Глава первая.

Mademoiselle Daria.

...Зеленая «шестерка» свернула во двор, мазнув тусклыми фарами ближнею света по шеренге темно-красных гаражных дверей, медленно поехала вдоль длиннющей блочной девятиэтажки...

– Лажа, – сказал тот, что повыше, усатый.

– Что? – Второй, накрывавший газетой пистолет на столе, лениво обернулся к нему.

Усатый кивнул на цветной экран, где мордастый негр неторопливо стягивал плавки с пикантной брюнетки, сидевшей с широко расставленными ногами. Черномордый не мог и подозревать, что вскоре папаша, он же Чак Норрис, жестоко обидится на этаких вот трахальщиков его доченьки и начнет мочить всех подряд, вдоль-поперек и всяко, не делая различий меж черными и белыми.

– Туфту гонят, – сказал усатый. – Пока ты выходил, я крутанул в замедленном действии.

– Ну и что?

– Трусы-то он снял, а у нее под ними еще одни. В замедленном хорошо видно.

– На то кино, – пожал плечами второй. – Если давать всякому черномазому по-настоящему-то стягивать...

– О, как он ее...

– Ну, папуас, чего хочешь? Эй, вроде машина подошла?

...Широкоплечий парнишка в свитере и распахнутой кожанке выскочил из «шестерки», резво вбежал в подъезд и рысью припустил по лестнице.

– Точно, тачка, – сказал усатый. – Пора бы. Встал за дверь, живо! Смотри у меня...

– Да чего там, двор пустой...

– Все равно варежкой не щелкай. До поезда – как до Китая раком.

– А нам бы день простоять да ночь продержаться... В дверь позвонили – уверенно, даже нагло, длинно. Второй, держа «ТТ» стволом вверх, прижался к стене, встал так, чтобы видеть прихожую в висевшем напротив холодильника зеркале.

Усатый медленно повернул головку первого замка, второго.

Крепыш в кожанке, энергично нажевывая резинку, окинул его нахальным, оценивающим взглядом:

– Девочек заказывал?

– Ну.

– Тогда посторонись, братила, о-так... – Крепыш, ловко упершись ладонью ему в живот, отодвинул от двери, моментально просочился в прихожую и совершенно по-хозяйски затопотал направо, в комнату. Там уже был полный порядок – напарник мирно сидел за столом, держа руку рядом с газетой. На экране блаженно постанывал негр, взгромоздившийся уже на совершенно равнодушную к происходящему брюнеточку.

– Тут один, а ну-ка там... – Крепыш пошел в другую комнату, быстро нашел выключатель.

– Эй, ты полегче... – беззлобно бросил усатыи. – Гуляет тут, как по проспекту.

– Братила, ты что, первый раз с нашим столом заказов связался? Я ж должен окинуть заботливым взглядом, может, у тебя в шкафу три Чикатилы, и все извращенцы? А девочек беречь надо. чтобы товарный вид держали... Мне что, самому ложиться?

Усатый взирал на него мрачновато.

– Ладно, перечирикали, – пожал он плечами. – Иди, гони телок.

– Друг ты мой единственный, вот с телками накладка. Ну не было у нас двоих, хоть ты меня режь. Разобрали. Время на дворе холодное, зима, всем погреться охота. Одна есть. Чем богаты. От сердца отрываю.

– Ну слушай...

– Да фирма веников не вяжет! – заторопился крепыш. – Обоих обслужит по мировым стандартам. Девочка классная, в Париже работала.

– Звездишь.

– Жопу ставлю. Сама докажет. – И хрипло пропел: – «Она была в Пар-риже...» Не, честно. Работала в Париже. Хрусти капустой, господин клиент, у нас вперед, как в лучших домах Лондона. Четыреста.

– Чего?

– А того. Ты ж сам заказывал до утра? А телка клевая, не отбросы, опять-таки парижская школа... А то я поехал, без тебя хватит любителей на парижскую выучку...

– Ладно, тормози, – усатый вытянул из кармана толстую пачку свернутых вдвое бумажек, отсчитал восемь. – Хоккей?

– Хоккей. Значит, в шесть утра я ее забираю, усек? Да, братила, я отолью? В подъезде холодно...

– Валяй в темпе. И гони телку.

Усатый немного расслабился, но из прихожей не ушел, стоял, подпирая плечом косяк, и ладонь держал на свитере, прикрывавшем заткнутый за пояс пистолет.

В туалете шумно, оглушительно спустили воду, выскочил крепыш, бросил:

– Дверь не закрывай, сейчас будет парижаночка. – И, топоча, ссыпался вниз.

Дверь осталась распахнутой. Усатый переместился к ней, сузил глаза и напряженно вслушивался. Этаж был последний, девятый, так что верхней площадки не имелось, и сюрпризов следовало ожидать только снизу.

Слышно было в покойной вечерней тишине, как внизу с лязгом переключили передачу, взвыл мотор и машина уехала. Внизу зацокали каблучки. Девушка не спеша поднималась. Усатый ждал, чуть приподняв большим пальцем край толстого свитера.

В квартире работал телевизор, чирикали вовсю англоязычные голоса и, плохо успевая за ними, гнусаво бубнил переводчик.

Девушка поднялась на девятый этаж – довольно высокая, с рыжими распущенными волосами, в распахнутой шубке из искусственного меха, якобы леопарда, и черном коротком платьице.

Помахивая пластиковым пакетом, она совсем медленно преодолела последний лестничный марш, шумно отдышалась и сказала непринужденно:

– С тебя девять баксов. По баксу за этаж, милый. Не так-то и приятно чапать пешедралом на стройных ножках и высоких каблучках...

Усатый хмыкнул, но, оглядев ее внимательно, должен был признать, что ножки и впрямь неплохи. Годочков ей, правда, не меньше двадцати пяти, но, если прикинуть, как раз в его вкусе – не слишком юна и не слишком стара и на шлюху, что приятно, обликом не похожа.

– Ладно, – сказал он, чуть расслабившись. Прислушался, но внизу было тихо. – Заходи. А насчет премии будет видно, к утру соберем заседание месткома, обсудим твое поведение, там и решим...

Когда она сняла шубку, проворно перехватил из рук, запустил пальцы в карманы, но ничего не обнаружил. Взял из рук пакет, заглянул. Там отыскалась лишь коричневая резиновая маска Кинг-Конга и синие пакетики с импортными презервативами. Да обернутая в целлофан фотография.

– А обезьян зачем? – хмыкнул он. Окинул ее взглядом с ног до головы. Нет, что-либо спрятать под этим платьицем было решительно невозможно.

– А некоторым нравится, – она дернула плечом и улыбнулась довольно озорно. – Надевает, понимаешь ли, маску, ставит невдалеке – напротив зеркала и балдеет...

– Вообще-то, мысль, – фыркнул он. – Там побачим...

– А обыскивал зачем?

– А насчет клофелинчика.

– Это как? – она уставилась самым невиннейшим взором.

– Не знаешь? – хохотнул напарник, вышедший тем временем в прихожую. – И в водочку, поди, в жизни не подливала?

– Ма-альчики... У нас серьезная фирма. Обижаете невинную девочку, Я туфли сниму, ладно? На шпильках на девятый – облезешь...

– Да ты уж все снимай, – жизнерадостно посоветовал второй.

– Ну, так-таки и сразу? – Девушка, покачивая бедрами, прошла в комнату. Уселась в потертое кресло, закинула ногу на ногу и вытащила сигарету из валявшейся на столе пачки «Мальборо». Огляделась. – Нет, мальчики, делаю вывод, что мне сегодня решительно повезло. Вид у вас самый славянский, квартирка на бичсвскую блатхату не похожа, хвосты селедочные на скатерти не валяются...

– Мы, вообще-то, ребята приличные, – подтвердил тот, что был без усов. Сел на подлокотник и положил ей руку на колено. – Только требовательные. Если уж в вашей шарашке двоих не нашлось – придется, лялька, поработать ударником капиталистического труда. И двустволочкой, да и всяко.

– Так бывало и вертолетиком, дяденька, – прощебетала она голоском младшей школьницы. Зажмурилась, когда его ладонь скрылась под платьем, с закрытыми глазами выдохнула дым. – Оголодавший мальчик, а?

– Да не то чтобы, – сказал он хрипло. – Просто сидим тут два часа и пялимся на импортное траханье – Природа уж и требоват, как говорится.

– По вашим брючкам видно, сэр... Хоть фонарик вешай, как на негабаритный груз.

– И моментально они поняли друг друга... – Он расслабился совершенно. – Ну, сядь, как примерная школьница в классе.

– Ага, и мигом останусь без плавок. Хозяин! – девушка глянула через плечо зависшего над ней парня. – Еще немного – и ваш друг с меня трусики стянет...

Усатый, как раз кончивший откупоривать «Амаретто», цепко посмотрел на нее, улыбнулся одним губами а промолчал.

– Он у вас всегда такой серьезный? – громко, театральным шепотом поинтересовалась рыжая.

– Да с детства такой, – сказал второй. – Папа его в доценты налаживал, вот и привык делать физиономию... Макс, что ты, в натуре? Ляльку доставили, все путем, расслабляемся...

Усатый налил три стакана, одним глотком опорожнил свой. Похоже было, он и в самом деле искренне пытается расслабиться, но что-то мешает.

Он сидел на стуле так, что пистолет из-под свитера совершенно не выпирал, держал правую ладонь на колене, пальцами левой постукивал по столу, молча разглядывал девушку, и холодок во взгляде не таял.

– Значит, Макс? А ты кто?

– А я – Билли. Как Клинтон.

– Ну да? – она наконец села, как примерная школьница в классе, раздвинула коленки, предоставив руке заказчика охальничать, как вздумается. – И получается у нас сплошной импорт. Потому что я – Жанна.

– А вчера кем была? – поинтересовался Макс.

– Все зависит от клиента, – пожала она плечами. – Если ему так уж приспичит, можно и Прасковеей... Только после Парижа Жанной стать – самое обычное дело...

– Ты что, там точно была?

– Век воли не видать, Билли... – Она деликатно сняла его руку, достала из пакета фотографию и подала ему с весьма горделивым видом.

Билли уставился на цветной полароидный снимок, Долго разглядывал, нехотя отдал напарнику:

– Слушай, и вправду, похоже...

Макс всмотрелся. Жанна – или как ее там – стояла рядом с злегантнейше одетым типом средних лет, на заднем плане величаво вздымалась Эйфелева башня, зеленели клумбы, раду! ой пестрели автомобили, сплошь импортные, и весь окружающий пейзаж в самом деле не особенно-то и походил на декорацию.

– Ну да, – с ноткой зависти сказал Билли. – Вам, мочалкам, в Париже обустроиться легко, не то, что нам... А, Макс?

– Это точно. – Макс положил фотографию на стол. – Нам с тобой, конечно, пришлось бы потруднее...

Даже Жанна подметила, что в этой невинной фразочке таился некий двойной смысл – очень уж многозначительно фыркнул Билли.

Он поинтересовался:

– И как оно там, в Париже? Подожди, так ты что, язык знаешь?

– Да вовсе не обязательно, – призналась Жанна. – Я тебе честно скажу – черт-те сколько можно продержаться на двух фразах: «Ля минет» и «Мани-мани-мани»... Выше крыши.

– Ну, насчет ля минет и тут соображаем не хуже, чем там... – Билли вновь принялся поглаживать ее бедро. – А что, в Париже наши ценятся?

– Там, знаешь, больше всего ценятся трансвеститы, – сообщила Жанна.

– Это кто?

– А это мужики, переделанные в женщин. Последний писк моды. Французы торчат.

– Тьфу ты... – Билли сплюнул вполне искренно. – Для такого дерьма в музыке и слов нет... Что же из Парижа улетела? Я бы на твоем месте за такой городок держался...

– Конкуренция, – вздохнула Жанна. – Развитой капитализм – это тебе не вздохи на скамейке. А от тамошней ментовки так просто не откупишься. Тот мужичок, что на фотографии, даже и замуж звал, да грубо разлучили полицаи...

– Ну вот, пошли романы, – хмыкнул Макс, уже добродушнее, правда. – У тебя их, поди, в запасе...

– Профессия такая, – ослепительно улыбнулась Жанна. – Между прочим, древнейшая. Или одна из. Про нас аж в Библии, между прочим, написано. Довольно даже неодобрительно, правда, но все-таки... Билли, подай стаканчик, как сущий джентльмен... Мерси боку.

Она выпила половину, отставила и спросила:

– Рассказать вам про Париж?

– Соловья баснями не кормят, – отмахнулся Макс. – Билли, ну-ка погуляй в и комнату, да посиди, помедитируй. Я за тобой потом зайду.

– Ну вот. – проворчал Билли, нешуточно огорченный, медленно встал. – Вечно вы, гражданин, без очереди, а потом, я б и тут посидел, с нес не убудет...

– Групповухи не люблю, – сказал Макс. – Сам знаешь. Не хнычь, дитятко, она потом хорошо подмоется, а времени – до утра... Ну ключ на старт?

– Есть ключ на старт, – безрадостно сказал Билли, взял со стола непочатую бутылку и побрел в другую комнату.

Жанна погасила в пепельнице довольно длинный чинарик:

– Чует моя душа, пошла работа... Ты как, любишь женщин раздевать, или самой? – встала и потянулась, закинув руки за голову. – Помнится, мы тут что-то говорили за премиальные...

– Не суетись под клиентом, – с улыбкой посоветовал Макс. – Я ж тебе говорил – через утренний местком, а до утра времени немеряно.

Он подошел вплотную, постоял перед ней, чуть выдвинул вперед левый бок.

Жанна лукаво глянула на него – оба были почти одного роста, потянулась к пряжке его пояса, массивной, выпиравшей под свитером. Макс быстро отвел ее руку, еще какое-то время пытливо смотрел девушке в глаза, что-то для себя окончательно определяя, и в глубине его зрачков все еще таился нерастаявший холодок.

– Ты что, в самом деле с эскортом до сих пор не общался? – тихо, с подначкой спросила Жанна. – Такое впечатление...

– Знаешь, резинок терпеть не могу, – сказал он так же тихо, наконец решившись.

– Ну, доплатишь за риск?

– А у тебя – ничего? Поцеплю – убью потом...

– Фирма веников не вяжет. – сказала Жанна. – Я на минутку в ванную, о'кей? Чтобы уж все путем...

– Валяй.

Макс посмотрел ей вслед, палил себе еще полстакана импортного фальсификата, выпил медленно. Достал из-под свитера пистолет, снял с предохранителя, сунул назад, под газету. Покосился в сторону шкафа. Стянул свитер, расстегнул пару верхних пуговиц рубашки и стоял, зажмурившись, изо всех сил пытаясь расслабиться полностью, слушая тишину. Клацнул пряжкой, медленно стянул джинсы.

Вернулась Жанна, в одних узеньких белых трусиках, положила на стул аккуратно свернутое платье, скользнула довольно-таки бесстыжим взглядом по его фигуре, недвусмысленно отражавшей естественную мужскую реакцию на едва прикрытую лоскутком ткани красотку. Покачивая бедрами, подошла вплотную, ловко, одним движением ладони управившись с топырившимся естеством так, чтобы не мешало им прижаться друг к другу, шепнула на ухо;

– Поехали?

Макс опустил руки ей на плечи, девушка почувствовала, что он в долю секунды расслабился, будто наконец-то выдернули некий невидимый стержень. Жесткие ладони медленно проползли по ее спине, по талии, скользнули ниже, Макс обеими руками прижал ее к себе, постоял пару секунд, чутко поводя ноздрями, выдохнул:

– Хорошо пахнешь...

– Франция.

Вслед за тем она гибко высвободилась, подхватила со стола дурацкую обезьянью маску и, состроив физиономию балованной и капризной девочки, выпрашивавшей у бабушки варенье, шепотом предложила:

– Нет, ну надень, здорово возбуждает, посмотришь...

И подняла маску к его лицу. Макс, фыркнув, со снисходительной усмешкой уступил, подумав чуточку философски, что целовать эту шлюху все равно не придется, черт ее знает, что там час назад пребывало в этом ротике. Девушка поправила резиновую харю, чтобы клиент мог нормально видеть сквозь дырочки. Опустилась перед ним на колени, медленно стянула с него трусы, погладила, бросила вверх быстрый, смеющийся взгляд. Повинуясь се пальцам, мужчина пошире расставил ноги.

И нечеловечески взревел от удара кулаком – снизу вверх, в аккурат по причиндалам.

Он еще валился на пол, воя, скорчившись, – а девушка уже взмыла, как распрямившаяся стальная пружина.

Мимолетным ударом ладони чуть сбила маску – отчего Макс полностью ослеп, задохнувшись, когда нос а рот закрыла пахнущая тальком резина, – метнулась к платью и выхватила из кучки черного щелка отливавший черным глянцем писюлет.

– Стоять. Руки, – совершенно нормальным голосом сказала она ошалело ворвавшемуся в комнату Билли и, не давая передышки, заорала: – Стоять, козел!

Он попятился, уперся спиной в стену, так и не подняв руки в совершеннейшем обалдении от столь молниеносных перемен. Покосился на стол. За спиной девушки корчился и стонал на полу Макс. Девушка почти неуловимо для глаза крутнулась волчком. В следующий миг удар пяткой в подмышку – по всем правилам диверсантов НКВД – швырнул Билли на пол.

На экране телевизора окаянствовал Чак Норрнс, паля по криминальным элементам всех цветов кожи.

Жанна метнулась к двери, щелкнула обоими замками. В первый миг показалось, что в тесную прихожую ураганом ворвался целый взвод. Секунды три спустя, когда молниеносное мельканье массивных мужских фигур прекратилось, обнаружилось, что их всего четверо – двое в камуфляже без всяких опознавательных знаков и черных масках-капюшонах, двое в цивильном.

– Этого – туда! – резко распорядилась Жанна. Крепыш в кожанке, давешний мажордом при шлюхах, подхватил с пола Билли, все еще скрюченного – такой удар, нанесенный по всем правилам, ненадолго парализует, – головой вперед зашвырнул в другую комнату, зашел следом и закрыл за собой дверь. Один из камуфляжных, проследив за взглядом Жанны, поднял газету, удовлетворенно хмыкнул и отложил, не прикасаясь к пистолетам.

Макс все еще стонал и охал, но уже не орал. Камуфляжники надежно припечатали его к полу, один заломил руку, второй сграбастал пятерней за волосы, задрал голову. Миска слетела. Наступил полный порядок и благолепие, никто не суетился, никто не кричал. Что-то вроде немой сцены.

Натянув платье через голову, Жанна вышла в другую комнату. Шепнула что-то на ухо крепышу, села подальше, так, чтобы оклемавшийся Билли не смог достать ее ногой в прыжке, положила на небрежно застеленную кровать свой ПСМ, неспешно закурила и созерцала пленника, чуть заметно улыбаясь. Спросила:

– Что, сучонок, ждешь небось, что тебе заявят, будто пришла милиция и ты арестован? Легкой жизни захотел...

Билли, уже украшенный наручниками, еще более занервничал после этой реплики.

Крепыш достал из-под кожанки черный пистолет изящного импортного облика, снабженный столь же черным, внушительным цилиндрическим глушителем, застыл у двери, словно робот. Физиономия у него не то чтобы стала агрессивной – просто бедняга Билли, впервые в жизни на секунду обретя дар ясновидения, сообразил, что этот спокойный, несуетливый тип с равнодушным выражением лица выполнит самый жестокий приказ.

– А правда, Билли, я очаровательное создание? – весело спросила рыжеволосая. – Что-то побледнел у нас Билли, и вот уже никакого стояка я у нею что-то не наблюдаю... – Она сузила глаза, голос зазвучал холодно, с издевкой. – Ну, так что это вы натворили, дрочилы-мученики? Стоял себе обменный пункт, никого не трогал, налоги платил и «крыше», и государству, крепил рынок, менял себе денежку, ту на эту и наоборот... Так нет, налетели добры молодцы, вольные стрелки, сгребли капусту, напакостили... Ты зачем мочканул охранника, жертва аборта? В глаза мне смотри, блядь такая! – вновь улыбнулась, как ни в чем не бывало. – Ну, так с чего вы решили, что бояться следует в первую очередь ментов?

– Это не я... охранника...

– Ну да? – ухмыльнулась Жанна. – А Максик сейчас очухается и скажет, что ты...

– Это Абдулла... Из своего... У него «Вальтер», можно же посмотреть по пуле.

– Сейчас. Будем пули смотреть. И капуста у Абдуллы?

– У него половина...

Пожалуй, Билли никого не собирался доставать ногой в прыжке. Не тот типаж. Слабое звено, каковое имеется в каждой цепочке, нужно только угадать. Жанна, небрежно затушив сигарету о подоконник, присела на корточки рядом с собеседником, ткнула стволом пистолета ему в ухо, но тут же передумала, кивнула напарнику;

– Иди-ка сюда, Зверь, со своей бесшумкой...

– В ногу? – спокойно осведомился Зверь, медленно надвшаясь.

– Ну, Зверь, ты садист... – протянула Жанна. – Он же хромать будет... В яйцо. Тебе которое не жалко, Билли? Да ты не горюй, чудик, и с одним яйцом люди живут припеваючи... – И преспокойно, насквозь по-деловому продолжала: – Зверь, ты только стяни с него штаны, а то ведь промахнешься, если будешь стрелять вслепую, еще в ногу засадишь.

Билли попытался что-то прохрипеть. Зверь бесстрастно прикидывал, как половчее стянуть с пего брюки.

– Погоди минутку, – сказала Жанна. – Такое впечатление – жалко Билли своего яйца. Дорого оно ему, как память. А, Билли? Ну, тогда говори, умничка, может, я тебя и пожалею... Половина бабок у Абдуллы. А где Абдулла?

– В Ольховке.

– Конкретнее.

– К-кошевого сорок пять. Частный дом. Там его телка...

– Завтра все вместе собирались сдернуть?

– Ну...

– Вторая половина где?

– В сумке. В шкафу. Нет, давай уж разборку сделаем, как положено... Коли такие танцы... Я тут пешка... Жанна кивнула Зверю, и тот отошел, не спрятав пистолета.

– Абдулла что, черный?

– Нет, наш, ольховскнй. Костя Дударев. Абдулла – для красоты, как в «Белом солнце»... – Билли, умоляюще глядя на нес, прохрипел: – Не надо, мужики... – и сообразил, что мужик перед ним только один. – Жанна, я ведь так, на подхвате... Может, добазаримся?

– Лапочка ты моя, – похлопала его по щеке Жанна. – Ну хорошо, я же женщина, мне душевной быть положено. Вот попался бы ты тому мужику с парижской фотографии, он бы принялся светить тебе в рожу лампами да охаживать кулачищем по загривку. Терпеть он таких не может...

– А он кто? – машинально спросил Билли.

– Да милейший человек, – мечтательно сказала Жанна. – Комиссар полиции шестнадцатого округа. Неделю мы с ним общались, а замуж и в самом деле звал, только у меня командировка кончилась...

Упруго выпрямилась и вышла. Только тогда до пешки Билли и стало понемногу кое-что доходить.

Макс и его стражи пребывали в прежней позиции.

– Ну, подняли и украсили, – распорядилась Жанна. Макса подняли, украсили наручниками. Усадили на диван и сели по бокам, зажав с обеих сторон.

– Давай уж матом, чтобы легче стало, – предложила ему Жанна. – Пока не сели писать официальные бумажки.

Однако Макс, люто сверкнув глазами, молчал.

– Ну, ты умней, чем я думала... – и она продолжила скучным голосом: – Старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Шевчук. То бишь я. Согласно указу Президента... До тридцати дней... В бюрократию играть будем? Удостоверение предъявлять в развернутом виде?

– С-сука, – сказал Макс и отвернулся, насколько мог.

– Значит, не будем. – Жанна отошла ко второму штатскому, понизила голос: – Толя, давай в машину. Кошевою сорок пять – там третий, пусть займутся. Потом организуй понятых, да вежливо, ну и пусть остальные сюда поднимаются, начнем игры с писаниной. Эх, а домой я попаду не раньше четырех утра, и хрен мне кто отгул даст... Макс таращился на нее словно бы с немым вопросом.

– Нет уж, Максимилиан, – усмехнулась Жанна, присаживаясь к столу и тщательно заворачивая в целлофан фотографию. – Мы с тобой не в штатовском детективе, и никто тебе не станет долго и вдумчиво объяснять, как мы эту хатку вычислили. Ну, а машину с вашим блудливым заказиком тормознули на подступах, только и дел. Котенки, кто ж в вашем положении так телефоном балуется? Ладно, наденьте ему штаны, а то еще начнет орать при понятых, что менты его раздели и утюгом пытали...

Появились еще трое, уже в полной форме. Жанна вышла в другую комнату, махнула рукой:

– Билли, пошел вон, сядь там в уголочке рядом с корефаном, да не дергайся, а то пальнут... – Когда за ним захлопнулась дверь, взяла с пола бутылку и как следует глотнула из горлышка. Устало откинулась на колченогом стуле. – Ладно, один черт, все равно пила, общаясь с клиентами, так что запашок мотивирован... Кинь сигареты. Ну что, умница я у вас? А кто это предлагал штурмовать с «Зарей» и кувалдами? – и пускала дым с закрытыми глазами...

– Дарья, ты молоток, – сказал крепыш не без восхищения.

– Ну да, вот именно, – рассеянно отозвалась она, не открывая глаз. – Очаровательный молоток, Славик. Как говорили в Парижике, «мадемуазель Дария – шарман». Они ж мягкий знак нипочем не выговорят, лягушатники... – В несколько затяжек прикончила сигарету и открыла глаза. – А где, Слава, бабки, за меня авансом полученные?

– Тут. Слушай... Даша встала, ухмыльнулась:

– Слушаю. Вот если бы ты их при обыске наладил в карман со стола, я бы на тебя первая накатала телегу. Ну, а так – словно был заработали. Ты меня честно продавал, а я честно терпела, когда хватали за половые признаки. Все равно в нашей веселой рутине никто про эту мелочь и не вспомнит... Только делим не поровну, а по честному. Мне сто, тебе триста. И не возникай. Я баба одинокая, а у тебя двое по лавкам. Сунешь мне в шубу потом. И я сказала – сто, – Она задумчиво ухмыльнулась: – А все-таки зивидки берут, Славик. – хорошо заколачивают эти бляди. У меня в месяц восемьсот пятьдесят чистыми, а тут – нате вам... Как выражаются по ящику, налицо значительный дисбаланс в доходах населения. Пошли писать бумажки? Авось, И к трем по домам попадем...

Глава вторая.

Родительский дом, начало начал...

Она все-таки попала домой к трем часам ночи – так что удалось поспать аж до семи и даже проснуться довольно бодрой. В основном благодаря успешно и лихо завершенному делу – ибо любой честный российский сыскарь-следователь нагружен делами, как барбоска блохами, и избавление от очередного являет собою сущий праздник души. В особенности если забыть на минутку о тех, что остались висеть на шее...

В семь неслышно прозвенел навсегда заведенный еще в канувшей в небытие Советской Армии внутренний будильник, и она вскочила без попыток понежиться, минут на пять забралась под душ – ледяной – горячий – ледяной – горячий, моментально сбрасываешь годочков несколько, – воткнула штепсель кофеварки и сунула в рот первую утреннюю сигарету. В трехкомнатной квартире, полученной майором Шевчуком в мрачные годы диктата КПСС, она пребывала одна – отставной майор где-то запропал со вчерашнего утра. И записки на обычном месте не имелось, гак что Даша, цинично ухмыльнувшись про себя, моментально сделала определенные выводы. Подумав, разрешила себе в качестве премии за вчерашнее вторую утреннюю сигарету.

Никаких особенных переживаний из-за вчерашней нервотрепки, как и следовало ожидать, что-то не ощущалось. Вот и ладушки. Неизвестно, что там будет в сорок, если удастся дожить, а в ее нынешние тридцать нервишки пока что не гудят натружено. И преступлением века в Шантарске не пахнет. Одна рутина. А значит, удастся даже выкроить время на личную жизнь.

В семь двадцать пять, когда она уже прихлебывала кофе, под окном знакомо визгнули тормоза десятилетней, но все еще довольно бодренькой «Нивы». Прибыл блудный родитель.

Конечно, когда отставной майор, невысокий и крепенький, как боровик, возник в квартире, в облике его не отмечалось ни малейших следов проведенной в утехах ночи – наоборот, вид у майора был этакий благородно-усталый, с упором на «благородно», как и полагается частному сыскарю, свято стерегущему завоевания расцветающего капитализма, рынка и всего такого прочего, (см. выступление вице-премьера Чубайса на всероссийском слете Юных Друзей Товарно-Сырьевой Биржи...)

Майор (очень он любил именно такое обращение, при каждом удобном случае напоминая, что в США отставники пожизненно носят прежние титулы, как-то: «полковник», «губернатор», «президент») с видом предельно умученною служебным долгом служаки отделил кобуру с разовым «Айсбергом», примостил ее на холодильнике, принял непроницаемый вид и стал наливать себе кофе.

