Глава первая

Маски-шоу

Дым был повсюду.

Чёрный копотный дым, поднимающийся из четырех труб броненосца «Адмирал Фраст», смешивался с белесым дымом горящих кораблей сюзерената Тоурант. Тот дым в свою очередь вплетал свои клубы и спирали в серые дымы, что приносили ветры от пожарищ и полыхающих вулканов, и всю эту черно-белесо-серую муть не мог разогнать даже шквальный ветер, беспрестанно дующий с океана. Пока видимость была — кабелота два в глубь материка, не больше, а дальше все скрывалось в темноте, беспросветной и плотной, как вата, подсвеченной лишь багровым отсветом пожаров и изредка прореживаемой далёкими зловещими всполохами… Что творилось там, в глубине Атара, понять было невозможно. Полное ощущение, будто дым поглотил весь мир.

Собственно говоря, так оно и было на самом деле. Весь мир превратился в один громадный пожар. Даже сквозь стекло иллюминатора доносились отдалённые гулкие удары, будто где-то там, за горизонтом, великан лупит со всей дури в исполинский барабан.

Вот, значит, что такое конец света…

Мастер Ксэнг, барон Пальп, шторм-капитан[1] «Адмирала Фраста», разглядывая из ходовой рубки берег в подзорную трубу, испытывал смешанные чувства и попутно пытался в этих чувствах разобраться. Было ли среди этих чувств сожаление? Или горечь утраты, боль от потери родины? Пожалуй, да. Присутствовали в его душе и сожаление, и горечь, и боль, но ведь с другой стороны… С другой-то ведь стороны — кто ещё из высших офицеров флота Его величества короля Великой Гидернии удостоился такой чести — до последнего момента оставаться в смертельно опасной близости от погибающего Атара и следить, чтобы никакая скверна не покинула его берегов? Если честно, то совсем немного офицеров, считанные единицы избранных, — остальные уже давно в открытом океане, сопровождают конвой гражданских судов, со всех ног улепётывающих подальше от наступающей Тьмы… И среди избранных — он, Ксэнг, барон Пальп. Так что есть, господа, есть чем гордиться. Так что — уж кем-кем, а капитаном, тоскливо смотрящий из шлюпки на собственный тонущий корабль, он себя отнюдь не ощущал.

И главным образом потому, что экипаж «Адмирала Фраста» свою задачу выполнил: устранил помеху на славном пути Гидернии к величию. Уничтожил флот Тоуранта. Спас Граматар от возможной скверны… Пора командовать отход. На палубе все закреплено по-штормовому, наверху никого, кроме горстки вахтенных матросов и офицеров. Остальные с нетерпением ждут команды на своих боевых постах. Дымы и отдалённый грохот — это, в общем-то, сущий пустяк по сравнению с тем кошмаром, что вскорости начнётся у берегов Атара. Так, затишье перед настоящей бурей. До того момента, как разбуженный катаклизмом океан в прибрежных водах вздыбится исполинскими, достающими до кратеров вулканов волнами и закружит гигантскими водоворотами, осталось всего несколько часов — если верить расчётным таблицам Отдела последнего рубежа безопасности. Самое время уходить. И если бы не одна досадная мелочь…

Ксэнг, барон Пальп, медлил. Поскольку, водяная смерть, возникла внештатная ситуация.

— Не вижу, — сказал он, старательно водя окуляром подзорной трубы вдоль кромки берега.

— Левее рухнувшего утёса, правее горяшей рощи, напротив песчаной отмели, — без малейшей задержки уточнил стоящий чуть в сторонке грам-капитан[2] Рабан.

— Все равно не вижу, — хмуро повторил Ксэнг.

Он не любил внештатные ситуации. Когда в безукоризненно отлаженную работу вдруг вкрадывается неучтённый фактор — это не правильно. Так быть не должно. Значит, это его, шторм-капитана, недочёт, не предусмотрел вся возможные случайности…

Впрочем, такую случайность предвидеть было практически невозможно.

Он с треском сложил бесполезную трубу и бросил её на штурманский стол: не только дымы затрудняли осмотр берега — стекло иллюминатора снаружи было покрыто копотью и изгажено птичьим помётом. Матросы с очисткой палубы не справлялись — пепел с серых небес сыпался непрестанно, крупными хлопьями, как пух из распоротой подушки, да и полчища птиц, оккупировавших мачты и надстройки «Адмирала Фраста» в поисках спасения от неминуемой гибели, гадили так, что «Адмирал Фраст», эта гордость гидернийского флота, постепенно превращался в форменный курятник.

Ксэнг обернулся к Рабану:

— Покажите-ка ещё раз, что они там передали…

Рабан с готовностью протянул сложенный вдвое листок.

+"Шторм-капитану. Шпора. Приказываю незамедлительно выслать разъездной катер к точке отправки данного сообщения, — значилось там. — Имею информацию, жизненно важную для будущего всей Г.".

— Это все? — спросил Ксэнг, зачем-то перевернув депешу. С обратной стороны листок, разумеется, был девственно чист. — Без подписи?

— Без. Сообщение было повторено восьмикратно, слово в слово… причём в последний раз прервалось на полуслове.

«Шпора» испокон веков в гидернийской системе кодовых сигналов означала: «Крайне срочно, адресату передать незамедлительно». Плюс к тому — «приказываю». Приказывает он, видите ли… А ведь на тоурантском берегу сейчас нет никого из резидентов островного государства. Не может быть. Не должно быть…

— Так. — Ксэнг в третий раз перечитал загадочное послание, написанное каллиграфическим почерком штатного шифровальщика. Но понятнее отнюдь не стало. — Давайте-ка все сначала… — Он поморщился. — Да и расслабьтесь вы, в конце-то концов. Не на докладе же в Адмиралтействе.

Рабан едва заметно изменил позу на чуть более непринуждённую (тихонько звякнула дворянская перевязь со шпагой на боку), мельком глянул на корабельный хронометр, укреплённый над дверью люка из рубки, и монотонно повторил рапорт, глядя куда-то поверх головы командира… Кажется, даже слово в слово повторил:

— Три четверти часа назад ютовым вахтенным наблюдающим были приняты семь, с перерывом в минуту, однотипных шифрованных сообщений с берега. Факт приёма, согласно Кодексу, был подтверждён сигналом ютового прожектора. Поскольку каждому сообщению предшествовал общефлотский сигнал «Особое внимание», депешу немедленно отправили на дешифрацию. Затем был подан сигнал «Назовите себя», но ответа не воспоследовало… После расшифровки депеша немедленно доставлена шторм-капитану в ходовую рубку… Рапорт закончен.

Барон Ксэнг остался невозмутим, хотя и побелел губами.

— И дешифровка заняла сорок минут? — спокойно спросил он, старательно игнорируя чересчур уж уставной тон собеседника. Нарочито уставной. Можно сказать — издевательски.

Нет, ну не сволочь ли, а?! Даже сейчас, когда малейшая задержка подобна смерти в самом прямом, не метафорическом смысле — Рабан строит из себя этакого тупорылого штабиста, для которого буква Кодекса дороже всего на свете. А думать и решения принимать — это, мол, забота командира… Ксэнг грам-капитана не любил и своих чувств, в общем-то, не скрывал. Да и вообще, кто из моряков, скажите на милость, любит ищеек из Отдела ПРБ? Одно дело — терпеть на борту, но любить — это уж увольте…

— Шифр, использованный отправителем, был сменён Адмиралтейством год назад, — ответил грам-капитан, по-прежнему на командира не глядя. — Дешифровщикам пришлось потрудиться, прежде чем они отыскали требуемый код и…

— Ясно, ясно, — отмахнулся Ксэнг. И призадумался. — Год назад… нет, все-таки ничего не ясно. В Тоуранте что, оставались ваши люди?

Рабан помолчал. Прикидывал, наверное, не раскроет ли страшную военную тайну, если ответит правду. И наконец сказал:

— По моим сведениям, нет. Вся наша резидентура была свёрнута задолго до… до наступления Тьмы… — Он пожал плечами, увенчанными золочёными эполетами. — Конечно, в спешке могли что-то упустить, перепутать списки, и какой-нибудь рядовой агент, работавший в провинции…

— Рядовой агент не станет передавать «Приказываю», — отрезал Ксэнг. — Как было передано сообщение?

— Флажковой азбукой. Отправитель использовал факелы — наверное, горящие ветки или что-то в этом роде.

— И как он выглядел? Мужчина? Женщина? Один или несколько?

— Неизвестно. Видимость на берегу практически нулевая, этот световой сигнал — и тот был распознан до конца только с четвёртого раза…

Шторм-капитан шумно выпустил воздух из лёгких. Внештатная ситуация, Ловьяд забери ваши души. Неучтённый фактор.

…Когда во время похода твой корабль вдруг подвергается нападению каких-то тварей верхом на дельфинах и с магическими способностями в придачу — это тоже неучтённый фактор, но это нормально: есть возможность в очередной раз проверить боеготовность экипажа и доказать тварям, что связываться с гидернийским кораблём — себе дороже.

…Если во время учебных стрельбы один из зарядов, выпущенных с борта кутгера, имитирующего вражеское судно, неожиданно оказывается боевым и разносит вдребезги надстройку (а заодно и в клочья пятерых офицеров) — это тоже непредвиденное событие, но и в нем, по сути, нет ничего из ряда вон: наличествует конкретный виновный, и есть, опять же, возможность на живом примере продемонстрировать экипажу, чем учения отличаются от реального боя…

Но когда с чужого пустынного берега поступает шифрованный секретным кодом приказ выслать катер — тут уж призадумаешься. То ли это провокация неизвестного противника, имеющая целью задержать броненосец, задержать — и попытаться, скажем, потопить. То ли на береговой линии действительно находится некто, облечённый властью приказывать шторм-капитану «Адмирала Фраста»…

Ксэнг снят чугу[3] и тыльной стороной ладони, в которой была зажата депеша, вытер лоб.

— Хорошо, Рабан, — сказал он негромко, чтоб не услышал рулевой, переминающийся с ноги на ногу у штурвала в ожидании команды «Курс — двадцать два». — Ладно. Теперь поговорим неофициально. Какие соображения на этот счёт есть лично у вас? Кто может быть автором послания, как Вы думаете?

Наконец-таки грам-капитан соизволил опустить взгляд и посмотреть на Ксэнга. Тихо и вроде бы не по теме он ответил:

— У нас приказ, мастер шторм-капитан. До того момента, как волна разрушений накроет берег, остались считанные часы… Можем не успеть.

Ксэнг пристально смотрел ему в глаза, но Рабан взгляда не отвёл.

Его игра была видна командиру насквозь.

Рабану было все равно, кто находится там, на берегу. Рабан советовал не рисковать и подобру-поздорову уходить мористее. А ежели случится такая неприятность и таинственный автор послания в самом деле окажется важной шишкой и ежели этой самой шишке повезёт невредимой добраться до гидернийского конвоя, то Рабан в происшедшем будет совершенно ни при чем: есть масса свидетелей, что шифровка «Адмиралом Фрастом» была принята, — а вот трус и перестраховщик Ксэнг приказал её игнорировать и убираться подальше. Так что при любом исходе Рабан не проиграет.

Но — как говорят, на всякий ветер найдётся свой парус, а на всякий штиль — своё весло, не так ли? Хочешь, чтобы я один решения принимал — ну так получай… веслом

— Я принял решение, — повысил голос Ксэнг и надел чугу. Отбросил за плечо соскользнувшее на глаза фиолетовое перо, — Любой корабль Великой Гидернии обязан оказывать любую посильную помощь соотечественникам как в своих, нейтральных и чужих территориальных водах, так и на суше в случае, если оказание настоящей помощи не угрожает выполнению конкретной задачи и не противоречит параграфам, сами знаете каким. Так записано в Кодексе мореплавания Гидернии. Любую ПОМОЩЬ, это Вам понятно? Короче. «Адмирал Фраст» свою боевую задачу выполнил, никаких параграфов мы не нарушаем. Поэтому распорядитесь спустить на воду разъездной катер. На берег отправитесь… лично. Возьмите звено карабинеров. Я задержу отплытие на… скажем, на один час По истечении часа, если вы не вернётесь или не дадите о себе знать, я командую отплытие… Задача ясна?

Рабан запнулся на какую-то долю секунды. Но ответил браво и громко, как полагается:

— Задача ясна!

Шторм-капитан внимательно следил за его лицом, но лицо Рабана оставалось бесстрастным. А ведь умеет, тварь, владеть собой, этого у него не отнимешь…

— На месте разберётесь, что к чему и поступите согласно обстановке. — продолжал Ксэнг. — Я прикажу усилить наблюдение за обозначенным вами квадратом и навести на него каронады левого борта… на случай, если понадобится огневая поддержка. Понятно?

— Понятно, мастер шторм-капитан.

— Ну вот и выполняйте… мастер грам-капитан.

После секундной дуэли взглядов грам-капитан Рабан развернулся на месте и строевым шагом направился к выходу. Ксэнг смотрел на его прямую, обтянутую чёрным сукном форменного камзола спину, которая прямо-таки излучала ненависть. Удивительное дело, но смута в его душе наконец улеглась, теперь командир «Адмирала Фраста» был собран и решителен. Как всегда. Что бы ни случилось, через час он скомандует отход. С Рабаном на борту — или без такового.

— Мастер грам-капитан Рабан покидает ходовую рубку! — донёсся доклад охранника за дверью.

Когда за Рабаном закрылась дверь, шторм-капитан Ксэнг, барон Пальп, повернулся к иллюминатору и посмотрел на задымлённую землю. Продекламировал под нос:

+Земля, разорванная громом,

В порывах пламени сгорает;

Полузатопленная в водах,

Трясётся в судорогах ветра.

Но небо землю принимает,

Освобождает от ответа,

Земля спокойна и свободна

В его объятиях огромных…

Прошептал:

— Как верно сказано…

Потом поразмыслил немного, а потом вновь снял чугратон и склонился в «поклоне чести» обречённому континенту.

..Если на борту «Адмирала» волнение в прибрежных водах не ощущалось вовсе (точнее говоря, пока не ощущалось), то катерок, напротив, швыряло немилосердно — океан просыпался, потревоженный судорогами агонизирующего Атара. Натуженно тарахтел паровой двигатель, упрямо толкающий хрупкую посудину в сторону суши наперекор серым бурунам и барашкам, ветер по-собачьи трепал цепочку флагов на короткой мачте, сигнализирующих всем желающим, буде таковые окажутся поблизости, что катер-де сохраняет полный нейтралитет и противоправных целей не преследует. Парламентёры мы, иначе говоря.

