Глава первая. Я ИДУ ПО КОВРУ…

…Высокий парень в белой ветровке куда-то запропастился, но взамен за ним топали целых двое, один белесый, с очень светлыми ресницами, такой же молодой, как и предыдущий хвост, второй — гораздо старше и одет консервативнее, ничего спортивного в облике. Между прочим, и держится гораздо профессиональнее — белесый несколько суетлив, а вот его старший напарник, есть такое подозрение, проходил школу еще в ранешние времена, старые, советские. Местный кадр, сука. С распадом Союза в нем неведомо откуда пробудилось национальное самосознание и жуткая нелюбовь к бывшим оккупантам — наслышаны-с…

Но ничего тут не поделаешь, пусть топают по пятам. Ему было нечего скрывать от гостеприимных хозяев, законов здешних он не нарушал и даже намерений таких не питал, а потому, как и подобает честному иностранцу, чья совесть ничем не отягощена, Костя преспокойно шел себе дальше, не особенно и торопясь и уж тем более не подавая вида, что заметил прилипал.

Миновал здание Верховного суда, построенное лет сто назад немецкими баронами для совершенно других целей. То самое здание, где неделю назад впаяли тюремный срок немощному старику, чья вина заключалась лишь в том, что в сорок четвертом он шлепнул парочку местных полицаев, эсэсовских бобиков. Времена, увы, переменились совершенно шизофренически, а потому полицаи обернулись борцами за независимость державы (причем непонятно было, как это, собственно, увязывается с решениями Нюрнбергского процесса, объявившего СС преступной организацией).

Мечтать не вредно и не запрещено, а потому он мимоходом окинул здание профессиональным взглядом и без особого труда представил, что от него останется, если разместить в этом вот тихом широком переулочке батарею «Акаций» и поставить перед ними боевую задачу в виде нескольких залпов прямой наводкой…

Ага, вот она, табличка. Как ему объяснили, улица на здешней мове именовалась Хыйкалу. Интересно было бы приписать вместо «ы» другую гласную, более подходившую к его настроению, да и ко всей этой «державе», в одночасье сляпанной на живую нитку потомками немецких пастухов и золотарей (других-то должностей немцы в старину этому племени не особенно и доверяли). Увы, меж нашими желаниями и возможностями — громадная пропасть…

Небольшая вывеска гласила, что здесь размещается «юбелирус варстатус» — вообще-то, здешнее наречие не столь заумно, как кажется, ибо наполовину построено на заимствованиях из немецко-польско-русского. Ничего странного, у них до прошлого века и письменности-то своей не имелось. Одним словом, Шарикас изъясняется вполне понятно: «Тяфс! Тяфс!»

Он вошел. Над головой мелодично звякнул колокольчик. Пожилой владелец невеликого заведения сразу его узнал, по глазам видно, но все равно потребовал квитанцию и вдумчиво ее изучил — хорошо еще, не стал притворяться, будто русского не понимает совершенно. Положив квитанцию перед собой на стеклянный прилавок, воздел глаза к потолку и озабоченно пошевелил губами — держал марку, жулик старый, изображал из себя хозяина солидной мастерской, где серьезных заказов скопилось столько, что не мудрено и забыть недавнего посетителя.

— Ну? — в конце концов спросил Костя, не выдержав затянувшейся паузы.

— Ах да, да… — Пожилой с видом мгновенного озарения полез в стол, извлек небольшой пакетик из плотной, непрозрачной бумаги. — Прошу простить, я не могу держать в голове все заказы… Если не ошибаюсь, господин Тулупов?

— Именно.

— Да, тут написано… Прошу. Исполнено в лучшем виде.

— Точно? — с самым недоверчивым видом спросил Костя.

Он представления не имел, что было в пакете и в чем состояла работа, поскольку выполнял роль простого курьера. А знать чертовски хотелось, полезно для дела. Два дня назад, по дороге сюда, так и подмывало заглянуть в пакет, но он не рискнул: там вполне могла оказаться какая-нибудь хитрушка вроде кусочка фотопленки, неминуемо засветившейся бы при открывании. Или что-то изощреннее. А знать хотелось…

— Между прочим, я занимаюсь своим ремеслом сорок лет, — с обидой, но и с некоторой гордостью заявил хозяин «юбелирус варстатус», а говоря попросту, ювелирной мастерской.

Костя ничего не сказал, но состроил гримасу, при виде которой любой мог бы понять, что его одолевают нешуточные сомнения.

Он добился своего: этот то ли ювелир, то ли «юбелирус» прямо-таки взвился, выхватил у него пакет и живенько развернул:

— Нет уж, извольте убедиться! Есть какие-то сомнения?

На свет божий появился не самый диковинный, но все же неожиданный здесь предмет: красный эмалевый крест с золоченым двуглавым орлом, российский орден «За заслуги перед Отечеством», судя по величине, третьей степени, шейный, и, что характерно, выданный за воинские заслуги, поскольку наличествовали мечи. Ювелир проворно перевернул его изнанкой:

— Ну-с? Есть претензии?

Откровенно говоря. Костя и не представлял, какие у него могут быть претензии. На оборотной стороне все было, как надлежит: девиз «Польза, честь и слава», дата «1994». И номер. Чем-то смутно знакомый… или нет? Да ведь…

— Я интересуюсь, у вас есть претензии? — не унимался ювелир.

— Да нет, знаете…

— Вот и прекрасно. — Он демонстративно отвернулся, уселся за столик и принялся преувеличенно внимательно вертеть в пальцах какой-то несложный инструмент. Клиенту явно предлагалось считать, что товарно-денежные отношения закончились, что полностью соответствовало истине, ибо деньги давно заплачены, а товар только что получен.

— До свиданья, спасибочки, — вежливо распрощался он, спрятав пакетик во внутренний карман.

— Не за что, — сухо отозвался ювелир, не поворачивая головы. — Захаживайте.

Колокольчик вновь звякнул над головой. Сделав несколько шагов по улице, Костя невольно покрутил головой. Теперь он знал, что не ошибается. Вот только как это прикажете понимать, если…

— Минуточку!

Он остановился и поднял глаза. Вплотную стояли те двое, парочка хвостов, искусный и не очень. Тот, что моложе, проворным жестом фокусника извлек закатанную в пластик карточку и поводил ею перед глазами:

— Фам исфестно, что это есть?

Капитану Глухову это было прекрасно известно: цветная фотография, две печати, герб, наискось полосочка цветов государственного флага… Не ребус. Местная охранка. Однако бандюк Толик по кличке Утюг не обязан был знать по причине неразвитого интеллекта, что ему сейчас суют под нос — ксиву местной охранки или членский билет общества любителей нудизма. А потому он, надеясь, что его физиономия выглядит достаточно удивленно и тупо, недружелюбно сказал:

— Я по-вашему, братан, не волоку…

Теперь слегка растерялся белесый:

— Чьто?

— Не волоку, — сказал Костя. — Не секу, не врубаюсь.

Кажется, то, что он говорил, лингвистические способности белесого явно превышало. Потому что тот, что постарше, поторопился вмешаться:

— Мы из управления контрразведки. Надеюсь, вам понятно.

— Понятно, братила, чего ж тут непонятного? — сказал Костя. — А ты на старомто языке хорошо волокешь. Кэгэбэшник, поди, бывший? Интересно, как же ты прошел эту самую… перлюстрацию?

На миг старший дрогнул лицом, даже, такое впечатление, боязливо покосился на молодого напарника, но справился с собой, сухо сказал:

— Вам придется пройти с нами.

— А с каких таких щей? Ничего вроде бы не нарушал…

— Не састафляйте нас прибегать к применению силы, — сообщил белесый, отвернувшись, сделал скупой жест, и к ним моментально подлетела машина, совершенно штатского вида старенький «опель». — Сопротифление по нашим саконам карается.

Ну что тут поделать? Пришлось лезть в машину следом за тем, что постарше. Особой тревоги не. было, но на душе, понятное дело, стало неуютно.

— У меня все документы в порядке, — запустил он пробный шар.

— Никто и не сомнефается, господин Тулупов, — глядя перед собой, сообщил белесый.

— А чего тогда произвол лепите?

— Ф чем фы фидите происфол? — пожал плечами белесый и демонстративно отвернулся.

— Ордер на арест где?

— Никто фас не арестофыфает. Фас приглашали на беседу.

И больше он не проронил ни слова. Ехали не так уж долго, минут десять, машина остановилась перед зданием казенного вида. Нет, пожалуй что, не декорация: вывеска соответствующая, у крыльца две полицейские машины, вон и полицаи в форме кучкуются… Именно что полиция, судя по вывеске. Почему же не прямо в контрразведку, любопытно бы знать?

Его провели в боковую дверь, в комнатушку, где за столом сидел усатый хмырь с сержантскими нашивками. Заставили вытряхнуть все из карманов на стол, поверхностно охлопали. Покопавшись в немудреных вещичках, сержант извлек из черного чехла приличных размеров перочинный нож:

— Сачем фам оружие?

— Да какое это оружие? — пожал плечами Костя. — Это ножичек.

— А сачем?

— Колбаски порезать, пиво откупорить…

— Цифилисофанные люди пифо откупор-ри-фают специальным… — он замялся, то ли забыл, как это будет по-русски, то ли сам плохо представлял, как зовется та штука, которой откупоривают пиво «цифилисофанные» люди. — Распишитесь.

— Не буду.

— Поч-чему? Это протокол обыска.

— А кто вас знает, — сказал Костя, не особенно стараясь обострять, но и не стоя навытяжку. — Может, вы там написали, что я хотел вашего президента шлепнуть, я ж по-вашему не читаю. Президента там или вашего министра…

Сержант зло покосился на него, отвел глаза. Пикантность в том, что министра внутренних дел в настоящий момент не имелось вообще — старого вчера сняли из-за скандальчика с педофилией, а нового еще не назначили.

— Как хот-тите, — фыркнул сержант. И рявкнул что-то на местном наречии. Браво влетевший высоченный полицай в белых ремнях и ярких нашивках что-то приказал Косте. Видя, что консенсус не достигнут, соизволил перейти на русский:

— Пошоль ф кам-мера.

— А как там насчет адвоката?

Полицай многозначительно покачал дубинкой американского образца, с боковой ручкой, соизволил пошутить:

— Адфоката ф настоящий момент у нас не содержится ф кам-мера. Прошу, пошоль.

Замок защелкнулся с неприятным лязгом. Крохотная каморка, едва освещенная тем скудным светом, что проникал в крошечное окошечко под потолком, явно была построена еще в советские времена, как и само здание. Ментовки переезжать не любят, тяжелы на подъем, так что нынешние хозяева всего лишь поменяли вывеску на бывшем райотделе, но вопреки своей декларируемой цивилизованности ничуть не озаботились навести тут глянец. Нары, несомненно, сработаны еще при старом режиме и с тех пор вряд ли ремонтировались.

Стояла тишина, неприятно вязнувшая в ушах. Часы, естественно, сняли, но он мог примерно определить, что торчит тут уже часа два. Паршивая ситуация, но считать ее особо скверной пока что нет оснований: ничего непоправимого не произошло. Если рассчитывают, что привели этой кутузкой в состояние должной моральной запуганности, то глубоко ошибаются: во-первых, Утюг видывал виды, а во-вторых, и тот, настоящий, сиживал-с. Было дело, отведали губы.