Даша, вытянув шею демонстративно и шумно втянула воздух ноздрями. И заключила:

– «Пуазон». Польского производства.

– Инсинуации, – сказал майор.

– Есть еще хорошее ругательство – «ist eblisch ment», – сказала Дата. – Нет, ну конечно, ты всю ночь пролежал у сейфа, притворяясь факсом, чтобы конкуренты не слямзили рецепт знаменитой миндальной настойки. А факсы у нас как-то исстари повелось протирать «Пуазоном». Все замотивировано.

– Трепло, – хмыкнул майор. – Ну какой «Пуазон»?

– Знаю, – сказала Даша. – Это я так, абстрактно. Я ж тебе не Шерлок Холмс, чтобы угадывать марку с лету. Но запашок-то все равно присутствует, а, родитель?

Родитель скромно потупился.

– Молоток ты у меня, майор, – сказала Даша. – Пятьдесят шестой пошел, а ты вон какой еще бодренький по утрам, опосля, стало быть... Лет-то очередной сколько?

– Тридцать один, – с оттенком законной гордости поведал майор.

– Ого? – Даша подняла брови. – Двойные поздравления, майор. Этак ты скоро до школьниц докатишься.

– Вот уж кого боюсь, так это нынешних школьниц. Уровни развития у меня с ними не совпадают. Слава богу, успел я тебя родить до сексуальной революции и прочих нынешних художеств...

– А, все равно получилось нечто ужасное, – отмахнулась Даша. – Можешь и меня поздравить. Нынче ночью сто штук заработала в эскорте. Майор, не отвешивай челюсть до пупа, я ж не говорю, что я за них трудилась, я их просто заработала...

– Это как?

– Секреты оперативно-следственной работы, – отмахнулась Даша. – Понимать должен.

– Брали кого?

– Брали.

– Взяли?

– А когда это я кого не взяла? – на сей раз в ее голосе звучала вполне законная гордость.

– Ну ты у нас и впрямь крутой мент...

– Ты не язви, родитель, – сказала она совершенно серьезно. – Ты меня, конечно, помнишь в закаканных пеленках и все такое, но я и впрямь крутой мент, если в смыслах профессионализма...

– Ты пока что собака Баскервилей, и не более того, – отозвался родитель – Выследить, да загрызть. А вот когда ты в зубах у начальства оставишь клочки шкуры, да все равно из этих зубьев вырвешься и доделаешь дело – тогда и будешь крутой мент, понимаешь ли...

И принялся шумно распечатывать чашки с китайской «моментальной лапшой», в последние годы ставшей в Шантарске прямо-таки национальным блюдом, не хуже, чем в самом Китае. Очень уж здорово экономил время сей продукт.

Даша задумчиво посмотрела ему в спину, но ничего не сказала из дочернего почтения, хотя могла бы и съязвить, благо прошло двенадцать лет, и время майоровы царапины давно зализало...

Сам майор в свое время из зубов начальства так и не вырвался – точнее, капитулировать не захотел. В общем, как посмотреть.

Майор, как и многие, в том числе и весьма даже порядочные мужики, попал под Федорчука, словно под поезд. Верный сподвижник товарища Андропова, Федорчук прошелся по МВД, словно асфальтовый каток по груде пустых бутылок – столь же целеустремленно и туповато. Говорят, у Федорчука были самые благие намерения – да вот беда – всем понятно, куда ведет вымощенная таковыми дорога...

Поскольку ни одну контору на планете никак нельзя назвать филиалом рая, грехов и грешников хватает в любом заведении, на всех меридианах и параллелях. Вот только искоренять грехи вкупе с грешниками можно умно, а можно и по-дурацки...

Одним словом, под подозрение в коррупции (тогда, правда, словечко это не было в такой моде) попадал практически каждый мент, имевший несчастье обзавестись машиной либо дачкой. Даже если дачка эта представляла собой фанерную конуру, окруженную парой грядок с редиской, нововведения были суровы – либо в кратчайшие сроки избавляйся от компрометирующего поместья, либо можешь отправляться ко всем чертям. И так далее, и тому подобное.

Майор Шевчук, человек в общении тяжелый, не то чтобы нарывался на скандал – попросту не мог понять, отчего вдруг его купленная на трудовую денежку «Нива» и шесть соток с лелеемой малиной повисли на плечах тяжким компроматом и от малины следует немедленно избавиться. Начальство, свято проводя в жизнь новую линию, стало «брать на бас». Майор, с которым такие штучки проходили плохо, показал зубы. Вот только начальство, так уж заведено, изначально зубастее. Тем более в таких вот ситуациях – когда отдельные несознательные индивидуумы мало того, что не понимают новой линии, так еще злонамеренно ей препятствуют. И накрылся начальник районною угро майор Шевчук, пролетел, как фанера над Парижем. Хорошо еще, что приземлился не мордой в битое стекло, а на жесткий стул заместителя начальника питомника служебно-розыскных собак. Откуда и ушел на вольные хлеба – в те совсем недалекие времена, когда разрешили и легализовали частный сыск. И был отныне вторым человеком в одном шантарском агентстве, далеко не самом хилым.

В общем, ему еще повезло тогда. Случались перемещения и посквернее. Добрый знакомый майора, начальник ГОВД в граде Абакане (живописные и благодатные места, сибирская Швейцария) вообще угодил на полторы тысячи километров севернее, аккурат за Северный полярный круг – начальником вневедомственной охраны в Норильск, в места скучные и мерзопакостнейшие. Сам товарищ Сталин когда-то отбывал ссылку почти в тех же краях – и довольно быстро ушел в побег ввиду непреходящей унылости тамошних пенатов...

Время, конечно, все сгладило, но Даша не хотела лишний раз бередить отцу душу еще и из-за того, что он вбил себе в голову, будто неуступчивостью перед начальством испортил любимой доченьке жизнь. А ничего подобного не было. Останься он на прежнем посту, Даша вместо университета, о котором размечтался майор, все равно бы завербовалась в доблестную Советскую Армию. Ибо роман с бравым гарнизонным капитаном полыхал лесным пожаром, вот и напялила дуреха форму, чтобы оказаться рядом с неповторимым и единственным – каковой уже через полгода проявил гнилую натуру во всей красе, да поздно было переигрывать, и пришлось рыжей связисточке дослуживать полтора года согласно принятой присяге. А потом прошла мимо университета вполне осознанно, в Шантарскую милицейскую школу, так оно и поехало...

Майор старательно залил лапшу кипяточком – две чашки. Подумал и налил в третью.

– Что, не покормила? – лениво съехидничала Даша.

– Гусарские офицеры у дамы утром не завтракают. Разве что похмеляются, – сообщил майор.

– А что это у тебя глазки бегают, гусар?

Майор помялся, потом вес же выдал:

– Дат, я, может, и женюсь...

– Ну, взялся за ум, – сказала она искренне. – Давно пора. Только ты мне ее сначала предъяви, а я возьму в разработку – вдруг это алчная хищница хочет проникнуть в приватизированную хату немощного старичка, а потом старинушку-то под дождь и выпереть.

– Трепло. У нее у самой однокомнатная. И если что – так я туда... А хоромы остаются тебе. – Майор глянул донельзя хитро. – Глядишь, и распорядишься ими с умом...

– Не тянет меня что-то на штампы, – сказала Даша. – И на те, что в паспорте, в том числе...

– А что, с журналистом у тебя не все ладно?

Даша встала, запахнула халат и старательно, без всякого наигрыша испепелила майора взглядом. Родитель занервничал очень скоро:

– Ну что, спросить нельзя?

– Не виляй, частник, – сказала она сердито. – Интересно, ты с чего это взял, что он журналист, если я ни словечком не упоминала...

– Да говорила.

– Не надо ля-ля. Ни разу не говорила. Колитесь, майор.

Майор без особой цели перемещался по кухне, пытаясь насвистывать и покачиваясь с пятки на носок. Однако в конце концов с тяжким вздохом дал показания:

– Слушай, ну должен же я знать, с кем мое единственное дите... проводит время. А возможности у частных сыскарей ныне имеются. Ребята мне по дружбе в свободное время и посодействовали...

– Та-ак, – сказала Даша. – Значит, это ваш был синий «опелек»? То-то мне показалось... Ладно, чистосердечное признание вину вроде бы смягчает, но если ты и в дальнейшем попытаешься своих обормотов за нами пускать, они у меня слезами умоются. Усек, майор?

– Заметано. Нет, ну я же ничего... Парень вполне, знаешь ли, положительный. Что бы вам...

– Хватит, родитель, – сказала она вполне серьезно. – Ну не чувствую я в себе тяги к семейному очагу и пеленочкам. Пока что. Вот получу майора или там преступление века раскрою с присущим мне блеском, тогда и покумекаем...

Майор грустно кивнул. Видно было, что в преступление века, случившееся в Шантарске – особенно в сочетании с Дашей, – ему верится плохо. Ну что ж, сама Даша в преступление века – а тем более в сочетании с собой – не верила вовсе. Во-первых, преступлений века в Шантарске не случается. Летние прибамбасы с кладом Чингисхана не в счет. Как показывает опыт двадцатого века, суперпреступления обычно совершаются в тишайших кабинетах финансистов, оставаясь абсолютно неизвестными мало-мальски широкой публике.

Во-вторых, любой мало-мальски неглупый сыщик если и боится чего-то, так это свалившегося на его плечи этого самого преступления века. В детективных романах они хороши, и не более того. А в жизни либо потребуют от тебя колоссальнейшего расхода нервных клеток, каковой ничуть не способны компенсировать благодарность в приказе или очередная звездочка, либо напрочь сломают карьеру и саму жизнь. Хватало прецедентов. До сих пор не нашли трех андроповских сыскарей, работавших двенадцать лет назад в бывшей песчаной союзной республике, а ныне суверенном государстве. Да и никогда уже не найдут. И это лишь одна-единственная грань проблемы... Нет уж, храни нас господь от преступлений века!

Майор, со смаком уписывавший горячую лапшу, вдруг поднял голову:

– У тебя с деньгами как?

– Я ж говорю, сегодня сотню заработала.

– А зарплата?

– А зарплата – как обычно. Ждем-с. Если Колосов в Москве что-нибудь выбьет...

Это и есть одна из самых больных проблем. Вопреки устоявшемуся мнению, будто менты прикуривают от крупных бумажек, с зарплатой обстоит в точности так, как у всех прочих – теоретически она есть, а практически ее еще нужно выцарапать со слезами и соплями. Москва в первую очередь, как исстари водилось, выделяет денежки самой себе, родной, да Питеру. А провинция сосет лапу. Кроме того, одни службы финансируются из местного бюджета, другие – из федерального. И если муниципальшики, гаишники, участковые и ППС тугрики получают, в общем, вовремя, сыскари, люди федеральные, прочно сидят на подсосе. Лапа – продукт некалорийный, сколько ее ни соси. И потому в одном райотделе вспыхивает чуть ли не забастовка («чуть ли» – потому что милиционерам законом бастовать запрещено), в другом отключают за неуплату электричество и телефон, в третьем отчаявшийся офицер вешается в служебном кабинете, оставив на столе пистолет и пару медалей. Экономия наводится на чем только можно – о курсах повышения квалификации давно и думать забыли, как и о дальних командировках «на преступление», о предусмотренных законом льготах.

И люди уходят. Благо нынче есть куда. Уходят, как случается, далеко не самые худшие, лучший сторожевой пес порвет привязь и сбежит, если его держать на пустой болтушке, или в крайнем случае плюнет на вверенное ею попечению добро, заляжет себе в будку и примется гавкать по графику; раз в сутки. И попробуйте, киньте в него камень. Высоким властям, конечно, некогда – они решают чересчур уж глобальные проблемы. Особенно теперь, когда до выборов в Думу осталось недели три. Правда, в преддверии очередных судьбоносных перемен все без исключения кандидаты обещают всем без исключения молочные реки с кисельными берегами и луну с неба, но когда эти обещания выполнялись?

– Да ладно, – сказала Даша. – Не горит. Прокручусь как-нибудь.

– Я тебе подкину.

– Да ну.

– Подкину. Я акции толкнул.

– Ну? – фыркнула она. – Это которые?

– Кангарского молибденового. Все твердят – то ли он закрывается, то ли консервируется. В общем, скоро упадут до нуля.

Даша, тяжко вздохнув, завела глаза к потолку, но вслух комментировать не стала – привыкла. Кроме женщин и возни с «Нивой», майор вот уже пять лет предавался третьей страстишке – игре с ценными бумажками (точнее, с тем, что в родном отечестве именовалось «ценными бумагами»). Голову он при этом не терял, то есть последние штаны не закладывал и вещи из дома на толкучку не тащил, но страстишка была постоянная. Вполне возможно, любил говаривать безбожник майор, кто-то из его предков в прошлом воплощении был биржевым маклером, а то и он сам. Самое смешное и странное, что у него и в самом деле образовалось некое чутье – поскольку больших капиталов у майора не имелось, не случалось и больших потерь, а вот кое-какая прибыль временами выпадала. Во всяком случае, с развеселого поезда под названием «МММ» майор успел соскочить вовремя, не отбив печенок, чем нешуточно гордился. (Ваучер, правда, он некогда демонстративно пропил, заявив, что не желает участвовать в разграблении отечества.)

– Штук пятьсот я тебе дам, – пообещал майор, выкинув в ведро пустые чашки. – А то ведь Колосов может и не выцарапать...

Даша рассеянно кивнула, думая о своем. Точнее, о том, что ей в последнее время не нравятся верные кадры – Толя и Славик. Она уже научилась определять, какое выражение лица бывает у собрата-сыскаря, когда смутные побуждения бросить все к черту неуловимо перетекают в твердое намерение написать рапорт. Так вот, оба носили на лице именно эту печать... А жаль. Чертовски. Все-таки – сыгранная группа, даже если уйдет только один... Хватит с нее и Косильщика.

– Дарья, – осторожно сказал майор.

– Ну? – откликнулась она, враз насторожившись от этого его тона.

– Вообще-то, у меня в агентстве мест навалом...

– Да пошел ты, родитель! – Она резко встала. – Не всякая собака ловится на колбасу...

И хлопнула кухонной дверью, злая на весь свет. У себя в комнате сердито влезла в джинсы, чувствуя, что эта злость не пройдет, а будет отравлять жизнь до вечера. Вчерашний успех, как ему и полагается, быстро отошел в прошлое, прямо-таки унесся с реактивной скоростью – потому что настоящее было очень уж паскудным.

Накинула свитерок, присобачила кобуру на пояс и вышла в гостиную. Майор заворожено созерцал по восемнадцатому каналу очередную серию импортной бесконечной жвачки – на сей раз, правда, это оказалось что-то мало-мальски динамичное, то и дело пыряли друг друга шпагами разодетые кавалеры, шнырял, плетя интриги, одноглазый монах, красотка с огромным вырезом охлаждала пылавшее сердце шампанским, порой появлялся красивый парусный фрегат. Или корвет – кто там разберет такие тонкости. Судя по завлекательно-пугающей музыке, всякий раз сопровождавшей его появление, корабль играл в происходящем немаленькую роль...

– А убийца – определенно усатый, – сказала Даша.

– Что? – майор не сразу сообразил. – Да нет там никакого усатого, а у Раймонда железное алиби... – он опомнился. – Тьфу ты, все опошлишь... Такая залипуха!

– Алиби у Раймонда липовое, – безжалостно заключила Даша, представления не имевшая, кто этот Раймонд и как он выглядит.

– Скажешь тоже... Держи вот деньги.

– За деньги спасибо, – сказала Даша, пряча пестрые бумажки (на некоторых красовался шантарский мост, неведомо отчего удостоившийся таких заслуг). – Только, родитель, я тебя умоляю – не заикайся ты больше о своем агентстве, иначе кусаться начну, право слово...

– Я ж – как лучше.

– Когда хочешь как лучше, получается как всегда, – заключила Даша философски. – Не уяснил еще?

– Тебе машина нужна?

– Не подлизывайся.

– Да я не подлизываюсь. Просто у меня нынче выходной.

– Давай подумаем. Если...

В дверь позвонили, и она пошла открывать, так и не решив, нужна ли ей машина. А открыв, поняла, что не нужна – верный кадр Славик стоял перед ней, как лист перед травой, с кривой виноватой улыбочкой. Прекрасно она знала, что означают такие улыбочки и такие визиты.

– Тьфу ты, пошлости какие, – сказала Даша с сердцем. – Как в кино, ну что ты скажешь...

– Поехали, начальник, – сказал Славик тихо.

И ясно уже, что это не очередной обменный пункт и даже не шизофреник Алабин с охотничьим тесаком, растворившийся на просторах миллионного города, чтобы убивать, убивать и убивать...

Чертыхнувшись про себя, Даша в темпе напялила куртку, нахлобучила шапку, проверила, лежат ли в кармане перчатки и ключи, крикнула в глубь квартиры:

– Майор, я упорхнула в неизвестность! И хлопнула дверью. Верный кадр понесся вниз, скача через две ступеньки. У подъезда астматически похрипывал мотором грязно-синий «Москвич» старой модели с незнакомым водителем, совсем мальчишкой на вид.

– Пулей на место. – сказал ему Слава.

– Какой тут пулей... – проворчал сержант под нос, включил синюю мигалку – только она и выдавала принадлежность «антилопы-гну» к доблестным органам сыска – и выехал со двора.

– Здрасьте, товарищ капитан. – вежливо поздоровался сидевший рядом с водителем Косильщик.

– Привет. – хмуро сказала Даша.

Это приобретение даже при хронической нехватке людей ее не радовало. Правда, наедине с собой она вынуждена была сознаться, что для неприязни к парню нет пока что никаких оснований, и все равно...

Косильщик, он же старший лейтенант Сергей Свечкин, до самого последнею времени трудился в РУОПе, у достославного полковника Бортко по кличке Ведмедь, среди прочего, героя летних баталий вокруг клада Чингисхана. Очень похоже, что старлей был не самой ценной жемчужиной в коллекции Ведмедя. Очень похоже... Иначе не предложили бы уматывать по-хорошему. Да и не вляпался бы в такую историю путный сыскарь.

Еще в августе Свечкин неведомыми путями вышел на бабусю, лелеявшую в огороде изрядное количество мака. После чего по всем правилам искусства произвел налет на бабкину фазенду. самолично накосил этого мака столько, что набралось пол-"уазика" – и торжественно доставил по начальству. Однако начальство особой радости не проявило – быстро выяснилось, что мак не того сорта, на производство какой бы то ни было дури категорически не пригоден, а пригоден лишь в пироги и рулеты. И выяснить это, между прочим, можно было загодя без лишнего шума и суеты, не привлекая группу поддержки в бронежилетах и с автоматами – стоило лишь послать в сумерках пацана, чтобы нарвал с дюжину головок, благо собаки у бабки в хозяйстве не имелось...

Видимо, у Свечкина и до того хватало за душой всякого. Потому что после провала «макового дела» Бортко его тихонько и непреклонно выпер.

Ну, а дальше началась большая политика. Дело в том, что РУОП и его отделения в милиции не особенно-то любимы. И понять причину этой нелюбви трудно, не зная кое-каких тонкостей...

Управление по организованной преступности, расположенное в областном или краевом центре, подчиняется лишь одному-двум высшем милицейским чинам данной области или края. И только. Остальных УОП игнорирует. И поскольку все мы люди, все человеки, поставьте себя на место иных полковников и генералов – возможно, вы их поймете. Представьте, что на территории, где вы – царь, бог и воинский начальник, существует совершенно независимое подразделение, штыков этак в сотню, сущие гвардейцы кардинала, которыми вы командовать не вправе, хоть и хочется. Представили? Добавим еще: в городе, где расположено не просто УОП, а его региональный центр (как это имеет место быть в Шантарске), «кардинальские гвардейцы» и вовсе независимы, косясь лишь на столицу...

Словом, определенная неприязнь и трения, чего греха таить, существуют. И посему в результате нехитрой дипломатии обиженного старшего лейтенанта (к которому моментально и намертво приклеилась кличка Косильщик) в городском УВД взяли и пригрели. И таково уж было Дашино невезение, что сие сомнительное приобретение досталось ее группе. И ничего тут не попишешь – сама жаловалась на вопиющий некомплект, а дареным косильщикам в зубы не смотрят...

Собственно, работать Косильщик мог и умел. За три месяца претензий к нему у Даши не нашлось. Могло подвернуться нечто и похуже. И все равно... Парень не дурак, расторопный, исполнительный, а не лежит к нему душа, хоть ты тресни. То ли жажда выдвинуться у него зашкаливает за некий неуловимый предел, то ли постоянно сравниваешь его с Дудиевым, чье место Косильщик занял.

А Дудиев вернулся с Кавказа в цинковом пиджаке – ибо, родившись и выросши в Сибири, Костя Дудиев все же остался в душе совершеннейшим осетином. Кровный долг всякого порядочного осетина – как он объяснял Даше – прирезать за свою жизнь хотя парочку вайнахов, сиречь ингушей с чеченцами. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Даша поначалу смеялась и не принимала всерьез, но с началом чеченской заварушки Дудиев бомбардировал начальство рапортами, пока его все же не откомандировали...

– Что там стряслось? – спросила она громко.

– Убийство на Садовой, – поторопился первым ответить трудяга Косильщик. – Женщина.

– Грабеж? Или маньяк?

– Вот то-то и оно, что очень похоже на маньяка, – буркнул Слава. – А вы в свое время язык за зубами не держали, мадам начальник...

– Та-ак, – сказала Даша. – А что это я ляпнула и где?

– Убийство на Кутеванова. На прошлой неделе. Это же ты во всеуслышанье заявила насчет шарфика?

– Я в этом и сейчас уверена, – сказала Даша. – Не ее это шарф, чем хочешь клянусь. Шарф ей навязал тот, кто мочканул. Ну я ж женщина, Слава, у меня чутье должно быть на такие вещи... Шарфик этот с ес одеждой ничуть не гармонирует. Нисколечки. И потому, что дешевка по сравнению с остальными шмотками, и вообще... Ни одна женщина к такому прикиду этот шарфик не надела бы, да еще столь небрежно.

– Да я тебе охотно верю, – сказал Слава. – Только это дело, знаешь ли, полчаса назад на нас взвалили. Вспомнив твои чрезвычайно толковые замечания на прошлой неделе...

– Стоп, – сказала Даша. – Там что, снова шарф?

– Не знаю. Очень похоже. Иначе почему бы вдруг...

– Бог ты мой, как мне весело... – сказала Даша. – Ну жили же, не тужили... Дернул черт за язык. – Вытащила сигарету и зло чиркнула зажигалкой. – Сержант, что слышно? У нас ведь самые информированные люди – шоферы, они же шофера...

– А как же, – не без гордости отозвался сержант – Только так, товарищ капитан... Вышли машины за Трофимовым и Дроновым. В общем, большой сбор. А про вас, я слышал, полковник Шмагин сказал, что вы уже ловили сексуального маньяка, и потому дело следует немедленно вам и передать...

– Интересно, почему не Масленникову? – вслух подумала Даша. – В конце концов, он тоже взял маньяка, березовского...

– Так в Березовке дело долго тянулось, – пояснил всезнающий сержант. – А вы своего маньячка взяли гораздо быстрее и чище, и успел он нашинковать гораздо меньше, чем березовский...

– Шмагин так сказал?

– Ну. Вашему шефу. Сказал, вы тогда провернулись просто блестяще, просто грешно будет вас и сейчас не задействовать.

– Ну, спасибочки Шмагину... – тихо проворчала Даша.

Прошлого маньяка, тронувшегося хирурга, вырезавшего у женщин печень, она отловила, если честно, исключительно благодаря сплетению случайностей. В сыскном деле такое бывает чаще, чем можно подумать. Случайная встреча, случайный разговор, взгляд, даже то, что в тот день ты был не усталым, а свежим, и оттого обошел еще один подъезд, позвонил в дверь не пять раз, а десять, энергичнее работали мозги, вдруг оказались сорванными троллейбусные провода, и ключевой свидетель вернулся от остановки...

Вот только никому это не объяснишь – а уж начальству особенно. Логика у начальства простая: получилось один раз – и второй получился. А приказы, как известно, не обсуждают. И то, что англичане в свое время так и не отловили своею знаменитого Джека-Потрошителя, оправданием тебе служить не может. Как не волнует никого и то, что платят тебе далеко не так, как платят англичане своим сыскарям.

– Что-нибудь еще известно? – спросила она громко. – Опять нож, или что?

– Да ничего неизвестно, – сказал Слава.

– Это почему? – ревниво встрепенулся сержант-водила. – У нее опять крест на лбу, как в тот раз. Гонорейщики по рации говорили.

– Кто-кто?

– Ну, группа немедленного реагирования. Сокращенно-то гэ-нэ-эр... А на эти буквы само напрашивается...

– Отставить, – сказала Даша. – Значит, крест?

– Ну.

– Интересно, почему в прошлый раз никто не додумался назвать эти порезы «крестом»? – сказала Даша.

– А я кино смотрел, – сказал сержант. – Про вампиров. Там один мэн все хотел поступить в вампиры, крест переворачивал. А перевернутый, он так и выглядит. Как у нее на лбу.

Глава третья.

Перевернутый крест.

Восемь утра – время бойкое, даже для ноября. Разве что еще темно. Снег, как случалось и в прошлые годы, пока что не выпал, и там, куда не достигал свет уличных фонарей и фар, стоял совершеннейший мрак, со свистом продуваемый холодным ветром. В этом мраке довольно густым потоком тянулись к остановке обитатели близлежащих домов, и чуть ли не каждый второй считал своим святым долгом задержаться у оцепления и вдосыт потаращиться на суету. Те, кому спешить было, должно быть, некуда, образовали сплоченного кучку голов в двадцать, притопывали, сжидись под ветром, но вахту несли стойко. Все, как обычно. И, как всегда бывает, на лету рождались самые разнообразные версии – уж это непременно...

Когда они вылезли из «Москвича», ветер радостно ударил в лицо. Даша затянула молнию до горла, поежилась – все же следовало надеть пуховик.

Огляделась, пытаясь с маху угадать окружающий пейзаж. Пейзаж был донельзя привычный для Шантарска и довольно унылый – огромный квадрат, образованный шеренгами девятиэтажных и двенадцатиэтажных домов (последних – поменьше). Внутри – темное здание, по виду напоминающее школу, изрядное количество гаражей, образовавших несложный лабиринт. И еще остается изрядно пустого пространства. Район не самый престижный, далеко не центр, но все же при обменах и продаже квартир котируется неплохо.

Оцепление, надо сказать, поставили на совесть – человек десять образовали полукруг, где воображаемым диаметром служила стена гаражей, ряд однотипных дверей с зиявшим почти посередине темным проходом. Слева, возле девятиэтажки, теснилось с десяток машин – у большинства горят фары, почти все в боевой милицейской раскраске, с мигалками и матюгальниками. В лучах фар то и дело мелькали деловито суетившиеся фигуры, главным образом обмундированные. Ослепляя дальним светом, во двор свернули еще машины. В той же стороне Даша расслышала энергичное хаканье и повизгивание собаки.

– За Толькой заезжать приказа не было? – спросила Даша, не оборачиваясь.

– Ага. Нам-то по дороге, если за тобой...

– Ну, пошли, – сказала она, как всегда в таких случаях ощущая нечто вроде легкого головокружения.

И первой направилась к ведущему в глубь гаражного лабиринта проходу, где скользили, скрещиваясь, лучи сильных фонарей и мелькнула генеральская папаха. Милиционер дернулся было в ее сторону, но Даша с разлету прошла мимо, небрежно задев плечом, он, должно быть, сообразил, что почем, и препятствовать не пытался.

Сзади, еще громче, повизгивала собака – уже довольно жалобно.

«Ничего у нее не вышло», – мельком отметила Даша. И, замедлив шаг, приблизилась к небольшой группе людей, стоявших молча у входа в лабиринт. А там и вовсе встала выжидательно. Любой, кто носит какие бы то ни было погоны, прекрасно знает, что не стоит без нужды лезть на глаза отцам-командирам – в особенности в такой ситуации.

То еще созвездие, констатировала она, чуточку сутулясь под пронизывающим ветром. Генерал Трофимов, второй человек в областном УВД, генерал Дронов, «номер первый» УВД Шантарска, полковник Шмагин, тоже чин немалый, непосредственный Дашин начальник подполковник Воловиков, а там и прокурор города, и чин из областной прокуратуры, и чин из управления общественной безопасности, и еще чин и еще... Короче, мечта террориста. Либо процитированный страницами закрытый телефонный справочник.

Ее подчиненные остановились на пару шагов подальше, побуждаемые той же старой солдатской мудростью. Незнакомые в штатском, числом целых три, целеустремленно прошагали мимо Даши и скрылись за поворотом – там, похоже, и пребывал труп, из-за поворота вырывались лучики фонарей, кто-то громко распоряжался. Потом из-за спины Даши вынырнул еще один незнакомый в форме, подошел к генералам и громко доложил, что собака след не берет. Один из генералов вполголоса прокомментировал донесение матом, второй промолчал. Зато полковник Шмагин довольно громко поинтересовался у Воловикова:

– Ну, где там ваш спец по маньякам?