Играющий флагами ветер был удушлив. К запаху гари и дыма примешивалось зловоние гниющей плоти — под киль то и дело попадали качавшиеся на волнах останки всевозможных животных. Какое-то время назад влекомые инстинктом, охваченные ужасом хищники и травоядные, волки и агнцы бок о бок, все животные Атара — кроме разве что самых тупых, неспособных почувствовать дыхание приближающейся смерти, — бесконечным потоком неслись к океану, прочь от Тьмы. И бросались в его мутные волны, слепо надеясь там найти спасение от сошедшей с ума тверди… Вот такие вот последствия стемпида в планетарном масштабе, господа. Время от времени катер старательно огибал и тлеющие мачты, куски шпангоутов, фрагменты фальшбортов и прочие обломки кораблей деревянного тоурантского флота. Вражеский флот был расстрелян кабелотах в пяти слева по траверзу, и если здесь плавает столько дряни — интересно, что же твориться там…

Пресветлый Тарос, что же творится с миром?!.

Рабан передёрнулся, пряча нос в воротник подбитой мехом форменной накидки. Можно было, конечно, спуститься вниз, в крохотную каюту на корме, под прикрытие железа и стекла, присоединиться к компании трех угрюмых карабинеров, но он упрямо стоял на носу катера. Вцепившись в леера и щурясь от ветра, солёных брызг и валящего с небес серого «снега», Рабан смотрел на медленно приближающийся сумеречный берег. Ненависти к Ксэнгу он отнюдь не испытывал. В конце концов, старая гнида Ксэнг — командир, а приказы не обсуждаются, не правда ли? И пока не будем думать о том, что грам-капитан (согласно букве столь любимого Ксэнгом Кодекса мореплавания) не имеет права покидать борт без крайней на то необходимости — каковую необходимость он, что характерно, определяет для себя сам. Пока не будем думать и о превышении власти шторм-капитаном — пусть офицерский суд чести разбирается. Ксэнг ведь командир только в море. А на суше (или, для данного случая, в конвое — за неимением суши как таковой) он всего лишь барон, тогда как я — граф, граф Тратт, титулованный самолично королём Трагором. На суше и в конвое царят другие законы, там другие люди правят бал. Найдётся управа и на Ксэнга. Мог бы и автоматчиков дать, скотина, а не жалких карабинеров…

Наконец мотор заглох, под днищем раздался протяжный скрежет, несколько каймов катер по инерции ещё волокло по песку, и двое карабинеров в бригандинах и морионах, неизвестно, как и когда оказавшиеся на палубе, дружно спрыгнули в грязную прибрежную пену. Моментально приняли оборонительную позицию, направив в сторону берега стволы короткоствольных доказательств нейтралитета, а третий помог спуститься Рабану… Хотя — не столько помог, сколько сдёрнул грам-капитана вниз, в воду, и мигом закрыл от берега своим телом, но, надо признаться, проделано это было столь быстро и настолько пиететно по отношению ко второму на корабле офицеру, что иначе, как «помог спуститься», сие действие назвать было трудно.

А спустя секунду Рабан понял, в чем причина такой прыти: на песчаном берегу обнаружился ещё один персонаж. Причём явно ждущий их прибытия.

На усыпанном пеплом берегу, едва различимый в задымлённом воздухе, опираясь на сучковатый посох, стоял человек.

Более того: женщина. С перемазанным копотью лицом, с развевающейся на ветру гривой светлых волос. В изодранном, вроде бы полувоенном зеленом костюме. Она стояла неподвижно и терпеливо ждала, когда гидернийцы соизволят выбраться на сушу. Совсем юная, смазливенькая. На первый взгляд, безоружная. На тот же первый взгляд — одна… Хотя вон за той дюнкой можно, пожалуй, укрыть с десяток вооружённых до зубов съерконов[4]… Ну да делать нечего, придётся рисковать…

Высоко поднимая ноги, чтобы голенищами сапог не зачерпнуть воду, подобрав подол накидки, Рабан двинулся вперёд. Молчаливые карабинеры не отставали ни на шаг, держа пальцы на курках карабинов и слаженно сохраняя фигуру «клешня», коя, по мнению штабных высокоученых лбов, с семидесятипроцентной вероятностью защищает объект от поползновений со стороны потенциальных злопыхателей. Однако, заметим в скобках, против настоящих злопыхателей троица охранников с карабинами — как слепые мышки против голодного кота…

Девица на берегу, когда стопы грам-капитана коснулись суши, наконец пошевелилась: подняла руку и произвела пальцами несколько быстрых движений — которые были бы напрочь непонятны простому обывателю, но для человека посвящённого обозначали: «Я свой». Рабан непроизвольно дёрнул щекой. Ага, успокаивает, чтоб, значит, стрелять с дуру не начали. Ладушки, пока стрелять не будем. Вот только кто ж тебя, милая, надоумил приказывать боевому гидернийскому кораблю? Мала ты ещё для таких словечек, чином не вышла… Кто же тогда?

Рабан, подойдя ближе, остановился. Карабинеры замерли по бокам, поводя стволами и выцеливая возможную опасность со всех сторон.

— Я так понимаю, что это вы сигналили, — сказал он, ворохнув носком сапога две обгоревшие ветки у её ног.

Взгляд девчонки скользнул по нашивкам на правом плече Рабана, выгладывающим из-под накидки.

— Да, я. Благодарю, что откликнулись, мастер грам-капитан, — ответила она и с достоинством наклонила голову. Прядь грязных волос упала ей на лицо, она нетерпеливым движением откинула её назад. Тот факт, что на берег по её зову прибыл лично грам-капитан, девчонку, казалось, ничуть не удивил и не смутил. Как будто так и должно быть. — Свободный агент Отдела последнего рубежа безопасности на территории Тоуранта, — отвесила она лёгкий поклон. — Личный номер три-ноль-три-восемь-пять-три-ноль, кодовое имя «Филин».

— Я вас слушаю, — холодно сказал Рабан.

Представляться он не спешил. Она могла назваться кем угодно, хоть самим адмиралом Фрастом, — прекрасно понимая, что проверить её слова на месте невозможно… Впрочем, она знает код для тайных сообщений и секретную жестикуляцию, знает количество цифр в личных номерах агентов, разбирается в гидернийских знаках различия…

— Вы обязаны взять нас на борт, — сказала она.

И заявлено это было столь безапелляционным тоном, что Рабан помимо воли ухмыльнулся. Но тут же вновь стал серьёзным и быстро огляделся. Берег был пустынен в обе стороны.

— Нас? А позвольте полюбопытствовать, кого это — нас?

Из-за давешней дюны, той самой, где, по логике, прятался взвод съерконов, донёсся приглушённый лай.

— Я не одна, — быстро проговорила девчонка, мимолётно оглянувшись в ту сторону. — Со мной… Нет, мастер грам-капитан, лучше вам самому посмотреть. Словам, у меня такое ощущение, вы не поверите…

Неожиданно пошёл дождь, горячий, почти кипяток, и вперемешку с пеплом получалась настоящая каша, валящаяся с неба. Видимость сократилась до полного неприличия, дальше вытянутой руки совершённого ничего не было видно, к тому же с земли стал подниматься густой туман — в общем и целом раздолье для противника, стреляй себе по силуэтам, как в тире, сам оставаясь невидимым и необнаружимым.

Рабан невольно поёжился.

Хорошо хоть, что дождь, а не булыжники с неба…

— Агент, я надеюсь, вы понимаете, что…

— Я-то понимаю, — с неожиданной резкостью перебила чертовка. Только теперь Рабан заметил, что она находится на грани истерики, с превеликим трудом себя сдерживая. — Я очень хорошо все понимаю, мастер грам-капитан. В частности, то, что и у вас, и у нас мало времени. То есть времени нет совсем. Если б я была не той, за кого себя выдаю, — уж поверьте, я бы нашла более действенный способ причинить вам вред… Идёмте же, мастер грам-капитан. Ваша охрана пусть тоже идёт с нами. Клянусь Гидернией, вам ничего не грозит.

Земля под ногами качнулась, загрохотало где-то совсем рядом, и в лицо ударил порыв ветра — такой сильный и неожиданный, что Рабан едва устоял на ногах. Накидка взлетела за спиной, хлопнула, как парус, рванула грам-капитана назад, и застёжка больно впилась в горло. Назвавшаяся Клади уцепилась за его рукав.

— Быстрее, грам-капитан. Пока в самом деле не стало слишком поздно. Нам нужна ваша помощь. Помощь соотечественников и соратников…

И опыт Рабана, и его интуиция, ни разу не подводившая за десять лет службы в Отделе ПРБ, оба верных помощника безмолвствовали — по причине недостатка информации. Но в одном девчонка была безусловно права: если это и ловушка, то слишком уж сложная и ненадёжная. Попади грам-капитан в плен, никто и не полезет выручать его, что бы там ни проповедовал Кодекс мореплавания: безопасность всего корабля всегда дороже жизни одного человека… Впрочем, возможно, захватчикам это неизвестно. Возможно, они надеются таким манером отвоевать себе место на борту — в обмен на жизнь грам-капитана…

Но тогда откуда они столько знают? А может быть, в Отделе предатель?! Ну и времена…

Рабан и сам не заметил, как двинулся следом за девчонкой, его рукав не отпускающей. Тройка карабинеров, сохраняя фигуру «клешня», неотступно брела рядом.

За дюной их было двое: один человек полулежал на песке, бессильно привалившись спиной к поросшей сухой травкой кочке, другой, совсем юный, чуть старше, может быть, девки, наклонился над ним, держа развёрнутый плащ на вытянутых руках — прикрывал от дождя. Прикрывать получалось плохо: ветер рвал плащ из рук, и тяжёлые капли воды пополам с пеплом то и дело смачными плевками влеплялись в тело лежащего. К его ноге жалась здоровенная, напоминающая волка собачина — которая имела бы весьма устрашающий вид, если б не мокрая, слежавшаяся шерсть и не трусливо поджатый хвост. Опять-таки, кажется, никто не вооружён. Впрочем, это ещё ни о чем не говорило.

Они подошли ближе.

Тот, что держал «навес», на гостя даже не посмотрел, зато собачка приветствовала грам-капитана жалобным поскуливанием.

— Ага, значит, явились все-таки… — Лежащий с трудом принял сидячее положение. — Я уж думал, бросите меня здесь подыхать… — На вид ему было лет шестьдесят — одутловатое лицо, тяжёлый подбородок с глубокой складкой, огромный нос, голубые глаза под кустистыми бровями — пронзительные даже здесь и сейчас, даже невзирая на то, что один глаз заплыл большущим синяком. — Молодцы. Кто посудиной командует? Ну ты ближе-то подойди, голубь, не укушу…

Рабан смурно глянул на агентессу. Та неопределённо передёрнула плечами.

— Не узнает! — вдруг хрипло засмеялся лежащий, потом закашлялся и сплюнул в песок кровь. Утёр ладонью мясистые губы. — Немудрёно, я бы сам себя не узнал, если б не… А вот мы как сейчас сделаем…

Он ухватил край прикрывающего его плаща и несколькими отрывистыми движениями стёр грязь с лица. Потом надменно вскинул подбородок, сжал губы в упрямую линию, сдвинул брови и устремил гордый взор куда-то в бесконечность.

— А так тоже не узнаешь?

За спиной грам-капитана потрясённым шёпотом выругался карабинер, после чего все трое охранников как по команде опустили стволы ружей. И даже вытянулись по стойке «смирно».

Рабан вгляделся… И вдруг словно лампу включили. На миг даже захотелось зажмуриться, перехватило дыхание. На миг показалось, что все окружающее лишь дурной сон. Потому что такого не могло быть. Черты лица пузатого незнакомца, вроде бы действительно напоминающее кого-то, вдруг, как в головоломке, сложились в один-единственный образ. Никакой ошибки, увы, быть не могло. Это выражение лица, этот поворот головы знал каждый гидерниец — по портретам и рисункам в учебниках.

Перед Рабаном лежал кронг-адмирал[5] Вазар, гроза морей, бесстрашный и беспощадный флотоводец. Вазар, который пять лет назад спланировал и осуществил дерзкую операцию, в результате которой подводные залежи угля у берегов Вильнура достались Гидернии в безраздельное пользование. Вазар, который семь лет назад с помощью жалкого парусного дивизиона подчистую уничтожил флотилию Багрового Шкипера — до той поры считавшегося неуловимым пиратом, за чью голову во всех без исключения государствах Атара было назначено неслыханное вознаграждение (по слухам, оную голову Вазар, начхав на деньги, собственноручно забальзамировал и повесил над камином в своём кабинете). Вазар, который десять лет назад организовал кругосветное плавание с эскадрой каравелл и составил одну из подробнейших карт Димереи (из всей эскадры вернулась одна-единственная каравелла; надо ли говорить, что ею командовал кронг-адмирал?). Человек, которого прозвали Непотопляемой Задницей, чью биографию учат дети в гимназиях, чья судьба стала мечтой всех гидернийских моряков…

И этот человек сейчас лежал перед Рабаном — на пустынном, сотрясаемом землетрясениями берегу, раненый, грязный, с пропитанной кровью повязкой на ноге, в каком-то красно-сером рваньё, ждущий помощи…

— Узнал, вижу, — удовлетворённо заметил кронг-адмирал, внимательно следя за выражением на его лице. И вздохнул: — Вот такие дела, дружок. Подстрелили меня.

— Как… — только и смог выдавить грам-капитан. Из его головы мигом вылетели все предписанные Кодексом приветствия. — Как вы… здесь… Я думал, вы давно в конвое…

— Секретная операция, — сурово проговорил кронг-адмирал Вазар. — Настолько секретная, что в курсе были только трое: я, король и начальник Адмиралтейства… Ну, теперь ещё и эти знают, — кивок на спутников, — иначе было никак, иначе было не справиться… Вишь ты, как не повезло, не успел я предупредить, не успел на твой корабль, враг хитрее оказался… Ну и мы тоже не дурни, да? — Он подмигнул Рабану и вдруг гаркнул: — Да убери эту тряпку, мразь! Толку-то от неё, и так промок, как килька!

Псина заскулила ещё испуганнее и сунула морду кронг-адмиралу куда-то под коленку.

— Спокойно, Мухтар, спокойно, все уже закончилось…

Человек, который держал над ним плащ, попытался было пискнуть что-то протестующее, но кронг-адмирал вырвал плащ из его рук, скомкал и отбросил в сторону. И снова зашёлся в приступе кашля.