Почему-то в первую очередь вспомнилось, как он сидел в историческом девяносто первом году, во Вьетнаме. Угораздило его тогда, стоя в карауле, подстрелить до смерти вьетнамца, припершегося ночью на аэродром спереть чтонибудь, что можно использовать в домашнем хозяйстве. Все бы и ничего, святой долг часового, да на беду накануне вышел известный приказ, который остряки озаглавили «О запрете отстрела местного населения». Вот и пришлось сидеть.

Эт-то был цирк… В один прекрасный день главный губарь выстроил всех на плацу и назвав, как положено, «гражданами административно осужденными», сообщил, что в Союзе переворот, Горбачева, слава богу, расстреляли, все гайки, несомненно, будут закручены, как надлежит, а потому все обязаны сидеть тише воды и ниже травы. Вот только через трое суток тот же губарь, бледный и дерганый, собрал всех на плацу вновь и, пытаясь выглядеть радостным, рявкнул:

— Господа административно осужденные! В Союзе победила демократия, президент Горбачев исполняет обязанности, ура!

И выпустил всех на радостях, явно опасаясь, как бы ему не припомнили потом прошлую речь, не просигнализировали как о стороннике ГКЧП, коих тогда выискивали с остервенением цепных бульдогов…

— Господин Тулупов!

Он поднял голову — в дверях маячил давешний полицай.

— Что, отпускаете?

— Не фсе срасу, — сухо сообщил тот. — С фами будут беседофать.

На сей раз его привели в чистенький кабинетик на третьем этаже, где за столом восседал неприметный человек непонятного возраста в сером костюмчике, а над головой у него светлый квадратик недвусмысленно обозначал место, где еще пару дней назад висел портрет министра внутренних дел. Ну да, портретик президента висит, президент от педофильского скандала отмотался, а пустое место, более светлое, чем остальные обои, как раз симметрично лику главы этой кукольной республики…

— Садитесь, господин Тулупов, — произнес он по-русски довольно чисто. — Я

— полковник Тыннис, из контрразведки.

— А с какой стати?

— Простите? Ах да… — непринужденно улыбнулся полковник. — Для вас, я так понимаю, контрразведка — понятие совершенно даже непривычное и экзотическое? Вы обычно с другими службами общаетесь, правда, Анатолий Степанович?

— Что-то я не понял ваших намеков, — глянув исподлобья, сказал Костя. — Закурить дайте. У меня все отобрали.

— О, пожалуйста… А что, разве мои намеки недостаточно прозрачны?

— Гнилые у вас какие-то намеки, — сказал Костя, с удовольствием выпустив дым. Черт его знает, полковник он или нет, но уж, безусловно, не унтер, сигареты у него хорошие, сержант вон смолил какую-то местную дрянь с непроизносимым названием…

— Разве?

— Слушайте, объясните, в конце концов, что вы тут крутите, — сказал Костя сердито. — Арестовали посреди улицы на глазах у всего честного народа ни с того ни с сего, отобрали все, в камере держите, да еще намеки какие-то гнилые делаете… И вообще, требую адвоката. Вы тут все твердите, что страна у вас чуть ли не самая цивилизованная в Европе, а произвол гоните почище, чем красные…

— Помилуйте, в чем вы видите произвол? — пожал плечами полковник с самым невозмутимым видом. — Вас попросту пригласили для беседы.

— А в подвале зачем держали?

— Приношу официальные извинения. — Полковник с видом глубокой удрученности развел руками. — Мне пришлось задержаться, а нижние чины, не проинструктированные должным образом, вместо комнаты ожидания сунули вас в камеру. Печальное недоразумение, согласен.

— А эти ваши намеки на какие-то службы? Я ни с какими службами не связан, я человек мирный…

— Помилуйте, кто же говорит, что вы… — Он явно не придумал, как закончить фразу, и потому сделал неопределенный жест обеими руками. — И чем же изволите заниматься, господин Тулупов?

— Менеджер, — сказал Костя. — Санкт-Петербург, акционерное общество «Якорь».

— Великолепно, — сказал полковник Тыннис, подумав. — Какое емкое и исчерпывающее слово — «менеджер», вроде бы ничего не объясняет и в то же время как бы должно объяснять все… Менеджер — и вс„ тут. Интересно, в чем же заключаются ваши обязанности?

— А это — коммерческая тайна. Бизнес, понимаете ли.

— Понимаю, — сказал полковник с непроницаемым видом. — И у нас, стало быть, вы тоже решаете чисто деловые проблемы?

— А как же еще?

— Какие? Или это — снова секрет?

— Коммерческая тайна, — поправил Костя. — Это у вас, шпионов…

— Здесь, простите, контрразведка…

— А какая разница? Это у вас секреты, а у нас — коммерческая тайна. Если вам так интересно, позвоните в представительство Ичкерийской республики и спросите господина Скляра. Он — лицо компетентное и облеченное, так сказать. А я здесь на подхвате. Как простой менеджер.

— В представительство… — задумчиво повторил Тыннис.

— Вот именно. Или вы его представительством не считаете? Вы, часом, не сторонничек российского империализма?

— Ого! — поднял брови полковник. — Как вы ловко политику сюда приплетаете, господин Тулупов, любо-дорого послушать… Как вы мне шьете глухоту к священной борьбе чеченского народа…

— Ничего я вам не шью.

— Да? А похоже. Итак… Вы, стало быть, тоже имеете отношение к той самой священной борьбе?

— Да что вы ко мне прицепились? — в сердцах спросил Костя. — Я же вам говорю: я — простой менеджер. Босс здесь ведет дела с представительством, а мое дело — на подхвате…

— Говоря «босс», вы, конечно, подразумеваете господина Каюма Вахидова?

— А кого же еще?

— И какие же у вашего босса дела с представительством?

— Вот у него и спросите.

— Ах да, я и забыл, вновь всплывает коммерческая тайна… Святая вещь, конечно… А что вы скажете, господин Тулупов, если я сообщу, что у меня несколько… иные сведения о вашей персоне?

— То есть?

— В том, что вы — Анатолий Степанович Тулупов, я, в общем, пока не сомневаюсь. Как и в том, что визу в нашу страну вы получили совершенно легально. — Он поднял со стола загранпаспорт и тут же небрежно положил назад. — Но есть на ваш счет, надо вам сказать, прелюбопытная информация… Очень похоже, что вы не менеджер, а, выражаясь казенным языком, член организованной преступной группировки по кличке, простите, Утюг… А?

— Чепуху какую-то мелете.

— Да? Вы полагаете? — Он заглянул в лежавшую перед ним бумагу. — Вы так полагаете, господин Утюг? Тут о вас написано немало интересного. Братва с Васильевского острова, «крыши», понимаете ли, контрабанда и прочие шалости, отчего-то преследуемые российскими законами, — впрочем, как и нашими, спешу уточнить, как и нашими… И спутник ваш, я имею в виду господина Попова, по тем же сведениям, носящий по ту сторону границы прозвище Облом, занимается столь же увлекательным и доходным, да вот беда, насквозь противозаконным делом, и насчет господина Вахидова у нас собрано немало интересного материала… Что скажете?

— Что глупости все это, — сказал Костя. — Клички, братва, да вдобавок контрабанду приплели… Мы — честные бизнесмены. А если кто-то у вас тут с российскими спецслужбами снюхался и…

— Ах, вот какова у вас будет линия защиты?

— А чем плохо? — усмехнулся Костя. — Когда честных бизнесменов ни за что ни про что волокут в кутузку из-за их контактов с ичкерийским представительством — тут поневоле всякая гадость в голову лезет… Мы тут у вас что-нибудь нарушили?

— Да вроде нет…

— Тогда в чем заморочки?

— Ну хорошо, господин Тулупов, — сказал полковник. — Давайте будем откровенны. Священная борьба ичкерийского народа за свою независимость, честный бизнес — все это, конечно, прекрасно. Но вы, не забывайте, находитесь в независимом государстве. В одной из его спецслужб. Мы обязаны знать, что происходит на нашей территории, чем тут занимаются иностранцы. Вы согласны, что это вполне естественное желание?

— Ну, вообще-то…

— При чем здесь «вообще-то»? — жестко бросил полковник. — И при чем здесь «ну»? Знать — необходимо, — отчеканил он. — Священная там у вас борьба или не особенно… Не суть важно. Мы должны располагать информацией.

— А я здесь при чем?

— Дурочку не валяйте, — сказал с усмешечкой полковник. — С вашим-то богатым жизненным опытом…

— Что, стучать предлагаете?

— Бог ты мой, к чему употреблять столь пошлые и неуместные среди солидных людей термины? — деланно изумился полковник. — Речь идет всего-навсего о легком сотрудничестве. В итоге не столь уж и обременительном. Информация, и не более того. Мы со своей стороны сумеем оказаться благодарными. Вряд ли у вас здесь нет проблем, которые с нашей помощью могли бы великолепно разрешиться…

— Э, нет, — ухмыльнулся Костя. — Не пойдет, герр оберст. Сегодня этаким вот образом разрешишь проблемы, а завтра из вашего независимого моря еще один неопознанный трупец выловят…

— Я могу гарантировать…

— Да бросьте. Не было среди Тулуповых стукачей и не будет. Зачем мне нарушать хорошую семейную традицию? Чтобы деды и прадеды в гробу перевернулись?

— Чего в данном случае больше — клановой верности или примитивного страха?

— Вопрос, конечно, философский…

— Я ведь могу и рассердиться, — пообещал полковник Тыннис, и в самом деле не лучившийся сейчас добротой как ко всему человечеству, так и к отдельным его представителям. — Мы можем связаться с вашими правоохранительными органами…

— Ага. И что вы мне предъявите? Детство какое-то, господин полковник. Напугали ежа голой попою…

— Значит, ваших вы не боитесь, я так понимаю? — спросил полковник, старательно пытаясь держать себя в руках. — А как насчет наших? Спецслужбы, знаете ли, мало напоминают институт благородных девиц. Представляете, у нас в штате вовсе нет уполномоченного по правам человека. Какое варварство, а? Милейший господин Тулупов, вы ведь можете попросту исчезнуть. Взять и исчезнуть. Собственно говоря, вы уже исчезли несколько часов назад. Смею вас заверить: люди, которые вас сюда… пригласили, умеют держать язык за зубами. Обойдется без всяких адвокатов, журналистов и запросов в парламенте. Мне отчего-то кажется, что ваше правительство, а особенно определенные государственные службы, не станут, как это говорится… рыть землю рогами. Какое им горе от того, что еще один русский браток где-то ухитрился сгинуть? Какая им печаль? Наоборот, одной заботой меньше. Никто не знает, что вы у нас, никто и не узнает…

— Вы полагаете? Ну, вы оптимист… — Костя преспокойно забрал из пачки полковника очередную сигарету и намеренно выпустил дым собеседнику в лицо, насколько удалось. — А вы уверены, что у меня нету подстраховки? В бизнесе,

— подчеркнул он голосом последнее слово, — в серьезном бизнесе всякие меры предосторожности бывают…

— Блефуете?