«Господи, – тоскливо подумала Даша. – Уже „спец по маньякам“. Хоть вешайся...» И шагнула вперед, пред ясны очи милицейско-прокурорского истеблишмента.

Шмагин, явственно вздохнув с облегчением, тут же посунулся к Трофимову и зашептал на ухо. Трофимов, такое впечатление, столь же обрадованно развернулся к ней. Даша подошла еще ближе:

– Товарищ генерал-лейтенант, капитан Шевчук... Как оно в жизни и бывает, обоих генералов она видывала раз в год – ну, и они ее, естественно, не чаще. Трофимов, правда, вручал ей часы за доктора-маньяка два месяца назад, но мог и забыть физиономию, ибо орлы летают в поднебесье.

Даша расслышала торопливое бормотапье Шмагина, из коею явствовало, что капитан Шевчук – ценнейший кадр, суперстар и надежда розыска, достойно пронесшая к тому же знамя российской милиции по улицам Парижа. Трофимов хмуро покачал папахой и спросил:

– Сколько у вас дел в работе?

– Мизер, – сказала Даша. – Семь.

– Они только что взяли группу Дударова, – торопливо напомнил Шмагин.

– Сможете передать дела другим в кратчайшие сроки?

Господи ты боже мой, да нет для сыскаря занятия приятнее и легче, чем спихнуть другим излишки производства... Вслух этого Даша, конечно, не сказала, просто выразительно кивнула.

– Лады, – сказал генерал, – Виктор Палыч, вы там сами распишите, что и кому. Пусть у нее заберут все дела, – и вновь угрюмо уставился на Дашу. – А вы – беритесь за этого... – он все же проглотил матерное слово. – И чтобы дни и ночи, как в песне. Любое содействие и так далее... Воловиков где? Ага. Слышали? Это уже серия, газетки завтра же раскрутятся... Приступайте.

– Есть. – сказала Даша, потому что ничего другого в такой ситуации не скажешь, а молча уходить, выслушав распоряжения начальства, как-то не принято. Обернулась, махнула своим и направилась меж гаражей.

Воловиков догнал ее почти сразу же.

– А у Скрябина не будет горестных мыслей, что я ему некорректно подставила ножку? – ухмыльнувшись, спросила она.

– Скрябин, такое впечатление, рад-радешенек, – пожал плечами любимый шеф. – Потому что за три дня и на миллиметр не продвинулся.

– Точно серия? Я ж в первый раз особо не вникала...

– Один в один.

Даша молча вздохнула.

Сначала показалось, что в тесноватом проходе – едва-едва разъехаться двум «Жигулям» – очень много людей, но вскоре Даша, неосознанно их сосчитав зачем-то, обнаружила, что живых здесь всего шестеро. Один еще щелкал фотоаппаратом, второй стоял на коленях возле трупа и что-то делал, двое стояли просто так, а двое светили сильными фонарями. Скрябин был здесь единственным, кого Даша знала. В ярком свете на его лице читалась прямо-таки неприличная радость, но упрекать сослуживца у Даши не лежало сердце. Такая уж игра – как кому повезет,., Она и сама в схожих ситуациях цвела и благоухала.

Человек с фотоаппаратом упаковал свой агрегат в чехол и обернулся:

– Все, я кончил. Во всех ракурсах.

– Посветите, – сказала Даша, потому что оба отвели было лучи.

В голове у нее моментально стали накапливаться привычные штампы: «Протокол первичного осмотра места происшествия... труп лежит на спине...»

– Слава, – сказала она, не отводя взгляда. Слава вытащил рулетку – «...от гаражной двери справа столько-то сантиметров, от левой – столько-то...» Уж его-то учить не требовалось.

«...труп потерпевшей лежит на спине, раскинув руки... следов изнасилования на первый взгляд нет... следов ограбления...»

– Кто тут из ГНР? – спросила она. Незнакомый капитан подошел:

– Капитан Черданцев. Октябрьское районное. Прибыли на место в семь шестнадцать по звонку гражданки Казминой. Адрес записан, гражданка пока не допрашивалась. Обследование прилегающего района ничего не дало. Подозрительных не было. Сумочка потерпевшей находится у нас в машине. Когда обнаружили труп, пульс не прощупывался.

Суховато и казенно до предела, но толково – ни убавить, ни прибавить, ни единого дополнительного вопроса, в общем, и не требуется...

– Кровь едва успела свернуться, – добавил капитан, – Так что она пролежала не более получаса. Я имею в виду, получаса с момента смерти до нашего приезда.

– Уверены? – для порядка спросила Даша.

– Есть опыт, – кратко ответил капитан.

– Чечня?

– Еще южнее.

– Понятно... Сумочку принесите и можете ехать. Я – капитан Шевчук, городское угро.

– Я знаю, – сказал капитан, кивнул и удалился.

Даша присела на корточки. Вот именно, труп лежит на спине, раскинув руки, точнее, полураскннув, не перпендикулярно руки легли к вертикальной оси, ради въедливой точности, а под углом, градусов сорок пять. еще точнее не стоит, в самом-то деле... Серая собачья шубка аккуратно застегнута, меж второй и третьей пуговицей... ну да, конечно, ударил дважды, и ножик у нею определенно не перочинный, тот еще тесачок, а вот крови совсем не видно – внутреннее кровоизлияние. – Она не упала – потом, ручаться можно, этот выблядок аккуратно опустил жертву на землю, иначе шубка задралась бы сильнее. А сапожки шикарные, не Турция и не Китай...

Аккуратно опустил на землю, уже мертвую. И черканул лезвием дважды – вертикальная черта от шапки к бровям (шапка, правда, с головы упала), вторая короче, поперек, совсем близко к бровям, в самом деле, перевернутый крест...

Кровь застыла на правой стороне лица, левая осталась нетронутой, и потому сразу можно сказать, что девчонка совсем молодая. Накрашена обильно, но не вульгарно, весьма умело. Светловолосая, прическа чуточку удивляет – старательно заплетенная длинная коса, сейчас так почти и не носят, а вот в Дашином пионерском детстве носили... Лицо, что характерно, совершенно спокойное, глаза открыты. Знала его? Или не ждала удара?

– Как шея? – спросила Даша, не оборачиваясь и не вставая с корточек.

Кто-то моментально отозвался:

– Сломана. Перелом позвонков, смерть мгновенная.

– В точности, как на Садовой, – добавил Скрябин. – Удар по шее, потом два раза ножом. И – разрез на лбу.

– Перевернутый крест, – сказала Даша. – Похоже?

– Ну, вообще-то... Можно и так сказать.

– Карманы смотрели?

– Ага. Пусто. Все в сумочке.

– А конкретно?

– Всякие бабские мелочи. Самое любопытное – газовый ствол с разрешением. Фотография соответствует. Шохина Маргарита Степановна. Похоже, ксива настоящая.

– Шохина? – переспросила Даша. – Ох. надеюсь, не родня тому Шохину, московскому? А то шуму будет...

– Вряд ли, – сказал бесшумно подошедший Воловиков. – Тот не сибиряк... и слава богу, кстати.

– Какой ствол? – спросила Даша.

– Револьвер. «Агент». Ну, дамочки, если заводят газовик, в основном пользуют револьверы. Вечно для них неразрешимая проблема затвор передернуть, как надлежит...

– Ну ничего пушечка, – сказала Даша. – И мощно, и компактно. Да, слушай, а почему газовик у тебя проходит как «самое любопытное»? Он что – переделка? Дробь? Резина?

– Да нет, – сказал Скрябин. – Нормальный, с перемычками... Видишь ли, у первой, у Артемьевой, в сумочке был «удар».

– Та-ак, – сказала Даша, выпрямляясь. – У обеих, значит, газовики? И не мелкого калибра? Ну, может, это и впрямь интересно. А может, и совпадение – в наши-то веселые времена. Хотя способ убийства, ясный день, совпадением никак не может оказаться. Ладно, что тут дискутировать на ветру, бессмысленно это. Я у тебя возьму материалы, ты нам детально расскажешь... – Она обернулась. – Сергей, а сними-ка шарф и расстегни ей шубу, посмотрим, что и как, эксперты вон ждут...

Косилыцик, ничуть не промедлив, присел на корточки – как там к нему ни относись, он все же был профессионалом и к трупам привыкнуть успел.

Даша приняла у него шарф – даже не повязанный вокруг серого лохматою воротника, а небрежно, кое-как намотанный. Ни капли от тщательно рассчитанного изящества – ни одно существо прекрасного пола, обладающее хоть крохой женственности, так шарф не набросит. И шарфик, сразу видно, убогий до предела – узкий, красный, из дешевого трикотажа, аляповато украшенный силуэтом черного чертенка, нанесенным, такое впечатление, по трафарету. На ребенке его еще можно представить, по на прилично одетой девушке, умело к тому же пользовавшейся косметикой...

– Ты выяснял? – Даша сделала шарфом движение в сторону Скрябина. – Насчет первого?

– Ага. Пакистанская дешевка. Киргизские челноки волокут со своей перевалки, у них там знатная барахолка, а потом расходится у нас. На детей в основном. Цена – двадцатка.

«Ну вот, – мысленно похвалила себя Даша, – вот и первое логическое умозаключение, оказавшееся верным. Уже что-то».

– Мать твою... – сказал вдруг Косилыдик, присвистнул и принялся расстегивать пуговицы быстрее. – Нет. точно, что за цирк.

Даша глянула. И спросила сквозь зубы:

– А ты что, в пионерах не состоял?

– Слушайте, ну ведь точно... – Косилыцнк пошире разбросал полы шубы, выпрямился и отступил. Все придвинулись, растерянно переглядываясь.

Во-первых, убитой было не меньше шестнадцати, а в этом цветущем возрасте ряды пионеров давно уже покидали. Во-вторых, пионерская оршнизацня со всей формой и атрибутикой давно канула в небытие. И тем не менее на мертвой девушке красовался самый настоящий пионерский наряд – черная юбка (правда, не особенно и консервативная, вполне модная, до середины бедер), белая рубашка с пуговицами на планке (нагрудный карман украшен смутно памятной Даше золотисто-алой нашивкой – пятиконечная звезда и пламя костра), на шее повязан шелковый пионерский галстук, а на груди приколот пионерский значок.

Фотограф защелкал аппаратом. Остальные стояли и молча, чуть беспомощно таращились. Каждый надеялся, что другой вот-вот скажет что-нибудь умное, но умных фраз так и не последовало – глупых, впрочем, тоже.

– У нее в сумочке – красная пилотка и бант, – послышался у них за спинами удивленный голос капитана Черданцева. – Белый такой, нейлоновый пропеллер, как раньше и требовали. Получается полный комплект. У меня младшая уже не застала, а старшую вот так и наряжал на всякие праздники...

– А горна, случайно, нет? – в полной растерянности спросила Даша.

– Горна нет, – серьезно ответил капитан. – И барабана тоже. Газовик есть, И презервативов пригоршня.

– Так... – Даша отчаянно искала ниточку. – Слушайте, есть же все-таки пионерские организации, самодеятельные, Может, здесь подпольный пионерский слет проводили? Эти... красно-коричневые?

– Только политики не надо, – сказал Воловиков. – Только ее нам не хватало. Теперь особенно. Ты его сегодня за неправильную расклейку листовок профилактируешь, а завтра он в губернаторы сядет и участковым в Игарку тебя наладит...

– Ладно, господа сыскари, не будем трогать политику, – сказала Даша. – Но что-то же сие должно означать? Скрябин, будь другом, убери счастливую улыбку с хари.,.

– Даша, ну что ты...

– Ладно, извини, – тихо сказала Дата. – Как говорят японцы, чего-то херовато... Адрес еще не установили по разрешению?

– Ждут. Разрешительный отдел еще не открылся.

– О служба, – сказала Даша. – Вот куда бы осесть... Капитан, ведите, показывайте вашу гражданку, исполнившую долг. Орлы, вы тут еще осмотритесь, проформы ради...

И пошла следом за Черданцевым к двенадцатиэтажке. Увы, не было времени проклинать судьбу цветисто и пышно, в восточном стиле. Нужно было работать, то есть настраивать себя на погоню, ловить ноздрями воздух, стричь ушами, и вообще...

Воловиков шел сзади, отставая на шаг. Оцепление еще не сняли, зевак прибавилось, а вот машин поубавилось изрядно. Генералы и прочие чины отбыли. Собственно говоря, им и приезжать-то не было никакой нужды – чем они помогут при первичном осмотре и что, ускользнувшее от взгляда сыскарей, обнаружат?! Но так уж в особо серьезных случаях заведено, и не в одной России-матушке. В более благополучных державах происходит примерно так же. Не в каждой, но во многих. Говорят, это придумка полицейских психологов – мол, мирный обыватель, узнавши, что на месте жуткого преступления побывало скопище высших чинов, подсознательно успокаивается и заранее уверен в неотвратимой победе сил правосудия. А значит, будет уважать государство. Люби! государство, чтобы его уважали, есть у него такая слабость...

– Это что, школа? – спросила Даша.

– Ага, – ответил Чердандев. – Мы там прошлись, когда подъехал второй экипаж. Ничегошеньки.

– Однако пора бы и занятиям начаться. А там – ни огонька.

– Учителя бастуют.

– А-а, – равнодушно кивнула Даша. Слушайте, кто знает, а судмедэкспертиза снова не бастует? Будет номер...

– Вроде не собирались, – сказал Воловиков, – Значит, школу обшарили хорошо?

– Хорошо, товарищ подполковник. Сторож пьян был умеренно, так что открыл и провел. Да и зачем ему прятаться в школе? Преспокойно ушел. Или уехал.

– Логично, – Воловиков оглянулся на черное, без единого огонька здание школы. – Вот лет пять назад никого бы не удивило, и то возле школы оказалась пионерка, а? Который подъезд?

– Сюда.

– Старушка с бессонницей?

– Да нет, дама с собачкой. Серьезная дама...

Когда Черданцев позвонил, раза два гавкнула собака и дверь распахнулась почти сразу же.

Их впустили, не задавая вопросов. И тут же вошедшие неловко затоптались – очень уж роскошный ковер красовался в комнате, чтобы шлепать по нему в обуви, а разуваться что-то не тянуло. Не место происшествия, как-никак, нужно деликатно...

Впрочем, люди были опытные, а потому быстро опомнились и остались в прихожей, благо была обширная.

Из комнаты выглядывал большой чау-чау, настороженно принюхивался, но в прихожую не выходил. Дверь во вторую комнату прикрыта.

Хозяйка и в самом деле выглядела весьма авантажно – в строгом, темно-сером деловом костюме с белой блузкой, лет пятидесяти пяти, обесцвеченные волосы уложены в дорогую прическу, а весь облик скорее ассоциируется с директрисой школы или секретарем горкома по идеологии – в ту пору, когда еще остались горкомы. Впрочем, нельзя сказать, что от нее веяло недоброжелательством. Но вот денежками и положением в обществе определенно попахивало.

– Останемся здесь. – спросил Воловиков.

– Пожалуй, – с царственной непринужденностью кивнула хозяйка. – Простите, а девушка...

– Капитан Шевчук, уголовный розыск.

– Ах, вот как? – Дама приподняла бровь, похоже, одобрительно. – Прекрасно, я, знаете ли, сторонница эмансипации в самом широком плане... Мне, как я понимаю, придется что-то подписывать? Но пора и на службу...

– Ничего, это все потом можно у нас, в удобное для вас время, – сказал Воловиков бесстрастно-вежливо. – А где, простите...

– Банк «Шантарский кредит». Заместитель управляющего. Казмина Екатерина Георгиевна, я уже представлялась этому господину... – она барственным движением подбородка указала в сторону Черданцева. – Ну, если вы так любезны, что не задержите меня надолго... Я повторю кратко, вы ведь этого ждете?

Воловиков молча кивнул – пожалуй, это можно было назвать и светским наклонением головы.

– Господи, как теперь ходить в гараж, просто страшно... Кстати, туда уже можно?

– У вас там гараж? – подключилась Даша.

– Да. Еще дальше, чем там, где бедную девочку... В самой глубине... Меня пропустят?

– Я скажу, чтобы пропустили, – глядя в пол, бросил Воловиков. – Там еще работают.

– Благодарю, а то общественный транспорт, знаете ли... С чего мне начать?

Даша, полуотвернувшись, подмигнула здоровенному рыжему чау. Он брезгливо отвернулся и ушел в глубь комнаты.

– С самого начала, – сказала Даша. – Гуляли с собакой?

– Спускалась с собакой, – она непроизвольно оглянулась на любимца, исчезнувшего с глаз, – и услышала внизу голоса...

– Что? – жадно переспросила Даша. – Значит, еще в подъезде.,.

– Позвольте, я расскажу по порядку, – вежливо-непреклонно оборвала дама. – Банковское дело, знаете ли, милая, приучает к систематичности... Мы спускались вниз, я имею в виду, я и Герти, в подъезде было тихо, и мужской голос слышался вполне отчетливо, Я бы сказала, довольно возбужденный голос. И отнюдь не тихий. Впрочем, оттого, должно быть, что он волновался, говорил довольно неразборчиво. Он очень волновался, я уверена. А говорил... Про Сатану, про измену, про кровь. Пожалуй, эти ключевые моменты я бы выделила... Она сделала короткую паузу, и. Даша ринулась в брешь:

– Ключевые моменты – это как? Вы домысливали?

– Милая, в такой ситуации вряд ли стоит «домысливать», – сказала банкирша. – Речь шла о Сатане, о измене и крови – эти моменты определенно главенствовали. А интерпретировать, толковать и домысливать, простите, не собираюсь: Конечно, здесь возможны разные интерпретации. Допустим, измена Сатане карается кровью. Или – Сатана требует измены. И так далее. Я третий раз повторяю: если мне позволено будет выделить ключевые моменты, буду настаивать, что таковыми следует считать «Сатану», «измену», «кровь», – она говорила весьма бесстрастно, словно и в самом деле привычно сводила дебет с кредитом. – Когда мы оказались меж вторым и первым этажами, он, должно быть, нас услышал и замолчал. Пока мы проходили мимо, они молчали. Конечно, если бы девочка стала звать на помощь, я непременно вмешалась бы: терпеть не могу в нашем подъезде всякого...

«Пожалуй, и вмешалась бы», – подумала Даша. По физиономии видно – из тех, кто непременно вмешается ради удовольствия прочесть длиннейшую нотацию. Если, конечно, противник не особо грозен.

Должно быть, дама истолковала ее быстрый взгляд совершенно превратно, потому что поджала губы:

– Заверяю вас, я бы вмешалась. Герти, знаете ли может вцепиться как следует, а у меня есть привычка носить с собой газовый пистолет – сейчас зима, гулять приходится в темноте...

– Какой? – спросила Даша.

– Пистолет? «Бригадир», – она глянула чуть свысока. – Желаете посмотреть разрешение?

– Ну что вы, – сказала Даша.

Уж у этой-то все бумаги всегда в порядке. А кто-то только что чирикал, будто дамочки предпочитают револьверы...

– Итак, вы их увидели... – сказала Даша.

– Ну, как вы понимаете, я не могла остановиться и долго на них взирать. На помощь она не звала, хоть я и приостановилась, а Герти тянул на улицу... Девочку я рассмотрела лучше, она стояла лицом ко мне, спиной к батарее, а вот мужчина отвернулся, такое впечатление, умышленно, шапка у него была нахлобучена на глаза, воротник поднят... знаете, как в плохом фильме. Даже перчаток не снял.

– А что на нем было, кроме перчаток? – спросила Даша.

– Светло-серое кашемировое пальто, по-моему, самую чуточку великоватое. Самую чуточку, – придирчиво уточнила она. – И норковая шапка, не формовка, завязки четко просматривались. Вот брюки и обувь, простите, не рассматривала... Человек, я бы сказала, респектабельный, если вам понятно значение этого слова...

– Понятно, – сказала Даша. – А внешность?

– Я же только что говорила – поднятый воротник, нахлобученная шапка... Волосы, осталось впечатление, черные. То ли небрит, то ли просто смуглый.

– Кавказец?

– В смысле? Ах да... Не знаю, не знаю. С одной стороны, что-то такое в форме носа, в оттенке волос, в этой, изволите ли видеть, небритости... Но, с другой стороны, ручаться могу, голос звучал совершенно на славянский манер. И еще... – она поколебалась– – Не исключено, у него на правой щеке то ли шрам, то ли ожог. Большой шрам или большой ожог. Опять-таки нечто мельком увиденное, впившееся потом в подсознание, если вы понимаете, что я имею в виду...

– Понимаю, – повторила Даша. – А девушка была – та самая?

– Естественно.

– Как они стояли?

– Я же сказала...

– Я поняла, – терпеливо произнесла Даша. – Она спиной к батарее, он – к ней лицом... Я о другом. Он ее удерживал? Оттеснял к батарее? Как он держал руки?

– Руки... руки... Да нет, вы знаете, кажется, не удерживал. Скорее уж держал руки в карманах.

– Как же вы рассмотрели, что на руках у него были перчатки?

– Что? Ах да... Ну значит, то ли сунул руки в карманы, когда мы проходили, то ли, наоборот, вынул... Не могу же я помнить с фотографической точностью. Но девушку он не удерживал, уверена. Правда, стоял к ней практически вплотную...

– И она не позвала на помощь, не бросилась в вашу сторону?

– Ничего такого. Покосилась на меня мельком и опять уставилась на него. Не думаю, чтобы она порывалась позвать на помощь.

– Ожог или шрам?

– Не знаю. Но какой-то крупный дефект определенно имелся. И что самое странное... – она задумалась, подыскивая четкую формулировку. – Сам облик этого субъекта с чем-то для меня ассоциируется..,

– Вы его видели прежде?

– Не знаю, не могу сказать... Но почему-то он для меня ассоциируется с... с понятием «нечто уже виденное». Мне он незнаком, безусловно, не припомню никого с таким шрамом или ожогом...

– Значит, ни брюк, ни обуви не рассмотрели?

– Простите, нет.

– На девушке были шапка и шуба...

– Вот именно. Я же проводила потом милиционеров к... к тому месту. Когда они приехали – должна заметить, не столь уж и оперативно (капитан Черданцев благоразумно промолчал). Шуба, шапка, коса... вот только неизвестно откуда на ней появился этот шарфик...

– Значит, в подъезде шарфика на ней не было?

– Не было. Могу ручаться. Он бы обязательно бросился в глаза.

– Вы вышли на улицу...

– И прошли меж гаражей на соседнюю. В сквер.

– Долго гуляли?

– Двадцать пять минут. Плюс-минус минута. Я, знаете ли, отношусь ко времени скрупулезно...

– Значит, когда вы их увидели в подъезде, было...

– Из квартиры мы вышли в... после шести пятнадцати, так будет точнее.

– Так... – сказала Даша. – Плюс три-четыре минуты, чтобы выйти в сквер, и там двадцать пять минут... возвращались той же дорогой, да?

– Естественно. Собака, знаете ли, привыкает к определенному маршруту. Едва мы вышли из-за угла, я увидела в луче фонарика... – Даму явственно передернуло. – Узнала се моментально.

– Сумочка лежала рядом?

– Да, закрытая.

– И было это, скажем... в шесть сорок четыре – шесть сорок пять?

– Примерно так. Когда я прибежала домой и стала звонить в милицию, было без двенадцати семь.

Даша покосилась на Черданцева. Вообще-то, дамочка в чем-то и права, первый «луноход» прибыл на место происшествия аж через двадцать пять минут...

– Вы ее до того не встречали? Не из вашего подъезда?

– Что-то не помню. Конечно, всех поголовно я знать не могу, кто теперь знает соседей? Но прежде не видела... И мужчину в нашем подъезде прежде ни разу не встречала.

Дама явственно стала проявлять нетерпение, но Даша, притворяясь, будто не замечает, продолжала:

– Значит, проход меж гаражами ведет на соседнюю улицу?

– Да.

– Можно его назвать «трассой с оживленным движением»?

– Как вам сказать, милая... Вы знаете, пожалуй... Но, точности ради, пользуются им только здешние. Жители близлежащих домов, я имею в виду. Со стороны гаражи выглядят сплошным массивом, нужно знать заранее, что есть проход... По Садовой ходят только автобусы, а по Щорса, параллельной, еще и троллейбусы, люди ходят на остановки и туда, и оттуда... Ну и, конечно, владельцы машин.

«А чтобы влепить гаражики совсем рядом со школой, в свое время непременно нужно было потревожить кое-какие связи, – подумала Даша. – Не бедный народец старался... Ну, какое это имеет значение? Никакого отношения в данный момент...»

– Вы бы узнали его, если встретили? – спросила Даша.

– Пожалуй... Ну что ж, иногда узнают. А иногда и нет...

– Чем еще могу быть полезна, – Даша непроизвольно огляделась.

– Увы, в квартире я одна, – сказала хозяйка. – Если, конечно, не считать Гертика. Вдовствую, знаете ли, а детей бог не дал. Простите, но...

– Да, разумеется. – Воловиков сделал Даше знак глазами. – Пойдемте, Екатерина Георгиевна, если там еще оцепление, я вас проведу... А по дороге договоримся насчет приемлемого для вас времени...

– Постойте, – хозяйка, уже потянувшись за шубой, (Ох ты! – завистливо вздохнула про себя Даша, лицезрея песцов), вдруг обернулась. – У вас же должен быть художник на такой случай? Чтобы составить портрет? Кроме того... на Западе есть еще соответствующие компьютеры...

– Увы, у нас-то нет компьютера... – сказал Воловиков,

А художник, могла бы добавить Даша, был. И отличный. Вот только месяц назад перебрался на иные хлеба, чтобы из дому не выперли... Когда они спускались, банкирша показала перчаткой:

– Вот здесь они стояли.

Но ничего там, разумеется, не было, ни окурочка. Иногда, если грязно, натоптано, получаются отличные отпечатки подошв, но земля давно смерзлась, да и подъезд недавно вымыт...

От гаражей как раз отъезжала «Скорая» – молодцы сыскари, где-то машину оперативно отловили, сплошь и рядом вывезти труп с места убийства бывает потруднее даже, чем отыскать убийцу...

Воловиков галантно повел песцовую вдову к гаражам. Даша видела, что стоявшие в оцеплении уже расходятся к машинам, но моментально смекнула, что к чему – шеф, сыскарь от бога, хотел сам пройти тем маршрутом, взглянуть, где у дамы гараж. Ей самой, кстати, тоже нужно будет потом там покрутиться...

– Возьмите, – Черданцев подал ей темно-желтую сумку с длинным ремнем, на ощупь вроде бы из натуральной кожи. – Я могу ехать?

– Езжайте, – сказала Даша.

Он кивнул и направился прочь – еще один счастливчик, который забудет об этой истории моментально...

Даша сунула в рот сигарету, укрываясь от ветра под бетонным козырьком, огляделась. Зеваки наконец-то рассосались. Аж в трех местах стояли кучки людей в штатском, что-то оживленно обсуждавших, но это, определила она наметанным глазом, были свои. Через несколько минут им предстояло начать нудную, тягомотную и, вполне возможно, бесплодную работу – обходить все до единой квартиры составлявших огромный квадрат домов. И задавать одни и те же вопросы – насчет человека в кашемировом пальто. Будь убийство не столь экстраординарным, стаптывать каблуки пришлось бы чуть ли не впятеро меньшему числу оперов. Но теперь...

Тут тебе и областное угро, и ребята из районного, и прокурорские орлы. Во всей этой истории есть один-единственный лучик света в темном царстве – когда высокое начальство возлагает на тебя столь важную миссию, оно, будем справедливы, предоставляет и возможности, каких для рутинной работы тебе ни за что не выбить... Правда, и это еще не значит, что все пойдет, как по маслу. Сотрудничество служб и ведомств нельзя назвать сердечным. Отношения меж областным и городским УВД примерно такие, как в свое время между гестапо и абвером, а у прокуратуры свой гонор. Так что все будут стараться обскакать друг друга, перехитрить, а то и подставить ножку, с обменом информацией отыщутся свои сложности – и чем больше грызутся гончие, тем весомее шансы у зайца. Неважно, что речь идет не о зайце, а о волке... К подъезду размашистыми шагами возвращался Воловиков.

– Ну? – спросил он словно бы безучастно. Даша пожала плечами:

– Да рано... В одном у нее не сходится – насчет брюк. Когда человек сводит собаку по лестнице, смотрит в первую очередь на нее, держит поводок так, чтоб не споткнулась. Значит, и нашего красавца вдова непременно должна была для начала обозреть с ног...

– Ну, это уж за уши притянуто, – сказал шеф. – Этакая дамулька по жизни шагает, задрав нос вверх. В любой ситуации...

– Тоже верно. Машина у нее какая?

– Японка. Новенькая, леворульная.

– Гармонирует...