— Мастер кронг-адмирал, — почтительно наклонилась к нему агентесса, — я бы не советовала вам…

— Молчать, дура, — беззлобно отмахнулся Вазар. С трудом встал на ноги, тяжело опираясь на плечо спутника, припадая на замотанную ногу. Девчонка рыпнулась на помощь, подхватила с другой стороны. Вазар повернулся к застывшему столбом Рабану: — Видишь, как меня шандарахнуло, а? Это магия, милый мой, не бирюльки детские, даже Мухтар испугался, а он, уж поверь, не из трусливых… Спасибо этим ребятам, без них я не добрался бы даже сюда… Короче, так. Кто главный на твоём корыте?

Рабан наконец сумел совладать с обалдением. Он выпрямил спину и отчеканил:

— Командир эскадренного броненосца «Адмирал Фраст» шторм-капитан Ксэнг. Доложил грам-капитан Рабан.

— Ксэнг… — призадумался Вазар. — Знаю такого. Сойдёт. И даже сам грам-капитан прибыл по мою душу, честь-то какая для старика… — Он пристально посмотрел на Рабана. — Твоё лицо мне знакомо. Мы с тобой не встречались?

— Нет, к моему сожалению…

— Точно?

— Увы, да…

— Ладно, теперь встретились. — Он помолчал и негромко заговорил: — Вольно, малыш, вольно, сейчас не до условностей… Дело вот в чем, грам-капитан. Я должен немедленно связаться с Адмиралтейством. Весь поход гидернийского конвоя к Граматару под угрозой. Заруби себе на носу, Рабан, я сейчас рассказываю то, что знают только трое, если не считать этих ребят, и если об этом узнает кто-нибудь пятый — я тебя лично на мачту задницей посажу. Усекаешь?

Рабан опасливо покосился на охрану.

— Наплюй, они тоже будут молчать, уж поверь мне, — нетерпеливо скривился кронг-адмирал. — Запоминай, передашь адмиралу Канарису, если со мной что-нибудь… В общем, передашь слово в слово так: «Серый Рыцарь на борту „Адмирала Фраста». Нейтрализовать не удалось. Готовит акцию возмездия. Подпись: Юстас". Все. Запомнил? Повтори.

Рабан снова чуть было не впал в ступор:

— На чьём он борту, простите?..

— На твоём он борту, дубина!!! Глухой?! Проглядел врага, сволочь!!! — И неожиданно адмирал успокоился. — Ты не виноват. Этот Рыцарь… он умеет очень хорошо прятаться. Слишком хорошо. Магия. Даже меня чуть было не провёл, но я-то выкрутился… Повторить задание!!!

Под пристальными взглядами троицы на берегу грам-капитан повторил почти без запинки.

— Молодец. Дальше. Канариса в лицо знаешь?

— Даже не слышал о таком… Вазар довольно хмыкнул.

— Хитрый черт, ведь заправляет половиной тайных операций — а никто о нем и не слыхал… Ерунда. Скажешь в Адмиралтействе, что у тебя весточка от Юстаса — мигом проводят куда надо… Теперь так. Катер здесь, обратно не ушёл? Мне нужно срочно попасть на корабль. Нужно выявить этого чертового Рыцаря, пока он не добрался до конвоя…

Совсем рядом опять что-то рвануло, особенно громко, небеса на наудере озарились багровой вспышкой — и вдруг замерцали часто-часто: целый каскад молний соединил землю и клубящиеся в вышине тучи. Рабан ничего не замечал, голова уже шла кругом. Он с тоской оглянулся на темнеющий вдалеке «Адмирал» и шёпотом спросил:

— А… кто он?

Дождь заглушал звуки, но Вазар услышал.

— Это очень опасный человек, друг мой, — проникновенно сказал кронг-адмирал. — Очень… — И, повернувшись к своим спутникам, спросил: — Ну как?

— Браво, адмирал, — почтительно ответил юнец. — Вы гений.

— А то, — довольно сказал Вазар, — То ли ещё будет… — И кивнул Рабану: — Хочешь верь, хочешь не верь, но дела именно так и обстоят. Надо попасть на корабль. Надо убедить шторм-капитана, что среди высших офицеров корабля притаился враг… И я знаю, как его найти. — Кронг-адмирал хищно оскалился.

… Все происходило быстро. Ксэнг встретил кронг-адмирала у трапа, выслушал взволнованный доклад Рабана и распорядился немедленно отвести раненого в лазарет, но раненый категорически этому воспротивился. Необходимо как можно быстрее собрать всех высших офицеров в помещении, максимально защищённом от подслушивания. Есть на борту такое? Разумеется, не долго раздумывал шторм-капитан, — адмиральский салон на юте. Адмиральский — это хорошо, кивнул Вазар, с наслаждением прихлёбывая поднесённый чай. Через десять минут все — слышите, все! — высшие офицеры должны собраться там. Без оружия. Это обязательное условие. Серый Рыцарь — хитрая и коварная тварь, он может пронести автомат даже в собственной заднице…

— Простите, кронг-адмирал, а вы уверены, что среди моих людей…

— А это вас не убеждает? — Вазар достал из кармана сложенный во много раз лист бумаги, развернул, показал Ксэнгу. Ксэнг посмотрел — и обомлел ещё больше, хотя, казалось, удивляться дальше за сегодняшний день у него уже не получится. Кронг-адмирал держал в руках Бумагу Ваграна. Ту самую. Никаких сомнений — подпись настоящая, видно невооружённым глазом. — За ней Рыцарь и охотится. Так что извольте выполнять приказ. У вас осталось восемь минут.

Возразить было нечего. Ксэнг судорожно перевёл дух и распорядился объявить об экстренном собрании офицеров в адмиральском салоне. Неучтённый фактор, чтоб ему…

Под почётной охраной двух карабинеров хромающий Вазар был препровождён на ют, куда уже стягивались офицеры. Человек пятнадцать общим числом. «Старший артиллерийский офицер Патро, маркиз Цард, входит в адмиральский салон! — выкрикивал охранник у дверей. — Штурман Гугор, барон Римм, входит в адмиральский салон!» Кронг-адмирал нахмурился: каждый из входящих офицеров-дворян был при кортике — кортик, судя по всему, оружием на флоте не считался, а считался деталью военно-морского парадного камзола. Это несколько усложняло дело…

— Собака со мной, — резко бросил он охраннику, вознамерившемуся было преградить дорогу Мухтару. Потом оглянулся по сторонам и негромко спросил: — Тебя как зовут?

— Матрос Алмак, мастер кронг-адмирал!

— Тише, тише… Вот что, матрос Алмак. Среди высших офицеров есть изменник… Тихо, я приказал! Готовится бунт. Враг пока не подозревает, что я раскрыл его, но когда поймёт, то может случиться все что угодно. Возьми надёжного парня и займи пост за дверью. Не входи, что бы ни случилось, что бы ты ни услышал. Возможно, он уже переманил на свою сторону кого-то ещё, предстоит драка. Шторм-капитан сам позовёт тебя, если понадобится. Тебе все ясно?

— Так точно, мастер кронг-адмирал!

— Лады.

— Кронг-адмирал Вазар, герцог Лимба входит в адмиральский салон!

Вазар и его спутники вошли в адмиральский салон, огляделись на пороге — нет ли зеркал, зеркал не было — и заняли место за столом у стены. Высшие офицеры «Адмирала Фраста», включая Ксэнга и Рабана, расположились напротив — с застывшими, напряжёнными лицами. Дождавшись тишины, Вазар не торопясь размотал повязку на ноге, достал из-под неё какой-то предмет и положил перед собой на стол. Оглядел присутствующих.

— Господа офицеры, — очень серьёзно начал он. — Я собрал вас для того, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. Командир данного корабля низложен, и командование всецело переходит ко мне.

Никто ещё ничего не понимал. Физиономии присутствующих ещё оставались внимательными и серьёзными, как у страдающей запором овцы. Вазар поднял руку ко лбу, медленно провёл сверху вниз — и случилось невероятное.

Глава вторая

Далеко не последний, но весьма решительный бой

Если честно, то с самого начала это была авантюра чистейшей воды — дикая и безумная по своей наглости, а потому, как это зачастую и бывает, имеющая все шансы на успех. Наскоро обсудив способ связи и детали предстоящей операции (все же назовём её так), пожелав остающимся скорой встречи на борту «Адмирала», Пэвер и Гор Рошаль бегом отправились на агитацию тоурантцев, а Сварог принялся лепить личину Вазара, воздаваемую со слов Клади — единственной из бравого экипажа, кто видел хотя б одного из ныне здравствующих гидернийских адмиралов. О том, что она видела Вазара исключительно на портретах, Сварог старался не думать — подозревая, что во всех мирах придворные портретисты стараются не столько отобразить реальность, сколько выставить изображаемого царедворца в выгодном для него свете (ну, и для себя тоже в выгодном, разумеется, куда ж без этого). Впрочем, что выйдет не очень похоже, он особо не беспокоился: фингал под глазом, распухшая скула, пара царапин — и поди в сумерках разберись, наспех ли это сработанная копия или настоящий адмирал, каким-то чудом добравшийся до берега… А вот гораздо хуже будет, если Ксэнг и Вазар окажутся давними знакомыми — тогда итог встречи старых приятелей может случиться и вовсе уж непредсказуемым, тогда придётся в игру вступать магическим способностям Клади, а внушение большому числу людей дело сложное и ненадёжное… Придирчиво осмотрев результаты Свароговых стараний и нервно вздохнув: «Ну, что-то есть…» — боевая подруга бегом отправилась на берег подавать сигнал броненосцу, а Сварог улёгся в живописной позе за дюной и принялся терпеливо ждать, повторяя в уме инструкции бывшей гидернийской агентессы.

Как это ни удивительно, но до сих пор все прошло без сбоев — настолько то есть хорошо все прокатило, что Сварог даже позволил себе крохотное отступление от плана, этакий театральный жест. Разумеется, можно было выхватить шаур и не произнося исторической фразы, не сдирая с себя чужую личину. Однако Сварог предпочёл поднять забрала. Или, если понятнее, открыть карты. Пускай в этом поступке было нечто от страсти к мелким эффектам, да и с военно-практической точки зрения разумнее начинать стрельбу без предупреждения, не давая противнику ни единой возможности подготовиться и осознать происходящее… Но, судари мои, ведь мы же дворяне, черт нас побери! Хоть и выросли в стране пролетарской диктатуры, однако происхождения-то самого что ни на есть аристократического, отцовская кровь — это кровь графов Гэйров! К тому же целая пирамида благоприобретённых корон венчают нашу буйну голову. Успели мы, знаете ли, вжиться в дворянско-королевскую роль, успели впитать замашки родовитой знати. Так что нет-нет да и возьмёт своё новоявленная дворянско-королевская сущность, потянет сыграть в благородство… Сварог-десантник, может быть, и пошёл бы по пути голой целесообразности, но лорд Сварог, прежде чем вступить в бой, открыл врагу своё истинное лицо. Можно сказать, послал официальный вызов на поединок. Можно считать, пошёл на вы…

Хотя, вполне вероятно, он решил просто-напросто сбить противника с панталыку, ввергнуть в секундное замешательство.

И это ему удалось. Премьера спектакля "Восстание на броненосце «Адмирал Фраст» состоялась. И немая сцена, воспоследовавшая за тем, как Сварог сбросил личину Вазара, растянулась аж на три удара сердца.

Стало слышно, как бьётся о стекло абажура бабочка. Из-за стен адмиральского салона, обшитых лакированным деревом, доносился гул дрожащей земли, с которым за сегодняшний день совершенно свыклись, как с досадной, но неизбежной помехой. Гул прерывали опять же уже привычные разрывы — то недра Атара выдавали очередной огненный залп раскалённой лавы. Внизу, под салоном, прогромыхали по железным ступеням чьи-то тяжёлые ботинки.

А потом недоуменная тишина в зрительном зале лопнула, взорвалась овацией: «Враг!», «Подмена! Колдовство!», «Взять их!», «Измена!». Принимающая гостей сторона вмиг ощетинилась кортиками. Позолоченные и изогнутые гидернийские клинки блестели как золотые клыки фантастического зверя.

Да и вообще, фантастическое это было зрелище — разодетая по моде времён всяких там Людовиков толпа в расшитых золотой нитью камзолах и роскошных шляпах с плюмажами и пряжками — на борту сплошь металлического, тяжело вооружённого броненосца… В другое время и при других обстоятельствах Сварог непременно бы подивился сему вопиющему анахронизму, но теперь ему было не до того.

Россыпь серебряных звёздочек, как горсть монет из щедрой руки филантропа, с неслышным в суматохе шелестом брызнула навстречу офицерской волне. Безотказный шаур, до того прятавшийся под липовой повязкой на ноге, исправно выплёвывал серебряную смерть. Зазубренные края блестящих кругляшей вспороли несколько камзолов, вонзились в плоть, разметали в пух несколько фиолетовых перьев со шляп…

Для Сварога время остановилось. Уже потом, проигрывая в уме схватку в адмиральском салоне, он в который раз поразился, как много человек успевает заметить и увидеть, когда на кону простенький выбор: или ты — или тебя…

…К двери, отделанной волнистыми золотыми полосами, бесшумно метнулось продолговатое тело трусливой адмиральской собачки: та, как и было оговорено, отрезала выход из адмиральского салона. Волк сорвался с места, не промедлив и мига, и поспел вовремя: некий офицерик, с ходу сообразивший, что к чему, рыпнулся было к люку.

Прижав уши к голове, могучий зверь в серой с белыми подпалинами шерсти растянулся в прыжке, растеряв по дороге всю свою трусость. Раздвинулась в оскале пасть, обнажив клыки…

Челюсти сомкнулись на человеческой шее, когда ладонь офицерика уже накрыла витую ручку, и сбитого на пол гидернийца придавила туша собаки не собаки, волка не волка — но уж точно не безобидной домашней шавки.

Когда зверь вздёрнул голову, кровь пузырилась на его белых клыках, красные струйки змеились по серому меху на вытянутой морде и неслись каплями вниз. Вокруг чёрных крапин зрачков в собачьих глазницах полыхало бардовое пламя — словно тёмные вкрапления, портящие драгоценную чистоту крупных рубинов. А из распоротого горла гидернийца толчками выплёскивалась густая багровая жидкость.

Непросто, трудно, невозможно было совместить эту клыкастую, со вздыбленной на загривке шерстью боевую махину с черноволосой и черноглазой женщиной по имени Чуба-Ху.