— Милый, — проникновенно сказал Костя, — да мы в России такие университеты прошли, что видали твою контрразведку на известном предмете, который на банан ужасно похож…

— Не забывайтесь! — Полковник, такое впечатление, взвился в натуральной ярости, ненаигранно. — Пока что вы у меня в руках…

Пора было кончать эту затянувшуюся бодягу. Неторопливо наклонившись через стол к полковнику, Костя сказал веско, с расстановкой:

— Как бы у тебя собственные яйца в руках не оказались… Слушай сюда, полковник. Мы сюда приехали не мелочь по карманам тырить. Мы тут делаем серьезные дела с серьезными людьми. И у нас, чтоб ты знал, так просто люди не пропадают. Не разработали меры предосторожности, тебя ждали, такого умного, а до тебя в песочнице играли… Знаешь, что будет потом? Непременно найдется твой же собственный генерал или министр, который тебя в этом же кабинете поставит раком и поимеет по полной программе. И пойдешь ты сортиры мыть — это при самом лучшем раскладе. А при худшем — кишки на забор намотают. И не дай бог, ежели ты человек семейный, с бабой и детушками, им тоже несладко придется. И не надо на меня сверкать глазками. Коли уж предложил такие игры, должен и свои карты знать… Короче. В стукачи я к тебе не пойду. Пришить ты мне ничего не можешь. Перед тем, как сюда ехать, мне ваши кодексы бегло изложили — у нас, сам понимаешь, имеются хорошие консультанты по разным вопросам… В общем, или предъяви мне протокол задержания с четкой мотивацией — да не забудь переводчика, чтобы перетолмачил мне его с вашего, — и начнем толковать исключительно в присутствии адвоката, как мне по вашей конституции и положено. Или пожмем друг другу грабки — и разбегаемся. Пугать вздумал, декадент… Ну?

Полковник смотрел на него ненавидяще, но порывы гнева сдерживал профессионально. «Нельзя было иначе, — подумал Костя, вместо очередной сигареты подгребая к себе всю пачку. — Даже если это не проверка по просьбе Джинна или Скляра. Даже если он был вполне искренен и их спецура в самом деле страстно желает присмотреть за шебутными иностранцами, как приличной спецуре и положено. Я иду по ковру, ты идешь, пока врешь, мы идем, пока врем… Другой линии поведения попросту нет. Риск, конечно, но если этот лощеный хмырь пашет на Джинна, и вовсе завалишь дело…»

— Рискуете… — процедил полковник, сверля его неприязненным взглядом.

— Такова се ля ви, — сказал Костя нормальным тоном, без особого вызова. — Поймите вы одно, герр оберст: мы уже битые-перебитые, и огонь, и воду прошли, не говоря уж о медных трубах. Других не берут в космонавты, как когда-то пелось… Так до чего мы с вами договорились?

Глава вторая. БОРЦЫ ЗА СВОБОДУ

Полковник Тыннис смотрел сквозь него с непонятным выражением. Глаза у него были прозрачные, холодные и словно бы даже мечтательные.

— А интересно было бы с вами поработать по полной программе, — сказал он задумчиво. — Как следует…

— А смысл? — спросил Костя почти миролюбиво. — Газеты шум вмиг подымут, ктонибудь настырный станет выяснять, что вы делали до девяносто первого года… не с неба ж вы упали?

— Я не о том. Несгибаемых нет, знаете ли.

— Вот тут я с вами совершенно согласен…

Тихо отворилась дверь, и вошел подтянутый полицай во всем блеске нашивок и ремней, что-то стал говорить полковнику, пару раз при этом кивнув на Костю. Тот добросовестно вслушивался, но понять, конечно, ничего не смог.

Выслушав, полковник отослал верзилу барственным кивком, досадливо пожал плечами:

— Жаль, не получилось у нас задушевной беседы. Там, внизу, целая делегация, поминают уголовный кодекс и конституцию, в точности как вы давеча, требуют освободить верного сподвижника героических борцов за свободу…

— Ну так и освобождайте, — сказал Костя. Он готов был поклясться, что разукрашенный полицай появился в кабинете отнюдь не просто так, не по собственному побуждению, — аккурат секунды за три-четыре до его явления на сцене правая рука полковника, полускрытая столешницей, сделала едва заметное движение. Будто кнопку под столом нажимала. Вообще-то, бездарный по замыслу и исполнению спектакль: уж настоящий питерский бандюк вел бы себя еще нахальнее с каким-то чухонским мусором, на что же полковник, собственно говоря, рассчитывал?

Полковник снизошел до нормального человеческого тона, он даже встал:

— Господин Тулупов, приношу свои извинения по поводу этого неприятного инцидента. Недоразумение было вызвано недостаточно проверенной оперативной информацией, поступившей из ненадежного, как выяснилось, источника.

— Говоря по-простому, настучала на меня какая-то паскуда?

— Возможно, вы несколько вульгаризируете ситуацию, но в общем и целом…

— Полковник казенно улыбнулся: — Еще раз приношу вам извинения, вы, разумеется, вправе подать жалобу в соответствии с существующими…

— Да ладно, перетопчемся, — махнул рукой Костя, непринужденно кладя себе в карман полковничьи сигареты — так, из мелкой вредности.

Полковник проводил свой табачок печальным взглядом, но ничего не сказал, сопутствуя до двери. Они спустились вниз, где тот же усатый хмырь в сержантском чине вывалил на стол все отобранное. Из принципа Костя так педантично осматривал свои немудреные вещички, заводя глаза к потолку и шевеля губами, словно прикидывая откровенно, чего же не хватает, что сержант не выдержал, поторопился заверить:

— У нас нишефо не пропадает.

— Ну, поверим, поверим… — задумчиво сказал Костя, особенно тщательно пряча в карман конвертик с орденом.

Сделал ручкой полковнику и браво направился к выходу, нарочно задев плечом спешившего куда-то полицая — и довольно чувствительно, так что тот охнул за спиной, прошипел:

— Са куррат… Руса шорта…

Остановившись и обернувшись, Костя произнес самым светским тоном:

— Ах, простите, кажется, я был несколько неуклюж…

Запаренно покосившись на него, полицай безнадежно махнул рукой и побежал дальше, а Костя, посвистывая, спустился по ступенькам.

Там его дожидался форменный комитет по встрече: белый БМВ Скляра, черный «ровер» Каюма. Скляр со своим бесстрастным вислоусым водителем (явно стремившемся подражать в этом плане Тарасу Бульбе), Каюм с Серегой и еще какаято неизвестная, но весьма симпатичная блондиночка в тесных джинсиках и синей майке с огромными алыми буквами: «GEROICAS CHECENAS WOLIS» (что, как нетрудно догадаться, означало «Свободу героической Чечне!»). На чеченку она походила примерно так же, как Костя — на дирижера симфонического оркестра. «Еще одна активистка, — вяло констатировал он, — боксерша по переписке, мать ее за ногу…»

Именно блондиночка резво вырвалась вперед, ухватила его за руку:

— Господин Тулупов, извините, бога ради, за этот печальный инцидент. Наша организация непременно разберется, что это — головотяпство или рука Москвы…

Глаза у нее были красивенькие и глупенькие.

— Да ладно, — великодушно отмахнулся Костя. — Забыли уже. Извините, мы тут парой словечек перемолвимся…

Он взял Скляра повыше локтя и отвел в сторону. Тот спокойно шел — высокий такой мужик, поджарый, несуетливый, чем-то неуловимо похожий то ли на мало пьющего комбайнера, то ли на справного механика какой-нибудь автоколонны. Пролетарий от сохи, одним словом, по первому впечатлению — обстоятельный и мастеровитый работяга, мечта одиноких бабенок средних лет…

Если только не заглядывать в засекреченные досье, где рисуется несколько иной облик бывшего десантного капитана бывшей непобедимой и легендарной, после распада Союза очень уж быстро проникшегося «жовто-блакитными» идеями в их самом крайнем выражении, претворявшимися некогда в жизнь Бандерой и Коновальцем. И закрутилось. Бывший капитан отчего-то особенно прикипел душою к дудаевским орлам, а потому засвечивался то в Абхазии, то на нелегальной переброске стволов из третьих стран, в прошлую чеченскую кампанию был почти что в руках, но ухитрился выскользнуть.

А впрочем, критически рассуждая, одиноких дамочек вряд ли остановило бы и досье. Им-то какое дело до того бедолаги, которого молодчики Скляра располовинили бензопилой в Абхазии, до прочих трупов, оставленных экс-капитаном с той самой обстоятельной мастеровитостью? Женская душа — потемки…

— Ну? — спокойно сказал Скляр.

— Баранки гну. Ты во что меня втравил?

— Я? — Скляр невозмутимо поднял бровь.

— А кто же еще? Эти тихари меня подловили аккурат на выходе из ювелирки. Куда я, между прочим, по твоей просьбе ходил. Сделал одолжение, надо же…

— Брось. Обошлось же.

— Обошлось? — Костя подпустил в голос блатной истерики. — А ты знаешь, что их чухонский полковник мне лепил? И питерскую братву припомнил, и погоняло настоящее назвал, и много чего еще… Не люблю я такие совпадения…

— Пакет при тебе? — так же спокойно спросил Скляр.

— Нет, пропил! — огрызнулся Костя, сунул руку в карман и на ощупь высвободил орден из мятой бумаги. Так и подал, без пакетика. — Держи свою цацку…

— Тебе кто разрешал разворачивать? — тихо, недобро спросил Скляр тоном, совершенно не годившимся в разговоре с бравым питерским братком.

— А я и не разворачивал. Нужны мне твои побрякушки… Это тот старый ежик, ювелир, совал мне под нос и хвастался, как он все чисто сделал. А я глазами хлопал, я ж понятия не имею, что он там должен был делать… Что, вот кстати?

— Не твое дело. — Скляр проворно сунул орден во внутренний карман куртки.

— Забыли. Понятно?

— У меня к тебе ма-ахонькая просьбочка, — сказал Костя вовсе уж недружелюбно. — Ты ко мне больше с просьбами не лезь. Усек, усатый? Тебе делаешь одолжение, как человеку, а ты потом цедишь через губу, словно лишнюю шестерку нашел. Да у меня в Питере такие, как ты, за моими блядями «тампаксы» выметают…

Он добросовестно выполнял инструкции Каюма: поссориться со Скляром по любому удобному поводу, зацепиться за все, что только возможно, вынести конфликт на люди (имелся в виду, конечно, здешний сплоченный коллектив). Увы, повода никак не подворачивалось — зато теперь какой роскошный появился…

— Что-о?

— Ты глазами-то не сверкай, не сверкай, — сказал Костя, всем своим тоном выражая презрение к собеседнику. Благо по легенде он, ясное дело, представления не имел, кто такой Скляр и сколько на нем жмуриков. — У меня в Питере, говорю, такие, как ты, сосали да причмокивали…

Краем глаза он зорко следил за верхними конечностями Скляра и легко перехватил правую, едва она рванулась к физиономии. Чуть вывернув кисть приемчиком, которого Скляр определенно не знал, с тем же хамским напором прошипел:

— Костями не махай, чмо, а то поломаю, как сухую макаронину. Сидишь тут, чухонкам попки гладишь, пока путевые ребята для тебя рискуют…

Он видел, что Скляра проняло всерьез. Как многие, прошедшие и Крым, и Рым, Скляр никак не мог похвастать крепкими нервами и заводился с полоборота. Костя с удовольствием наблюдал, как «пан сотник» на глазах бледнеет от ярости.

— Это ты-то рискуешь? — сквозь зубы, все же пытаясь держать себя в руках, шепотом сказал Скляр. — Чем рискуешь, бандюга? Триппер поймать? Попался б ты мне в Абхазии, собственные яйца сжевал бы без соли и перца…

— Ну, я б тебя в Питере тоже не чаем с какавой поил бы… Ты мне зубы не заговаривай своей Абхазией, скажи лучше, как вышло, что аккурат после твоего порученьица меня заграбастала здешняя Чека и откуда они обо мне столько знали? У нас тут все схвачено. Пока работали сами, не было ни хлопот, ни печалей, а как только с тобой связались…

Он давно уже взял на полтона ниже, чтобы не перегнуть палку и не доводить до драки в общественном месте, — к ним и так уже опасливо приглядывались чистенькие, чинные прохожие, а на углу к тому же маячил полицай.