Подошел Слава, поднял повыше листок из блокнота, чтобы он попал под тускловатый свет лампочки над дверью подъезда:

– Соизволили подняться «разрешители»... Если им верить, Шохина Маргарита Степановна проживала на Чапаева шесть – одиннадцать. То бишь километра за три отсюда, практически самый центр. Либо она подхватилась с первыми петухами и с первыми автобусами летела сюда на свидание, либо ночку провела где-то в этом районе.

– Ну, выходит, все равно придется расспрашивать и насчет нее, – сказал шеф. – Поехали на Чапаева?

Глава четвертая.

Ключ на старт, ключ для старта.

Скрябин докладывал прилежно, но порой откровенно частил, торопясь развязаться с забранным у него делом, как с кошмарным сном:

– Артемьева Анжела Ивановна, девятнадцать лет и шесть месяцев. Студентка второго курса иняза Шантарского госуниверситета. Проживала с родителями, Ломоносова семьдесят пять – шестнадцать. Около десяти часов утра... точное время докладывать? Могу посмотреть... – и без всякой охоты покосился на тощую папочку.

– Не нужно, – отмахнулся Воловиков.

– Около десяти часов утра труп Артемьевой обнаружен в игрушечном домике на детской площадке, во дворе, в квадрате, образованном домами по улицам Кутеванова, Ленина, Черепанова и Профсоюзов. Поскольку детская площадка ближе всех к Кутеванова, да и обнаружившая, Анна Григорьевна Рыбкина, проживала в расположенном прямо напротив площадки доме – Кутеванова, сорок – дело получило название «убийство на Кутеванова».

– Что за Рыбкина?

– Пенсионерка. Шла за хлебом в магазин, – Скрябин хмыкнул. – Судя по бедной квартирке, спикеру не родственница... «Квадрат» этот расположен примерно в километре от дома убитой. Дома она, кстати, не ночевала, ушла около десяти вечера. «День рождения у подруги». По словам родителей, ночи вне дома проводила отнюдь не впервые. Родители явно смирились. То ли насквозь современные, то ли характер у девки был крутой. Там, кстати, меж мамой и папой какой-то напряг-разлад определенно прощупывался, но время было неподходящее разрабатывать эту зацепочку – два часа после смерти дочки... точнее, это мы им сообщили в двенадцать дня. В общем, шок и аут. Метод убийства идентичен. Удар твердым предметом по шее, перелом шейных позвонков, мгновенная смерть. Потом – два удара ножом в область солнечного сплетения, по логике, каждый из этих ударов сам по себе был смертельным. Клинок нестандартный, длина не менее двадцати сантиметров, возможно, штык-нож советского или иностранного армейского образца. Выражение лица спокойное, а это, как и в случае с Шохиной, работает на предположение, что сначала была сломана шея, а клинком били уже потом.

– И все же не факт...

– Не факт. – согласился Скрябин. – Но режьте вы мне голову, человек, убитый ножом, иначе выглядит. Лицо у него всегда чуточку другое. Организм успевает среагировать на вторжение металла. Охнет, ахнет, что влечет определенное искажение лицевых мускулов... Да, не исключено, что убийца прекрасно владеет каким-то из видов боевой рукопашной. Время убийства врачами определено меж семью и семью тридцатью. Кстати, в домах, окружавших двор, ни один знакомый или знакомая Артемьевой вроде бы не проживает – по крайней мере. мне на таковых выйти не удалось.

– Желудок?

– Поздно вечером ужинала и немного пила. Утром – только кофе.

– Одежда?

– Черный костюм, такой в журналах мод определяется как «деловой». Юбка, правда, чисто символическая, ну да сейчас такая мода. Сиреневая блузка, сиреневые колготки. Все – импорт, Западная Европа, довольно новое. Нижнее белье, как меня заверили, тоже на уровне. Австрийские сапоги, каракулевая шубка, норковая формовка. Черная сумочка, замшевая. Содержимое; косметичка (точный список прилагается), паспорт, сорок семь тысяч рублей в купюрах разного достоинства, «Удар», заряженный на все пять патронов. Два пакетика импортных презервативов, флакон «До и после», авторучка, пачка зеленого «Соверена», красная одноразовая зажигалка, ключи от квартиры, две пластинки жевательной резинки, очки в импортной оправе, стекла слегка затемненные, ноль диоптрий. Золотые сережки, золотая цепочка, золотые кольца на правой и левой руке. В крови следов наркотика нет. Одежда в полном порядке, ни одна пуговичка не расстегнута, следов борьбы нет. На теле кое-где отыскались легкие следы зубов и сннячки, но, как говорят эксперты и как показывает мой личный опыт – ничего выходящего за рамки. Провела ночь с нормальным темпераментным мужиком. Приняла душ, выпила кофейку и вышла...

– Или – мужичками? – уточнил Слава. – Что там медицина на сей счет?

– А ничего. Если мужиков было больше единицы, то дело все равно обстояло вполне пристойно, без хамства. Следов спермы – ни малейших. В общем, вышла утречком, тут он ее и подловил. Ни малейшей зацепки. За три дня обошли все до единой квартиры. Если тот, у кого она была, отмолчался, то нам его ни за что не уличить – если возьмемся искать ее пальчики во всех этих квартирах, к двухтысячному году в аккурат управимся...

– А если ее привезли во двор на машине? То ли еще живую, то ли уже мертвую?

– И этого опять-таки ни подтвердить, ни опровергнуть... Ни единого свидетеля. Вам крупно повезло, что во второй раз подвернулась такая дамочка...

– Вот, кстати, о дамочке... – сказала Даша. – Точнее, о ее собачке. Ты там во дворе собачников не расспрашивал? Они ж раненько животину выводят...

– Спрашивал, – сказал Скрябин. – Собачники детскую площадку вторую неделю обходят. У них как раз была баталия по этому поводу. Дог забежал на площадку, разозленный родитель шваркнул в него палкой, хозяин повредил родителю челюсть, у обоих дружки вылетели. В общем, трое с телесными повреждениями от кулаков друг друга, четвертого малость попортил дог, два встречных иска, участковый в работе по уши...

– Понятно... Что мама с папой? А в универе?

– Родители, говорю, в шоке и ауте. Но бочку ни на кого персонально не катят. Девочка, как нынче водится, была скрытная, они, правда, набросали список тех, кто бывал в доме и знаком им в лицо... Кстати, деньги у девочки водились помимо слезок-стипендий и карманных. Родители уверяют – она подрабатывала переводами. Я у нее на столе и в самом деле нашел начатый перевод. Французский журнал, какая-то статья по менеджменту или прочим лизингам – судя по страничке, которую уже перевела. Журнал французский, серьезньй, ни единой голой девочки, одни диаграммы... И сокурсники что-то такое упоминали. В главном я для себя уяснил – нынешние студентки подрабатывают со страшной силой отнюдь не разгрузкой вагонов, как в прошлые времена, а гонят «бизнес» все поголовно, калымы эти запутанные донельзя, и влезать в детали как-то среди окружавших не принято, дурной тон. Ну, что там еще в универе? Девочки ахают, самые чувствительные смахивают слезу, мальчики пожимают плечами, и ни малейшей зацепки. Вроде бы она ходила с Васей... да нет, Васю уже отставила, что он, как человек современный, принял спокойно... Теперь то ли Петя, то ли Гриша... Мрак и полная непролазность. Но не похоже вроде бы, что там кроются роковые тайны... А вообще, нам бы агентурку потолковее среди этой молодежи, я их и не понимаю совсем...

– Родители у нес кто?

– Папа – вольный бизнесмен. Так себе, мелкая купюра. Еще один «купи-продай», их нынче немерено. Но кой-какой достаток наладил, мама не работает...

– Может, на папаню наезжали допрежь того?

– Отрицает. Да и не похож он на пуганого. Коньячок сосет, частных сыскарей, орет, найму, душу выну...

Скрябин замолчал и глянул на подполковника весьма Даже выразительно, словно спрашивал: «Ну что меня дальше-то мотать?»

– Вопросы есть? – спросил он. – Бумаги все – вот они...

– Нет вопросов, – ответила за всех Даша. – Гуляй, счастливчик...

– Начальство аналогичного мнения, – сказал Воловиков отрешенно.

Счастливчик с нескрываемой радостью покинул кабинет. Хозяин кабинета помолчал приличия ради – ибо исстари заведено, что в таких вот случаях любому, подпадающему под категорию «шефа», прямо-таки положено помолчать минутку с умным видом, а потом осведомился:

– Ну, а ваши детали, штемп[1]? Опускайте то, что я на месте сам видел.

– Золотишко вы ведь не видели? – спросила Даша.

– Сережки на ней видел. Что оказалось, золото с пробой?

– Ага. И цепочка на шее, но поменьше весит, чем у Артемьевой. Зато, когда сняли перчатки, обнаружилась золотая печатка приличного веса. Гайка определенно мужская, на пальце вихлялась, по размеру совершенно не подходит. Недавний подарок или случайная покупка, любая женщина поторопилась бы переделать в нечто женское или хотя бы обжать по размеру. Печатка, кстати, нестандартная, явно сробленная на заказ, мы этот следок потопчем... – Даша придвинула несколько бумажек. – Значит, Шохина... Семнадцать лет и три месяца, училась в одиннадцатом классе тридцать четвертой школы. Это от ес дома далековато, но школа престижной считается, в нее рвутся... Кстати, в этом плане они с Артемьевой нисколько не пересекаются – та кончала шестнадцатую. И отчие дома их разделяет километра два.

– Но могли ведь быть знакомы? Компашка через дискотеку, через общих знакомых?

– Да, разумеется, почему бы нет, – сказала Даша. – Только никто этого вектора пока не разрабатывал – ну откуда бы у Скрябина информация насчет Шохиной, если к сегодняшнему утру она еще была живехонька? Будем нюхать... Так... Родители Шохиной – художники, скульпторы. Вроде известные. Не бедствуют, есть новенькая «девятка». В сентябре уехали на год по контракту в Словению. Ага, господа сыскари, как ни странно, есть еще такие контракты. Шохины не единственные – котируются за бугром шантарские мастера резца и кисти... Словом, девочка осталась одна в двухкомнатной. Соседи никакого компромата не подали. Ни тебе шумных тусовок, ни плясок после полуночи. Родителям будут сообщать через Союз художников – и ввиду их отсутствия у нас, как вы понимаете, целый пласт работы пока что выпадает. В школе отзывались неплохо. Девочка грызла гранит, целилась на юридический... Облик у обеих, знаете ли, совпадает – при первом, торопливом расследовании никакого компромата, две довольно приличных девочки из безукоризненных семей, никакой наркоты, среди знакомых криминальных типов пока не выявлено. Ангелочки. – Даша усмехнулась. – Правда, оба ангелочка спали с мужиками напропалую. Впрочем, нынче это имиджу «приличной девочки» ничуть не противоречит, ежели в рамках и с должным шармом... Шохина тоже, оказалось, со вчерашним алкогольчиком в желудке. И следы спермы во рту – утречком, похоже, на прощанье. На посошок, значить...

– Ну, а пионерская-то форма?

– Как изящно выразился Скрябин, мрак и полная тебе непролазность, – пожала плечами Даша. – Я тут экспертов запрягла насчет производителя и возраста формы, ну да пока они раскачаются... Сама Шохина с пионерией рассталась, когда грянули известные события, и пионерию отменили как опиум для народа. Да, я точно выяснила: нет у нас в Шантарске никакой «левой», любительской пионерии. В Баикальске есть, даже с горнами-барабанами ходят, а у нас – нету... И вариант тут один-одинешенек – это ее спецодежда для свиданки, То ли ее возбуждало, то ли мужика, то ли обоих сразу. Миша Корявый, незабвенный, любил наряжать лялек под пионерок – но он, во-первых, снимал телок классом пониже, а, во-вторых, его летом убили... Словом, спецодежда. Бывает. И почище бывает, помните Вараксина? Тот, козел, милицейскую форму укупил и телок своих наряжал... Кстати, о спокойном выражении лиц. Мог ведь грохнуть и любовник. Тут, вообще, никаких подозрений – пошел утречком провожать, прощальный поцелуй у тех гаражей или в том домике – романтика, а? Но чтобы оба любовника сговорились и схожим образом... Косильщик спокойно сказал;

– А любовник-то мог быть и один. Метод ведь идентичен.

«Толково», – подумала Даша. Кивнула:

– Тоже верно, стоит учесть...

– И еще одна неувязочка, – продолжил ободренный Косильщик, – Что же у Шохиной личико было такое спокойное, если она буквально только что имела тяжелый разговор? Насчет крови, измены, Сатаны и прочих страхов?

– А кто сказал, что собеседник ей угрожал? – пожала плечами Даша. – Из дамочкиных показаний еще не вытекает однозначно, что девочке угрожали. Конечно, подъезд в шесть часов утра – не самое подходящее место, чтобы чирикать о Сатане...

– А где – подходящее? – прищурился Косильщик. Даша растерянно замолчала. Впервые новичок продемонстрировал ей зубки – но сердиться, строго говоря, не за что...

– Вы мне тут не отвлекайтесь мыслью по древу, – сварливо вмешался Воловиков. – Что у нее в сумочке?

– Газовый «Агент» с разрешением, шестьдесят две тысячи в рублях, двадцатидолларовая бумажка. Баксы но нынешним временам – никакая не зацепка... Три пакетика с импортными презервативами, красная пилотка с пионерской звездочкой вместо кокарды, белый нейлоновый бант, нераспечатанный шоколадный батончик системы «Виспа». Запасная упаковка газовых патронов. Ключи от квартиры. В квартире мы еще не были, ждем, когда прокуратура соизволит позвать. Обещали, что созовут группу в четыре...

– Так, ну и что мы имеем... Хреновые дела мы имеем, как это у нас постоянно водится. Двух вполне приличных девочек из благополучных семей положили холодными, когда они поутру покинули любовников. Обеим навязали красные дешевенькие шарфы с чертенятами, обеим вырезали на лбу нечто вроде...

– Перевернутого креста, – сказала Даша.

– Что? А вообще, похоже... Далее. Во втором случае на сцене возникает загадочный собеседник. А если он и в первом случае возникал, свидетелей тому нет. – Воловиков, лысоватый, усатый и весьма неглупый сыскарь, печально усмехнулся. – Вообще, со свидетелями страшный дефицит, за единственным счастливым исключением. Убийца – маньяк, а?

– Ну, если он не маньяк, то я – балерина, – сказала Даша. – Классические серийные убийства. С сильным запашком того, что нынче именуют сатанизмом.

– Основания?

– Оживленная беседа в подъезде – Сатана, измена, кровь – На шарфах – чертики, это два. И третье... Порезы на лбу. Знаете, когда мы ехали к месту, сержант-водила подкинул толковую ассоциацию – с сержантами это тоже бывает... Порезы и в самом деле весьма напоминают перевернутый крест, а это уже символ из арсенала сатанистов. Сам по себе порез, такая его форма, мог быть простым совпадением, но в сочетании с первыми двумя пунктами – стоит задуматься. У меня в коллекции есть и такое, – решительно сказала Даша. – По данным западноевропейских полицейских служб, у них случались «черные мессы» с человеческими жертвоприношениями. Испания. Франция, Бельгия. А в Шангарске, между прочим, сатанисты имеются. И парочка убийств с сатанистскои подоплекой в стране имела место. Не далее чем в нынешнем году, я не помню дат, но можно поднять ориентировки. Сибирь, правда, не затрагивало пока что... или затронуло уже?

– С-сатанисты... – сквозь зубы проворчал Воловиков (у коего, Даша знала, еще здравствовал батя, ревностный старовер). – Контактеры, астралы. Максимов из Центрального РОВД общество по изучению летающих тарелочек открыл, брошюрки строчит, а тот Христос, который Виссарион, бывший мент, к позору нашему, да и мне чуть ли не земляк... Но до сих пор у нас ведь было тихо. Разве попадет кто в психушку после «белых братьев» или Кашпировского, малолетку растлят под астральным соусом, с наркотой балуются, но чтобы мокрое...

– Астральная академия летом у «Интеркрайта» бузу устраивала, – педантично дополнил Толя.

– Да я помню, – сказал Воловиков. – Только ведь обошлось без трупов, даже побитых не было.

– Где-то у нас распинали на кресте собаку, – сказал Толя. – На котором-то кладбище. Газеты грешили на сатанистов.

– Хорошо. – Воловиков решительно похлопал ладонью по столу. – Как один из рабочих вариантов безусловно примем. Девочки баловались, играли в черную магию, потом надоело, хотели завязать, а какой-то шиз не стерпел... Даша, придется тебе смотаться на Черского и поговорить с Ватагиным.

– Да я сама думала...

– Поговори. В конце концов, это его профиль, и вряд ли «областники» нам тут будут пихать палки в колеса... У тебя с ним как отношения? Знакомы?

– А то, – сказала.Даша. – Я его даже чуточку проконсультировала один раз, так что он дружелюбно настроен. Что-то у меня эта распятая собачка с ним ассоциируется...

– Сатанисты кучкуются в «Бульварном листке», – подал голос Толя.

Даша с любопытством повернулась к нему:

– Да? Что там кучкуются педики с лесбиюшками, давно наслышана, а про сатанистов не знала... Откуда звон? Это не через тебя ли, сокол мой, утечка криминальной информации к ним идет?

– У меня там знакомая работает, – ухмыльнулся верный кадр. Даша тоже усмехнулась – прекрасно знала, что бравый сподвижник среди верных мужей не числится, и знакомые этакого плана у него по всему городу разбросаны...

– Из пишущих? – спросила она.

– Ну, не все залетают на такие верхи... За компьютером сидит. Ей и в самом деле тяжеленько. Дамский сортир в «Листке» – точка специфическая... Как и мужской, впрочем. Да зарплата больно хорошая, вот и терпит девка...

– Тогда тебе и карты в руки. Поспрошай.

– Ну, участки вы уж сами потом распределите, – сказал Воловиков. – К психиатрам сама поедешь?

– Ох, что-то я в этом направлении и шагать не хочу, – призналась Даша. – Опять выйдет пустая трата времени, право слово. Будут год копаться в своих картотеках и представят длиннющие списки, а получится один пшик. Ни Чикатило, ни витебский убивец в психушке на учете вообще не стояли. Наши «доктор Петров» и березовский живорез, кстати, тоже.

– Зато Алабин стоял.

– Алабин не сексуальничал, а просто пырял тесаком кого попало, невзирая на пол и возраст. И хитрости у него хватало только на то, чтобы не носить тесак на виду да не запачкаться в крови...

– Вот то-то, – сказал Воловиков. – Алабин не сексуальничал. А наши обе девочки тоже без малейших признаков сексуальной подоплеки...

– Если убивал любовник, у него и так хватало времени...

– А если все же не любовник? Если любовник – или два любовника – и Черный-из-подъезда все же разные люди? Убийца определенно с мурашами в башке. Улавливаете мою мысль? – шеф прищурился. – И удары ножом и удар по шее сами по себе смертельные. Нормальный человек два смертельных удара в разной манере исполнения наносить не станет. – Тон у него стал приказным. – В общем, не нами заведено, есть наработанные процедуры и планы. – Психиатров задействуешь на всю катушку. Поговорю с генералом, будем, наверное, пускать «приманки» утренней порой, но это уже пойдет мимо вас...

– Слушайте, а если они проститутки? – сказал вдруг Слава. – Профессионалки, эскортницы высокой марки? С минуту эту идею обдумывали молча.

– Что-то не похоже, – сказала наконец Даша. – Мы тут все люди опытные, стиль эскорта прекрасно изучили, я вон не далее как вчера сама меняла профессию, что твой журналист... Если обе или хотя бы одна – эскортницы, где были в таком случае их машины, обязанные точно в установленный срок подхватить товар от клиента? Когда это эскортницы чапали пешедралом от клиента на базу? Тут конвейер, без простоев... Ладно, в одном случае могла получиться нестыковка – машина сломалась, шофер запил – но чтобы два раза подряд?

– Может, проституткой была только одна? И машина как раз сломалась?

– Не будем с самого начала громоздить сложности, а? – сказала Даша.

– А все же? Может, они – одиночки? Вольные станки?

– Чутье?

– Ну связаны они как-то! – Слава не хотел сдаваться. – Возраст, газовики, обстоятельства...

И все замолчали на миг. Была только одна-единственная возможность проверить, есть ли меж убитыми какая-то связь – третье убийство. Два – совпадение, три – статистика. Но вслух упоминать о третьем убийстве, слава богу, еще не случившемся, никто не стал – упаси господи, накликаешь...

– Нет, в шантарском эскорте для нас вроде бы загадок нет, – решительно сказала Даша. – Хотя лишний раз проверить, конечно, стоит... Но не самим же драгоценное время убивать? – она весьма значительно глянула на шефа. – Если уж нам обещали всяческое содействие... Воловиков кивнул:

– Поговорю с агентуристами. Пусть закинут невод. Только и мне самому что-то сомнительно, Слава...

– Ходят же смутные слухи о весьма высококлассных борделях, для высшего света.

– А эти слухи всегда ходят, – сказал Воловиков. – Нет, дыма без огня, конечно, не бывает, но, как опыт показывает, в таких сплетнях правды на четверть. Просто обыватель искренне верит, что ему постоянно чего-то недосказывают. Будто, несмотря на все распубликованные сенсации, есть еще нечто особенно потаенное... Так это обыватель. А мы – профессионалы, – он закатил глаза под лысину, прикидывая – Самый высший разряд – сауна на Пирогова... впрочем, там, если можно так выразиться, стационар. «Белинда» и «Принцесса», а? Но они просвечены и профильтрованы, и потом, тамошние девки опять-таки, Даша права, передвигаются исключительно на колесах, конвейер остается конвейером... Печатка на пальце вихляется, говоришь? Так это опять-таки не на эскорт работает – а на версию щедрого любовника. С ненашенскнми доходами. И сперма во рту – это, голуби, тоже не факт, чтобы приплетать эскорт, консерваторы вы мои...

Даша невольно опустила глаза, поскольку ее собственный опыт свидетельствовал, что шеф прав, и вовсе не обязательно приплетать эскорт. Судя по мимолетным ухмылочкам прочих «консерваторов», с подполковником на сей раз все соглашались отнюдь не субординации для.

– Разрешите? – опять встрял Косильщик.

– Ну?

– Я о пионерской форме... А если это как-то связано с некоей театральной инсценировкой? Скажем, телепередача с ряжеными...

– Дельная мысль, – тут же согласился Воловиков. – Вот ты, Сережа, этот следок и отработаешь, а?

Даша хмыкнула про себя. Косильщик потеряет целый рабочий день – ибо в Шантарске одна государственная телестудия плюс четыре частных. Плюс киностудия. И все равно, что-то в этой идее есть... Воловиков, обозрев их. вкрадчиво спросил:

– А есть ли у вас идеи, соколы мои? Дадут нам поработать нормально суток трое. Много – четыре. Потом начнут дергать, собирать штаб... Я, конечно, за вас, драгоценные, буду стоять горой – но только если у вас будут успехи или хотя бы дельные следы. Иначе пойдет по избитому пути – дяди с большими звездами начнут меня раком ставить, а я, дело святое, – вас. К тебе, Дарьюшка, не относится. Тебя я, так и быть, из уважения к слабому полу поставлю навытяжку, но это будет не приятнее, чем у тех, кому рачком стоять придется... Самое интересное – он нисколечко не шутил. И в гневе бывал грозен.

Воловиков бесстрастно продолжал:

– А ежели какой слабачок решит мне до окончания дела кинуть рапорт и смотаться в частные сыскари, я уж озабочусь, чтобы приличные агентства его без разговоров с лестницы спускали... И опять он не шутил. Мог устроить.

– Ладно, вы нас не хороните раньше времени, – сказала Даша без всякой бравады. – Побрыкаемся...

– Так есть идеи?

– Придется родить, – сказала она. – Только, я вас умоляю, Виктор Палыч, дайте сутки на окончательную шлифовку. И людей дайте. Нужно проверить, не были ли они знакомы, эти две. и в школе, и в университете еще раз покрутиться, с сатанистами разобраться, и чтоб наружка была под рукой на всякий случай...

– Не будет суток, радость моя. В шестнадцать ноль-ноль съездишь на квартиру к Шохиной, там работы часа на полтора, учитывая, что деликатный обыск будут делать не полтора замотанных сыскаря, а усиленная группа. И если учитывать, что законопослушные граждане ложатся спать в двадцать три ноль-ноль, у тебя будет пять с хвостиком часов на полную и окончательную шлифовку. А с завтрашнего утра чтобы пошел сыск. Машины будут. Люди будут. Как только вы от меня уберетесь, пойду договариваться насчет «Невода». Сейчас-то я добрый, на все соглашаюсь, как разнеженная шансоньетка... И еще суток трое буду добрый, что твоя голубица... – Воловиков резко сменил тон. – Ну, и кого будете искать?

– Мужчину, естественно, – сказала Даша. – Силой бог не обидел – ножевые удары нанесены не задохликом. Вполне вероятно, владеет боевыми единоборствами – даже если он шеи ломал не ребром ладони, а какой-нибудь дубинкой, это все равно определенную подготовку подразумевает. Неглуп, действует дерзко, но тщательно все продумывает – убил двоих и ушел так изящно, что никто его, кроме Казминой, не видел. Кстати... Даже если убивал тот, кого Казмина видела, его ни в чем невозможно уличить. Скажет, что расстался с девочкой у подъезда, оставил ее живехонькой и ушел себе...

– Так на то вы и опера, чтоб уличить...

– Что еще? Вполне вероятно, психически ненормален. Возможно, связан с сатанистами. Возможно, располагает машиной. Колесит по утрам и высматривает одиноких девочек...

– Может, у него есть удостоверение, – неожиданно вмешался Косилыцнк.

– Какое?

– Якобы от серьезных органов. И вовсе не обязательно, чтобы внутри было изображено что-то убедительное. Просто... весьма внушительные внешне корочки. Сегодня столько новых контор, а у чекистов к тому же названия меняются каждую неделю. И выглядеть это может примерно так: «Здравствуйте, девушка. Я – полковник Тютькин из АБВГД. Вон там, в одном из гаражей, мы только что сцапали злодея, впаривавшего фальшивые доллары с портретом Чубайса, нужны понятые, не могли бы вы на пару минут?..» А для первого случая – «Вон там, в игрушечном домике, найдена сумка с бриллиантами, похищенными намедни у английской королевы. Вы, девушка, посторожите, а я добегу до автомата... Пойдемте, покажу».

– Но ведь это подразумевает, что он чертовски обаятелен и убедителен. А во втором случае был неприятного вида субъект, рожа со шрамом, воротник поднят, шапка надвинута...

– Ничего, для рабочей гипотезы сгодится, – сказал шеф. – В самом деле тут что-то такое есть...

– Действует напористо, быстро, со всем обаянием. – Видно было, что Косильщик весьма увлечен своей придумкой. – Ведь ни одна не кричала, а девочки были городские, навидавшиеся всяких и разных уличных приставал, судя по всему, что о них собрали, далеко не дуры. С газовиками...

– Дельно-то оно дельно, – сказал Воловиков. – Хоть я и не представляю, как нам версию о корочках отработать... Кстати, о газовике у Шохиной. Родные, это ведь получается, как в кино... Молодые опера проморгали, а убеленный сединами, – он пригладил редкие волосы без единого седого, – боевой генерал им тут же указал на недосмотр... Ну, так сколько Шохиной было годочков?

– Семнадцать лет и три месяца... – Даша запнулась, – Ох ты, и точно...

– Ага, – усмехнулся Воловиков. – Несовершеннолетним разрешение на газовый ствол не выдается. Теоретически. А практически – как все мы, старые циники, знаем, – чтобы поломать теорию, нужна мохнатая лапа или элегантно подсунутая денежка. И совсем не обязательно давать на лапу в самом разрешительном – есть у нас шустрые людишки, которые сами все оформят... Вот и поищите, кто ей делал разрешение, вдруг чего интересное и вынырнет. Значит, сильный, дерзкий, неглупый, шизанутый сатанист? В кашемировом пальто и норковой шапке, на щеке то ли броский шрам, то ли броский ожог... Гениально. – Воловиков Встал. – Ну, значит, ребятки, идите и ловите мне его в самом бешеном темпе, душевно вас прошу... Шагом марш!

Бравая команда выкатилась в длинный коридор, всегда казавшийся неопрятным, как его ни мой, весь пропитанный неуловимым специфическим запахом полиции – странно, но в парижских комиссариатах, Даша могла поклясться, пахло точно так же...

– Ну вот что, никаких больше базаров, – сказала Даша. – Слава – в школу и универ, Толик – насчет разрешения на газовик, а Сергей у нас отправится проверять, не снимали ли где кино про юных пионерок... Разлетелись!

Глава пятая.

Коллоквиум по Сатане.

Майор Ватагин, явственно прихрамывая, принес из сейфа стопку тонких папок и отправился за второй. Даша тем временем рассеянно созерцала огромный многоцветный плакат на стене тесного кабинетика – обнаженная блондинка стоит на коленях, прильнув к омерзительному буро-зеленому существу с рожками и перепончатыми лапами.