Однако это была именно она.

И пока Чуба справлялась: взвившись в прыжке, грудью сбила с ног очередного офицера, коренастого и бритоголового — и одного этого оказалось достаточно. Моряка отшвырнуло на увенчанную стеклянным колпаком тумбу, на которой красовался макет броненосца, ударило виском об острый угол — и вот гидерниец уже сползает по лакированному дереву, оставляя на сверкающей поверхности кровавый след.

А Чуба совершенно молча разворачивается к новому противнику в распахнутом камзоле, с золотым амулетом в виде расколотого круга на белой кружевной рубахе…

…Фиксируя происходящее краем глаза, Сварог делал своё дело: серебром в лоб встретил перепрыгнувшего через поваленный стол гидернийца, отскочил, чтобы не быть сбитым с ног летящим и умирающим на лету офицером, отбил стволом шаура направленный в шею клинок, подсёк носком сапога голень нападающего и ребром стопы с разворота послал гидернийского морячка под ноги новой волне атакующих. Тут же развернулся, чтобы очередью встретить двух офицеров, огибавших стол с другой стороны…

Бой в ограниченном пространстве стремителен и скоротечен, язык просто-напросто не поспевает за событиями. Любое описание схватки будет значительно дольше и скучнее происходящего в реальности…

…По левую руку от Сварога Клади, отскочив в угол и прижавшись к стене, по одному встречала гидернийцев — больше чем одному к ней было не подобраться — точными ударами посоха.

Того самого, который самолично выстругала из сосновой ветви, снимала лишнюю древесину, выверяя балансировку, взвешивала на руке и крутила в пальцах, заточила один конец до копейной остроты, подработала другой конец под свою ладонь… И управлялась она с незатейливым оружием так ловко, будто обучалась под руководством мудрых сенсеев в каком-нибудь Шао Лине. Приёмный ли отец передал дочери тайны боя на палках, или некий стражник в замке из бывалых и повидавших от скуки натаскал, или постарались те же Гидернийцы — неизвестно, однако зеленоглазая чертовка сейчас наглядно демонстрировала преимущества заострённого посоха, направляемого умелыми руками, перед коротким клинком в ближнем бою.

И недавним соратникам в борьбе за владычество Гидернии над всеми прочими народами доставалось по первое число.

Сварог тем временем продолжал кружить вокруг стола. Отскакивал, уклонялся, бил ногой, рукой, бил рукоятью шаура, отступал, нападал, уворачивался и стрелял, стрелял, стрелял.

А по правую его руку… черт, по правую руку дела обстояли не столь блестяще.

Олес скрещивал с морскими кортиками свой длинный обоюдоострый кинжал, на чьём лезвии был выгравирован фамильный герб Саутаров. Кинжалом он орудовал, надо признать, умело. Держа «пустую» руку за спиной, стоя вполоборота к противнику, Олес отклонялся корпусом влево-вправо, совершал обманные манёвры, молниеносно менял хваты с обратного, удобного для защиты, на прямой, более сподручный для атаки. Ощущалась, в общем, выучка. Молодому князю удалось ввязать гидернийцев в академический бой на коротких клинках, в котором он имел несравненно больше преимуществ перед морскими офицерами, привыкшими командовать бортовой артиллерией или, на худой конец, управляться со стрелковым оружием. И это преимущество работало: то один, то другой офицер выбывал из схватки после стремительных вылетов вперёд княжеского кинжала…

Но — сказывалось численное превосходство гидернийцев. Олес устал от мелькания клинков и уже не так твёрдо блокировал наскоки. И вот лезвие кортика соскочило с подставленной под него кинжальной гарды, чиркнуло по пальцам. И сразу за тем Олес напоролся на сильный секущий удар по тыльной стороне ладони. Ему пришлось сделать поспешный шаг назад, переложить клинок из правой руки в левую. Правда, как тут же выяснилось, обеими руками он владеет одинаково неплохо…

Одинаково-то одинаково, но Сварог понял, что счёт пошёл уже на мгновения.

Князь из последних сил отражал натиск. Против него сейчас стояло три гидернийца, они теснили князя и действовали грамотнее чем прежде: поочерёдно отвлекали внимание каждый на себя, потом следовал выкрик «Эгой!» («Не иначе, боевой клич, вроде „банзай» или „форвард", ишь как быстро чёртовы мареманы учли ошибки в своей тактике…" — мелькнуло у Сварога), и они нападали одновременно.

Олес позволил достать себя в плечо. Вслед за тем он лишь каким-то чудом ушёл от размашистого, сабельной техники удара. Достиг цели и хитрый выпад третьего гидернийского офицера: упав на колено, гидерниец выбросил вперёд руку — и ему удалось позолоченным остриём ужалить молодого князя в бедро… Последнее ранение было самое чреватое. Олес, прихрамывая, спешно отступил, прижался к переборке. Князь уже не успевал за ритмом схватки.

Следующая слаженная атака гидернийцев, скорее всего, окажется для него последней.

Далее медлить было невозможно. Сварог, рискованно повернувшись спиной к своим собственным противникам, сорвался с места.

— Лягай!!! Всех покромсаю!!! — Тут главное не что кричать, а чтоб выходило надрывнее и грознее. Главное переключить гидернийцев на себя или хотя бы на миг отвлечь от князя. Стрелять ведь нельзя — заденешь Олеса. — На пол, духи!!! Руки к стене!!! Смирно стоять!!! Руки за голову!!! Пожар!!! — Зато можно на бегу поливать паркет перед собой зубастым серебром из шаура. Вдруг да подействует…

Подействовало. Один из гидернийцев, что называется, стремнулся. Его подвели рефлексы, толкнули в сторону, он отвалился от группы, и в том была его ошибка — уйти с одной с князем линии огня.

Щадить его Сварог не стал — перейдя с бега на шаг, вскинул метатель звёздочек и нашпиговал оплошавшего моряка серебром.

Двое супротивников Олеса, как и следовало ожидать, разделились: один продолжал наступать на князя, другой переключился на фальшивого адмирала. Совсем юный офицер с одним ромбиком на нарукавной нашивке, наклонившись вперёд и поводя клинком, мелким осторожным шагом подбирался к Сварогу.

Ну, тут все было понятно. Простейшая самба-румба против человека с ножом: носком ноги садануть по клешне с кортиком, крутанувшись юлой, подсечь под лодыжки, свалить на пол и покончить с проблемой сочным ударом кулака, вложив в него всю массу тела. Граф Гэйр перешёл на пружинистый, «танцующий» шаг, который подсказал бы искушённым в единоборствах, что за сюрприз готовит боец…

— Сзади, граф!!!

Граф упал, перекатился, выстрелил из шаура в силуэт над собой, повинуясь инстинктам, извернулся змеёй — и вовремя. Со смачным хрустом в паркет вошёл золочёный «зуб» кортика, пробив пол в том месте, где только что находилась голова графа Гэйра. Вслед за кортиком на пол повалился его хозяин, который на последней искре бытия попытался утащить за собой к Верхним Людям и Сварога.

Сварог вскочил на ноги. Вскочил, чтобы увидеть, как схватка, пережив переломный момент, стремительно движется к развязке. Клади, управившись с выпавшими на её долю гидернийцами, пришла на подмогу и взяла на себя грам-капитана, до которого Сварог так и не добрался. Олес, словно подзарядившись от Сварога боевым духом, пробивал защиту своего противника серией точных выпадов. Чуба рычала и скребла когтями паркетины возле трех гидернийцев, замерших посреди адмиральского салона.

Схватка встала. Живые переводили дух — в том числе командир броненосца и два офицера рядом с ним.

Шторм-капитан Ксэнг, барон Пальп, беспомощно озирался на дверь. Теперь-то, задним числом, он наверняка видел единственно верный и, увы, упущенный тактический ход — скомандовать офицерам: «На дверь!». Был же, был шанс длиной в три удара сердца, когда следовало прибирать ничейные поводья в командирские руки. Бросить все силы на дверь — тогда бы схватку удалось перенести на палубу, и вскоре корабль, как пожар, охватила бы тревога. Горстку авантюристов мигом смели бы за борт.

Сейчас же командир гидернийского эскадренного броненосца «Адмирал Фраст» лихорадочно искал выход — и не находил.

— Вы можете сдаться, капитан, — тяжело дыша, помог ему с раздумьями Сварог. — И если сумеете оказаться полезным, вы сохраните надежду на жизнь. В противном же случае…

Но капитан, даже не дослушав ультиматум, выбрал именно противный случай.

— Отродье! Сын скверны! — подхватив с полу крупный осколок стекла (видимо, ношение кортика уставом ему не предписывалось), он бросился на Сварога…

…и упал с простреленными серебром ногами. Но осколок из пальцев все же не выпустил. Привстал, затравленно оглянулся, набрав в лёгкие побольше воздуху, выпалил: «Димерея для Гидернии!» — и с самурайской решимостью воткнул себе в горло кусок бледно-зеленого стекла.

Последний оставшийся на ногах офицер бросил на пол кортик: «Сдаюсь, сдаюсь» — и, демонстрируя полную покорность, опустился на колени, завёл руки за голову. Предпоследнему офицеру покалечили руку волчьи зубки, он стонал на полу и пытался ладонью остановить кровь. Грам-капитан Раган, успокоенный посохом по темечку, валялся в углу, как тряпичная кукла, и не жужжал…

Короче говоря, получилось.

Но это был ещё не конец.

Кивком приказав сподвижникам занять места у дверей, Сварог перевернул капитана на спину, вгляделся в мёртвое лицо, прошептал нужные слова… и дверь в коридор открыл тяжело раненный в шею, но живой шторм-капитан Ксэнг.

— Алмак, ко мне!.. — прохрипел он, тяжело привалившись к косяку. — Бунт подавлен… уведите арестованных…

И стал заваливаться назад. Двое карабинеров — Алмак и какой-то насмерть перепуганный мичман — рванулись было подхватить командира, но серия коротких ударов — слева от Олеса и справа от Клади — угомонили и их. Сварог быстро глянул за порог. Никого. Металлический коридор пуст в обе стороны. Он прикрыл дверь и от греха подальше задвинул защёлку. Обернулся, оглядел поле брани.

Вот теперь конец. Конец первого тайма.

«Да-с, первый тайм мы уже отыграли, — холодно и отстранение подумалось Сварогу, когда он прятал славно потрудившийся шаур за спину, за пояс. Ни на какие эмоции сил уже не было, — Осталась сущая ерунда: завладеть кораблём от палубы до трюма. Или, как это там принято говорить, от клотика до киля. Ну и при этом, чуть не забыл, усмирить, или укокошить, или переманить под свои знамёна оставшихся гидернийцев. Сколько их там, голубчиков, осталось? Триста минус полтора десятка… Терпимо».

Глава третья

Второй тайм

— Добить этого? — Клади ткнула посохом в плечо сдавшегося офицера.

Сварог покачал головой.

— Связать. Мы ж не убивцы. Раненых тоже связать, от греха. Олес останется здесь. Куда ему теперь, хромому-то, вот и присмотрит…

Сварог жадно затягивался первой после долгого перерыва сигаретой. Адмирал, которого он — чего уж там жеманиться — сыграл недурственно, к несчастью, попался некурящий, так что приходилось терпеть.

С сигаретой в зубах он обходил поле боя, методично выдёргивал из брючных петель широкие поясные ремни и вязал ими гидернийцев. Хорошие ремешки, к слову говоря, выдают гидернийскому офицерью: из мягкой кожи, с двузубой пряжкой и золотой прошивкой по краям. Одно удовольствие стягивать ими запястья и, заводя руки за спину, приматывать к лодыжкам. Управились быстро: живых оказалось всего пятеро.

Тайм-аут после такой заварушки был нелишним. Совершенно незачем, едва покончив с комсоставом броненосца, ядром из пушки выскакивать на палубу. Если поднята тревога, то её, как горную лавину, уже ничем не остановишь. Если же не поднята — короткая, передышка не повредит, как не вредит привал солдату на марше.

— Это вам не по тоурантским рыболовам из пушек садить, — Клади ни к кому не обращалась, говорила сама с собой. Перенапряжение боя выливалось в чрезмерную разговорчивость — ничего не поделаешь, стресс требует, чтобы его снимали. — Димерея для Гидернии, ха! А дно морское для Гидернии не хотите? Плевала я на ваши висюльки. Гальвикарий Первой степени с алмазным крестом, Валтан Второй степени с чёрным бантом! Кого они спасали от разжалования или публичной казни? И красивого в них ничего нет, вульгарщина, ни с одним платьем не наденешь…

Пеленая своего последнего гидернийца — грам-капитана Рагана, ныне изволившего пребывать без сознания, Сварог бросил взгляд на Чубу… И попал на научно-популярный фильм ужасов «Преображение оборотня». Чуба-Ху меняла обличье. Только зачем ей, скажите на милость, потребовалось возвращать себе человеческий облик, когда операция по захвату ещё далека от завершения?

Сварог не мог бы себя назвать чрезмерно впечатлительным человеком, но вот, вишь ты, не мог свыкнуться с этими… метаморфозами. Пусть не раз наблюдал, но, хоть тресни, не мог принимать с индифферентным спокойствием переход человека в зверя и наоборот. Что-то противилось на клеточном уровне. Удовольствие выходило ровно такое же, как, ну скажем, от созерцания чьих-то рвотных спазмов.

Волк поднялся на задние лапы, укрупняясь ввысь и вширь. Выгибались колени, передние лапы вытягивались, менял форму череп, гас рубиновый блеск звериных глаз. Когти уходили в подушки лап, сами лапы превращались в ладони, на них отрастали тонкие пальцы. Шерсть на морде, шее, ладонях словно бы растворялась, открывая бледно-розовую человеческую кожу, а к торсу прилипла и словно бы из её ворсинок сама собой ткалась коричневая жилетка со шнуровкой. Ноги на миг окутало матовое серое облако, и вот — не уследишь как — оно преобразилось в юбку серой материи. Обращению удачно аккомпанировал едва слышный скрип изменяющих форму костей…

Сварог запоздало отвёл взгляд и увидел клок волчьей шерсти, отхваченный кортиком и валяющийся среди обломков макета броненосца. Серый комок тоже мутировал: растёкся лужицей по навощённому паркету, затуманился и превратился в лоскут серой ткани. «Ах вот оно даже как!» — невнятным возгласом откликнулся мозг Сварога на этот осколок мозаики.