— Тебя же отпустили?

— Ну, отпустили. А откуда они обо мне столько знают?

— Уймись, дурак, — сказал Скляр, чьи мысли, похоже, двигались в том же направлении. Он тоже покосился на прохожих и полицая. — Мне, наоборот, нужно было, чтобы ты принес эту штуку, — он легонько похлопал себя по карману, — без всяких инцидентов…

— Темнишь ты что-то, хохляндия, — сказал Костя с таким видом, словно уже остыл и помаленьку отрабатывал назад. — Тоже мне, важное дело — орденок. В Питере и не такими на каждом углу торгуют…

— А за «хохляндию»…

— А за «бандюгу»? Ты что, дядя, прокурор? Ты ко мне статью прикладывал? Или доказательства имеешь?

— Ладно, замяли, — отмахнулся Скляр.

— Замяли-то замяли, но с Джинном я своими соображениями нынче и поделюсь.

— Это какими, интересно?

— Да всякими, — сказал Костя многозначительно.

— Полная твоя воля, не смею препятствовать.

«Порядок, — подумал Костя. — Как писали в старинных романах, граф и маркиз расстались врагами, пылая благородным гневом…»

Скляр хотел еще что-то сказать, но в кармане у него залился пронзительными трелями мобильник, и он, досадливо отмахнувшись, отвернулся, отошел подальше, на ходу прикладывая телефон к уху.

Костя проводил его острым, быстрым взглядом. «Пан» Скляр вряд ли подозревал, что не так уж и далеко, по ту сторону границы, работала хитрая аппаратура, державшая под круглосуточным надзором в числе других и этот самый мобильничек. Электромагнитные поля не признают границ и суверенитетов, не делая исключения и для этой малость шизанувшейся на своем суверенитете и национальном самосознании кукольной республики. Километрах в пятидесяти отсюда уже писали разговор, а может, и вычислили к этому времени Склярова собеседника, звони он хоть из Антарктиды. За здешнюю компанию взялись всерьез, а это сулило компании массу сюрпризов…

Насвистывая, он вернулся к машинам, мимоходом подмигнул очаровательной белокурой активистке, запрыгнул в «ровер». Каюм рванул с места в хорошем стиле боевика — с визгом покрышек. Полицай в белых ремнях бдительно погрозил ему пальчиком.

— Везет операм, — сказал Костя. — Машинку ему подобрали нехилую, золотишком увешали. А мы, грешные, как пешком улицы полировали, так и полируем…

— Положение обязывает, — щурясь, сказал Каюм. — Я мало того, что авторитет, еще и лицо, так сказать, идейно приближенное. Молодой, растущий кадр, ваххабит казанский. А вы двое — бандюки, через границу оружие прете, пехота…

— Вот я и говорю…

На очень короткое время, в несущейся машине, эти трое могли быть самими собой — оперативником ФСБ, коего долго и старательно вводили в окружение Джинна, и его охраной, его прикрытием из широко известного в узких кругах отряда «Вымпел». Надо отметить, что бывают ситуации и потруднее: когда спецназовцы не знают, кого именно они прикрывают, — под наблюдение взяты несколько объектов, и точка, можно гадать до скончания века, кого именно нужно беречь, а с кем, поступи вдруг приказ, сделать все наоборот. Иногда вплоть до конкретного распоряжения начальства так и не угадаешь, кто есть кто. Здесь, слава богу, без всяких недомолвок — трое в одном флаконе, что твои мушкетеры…

— Как там было?

— Интересные дела, — сказал Костя. — Этот полковничек — если он и вправду полковничек, а не, скажем, унтер…

— Вправду.

— Ну? Так вот, он мне старательно выложил мою же собственную легенду. Краткая биография братка Утюга. К сотрудничеству склонял, к противоестественным сношениям типа стукачества. Они, мол, хозяева гостеприимные, борьбе чеченского народа за полную незалежность вполне сочувствуют, но для порядка желали бы знать, чем борцы дышат и что у них за закрытыми дверями происходит…

— Вообще-то, вполне естественное побуждение любой спецуры.

— А кто спорит? — пожал плечами Костя. — Но откуда он так быстро вытащил мою «подлинную харю», то бишь Утюга? Есть у них агентурка на Руси, кто ж спорит, но не смогли бы так быстро прокачать данные, влезть в систему… И потом. Какое тут запугивание, какая перевербовка? Если он профессионал — а на то смахивает, — должен же был понимать, что крутой мэн из криминала не потечет в момент, едва ему расскажут, кто он такой есть и какую кличку носит. А он…

— Слушай, Костик из будущего, — сказал Каюм. — Вот тебе очень простая инструкция. Отныне и впредь не забивай себе голову этим инцидентом. Абсолютно не забивай. Понятно?

— Понятно, — сказал Костя дисциплинированно.

Разумеется, ни черта тут не понятно. Кроме одного: судя по реакции Каюма и этой самой «очень простой инструкции», носившей силу приказа, насильственное приглашение в гости было то ли заранее предсказано, то ли вообще спланировано в рамках операции. Давно служим, привыкли видеть за недомолвками и странностями игру…

— Но Джинну-то жаловаться? — спросил он серьезно.

— Обязательно, — сказал Каюм, ни секунды не раздумывая. — Рвани рубаху на пузе, бездоказательно и эмоционально напади на Скляра. В том ключе, что не было у нас здесь допрежь проколов, пока со Скляром не спутались… И вот что запомни накрепко. Сейчас это Джинну не выкладывай, но непременно прибереги на потом: пока они тебя выдерживали в камере, не только все вещички из карманов вытряхнули, но и куртку зачем-то отобрали, вернули только перед уходом. Понял?

— В точности.

— А что там за поручение, кстати?

— А это тоже интересно, — сказал Костя. — К ювелиру я носил некую штучку в пакетике, похожую на ощупь на шейные «Заслуги» с мечами, как оно впоследствии и оказалось. Вот только номер на этих «Заслугах» в точности такой, как у Степы Шагина. Сорок второй.

— Не ошибся?

— Ни фига подобного. Я Степин номер наизусть помню. Не так уж и много шейных «Заслуг» у нашей теплой компании.

— Это интересно, — задумчиво проронил Каюм. — Весьма. Что ювелир мог делать с регалией?

— Если подумать, то ничего другого, кроме как перебить номер. То-то он передо мной тряс оборотной стороной, где как раз номерок и помещается…

— От нас утечки быть не может, — подал сзади голос Сергей.

— Кто спорит? — пожал плечами Каюм. — Вы у нас ребята железные, за все двадцать лет не было ни утечек, ни гнили. Вот только загвоздочка в том, что любой наградной документ проходит через полсотни посторонних рук. Впрочем, это еще не факт, что именно шагинский номерок они и имели в виду, тут может оказаться чистое совпадение. Хотя я и не люблю таких поганых совпадений… Ладно. Сейчас едем в кабак. Джинн встречает какого-то деятеля из свободной прессы, гусь западный, импортный. Костя, там ты перед Джинном немного и потанцуешь, только не перегибай палку. А вечерком, друзья мои, наконец-то разрешено устроить «библиотечный день».

— Вот это — с полным нашим удовольствием, — оживился Сергей.

— Дети малые, — проворчал Каюм. — Все бы вам бабахать.

— Ну не всем же дано быть тишайшими Штирлицами, Каюмчик…

…Этот подвальный кабачок, хотя и снабженный, согласно здешним законам, вывеской на «государственном» языке и хозяином самой что ни на есть коренной национальности, наделе был куплен Джинном с потрохами и давно превращен в одну из штаб-квартир для второстепенных дел. А потому в крохотном вестибюльчике у стойки крохотного гардероба восседали на стульях два мрачноватых верзилы — вторая линия обороны на случай, если кто-то непосвященный все же пренебрежет табличкой «Простите, свободных мест нет», так никогда и не снимавшейся с входной двери.

Всех троих эти два угрюмых хмыря уже прекрасно знали, но все равно проводили столь тяжелыми и цепкими взглядами, словно готовы были вот-вот шарахнуть в спину из тех стволов, что прятали под куртками. Если отвлечься от личных антипатий и подходить исключительно с профессиональной точки зрения, они, собственно, держались грамотно, не позволяя себе ни на миг расслабиться. Умел Джинн подбирать кадры, что уж там. Потому и гулял до сих пор на свободе, избежав всех прежних капканов…

И внутри, в небольшом сводчатом зальчике, переделанном из средневекового купеческого подвала (старинный дом когда-то принадлежал ганзейским торговым людям), имелась последняя линия обороны — меж длинным столом в углу, где разместился Джинн с компанией, на скудно освещенном пустом пространстве грамотно расположились еще двое, один определенно славянского облика, другой, несомненно, чеченец. Сидели так, чтобы при нужде, прикрывшись опрокинутыми столиками, поливать вход перекрестным огнем, пока Джинн воспользуется потайным ходом. У троицы, конечно, не было случая как следует обследовать этот кабачок, но потайной ход просто обязан тут быть, учитывая привычки Джинна к обустройству на всяком новом месте. Во Владикавказе он ушел из рук как раз благодаря затее с двумя смежными квартирами, о чем ни опера, ни группа захвата не подозревали до самого последнего момента… Вероятнее всего, какая-то из темных высоких панелей…

Джинн мельком глянул на них, сделал приглашающий жест и продолжал с преувеличенным вниманием слушать соседа, азартно жестикулировавшего так, что в подвале чувствовался легкий сквознячок. Лет пятидесяти, зато одет по тинейджерски, броско и легкомысленно, блестящую лысину компенсируют битловские патлы до плеч, по-западному раскован в пластике, прямо-таки сияет и сверкает оттого, что оказался среди заядлых борцов за свободу, чья жизнь так бурна и насыщена по сравнению со скучным и размеренным до тоски бытием благополучной Европы… Очень может быть, воображает себя Хемингуэем в осажденном Мадриде, волосан хренов…

За столом присутствовала и блондинка-активистка — оказалось, кличут ее Мартой, а вот фамилию Костя с Сережей ни за что не сумели бы повторить с ходу по причине ее совершенной непроизносимости для славянского человека. Активистка со щенячьим восторгом рвалась посвятить лысого в развернутую и подробную историю своей благородной деятельности на благо независимой Чечни, а тот, хотя и слушал ее щебетанье с деликатностью воспитанного европейца, сразу видно, охотнее общался бы с героическими «барбудос». Зато его спутница, красивая, коротко стриженная блондинка, в разговор практически не встревала, покуривала себе с видом отрешенным и загадочным, так что и невозможно было пока определить, из каких она мест и кто будет.

Скляр поглядывал на Костю так, что было ясно: ничего он не забыл и прощать не собирается. Ну и черт с ним, можем усугубить… Плеснув себе в чистый бокал, Костя задумчиво созерцал незнакомую блондинку — довольно откровенно, как и полагалось не обремененному правилами хорошего тона питерскому бандюку, так, что она в конце концов поерзала на стуле, захлопала длинными загнутыми ресницами. Разумеется, не стоило ей объяснять, что главным объектом внимания для него были не ее голые плечики, а сидевший рядом Джинн.