– Повесил для колорита, – усмехнулся майор. – У дочки пришлось отобрать. Борис Вальехо. Говорят, знаменитость, – он принялся раскладывать папки на три кучки, по какому-то своему методу. – Сидел тут у меня один наркоман, так клялся, будто именно такого сатану и видел...

– Ну, может, они с этим Борисом одного сорта дурь пользуют, – сказала Даша.

Постоянная группа в лице одного-единственного человека. то бишь Ватагина, была создана в октябре после очередного столичного циркуляра (Ватагину все обещали подчиненного в помощь, но вечно забывали). Госдума и прогрессивная общественность открыли крестовый поход против тоталитарных сект, как всегда, спохватившись годочков на несколько, когда в психушках стало не протолкнуться от «белых братьев» и ударенных по голове Кашпировским. Были нажаты некие рычаги, и на министерском Олимпе родилась бумажка, предписывавшая областным и краевым управлениям создать эти самые постоянные группы, изящно поименованные «группа разработки и профилактики тоталитарных сект и нетрадиционных общественных объединений». Как водится, полномочий и снаряжения им не дали никаких, пообещав утрясти все со временем.

В точности неизвестно, как выкрутились другие управления. Что до Шантарска, тут под рукой оказался Ватагин, весьма даже не плохой опер, приговоренный врачами после ранения к кабинетной работе. Сплетничали, сначала он отбивался руками и ногами, но потом уяснил, что бывает кабинетная работа еще скучнее – и неожиданно скоро взялся за дело, составив пухлый каталог разнообразных шизоидов (куда из педантичности вписал возглавлявшееся майором Максимовым общество изучения НЛО, чем майор был крайне уязвлен). Дашу он, в общем, принял довольно радушно, и она быстро просекла, что к чему, – похоже, Ватагину страшно хотелось, чтобы какая-то из «сект и организаций» оказалась в полном составе впутанной в нечто уголовное. Майор тогда автоматически становился из простого регистратора полноправным участником оперативной работы, как встарь, – по крайней мере, так ему самому казалось...

– Крншнаиты, – он распахнул папочку потолще, поддел пальцем пару листов, – Хаза, явки, зафиксированные участники... впрочем, эти тихие, а порой и дело говорят. Я тут пролистал книжечку ихнего Прабху-панды, про науку он пишет совершенно правильно – никому она счастья не принесла, если по большому счету...

Даша и не пыталась прерывать его конкретными требованиями – покорно слушала, ради вящего укрепления контакта. В конце концов, ему просто не перед кем выговориться, а время в загашнике есть...

– Астральная академия, одиночные контакторы... у этих пока все чисто. Народным целителям препятствовать указаний нет, вот и резвятся, заряжают гуталин, амулетики продают... кстати, одно дело возбуждено. «Мадонну Евпраксию» зоркие граждане уличили, что амулетики свои она скупает в художественном салоне, поймали у гостиницы и слегка потрепали, потом пришли с заявлением. Только, чую, отбрешется. Поди докажи, что амулетики эти она космической энергией не заряжала – где обвинение возьмет счетчик этой самой энергии? Адвокат уже роет землю, с ней же мотается целая команда... Я тебя не утомил?

– Не особенно, – осторожно сказала Даша. – Хотя, конечно, у меня в первую голову на сатанистов уши торчком...

– Намек понял... Вы точно уверены?

– Да ни в чем мы пока не уверены, – сказала Даша. – Просто – следочек...

– Ну так вот. Агентурных возможностей у меня почти что и нет. При случае озадачиваю прежние свои контакты в заданном направлении... По идее, мне должны всякий раз сообщать, когда «подопечные» оказываются впутанными в уголовщину, кое-кто и сообщает, но при нашем вечном напряге не все решатся на дополнительную писанину, а налегать стыдно, понимаю я их прекрасно... Словом, четко организованных групп с уклоном в сатанизм у меня зафиксировано три. Первая – подвал на Лазо, восемьдесят пять. Человек пятнадцать, молодежь обоего пола, от пятнадцати до двадцати пяти, подвал они вычистили и довольно красиво отдекорировали всевозможной дьяволиадой. Но сатанизм там, судя по накопленной информации, – чистой воды упаковка. Главным образом, идет группенсекс под море водочки, а иногда мелькает и травка с таблетками. Поскольку там бывают сынки и доченьки, – он подал Даше список на пять фамилий, она пробежала взглядом и, понимающе кивнув, вернула, – треба поделикатнее. Районщики копят материал, чтобы грохнуть эту хавиру наверняка, под увесистые улики... Возьмешь глянуть?

– Все возьму, – сказала Даша. – Если дадите. Так, вторые?

– Университет. Студенты. Пытались весной зарегистрироваться как общественная организация с веселеньким названием «Черный собор». Отказали – православная епархия возмутилась, подключилась пара газет... Человек двадцать, с тех пор собираются частным порядком, чему опять-таки нет оснований препятствовать. Уклон в основном теоретический – собрали кучу литературы, штудируют, докладики читают, «черные медитации» устраивают. В разработку взяли опять-таки районщики, в сентябре, когда после медитаций лялька семнадцати лет в психушке приземлилась. Никого не удалось подвести под статью – они ж ее силком не затаскивали, не насиловали, алкоголя не вливали. Наркотики мелькали и там, но вовсе уж неуловимо. И третьи... Эти посолидиее, никаких тебе молокососов. Десятка полтора, самому младшему под тридцать, самой старшей далеко за сорок. Опять-таки сборища, медитации, ночные бдения с блюдечком, траханье и травка.

– Вокруг «Бульварного листка» они кучкуются?

– Можно и так сказать... Пятеро служат в «Листке», остальные к ним частенько захаживают. Ну ты же «Листок» читаешь?

– Изредка. Когда время выпадет.

– Ну, тогда сама знаешь, сколько у них напихано бесовщины?

– Да уж, да уж.

– Вот... В общем, эти опять-таки держатся тесной кучкой, проповеди в ДК читать отнюдь не собираются. Закрытый клуб. И семь потов с тебя сойдет, пока докажешь, что они гонят через «Листок» целеустремленную агитацию и пропаганду – а если и докажешь, что с того? У нас уголовная ответственность за пропаганду сатанизма не предусмотрена, это в Иране им бы живенько руки-ноги поотрубали, а обрубок законопатили на пожизненное... Наверху на них имеют зуб – ну, ты ж знаешь, как Трофимов к педикам относится? А у них педиков половина... Но приловить на горячем трудновато. На остров Кумышева не ходят, в кустиках друг друга не пользуют, совершеннолетние все поголовно – а статью давно отменили, либерализм бьет ключом...

– А насчет наркоты?

– Трудно. Ни на хатах, ни на дачке – есть у них такая дачка на Ермолаевском плато – травку в незаконном количестве держать не станут. За простое употребление нынче опять-таки не вдруг посадишь, ноги собьешь... И потом, эта шпана чуть ли не поголовно – ветераны демократии, у одного и вовсе медалька «Защитнику свободной России», коей он усиленно щеголяет. Вытекающие отсюда связи представляешь? Тут тебе и парочка депутатов, и «президентово око» – он же сам чуть ли не из диссидентов произошел – и газетки, и партийки. Притом выборы на носу, оплошаешь – моментально поднимут визготню, пришьют тебе дискредитацию кандидатов от демократии, связь с красно-коричневыми усмотрят и обгадят так, что год будешь отмываться... Нет уж, этот гадюшник если и ворошить, то с железными козырями в рукаве. – Майор мечтательно закатил глаза. – А хотелось бы... Я тебе честно скажу, в церковь хожу раз в год и крест поверх мундира не таскаю, но когда читаешь этого защитничка свободной России... – Он покопался в папке и вынул вырезку. – «Священники с крестом на брюхе меня определенно не устраивают, ибо я, как свободный человек, желаю беседовать с Господом без посредников...» Ка-ззел... Он, видите ли, желает. А кто ты такой, чтобы Господь с тобой без посредников, тет-на-тет беседовал? Нет, хорошо Ленин выразился про интеллигенцию, что там ни говори...

– Как насчет агентуры? – спросила Даша.

– У «подвальных» есть один. Прижали с травкой, он и согласился – в дятлы... В «Черном соборе» – никого. Есть один и у «бульварщиков», только давно уже стучит спустя рукава, и поднажать на него нет никакой возможности – на крючок его брали, когда поймали за игрой в задок, но статью-то давно отменили, а тот, с кем он зады повторял, уже тогда был совершеннолетним... Ты на него надавишь, а он грохнет звонкую статейку в том же «Листке», Лигу сексуальных меньшинств на тебя напустит, зарубежную пидарасню подключит, до ООН дойдет... Что ты так скептически ухмыляешься? Фомин, новосибирский, на похожем погорел. Даванул на стукача-жопника, а тот ему оформил публикации в импортной прессе, Москва скандала испугалась, у мужика чуть погоны не слетели... – Лицо его приняло еще более мечтательное выражение. – У тебя зацепок так и нет пока?

– Ищем-с... – сказала Даша. – Ну, а неучтенные сатанисты могут в Шантарске оказаться?

– Да запросто. Мне бы парочку ребят, паршивый компьютер и нормальное прохождение запросов... А так, я тебе честно скажу, любые сюрпризы возможны.

– Ну, а что там было с собакой? Воловиков вскользь молвил.

– С собакой до сих пор непонятно – Он покопался в поисках нужной бумаги. – Собака породы коккер-спаниель, принадлежащая гражданину Гупало Виктору Кирилловичу... Спаниель был охренительно дорогой, потому как происходил от импортных производителей, и родословная у него была длиннее, чем список орденов у Брежнева. Выпустил его погулять гражданин Гупало и зазевался на пару минут, заболтался с соседом. Спаниель тем временем отбежал довольно далеко, какая-то паскуда на синей «восьмерке» – номера очевидцы не заметили подхватила псину в машину и вдарила по газам, Гупало – мужик солидный, бизнесмен со связями, примчался в райотдел, накатал бумагу, и районщикам было велено постараться. Он даже вознаграждение пообещал, так что искали, как могли, обстоятельно. Хотя что значит в такой ситуации «обстоятельно», сама понимаешь – ничего особенного. Пусть даже имеется указание начальства и вознаграждение – ради собаки никто не станет устраивать ни «Трала», ни «Петли». Спаниеля нашли через двое суток на Кагалыкском кладбище – эти суки его к кресту прибили, глаза выкололи, язык отрезали... При любом раскладе поймать бы, поставить сержантов в круг, голубчика – вовнутрь, да попинать как следует...

– Кто нашел?

– Родственники покойника. Не спаниеля, а того, что под крестом. Пришли проведать, а там – зрелище... Поблизости случился участковый, обеспечивал порядок в «родительский день», район тот же, Гупало своего ненаглядного приехал и опознал, написал еще одно заявление. По новому гражданскому кодексу это вполне проходит как умышленное уничтожение личного имущества, так что вялые мероприятия худо-бедно провели. Да никого не сцапали. Владелец вроде бы нанял частных сыскарей, но этих подробностей я уже не знаю...

– Так, – сказала Даша. – Вообще-то, это зацепочка, Шутки во вкусе сатанистов, насколько я из прессы знаю.

– Ну да. Конечно, могли быть и самые обыкновенные садистики. В Октябрьском два месяца назад изнасиловали колли в лесопарке – ведь старался кто-то... Только есть парочка настораживающих моментов. Кагалык у нас далеконько от города, и всякого рода шпана туда обычно не забредает. А потом, возле тон могилы не было ни пустых бутылок, ни прочих следов, какие обычно оставляет буйствующая шпана. Зато возле могилы нашли лужицы черного воска, словно там жгли свечи. Но кто бы это на кладбище жег черные? Категорически это у православных не принято, а вот у сатанистов – еще как. И кровь у собачки спустили аккуратно, вроде бы в посудку, которую потом с собой унесли. Потому копия протокола ко мне в папочку и попала. Кстати, у одного из этой своры есть синяя «восьмерка». Я свое мнение районщикам высказал, и они, имея недвусмысленный подогрев от начальства, следок попытались проверить, вежливо поинтересовались у мэна, где он был в такое-то и такое-то время, взяли на пушку, намекнули, будто его кто-то во, дворе опознал, когда хватал собачку. Только субъект, увы, оказался не из тех, кто при первом нажиме ломается, как сухое печенье. Устроил истерику, заявил, что Таких «восьмерок» в Шантарске бегает несчитаный табун – сущая правда, вообще-то, – а там в РОВД пошли телеги от возмущенной общественности, позвонили даже с Черского, чтобы не особо наезжали на демократического журналиста... Так дело и увяло. Судя по тому, как он уверенно держался, либо ни при чем, либо ездил на дело с чужими номерами.

– И все же рисковал чуточку... Если, конечно, это был он.

– Пришлось, – уверенно сказал Ватагин. – Бродячие собаки – твари жизнью битые и недоверчивые, пока ее ухватишь, она все пальцы обкусает, а домашний песик, вроде спаниеля ласковый и подвоха не ждет...

– Да уж, да уж, – повторила Даша. – Вы мне папочки по всем трем группам не одолжите ли? – и, уловив тень колебания на лице собеседника, как ни в чем не бывало закончила; – Я их изучу хорошенько, а вас непременно привлечем к разработке...

– Лиса ты рыжая, – грустно сказал калеченый майор. – Ведь наколешь. Ну да забирай. Не сидеть же мне на них, в самом деле, когда у тебя два трупа...

– Есть там хоть что-то похожее на досье? А фотографии?

– И оперативные видеосъемки... – в тон ей закончил Ватагин. – Дарья, вся моя техника – телефон и пишущая машинка. Досье исключительно в таком вот виде. – Он раскрыл папку и продемонстрировал лежавшие сверху два листка машинописи с приколотой к ним скрепкой маленькой фотографией, вырезанной из газеты вместе с куском текста. – Скупые данные, какие можно добыть без собственной агентурной разработки. Образцы творчества. Хорошо еще, «Бульварный Листок» их непременно фотографиями авторов сопровождает, иначе что бы я делал... – Он со вздохом сложил три папки в стопочку и придвинул к Даше. – Только с возвратом. И, если будет такая возможность, вспомни обо мне.

Даша отвела глаза. Сыск – это жизнь. И, оказавшись в таком вот кабинетике на бумажной работе, вспоминаешь отчего-то не о разносах от начальства, не о неудачах и поганеньком вкусе бессилия во рту, когда выясняется вдруг, что во имя неких высших интересов дела великолепно проведенное тобой следствие решено похерить. Нет, в памяти всегда – звук охотничьего рога, стук копыт и привкус волчьей крови на клыках...

– Если только будет такая возможность... – сказала она, глядя в сторону. – Вот что... Предположим, случится так, что мне понадобится внедрение в этот гадюшник.

– Сама пойдешь?

– Не знаю. Может быть. Ваш информатор сможет ввести, или доверять ему – ну никакого резона?

– В таком вопросе? Ни малейшего резона, – ответил майор, ни секунды не раздумывая. – Я с ним работаю скорее по инерции, крепко подозреваю, что давно двурушничает. Так что на него не рассчитывай. Ввести-то он введет, да заложит моментально. Убить тебя или твоего человека, конечно, не убьют – не тот народец, кишка тонка, да и из-за чего? – но все будет впустую.

– Ну что ж, – сказала Даша задумчиво, – придется свой вариантец попробовать...

...Даша откровенно блаженствовала. Простиралась на диване, расслабившись, глядя в потолок. На столике под рукой стояла вместительная чашка, где коньяка было больше, чем чая, или по меньшей мере половина на половину. В наушниках плеера мелодично струилась музыка Джеймса Ласта, цветной телевизор с вырубленным звуком заливал комнату причудливым мельканьем разноколерных теней. Царил полумрак, только слева, в стороне от дивана, на столе лежал круг света и, заслоненная широкой спиной Глеба, едва слышно постукивала электрическая пишущая машинка. Покой и уют. С Глебом ей, пожалуй что, повезло – прекрасно понимал, что такое уработаться вусмерть, и потому не лез тупо с нетерпеливыми нежностями, если видел, что Даша совершенно уездилась. И, в свою очередь, без всяких церемонии загонял ее тихонько валяться на диване, с непременным условием не мешать – если подпирала срочная работа, как сегодня. И под одеялом все обстояло гармонично. Вот только в облике мужа Даша его совершенно не представляла – как и себя в роли чьей бы то ни было жены, впрочем.

На экране браво мельтешили американские копы – отлично вооруженные и снабженные техникой, какую у нас лицезрел не всякий генерал; сытые и уверенные в завтрашнем дне ребятишки-сержанты, получавшие опять-таки побольше наших генералов. Все их боялись и уважали и при первой же команде тянули лапки кверху, чтобы не получить в случае злостного неподчинения пулю меж глаз. Конечно, кино всегда и везде прибрехивает, в реальной жизни все наверняка обстоит не так благостно, но все равно, попробуй ты объясни этим ребятам, что такое «очередная задержка зарплаты» или «нехватка бензина для оперативной машины». Сама во Франции нахлебалась позора досыта, пытаясь растолковать очевиднейшие для всякого российского мента реалии...

Минул первый день, отведенный на сыск. Успехов было – ноль. Ни одного фактика или мельком оброненного слова, позволившего бы заключить, что убитые были знакомы. Ни в одной из вагатинских папочек их фамилии не отыскалось. А разрабатывать всех поголовно, кто в этих папочках числился, совершенно нереально – у щедрости начальства есть свои пределы, и никто не обеспечит оперсоставом этакое планов громадье, если нет к тому же веских основании. Так что где-то в глубине души начинало, словно зачаток раковой опухоли, понемногу набухать тупое бессилие.

Даша сердито покосилась на столик. Там белел свежий номер «Обозревателя», ежедневного приложения к «Бульварному листку» (морды, впрочем, почти те же). И успели, конечно, разнюхать основные детали. И в своем всегдашнем стиле тисканули статеечку под разухабистым заголовком: «Чертенок душит девочек». Борзописец по имени Семен Васильков путем весьма затейливых построений связывал красный цвет шарфиков с алым цветом советских знамен и как-то незаметно приходил к выводу, что всему виной многолетний диктат КПСС, и потому все честные люди должны на грядущих выборах голосовать за Гайдара. Должно быть, подразумевалось, что из уважения к Гайдару сексуальные маньяки перестанут душить девочек. А Чарли Мэнсон, Сын Сэма, Джек-Потрошитель и Ландрю[2], если следовать логике этого Сэмэна, были замаскированными коммунистами...

А между тем сам Сема прочно прописался в третьей папочке Ватагина, и Даша, прочитав разухабисто-идиотскую статейку, мстительно подрисовала Василькову черным фломастером зимнюю шапку и шрам на щеке – рожа и без этих художественных изысков была неприятнее некуда. Или так только казалось – вполне возможно, напиши Сема хорошую статью о ментовских трудностях, показался бы светочем обаяния. Хотя именно на нем, владельце синей «восьмерки», лежало в свое время обвинение в похищении того несчастного спаниеля...

Машинка тихонько клацнула в последний раз и умолкла. Глеб выбрался из-за стола, блаженно потягиваясь и гордо кося глазом на Дашу. Ждал похвалы, мужики – они как дети...

– Ну, ты у меня молодец, – сказала Даша, искусно и откровенно подлизываясь, ибо предстояло кое о чем попросить. – И какую загадку истории на сей раз расколол?

– Выяснял, мог ли Ричард Львиное Сердце оказаться русским по отцу. Мог теоретически.

– Аб-балдеть, – сказала Даша, как следует глотнув разбавленного чаем коньячка. – Ричард этот вроде бы водил знакомство с Айвенго и Робин Гудом? А больше я о нем и не помню ничегошеньки... Или нет, что-то еще насчет крестовых походов, а?

– Ага. Двенадцатый век.

– А русские-то при чем? Слава богу, «Голос демократии» закрылся – они бы из тебя, любовь моя, после таких открытий в момент патентованного черносотенца и шовиниста сделали...

– Самое смешное, что есть теоретическая вероятность.

– Излагай, – она сделала широкий, чуточку хмельной жест.

– Что, серьезно?

– Ну, ты же моей работой, как верному любовнику и положено, вежливо интересуешься... Должна же я отвечать взаимностью? Так приятно послушать про чужие успешные расследования, когда свои не идут...

Она не столь уж и лицедействовала – просто приятно было бы поваляться еще с полчасика, слушая побасенки о загадках, ничего общего не имевших с мучившими ее самое, и близко не лежавших...

– Ну, вот... Мамашей Ричарда была Алиенора Аквитанская...

– Аквитания – это где?

– А это было такое герцогство. Потом вошло в состав Франции, но успело досыта покрасоваться суверенитетом.

– Папаня? Официальный, я имею в виду. Ты же, как я поняла, крутишь версию, что был и побочный?

– Был, куда ему деться... – Глеб тоже уютно примостился на диване и набулькал себе коньячку, не паскудя его чаем. – Официальный папаша – Генрих Плантагенет, граф Анжу и Турени, еще один суверен под боком у Франции.

– Подожди, но Ричард-то был королем Англии, это даже я помню...

– Да видишь ли, у последнего английского короля наследников не было, и потому наследником он назначил Генриха. По старой дружбе. Как варяга на царство. Наша сладкая парочка переехала в Лондон и стала править, как любой бы на их месте. Королевство – это тебе не герцогство...

– И где тут криминал с побочным отцом?

– Не спеши. Будет. Тут придется вернуться назад и дать подробную информацию о мадам Алиеноре. В пятнадцать лет вышла замуж за французского короля Людовика Седьмого. И, что летописцами предательски зафиксировано, меняла любовников, как перчатки. Один монах так и записал: «Невоздержанность этой женщины была общеизвестна. Она вела себя не как королева, а как проститутка». Что подтверждается десятком его коллег. Людовик, бедняга, терпел одиннадцать лет. Потом выбил разрешение на развод, хоть это тогда было и нелегко. Тут-то и вынырнул Генрих, еще в ту пору граф, и разведенная красоточка, будучи лет на шесть постарше, юнца легко окрутила. Благо они и до этого вроде бы крутили любовь.

– Вот теперь все ясно, – сказала Дата. – Генриха она тоже рогами увешала?

– Еще какими... Иные хроникеры и не сомневались, что Ричард – пригульный. Спор шел исключительно о том, кто его настоящий папаша, но кандидатов было столько, что не удалось вычислить...

– А русские где?

– Тогда в Париже русских рыцарей хватало. Частенько заезжали совершенно запросто. А во Франции наша красотка времени проводила гораздо больше, чем в Англии. В Англии – туманы и овсянка, а во Франции – виноградники и красавцы трубадуры... Кстати, дама в свое время даже участвовала в мятеже против мужа, Генрих ее за это посадил в крепость пожизненно, но через шесть лет умер, и Ричард объявил мамочке персональную и полную амнистию...

– Подожди, а эти твои летописцы ее напрямую с кем-то из русских связывали?

– Нет. Я ж говорю – чисто теоретически папашей мог быть и русский. Она в этих делах никакого шовинизма не признавала.

– Ну-у... – протянула Дата разочарованно. – Это, знаешь ли, не улики. Я думала, кого-то конкретного называли, какого-нибудь Ярослава Кронштадского... А при столь зыбких умозаключениях любой хороший адвокат отмазал бы дамочку... (Как отмажет этого Черного, даже если мы его завтра вычислим по словесному портрету и возьмем, мысленно добавила она). Но все равно, ты молодец. То-то я смотрю, французских книжек прибавилось на столе, и обложки поскучнее тех детективов, что я тебе из Парижа перла. Очень ученые обложки...

– А у тебя-то как дела? – он легонько прикоснулся с намеком – Даша сделала вид, что намека не поняла:

– Дела веселые. Ты читал про девочек с шарфиками? На мне ведь висит...

– И что?

– И ни малейшей зацепки, – сказала она сердито. Рука деликатно сползла с ее бедра:

– Во-от ты отчего такая замороженная... Сочувствую. Нет, представляю...

– Ох, да что ты представлять можешь... – вздохнула Даша беззлобно.

– И ни малейшего следа?

– Ни малейшего.

– Маньяк какой-то.

– Ценнейшее наблюдение. Маньяк. С явственным сатанинским душком. Ты в сатанизме хоть немного разбираешься?

– Дашенька, современный журналист из частной лавочки обязан немножко разбираться решительно во всем. Вон на той полке есть неплохая подборочка. Но там – дела минувшие.

– А как насчет шантарских сатанистов? Доморощенных?

– Вот уж кто меня не интересует, – сказал он. – Все потаенно, а следовательно, для читателя скучно. Вот если бы проявили себя чем-то шумным...

– А про распятую собаку слышал? На Кагалыке?

– Пять строчек на предпоследней полосе, – развел руками Глеб. – Возмутились разве что клубы собаководов. Что, кроме шарфиков, еще что-то на сатанистов наталкивает?

– Милый, – сказала Даша, не открывая глаз. – От ваших рук, столь совратительски под блузку проникших, я млею, но не настолько еще, чтобы тайны следствия выдавать... Слушай, ты бы не мог порасспросить там где вращаешься... Глеб приподнялся на локте и заглянул в лицо:

– Ага, вот как оно начинается, когда спишь с милицейским капитаном? А потом угодишь в секретные сотрудники, или как это у вас нынче зовется...

– Дурак вы, мсье, – сказала Даша устала. – Не настолько я еще скурвилась, чтобы из любовника сексота делать...

– Да я шучу.

– Да я тоже.

– Нет, если у тебя действительно напряженка, дай конкретную задачу, – великодушно сказал Глеб. – Чего не сделаешь для любимой женщины, пусть и рыжей...

– А что, у меня хватит цинизма дать тебе конкретную задачу, – сказала Даша, улыбнувшись в полумраке. – Только я еще сама не представляю, где бы тебя использовать... Эх, мне бы случай, хороший, ослепительный случай...

– Шутишь?

– А вот теперь – ничуть. Вот тебе ситуация. Прибывает поезд Кызыл-Шантарск, выскакивает тувинец озабоченного вида со здоровенным пакетом под мышкой, с ходу подлетает к двум парням и начинает предлагать по умеренной цене три кило сушеной конопельки. Парнишки его моментально берут под белы рученьки и ведут сажать – они оба опера в штатском, линейщики на дежурстве, а коноплю гость Шантарска пытался им продать ну буквально в двадцати метрах от неприметного домика, где обитает Сибирское УВД на транспорте... Не смейся. Доподлинная быль. Когда за ним приехал автозак, все управление от хохота по столам лежало... А знаешь, как мы вышли на тех народных умельцев, что клепали серийно на «Шаитармаше» весьма приличные пистолеты-мелкашки? Многозарядные, с автоматической подачей патронов, отделочка – закачаешься... Да вышло так, что дедок, ихний коммивояжер и продавец вразнос, опять-таки напоролся на опера в штатском, сам предложил ему стволик...

Она, правда, не стала рассказывать, сколько сил и нервов пришлось угробить, чтобы найти для «оптовых покупателей» импортную тачку и срочно раздобыть пару миллионов рублями. Чуть не сорвалась операция...

– Если бы он, гад извращенный, ко мне подошел с тесаком и шарфиком, когда я от тебя буду завтра утречком выходить... – мечтательно продолжала Даша. – Нет, серьезно, иногда, особенно в таких делах, все раскрывается по чистой случайности. Но об этом, храня престиж органов, благоразумно не трезвонят по углам... – И она пару минут лежала молча, не препятствуя его рукам творить разнузданности. – Слушай, а если бы я надела полную пионерскую форму, тебя это возбудило бы?

– Да должно бы. Вернуло бы в золотое пионерское детство, когда уже хотелось отчаянно, но не представлял еще, как к вам, роковым и загадочным, и подходить-то... А может, мы остановимся на полной милицейской? Я тебя в ней так и не видел. И непременно с кобурой на поясе. Медленно снимаешь кобуру, медленно расстегиваешь пуговку... Даша легонько хлопнула его по руке. И вкрадчиво сказала:

– Милый, ты можешь сделать мне ма-ахонький подарок?

– Какой?

– Говорю ж, махонький...

– Бриллианты, знаешь ли, тоже махонькие, – сказал Глеб с деланной озабоченностью. – Вдруг ты по дороге в ближайшем комке бриллиантовое колье присмотрела?

– Да ну его, – сказала Даша (ей пришлось однажды старательно отмывать под краном шикарное бриллиантовое колье-вещдок, все в засохшей крови, и с тех пор поневоле привязались нехорошие ассоциации, что у твоей павловской собачки), – перебьюсь и без бриллиантов. Мне бы статеечку. Такую не особенно и длинную. Что-нибудь из сатанистского репертуара, но чтобы там непременно невооруженным глазом просматривались симпатии и дружеские чувства автора к Сатане... Это вовсе не обязательно должен быть шедевр. Рядовая бульварщина. Ты же крутой профессионал, тебе это – раз плюнуть. Сделал бы за пару часов. А я бы потом исключительно для тебя нарядилась в милицейский мундир, одетый поверх обнаженной меня... Я серьезно. Можешь сделать такую халтуру? Мне, правда, очень нужно...

– Подписываю я?