— Слушай мою команду, орлы и орлицы! — негромко воззвал Сварог и бравым шагом прошествовал на середину захваченного адмиральского салона. — Не обольщаться. Никакая это не победа. До победы нам как до Граматара… гхм… спиной вперёд. Так что никакой самодеятельности. Напоминаю. Я — на прожектор, Чуба — вдоль левого борта, Клади вдоль правого. Олес…

Произнося речь (ни дать ни взять Кутузов, бля, в день Бородинской битвы), он обвёл взглядом свою боевую дружину. Клади, поигрывая посохом, слушала своего полководца, на щеках её играл румянец нетерпения. Появившаяся на Чубе серая юбка зияла треугольным вырезом, сквозь него белело бедро, которое эротических желаний вкупе с фантазиями у Сварога почему-то не вызвало. Может быть, вызвало бы у Олеса, который, помнится, не скрывал своего мужского внимания к женщине-оборотню, но князю сейчас было вовсе не до любования женскими ножками. Князь занимался своей ногой. Не стесняясь дамского присутствия, наследник гаэдарского трона приспустил штаны и перевязывал рану на бедре разорванной нижней рубахой. Возле него присела Чуба. Ах вот в чем дело! Вот чего ей в волках не ходится! Ну конечно, в собачьем обличье не очень-то сподручно помогать в перевязке. Всякие нежные чувства — это, конечно, прекрасно, но когда не во вред делу. А сейчас во вред…

— Олес! Остаёшься здесь. Присмотришь — раз, покопаешься в бумагах — два! Отставить, испытуемый! — шёпотом рявкнул Сварог, увидев, что князь готовится к возражениям. — Без детского сада мне! Пороешься в бумагах, поищешь план этого парохода — должен пригодиться. Клади, на левый борт. На тебе, как помнишь, два вахтенных поста. Чу, на тебе ходовая рубка и вахта правого борта. Придётся тебе вновь вернуться в… прежний вид. Ну, вперёд, гвардейцы кардинала…

— С головой на месте, с кишками на копьё! — ответил вслед Олес. Видимо, напутствовал по-гаэдарски уходящих на ратное дело.

Сварог пропустил дам вперёд, а сам задержался на пару секунд в салоне. Оставалось у него ещё одно небольшое интимное дельце. Он окинул взглядом поле боя, подошёл к одному из погибших охранников, наклонился…

И на верхнюю палубу, под тёплый проливной дождь, Сварог ступил уже в личине гидернийского моряка. Его плечи, обтянутые военно-морским форменным камзолом, мигом промокшим, теперь украшали эполеты с короткой серебристой бахромой и с двумя ромбиками посередине. Звание, присвоенное Сварогом самому себе, по-гидернийски звучало как бертольер, что примерно соответствовало званию мичмана на российском флоте. Ну не адмиралом же карабкаться к матросу, в самом-то деле… А вот мичман в самый раз. Трудностей с доступом к прожектору возникнуть не должно, если, конечно, не предусмотрен особый пароль, — но это было бы уж прямо-таки параноидальным перебором в бдительности и секретности…

Короче говоря, перебора не случилось и убивать матроса липовому бертольеру не пришлось. Сварог вскарабкался по скобам, одна над другой приваренным к стене палубной надстройки («по скоб-трапу», — услужливо подсказала память вычитанное где-то название), и без лишних разговоров ткнул «клювом ястреба» в сонную артерию промокшего до костей матроса — когда тот, задрав подбородок к чёрному небу, отбарабанивал рапорт, перекрикивая вой ветра:

— Мастер бертольер, за время несения службы…

Вот беда-то, так и не узнал Сварог — может, чего и случилось за время несения…

Матроса он связал и вдобавок прикрутил к поручням, ограждающим площадку вокруг корабельного прожектора. Аккуратненько снял с его шеи подзорную трубу. похлопал по плечу «Извини, дружок», выпрямился, поглядел в сторону берега. Сквозь нагретый пожарищами дождь, сквозь туман, поднимающийся с палуб, сквозь мрак видно было, прямо скажем, хреново, однако и увиденного было достаточно, чтобы оценить размах катастрофы.

Материк Атар погибал. Атар отмучивался в последних, агонических судорогах. Атар задыхался в дыму.

Отсюда материк представал адским скопищем чёрных клубов. Таким же, как небо над головой. Небо, заваленное смоляными тучами, полосовали грозовые всполохи, будто наверху велись грандиозные сварочные работы. А дымовую завесу над землёй пробивали гигантские огненные фонтаны, в появляющиеся иногда просветы удавалось разглядеть красные языки раскалённой лавы, стекающей с гор. Даже здесь грохот стоял такой, что аж зубы ломило, а что делается там, на суше, и представить себе невозможно…

«За такую погоду вешать надо», — некстати припомнился Сварогу один из афоризмов незабвенного капитана Родимчика.

Обзор был преотличный, как с «чёртова колёса» — площадка с прожектором была одной из самых верхних точек корабля… Которая, конечно, никакая не площадка, а что-нибудь заковыристое, по-моремански сочное — вроде бом-брамс-перестаксель, в акулу душу твою мать… Эх, несилен он в военно-морской терминологии, что поделать. Трап лестницей, понятно, не обзовёт, фальшборт оградкой тоже, даже военный корабль судном не обругает, но всяких там брамселей и салингов мы не проходили, что сие такое, нас не спрашивай, брам-бакштагов от брам-гинцев не отличим… А вот стопор, как ни крути — он и в море стопор. Точь-в-точь такой же конструкции, как на лебёдках, которыми корчуют деревья трудолюбивые садоводы планеты Земля… Ах, раскудрить вперехлест, весь птичьим дерьмом перемазан…

Убрав зажим с зубьев проворотного механизма, Сварог развернул прожектор к берегу. Ага, ага, система простенькая, чтоб в ней разобраться, вовсе не обязательно задействовать полумагическое умение ларов осваивать незнакомые механизмы. Даванул рычажок вниз — шторки опустились, поднял рычажок кверху — шторки поднялись, луч света понёсся в тёмное царство. Так и будем отбивать условленный код. Три коротких, два длинных, три коротких, два длинных… Да и чтоб засветить прожектор, не надо быть доктором магических наук. Всего две кнопки на панели. Первая не сработает, надавим на вторую.

В коробке с кнопками шваркнуло, щёлкнуло, что-то прожужжало в прожекторном чреве, и под боком у Сварога, заставив его зажмуриться, зажглось маленькое личное светило. Шарахнувший в пространство луч, пробив дымы и сумерки, упёрся в мутную прибрежную воду. Сварог взялся за скобу, приподнял морду прожектора и, сам себе напоминая инженера Гарина, повёл лучом по береговой кромке. Сползающий в море лес, обрушившиеся скалы, выплевываемые волнами обломки и трупы… Отсвет прожектора падал на воду залива, где все ещё догорали тоурантские парусники, где какие-то животные все ещё плыли, сами не зная куда, но прочь от земли… И дым, пепел, копоть... Конец света живописен только в книгах и кинофильмах.

Сварог поставил поворотный механизм на стопор, доведя луч до устья реки Улак. Если они появятся, то только оттуда. «Отставить „если»", — сам себе скомандовал Сварог. Неужто суб-генерал не подготовит простейшую десантную операцию, а ас контрразведки Гор Рошаль живо не пресечёт панику и не направит пароксизм народного испуга на достижение общей победы!

Ну и поехали. Сварог взялся за рычажок, управляющий шторками. Шторки-то небось тоже бронированные, раз мы на броненосце. Три коротких, два длинных…

В луче прожектора чёрными чертями задёргались тени. Под гвалт, визги и хлопанье. Птицы, чтоб им пусто! Пернатые, повинуясь своему идиотскому инстинкту, устремились на яркий свет и принялись самозабвенно носиться в иссиня-белом пучке, словно дети в аквапарке. Три коротких, два длинных… Ещё не хватало, чтоб начали долбаться в стекло. И тут же — так сказать, реагируя на мысленную просьбу трудящихся, — некая воронообразная тварь впилилась клювом в прожектор. Но не свалилась замертво Сварогу под ноги, зараза, а каркнула и живёхонькой взмыла вверх.

— Водяная смерть, потроха Наваки, вас только не хватало! — от прилива чувств Сварог потянуло ругаться по-местному. — Шило вам под перья!

Три коротких, два длинных… Кто его знает, как справились Клади л Чу, где они сейчас. Оружейной пальбы нет, что непременно сопутствовало бы всеобщему переполоху, и на том спасибо…

Хрясь! В бронированные шторки вмазалась очередная крылатая дура. Ещё раз три коротких, два длинных…

А ведь прожектор пашет-то на электричестве! Весьма любопытно, господа хорошие. Чего ж мы про него не слышали? Вроде и покрутились на Атаре, и с умными людьми беседовали, и на распоследнем атарском чуде летали, а ни намёков, ни слова похожего, ни описания, ни упоминания в легендах-сказаниях, ни следочка электрического. Выходит, крепко Гидернийцы охраняли секрет. И вот вопрос: есть ли это потолок, в который Гидернийцы упёрлись в своём развитии, или до чего-нибудь ещё додумались? И не имеют ли все-таки гидернийскую подкладку разговоры об аппарате, способном открывать Тропу?

Но этот вопрос и все остальные, к нему прилегающие, — на потом, на потом. А сейчас — три коротких, два длинных…

Ну, где, где, сколько можно ждать?! Где ответные сигналы, где, что ещё лучше, лодки? Луч, повинуясь Сварогу, заметался по устью. Может, они пойдут какой-нибудь протокой? А из-за дыма ему не видно ответного сигнала с берега? Где вы, черти, так вас разэтак?!.

И это что ещё за хрень?

Над Атаром горела яркая зеленоватая звёздочка. Неподвижная, как огонёк маяка. Судя по всему, очень далёкая. И каким-то образом светящая сквозь плотную пелену дыма, пепла и пламени. Сварог недоуменно пожал плечами. Какая только ерунда не происходит…

Стоп, это что? Они? Они! А кто ж ещё-то…

Он раздвинул подзорную трубу, рукавом протёр окуляр, вскинул к глазу.

Сквозь дождь, одна за другой, растягиваясь цепочкой, из-за мыса в месте впадения реки Улак в Редернейский залив выбиралась флотилия вёсельных лодок. Вот именно такая картинка, что характерно, всегда рисовалась Сварогу, когда он слышал «Из-за острова на стрежень». Разве что обрамление нынче подкачало. Ни тебе волжских просторов, ни расписных челнов под ясным солнышком и звона свадебных чарок. Есть одна лишь молчаливая гребля сквозь завихрения дыма и пепла.

Гребли слаженно, сильно, рук не жалеючи, подгоняемые жаждой жизни и стоном погибающей земли за спиной. Наверное, на эти рыбацкие лодки можно ставить незамысловатый парус, но дул встречный ветер. и приходилось полагаться только на мускульную силу.

Годится. Нечего тут больше делать. Сварог вырубил прожектор. А то высунет какой-нибудь хмырь своё хайло в иллюминатор — бляха-муха, лодочная атака врагов гидернийской нации! То-се — и тревога. А броненосная громада гребцам и так видна: бортовые огни, свет в иллюминаторах. Увидят, в общем, если жить хочется….

Закинув трофейную подзорную трубу за спину, Сварог ещё раз посмотрел на загадочный огонёк и осторожно, чтоб не сверзиться с мокрых скоб, соскользнул по скоб-трапу на палубу. Так, теперь люки над жилой палубой… Вокруг, хвала Аллаху, ни души: попрятались за броню от греха. Или капитан всех загодя согнал вниз — чтоб панорама гибнущего материка боевой дух не снижала. Это хорошо. Это нам на руку… Держа шаур стволом вверх и пригибаясь, как под артобстрелом, наконец-таки чувствуя себя в родной стихии — это вам, ребятки, не на троне скучать, — он припустил к носу вдоль правого борта. Артобстрел не артобстрел, но гремело очень даже похоже: грозовые раскаты, гул сотрясаемого материка, удары волн о борт… да и птицы, которых тут чёртова пропасть, развели галдёж, будто хорёк в курятник забрался… Оскальзываясь на мокрой палубе, Сварог добежал до трапа, ведущего к рубке. Из-за ящика, в коем можно предположить наличие противопожарного песка, с одной стороны торчали одеревеневшая рука со скрюченными пальцами и ствол карабина, с другой — высовывалась нога в форменном ботинке. Ага, понятно: вахтенный матрос вахту сдал.

Сварог приблизительно мог себе представить, что произошло. Из темноты беззвучно возникла бегущая собака. Ну собака и собака, выловили какие-то раздолбаи из воды, пустили побегать по верхней палубе — или не уследили, и та удрала. Повода поднимать тревогу вахтенный уж точно не усмотрел. Может, забормотал нечто успокаивающе, вроде обычного «хороший пёсик»… Но вот к чему матрос оказался совершенно не готов, так это к стремительному, без рыка и прочих собачьих ритуалов, к не по-собачьи выверенному прыжку — чтоб сразу в горло, чтоб сразу насмерть…

Сварог поднял взгляд на скупо освещённую рубку. Человеческих фигур вблизи залитого дождём ветрового окна (то бишь иллюминатора) не маячило. Выходит, здесь порядок.

Интересно, рубка была заперта? Да уж конечно, не распахнута настежь, а дверную ручку пода поверни собачьей лапой. Наверняка Чу, поднимаясь по трапу, обернулась человеком. Открыла дверь и человеком вошла внутрь. Можно себе представить обалдение вахты, когда уверенно, как к себе домой, в святая святых эскадронного броненосца заходит женщина, коей вообще не место на корабле, и, не дав ни мига на осмысление, вдруг прыгает на тебя, в полёте превращаясь в нечто. Тот счастливчик, что стал первой жертвой, надо думать, даже не успел разобрать, что именно сшибло его с ног и клещами перекусило горло…

Броневые люки на носу Сварог обнаружил без труда. Военному человеку их назначение было понятно с первого взгляда: чтоб в случае аврала, не создавая заторов, морячки быстренько выкарабкались наверх.

Затягивая ворот последнего люка, Сварог услышал за спиной шлёпанье, скрежет и частое дыхание. Отпрянул в сторону, выхватывая шаур, обернулся.

Чуба! Тьфу ты, блин, напугала… Женщина-волк подкралась почти вплотную — умеет, однако. Он вытер мокрое лицо, улыбнулся… да так и застыл.

