные к хозяевам. Шестерки такого уровня, что их и шестерками-то назвать язык не поворачивался, ибо все в мире относительно. У ограды кладбища стояли и единственный в Шантарске «Роллс-Ройс» с поэтическим названием «Серебряная тень», и единственная в Шантарске «Ламборгини», и оба «Бентли», и все четыре «Феррари». «Мерседесов» – что грязи. Супердорогих шуб – стада неисчислимые. Сливок общества – море разливанное.

Вот только повод для тусовки был самый что ни на есть печальный. И дававший тем, кто порой тратил время на самоанализ, прекрасный случай вспомнить, что самая талантливая на Земле книга – книга Экклезиаста...

Этот мир совершенно неожиданно и без всякого со своей стороны желания покинул господин Гордеев, Фрол Степанович, более известный как Фрол и Степаныч, овеянный, как уж водится, жутковатой славой «черный губернатор» Шантарска. Владелец заводов, газет, пароходов, крестный отец, превеликого ума человек, везунчик. Ум и везение перехлестнулись с зарядом, эквивалентным граммам шестистам тротила, сработавшим под днищем «Вольво», скорее всего, от радиосигнала, поданного теми, кто находился поблизости и держал машину в прямой видимости, – очень уж чистый был взрыв, случившийся на пустынной окраинной дороге, так что не пострадало ни одно постороннее живое существо. Экологически чистый взрыв, можно сказать. Четверо в «Вольво» погибли мгновенно, ту жуткую обгорелую куклу, что осталась от Фрола, смог опознать один из лучших в Шантарске дантистов благодаря собственноручно поставленному золотому мостику, а остальных не опознали вообще, так что приходилось верить на слово приближенным покойного, уверявшим, что в машину с боссом сели именно эти трое. Кусок железа от вольвовского кузова, словно осколок великанского снаряда, разнес лобовое стекло мчавшейся следом машины с охраной, начисто снес голову «волкодаву» рядом с шофером и насмерть поразил второго, на заднем сиденье, так что в заголовке уголовного дела об убийстве значилось пять фамилий. И можно было биться об заклад на какие угодно суммы, что дело уйдет в архив нераскрытым. Все в уголовке это прекрасно понимали – нахлебались прецедентов досыта, тут не обязательно быть Мегрэ...

Но главное, головная боль была порождена не поганеньким чувством профессионального бессилия, а кое-чем иным. Мгновенно образовавшимся вакуумом. Есть нечто общее меж президентским креслом и капитанским мостиком пиратского корабля – и злат трон, и каюта предводителя пиратов недолго остаются пустыми. Тут же, как из-под земли, вырастает толпа желающих согреть седалищем захолодевшее сиденье, а методы, честно говоря, в обоих случаях крайне схожи. Честное слово. Особо циничные субъекты имеют нахальство утверждать даже, что полосующие друг друга абордажными тесаками пираты объективно причинят меньше вреда, чем поцапавшийся с родным парламентом президент или король.

Словом, после смерти Фрола в самое ближайшее время в граде Шантарске следовало ожидать резни за опустевший трон, сиречь «черного передела», отчего сыскари заранее (хоть и не признаваясь в том вслух ни единой живой душе) преисполнились самой черной меланхолии. Подобные разборки частенько оставляют и «посторонние» трупы – тех невезучих, кто подвернулся под автоматную очередь или оказался в зоне взрыва чисто случайно. И если в прошлой своей жизни Даша несла только личную ответственность (а много ли зависит от рядового опера, пусть и «важняка»?), то теперь, перейдя в разряд начальства, имела все основания ожидать свою порцию шишек.