– Упаси боже! Я.

– Ах, вот оно что... А куда понесешь?

– Ну, скажем, в «Бульварный листок»,

– И когда тебе это нужно?

– Вчера, – сказала Даша. – Ну я тебя прошу. Шедевр мне не нужен. Лишь бы оттуда на километр шибало симпатией к Сатане. Я же тебе из Парижа что-то такое привозила... не выкинул журналы? Там еще на обложке ведьма вокруг Эйфелевой башни на метле кружит...

– Где-то валяется... Может, и правда передрать статейку? Там симпатий к Сатане – выше крыши. А в «Листке» знанием импортных языков не блещут, уличить не смогут...

– Времени много потребуется?

– Ну вообще-то... Если сокращая... Часа полтора.

– Суженый мой, ряженый, – сказала Даша самым сладеньким голоском, на какой только была способна. – Сейчас не так уж и поздно, если ты сядешь немедленно.., Обещаю безумную ночь, хоть и без милицейской формы...

– Да оно как-то...

– Милый... – мурлыкающе прошептала Даша голосом секс-бомбы.

Глеб со вздохом убрал руки и полез с дивана.

– Как-кой ты умный, эт-то что-то! – сказала Даша, припомнив старую рекламу очередной обираловки (ибо на акциях «Телемаркета» потерял энную сумму лопухнувшийся в данном случае майор Шевчук). – Нет, правда. Ты самый верный, самый преданный любовник в Шантарске...

– Лиса рыжая, – вздохнул верный любовник, зажигая верхний свет и копаясь на полках в поисках упомянутого журнала, – Да, кстати. А те девочки, часом, не шпионки? Среди тех романов, что ты привезла, есть один особенно завлекательный. Тоже убивали приличных девочек – только вся соль-то была в том, что они переносили в пудреницах шпионские микрофильмы. И никто сначала не догадывался, что ради этих пленок их и шлепали. Потом, как водится, суперагента осенило – а почему это все вещи целы, но пудрениц нет?

– Пудреницы остались при них... – вздохнула Даша.

И сузила глаза, потянулась за сигаретами. Мысли приняли неожиданный оборот. Конечно, насчет шпионажа и микрофильмов – чистейший вздор, но если взглянуть под другим углом?

А СОБСТВЕННО, ПОЧЕМУ МЫ РЕШИЛИ, ЧТО У НИХ НИЧЕГО НЕ ЗАБРАЛИ?

В самом деле, почему? «Все вещи, деньги и золото на месте». А если что-то у обеих все же забрали? И никто не обеспокоился, потому что не предполагал даже, что у девочек ЭТО может в сумочках оказаться?

Да, но гипотеза опять-таки вилами по воде писана...

– Но насчет милицейской формы – чтоб без обману... – фыркнул друг жизни.

– Век свободы не видать, – ответила Даша задумчиво, все еще обкатывая в уме неожиданную версию. Потом спросила с любопытством: – А это у тебя, милый, Не комплексы ли? Может, тебя за неправильный переход улицы задержал нелюбезный сержант, ты и решил утвердиться.

– Ну, если совсем честно, то не из-за перехода улицы, а из-за вытрезвителя в девяносто четвертом. Я ж и не шатался, однако повязали...

– Что делать, – сказала Даша. – У тебя план по строчкам, а у них – по человекам...

И подумала с грустным юмором: если по аналогии, вовсе не исключено, что любовник второй убитой заставлял ее влезать в пионерскую форму из-за того, что лет двадцать назад ему на совете дружины вынесли строгий выговор и пригрозили снять галстук, который с нашим знаменем цвета одного. Остановка за мелочью – составить список всех, кого пропесочивали на советах дружины...

Глава шестая.

Веселые бульвардье и убитые горем родители.

Глупости, конечно, но она и впрямь, покидая ранним утром квартиру Глеба, сколько-то процентов вероятности отводила на нежданную встречу в подъезде с маньяком. Даже пистолет положила в глубокий карман куртки.

Однако пресловутая теория вероятности оказалась продажной девкой империализма, реакционной буржуазной псевдонаукой – в подъезде не встретилось ни единой живой души, а возле подъезда так никто и не привязался, хотя приметы были вроде бы налицо – молодая симпатичная женщина, покидающая утром хату любовника. «Возможно, – самокритично сказала себе Даша, – ты подруга, для маньяка слишком стара. Или он реагирует только на девочек в шубах, а джинсовые утепленные куртки брезгливо обходит, эстет сраный...»

Конечно, прибыла она на службу отнюдь не в веселом настроении. А в последующие несколько часов нынешнее унылое состояние души лишь усугублялось. Сначала ей сообщили, что ни на одну из восемнадцати «приманок» (юные, в шубках, со стильными сумочками) убийца так и не клюнул. К одной, правда, весьма даже энергично подвалил нестарый мужичок (в пуховике, а не кашемировом пальто, зато в норковой шапке и черноволосый) и принялся знакомиться. Встрепенувшиеся оперативники из группы поддержки его моментально «заломали» и доставили по принадлежности, но уже через полтора часа Слава совершенно точно выяснил, что мужичок, армейский капитан, только вчера вечером вернулся из Чечни, где пробыл безвылазно две последних недели, и его планы относительно девочек убийства не включали. Пришлось как следует извиниться и отпустить – выслушав при этом немало хамства о зажравшихся тыловиках, с которыми Владимир Вольфович еще разберется (капитан оказался истовым сторонником Вольфовича).

Потом явились психиатры, числом целых три штуки, заказанные Воловиковым для помощи следствию. Собственно, психиатров было только два, из мединститута и диспансера, третий, чуть свысока поглядывая на первых двух, отрекомендовался психологом из госуниверситета.

Толку от них не оказалось ни малейшего. Тот, что из диспансера, назойливо и неустанно проводил параллели с делом Чикатило, уверяя, что два удара тесаком должны для убийцы символизировать половой акт с жертвой, то бишь проникновение в нее – а посему убийца, несомненно, импотент. Предположим, с Чикатило-то именно так и обстояло – но, как напомнила Даша, тот вгонял нож не в область сплетения, а в половые органы.

Психиатр из мединститута, в общем, склонялся к версии «убийца-сатанист», которая ему отчего-то весьма нравилась – однако столь же упорно считал убийцу пассивным педерастом, режущим девиц из своеобразной ревности. Но против этого протестовал весь милицейский опыт Даши – педики, пассивные и активные, из ревности режут, как правило, друг друга, исключения тут крайне редки.

С психологом обстояло хуже всего. Вообще-то, как Даша знала из импортной криминалистической литературы (не путать с криминальными романами), западные психологи, работавшие с полицией, добивались неплохих успехов. Такой дока, с полчаса потаращившись в потолок, изрекал что-нибудь вроде: «Убийца – черный, разведенный, алиментов злодейски не платит, работает определенно поваром в ресторане, из одежды предпочитает костюмы с яркими галстуками». И, самое странное, почти во всем сей знаток оказывался прав...

У нас же, как мудро подметил Тальков, все проходит отнюдь не через мозги. Университетский психолог, с плохо скрываемой брезгливостью выслушавший практиков, едва получив слово, воспарил в горные выси чистейшей теории, где и кружил, что твой кондор, подавляя оставшихся внизу разнообразием и количеством терминов, великих имен и современнейших теорий. Даша, поначалу прилежно слушавшая, в конце концов полностью потеряла нить его рассуждений, тем более что никаких мало-мальски конкретных выводов так и не последовало – зато Дашины коленки ученый хмырь созерцал столь откровенно, что поневоле тянуло проверить его алиби.

Что хуже всего, эскулапы, один за другим, в разных вариантах повторили одну и ту же лукавую фразочку:

«Накопленный на сегодняшний день материал не позволяет произвести мало-мальски достоверный анализ». Другими словами, двух трупов им было безусловно мало – вот если бы дюжина, а то и поболе... И бессмысленно упрекать их в черствости – врачи, как и менты, на многое смотрят иначе, сдвигается восприятие, отношение кое к чему становится чисто абстрактным, и это не извращение, не бесчувственность, а всего-навсего сугубо профессиональный ход мыслей...

Как бы там ни было, троицу пришлось деликатно выпроводить часа через два (притворившись при этом, будто Даша ничуточки не поняла намеков университетского светила насчет домашнего телефончика). А коли уж речь зашла о незабвенном Чикатило, Даша автоматически вспомнила, что его искали двенадцать лет – и еще более посмурнела.

А потом, совершенно неожиданно, появился прихрамывающий Ватагин – весьма оживленный, и даже, если употреблять высокие слова, словно бы озаренный неким внутренним сиянием. Калеченый сыскарь, поджимая губы, обозрел крохотный кабинетик, куда с превеликими трудами вперли два стола:

– Вот где ты обитаешь... Хоромы, конечно, не царские...

– Да уж, – сказала Даша (из уважения к старшему по званию, причем «областнику», промолчав, что его собственные хоромы на Черского отнюдь не лучше). – Что же не позвонили? Я могла уйти...

– Мои ребята звонили, – сказал Ватагин, определенно подчеркнув голосом «мои ребята». – Выведали, что ты заседаешь с врачами, я и поехал... Был от них толк?

– А когда это у нас от них был толк? – сказала Даша довольно безрадостно. – У вас, значит, собственные ребята объявились?

– Ага. И как тут не похвастаться, все мы люди... Короче, Дарья, гром грянул, и мужик, соответственно, перекрестился. С сегодняшнего дня у меня и двое орлов имеются, и постоянно закрепленная машина. Даже компьютер обещали.

– Поздравляю, – сказала Даша. – А что же это такое судьбоносное стряслось?

– Сводки по изнасилованиям и убийству в Манске помнишь?

– Ну.

– Тогда прогляди быстренько. Мне их дали на два часа, до того, как сдадут в прокуратуру...

И он выложил на стол следственное дело. О «майской серии» Даша, конечно, знала, но – краем уха, ибо нет возможности да и потребности держать в голове все гнусное, что совершается но области, если только нет прямой связи с твоими делами...

Связь, оказалось, есть. Еще какая. «Манские вампиры» развлекались ровным счетом два месяца без пяти дней. Десять изнасилований (возраст жертв – от четырнадцати до двадцати семи), одна, шестнадцатилетняя, убита. А вот теперь пошли подробности, не попавшие в сводки, – потому что в сводках пока что нет такой графы: «Преступление на почве сатанизма»...

На основании достаточно веских улик арестованы двое подонков – двадцати восьми лет и двадцати двух. На жертв они нападали в самодельных черных балахонах с дьявольской символикой, в масках, с ножами, нунчаками. И весь «процесс» проходил под аккомпанемент сатанистских бормотании – нечто вроде примитивного сибирского варианта той самой «черной мессы».

Даша листала протоколы обысков – оккультная литература... записи спиритических сеансов, задушевных бесед с Сатаной и какой-то потусторонней шпаной рангом пониже с именами, напоминавшими собачьи клички... собственноручно намалеванные картины с величавыми дьяволятами и обнаженными жертвами... перевернутые распятия на стене... светильники в виде человеческих черепов и козлиных копыт...

– Дела... – сказала Даша, не ощущая, впрочем, особенной радости. – Почему же за два месяца в сводках ни одной этой детали не промелькнуло?

– Потому что все мы люди, – сказал Ватагин, – и ненужных сложностей избегаем. Не верили майские сыскари, что дело по-настоящему пахнет серой, надо полагать. Ряженые и ряженые, что тут усложнять... Обрати внимание – перевернутые распятия в немалом количестве у обоих на квартирах...

– Ну, это не примета, – сказала Даша рассеянно. – Это у каждого уважающего себя сатаниста висит, надо думать...

– Ты чегой-то без всякого энтузиазма воспринимаешь...

– Потому что не вижу совершенно, как это связать с нашими заморочками, – сказала Даша. – Манск – два балбеса под тридцать, высшим образованием не отягощенные. У нас народ от сорока до пятидесяти сплошная образованщина – я о вашей третьей папочке, о тех, что вокруг «Листка». Подвал с молодежью, но вашим же материалам, до сих пор без уголовщины обходился, если не считать наркоты. Далее. В Манске – изнасилования и убийство, на наши убийства ничуть не похожее. Еще не повод для параллелей и аналогий... Мы всего-навсего узнали, что в области действовала еще одна сатанистская группа.

– А родители Шохиной, между прочим, майские. И сама она там родилась. Переехали в Шантарск всего пять лет назад...

– Пять лет назад она была сущим дитем. А эти двое – взрослыми парнями, один, но крайней мере. Да и второму было уже семнадцать, в таком возрасте с двенадцатилетними соплюшками как-то не общаются...

– Все равно, нужно проверить.

– Это-то меня и угнетает, – сказала Даша. – Мои ребята и так сбивают ноги, бегая но всем контактам обеих убитых, а тут еще и Манск отрабатывать без всяких гарантий...

– Мои проверят. Ну что, пашем в связке?

– Пашем, – ответила Даша со вздохом. Подумала и решительно поднялась. – У вас машина какая?

– Цивильная. Без всяких опознавательных.

– Подбросите в Серебрянку? К «Бульварному листку»?

– Поехали. – Судя но лицу, бывалый опер схватил все с лету. – То-то нарядилась, как недешевенькая эскортница... Решила – на внедрение?

– Ну да, – сказала Даша, – Лучше нет – осмотреться своими глазами...

...Минут через двадцать она уже входила в обшарпанную комнатушку. На обшитой деревянными панелями стене виднелась продолговатая линзочка телекамеры с прикрывавшей микрофон решеточкой – но черная железная дверь слева была настежь распахнута, и Даша, не раздумывая, стала подниматься на третий этаж. На ходу сняла пуховик, перекинула через руку.

Меж вторым и третьим этажами курили, сбившись в кучку, неплохо прикинутые мальчики. Королевой красоты Даша себя, разумеется, не считала, но без ложной скромности надеялась, что поглазеть есть на что, – черная юбочка шириной с ваучер, сетчатые колготки, алая блузка, в сочетании с распущенными рыжими волосами еще издали ударявшая но глазам. Бюстгальтером она себя с умыслом не обременила, и оттого наличествовавшие под блузкой выдающиеся достоинства явственно колыхались. Однако эти пухлощекие мальчики обратили на нее внимания не больше, чем на сидевшую тут же кошку.

Вообще-то, на блузке у нее был приколот здоровенный значок международного фестиваля геев и лесбиянок в Сан-Франциско, броской символикой мгновенно привлекавший взор заинтересованного народа (значок был самый настоящий, изъятый при обыске у промышлявшего травкой педрилы) – да ориентация у мальчиков, сразу видно, не та...

Справа от входа помещался за столом квадратненький охранник в турецкой кожанке. На столе у него стоял крохотный телевизор, но идее, подключенный к телекамере внизу – но бодигард шантарского разлива, сачок этакий, преспокойно смотрел но нему программу семнадцатого канала, здраво рассудив, должно быть, что нападать на вверенную его попечению контору никто в обозримом будущем не собирается. «Бульварный листок» и в самом деле был чем-то вроде «Неуловимого Джо» – шантарские пенсионеры, злившиеся за публикации объявлений проституток и педиков, обычно ограничивались словесным сотрясением воздуха, не собираясь искать замаскированную на окраине редакцию физического воздействия ради (что не мешало «Листку» частенько намекать, будто он, светоч демократии, попал под наблюдение жутких красно-коричневых монстров, намеренных вот-вот заложить мину под дверь, а то и две).

Впрочем, охранничек, судя но реакции, ничуть не разделял взглядов тех, кого был приставлен караулить, – одарил Дашу столь гетеросексуальным взглядом, что она поневоле почувствовала себя польщенной – Но тут же заметил значок и увял – видимо, уже давненько здесь работал ц разбирался в излюбленной символике творческого коллектива...

Даже демонстративно отвернулся, дурик, с видом крайнего презрения – ну, что поделать, мужики испокон веку реагировали на лесбиянок крайне болезненно... Даша, однако, очаровательно ему улыбнулась и осведомилась:

– Это вы так кого попало пускаете? А если я – террорист?

– Вон там у нас – дамский туалет, – сухо проинформировал страж.

– А кабинет госпожи Хрумкиной?

– Неподалеку от туалета.

Дата пожала плечами и двинулась в конец коридора – – очень длинного и довольно грязного, мимо череды дверей без всяких табличек. Две сухопарых дамочки, попавшихся навстречу, обозрели гостью с большим интересом, определенно таившим подоплску. Она как ни в чем не бывало прошла мимо, усиленно колыхая бедрами, – пожалуй, эти две воблы, определенно знакомые по фотографиям, не привлекли бы и настоящую лесбиянку...

Свое появление здесь она, конечно, должным образом залегендировала. Здешняя компьютерная труженица, Толина знакомая, сутки назад закинула приманку, сообщив среди обычной бабской болтовни за чаем, что в стольный град Шантарск совсем недавно переехала знакомая ес знакомых, покинувшая провинциальный городок Куруман из-за непроходимой косности и отсталости тамошних аборигенов (принявших без всякого восторга склонность «Дарьи Шелгуновой» к писанию газетных статей о сатанизме, а также ярко выраженную тягу к лицам своего же пола). Легенда, надо сказать, была разработана не столь уж ювелирно, почти все придется импровизировать на ходу – но, с другой стороны, «Бульварный листок» ничуть не похож на центр атомных разработок, собственной контрразведкой не обладает и вторжениям замаскированных оперативников доселе не подвергался, а потому и не питает подозрения к пришельцам.

Конечно, нахально выдавать себя за журналистку, не зная внутренней кухни, – несколько чревато. Но, во-первых, в журналистике сейчас обретается кто угодно, это вам не прежние времена, а во-вторых, «Шелгунова» – журналистка начинающая. Зато в Курумане Даша бывала не раз, так что убедительные детали сможет рассыпать пригоршнями...

Она мысленно перекрестилась во имя удачи – и вошла в гостеприимно распахнутую дверь.

Кабинет был довольно большой, но свободного места почти не сыщется – все завалено книгами, пестрыми журналами, кучами старых номеров «Листка», образчиками дешевого импортного ширпотреба, съедобного и несъедобного (щедрые дары благодарных рекламодателей, надо полагать, или поощрительные призы всяких дурацких викторин, которые «Листок» вечно устраивал ради вящего привлечения читателей).

Из-за заваленного бумагами стола на Дашу чуть удивленно воззрилась здешняя «мадам», Екатерина Хрумкина, полноватая баба лет пятидесяти с усиками, словно у юного гусарского юнкера и слегка затуманенным взглядом истинно творческой личности. Удивление тут же сменилось неприкрытым восхищением – туманный взор откровенно блуждал но Дашиной фигурке, значок был моментально засечен и принят к сведению.

Даша послала хозяйке кабинета обаятельнейшую улыбку, без приглашения уселась, положила ногу на ногу, развернулась вполоборота к «мадам» и, притворяясь, будто не замечает произведенного впечатления, пару раз невинно хлопнула ресницами. Подумала про себя, стараясь не улыбнуться: «Ну ты и стервь, Дашка. У нее ж сейчас глаза выскочат...»

– Слушайте, прелестное дитя, а вы мне не мерещитесь? – чуть хрипловато поинтересовалась хозяйка кабинета.

– Нет, – сказала Даша, беззастенчиво демонстрируя фигуру. – Я настоящая. Решила вот зайти, познакомиться... Меня зовут Даша Шелгунова, я из Курумана переехала...

– Постойте-ка... Это не про вас ли Галочка Сапрыкина говорила? Ах, вот что... – взгляд усатенькой блуждал но Дашиным бедрам. – И правильно сделали, вы же, говорят, весьма талантливый журналист?

– Ну, это преувеличение, – сказала Даша искренне. – Так, иногда пытаюсь... Я, вообще-то, пед кончала. (Поскольку пед – решила она для себя при разработке легенды – это такая шарашка, что выпускником ее может объявить себя любой, у кого в голове есть хоть капелька мозгов. Опасаться разоблачения нечего). Но потом пошли сложности, пришлось уйти... Я вам тут кое-что принесла, если подойдет...

И выложила поверх бумаг творение Глеба. Хрумкина, видимо, вспомнив на минутку о профессиональном долге, принялись бегло проглядывать сокращенный перевод французской статьи, украшенный выдуманной фамилией. И поневоле вчиталась. Лажа была, что ни говори, весьма привлекательная с точки зрения индивидуума, испытывающего симпатию к сатанизму – парижский автор в рамках плюрализма и свободомыслия гневно порицал инквизицию за преследование ведьм (при этом лихо приписывая инквизиции все зверства, учиненные протестантами), проливал слезы над горькой судьбиной несчастных альбигойцев и Джордано Бруно и уверял, что современный цивилизованньш человек вправе выбирать себе любою кумира – а потому поклонение Сатане с точки зрения либерализма и демократии столь же свято и неприкосновенно, как поклонение «так называемому Господу». Даша, правда, прошла у Глеба кое-какой инструктаж с широким привлечением исторических источников. И прекрасно помнила: альбигойцы навлекли на себя преследования как раз за то, что отправляли самый разнузданный сатанинский культ (как водится, параллельно со столь же разнузданной педерастией), а бедняжка Джордано Бруно получил высшую меру не за проповеди о множественности обитаемых миров, а за активное участие в «работе» чуть ли не всех существовавших тогда в Западной Европе тайных сатанистских обществ...

– Прекрасно! – подняла голову Хрумкина. – Отлично просто, Дашенька... можно, я буду попросту?

Даша со смущенным видом пожала плечиком – в том смысле, что почему бы и нет? И скромно поинтересовалась:

– Значит, вам подходит?

– Ну разумеется! – воскликнула Хрумкина, глядя на нее, как ребеночек-сластена на нетонущий «Милки Уэй». – Вы просто молодец, Дашенька, сразу вам скажу – есть все шансы на долгое и, я надеюсь, приятное сотрудничество...

И одарила таким взглядом, что Даша забеспокоилась, ожидая немедленного приглашения в расположенный совсем неподалеку дамский туалет. Обошлось, однако. Хрумкина, похоже, из тех, кто в подобных делах обожают комфорт и уют, а значит, какое-то время удастся уворачиваться...

Завязался обычный вроде бы разговор, исполненный, тем не менее, скользко-блудливого подтекста практически в каждой фразе – усатенькая дамочка хотела окончательно удостовериться, что столкнулась со своего поля ягодкой, а Даше следовало ни в коей мере не разуверять собеседницу, но светских приличий ради дать, понять, что девушка она скромная и в первую попавшуюся постель очертя голову не прыгает. Завоевывать ее следует, Дашу Шелгунову, вот что, ибо цену себе она знает, в зеркало смотрится ежедневно, да к тому же она – дитя двадцатого, насквозь циничного века и готова отдать свое стройное тело исключительно той, что одарит ее в ответ на любовь вполне ощутимыми благами... Одним словом, отточено лицедействовала, создавая образ хоть и провинциальной, но неглупой и весьма практичной лесбиюшки.

Судя по взглядам и репликам Хрумкиной, та ничегошеньки не заподозрила, со своей стороны, недвусмысленно намекая, что пути к житейским благам лежат через постель. Провинциалочка с милым вздохом согласилась с этой нехитрой теоремой, мягко и ненавязчиво в то же время дав понять, что в своем захолустье истосковалась но духовному общению с друзьями но интересам, а поскольку слухами земля полнится, ей прекрасно известно, что именно вокруг «Бульварного листка» коловращаются, словно электроны вокруг атома, свободомыслящие плюралисты особого рода...

Хрумкина сие горячо подтвердила. Через минуту выяснилось, что шеф-редакторша «Листка» ближайшие двое суток занята до предела (ибо завтра следует сдать очередной номер, а послезавтра блистать распорядителем очередного конкурса, вручая лауреатам корейские кофеварки и голландские вибраторы). Кстати, не посетит ли Дашенька это мероприятие?

Увы, Дашенька никак не могла – так уж сложилось, что именно послезавтра ей следовало перевезти контейнер с домашними вещичками – зато послепослсзавтра она в полном распоряжении звезды шантарской журналистики (многозначительный взгляд), в особенности если рандеву состоится там, где будет побольше друзей по интересам (ресницы трепещут, словно крылышки примостившейся на цветке бабочки). А в общем, Дашенька сама позвонит, у нее-то телефона нет пока...

Расстались задушевными подругами, честное слово. Выйдя на улицу, под темнеющее вечернее небо, Даша пару минут брела без всякой цели, борясь с легким отвращением к себе самой и к работе. С одной стороны – несчастная баба, которой все труднее и труднее находить себе смазливых девочек, но с другой... С другой – отнюдь не самый привлекательный объект оперативной разработки, попавший в поле зрения сыскарей вовсе не безвинно. Именно со страниц ее газетки хлещет сатанинская гнусь – а потом два скота в черных балахонах бесчинствуют в Манске чуть ли не два месяца, и при обыске изымается огромная стопа вырезок из того же «Листка»... Именно ее газетка который год за хорошую денежку снабжает читателя телефонами девочек но вызову – правда, когда в очередной раз подопрет, и общественное мнение слабо вякнет, чуткая к таким вещам Хрумкина разразится очередной душещипательной статеечкой на темы морали, заверяя, что уж своей-то дочке она участи телефонной проститутки, безусловно, не хочет, а потому эту порочную практику решительно прекращает. (Зарекалась свинья в грязи валяться. Через пару недель колонки похабных телефонов появляются вновь.)

Словом, никакой тут лирики и никакого сочувствия, решила для себя Даша, махая кстати подвернувшемуся такси. Вопрос стоит предельно утилитарно: сколько удастся продержаться среди этой шпаны, если заранее известно, что усатая Екатерина будет подступать со страшной силой? Ох, чуется, недолго...

...Она решительно позвонила в дверь – железную, но весьма мастерски замаскированную под обычную, фанерную. Глазок, слабо светившийся изнутри, почти сразу же потемнел – Дашу разглядывали изнутри и открывать, конечно же, не торопились. Чтобы не терять времени, вынула удостоверение и продемонстрировала в закрытом виде, но так, чтобы внутри хорошо рассмотрели золотое тиснение.

Почти сразу же дверь распахнулась – доверительно, довольно широко. За дверью стояла женщина лет сорока, несмотря на позднее время, одетая так, словно сию минуту собиралась уходить – платье, джемпер, застегнутые зимние сапоги, шарф уже на шее. Глаза припухшие, лицо грустное, но и злое, надменное, будто не успевшее остынуть от недавнего скандала. Где-то в глубине квартиры надрывалась музыка. А дочку-то они только три дня назад похоронили, машинально отметила Даша. Это что – такие поминки? Три дня?

– Опять? – резко спросила женщина.

К чему такая реплика, Даша не совсем поняла, но решила не тратить время на загадки:

– Простите, Артемьева Нина Павловна? Капитан Шевчук, уголовный розыск... Я все понимаю, но мне необходимо...

– Заходите, – столь же неприязненно бросила женщина (или все же – дама?). – А к вытрезвителям вы отношения не имеете?

– Боюсь, что нет, – сказала Даша осторожно. – Что, есть такая необходимость?

Артемьева оглянулась в сторону источника музыки:

– А, впрочем, черт с ним. все равно ухожу... Но если он с сигаретой спать завалится и квартиру спалит...

– Муж? – когда последовал машинальный кивок, Даша сказала как можно мягче: – Но ведь горе...

– Горе... – повторила женщина с непонятной интонацией. – Горе как раз там и сидит...

– Простите... – Даша стояла в прихожей, чувствуя себя крайне неловко. – Я...

– Ну да, теперь еще и вы. Не принимала ли она наркотиков, не спала ли с соседом со второго этажа, не хранила ли дома пулемета... Вы нас оставить в покое можете? Лучше бы искали как следует...

На душе у Даши стало вовсе уж мерзко. Ясно было, Как дважды два, что разговора не получится вовсе.

– Извините... – сказала она, поворачиваясь к двери. Грохнул отлетевший стул, некстати подвернувшийся под ноги изрядно пьяному мужику, зигзагом выбравшемуся в прихожую. Он тупо обозрел Дашу:

– Что, подружку в свидетели, сучка, позвала? Ну, пусть посмотрит, как я тебе сейчас... Лева отмажет, он свои бабки отработает туго...

И шагнул вперед, неловко занося кулак: Даша ловко поймала его двумя пальцами за запястье, крутанула, заломила руку от души, с чувством, чтобы от боли малость протрезвел. Оглянулась на хозяйку – та смотрела вполне одобрительно, ухмыльнулась и спросила:

– А посадить его за сопротивление работнику милиции можно?

– Увы... – сказала Даша, все еще удерживая разошедшегося супруга в прочном захвате. – Я ему, простите, не представлялась, так что он и не знал...

– Тьфу ты! Так двиньте ему хотя бы коленом но морде, как в кино показывают...

– Нинка, сука, киллершу наняла? – прохрипел мужчина, вовсе и не пытаясь вырваться.

Не так уж он и был пьян, на происходящее, как выражаются психиатры, реагировал адекватно. И потому Даша, отпустив его, спокойно сказала;

– А теперь представлюсь. Капитан Шевчук, уголовный розыск. Вот мои документы. Дергаться будете?