Чуба стояла неподвижно, на напружиненных лапах, буравя его полыхающими рубиновым светом глазами, и помимо воли и разума Сварогу сделалось как-то… в общем, как-то не по себе. Зашевелились в подкорке обломки суеверий, из глубин потянуло сквознячком мыслеобразов, смутных и размытых, с заплесневелым душком ветхости: треснувшие зеркала, свечи, кладбищенские кресты, бородатые старцы с книгами из человеческой кожи, полнолуние и волчий вой… Чего она смотрит-то? Облик бертольера, который Сварог так и не скинул, псине не понравился, что ли? Так ведь по запаху должна определить, что перед ней свои… И как прикажете вести себя с оборотнем, когда он… она… когда оно в ипостаси волка? Поговоритъ непоговоришь. Почесатъ за ухом, благодаря за службу? Сотворитъ, что-ли, из воздуха кусок сахара?.. Вдруг вспомнилосъ, что шаур-то — с безмерным запасом серебра…

Чуба-Ху сама разрешила сомнения и безотчётные тревоги Сварога: тявкнула глухо, резко повернуласъ и, шкрябнув когтями по палубе, мигом скрыласъ за завесой дождя. Будто и не было её.

А граф Гэйр, к своему стыду, испытал даже очень отчётливое облегчение. Черт те что… Он выпрямился, перевёл дух, огляделся. Никого. Чуба наверняка лишь прибегала показать, чти, мол, все нормально, капитан, все идёт по плану. Наверняка… А что, обежать верхнюю палубу по кругу — это для неё раз плюнуть… Если только волки умеют плеваться. Получается, все спокойно, а раз спокойно — Клади тоже справилась и сейчас должна находиться на левом борту, держать под контролем выходы на палубу…

Сварог заковыристо выругался, помотал головой, отгоняя неприятные и, главное, ненужные в этот момент воспоминания. Прибежала, посмотрела и убежала, делов-то…

Итак, верхняя палуба в наших руках. Но особых причин обольщаться нет. Первая часть их плана, рассчитанная на внезапность, на смятение в рядах противника, на спонтанные и оттого непродуманные вражеские действия, исполнилась, однако совершенно неизвестно — самая лёгкая или самая трудная.

Сварог, крадучись, спустился на палубу ниже и скользнул к штормтрапу, тому самому, по которому сто лет назад взошёл на борт броненосца в образе адмирала Вазара. Посмотрел вниз — и аж присвистнул. На представительной гребной регате этим парням светила бы золотая медаль. Страх смерти, господа, — вот лучший стимул для гребца…

Тоурантские лодочки, отсюда — размером со спичку, не больше, уже тёрлись бортами о бронированный корпус «Адмирала Фраста». На нижнюю площадку штормтрапа запрыгнула фигурка, легко узнаваемая и в сумерках, и в дождь. Человек, несмотря на внушительную комплекцию, одолевал узкий трап проворно, по-молодецки юрко, будто торопился на винное угощение или в объятия к юной распутнице.

Сварог шагнул было навстречу — и вдруг шарахнулся в сторону, в тень. Водяная смерть и кальмара в печень! Личину бертольера-то он ведь так и не скинул! Как нацепил, так в ней и расхаживает. Недолго и пулю схлопотать от неосведомлённого человека, а лишний шум нам ни к чему…

Заклинанием он быстро освободился от чужой видимости, и отставного суб-генерала у верхней балясины штормтрапа встретил уже несомненный граф Гэйр, мастер Сварог.

— Обстановка? — кратко и без приветствия осведомился запыхавшийся Пэвер.

— По плану.

Суб-генерал кивнул, перегнулся через фальшборт и помахал рукой. Потом вновь повернулся к Сварогу:

— Все живы?

— Все. Олес ранен.

— Я вижу, у вас тоже…

— Царапины.

Суб-генерал облегчённо перевёл дух и позволил себе слегка расслабиться. Даже улыбнулся грустно:

— Ну, капитан, я вам доложу: лучше самому голыми руками рубиться с сотней вооружённых до зубов головорезов, чем в отдалении ждать приговора, — рукавом прожжённого в нескольких местах френча Пэвер вытер пот, в изобилии стекавший по лицу вперемешку с дождевыми каплями. Лицо боевой раскраской покрывали подтёки копоти, ёжик на голове сейчас напоминал шерсть помойной кошки.

— Ну, возможность порезвиться в схватке с головорезами я вам предоставлю, слово дворянина… — серьёзно сказал Сварог.

— Согласен. Но до того мне нужно избавиться от сухости в горле. Если я сейчас не приму внутрь бокальчик-другой, то за себя не отвечаю…

— Где наш милейший Рошаль?

— На лодках. Поднимается. По штормтрапу споро потянулась бесшумная цепочка.

— Как там?

Пэвер судорожно, как-то затравленно вздохнул и сказал очень тихо:

— Земля трясётся — стоять невозможно, — голос его сливался с шорохом дождя. — Ветер с гор раскалённый, как из топки. Пожары… нет, пожар, один, всего лишь один пожар, мастер капитан, он накатывается, он уже рядом… Даже я начал шептать молитвы Пресветлому. А представляю, каково тем, кто остался в городах… Впрочем, городов, наверное, уже нет…

Один за другим на палубе появлялись тоурантские «десантники», беззвучно распределялись вдоль фальшборта и застывали в ожидании приказов под проливным дождём. Сварогу их лица, в общем-то, понравились: собранные, решительные… лица людей, готовых рвать врага зубами. Никто из них пока не проронил ни звука. Дисциплинка на высоте, молодцы…

Логика отбора очевидна: старых и немощных среди первого эшелона тоурантцев не было, только молодые, крепкие мужики, примерно столько же — молодых, крепких женщин, столько же — подростков никак не младше двенадцати. Женщины и дети тоже при оружии, держат его умело и занимают места в одном ряду с мужчинами. И дети выбраны не иначе по одному от фамилии. Логично, мысленно согласился Сварог. Генофонд Тоуранта, по крайней мере, имеет шанс на сохранение…

— Арсенал, — негромко доложил Пэвер, — два автомата, один исправный мушкет, два пистоля, семь арбалетов, полтора десятка луков, из, холодного оружия в основном кинжалы и охотничьи ножи. Все остальное оружие пошло на дно, вместе с кораблями…

— Плюс один карабин вахтенного, что лежит за ящиком по правому борту. По левому борту тоже что-то да отыщется, у баронетты надо спросить.

Сварог перегнулся через фальшборт. Лодки, одна за другой деловито и без сутолоки высадив боевые отряды на штормтрап, быстро разворачивались и брали курс обратно на берег: на всех спасшихся пассажиров разгромленного флота лодок не хватало. Остальным предстоит заплыв во вторую очередь, и в третью, и в четвёртую… Пока берег не накроет огнём.

— Бойцы разбиты на взводы. Один род — один взвод, — пояснил Пэвер. — И командовать проще, глава рода — взводный. А мальцы будут вестовыми. Надо же держать связь с командованием и между взводами… — и добавил: — Рошаль придумал. А ведь понимает, стервец…

— Кто у них главный?

— Дож на берегу остался, будет уходить последним, когда всех перевезут… Старик — а силища о-го-го, ни в какую… Так что самого главного у нас пока…

— И сколько их всего? — перебил Сварог: люди по трапу все поднимались и поднимались.

Пэвер на секунду запнулся, посмотрел на Сварога почти беспомощно.

— Примерно тысячи четыре, мастер капитан…

Сварог вцепился в поручень фальшборта так, что хрустнули костяшки. Этого он не ожидал. Сотен пять-шесть — ещё куда ни шло, но — четыре тысячи, мать твою! На корабль с экипажем в триста душ! А запасы провианта, а дети, лекарства, жилые отсеки, топливо?..

— Не потонем, а?..

— Ерунда, — Сварог мотнул головой, изо всех сил стараясь выглядеть уверенным и в завтрашнем дне, и в послезавтрашнем. И вообще в светлом будущем. — Да на такую громадину и десять тысяч влезет…

Он вдруг почувствовал беспричинную злость и до хруста сжал зубы. Нет, врёшь, всех возьмём и всех довезём как миленьких, никто, бляха-муха, не уйдёт обиженным…

Когда дождь прекратился — столь же неожиданно, как и начался, — и вновь повалил густой пепел, на борт «Адмирала» поднялся последний из прибывших в первом эшелоне: Гор Рошаль собственной персоной. Он ступил на мокрую палубу достойно и гордо, будто с докладом в кабинет к князю Саутару, окинул собравшихся презрительным взглядом и, запахнув полы истерзанного плаща, замер в сторонке. Ожидал, должно быть, пока мастер Сварог соизволит обратить на него особое внимание. Держался сей профессионал контрразведки великолепно, надо признать, — вот только, увы, лицо несколько подводило бесстрастного охранителя короны не существующего отныне княжества Гаэдаро. Лицо Рошаля было серым, с красными пятнами на скулах, со сжатыми в белую нитку губами…

Пэвер тем временем подманил к себе высокого жилистого тоурантца с отломанной на треть шпагой, просунутой за пояс:

— Рорис, собери взводных вон у той будки.

— Это надстройкой называется, — поправил Сварог.

— Да какая разница…

— Женщина и собака? — спросил названный Рорисом.

— Так точно, — кивнул Пэвер. — Сыну скажи, чтобы слушался этого человека.

— Граф Гэйр? — Рорис повернулся к Сварогу.

— Он самый, — поклонился король трети Талара. Рорис осмотрел Сварога с головы до ног и проговорил монотонно:

— Вы спасли жизнь нашим жёнам и детям. Понятия не имею, кто вы и зачем помогаете несчастному домену Клаустон, но вы должны знать: отныне наши тела и души в ваших руках, мастер Гэйр. Можете распоряжаться ими по своему усмотрению.

И он, на секунду приложив руки к левой стороне груди, вытянул раскрытые ладони в сторону Сварога. Не иначе клаустонский жест благодарности.

— Его сын поставлен командовать над детьми… — сказал Пэвер, когда Рорис отошёл. — Ну, мастер Сварог, пора.

— Ну, мастер генерал, глядишь, ещё покалякаем когда-нибудь.

— По заранее разработанному? Или последуют новые вводные в диспозицию и тактическую схему?

— По заранее разработанному. Без шума и пыли…

— Как говорили в шестом гвардейском полку имени короля Макария — или лопнем, или наедимся.

— Как говорили у нас — или грудь в крестах, или голова в кустах…

Пэвер — наплевать на испачканный и прожжённый френч, на загвазданные сапоги и лицо в копоти — сейчас смотрелся действительным, а не отставным генералом, он казался стройнее, шире в плечах, серьёзнее, что ли, глаза кипели азартом предстоящего боя… В общем, Пэвер тоже был на своём месте.

Разношёрстное войско народных тоурантских мстителей пришло в слаженное движение. Суб-генерала, шлёпая по лужам, сразу обступили, видимо, те самые предводители родов, они же — комвзводов.

Подошёл Гор Рошаль и с места в карьер спросил о своём, насущном:

— Пленные есть?

Он сутулился больше обычного, под глазами набухли чёрные круги. Да уж, подкосили силы главного чекиста княжества Гаэдаро испытания последних дней, укатали сивку крутые горки.

— Пленные офицеры в адмиральском салоне — знаете, что это такое? Их Олес стережёт…

— Этот балбес вряд ли чего-нибудь добьётся, — с неожиданной страстностью перебил Сварога охранитель Рошаль.

Даже приход апокалипсиса не уменьшил давнюю, дипломатично выражаясь, напряжённость в отношениях между молодым князем и ближайшим помощником старого князя. Не утихали былые гаэдарские страсти, хотя само княжество наверняка уже исчезло с поверхности Атара, исчезло вместе с городом Митрак, замком Саутаров, вместе со слепцами, пикейными жилетами и брошенными на произвол судьбы обывателями. Такие дела…

А эти если и помирятся, то уже на Граматаре, не раньше. Эх, где ты, Граматар…

— А что, мастер охранитель короны, — участливо спросил Сварог, — вы морской болезни, часом, не подвержены?

Рошаль, должно быть, вспомнил дирижабль и надменно поджал губы.

— Не смешно, мастер Сварог. Смотрите, как бы сами не захворали… Я так понимаю, что в морском ремесле вы разбираетесь не лучше моего, а?

— Отнюдь. Капитанствовал я, помнится, на одном корабле… — Он не стал вдаваться в подробности, что кораблик тот был речной, а командовала им, по большому счёту, одна славная боцманша, и примирительно заметил: — Не обижайтесь, Гор, шучу…

— Плевал я на ваши шутки, — резко оборвал его Рошаль. — Я серьёзно спрашиваю, мастер капитан, вы с морским делом знакомы?

— Ну, постольку поскольку…

— Так я и думал. — Рошаль хмуро прищурился в темноту. — Что такое ватерлиния, вам известно?

— Допустим… — Сварог напрягся. — И?

— Эта посудина собирается совершить рейс через полпланеты. Значит, углём должна быть забита в такой перегруз, что сидеть в воде будет по самую палубу.

Сварог секунду подумал, потом опять перегнулся через фальшборт.

Рошаль был абсолютно прав. Борта броненосца были покатыми, отчего корабль издалека напоминал утюг, и отсюда Сварог прекрасно разглядел тёмную полосу краски, которую лизали свинцовые волны вдоль всего корпуса «Адмирала». Ватерлиния. Торчащая из воды кайма на три. Значит, нагружен кораблик едва-едва, ну никак не на океанский марш-бросок.

— И что получается? — с толикой растерянности спросил он. — Мы сели не на тот пароход?

Рошаль передёрнул плечами.

— Обратно играть все равно нет никакого смысла. Продолжаем. А я бы хотел побеседовать с пленными, может, что и удастся выведать…

— С пленными после разберёмся, когда лоханку целиком захватим…Мне вот что пришло в голову. На лодчонках оставшихся тоурантцев быстро не вывезешь. Катера. На борту два катера. Мы с вами спустим их на воду, отправим на берег кого-нибудь из тоурантцев — какая-никакая, а подмога Вперёд, мастер Рошаль.

Гор Рошаль поморщился: какие-то мечущиеся на берегу тоурантцы его, понятное дело, не волновали. Не терпелось заняться пленными: и для дела важнее, и по его прямой специальности. Однако возражать Сварогу он не стал.

Они уже подошли к подвешенному за бортом катеру, накрытому какой-то плотной непромокаемой тканью, уже взялись за тросы, а пустые лодки, остервенело загребающие вёслами воду залива, прошли уже полпути до берега, когда…

Наверное, это можно было красиво сравнить с закатом. С закатом, скатывающимся с гор, с быстро разбухающим закатом, с закатом, устремившимся в море. Да вот только никакой это был не закат.