К сожалению, человек сплошь и рядом не властен над своими желаниями. А как было бы славно: вынуть пистолет и влепить в упор девять граммов в лобешник, да не единожды, давить на спуск, пока затвор не встанет на задержку…

Это вам даже не Скляр, господа, что Скляр — по сути, мелкая шестерка… Джинн был гораздо серьезнее, и на тех невидимых миру весах, которыми контора отмеряет грехи и заслуги, тянул не в пример поболее.

Вот это был туз. Классический засланный казачок, пакистанский заезжий гость, крутивший иными финансовыми потоками, бравшими начало очень далеко отсюда, дирижировавший транспортами с оружием и партиями наемников самых экзотических национальностей, вплоть до чернокожих негров. Фокусник, превращавший зеленые бумажки в кондотьеров и «Стингеры», а взрывы и расстрелянные патроны — вновь в «зеленые». Бывало еще, что баксы оборачивались грудами литературы, нужными статьями в солидных заокеанских газетах и самыми неожиданными вещами вроде новейшего российского бронетранспортера БТР-95 — достоверно известно немногим посвященным, что именно Джинн ухитрился раздобыть это чудо военной техники на уральском заводе и загрузить в вагон под видом какого-то предельно мирного агрегата. После чего БТР словно растворился в воздухе, так и не обнаружившись в Чечне. Да мало ли… На одной из столичных улиц, в массивном доме старой постройки, к Джинну накопилась масса интересных вопросов, о чем он прекрасно знал и прилагал все усилия, чтобы ненароком там не оказаться. Надо отдать ему должное, до сих пор удавалось прекрасно. И пора бы, ребята, эту традицию поломать, доказать, перефразируя старый афоризм, что неуловимых в нашем деле нет… Трудновато, правда.

«Плохо мы все-таки перенимаем западные традиции, — с некоторой грустью подумал Костя, пригубив из бокала хорошей водки. — Будь мы израильтянами из „Моссад“, а эта шобла — палестинцами, все было бы в сто раз проще. Решетили бы их прямо посреди улицы с трех точек, подкладывали бомбы под седалище, в ответ на робкое нытье общественного мнения объясняя непреклонно, что иначе с террористами и нельзя. Впрочем, и деды наши были не в пример решительнее: Паша Судоплатов рванул Коновальца, суку террористическую, прямо посреди сытенького и благополучного европейского городка. И никто по этому поводу не заламывал рук и не стенал о гуманизме… Наоборот, заверили Пашу, что Родина может им гордиться, что было чистейшей правдой. А тут изволь улыбаться и уважать кукольный суверенитет вместо того, чтобы выбросить на это заведение взвод волкодавов, пошвырять Джинна с его бандой в кузов и рвануть через границу на полной скорости, пока местные полицаи не опомнились…»

— Извиньите, — сказал лысый на довольно сносном русском, глядя прямо на него. — Вы бы, в свою очередь, не могли рассказать о вашьей деятельности на благо свободы?

Прежде чем Костя нашелся, что ответить, непринужденно вмешался Джинн:

— Боюсь, не получится, господин Нидерхольм. Наш друг — из тех борцов, о которых пока рассказывать, безусловно, не следует…

— Оо-о, понимаю! — закивал лысый Нидерхольм. — Под-по-лье, резистансnote 1… Я понимаю. Жаль…

Костя встал из-за стола, мотнул головой в сторону.

— Тебя можно на минутку?

— Разумеется… — Джинн пошел следом за ним в темноватый угол. — Что-то случилось? Я слышал, у тебя мелкие неприятности были… Обошлось?

— Обошлось, — буркнул Костя. — Слушай, как это у тебя получается? Водочку кушаешь не хуже нас, а ведь Магомед вроде бы запрещал?

— Толя, ты, как человек посторонний, плохо знаком с тонкостями ислама, — с улыбочкой, дружелюбно ответил Джинн. — В Коране сказано, что правоверным запрещено хмельное питье из перебродивших плодов и ягод. А про водку, получаемую вовсе не из плодов и ягод, а из пшенички, там ничего не сказано… Не разрешено, но и не запрещено, улавливаешь тонкость? Ты меня только об этом и хотел спросить?

По-русски он говорил прекрасно. И явно работал под Че Гевару — круглый берет, лохматая борода, зеленая куртка, напоминавшая покроем военный френч. Без сомнения, это было задумано, чтобы вызывать ненавязчивые ассоциации у западных интеллектуалов-леваков, чрезвычайно для себя полезные…

— Да нет, — угрюмо сказал Костя. — Водка — это пустяки… Видишь ли, со мной произошла интересная пакость…

Он кратко изложил свои сегодняшние злоключения. Видел краем глаза, что Скляр время от времени поглядывает на них, поджав губы, словно поверх ствола смотрит, подонок…

— И что же? — хладнокровно спросил Джинн.

— Не нравятся мне такие совпадения. Я в этом городишке не первый раз, и никогда здешняя ГБ ко мне не цеплялась. А тут — выложили всю подноготную, кто такой, как кличут, с кем хороводишься, чем занят…

— Печально, конечно, — серьезно согласился Джинн. — Но, по-моему, совершенно не опасно. С вашими-то возможностями, господа братва… И потом. Толя, ну при чем тут Скляр?

— Да при том, что подгребли меня, когда шел по его поручению.

— И только? Толя, это совпадение, и не более того. То, что о тебе тут стало известно, они могли получить сотней разнообразных способов, из сотни источников. Что ты, как ребенок, в конце-то концов? Человек вроде бы опытный… Нервишки шалят?

— Да при чем тут нервишки? Не люблю я таких совпадений.

— Толя, Скляра я знаю давно. И не раз проверил в деле. Это тебя, уж извини, я знаю плохо, если рассуждать логически — и не знаю вообще. Правда, поручительство Каюма меня вполне устраивает, но, извини, если выбирать меж вами двоими… Давно я знаю Скляра, понимаешь?

— Ага, чего там непонятного, вольную Чечню от моря до моря сколачиваете… Он — хохол, ты — тоже чистокровный чечен…

— Толя, — холодным тоном четко произнес Джинн. — Я бы тебя очень просил над такими вещами не шутить. Понял?

— Да ладно… — махнул рукой Костя. — Мне ваша политика, извини, до лампочки. У меня своя головная боль — чтобы стволы прошли через границу, как по маслу. Потому что если что-то сорвется, с меня в Питере спросят, и всерьез, знаешь ли. Пропадут хорошие денежки, а у нас такое не прощают. Под асфальтик мне что-то не хочется.

— А кому хочется. Толя, дорогой? Я очень ценю наше с тобой сотрудничество… понимаю, что вы люди приземленные, прагматики, вовсе не требую, чтобы вы прониклись идеями борьбы за свободу… только, я тебя умоляю, не собачьтесь вы со Скляром. Я же вижу, как он на тебя теперь таращится… Вбей ты себе в голову, что он здесь ни при чем. Тебя могли взять в любом другом месте… Совпадение чистейшей воды. Он-то как раз и был заинтересован, чтобы ты, отправляясь по его поручению…

— Просьбе. Кто он такой, чтобы мне поручения давать?

— Хорошо, по его просьбе… Он-то был как раз заинтересован, чтобы все прошло благополучно. Логично?

— Логично, — буркнул Костя. — Ладно, дело твое. Мое дело — тебе тут же сообщить, если имеются какие-то поганые странности…

— Нет никаких странностей. Толя. Нет, дорогой, ты их сам себе выдумываешь… — Джинн приобнял его за плечи. — Пойдем, выпьем? Посмотри лучше, какая симпатичная Марта. Намешай ей водочки в шампанское, в заднюю комнатку пригласи… Должна же быть от этих активисток какая-то польза?

— А вторая кто?

— Так, журналисточка, — небрежно сказал Джинн. — Откуда-то из Вологды. Правда, к ней уже твой дружок наводит мосты, видишь, как воркуют? Займись Мартой, в самом деле, тебе определенно нужно развеяться. Чтобы не лезла в голову всякая чепуха. Благо ты и не правоверный, тебе не нужно над запретами задумываться, вон сколько хорошего спиртного на столе… Пойдем, посидим мирно, расскажешь нашему голландскому гостю что-нибудь увлекательное. — Он понизил голос. — Что плохого, если независимый западный журналист напишет о нас всех что-нибудь хорошее? Прости меня за цинизм, Толя, но и тебе на всякий случай не помешает, чтобы лежала где-то в Европе солидная газета, где ты выведен вовсе даже и не питерским… э-э, Утюгом, а славным борцом за свободу. В некоторых случаях помогает, а?

— Это смотря какой прокурор попадется, — проворчал Костя, следом за Джинном возвращаясь к столу.

Джинн оглянулся, широко ухмыльнулся:

— Ужасно ты приземленный человек. Толя…

— Да вот такие мы, знаешь ли, — ворчал Костя, принимая от него налитый до краев бокал. — Практические…

— Может, помиритесь, друзья мои? — непринужденно предложил Джинн, глядя на них со Скляром.

— А я с ним и не ссорился, — недружелюбным тоном сказал Костя, глядя на «пана сотника» исподлобья. — Просто высказал, что на душе наболело. Говорю же, не люблю поганых странностей…

— Толя…

— Молчу, — сказал Костя, приглядывая среди застольного обилия подходящую закуску. — Готов даже его салом в шоколаде попотчевать, честное слово…

Глава третья. О ПРАКТИЧЕСКОЙ ПОЛЬЗЕ ДЕТЕКТИВНЫХ РОМАНОВ

— Я вот все не могу понять — вы чеченец или кто? — жалобно протянула очаровательная Лиза, сидевшая с ногами в кресле, так, что юбка уже давно смотрелась чисто символической.

— А что, на чеченца не похож? — спросил Сергей лениво, встал и старательно наполнил опустевшие бокалы.

Вот это как раз походило на шпионские фильмы в транскрипции славного Голливуда: уютная комнатка в старинном особнячке, даже с камином, хотя и бездействовавшим последние полсотни лет, очаровательная юная дама, уже откровенно хмельная, вино в широких бокалах… По сравнению с теми немудреными декорациями, в которых он обычно работал последние пять лет, — сущий рай. Эдем, по-научному. Навязывал контакты там, в кабачке, из чистого мужского автоматизма, а вот поди ж ты, что-то сдвинулось, когда всей компанией вернулись в особняк, к себе в комнату пригласила, правда, будущее оставалось насквозь укутано туманом.

— Не похожи.

— А вы их много видели?

— Да насмотрелась, — сказала Лиза уверенно. — Я — репортер нового стиля, одинокая сорвиголова без престижной «крыши» в виде какого-нибудь там ОРТ. Кошка, которая гуляет сама по себе.

Вообще-то, он ей верил — судя по нескольким репликам, по иным ответам, на которые ее Сергей искусно навел, она и в самом деле побывала в Чечне, бродя отнюдь не туристскими тропами. Есть нюансы, по которым человек понимающий легко определит, что за душой у его собеседника — книжные знания или собственный реальный опыт…

— Правильно угадали, Лиза, — сказал он беззаботно. — Конечно, не чеченец. Чудымбердынец.

— А это еще что за зверь?

— Это не зверь, а представитель очень маленького, но страшно гордого народа. Нас, чудымбердынцев, всего-то двести человек. Живем… ну, если не доехать километров полсотни до Дагестана и взять правее, то там в аккурат будем мы. На два лаптя правее солнышка.

— Издеваетесь?