– Ну дернись, бизнесмен доморощенный... – мечтательно сказала супруга. – Я в свидетели пойду моментально...

– Не подначивайте, пожалуйста, – сказала Даша твердо. Ей уже стало ясно, что скорбью тут и не пахнет – идет рядовой скандальчик. – Гражданин Артемьев, мне хотелось бы кое-что выяснить, но, боюсь, не время...

– А это почему? – преувеличенно наивно вопросил гражданин Артемьев (стоя, впрочем, смирнехонько). – Самое время. Я и выпил-то сущих пустяков...

– Вы одессит? – хмуро спросила Даша.

– Нет, а что?

– Тогда не стоит и изображать... Вы в самом деле в состоянии сейчас со мной разговаривать?

– Дорогая, да просто-таки горю желанием! – сообщил Артемьев. – Давайте сядем и вдумчиво побеседуем, если только вы мне тут пресловутую бабскую солидарность не разведете...

– А что, я должна? – спросила Даша спокойно. – Почему?

– Потому что я надрался, а эта сучка – трезвая... И я заранее получаюсь кругом неправ, а эта блядь...

– Ну-ну, – сказала Даша недобро. – Тихо. Без матов. А то и в самом деле вызову сейчас машину, посидите до отрезвления, и утречком поговорим но всей форме... Он внял, точно. Примолк. Чуть покачивался, сопя. Потом спросил тоном ниже:

– Пришли поговорить об усопшем ангелочке?

– Ах ты... – супруга ринулась было мимо Даши, но Даша поймала ее за локоть. Сказала;

– Вы, пожалуйста, тоже держитесь в рамках...

– А я вообще ухожу. – Она принялась снимать с вешалки шубу, но как-то замедленно, словно ждала, что ее опять остановят.

– Что же вы так? – спросила Даша обоих сразу.

– А вот так, – сказал Артемьев неожиданно трезво, – Мы тут, понимаете ли, решали извечный вопрос:

«Чье воспитание?» Я уверяю, что Нинкино, а Нинка говорит, что она тут и ни при чем. Да твое это воспитание, стерва! У самой не оказалось то ли таланта, то ли удачною случая, чтобы пойти в профессиональные бляди, так она девку угробила своим, понимаете ли, видением мира...

Даша все еще держала супружницу за локоть, стоя меж распаленными дуэлянтами. Ничего толком не понимая, но по профессиональной привычке решив ковать железо, пока горячо, спросила, умышленно не закончив фразу:

– Вы хотите сказать, Артемьев?..

– Я хочу сказать, что девка стала эскортницей из-за маминого воспитания. И ни хрена я больше не хочу сказать... – Он вдруг повернулся и ушел в комнату. Парой секунд позже там явственно зазвенело горлышко о край стакана.

– Ну, все! – супруга сорвала-таки с вешалки шубу, набросила на голову пуховую шаль и рванула из квартиры.

Дата хотела кинуться вслед, но передумала в последний миг. Аккуратно притворила за Артемьевой Дверь, прошла в комнату, выключила магнитофон и спросила:

– Вы серьезно? Насчет того, что ваша дочь была эскортннцей?

– Правду, одну правду, и ни хрена, окромя правды... – ответил Артемьев, не глядя на нее.

Потом налил стакан до краев и выхлебал, как воду (Даша невольно отвернулась, судя но этикетке, это было сорокапятиградусное виски). Рухнул в кресло и, уставясь на Дашу мутнеющими глазами, пробормотал:

– Хотите – пейте, а хотите – катитесь к матери. Мертвым уже все равно, а Нинку я так и так уработаю...

Последние слова он выговорил, едва работая языком. После такой дозы вырубиться мог в любую секунду, голова уже клонилась. Не было никакого смысла продолжать разговор – и Даша просто стояла, глядя, как у него понемногу слипаются веки.

Когда он захрапел, унесла в другую комнату сигареты и зажигалку, чтобы и в самом деле не наделал спьяну пожара, вышла на площадку и захлопнула за собой тяжелую дверь – замок оказался автоматическим и звонко защелкнулся сам.

Она еще постояла возле подъезда, оглядываясь, но Нина Артемьева как сквозь землю провалилась. И разыскивать ее было бессмысленно,

Глава седьмая.

Номер третий.

В Шантарске наконец-то выпал первый снег – довольно поздно отчего-то, да и настоящие холода еще не подступали, так что белый, рыхлый, влажноватый ковер моментально распахали шинами и подошвами, превратив почти везде в сероватое месиво.

По этому месиву, старательно завывая сиреной, и летел бело-синий «Форд». Водитель попался классный – обходил попутные машины, манипулируя лишь педалью газа, почти не прикасаясь к тормозам. Машины, впрочем, послушно шарахались вправо, освобождая осевую, потому что купленная в Штатах электронная сирена завывала на редкость мерзко и пронзительно. Временами Дашу бросало к дверце, и она хваталась за широкий подлокотник, давясь горьким дымком первой утренней сигареты.

Эскулапы могли тихонько радоваться. Третий труп. Деталей она еще не знала, а милиционеров расспрашивать бесполезно – это был обычный экипаж батальона ППС, получивший приказ незамедлительно извлечь ее из дома и в темпе забросить на место происшествия.

Разрисованный цифрами, гербами России и Шантарска, телефонами дежурной части «Форд» пронесся но бетонному железнодорожному виадуку. Справа мелькнула Ольховка, где горели лишь редкие окна. Вверх но Каландаришвили. Машина, отключив сирену, мигая двумя синими маячками, медленно въезжает во двор, свет фар отблескивает в огромных, от пола до крыши, витринах кафе «Шантарские пельмени» – излюбленном месте оттяжек мафиозных мальчиков «сержантского состава». Кафе занимает первый этаж «штучной» двенадцатиэтажки, белой с розовым – недешевый домик, возведенный одним махом за каких-то полгода (квартиры улучшенной планировки, продавались за весьма приличную денежку). Вокруг все старательно и на совесть обустроено – качели и прочие забавы для детишек, путаница по-европейски качественно заасфальтированных дорожек, аккуратный ряд гаражей.

Столпотворение именно там, возле гаражей, – впечатляющий табунок машин, главным образом «обмундированных», в лучах фар мелькают деловитые фигуры, сизые шинели и сизые бушлаты, пятнистые комбезы, провели овчарку, вспыхнул блиц, все почти так же, как в прошлый раз. Кошмарный сон порой повторяется. Кошмарная действительность – тоже...

Здоровенный омоновец с коротышкой-автоматом на плече посторонился без дискуссий – видел, как Даша вылезала из резко затормозившего «Форда». И тут же ей самой пришлось посторониться – чтобы ее ненароком не протаранил на всем ходу генерал Трофимов, шагавший к машине в сопровождении свиты.

Генерал, однако, ее ухватил взглядом и, чуть приостановившись, бросил истинно генеральским, властным тоном:

– Искать, искать. Нужно будет батальон – дадим...

И сел в машину – выполнив бессмысленный, в общем-то, ритуал, уехал вновь взвалить на плечи, словно Атлас в сизом, Шантарскую область.

«Интересно, зачем мне батальон?» – мельком подумала Даша.

Высмотрела неширокий промежуток в шеренге сомкнувшихся вокруг маленькой белой «Хонды» милицейских спин и втиснулась туда, словно идущий на прорыв регбист. Кто-то машинально матернулся, кто-то покосился – она не обратила внимания. Встала рядом с Воловиковым, на сей раз оказавшимся в штатском. Сзади громко докладывали, что собака след не берет – очень уж натоптано... Сзади трещали рации и кто-то громко распоряжался:

– Семеренко, Юров – шестой этаж. Коля, бери Косова – и на седьмой. На втором-третьем уже городские, учтите. Так, кто на восьмой?

Районщпки, машинально отметила Даша. Начали в темпе обход. Интересно, сколько здесь квартир? Даже если по четыре – нехило получается...

И, поймав себя на том, что подсознательно оттягивает встречу, решительно повернулась к маленькой двухдверной машинке, пронизанной с трех сторон лучами мощных фонарей, словно схваченный прожекторами бомбардировщик.

В глаза прежде всего бросился красный шарф, даже не повязанный а просто намотанный вокруг поднятого воротника светло-серой, почти белой шубки («снова шубка» – произнес в мозгу холодным тоном исправного бухгалтера кто-то чужой, незнакомый)...

Девушка сидела с открытыми глазами, слегка завалившись влево из-за руля, светлые волосы (похоже, крашеные), длинные, ухоженные, роскошные, перевесились налево мягкой волной – и на левую же щеку, на левое плечо стекла полоса уже подсохшей крови из порезов на лбу, напоминавших перевернутое распятие. Кровь залепила левый глаз, но большая часть лица осталась чистой – смазливое, чуть кукольное личико, отчего-то вдруг показавшееся знакомым. Белая шапка лежала на сиденье рядом с убитой – словно бы аккуратно положенная, вовсе не падавшая с головы. Из-под нее выглядывала белая, в тон, сумочка.

Кто-то разогнулся, выпрямляясь после тщательного осмотра дверцы:

– На ручке отпечатков пальцев нет.

– Вытащите ее, – сказал Воловиков.

Трое, мешая друг другу, завозились у дверцы – японская тачка, в общем, неплохая, отнюдь не была приспособлена к тому, чтобы извлекать из нее труп, и дело шло мешкотно. Наконец вытащили, опустили прямо во влажный снег под ногами. Вновь вспыхнул блиц.

– Положительно, я ее где-то видела... – сказала Даша, всматриваясь.

– Вот и у меня такое впечатление, – пробурчал Воловиков, нагнувшись под углом в сорок пять градусов. И добавил громче: – Сумку достаньте.

Абсолютно спокойное личико – беззаботная кукла, сломанная внезапным ударом... Эксперт нагнулся, стянул перчатку, указательным пальцем раздвинул рваную дырочку на шубе, потом вторую. Кивнул:

– Аналогично первым двум... Два удара. И шейные позвонки сломаны.

– Товарищ подполковник, – растерянно позвали с другой стороны машины.

Воловиков направился туда. Даша оглянулась на дом – горела примерно половина окон, ранним вставаньем здешним обитателям себя не было нужды утруждать, не на завод к семи, в самом деле. Зато лестничные марши освещены все до единого, сквозь узкие окна, горизонтальные прямоугольники, похожие на бойницы, видно, что на площадках снуют люди, в форме и в штатском, кое-где распахнуты входные двери, вовсю идет опрос. Ее вдруг, словно удар тока, пронзило острое сознание собственной беспомощности – и тут же схлынуло.

– Ну, Дарья, имеем груз на плечи... – сказал подошедший подполковник с расстегнутой сумочкой в руке.

– Кто?

– Ольга Ольминская, – сказал Воловиков с наигранным безразличием. – Ведущая семнадцатого канала. Студия «Алмаз-ТВ». «Алмаз-ТВ – друг дома для каждого»... Чего будет...

«Ну да, вот откуда я ее знаю», – подумала Даша. В самом деле, вскоре начнется. Одна из самых популярных частных студий Шантарска, принадлежащая к тому же зятю представителя президента. Очаровательная Олечка Ольминская, получавшая по мешку любовных писем в неделю, невольная виновница июльской потасовки с пальбой – когда заезжий горный человек, увешанный золотом, что твой негритянский вождь, узрел Олечку на экране, приперся активно знакомиться прямо на студию а его шестерки схлестнулись с охраной, причем к последней примкнули «булики» одного из ближайших сподвижников Фрола (сподвижник держал офис в том же доме и терпеть не мог, когда всякие гастролеры «ломают пальцы»).

– Да уж, поимеем... – сказала Даша.

Такую новость не утаить, и уже к вечеру, если не раньше, о случившемся будет толковать весь Шантарск. Начальство, прокуратура, общественное мнение, газетчики и ТВ – все будут сотрясать воздух, требовать крови злодея, немедленных результатов, явления маньяка в сверкающих наручниках и хрустком целлофане с розовой ленточкой. Убийство известного человека, любой сыскарь согласится, – это полметра сгоревших нервных клеток и клочья седых волос у всего оперативного состава...

– Ага, – сказал Воловиков, копаясь в сумке. – По паспорту-то она, оказывается, Губанова. Псевдоним, значит. Ну что, красиво – Ольга Ольминская. Это тебе не Ольга Губанова...

– Что там еще?

Подполковник аккуратно высыпал содержимое на скошенный капот «Хонды», придержал левой ладонью, чтобы мелочевка не скатилась вниз:

– Кошелек. Косметичка, – каждую поименованную вещь он клал назад, – Помоги, подержи. Ага, так... Сигареты-зажигалка... Ключи... Презерватив... – Он цепко глянул на Дашу и через ее плечо громко приказал, почти крикнул стоявшим у трупа: – Живо, карманы посмотрели! Шоколадка... А это что?

– Это собачий свисток, – уверенно сказала Даша. – Бесшумный. Человек не слышит, собака слышит. Ну да, у нее ж бассет, весь Шантарск знает... Подошел сыскарь-районщик, протягивая за короткий ствол черный револьверчик:

– Газовый, товарищ подполковник. В правом кармане. И больше там ничего... Номера на стволе нет.

– Ага, и разрешения я что-то не вижу, – сказал подполковник сквозь зубы. – Ну да Олечка Ольминская, общая любимица, себя такой канцелярщиной могла и не утруждать... Ты бы у нее ствол конфисковал, капитан?

– Да неудобно было бы как-то. Попросил бы вежливо выправить бумажку, и все...

– О то-то. Это, конечно, не криминал. – он повернулся к Даше, понизил голос. – Это просто тот же набор, разве вот она была не пешком, а на колесах, и стволик без разрешения... А в паспорте, между прочим, штампик насчет прописки – на совершенно другой адрес. Пусть ищут хахаля... слышал, капитан? Давай в дом. Ну да, движок у машины, ребята говорят, был совершенно холодный, и снег на крыше, сама видишь... От хахаля она утречком выходила. Это уже, как в анекдоте – тенденция, однако...

– Мои где, в доме? – спросила Даша.

– Ага.

– Кто сообщил?

– Сержант говорит, женский голосок. Определенно испуганный. Прочирикали, что во дворе такого-то дома отирается опасный хулиган – и бросили трубку. Хулиган, мол, с поднятым воротом и вроде бы со шрамом на неприятной морде. Ну. патрули нынче дерганые, они и рванули во двор без особых вопросов. А когда въезжали, полоснули фарами аккурат но «Хонде» – и узрели... Она еще теплая была. Ты что оглядываешься?

– Домик стоит наособину, – сказала Даша. – Соседние далековато. Весьма далековато, а? Отсюда должны были звонить, ручаюсь, из этой роскошной свечки... – Она отвернулась, прошла три шага и громко сказала: – Шубку ей расстегните.

Кто-то громко присвистнул. Засверкала фотовспышка.

Под шубой на убитой был аккуратный, отглаженный мундирчик в обтяжку, с короткой юбкой, задравшейся. когда тело вытаскивали и перекладывали. Даша хотела распорядиться, но двое в штатском и без команды присели на корточки, высвобождая руки из рукавов. Светловолосая головка безжизненно моталась.

Полная офицерская форма нового образца, смахивающая малость на бундесверовскую – нашивка с трехцветным флагом на левом рукаве, золотые, парадные полковничьи погоны, эмблемы воздушно-десантных войск на уголках воротника – как нынче и принято, без петличек...

– Ну нет, – сказала Даша шефу. – Я готова поверить в любые чудеса, но только не в то, что Олечка Ольминская была полковником десанта...

– Какая-нибудь передача? – судя но лицу, ему очень хотелось выругаться, но он держался. – Значит, мы на сегодняшний день имеем одну «пионерку» и одну «полковника». В бога душу мать, но ведь должно же это что-то означать...

– Артемьев мне вчера сказал, что его доченька якобы была эскортницей, – сказала Даша. – Правда, она-то как раз единственная среди трех оказалась не ряженой...

– Ну-ка, подробнее!

– А нету никаких подробностей, – призналась Даша. – Я до него добралась вчера уже поздним вечером, он там увлеченно цапался с женой, возвестил громогласно, что в результате ее воспитания девка подалась в эскортницы, заглотнул ударную дозу и тут же вырубился...

– Пошли машину. Я им сам займусь. Вон там, в «семерке», мои хлопцы.

– Не надо, а? – сказала Даша. – Привезут его в состоянии жуткого бодуна, начнет блевать или гнать истерику – возись с ним... Я лучше к нему отправлю сейчас Славку, он у меня умеет с похмельными контакт устанавливать. А?

– Ладно. Славка сейчас работает на четвертом, там и ищи. А заодно проинспектируй, как там опрос продвигается. «Алмаз-ТВ» работает с шести утра, я туда сам поеду. В конторе встретимся. Марш. Все равно нечего тебе тут больше делать...

Он был прав. Даша, еще раз оглянувшись на распластанную фигурку в неожиданном, нелепом мундирчике, направилась к дому. У оцепления местах в трех имели место перебранки – омоновцы никого не подпускали к гаражам, и обитатели «свечки», неожиданно оказавшись отрезанными от любимых стальных коней, пытались бунтовать – но безрезультатно, конечно.

Дом внутри напоминал ожившие кадры из американского боевика – разве что форма на действующих лицах была отечественная. На каждой площадке торчал поставленный на всякий случаи милиционер в форме. На каждой площадке суетились сыскари в форме и в штатском, большей частью совершенно незнакомые, – звонили в двери, махали корочками перед боязливо выглядывавшими в щелочку хозяевами, где-то так и беседовали через дверь, где-то толковали в прихожей. Суета стояла, как на вокзале.

Уже на втором этаже Даша, перехватив опера меж двумя квартирами, узнала, что обитатели той, откуда он только что вышел, несколько раз видели в лифте... «кого бы вы думали? Саму Ольгу Ольминскую».

Мечту мужиков, оказалось, не единожды лицезрели и жители четвертого этажа – это уже сообщил запаленный Слава. Даша решительно сняла его с задания, благо успел обойти три квартиры из четырех (их и в самом деле оказалось – по четыре на площадке) и отправила к Артемьеву, настрого приказав превзойти в хитрой дипломатии и галантерейности самого себя. А сама стала не спеша подниматься наверх.

Меж шестым и седьмым услышала приближавшийся сверху грохот ботинок. Остановилась. Вниз сломя голову летел светловолосый детина в распахнутой куртке, с шапкой в руке. Судя но его охваченной неповторимым охотничьим азартом физиономии, детина был – свой.

Не раздумывая, Даша загородила проход и скрестила поднятые руки. Он недоуменно притормозил, ухватившись за перила, сердито уставился на нее:

– Киса, с дороги!

– Я не киса, – сказала Даша. – Капитан Шевчук, городское угро. Обзовитесь.

– Старший лейтенант Архипенко, оперуполно...

– Стоп, – сказала Даша. – Октябрьский РОВД?

– Ага.

– Куда летим, к кому летим? Дело, кстати, на мне.

– Воловиков...

– Только что уехал. Так что излагай мне. Кого нашел?

– Девочку, которая звонила дежурному. Она видела...

– Кр-ругом и шагом марш! – распорядилась Даша и первой кинулась но лестнице наверх.

Старлей вскоре обогнал ее и затопал впереди. На восьмом этаже свернул на площадку, позвонил, у ближайшей двери. Открыла девчонка лет шестнадцати, отпихивая ногой пытавшегося прорваться на лестницу кокера, серого с черными пятнами. Перехватила его поперек пуза, подняла на руки и отступила, пропуская их в квартиру, обставленную прилично, но без особой роскоши, смахивавшую скорее на дорогой гостиничный номер. Такое уж у Даши осталось впечатление.

Кокер отчаянно извивался, пытаясь цапнуть ее за руку.

– Да уймись ты, зануда! – девчонка ловко забросила его в другую комнату и плотно притворила дверь. Кокер протестующе орал внутри, царапался. – Вы проходите... А это кто, тоже из милиции?

– Капитан Шевчук, уголовный розыск, – привычно выплюнула Дата. – А вы?

– Анжела... Анжелика... – она чуть подумала. – Валентиновна. Изместьева. А у вас пистолет есть?

– Маузер. В деревянной кобуре, – сказала Даша, опускаясь на ближайший стул. – Только он у меня в сейфе... Так кого вы видели, Анжелика Валентиновна?

– А он ее точно, убил? Ольгу Ольминскую?

– Убил, – сказала Даша.

Девчонка (самая типичная – намазанная мордашка, модная короткая стрижка, огромные пластмассовые серьги) таращилась на сыскарей скорее восторженно – но восторг, определенно, имел причиной не их самих как индивидуумов, а случившуюся в двух шагах отсюда шумную криминальную драму. Что поделать, в шестнадцать лет как-то не умеют еще толком сострадать, смерть представляется чем-то абстрактным. а уж собственная смерть – и вовсе сказочкой, дурацкой выдумкой взрослых. Да и по ящику эти нынешние видят раз в десять больше крови, чем Даша в их годочки... Так что нечего удивляться и охать насчет черствости юного поколения – другие они, как водится, вот и все...

– Значит, вы и Ольминскую видели? – спросила Даша.

– Ага. И вечером, и утром.

– Давайте-ка но порядку, – сказала Даша. Оглянулась – но районный сыскарь уже вытащил бланк из папочки и примостился с авторучкой наперевес на краешке стола. – Вы здесь живете?

– Да иногда. Когда с родами поцапаюсь. С родителями...

– Я поняла, – сказала Даша терпеливо. – А так это чья квартира?

– Надина. Это моя старшая сестра. Она в хорошей фирме пашет, вот и дали кредит. «Шантарск-Телестар», слышали?

Даша кивнула. Фирма и в самом деле была солидная, занималась спутниковой электроникой. Если старшая сестра – ценный кадр, ей без особых хлопот могли дать кредит, благо заработки там, с точки зрения нищего сыскаря, бешеные...

– И кем она там? – спросила Даша.

– Старший менеджер в каком-то отделе. И названия отдела не помню, жутко заковыристое. А у меня в школе по физике – сплошной ужас...

– Фамилия та же?

– Ага. Она не замужем пока. В общем, я как поцапаюсь дома, здесь и приземляюсь на пару деньков. Роды тут не достанут, они ж шифра не знают, внизу замок с кодом... Только его утром сломали. Ольховские, видимо, Ольховка-то рядом, из окон видно...

– Насчет вчерашнего вечера... – сказала Даша. – Вы когда видели Ольминскую?

– Часов в десять вечера. Я шла с остановки, а тут она подъехала. На такой классной машинке... Поставила возле гаражей и пошла в подъезд. Я ее сразу узнала – «Алмаз» всегда смотрю, один раз даже в конкурсе плеер выиграла. Я еще постояла, на нее потаращилась. Шуба такая – чистый песец...

– Кроме вас двоих, во дворе был кто-нибудь?

– Никого, время-то позднее, даже сосунки во дворе не тусуются – холодно уже...

– А дверь, значит, была заперта? Входная?

– Ага. Только Олечка сама код нажала, уверенно так...

– А прежде вы ее здесь не видели?

– Да нет. Я ж бываю-то – как когда...

– Ну, а что было утром?

– Утром... – девчоночка поежилась в чуточку наигранном ужасе. – Утром Надька проспала и сорвалась на фирму, не выгулявши Джоя. Мне и пришлось, чтобы дома не написал, а то он такой, писючий. На поводок его – и пошла... А он торчит в подъезде, видели там закуточек? Джой на него еще гавкнул. А он отвернулся, воротник поднятый, прямо шпион...

– Как он выглядел?

– Ну, неприятный такой мужик... Я и лица-то не видела почти, а все равно неприятный. Впечатление такое. Воротник поднял, шапку на глаза. Еще, думаю, привяжется... Ничего, проехало.

– Значит, лица не видели почти?

– Волосы вроде черные. А нос такой... специфический. Как у кавказца, только не совсем такой. И на щеке то ли шрам, то ли ожог, краешек видно было...

– Сколько было времени?

– Около семи. То ли без двадцати, то ли без десяти.

– А потом?

– Я минут пять погуляла, не больше. Там, у гаражей. Джой пописал, покакал, я его домой и потянула. Да, а дверь-то, когда мы выходили, была определенно сломана, я ж говорила. Я ее еще хотела захлопнуть, а замок не работал... Короче, я еще была у гаражей, а тут вышла Олечка – и к машине. А этот, черный, – за ней. Сразу. Я пошла к подъезду, еще оглянулась – а они стояли у машины и вполне мирно базарили. Даже удивительно, я бы на ее месте со всякими рожами и рядом не встала...

– Точно, мирно?

– Ну. Я даже удивилась. Она еще смеялась, звонко так...

– И дальше?

– А все. Я домой пошла. Только потом, когда поставила Джойке суп греться, посмотрела в окно – а они все еще там стоят. И разговор уже что-то не тот пошел. У меня форточка была открыта – я курю, а Надька терпеть не может – слышно было, что ругаются. У нас же от дороги далеко, тихо кругом, на верхних этажах все слышно, что возле дома делается...

– Ругались, точно?

– Ну, а то я не соображу, когда ругаются! С моими-то родами... Я даже пару слов разобрала – что-то про Сатану и насчет измены.

– Точно помните?

– Про Сатану и измену – точно. А подробно не разобрала.

– И что потом?

– Ну, я и думаю – тоже мне, нашелся козел! С такой харей к такой девочке приставать... Взяла трубку, накрутила «ноль два» и говорю: тут у нас но двору бродит хулиган с неприятной мордой, со шрамом, воротник поднят, к женщинам пристает... Они быстренько спросили адрес, фамилию и тут же отключились, сами трубку бросили...

Все-таки дежурная часть сработала оперативно, отметила Даша. Машину послали моментально. Но он успел... Все решила минута-другая. Однако дерзости, в самом деле, выше крыши...

– Ну вот... – продолжала девчонка. – Тут суп согрелся, я этого зануду стала кормить, потом хлеба ему дала, а когда опять глянула в окно, мужика уже не было. А машина стояла, только сверху-то не видно, сидит там кто, или нет, сами посмотрите...

Даша вышла в кухню. Анжелика ннчуточки не врала – в свете фонарей Даша четко распознавала среди собравшихся вокруг машины тех, кого знала в лицо. А вот рассмотреть, сидит ли кто в «Хонде», и в самом деле отсюда невозможно...

– Минут через несколько приехала милиция, – сказала Анжелика, когда Даша вернулась в комнату. – И понеслось – одна за другой, милиция начала но лестницам носиться, ко мне вот этот парень постучался, я тут же все и выложила...

Даша задала еще пару обычных в такой ситуации и. в общем-то, ненужных вопросов. Дала девчонке прочитать-подписать, предупредила, что вызовет при нужде и направилась к выходу.

– Значит, это и есть тот, с шарфиками? – догнала ее юная Анжелика. – Я ж газеты читаю...

– Похоже, – сказала Даша.

– Он же меня видел, я ж теперь – свидетель, как в кино...

«И верно, – подумала Даша. – Возле квартиры Казминой, правда, „черный“ не появлялся, но кто его знает...»

– Вот мой телефон, – сказала она, черкнув на листке блокнота. – А это – номер райотдела. Глазок, я вижу, есть, цепочка тоже... Не открывай сгоряча, глядишь, и обойдется.

– А вы его долго ловить будете?

– Постараемся побыстрее, – сказала Даша, бодрясь перед юным созданием. – Если еще раз увидишь – узнаешь?

– Да должна бы...

– Я к тебе потом пришлю человека, – сказала Даша. – Есть у нас что-то вроде портрета, посмотришь. Ну, счастливо. Посматривай в глазок, непременно... И, уже выйдя на площадку, остановилась вдруг, сказала громко:

– Идиоты!

– Кто? – спросил Архипенко.

– Мы, – кратко ответила Даша. – Только тебя это не касается, то бишь к тебе это не относится... Давай протокол и спасибо за помощь. Если что – свяжусь...

На лестнице уже было тихо и пусто. В подъезде подпирали стену Толя с Косильщиком.

– Вот, – Толя протянул список. – Сорок четыре квартиры. В восьми так и не открыли. Жильцы пяти, тут отмечено, которых, видели Ольминскую возле подъезда, в лифте или на лестнице, когда, сколько раз – все записано. «Черного» никто не видел.

– Как обычно, – устало сказала Даша. – А мы ведь идиоты, господа. Все трое. Если считать со Славкой и шефом – все пятеро. Чего при убитых не хватало, при всех троих? Ну? Сыскари... Часов при них не хватало, вот что. И никому в голову не пришло... Так, Артемьева все равно сейчас привезут... А если Слава на месте разберется? Придется кому-то ехать...

Оба ее подчиненных, еще плохо представляя, в чем дело, сделали шаг вперед. Даша колебалась – кому поручить серьезную работу, кому проверять пришедшую ей в голову после разговора с Глебом блажь? А что тут думать? Пусть Косильщик проверяет блажь, ясное дело...

– Толя, – сказала она, – езжай к Артемьевым. Есть там Славка или уже справился – неважно. Узнай, носила ли Артемьева часы, или не было у нее такой привычки. Потом поедешь к любому из знакомых Шохиной, лучше к нескольким, и поспрошай то же самое. У Ольминской часов тоже нет, я помню, – но тут уж я сама...