За спиной Сварога раздался единый многоголосый вздох — тоурантцы тоже увидели это. Он рывком раскрыл подзорную трубу, направил на берег…

На берег хлынула лава. Хлынула по всей береговой полосе. Деревья не успевали вспыхивать, их корни сгорали мгновенно, они валились в кипящую массу и становились её переливающейся белым и красным, булькающей частью. Тёмная прибрежная полоса озарилась ровным неярким светом, будто заработала гигантская подсветка театральной рампы. И в этом свете по пляжу люди бежали прочь от жидкого огня, бросались в воду, плыли. Но лава стекала в залив, и тот закипал. Вода взбурлила пузырями, её вмиг накрыло густое облако пара — и из этого облака не выплыл ни один человек… И над всем этим спокойно светила зелёная проклятая звёздочка.

Лишь две лодки вновь повернули к кораблю. Прочие, слепо уповая на невозможное чудо, курс не меняли, гребли, рвались в пар. А пар продвигался к ним навстречу. И вместе с порывом горячего сухого ветра до корабля докатилось отдалённое шипение, будто из разорванного пневмопровода…

Доменна Клаустон более не существовало. Как не существовало всего сюзерената Тоурант. Да и всего Атара…

— Вот и конец. Быстро. Не успеем, — раздельно и бесстрастно, словно методично посылал пулю за пулей в чей-то затылок, проговорил Рошаль.

— Одно радует, — мрачно сказал Сварог, отпуская трос ставшего бесполезным катера, — что раньше смерти не помрём.

Глава четвёртая

«Корабли без парусов — нонсенс!»[6]

…В общем, и второй тайм был сыгран с не менее разгромным счётом, а в запасе у них ещё оставалось время. Сколько неизвестно, волнение на море усилилось, «Адмирала» раскачивало, как щепу, однако и только: с тревогой ожидаемых Сварогом цунами и исполинских водоворотов пока не наблюдалось. Даже удивительно, тьфу-тьфу-тьфу… Успевший взойти на корабль тоурантский десант, человек сто, взял под контроль всю верхнюю палубу и выходы на неё.

План корабля — вид сверху, вид сбоку и в продольном разрезе — особо старательно искать не пришлось: тот висел над столом в адмиральском салоне, прикрытый плотной занавесочкой. Занавесочку сорвали, план вынесли наружу и расстелили прямиком на металлической палубе, борясь с ветром, стремящимся вырвать бумагу из рук и унести в темноту. Десять невыносимо долго тянущихся минут ушло на отработку деталей операции; суб-генерал, даром что сухопутная крыса, мигом разобрался в паутине коридоров, трапов и внутренних помещений броненосца и теперь на скорую руку распределял основные направления удара между отрядами тоурантцев. Олес, перепоручив стеречь пленных вновь прибывшим, с перевязанным бедром стоял рядом и давал неожиданно дельные советы по тактике боя в ограниченном пространстве. Ну да, ну да, редкий наследник трона не интересуется военным делом…

Феерическая это была картина, надо заметить, не хуже, чем плюмажи на фоне главного калибра. На пустынной палубе, как снегом заваленной серым невесомым пеплом, почти в полной темноте, изредка прорежаемой сполохами со стороны издыхающего континента, тесной толпой стояли хмурые небритые мужики плечом к плечу со своими боевыми подругами и внимали отрывистым репликам отставного генерала. Ни дать ни взять — повстанцы Фиделя перед решительным боем, блин. Хотя женщина на корабле — это, конечно, не дело, но тут уж ничего не попишешь…

Сварог несколько секунд полюбовался на повстанцев, ободряюще подмигнул стоящей среди них Клади и поспешил в ходовую рубку. Как ни хотелось десантному майору самому принять непосредственное участие в зачистке — а ведь способности ларов, заметим без, ложной скромности, стоят целого отряда захватчиков, — но у бравого командира есть и другие немаловажные дела… А эти справятся. Должны справиться. Волна народного гнева, как нас учит история — это вам, господа хорошие, не хухры-мухры. Особенно если этот самый народ только что стал свидетелем массовой гибели четырех тысяч человек — своих друзей, родителей и детей. Особенно если в их гибели виноват экипаж «Адмирала».

Итак, Рошаль остался в адмиральском салоне, чтобы вплотную заняться пленными, Пэвер и раненый Олес с палубы руководят операцией, Чуба в ипостаси волка-разведчика крадётся по внутренним помещениям и отсекам, в авангарде боевых отрядов, высматривая, вынюхивая и по возможности бесшумно устраняя опасность, следом Клади под прикрытием вооружённых тоуранцев посылает направо и налево мыслеимпульсы о том, что, мол, все хорошо, мы свои, нас бояться не надо, поэтому грабли кверху и лицом к стене… Никого не забыли? Вроде никого. Что ж, цели поставлены, задачи определены. За работу, товарищи.

А командир пока займётся своим делом.

В рубке, освещённой вездесущими «китайскими» фонариками, было тихо и было уже прибрано — по распоряжению сына дожа двое расторопных мальчишек выволокли трупы вахтенных на палубу, присыпали лужицы крови пеплом и теперь с обожанием смотрели на Сварога, ожидая дальнейших приказаний. (Покойников, судя по всему, они не боялись ни капли. И не того навидались, судя по всему, в последние дни перед наступлением Тьмы…) Он мельком огляделся. Штурвал, на переборках — какие-то приборы, напоминающие барометры, циферблаты в медных, украшенных завитушками корпусах, штурманский стол с рулонами карт, уже знакомый Сварогу компас, стрелки, деления, непонятные пояснительные надписи… Лады, будем разбираться.

Стряхнув с плеч проклятущий пепел и мимолётно потрепав гаврошей по головам, Сварог шагнул к скромно застывшему в уголке матросику в робе. Матросик был бледен — не иначе устал, бедолага, стоять навытяжку с закинутыми на затылок руками. Но ничего, к своему величайшему сожалению, поделать с этим не мог: ему в грудь внимательно и недвусмысленно смотрело дуло внушительного пистоля. Пистоль держала обеими руками хрупкая симпатичная девчонка лет пятнадцати в изодранных бриджах, и в её взгляде даже близорукий запросто прочитал бы, что она, в случае чего, нажмёт на курок без малейших колебаний и раздумий. Ну а про то, что пистоль не заряжён, матросику, увы, знать не полагалось.

Сварог встал перед гидерийцем и неторопливо, смакуя, оглядел с головы до ног — напустив на себя брезгливый вид отца-командира, распекающего доставленного пред его ясны очи прямиком из комендатуры похмельного солдата. Спросил кратко:

— Рулевой?

Матросик часто закивал. Не нужно быть психологом, чтобы понять: у бедняги до сих пор перед глазами стоит стремительная клыкастая смерть, вихрем промчавшаяся по рубке… Молодец Чуба. Быстро поняла, что рулевого трогать не надо. И наверняка, для пущего эффекта вновь оборотясь женщиной, ещё и дружески посоветовала рулевому рубку не покидать, ждать дальнейших распоряжений — иначе матросик давно бы уже сиганул за борт с перепугу…

— Имя?

— Старший матрос Д-дикс. мастер капитан… Поняв, что теперь и без неё разберутся, соплюшка тихонько отошла к ребятам. А Сварог хищно улыбнулся. С офицером было бы разговаривать не в пример тяжелее.

— Правильно мыслишь, рулевой Дикс. Отныне я — твой капитан. Времени на разговоры у нас мало, так что я буду краток. Объясняю. «Адмирал Фраст» захвачен ударной группой Антигидернийской коалицией «Руки прочь от Граматара». Шторм-капитан Ксэнг мёртв, высшие офицеры мертвы, личный состав броненосца перешёл на мою сторону, те, кто не перешёл, — опять же мертвы. Кораблём отныне командую я: шторм-капитан Сварог. Это ясно? Лихорадочные кивки. Сварог продолжал отрывисто и напористо, развивая наступление и не давая пленнику ни секунды передышки:

— Опусти руки, рулевой. Вот так. Дальше. Скрывать не стану: среди трех тысяч моих бойцов, что сейчас находятся на борту «Адмирала», есть колдуны, маги и представители нечистой силы — с последними ты уже имел удовольствие познакомиться. Есть и люди, великолепно разбирающиеся в морском деле. Однако. На то, чтобы изучить управление гидернийским кораблём досконально, потребуется время. А времени, как я уже говорил, мало. Сам видишь, что на берегу творится. А пленных мы не берём, вот такое вот несчастье. Стало быть, рулевой Дикс, у тебя есть два пути: или отказаться выполнять мои приказы и шагнуть за борт — или…

Броненосец резко осел на левый борт, распахнулась дверь на палубу, и внутрь ворвался холодный мокрый ветер. Откуда-то снизу донёсся гулкий удар, в иллюминаторы шваркнули злые брызги. «Адмирал» приподняло, потом бросило вниз — аж дыхание перехватило, и чтобы удержаться на ногах, Сварог уцепился за одну из предусмотрительно укреплённых вдоль переборки скоб. С чёрных небес сорвалась толстенная изломанная молния, с оглушительным шипом вонзилась в море совсем рядом с кораблём, и в ослепительно белой вспышке из-под днища «Адмирала» выкатилась, понеслась к берегу, на глазах вздымая увенчанный белой пеной горб, исполинская волна. Что произошло с волной там, на берегу, видно уже не было… Зато было слышно: громовой удар, больно врезавший по барабанным перепонкам, возвестил, что она благополучно встретилась с наползающей на берег лавой, и теперь в небо рванулся очередной фонтан раскалённого пара…

Детишки-тоуранцы прилипли к иллюминаторам. Да уж, такое зрелище увидишь не каждый день. Будет что потом рассказать друзьям-приятелям…

— …или подчиниться моим приказам, — по возможности невозмутимо закончил Сварог. — И решать тебе советую побыстрее.

В глазах матросика, тоже увидевшего волну в иллюминатор, вдруг загорелся неподдельный ужас. Сварог напрягся: повода паниковать ещё больше он пока не углядел — куда дальше-то пужаться после того, что творится на берегу, и после знакомства с женщиной-волком…

— Что ещё такое?!

Дике хлюпнул носом и прошептал:

— Корабль… корабль стоит лагом…

— Отставить сопли! — рявкнул Сварог и пинком нога захлопнул дверь. — Отвечать как положено! Чем стоит корабль?

— Лагом, бортом к волне… — затараторил рулевой. — Волна может опрокинуть…

Сварог нахмурился. Этого он не знал, запоминайте, ваше величество… Но пока надо узнать другое, более важное.

— Как осуществляется общекорабельная связь?

— Что?.. — Парнишка начал отчётливо дрожать всем телом и вроде бы даже сделался меньше ростом.

— Наваково семя тебе в глотку, как приказы до отсеков доходят?!

— А… Так это… Вестовые передают, боцман командует…

Сварог мысленно вздохнул с облегчением. Значит, при всей своей технической продвинутости Гидернийцы до проволочного телефона пока не додумались. И вряд ли вестовые сейчас бегают по кораблю, докладывая, что имеет место быть нападение. А до беспроволочной дальней связи гидернийские очкарики недотумкали и подавно — иначе Клади бы сказала, её передатчик был жутко секретной моделью, штучная работа, да и сам Сварог не углядел на борту броненосца ничего, что напоминало бы антенну. Значит, связи с конвоем у «Адмирала» нет. И на том спасибо. Хорошо бы ещё спросить, есть ли на борту система самоуничтожения в случае захвата броненосца неприятелем, да откуда ж простому матросу такие тонкости знать-то…

Дверь распахнулась вторично — но на этот раз её открыла не стихия, а человек. На пороге нарисовался очередной гаврош из тоурантских, взъерошенный и мокрый, как цыплёнок: ошмётки волны, надо понимать, задели его краешком. Он с восторгом огляделся — надо же, настоящий, боевой гидернийский корабль, вот повезло-то! — и фыркнув, чтобы сдуть со лба налипшую чёлку, звонко доложил:

— Мастер капитан, мастер Пэвер передаёт, что вторая палуба, мортиры и средние пушки, арсенал и эта… крюйт-камера освобождены!!!

— Молодец!!! — в тон ему гаркнул Сварог. — Можете идти, боец! — и добавил поспокойнее: — И это, слышишь, передай своим, чтоб пока носа на палубу не высовывали. Ещё смоет за борт кого-нибудь…

— Есть!!!

Хлопчик исчез, и Сварог вновь повернулся к матросику, развёл руки:

— Вот так-то, рулевой Дикс. Продолжаем. А машинное отделение? Туда тоже вестовые приказы передают?

— Н-нет… Вон — голосоотвод…

Сварог обернулся. Неподалёку от огромного, в половину человеческого роста штурвала с бронзовыми рукоятями из палубы торчал частокол изогнутых коброй металлических трубок, увенчанных воронками. Ага. Ну это мы понимаем, это мы в кино видели — да и на незабвенной «Принцессе» одна из таких фиговин была. В одну командуешь «полный вперёд» — и в машинном отделении все дружно бросаются выполнять приказ… А в другую кричишь: «Пива в рубку капитану, быстро!!!» — и нате, пожалуйста. Голосоотвод, значица. Запомним.

Дальше пошло проще. Кто командует машинному отделению? Вахтенный офицер. Есть ли какое-нибудь кодовое слово для приказа? Нет. В глаза смотреть!!! Правда нет, мастер шторм-капитан. Броненосец стоит на якоре? Тоже нет — под парами, в любой момент готов отходить. И когда Ксэнг собирался отходить? Да вот уже — лавина разрушений совсем близко, уже докатится до берега, вода вскипит, океан обрушится в образовавшуюся воронку, и тогда выйти в океан будет невозможно, давно пора…

— Что ж, на первый раз достаточно, — перевёл дух Сварог. Матросик не врал, все так и было на самом деле, — Поздравляю, бертольер Дикс. Вы зачислены в личный состав броненосца. Встать к штурвалу.

На негнущихся ногах, совершенно обалдевший от всего происходящего, матросик двинулся на своё место. Сварог встал рядом, посмотрел в загаженный лобовой иллюминатор. Мысленно перекрестился, наклонился к переговорной трубе. Рявкнул в полную силу лёгких:

— Машина, по-олный вперёд!!!

В ответ из трубы донеслось гулкое и напрочь неразборчивое «бу-бу-бу», долженствующее, как очень надеялся Сварог, означать «будет исполнено». Вряд ли там, в машинном отделении, различали офицеров по голосам — шум от паровых котлов стоит нешуточный, да и труба искажает голос так, что и родная мама не узнала бы…

— Ну давай, что ли, разворачивай корабль, чтоб не опрокинуло, — приказал Сварог.