— Ничуть. Целых два аула. Один — Чудым, а второй — Бердым. Я как раз из Бердыма. У нас — старшая ветвь, а в Чулыме — младшая, хотя они и притворяются, будто все с давних пор обстоит как раз наоборот… У нас даже своя письменность есть, происшедшая прямиком от древнегреческой.

— Не обманете, — убежденно сказала Лиза, медленно потягивая очень даже неплохое вино из Джинновых запасов. — Я знаю, конечно, что в Дагестане в каждом ауле сплошь и рядом — свой народ, со своим языком, но все равно… Совершенно славянская физиономия.

— Это плохо?

— Отнюдь. А то чудымбердынцев каких-то придумали…

— Ну, не хочется мне, Лизочка, выступать перед вами насквозь прозаическим славянином, — сказал Сергей с ухмылкой. — Хочу быть гордым джигитом с непроизносимым названием. С кынжялом, четырьмя женами и кабардинским скакуном…

— А вы, правда, кто?

— Человек божий, обшит кожей. Не надо так напрямую ставить вопрос, Лизочка, а то я в вас заподозрю агентессу КГБ.

— Его ж уже давно нет, КГБ.

— Ш-шуку съели, а зубы остались. Слыхали такую народную мудрость?

— Ох, какой вы у нас загадочный…

— Какой есть, — пожал он плечами с простецкой улыбкой.

— Нет, правда, расскажите что-нибудь интересное. Я журналистка, у меня хлеб такой… Вы что, оттуда?

— Откуда?

— Из Чечни.

— А что, похоже?

— Похоже, знаете ли, — сказала Лиза, загадочно улыбаясь. — Есть у вас что-то такое в движениях, в облике… Насмотрелась.

«Глазастая ты, однако», — с неудовольствием подумал он. В самом деле, последний раз в Чечню его носило не далее чем три недели назад — почти вчера. Положительно, непростая девочка, очень уж наблюдательная, что за сегодняшний вечер доказала не одним метким суждением и не двумя…

— Давайте, Лиза, обо всем этом забудем, — сказал он, прикончив свой бокал. — И так себя чувствуешь, словно…

— Космонавт, а? — прищурилась Лиза. — Словно с другой планеты вернулись на грешную Землю с большой буквы.

Сергей молча кивнул. Ох, как эта неглупая девочка была права, насквозь права. Дело даже не в ландшафте — что в нем такого инопланетного? — а в тамошних гуманоидах…

Он вспомнил, как лежал раненый на обочине, на жесткой, пыльной земле. Ничего из ряда вон выходящего тогда не произошло, да и не бой это был вовсе

— просто-напросто отряд душков накрыл огнем из засады несколько груженных сугубо гражданской кладью КамАЗов, которые они тогда прикрывали, накрыл огнем и ушел. Так вот, на дорогу шустренько хлынули местные, здешние, вполне мирные, из близкой деревни. И, горласто перекликаясь на своем непонятном наречии, шустренько принялись таскать из кузовов муку, тушенку и керосин, совершенно не обращая ни малейшего внимания на стоны раненых, просивших воды, бинта, вообще помощи. Он на всю жизнь запомнил, как через него хозяйственно, деловито перешагнул чернявый дядек, прущий сразу два ящика тушенки, — словно через случайное бревнышко. И все это вовсе не значило, что местные были злые, жестокие, бесчувственные и бессердечные. Они попросту были другие. Как инопланетяне. Со своей, другой житейской логикой и образом мыслей. На дороге оказались бесхозные грузовики с массой крайне необходимых в порядочном крестьянском хозяйстве мешков, коробок, канистр и ящиков, и эти дары Аллаха следовало срочно перетаскать на подворья, пока не нагрянула досадная помеха в виде военной техники. Вот и весь расклад. А стонущие, окровавленные люди в военной форме в эти хозяйственные хлопоты просто-напросто не вписывались, их как бы и не было в том мире, а потому ранеными можно было пренебречь, как пренебрегают тучками на небе и колодой на дороге.

Хорошо еще, подоспели ехавшие в двух километрах сзади «бэхи», успели, обошлось…

— У вас лицо изменилось, — тихо сказала Лиза.

— А, задумался…-махнул он рукой.-Лиза, вас-то за каким чертом туда носило? Не стоит никакая паршивая газета того, чтобы такие милые девушки рисковали…

— А вот, я такая, — сказала она с подначкой. — Интересно, а почему вы ко мне не пристаете? Полчаса уже сидите и ноги мои стройные умильным взглядом полируете…

— Ох, не подначивайте.

— А вот, я такая, — повторила она с бесиками в глазах.

Подумав пару секунд, Сергей встал, подошел к ней и поднял из кресла, стараясь не казаться грубым. Она легко поддалась, вынулась из кресла, словно кукла, повисла на шее и, закрыв глаза, прильнула к губам — какие тут, к черту, недомолвки… Ясно было, что дело сладилось. Она, правда, что-то тихонько попискивала из приличия, пока Сергей справлялся с незнакомыми застежками платья, но на отпор это уж никак не походило. «Хорошо быть шпионом, — подумал он остатками трезвого сознания, укладывая девушку на диван и озаботившись последними кружевными тряпочками. — Просто спецназовцу такие развлекалочки в командировке хрен выпадут, а когда ты вроде шпиона — поди ж ты…»

…Через три комнаты от него, на втором этаже того же тихого особнячка. Костя готовился к незатейливому, в сущности, мероприятию под рабочим названием «библиотечный день», которое предстояло исполнить в гордом одиночестве, потому что напарник тут был не особенно и нужен. Бывают такие ситуации — чем меньше людей в деле, тем лучше…

Он свинтил пробочку с непочатой водочной бутылки — сволочь Джинн, надо отдать ему должное, «паленки» в доме не держал, — глотнул, прополоскал рот и плеснул немного на рубашку для оформления должного запаха. Вышел в тихий полутемный коридор, направился к ведущей на первый этаж лестнице.

Особнячок размещался хотя и в самом почти центре города, но на отшибе, на краю парка. Обнесенный высоким железным забором и уединенный, он идеально подходил для резиденции людей, озабоченных сугубо профессиональными вещами: защитой от наружного наблюдения, от внезапного вторжения, соблюдением должной секретности… Отличное место. Интересно, кому оно принадлежало прежде, уж не детскому саду, надо полагать…

На первом этаже тоже стоял полумрак. В кресле у входной двери бдительно пошевелился часовой, но узнав, успокоился. Пройдя зигзагообразным маршрутом. Костя рванул дверь туалета, не сразу нашарил выключатель — и, умышленно не закрывая двери, справил свои малые дела, шумно натыкаясь при этом на стены и даже промахнувшись мимо унитаза. Одним словом, держался, как пьяный в дупель. Слышавший все это часовой — кстати, в отличие от Джинна, крайне строго соблюдавший предписания пророка — что-то недовольно пробормотал себе под нос, явно не одобряя такое поведение гяура, но вмешиваться не стал.

Не погасив света. Костя, пошатываясь, направился к лестнице. Проходя мимо двери каминной, довольно широко приотворенной, услышал громкую возню и на всякий случай туда заглянул, вернее, повис на косяке, бессмысленно ухмыляясь.

Дело там близилось к развязке — основательно поддавшая блондиночка Марта, активистка и союзница, еще барахталась, бормоча что-то про любимого мужа и моральные устои, но Джинн без усилий прижал ее запястья к дивану, а его телохранители деловито стягивали с девчонки джинсы, почти полностью закончив эту нехитрую операцию, каковую на Костиных глазах и завершили, ничуть его неожиданным появлением не смутясь, а с розовыми трусиками и вовсе покончили в два счета, одним рывком превратив в две отдельных тряпочки.

— Толя? Заходи, дорогой, — как ни в чем не бывало сказал Джинн, неспешно примащиваясь поверх слабо отбивавшейся активистки. — Гостю — законная вторая очередь. Будешь?

Махнув рукой и пробормотав что-то насчет того, что он уже нажрался вдрызг, а потому в этом состоянии и не половой гигант, Костя толчком отлепился от косяка и побрел прочь. За спиной громко охнула глупенькая Марта, прерывисто застонала. «Пошел процесс, — безжалостно констатировал он, бредя зигзагом к лестнице. — Так оно с активистками и бывает…»

Оказавшись у себя в комнате, быстренько разулся, еще раз прислушался и убедившись, что по второму этажу никто не шастает, взял со стола пухленький томик в яркой обложке, на которой под завлекательным названием «Смерть среди хрусталя» возлежала в луже ядовито-красной крови полуголая девица, яркая, конечно же, блондинка. Именно такое чтиво, не вызывая ни малейших подозрений, как раз и могло оказаться в чемодане питерского братка.

Конечно, его вещички старательно обшарили в его отсутствие, о чем он сразу догадался, проверив несколько незаметных для постороннего отметочек, но детектив в пестрой обложке не мог вызвать ни малейших подозрений по причине своей полнейшей внешней безобидности. Чтобы понять, что эта книжечка собою являет, установить, что сама по себе это вовсе и не книга, а имеющая полнейшее сходство с книгой взрывчатка, пришлось бы провести долгие серьезные исследования с помощью приборов и реактивов, которых у Джинна здесь, безусловно, не имелось…

Спецназ, господа, знаете ли… В его хозяйстве многие безобидные на вид вещички — совсем не то, чем смотрятся…

Достав не менее безобидную на вид авторучку, он в темпе проделал с ней несколько простых манипуляций и, превратив во взрыватель с заранее заданным замедлением, надежно прищелкнул к обложке. Машинально бросив взгляд на часы и отметив время, выскользнул в коридор, бесшумно направился в дальний конец, к высокому полукруглому окну.

Оба шпингалета он открыл заранее, еще днем, а в петли капнул прихваченного на здешней кухне постного маслица. Так что правая створка распахнулась совершенно бесшумно. В лицо повеяло сырой ночной прохладой.

Часть двора была огорожена высокой металлической сеткой, и там, возле аккуратного кирпичного сарайчика, стояла «Газель» с брезентовым верхом. Что было в кузове. Костя не интересовался, не его это было дело. Главное, то, что там находилось, безусловно, крайне необходимо Джинну в хозяйстве…

Он тщательно примерился. До машины было метров восемь, если считать по прямой от стены дома. Не столь уж и трудная задача, но все равно нужно собраться…

Семь раз примерил, прикинул, рассчитал… И, лишь заранее выверив каждое движение, коротким рывком кисти послал книгу вниз по косой линии. Бездарный

— Костя пробовал его читать еще в поезде, да так и не осилил — романчик, являвший собой точную копию очередного бестселлера плодовитой литературной дамочки, мелькнул в темноте, пролетел над верхней кромкой сетки, тихо шмякнулся на асфальт и по инерции улетел под машину. Чего и требовалось добиться.

Прислушался. Тишина, только снизу долетают слабые отзвуки тамошней веселухи. Быстренько закрыв створку и задвинув шпингалеты, Костя на всякий случай в темпе протер носовым платком все места, к которым прикасался.

Самое время подумать о твердом алиби. В его распоряжении было еще около девяти минут. Костя старательно выждал ровно пять, следя за секундной стрелкой. Потом, так и не обувшись — а к чему? Работало на образ,-прихватил бутылку и спустился вниз, в каминную, куда бесцеремонно и вломился, опять-таки встреченный совершенно равнодушно.

Бедную голенькую активистку уже пользовал в довольно незамысловатой позе чеченский телохранитель Джинна. Она давно, надо полагать, перестала сопротивляться, с закрытыми глазами елозила в такт толчкам по кожаному дивану, как кукла. Чеченец старался изо всех сил, отчасти работая на публику, блондинка, страдальчески оскалясь, охала и постанывала.

— А, передумал, Толя? — без малейшего удивления сказал Джинн, непринужденно развалившись в кресле у двери. — И правильно. Хорошая водка, красивая девочка — что еще нужно джигиту для мимолетного счастья?

— А насчет этого,-Костя кивнул на порнушную сцену, — в Коране что сказано? Джинн мечтательно улыбнулся:

— Друг мой, не старайтесь с маху овладеть премудростями ислама. Момент совершенно неподходящий. Лучше возьмите вон там, в ящике, резинку. Если вы эстет, конечно. Сейчас Заурбек закончит, и можете приступать…

— А неприятностей потом не будет? — поинтересовался Костя, дружески приобняв Джинна. — Мало ли…

Тот деликатно высвободился из благоухающих алкоголем фамильярных объятий, пожал плечами:

— Я бы не беспокоился. Сейчас принесем камеру, снимем на видео, вряд ли эта птичка захочет, чтобы кассета попала к любимому мужу, которым она мне все уши прожужжала. Джигиты еще во вкус не вошли, впереди масса фантазий… А поскольку…

Костя, разумеется, ждал взрыва, как его непосредственный инициатор, но все равно рвануло в самый неожиданный момент — так что он, натуральным образом вздрогнув, машинально втянул голову в плечи. Потом выпустил бутылку, и она грохнулась на ковер.

Звонко вылетели стекла на западной стороне дома. Последовала немая сцена, самую пикантную композицию которой составляли Заурбек и Марта, застывшие посреди действа, но уже в следующий миг Джинн опомнился, рванул из-под куртки пистолет и метнулся в коридор. Следом кинулись двое остальных, за ними поспешал Заурбек, застегивая на бегу штаны и спотыкаясь. Последним из каминной выбрался Костя, уже не стараясь так уж особенно шататься, — в конце концов, после таких сюрпризов нетрудно с маху протрезветь.

Какое-то время царила совершеннейшая паника, потому что никто ничего не понимал. Со второго этажа сбежал Каюм с пистолетом наголо, следом спешил Сергей, босиком, в кое-как застегнутых джинсах и распахнутой рубашке. Костя мимолетно устыдился — ведь определенно поломал кайф напарнику, да что поделать…

За окнами колыхались отблески пламени, с улицы что-то длинно и непонятно орал часовой, прежде других прибывший на место происшествия. Теснясь в дверях, все выскочили во двор, побежали к решетке, движимые пока что не четкими побуждениями, а чем-то вроде инстинкта.

Сгрудились у сетки, опасаясь подходить ближе. Развороченная взрывом — хоть и не особенно мощным — безвинная машина выглядела безрадостно, да и на машину уже походила мало. Брезент кузова вяло догорал, еще что-то дымилось в кузове, противно тянуло горелой резиной и непонятной химией.

— Тушите, что вы стоите? — заорал Джинн. — Отпирай замок, фаррахаш луда, бахти джангазы!

Сгоряча он сгреб за плечо оказавшегося ближе всех Сергея, подтолкнул к сетке.

— Да погоди ты, — спокойно отстранился тот.-Там ничего не взорвется? Гранаты, патроны?

— Нет там ничего взрывчатого! — рявкнул Джинн.-Только винтовки, в заводской упаковке! Фарраха бхаш луда, новенькие снайперки! У кого ключ? Бехо, собачий сын, что ты стоишь? Замок отопри!

Часовой, опасливо отстраняясь, с трудом попал ключом в скважину висячего замка, приоткрыл сетчатую дверцу, но внутрь входить определенно не хотел. Джинн бешено потянул его за ворот, заорал в ухо:

— Огнетушитель принеси, болван! Огнетушитель, из дома!

Послышавшийся в отдалении пронзительный вой сирены приближался, казалось, со скоростью ракеты. Уже через полминуты у ворот, отчаянно завывая и разбрасывая пронзительные вспышки синего света, затормозили сразу две огромные «пожарки». Следом послышалась сирена машины полицейской.

Костя ухмыльнулся про себя. Он понятия не имел, кто был тот свой человек, что озаботился вызвать пожарных и полицию, но главное, что такой человек был. Все заранее расписано, как по нотам, и все прошло в полном соответствии с планом, а это, знаете ли, не всегда случается…

Пожарные в тяжелых марсианских костюмах орали что-то, колотясь в запертые ворота. Почти сразу же к ним присоединились полицаи, движимые, в общем, правильно понятым служебным долгом, — уж коли имелся пожар, следовало обеспечить к нему беспрепятственный доступ тем, кому такими делами ведать надлежит по долгу службы.

— Куда? — рявкнул Джинн, перехватывая наспех одетого Скляра.

— Придется открыть, — хмуро сообщил тот. — Ведь не уймутся…

— Не пускай этих… — в горячке крикнул Джинн, потом, видимо, сообразил, что следует вести себя, как подобает законопослушному человеку. Разжал пальцы, заметно понурясь, протянул: — Ладно, открывай ворота… Никому с ними не откровенничать, слышали? Объясняюсь я один…

Скляр распахнул одну створку, а вторую, не дожидаясь, пока он это сделает, вмиг открыли гомонящие пожарные. Обе красных машины, рассыпая всплески синего света, промчались по двору в сторону очага возгорания. Следом в ворота влетела полицейская «Ауди», раскрашенная в черно-белый, с тремя разноцветными мигалками, отчего двор стал немного похож на дискотеку.

«Культурный центр консульства Ичкерийской республики», как пышно именовалось заведение, где они в настоящий момент пребывали, бесповоротно утратил тихую респектабельность. Бравые пожарные, принявшись заливать искореженную «Газель» пушистой белой пеной, очень быстро, изучая место происшествия, наткнулись в кузове на нечто их удивившее. Один вылетел из загородки, как ошпаренный, кинулся наметом к вальяжному полицейскому офицеру, крича что-то на «государственном» языке и потрясая предметом, как две капли воды похожим на отсоединенный от ложа ствол винтовки с затвором (каковым предмет, вообще-то, и являлся). Офицер, вмиг преисполнившись деловитой подозрительности, расстегнул кобуру, махнул своим немногочисленным орлам и с ходу взялся за выяснение. Джинн пытался ему что-то объяснить, шепча на ухо, но тому вожжа под хвост попала. Вряд ли он так уж негативно относился к идеям освободительной борьбы чеченского народа — скорее, был из породы тех тупых службистов, что плевали с высокой горы на все политические тонкости и сложную международную обстановку, выполняя предписания от сих и до сих. С его точки зрения (спорить с которой, признаться, трудновато), развороченные взрывом ящики с винтовками в кузове «Газели» являли вопиющее нарушение законов.

Вдобавок полицай с сержантскими нашивками подлил масла в огонь — он вдруг завопил, тыча пальцем в сторону видневшейся из-под куртки Джинна кобуры:

— Пюсс! Пюсс!

Офицер остервенел окончательно. По его команде Джинна проворно разоружили, после чего два служивых, недвусмысленно угрожая кольтами, загнали всю компанию в вестибюль особнячка. Тут как нельзя более кстати из каминной выбралась завернутая в портьеру активистка Марта, растрепанная, малость протрезвевшая и явно жаждавшая мести за все учиненные над ней половые непотребства. Расставание с иллюзиями, надо думать, протекало мучительно, сейчас это была сущая фурия, а то и валькирия. Офицеру она наговорила нечто такое, отчего тот, топорща усы и рассыпая искры из глаз, принялся орать что-то в портативную рацию с таким видом, словно рассчитывал получить за проявленное рвение высший орден республики, надо полагать, с мечами.

Обитателей особнячка, согнав в кучку, держали под прицелом посередине вестибюля. Растрепанная Марта, завернувшись в портьеру, периодически порывалась выцарапать Джинну глаза, в чем ей лениво препятствовал один из полицаев. Спецназовцы с постными рожами, чтобы не выделяться на общем фоне, понуро стояли там, где поставили, но в глубине души испытывали сущее наслаждение — каша была заварена на совесть. Насколько они просекали ситуацию, вскоре должен был нагрянуть какой-нибудь ужасно независимый журналист, который назавтра и разразится обличительной статьей о жутких нравах надоедливых иностранцев, беззастенчиво использующих территорию суверенной державы для своих грязных игрищ. Булавочный укол, конечно, но в рамках психологической войны и такое не помешает, а если удастся еще организовать запрос в парламенте (а ведь наверняка удастся), Джинну придется пережить несколько неприятных минут: он не столько полевой командир, сколько кадровый разведчик, огласка ему совершенно ни к чему…

Совершенно неожиданно на сцене появился полковник Тыннис, бесстрастный и свежий, ничем не напоминавший поднятого среди ночи с постели человека. Подчеркнуто не обращая внимания на задержанных и не подавая виду, что с кем-то из них знаком, он увел полицейского офицера в каминную, и там минут десять, насколько удалось расслышать, продолжалась яростная дискуссия совершенно непонятного содержания. Суть, впрочем, была ясна: полицай поначалу орал, как резаный, а полковник непреклонно и сухо зудел что-то свое. В полном соответствии с поговоркой о капле и камне, контрразведка в конце концов одержала верх над полицией, как это частенько случается на всех широтах, в столкновении с высокой политикой мусорам независимо от национальной принадлежности приходится отступать с поджатым хвостом…

Полицейский вылетел из каминной, в приливе чувств грохнув тяжелой дверью, большими шагами направился к выходу, махнув своим орлам. Судя по его лицу, мечты не то что о высшем ордене с мечами, а и о самой паршивенькой медальке бесповоротно растаяли. О чем-то кратенько перешептавшись с Джинном, полковник тоже ретировался. Последними в ворота выехали пожарные машины. Бедная Марта оторопело хлопала глазами, плохо представляя, что ей теперь делать. Презрительно покосившись на нее, Джинн вышел.

Поразмыслив, Костя направился следом. Джинна он обнаружил в загородке — тот, присев на корточки, изучал днище грузовика. Без сомнения, он был достаточно опытен, чтобы быстро определить, где произошел взрыв. Прекрасно, пусть считает — как многие на его месте, — что бомба была присобачена к днищу. Они с Сережей и Каюм вне всяких подозрений — их вещички еще в первый день были обысканы, ничего напоминавшего взрывное устройство там не имелось…

— Нет, парни, не умеете вы работать, — констатировал Костя, держа руки в карманах и покачиваясь. — Точно тебе говорю, на наших каналах такого бардака не водится.

— Толя, я тебя очень прошу, иди к черту, — страдальческим тоном отозвался Джинн, не оборачиваясь и не вставая с корточек.

— Ладно, уж и сказать ничего нельзя…-проворчал Костя и направился к дому, мысленно ухмыляясь во весь рот. Под ногами противно скрежетнуло битое оконное стекло.

Глава четвертая. «ЗЕЛЕНАЯ ТРОПА»

«Бычок», переваливаясь на ухабах, еще с километр полз по неширокой лесной тропинке. Сидеть на ящиках было чертовски неудобно, их то и дело бросало друг на друга, ящики колыхались и глухо сталкивались, ежеминутно грозя прищемить пальцы. ТТ во внутреннем кармане Костиной куртки колотил по ребрам. «А еще Европой себя воображают, — сердито подумал он. — Дороги ничуть не лучше, чем в каком-нибудь Урюпинске».