— Какой курс, мастер капитан? — напряжённо спросил рулевой, привычно кладя ладони на рукояти штурвала.

Мастер капитан малость подумал, потом, ничтоже сумняшеся, ткнул пальцем в правый иллюминатор — в противоположенную от берега сторону.

— В том направлении мели, рифы и прочие неожиданности имеются?

— Никак нет.

— Значит, вот туда и рули. Главное — подальше от Атара.

— Принято подальше от Атара. — Оказавшись на родном посту, Дикс немного успокоился, даже стал собранным и внимательным.

Сварог похлопал его по плечу, на всякий случай отвернул воронку переговорной трубы в сторону и повернулся к детишкам. Сказал громко, чтоб и рулевой ни слова не пропустил:

— Глаз с него не спускать. Если шевельнётся — стреляйте. Понятно?

— Так точно! — очень серьёзно ответила девчонка и подняла пистоль.

— Мастер шторм-капитан… — не глядя на него, подал голос рулевой, лихо крутя колесо штурвала.

— Что ещё?

— Согласно Кодексу, о факте отхода корабля положено извещать двумя короткими ревунами…

— Н-да?..

Дикс вроде бы говорил правду. И вроде бы никаких шалостей, типа на полном ходу направить броненосец на берег, совершать не собирался.

— Ну, положено — значит, положено. Дуди.

Матросик, пардон, уже бертольер поднял руку и дважды потянул за проволочную петлю, торчашую из переборки. Ночь прорезали два отрывистых вопля корабельного ревуна: «Уиау-у-у!.. Уиау-у-у!..»

— Молоток. Если не подведёшь — скоро в люди выбьешься.

Так, ещё одно дело сделали. Оставалось ещё, конечно, навигационное оборудование, но с этим можно и попозже разобраться, когда (и если) отойдём на безопасное расстояние.

Палуба встретила Сварога пронизывающим ветром, темнотой и летящим в лицо вездесущим пеплом. Качка все усиливалась, на скрытом в клубящейся мгле Атаре продолжало громыхать, но уже приглушеннее. То-то ещё будет… А как поживает наша зелёная звезда над Атаром? Звезда никуда не делась, горела себе спокойно и ровно. Отчего-то вызывая у Сварога чувство тревоги. Словно это огонёк лазерного прицела, и ищет он именно его, Сварога… Он задействовал «кошачий глаз» и быстро огляделся. Адмиральский салон, кажется, там, туда вели раненого кронг-адмирала Вазара. Хватаясь за что попало, чтобы не упасть, он двинулся по ходящей ходуном палубе к кормовым надстройкам, темнеющим в отдалении — и нос к носу столкнулся с давешним парнишкой-вестовым.

— Мастер Сварог, мастер Пэвер докладывает, что освобождены жилая палуба, кубрик и…

Не сбавляя шага, Сварог уцапал пацана за шиворот и поволок за собой. Рыкнул, даже не играя раздражение:

— Я тебе говорил, сопля неразумная, чтоб вы на палубу не высовывались?!

— Так ведь я это, мастер капитан…

— А ну марш вниз!!!

Парнишка испуганно охнул, юркнул в сторону и нырнул в распахнутый люк, за которым угадывался ведущий в недра броненосца узкий трап. Сварог выругался сквозь зубы. Дети, етить их. Глаз да глаз… Он с натугой открыл броневой люк и нырнул в упоительно сухой и тёплый колодец. По скоб-трапу спустился на палубу ниже. Движения броненосца не ощущалось, но Сварог на сей предмет беспокоился не особо; пока неповоротливая махина развернётся, пока наберёт ход…

Гор Рошаль, можно сказать, уже заканчивал. По-хозяйски расположившись за поставленным на место столом и постукивая пальцем по столешнице в такт словам, он негромко, скучным голосом вещал:

— …И шестое. Самое последнее и самое простое. Деваться-то вам некуда. Вы сдались в плен — в отличие, кстати, от своего шторм-капитана, не струсившего покончить с собой, вы вверили свою бесценную жизнь милости победителя, стало быть — вы изменили присяге. Вы — предатель, друг мой. Изменник. Думаете, если вам удастся чудом добраться до своих, кто-нибудь поверит сказке про горстку разбойников, захвативших броненосец? Про их главного предводителя, как две капли воды похожего на адмирала Вазара? Про женщину-волка и про то, наконец, что вы сами, собственноручно, доставили их на борт? В последнее, впрочем, поверят охотно. И если вас не расстреляют на месте, то остаток дней вы проведёте в смирительной рубашке, тут и думать нечего… Мы же с вами оба профессионалы и оба прекрасно понимаем, что вы проиграли. Так найдите в себе мужество признать поражение… А вот, кстати, и главный предводитель шайки разбойников…

Гор Рошаль резво вскочил на ноги, бросил руки по швам и приветствовал вошедшего Сварога чётким поклоном и громким докладом:

— Мастер шторм-капитан, продолжаю работу на вверенном мне участке!!!

Субординацию демонстрирует, шельмец. Это правильно.

— Продолжайте, грам-капитан, — снисходительно махнул ладошкой Сварог. Привалился спиной к переборке. Немного рисуясь, достал из воздуха сигарету, прикурил от пальца. И, прищурившись, посмотрел на стоящего перед ними человека в форме высшего офицера гидернийского флота. Посмотрел без гнева и презрения. Как экспериментатор смотрит на препарированную мышь. Подыграл, иными словами, «грам-капитану» Рошалю.

В адмиральском салоне тоже успели навести порядок: трупы высших офицеров, равно как и офицеры пленённые, исчезли, следы недавнего побоища были кое-как заметены, теперь у двери остались неподвижно стоять только две пожилые женщины-тоурантки с карабинами наперевес. Караул, надо понимать.

— Где остальные? — спросил Сварог.

— Пленные заперты в кубрике, мастер шторм-капитан, и находятся под охраной. До вашего особого распоряжения. Все, кроме этого, с которым я разговор не закончил… Пока не закончил.

— А вам это надо? — поинтересовался Сварог, с ленцой разглядывая струйку сизого дыма от сигареты. — Может, лучше сразу за борт? Чего время-то терять…

Рошаль равнодушно пожал плечами.

— Можно, конечно, и за борт. Просто хотелось было бы поговорить по душам, узнать что-нибудь интересненькое. Он же парень насквозь непростой, коллега мой, можно сказать. Мало ли секретиков у секретной службы. А вдруг да встретимся с гидернийскими кораблями?..

— Сомнительно. Колдун Гудвин, великий и ужасный, сообщил, что операция по захвату на других посудинах проходит успешно, к рассвету весь флот должен быть нашим.

— Тогда, пожалуй, лучше за борт, — вздохнул старший охранитель. — А что у вас?

— Порядок. — Они обменивались репликами вяло и небрежно, словно находились на загородной прогулке и никого рядом не было. — Мы уже движемся. В открытый океан, прочь отсюда. Слышите?

Действительно, палуба под ногами едва заметно вибрировала. Пленный, только сейчас поняв, что эта дрожь означает, наконец-таки вскинул голову. Теперь-то он начинал верить спектаклю, который разыгрывали перед ним двое захватчиков. Лицо его было мокрым от пота — холодного, даже на расстоянии чувствовалось. Сварог, будто только сейчас заметив присутствие ещё кого-то в салоне, повернулся к нему и вполне дружелюбно спросил:

— Курить хотите, мастер Рабан?

Гидерниец чем-то неуловимым напоминал старшего охранителя: такой же худощавый, с бледным лицом и водянистыми глазами — в другое время наверняка цепкими и внимательными. Ну да, они ж коллеги…

— У вас все равно ничего не получится, — глядя куда-то поверх Свароговой головы, гордо пообещал он равнодушным голосом. Настолько, впрочем, равнодушным для сложившегося положения, что даже неискушённому в психологии постороннему слушателю, буде таковой оказался б в адмиральском салоне, стало бы ясно: Рабан уже сломался. Ещё чуть надавить — и он примется либо унизительно брызгать слюной и сыпать проклятиями в том смысле, что врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», либо ползать перед Сварогом на брюхе, со слезами вымаливая пощаду. Что, в общем-то, унизительно не меньше…

— Фу, как примитивно, — поморщился Сварог. — Ещё скажите, что мы все будем болтаться на реях, когда гидернийский флот догонит нас и отомстит… Вы же сами прекрасно понимаете, голуба, что уже получилось. Ещё немного, ещё, как говорится, чуть-чуть — и корабль будет полностью под моим контролем. Так что ситуация складывается насквозь прозаическая, недвусмысленная и не в вашу пользу. Я — победитель, вы — военнопленный. И, как победитель, я волен поступить с вами так, как мне заблагорассудится… А благорассудится мне, уважаемый, с вами почему-то не церемониться, — помолчав, раздумчиво продолжал Сварог, покачиваясь на задних ножках в креслице. — Вы мне и не нужны. С управлением корабля мои люди справятся, да и ваши помогут — те, кто понимает, что жизнь даётся человеку лишь раз и прожить её нужно… Но если грам-капитану Рошалю вы зачем-то понадобились, то пусть он и решает.

— Кто… — Раган невольно пустил петуха. Кашлянул и повторил хрипло: — Кто вы такие?

— Объединённая Антигидернийская коалиция, — учтиво ответил Сварог. — Слыхали о такой? Вот и я думаю, что нет. Поэтому выбор у вас…

Он осёкся, враз подобравшись, как перед броском, — в душе пронзительно заголосило чувство опасности. Непонятно откуда исходящей.

Палуба вновь ушла из-под ног — но на этот раз в сопровождении надрывного воя, как от авиабомбы. Полное создавалось впечатление, что по кораблю влепили из миномёта. Сварог быстро переглянулся с Рошалем — тот ничего не понимал. Рабан, что характерно, понимал ещё меньше, по лицу было видно.

Опять вой, очередной удар, на палубе кто-то пронзительно закричал… Сварог опрометью бросился наверх. Едва не упал, когда «Адмирал» содрогнулся в третий раз, грубо оттолкнул кого-то из тоурантцев, попавшегося на пути, взвинтил себя по винтовому трапу и, распахнув люк, выкарабкался наружу, на палубу — аккурат в тот момент, когда на корабль обрушился очередной удар.

Большущий сгусток не пойми чего, похожий на плевок великана, но светящийся нутряным зелёным светом, стремительно, с надсадным свистом прилетел откуда-то из темноты, вмазался в корму, вспыхнул ослепительно — и погас, исчез. Удар швырнул Сварога к фальшборту, с клацаньем захлопнулся люк. За этим плевком последовал ещё один, и ещё, и ещё…

Стреляли прицельно, кучно и часто. Вдогон набирающему ход броненосцу. И стреляла та самая зелёная звёздочка над Атаром — именно из неё одна за другой, без перерыва, вылетали светящиеся кляксы. Красивое зрелище это было, черт возьми, в другой раз обязательно полюбовался бы… Вот ещё один сгусток на излёте врезался в крайнюю трубу, облепил её как щупальцами и пропал во вспышке света, однако не бесследно: труба смялась гармошкой, дала трещину, из трещины повалил густой дым…

Он непроизвольно втянул голову в плечи. Машинально включил магическое зрение…

Разумеется, это была магия. Причём самого гнусного пошиба. И ещё понял Сварог: стреляли не по броненосцу — стреляли персонально по нему. Лазерный прицел таки нашёл его. Он почувствовал, кожей ощутил злобу и горечь, исходящую от неведомого наводчика, — тот столько времени искал Сварога, но захватил цель слишком поздно. И теперь яростно палит вслед уносящемуся на всех парах в океан графу Гэйру, зная, что тот уже далеко, что он не успеет…

Не успеет?! Ну знаете ли… Да если такой плевочек попадёт в гребной винт или провалится в трубу, в топку… Сварог до головной боли напрягал «третий глаз», но так и не смог разглядеть, кто поднял на него меч в этот раз. Личность стрелка скрывалась за все тем же зелёным свечением — и это не был Великий Мастер. Это был кто-то другой. Причём кто-то, кто знает Сварога в лицо, и Сварог его знает в лицо, и лицо это… Но тут и стрелок увидел Сварога. Увидел и навёл прицел.

А, бля!!!

Завыло над самой головой. Он успел прыгнуть под защиту броневого козырька над какой-то надстройкой, успел произнести заклинание, ставящее щит против магических происков, — но больше не успел ничего. Зелёная клякса шлёпнулась на палубу, на то самое место, где секундой раньше стоял Сварог, вспыхнула — и погасла. И вместе с ней погас окружающий мир.

Глава пятая

Ты морячка, я моряк…

Сварог тонул. Погружался все глубже и глубже в вязкую морскую воду, вокруг становилось все темнее, все больнее давило на уши, но пошевелиться, забарахтаться, рвануться вверх, к воздуху и свету, он почему-то не мог — ноги и руки его не слушались. Хотя он дышал, это бесспорно. На секунду возникло недоумение — как же это так, господа хорошие?! — а потом он вспомнил: есть у него такая способность, дышать под водой. Страха не было. Было интересно, чем все это кончится, и немного тоскливо — жаль, что все кончилось именно так…

А потом мир немного сдвинулся, и Сварог без всякого удивления обнаружил, что стоит на каменистом берегу, у самой кромки воды. Ленивые волны прибоя с шорохом наползают на гальку и откатываются, наползают и откатываются… Океан простирался до самого горизонта. Ни солнца, ни луны, ни прочих небесных тел на небе не наблюдалось, однако откуда-то свет все же исходил — раз он явственно видел камни и берег без всякого «кошачьего глаза».

Позади раздалось вежливое покашливание. Сварог захотел оглянуться, но ничего не вышло: тело по-прежнему его не слушалось. И тогда он понял, что все-таки утонул и ныне пребывает на морском дне — совсем как приснопамятный Садко. А океан под ногами — это… это… вот бляха-муха, что ж это за океан под водой, а?..

— Не забивайте себе голову всякой ерундой, граф, — сказали за спиной. Голос был мужской. Спокойный и уверенный. — Океан как океан. Не в нем дело.

— А в чем? — спросил он. Сзади хмыкнули.

— Вы нас, право, удивляете, граф. Ни страха, ни паники, ни агрессии… Впрочем, это даже хорошо — что удивляете. Значит, на карте судеб появляются новые варианты, ранее неучтённые. Предопределённость может быть изменена…

— Полагаю, спрашивать, кого это «вас» я удивляю — излишне?

— Пока да. Вы не готовы.