Царапанье еловых лап по тенту прекратилось. «Бычок» пошел быстрее, уже почти не подпрыгивая на колдобинах. Скляр, пересев к заднему борту, приподнял тент и закрепил.

— Что, приехали? — поинтересовался Костя.

— Сиди, шустрик, и ехай, куда везут… — недружелюбно отозвался «пан сотник», нимало не настроенный на примирение.

Совсем близко за ними шел каюмовский «ровер» с погашенными фарами. Грузовичок остановился, у кабины послышался тихий разговор на местном, заскрипели петли ворот. Проехав еще с десяток метров, «бычок» остановился окончательно, мотор умолк.

— Выгружаемся, — распорядился Скляр. Они попрыгали на землю, ежась от ночного холодка. Какой-то приграничный хутор, без сомнения, — добротный бревенчатый дом, сараи, колодец под четырехскатной крышей, летняя кухня с навесом. Визгливо забрехала собака, которую хозяин заталкивал в конуру.

— Пошли.

Они расселись под навесом летней кухоньки. В доме было тихо, ни единого огонька. Кряжистый хозяин, бормоча под нос что-то непонятное, плюхнул на стол бутыль без этикетки и стопку толстостенных стаканчиков, чем моментально поднял всем озябшим настроение. Закуски, правда, так и не принес — то ли из врожденной скупости, то ли согласно европейским обычаям.

— Не увлекайтесь, — распорядился Джинн. — Только чтобы согреться.

— Увлечешься тут, — проворчал Остап, вислоусый Скляров водилателохранитель. — На донышко плеснул, куркуль…

— Не банкет, — отрезал Джинн.

Граница, надо полагать, совсем близко, прикинул Костя, одним глотком проглотив ядреную самогонку. Технически совсем несложно было бы сгрести Джинна за шиворот и рвануть на сопредельную сторону. Минута дела.

Плохо только, что не было приказа. Люди непосвященные, должно, ломают голову, отчего спецназ, со всеми его суперменскими примочками и богатейшим жизненным опытом, так долго валандается со всевозможными атаманами, курбаши и прочими полевыми командирами. Казалось бы, чего проще: выбросить в точку группу и приволочь добычу в мешке.

Увы, есть свои тонкости. Даже самый крутой спецназ никогда не отправляется на охоту сам по себе, в результате мгновенного озарения. Только человеку, безнадежно далекому от секретных дел, может прийти в голову этакая идиллическая картина: сидит себе кружочком дюжина волкодавов, вдруг один из них в приливе энтузиазма восклицает: «Братцы, а не словить ли нам Джинна или Шамиля Полторы Ноги?» И все приходит в движение, лязгают затворы, ревут самолетные моторы, протираются фланелькой оптические прицелы, взлетают на плечи рюкзаки, мы обрушились с неба, как ангелы, и опускались, как одуванчики…

Увы, увы. Непременно нужно иметь приказ. От самых высоких инстанций. И если приказа нет, никакой самодеятельности быть не может изначально. Такие дела…

Вот если Джинн двинет через границу с грузовичком — другое дело. Этот вариант инструкциями предусмотрен. Косящий под Че Гева-ру бородач без особых церемоний будет приглашен в гости. А вдруг? Случаются же чудеса?

— Ну, все готовы? — спросил Джинн, первым поднимаясь на ноги. — В машину. Храни вас Аллах…

— Воистину акбар, — проворчал Костя под нос, прыгая в кузов. Нет, если чудеса и случаются, то не сегодня, не в эту ночь — Джинн остался во дворе, помахал им вслед, полководец хренов… Зато в кабину уселся хозяин, здешний Сусанин.

— Не курить и не болтать, — приказным тоном распорядился Скляр. — Всех касается, понятно? Граница совсем близко…

— Понятно, ваше благородие, — строптиво проворчал Костя. — Значит, мусора болтовню услышат, а вот как насчет мотора? Он шумнее будет.

— Не умничай! — злым шепотом рявкнул Скляр.

— Яволь…

— В самом деле, не заводись, — ровным голосом сказал Катом. — Ребята, когда приедем, перегружайте побыстрее, как будто вам Героя Соцтруда за это дадут или, скажем, полный карман баксов…

— Второе мне как-то больше по душе, — хмыкнул Остап.

— Мой дядя — Герой Соцтруда, — вдруг сообщил Заурбек совершенно мирным тоном, даже с некоторой мечтательностью. — Нет, правда. Знатный чабан, сейчас старый совсем… Сам Брежнев звезду привинчивал…

— Кому как, — сказал Остап философски. — А у моего дядьки — Железный крест. Слышал про дивизию «Галичина»?

— Тихо вы! — цыкнул Скляр, стоя в неудобной позе и высунувшись из-под тента. — Развели тут вечер воспоминаний…

По обочинам дороги темнел лес, одинаковый по обе стороны границы, так что совершенно непонятно было, на какой они стороне находятся. Окружающая тишина ни о чем еще не говорила — сплошной линии заграждений на границе так и не возвели, паутина контрабандных тропок, по которым что только ни перли туда и оттуда, учету и контролю не поддавалась.

Правда, трое из присутствующих совершенно точно знали, что именно вскоре должно произойти. Но это еще не значит, что они сохраняли полнейшее хладнокровие, отнюдь…

Машина остановилась, в заднюю стенку кабины постучали изнутри. Скляр выпрыгнул первым, держа фонарик и пистолет. Несколько секунд постоял возле борта, крутя головой, прислушиваясь. Потом тихо приказал:

— Выметайтесь. Оружие на изготовку… Вылезли остальные пятеро, встали тесной кучкой. Защелкали пистолетные затворы, Заурбек снял с шеи автомат и держал его дулом вверх.

Было тихо, темно и прохладно. Грузовичок стоял на широкой прогалине. Впереди, насколько удавалось рассмотреть немного привыкшими к темноте глазами, дорога сворачивала влево, за невысокие округлые холмы, поросшие редколесьем.

— Что, мы в России уже? — поинтересовался Костя шепотом.

— Ага, — отозвался Скляр. — Можешь гопака сплясать на радостях… Тихо всем!

Он поднял фонарь и три раза нажал на кнопку, посылая вспышки в сторону холма. Замер, пригнувшись, слегка расставив ноги, — в напряженной позе опытного солдата, готового при любом непредвиденном раскладе открыть огонь еще в падении.

На холме трижды мигнула синяя вспышка, метрах в пятидесяти от них. И сразу же отчаянно заорал Скляр, наугад выстрелив в ту сторону:

— Заводи!!! Запоролись!!!

Автоматные очереди крест-накрест прошили воздух над их головами, там, впереди, меж деревьями, запульсировали желтые огоньки выстрелов. Как и было предписано инструкциями. Костя держал полу куртки кончиками пальцев, оттянув ее в сторону, и сразу почувствовал несильный удар, прямо-таки вырвавший полу у него из руки. Поднял ТТ, бабахнул в белый свет, как в копеечку, опорожняя магазин, — так, чтобы не причинить вреда никому из засевших впереди.

Рядом приглушенно охнул Каюм. Тыльную сторону Костиной ладони обожгла горячая гильза — это Заурбек, расставив ноги, лупил длинными очередями — наугад, но неимоверно азартно. Пальба стояла нешуточная…

— Всем стоять! Бросай оружие! — рявкнул искаженный мегафоном голос.

— Сейчас! — выдохнул сквозь зубы Скляр. — В кузов, живо!

«Бычок», скрежеща передачами, развернулся, едва не задев Остапа. Тот отпрыгнул, матерясь, два раза выстрелил по невидимой засаде — и первым взлетел в кузов. Автоматы заливались не переставая, надрывался мегафон, впереди, меж деревьями, ярко вспыхнули фары.

— Бэтээр! — заорал Заурбек, звонко загоняя новый магазин.

— В кузов, мать твою! Все сели?

«Бычок» помчался прочь, так, словно за ним гнались черти со всего света. Позади, на прогалине, утробно ревел мотор бронетранспортера, прожектор полоснул по деревьям далеко в стороне, пальба отдалилась…

Грузовичок несся во весь опор, сидевших в кузове швыряло, как кукол, влевовправо, вверх-вниз, незакрепленные ящики грохотали и тяжело перекатывались, ктото ругался, приклад Заурбекова автомата чувствительно угодил Косте в бок, и он, подпрыгивая на штабеле словно оживших вдруг ящиков, отпихнул соседа ладонью:

— Убери ты трещотку, клоун!

Отчаянно завизжали тормоза, грузовичок остановился. Не сразу стало ясно, что они вернулись на прежнее место, во двор хутора. Хозяин первым выскочил из кабины, возбужденно махая руками, что-то принялся толковать Джинну, стоявшему меж двух своих телохранителей с видом боевого генерала, привыкшего не смущаться превратностями военной судьбы.

— Найдите бинт кто-нибудь, — негромко сказал Каюм, морщась и зажимая ладонью левое плечо. — Меня, кажется, зацепило…

— Что? — услышал Джинн. — Живо, давайте в дом!

Хозяин, вбежав в комнату, повернул выключатель. Все невольно зажмурились от яркого электрического света. Самая обычная обстановка, ничем не напоминавшая логово профессиональных контрабандистов…

Каюм шипел сквозь стиснутые зубы, пока с него осторожно стягивали куртку. Костя присмотрелся: крови, конечно, хватало, но с первого взгляда опытному глазу было видно, что пуля прошла по касательной, лишь слегка чиркнув пониже плеча.

Мысленно он раскланялся перед Каюмом со всем возможным уважением: хлеб оперативника не слаще, чем у них; все, конечно, в ажуре, идеально смотрится случайной пулей, легким боевым ранением, но все равно устроить такую царапину было ох как непросто, мастерство снайпера должно быть нешуточным, можно представить, что Каюм чувствовал, зная, что стрелять в него будет свой, опытный и набивший руку, но все равно нельзя забывать о поганых случайностях… Интересно, кто работал немецкой винтовочкой с ночным прицелом? Л„ха или Виталик? Л„ха, определенно, у него опыт ночной работы малость поболее. А вот дыра от пули в поле его собственной куртки — это уж наверняка Виталик, спасибочки, братишка, удружил, и ничего тут не поделать, приходится. Зато теперь все выглядит просто идеально: и Каюма малость подстрелили, и ему одежку попортили, весьма наглядные аргументы, повышающие доверие даже у столь подозрительного типа, как Джинн…

Для вящего эффекта Костя просунул палец в дыру от пули, продемонстрировал Джинну, нервно хохотнул с видом человека, лишь задним числом сообразившего, что девять граммов прошли в опасной близости от организма:

— Ну надо же…

Глянув мельком, Джинн отвернулся к Каюму, с нешуточной заботой раздирая индивидуальный пакет. Каюм, прикрыв глаза, тихо выругался по-татарски.

— Ничего, джигит, ничего, — с несвойственной ему мягкостью утешил Джинн, проворно бинтуя плечо. — Совсем даже пустяковая царапина, заживет…

— Самогонку тащи! — цыкнул Костя на топтавшегося у стеночки хозяина.

— Дело, — поддержал Остап, хмуро перезаряжая пистоль. — Вовсе даже не помешает… Ну, швыдче!

Хозяин, ошалело кивая, кинулся к шкафчику, загремел ключами — ох, куркуль, и в доме у него все на запоре… Остап бесцеремонно отобрал у него бутыль с сизой жидкостью, закинув голову, на совесть присосался к горлышку. Передал бутылку Косте. Жадно глотнув, тот сунул сосуд Сергею, быстро огляделся. Пора было поработать.