Подождав, когда Толя выйдет, повернулась к Косильщику и постаралась, чтобы ее тон был как нельзя более сухим, приказным:

– Сережа, а ты поезжай в контору, возьми личные вещи Шохиной и Артемьевой. Не одежду, а именно вещички, все, что было в сумочках. И разбери на мелкие кусочки, возьми в дежурной части перочинный ножик, отвертку, что ли... На мелкие кусочки, понял? На составные части. Представь, что ищешь бриллиант или... ну я не знаю, спичечную головку. Если останется время, а меня еще не будет, проверь и одежду – швы, уголки...

Слава богу, он не вступал в дискуссии и не задавал вопросов – молча кивнул и направился к одной из щедро закрепленных за ними машин. Облегченно вздохнув, Даша направилась к «Хонде» по перепаханному колесами влажному снегу.

...Оказалось, что не всякая блажь вредна для дела. Когда Даша вошла в свой крохотный кабинетик, Косильщик и Митрохин из НТО, сдвинув головы, разглядывали нечто лежавшее на столе, посреди разномастных кусочков яркой пластмассы, выдавленной на клочки бумажки разноцветной губной помады и маленьких зеркал, выломанных из пудрениц. Косильщик, услышав стук двери, поднял голову и уставился на Дашу не то что удивленно, восхищенно:

– Как ты узнала?

– Дедукция, – с ходу ответила Даша, чтобы не ронять авторитет в глазах подчиненного. Повесила куртку на вешалку и подошла к столу: – Нашли, значит? – она представления не имела, что там отыскалось, но сердце приятно защемило – знакомый каждой гончей спазм...

Майор Митрохин осторожно взял со стола ярко-красное полушарие – основание пудреницы.

– Шохиной пудреница? – спросила Даша, напрягши память.

– Ага, – сказал Косилыцик, все еще поглядывая на нее с уважением. – А больше ничего, хоть я все по кусочкам разломал.

– Зато какая находочка... – самодовольно сказал Митрохин. – Представления не имею, что у вас тут крутится, но уловчик примечательный...

Даша села, забрала у него обломок пудреницы, присмотрелась внимательно. На дне красного полушария чернел прямоугольный предмет – длиной и шириной с безопасную бритву, толщиной с одноразовую зажигалку. К пластмассе он был прочно и надежно прикреплен несколькими припаянными лапками – тоже, кажется, пластмассовыми. Даша осторожно покачала его мизинцем – нет, держится прочно, даже не колыхнулся... Загадочный предмет был разделен пополам углубленной линией, и к краю полусферы от него тянулись три гибких проводка.

– Магнитофон, – сказал Митрохин. – Мэйдин Джапан. Возьми лупу, вон там четко клеймо видно... Один проводок – от микрофона, два других – определенно «включать» и «выключать». Сенсоры, достаточно одного прикосновения. И расположены в таких местах, что случайно никак не притронешься. Видишь? А судя но тому, как аккуратно все сделано, пудреница изначально была задумана как шпионский инструмент.

– Почему – шпионский? – спросила Даша.

– Ну, так, к слову. Скажем – потаенный... В общем, его, зуб даю, не вмонтировали потом. Пудреница с самого начала была с сюрпризом. Видел я такие штучки в импортных каталогах. В нашей системе, если и есть, только в столицах... Гляди.

Он взял авторучку и ткнул наконечником в едва заметную светлую точку. Отскочила крохотная крышечка, выдвинулась вовсе уж микроскопическая кассетка.

– Эй, поосторожнее! – охнула Даша. – Вдруг запись сотрется, если там запись есть...

Митрохин поймал кассетку пинцетом, огляделся, снял с лежавшей тут же сигаретной пачки целлофан и аккуратно упаковал туда добычу.

Зазвонил телефон. Даша, сидевшая ближе всех, сняла трубку.

– Прыгай в тачку и возвращайся в шикарный домик, – сказал Воловиков, и тут же запищали гудки.

Даша схватила с вешалки куртку, но все же задержалась в дверях:

– У нас найдется аппаратура, чтобы прослушать эту блошку?

– Да вряд ли, – сказал Митрохин. – Разве что на Черского, и то я сильно сомневаюсь... У частных сыскарей, разве что, они-то роскошествуют, черти...

– Сергей, из кожи вон выпрыгни, а магнитофон мне под эту штучку найди, – распорядилась Даша, прикрывая за собой дверь.

Глава восьмая.

Сюрпризы чередой.

У «свечки» на Каландаришвили уже не было скопища милицейских машин – и «Хонды» не было. Зато торчал белый «Москвич», высочайше пожалованный Славе в рамках начальственных щедрот. А вот Воловиков припозднился.

Даша открыла заднюю дверку, плюхнулась на сиденье, бросила рядом шапку и огляделась:

– Надо же, какие мы все стали моторизованные... Жаль только, что ненадолго.

– У меня пока приказа не было от вас открепляться – сообщил водитель в штатском, тот самый сержант. что подал идею насчет перевернутого креста.

– Будет, милый... – вздохнула Даша. – У тебя пушка есть? При себе, я имею в виду?

– Ну, – он поднял свитер и продемонстрировал кобуру.

– Тогда иди погуляй, – сказала Даша. – Видишь иномарки у «Пельменей»? Так вот, погуляй мимо и запомни номера – да «срисуй» их нахально, вовсе даже демонстративно, и пушку из-под свитера предъяви на обозрение, заправь, что ли, свитер в штаны, прекрасно видно будет. А кто привяжется, покажи на этот лимузин и скажи, что ты человек маленький, всех чинов – одни лычки. Зато в машине сидит Рыжая... Марш.

Сержант без всякого энтузиазма поперся выполнять поручение.

– Ну? – спросила Даша.

– Двадцать восьмая серия «Бриллианта в пыли», – сказал Слава. – Ты его по ящику смотришь, по семнадцатой?

– Я на ящик раз в год смотрю, это у родителя откровенная страсть... Ну не тяни кота за хвост.

– Супружницы дома не было. А твой Артемьев и в самом деле ползал с великанского бодуна. Ну, я его и взял в работу...

– Пальцы сапогами, надеюсь, не давил?

– Да ну, – ухмыльнулся Слава. – Даже пластмассовый пистолетик не доставал, которым мы тогда беднягу Билли пугали... Просто, Дашенька, как писал какой-то классик, с похмелья жить страшно. Сама знаешь. Вот я и применил комбинированный метод – туманные угрозы плюс материальное стимулирование в смысле разрешить дернуть стопочку. Вилял, конечно, поначалу... Потом колонулся. Короче, девка, очень похоже, и в самом деле пахала в эскорте. Ситуация, действительно, невеселая недели три назад заехал к Артемьеву один старый друг. Тоже новый русский, как принято их обзывать. Даже начинали вместе. Только друг резко рванул к высоким вершинам, а Артемьев, как ты только что сказала – «всех чинов одни лычки». Заказал старый друг девочку из эскорта... из хорошего эскорта, потаенного и классного...

– А я что говорила! – сказала Даша. – Есть где-то непроявленные эскорты, должны быть. Что, хочешь сказать, это и была...

– Ага. Доченька Артемьева. Этот мэн оказался настолько благородным, что не стал ее трахать, расплатился и выставил восвояси...

– Есть еще у нас благородные люди, – сказала Даша. – Дальше?

– Артемьев закатил дочушке грандиозный скандал. Та все отрицала, что твоя Зоя, а на дружка ссылаться папа не мог, очень дружок просил, чтобы его не засвечивали. Ну, девка все равно догадалась, кто ее заложил, я уверен, она ж того с детства знала... Но ушла в глухую отрицаловку. Так расследование и заглохло, благо Артемьева-мамаша начала Артемьеву-папаше драть на голове волоса за столь гнусные подозрения насчет единственного чада. Такое кино...

– А тот друг – он кто?

– Покойник. – сказал Слава. – Приставко из «Долекс ЛТД». Тот, что застрелился две недели назад, так что этот след нам не потоптать... Дело чистое, натуральное самоубийство, ты ж должна помнить.

– Помню, – кивнула Даша. – А насчет часов? Толик был?

– Был. И велел тебе передать, что часы обе носили постоянно. У Артемьевой – «Ориент», у Шохиной – какая-то дамская стрелочная крохотулька, импортная и приличная... Что, тянет наш неизвестный друг на фетишиста?

– А черт его знает, – сказала Даша. – Но на вышку он точно тянет... Ага!

К сержанту, меланхолично бродившему вокруг трех иномарок, подвалил вышедший из кафе верзила, и разговор моментально пошел на повышенных тонах. Сержант, как учили, ткнул пальцем в сторону «Москвича». Даша опустила стекло и сделала ручкой. Верзила, враз опешив, постоял в раздумье, потом смачно плюнул и скрылся за стеклянной дверью. Сержант обрадованно вернулся в машину.

Подъехала светло-серая «Волга» Воловикова. Шеф вылез и, не оглядываясь, направился в подъезд – ну конечно, сразу их засек. Бравые сыскари выскочили и пристроились в кильватер. Все трое молча прошли мимо ковырявшегося в зимке кодовой двери слесаря, Воловиков прошел мимо лифта, поднялся но лестнице, меж вторым и третьим этажами повернулся к ним:

– Имеем веселую жизнь, орлы. Список друзей и знакомых Олечки Ольминской длиной с проспект Авиаторов. Творческие люди, деловые люди, мафиозные люди, серо-буро-малиновые... Короче, если с маху не угодим в десятку или не выпадет счастливого случая, разматывать этот клубок будем до пенсии. Учитывая, что нас к тому же оч-чень просили быть деликатными...

«Ну конечно, – подумала Даша. – Еще один аспект такого вот дела – когда убивают человека известного. Никто, боже упаси, на органы не давит, но масса народу с весом и положением заклинает держаться деликатнее. А народ такой, что поневоле приходится проявлять чуткость. Это не всегда означает, правда, будто доброхоты пытаются затушевать какие-то жуткие тайны – не нравится им вторжение примитивных сыскарей в нечищеных сапогах, вот и все... нечего делать сыскарям посередь бомонда. Правда, одновременно бомонду поперек шерсти, что его, утонченного, вдруг убивать начинают...»

– Что, уже Москальца задействовали? – спросила Даша.

– Да нет пока. Но ведь задействуют...

– А сейчас мы куда? Проявился хахаль?

– Ну, – Воловиков нажал кнопку вызова лифта. – Едем на восьмой. Житенев Вениамин Степанович, видеоинженер студии «Алмаз-ТВ». Штатный любовник. Насчет него тоже просили поделикатнее, так что брать будем, только ежели найдем на холодильнике тот самый армейский штык в кровище... А в общем, поглядим. Мало ли что на наше счастье подвернется.

– Уверены, что дома?

– Почти. Со вчерашнего вечера ушел, сердешный, в запой, а спиртным он дома обычно наливается. Утром районщикам дверь так и не открыл никто...

Едва они вышли из лифта, но ноздрям прямо-таки ударил густой, аппетитнейший запах жареной курицы. Слава невольно покрутил носом:

– Сабантуйчик у кого-то...

– Запой у кого-то, – ухмыльнулась Даша. – У тебя жена домовитая, ничего не спалит, вот и не знаешь. А у меня был похожий случай на Щорса... Курица, Слава, в отличие от, скажем, говядины так благоухает в одиом-едииственном случае – когда подгорит до угольков...

Она принялась звонить в дверь тридцать девятой квартиры. Аромат, похоже, струился как раз оттуда. После дюжины длинных звонков Даше надоело, и она распорядилась:

– Славка, вали каблуком...

Тот, повернувшись спиной, несколько раз приложил подошвой. В сороковой отчаянно заливался кокер, тот самый Джон – но юная Анжелика так и не появилась, то ли сидела, притаясь, то ли ушла.

Наконец щелкнул замок. Из распахнувшейся двери шибануло жареной, то бишь сгоревшей курицей с некоторой примесью перегара. Перегар исходил от субъекта, являвшего собою живое наглядное пособие на бессмертную тему: «Сколько ни пей, а похмеляться будешь водою». Субъект был Дашиных лет и в трезвом виде, должно быть, мужик симпатичный – но сейчас при одном взгляде на него хотелось пивка.

Он все еще таращился на них, покачиваясь, когда Даша бодро сказала, вспомнив какой-то фильм:

– Здорово, Беня.

– Не Беня, а Веня... – пролепетал хозяин, тоже, очевидно, этот фильм видевший.

– Ну я и говорю... – и Даша, решительно его отодвинув, вошла в прихожую. Подполковник и Славка, решительно выпятив подбородки, двигались следом. Все трое, пошаркав для порядка подошвами о коврик, бесцеремонно ввалились в комнату.

С точки зрения законности все было в порядке. Их, конечно, не приглашали войти, но и препятствовать хозяин не стал – из-за того, что находился в похмельном ступоре, но это уже дело десятое.

– А собственно... – пробурчал Веня.

– Мы – не алкогольная галлюцинация, – сказала Даша.

– А и потрогать можно?

– Но-но! – сказала Даша, увидев, что трясущаяся рука нацелилась на ее щеку. – Мы – тимуровцы. Бюро добрых услуг. У тебя, Веня, курица сгорела, вот мы в пришли, пока пожара не наделал...

Хозяин, запнувшись о ковер, неловко развернулся в сторону кухни, откуда волнами наплывали дивные ароматы:

– Это я, значит, поставил...

– И заглотал дозу. И вырубился, – с большим знанием дела сказала Даша. – Слава, ликвидируй птичку, тут скоро газовая камера получится...

Славка ринулся на кухню. Притворил за собой стеклянную дверь и загремел противнем. Кухня моментально наполнилась сизым дымом.

– А вы, собственно, кто? – только теперь догадался спросить похмельный Вениамин. Обозрел себя, но, установив, что из одежды на нем имеются лишь мятые адидасовские штанцы, смущаться тем не менее не стал, был выше таких сложностей. – Ольга где?

Даша огляделась. Спальня, должно быть, – та, другая комната. А эта выполняет роль гостиной: пара книжных полок, видеодвойка, парочка мягких кресел – и ничего более. На ковре раскиданы видеокассеты и пустые бутылки в неменьшем количестве – две из-под финской лимонной, остальные пивные. На столике рядом с телефоном – офицерская фуражка, новешенькая. Кокарда, двуглавый орел, но размеру вполне подошла бы Ольге, завершая маскарад. Даша показала Воловнкову на нее взглядом. Тот молча кивнул.

– Нет, господа и дамы, вы кто? – вопросил хозяин, качаясь.

– Милейшие люди, – сказала Даща. – Уголовный розыск. Когда ушла Ольга?

– А я знаю? Проснулся, ее уже нету. Ей под камеру к половине восьмого... О! Сейчас семнадцатый врубим и посмотрим... – Он направился было к телевизору, но передумал и свернул к столику, где рядом с фуражкой родником живой воды посверкивала нераспечатанная бутылка шампанского.

Воловиков слегка пожал плечами, вид у него был чуточку разочарованный. Даша прекрасно шефа поняла. Судя но аромату застарелого перегара, но всей манере Поведения, но облику – душевно квасить этот тип начал еще со вчерашнего вечера. Безусловно, и в таком состоянии сотни людей совершают убийство – вот только оформляются таковые убийства предельно примитивно.

Весь их ментовский опыт вопиял, что у запившего Вени не хватило бы ни ума, ни, что важнее, физической возможности совершить убийство Олечки Ольминской так, как оно было совершено. Один-единственный меткий удар, сокрушивший шейные позвонки, два точных тычка тесаком, убийца растаял в воздухе подобно человеку-невидимке – не смешите... Даже если бы не засветился."черный", Веня в главные подозреваемые никак не годится.

Что, впрочем, вовсе не означает, будто его не следует разрабатывать.

Воловиков мягко переместился по ковру – и достал хозяина в тот самый момент, когда тот уцапал было шампанское. Шеф не произнес ни слова, не сделал ни единого угрожающего жеста – он просто надвигался неотвратимо и тупо, как бульдозер, так что Житеневу пришлось отступать, отступать... пока не уперся лопатками в стену, все еще стискивая бутылку с черной этикеткой.

– Так откуда мы? – спросил подполковник, глядя жертве в глаза обаятельнейшим взглядом голодного удава.

– Тимуровцы...

– дуру не гони.

– Ну, уголовный розыск... Только я-то тут при чем?

– Где Ольга?

– Ну на студии, наверно. Говорю, я спал, когда уходила. Дверь сама захлопывается...

– Почему на ней военная форма?

– Ох-ти нате, хрен из-подкровати... – Житенев схватился за голову обеими руками (и ушиб висок горлышком бутылки). – Ну вы мне еще скажите, что к ней комендантский патруль прискребся... Передача у нас такая. «Служу Советскому Союзу».

– Нет у вас такой передачи.

– Ну, нет. А вам какое дело?

«Он не убивал», – уверенно сказала себе Даша. Можно быть великолепным актером – но никак нельзя совместить великолепную актерскую игру и неподдельное глубочайшее похмелье. О таких артистах мир еще не слышал. Уголовный розыск – тоже.

Вполне возможно, даже наверняка, такие мысли блуждали и в лысоватой голове шефа, Даша его прекрасно знала. Но Воловиков по-прежнему стоял, прижимая хозяина к стене, глядя с ласковой угрозой, мертвой хваткой зажав руку с бутылкой. И добился-таки своего. Классик верно писал, что жить с похмелья – страшно. Запала у Житенева хватило ненадолго, вскоре он расплылся в жалобной улыбке:

– Нет, ну какие проблемы?

– Проблем пока нет. Но будет куча. У тебя, сокол мой, – сказал Воловиков терпеливо. – Я – подполковник Воловиков, начальник уголовного розыска города. И если я пришел, Веня, самолично, то уж не шутки ради. Будешь дергаться – я тебе в момент обеспечу трое суток задержания. И дома-то хреново отходить с бодуна, а уж в камере и вовсе кисло... – он резко переменил тон. – Давай, я тебе помогу пузырик распечатать. У тебя руки дрожат, брызгать будет... Во-от так. Ты от глотка не срубишься? Ну так налей себе глоточек... стоп-стоп. Харе. Ну ладно, еще на палец... Бутылочку поставил... выпил... подождали минутку... ух ты как оно по жилочкам...Теперь закури. Нешто ж я зверь? Это у меня фамилия такая... скотская... а так-то я – ангел, даже икону с меня рисовать хотели, да лысина не в масть... Ну, полегчало? На, закури. И давай как мужик с мужиком. Значит, Ольга ушла, когда ты еще спал?

– Ну. Не впервые.

– Ссорились?

– Да нет вроде.

– Ну, а форма-то зачем?

– Ну нравилось ей. Долго рассказывать... Что случилось?

Воловиков, гипнотизируя его дружелюбным вроде бы взглядом, вытянул из своей папочки цветную фотографию. Подсунул под нос. Даша заметила краешком глаза – крупный план, склоненная влево светловолосая головка, полоса крови...

До Житенева доходило долго, медленно, мучительно. Похоже, он до сих пор путался меж реальностью и алкогольными туманами той страны, что не от мира сего.

И вдруг понял, рывком:

– Олька?! Это – утром?

Воловиков безжалостно кивнул.

Даша невольно отшатнулась, когда из глотки взлохмаченного алкана рванулся нечеловеческий вой. Волоков, спрятав снимок, уже принял должную стойку, чтобы при нужде моментально скрутить, клиента – но тот обмяк, сполз на пол, уперся лицом в коленки и зарыдал, самозабвенно, с пьяным надрывом, не видя и не чувствуя ничего вокруг. Было противно, но и чуточку жалко. Даша отвернулась. Славка, уже покончивший с духовкой, стоял в дверях с каменным выражением лица.

Воловиков показал ему глазами: «Держи клиента!» и за локоть вытащил Дашу на площадку.

– Ничего себе – деликатно... – фыркнула она.

– А что? Ногами его не били, сроком не угрожали... Ладно, я его сейчас суну под душ, волью полстаканчика и сниму показания – грех не разработать клиента в таком состоянии... А ты, Рыжая, езжай на конспиративку – ту, что на Грибоедова, сорок пять, – он глянул на часы. – Минут сорок у тебя еще есть, туда к двум должна подъехать одна выдра из эскорта. Агентуристы расстарались... Есть подозрения, что и в самом деле имеются непрофильтрованные эскортики высокого класса...

– А мы что говорили? – сказала Даша. – Кстати, насчет Артемьевой как раз информация и прошла...

– Потом доложишь. Я сейчас колону этого деятеля, пока теплый. Шагай. Вернешься в управление, возьми рацию у Пахомова. Выбил я под это дело хорошую связь... Бежи. Да выдру не обижай, она еще пригодится, шалава... В квартире все еще звучали душераздирающие рыдания.

– Ольминская, кстати, в «Пельменях» часто обедала, – сказал подполковник. – Усекла? Но это – потом... Дуй.

И скрылся в квартире.

«Это почему же это – потом?» – творчески прикинула Даша, выходя из подъезда. Коли есть минут сорок.

Ее водитель запустил мотор, но она отрицательно мотнула головой и направилась ко входу в кафе. Тут же ее догнали оба водилы, Дашин и Славкин.

– Вас прикрывать? – с бравым видом поинтересовался Славкин сержант.

– Что, голубь, за рулем скучно?

– Да скучновато...

– Ладно, – сказала Даша. – Я вхожу, а вы смирнехонько так встанете но обе стороны двери, как в штатовских фильмах, ну, да ты, сержант, знаешь...

Охранник довольно приличного вида дернулся было ей наперерез, но Даша отодвинула его указательным пальцем и направилась прямо к бару. Краем глаза отметила, что сержанты, сделав страшные рожи, заняли позиции но обе стороны двери, а бодигард, сообразив что к чему, смирнехонько убрался к бездействующему гардеробу.

В зале было полутемно, почти безлюдно, только слева за двумя сдвинутыми столиками довольно мрачно восседала компания стриженых ребят в коже и золоте. Вылощенный бармен в белейшей рубашке с черной бабочкой Даше был незнаком. Судя но его мгновенной напрягшейся фигуре и чересчур уж безразличной физиономии, он о ней то ли знал, то ли видывал уже. Тут же расплылся в профессиональной улыбке:

– Желаете карту вин? Между прочим, у нас не принято в верхней одежде...

– Засохни, плесень, – сказала Даша дружелюбно. – Пепси-колы на четыре пальца, можно без льда.

Карту вин она беспокоить не стала – самый скромненький коктейль в этом заведении был не по ее зарплате, не говоря уж о фирменных пельменях.

Бармен чуть поморщился, но набулькал пепси в умопомрачительной красоты стакан с накладками из цветного стекла.

– Суки, ур-рою всех за Олечку! – благим матом заорали за столом.

Ага, удовлетворенно отметила Даша. Знают ухе. Допила покалывавшую язык коричневую газировку:

– Сколько с меня?

– За счет фирмы...

Даша молча швырнула ему десятку, развернулась и пошла к сдвинутым столам, закуривая на ходу. Остановилась, представ на всеобщее обозрение – руки в карманах пуховика, подбородок гордо вздернут, пепел сыплется на пол. Спокойно ждала, когда к ней прилипнут абсолютно все взгляды.

Из-за пояса у того, что сидел к ней ближе всех, откровенно торчал черный «Глок» – чудесная австрийская машинка на семнадцать зарядов. Если и была у Даши в этой жизни голубая мечта, то – такой пистоль. Только бесполезно дергаться и писать бумажки – если за этим стволом ничего нет, тут же отыщутся двадцать свидетелей, что пистолет, поскользнувшись на чисто вымытом полу, сам запрыгнул стриженому за пояс...

– Ну что, бритые колобки, романтики с большой дороги? – спросила она громко. – Дожили? В двух шагах от вашей харчевни людей мочат?

– Дашка, хоть ты не отсвечивай... – пробормотал тот, что с «Глоком». Даша нависла над ним:

– Это кто тут «Дашка», пельмень шантарский? Базар фильтруй, переросток. Вот «Хуанхэ», честно признаюсь, мне не но зубам – а сюда я сейчас нагоню два взвода СОБР и пройду но вашему шалману инквизицией. Зондеркомандой. Ну, дернись, пельмень! Чтобы я тебе показала, кто быстрее пушку заголяет!

– Рыжая, да я, в натуре... – виновато пробормотал «Глок».

– Вот, уже лучше, – сказала Даша. – За «Рыжую» не обижаюсь, наоборот. Благо натуральная – хоть вам, октябрята, в жизни случая не выпадет в этом убедиться.

Один из сидевших в самом конце стола попытался было взмыть, бормоча что-то задиристое, но его моментально усадили.

– Дашенька, вам бы в системе цены не было, – умильно сказал «Глок». – Не надоело еще за гроши уродоваться?

– Когда надоест, позвоню, – тихо сказала Даша. – Или открытку пошлю. Ну, так... Я у вас шмон делаю? В подсобке озираюсь? Ведь ничего подобного... Что ж вы доброе отношение не цените? А хотите, я с трех раз попробую угадать, кто приедет с вашим шалманом за Оленьку разбираться? Ну-ка, пошли!

Она потянула «Глока» за рукав из-за стола. Верзила покорно встал. Даша отвела его к высокому, во всю стену, стеклянному окну. Сержанты бдительно держали руки на кобурах.

– Рыжая, ты, в самом деле, пальцем в небо, – примирительно сказал «Глок», – Не настолько же мы освинели, чтобы Олечку... да еще тут же, во дворе. И не будет Крокодил на нас с пулеметом наезжать, он мэн крутой, но не дурак и соображает прекрасно, что наши тут ни при чем.., Это ж явно тот Чикатила, который с шарфиками... Нет, ну что ты, в натуре?

– А ты что, за всех в этом шалмане подписываешься?

– Ну, Крокодил, ты знаешь, дает установки получше Кашпировского. Хоть с Олечкой он и лялькался чисто эпизодически, ни один паренек с понятием на нее в этом кабаке не поднял бы ни глаза, ни грабок.

– Верю, – сказала Даша. – Вы ж не самоубийцы еще... А что, вообще, слышно?

– Я тебе что, стукач?

– А я тебя что, вербую? А, Барсук? – припомнила Даша его рабочий псевдоним. – Я, наоборот, куриной слепотой страдаю, если ты видишь у себя пушку за ремнем, так я ее в упор не вижу... И не надо мне лопотать про высокооплачиваемых адвокатов. Сам понимаешь, в таком поганом деле вот-вот пойдут чрезвычайные меры, всякие там «Петли» и «Неводы», и ваше верховное главнокомандование, которое беспредела тоже не приветствует, таких вот барсучат дюжиной сдаст, если что... Не веришь? Вот никто мне на глаза не попался, а ты попался... Ну не мочканешь же ты меня, солнышко, прямо здесь?

– Рыжая, мы тебя но жизни уважаем...

– Вот и чирикай. Кто слышал, чего слышал...

– Да никто ничего не слышал. Центровые, правда, что-то там лопотали насчет азеров...

– Ну?

– Баранки гну. Идет базар, что девочек мочит черный. Если найдут...

– Кто из центровых?

– Да я помню? Пили намедни, вот за столом и вылетело...

– Ольга часто здесь бывала?

– Обедала, считай, что ни день. Одна. Пельмешки все же тут добрые.

– Ладно, – сказала Даша. – Имей в виду: если вы тут что-то конкретное узнаете, и я этого не узнаю – будет вам кадриль с перезвонами... Усек? Под микроскоп возьму ваше бистро, и с кем надо встречусь, добро получу... Веришь? Телефончик мой, если понадобится, в момент найдешь, ты ж не сосунок...

... При словах «конспиративная квартира» или «явка» у человека непосвященного в воображении обычно вспыхивают крайности – либо уединенная вилла с камином, либо сырой подвал с нависшими сводами и шмыгающими мышами. Первая крайность происходит от неумеренного потребления шпионских фильмов, вторая – результат многолетних трудов историков большевизма. На самом деле и шпионы, и большевики старались и стараются крайностей избегать.

Сыскари – тоже. Хотя, возможно, виной тому еще и стойкое безденежье. У шпионов за спиной – могучий бюджет ЦРУ, а у большевиков были хваткие ребята, лихо чистившие банки, в отличие от нынешних, обходившиеся без взводов автоматчиков и хитрой электроники...

Словом, это была стандартная однокомнатная «хрущевка» с минимумом мебели, имевшей такой вид, будто она досталась в наследство от легендарного полицейского пристава Мигули и с тех пор не ремонтировалась. На диване, впрочем (который здесь вроде бы и ни к чему), обнаружилось новое покрывало, и Даша в который раз заподозрила, что обормот Толик, красавец с лихими усиками белогвардейского поручика, использует сию конспиративку для далеких от сыскной работы целей. И в который раз, конечно, пообещала себе закрыть на это глаза.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль немелодично тявкнул дешевенький звонок – шалава оказалась пунктуальной. Впрочем, столь вульгарное определение отнюдь не подходило к утонченной юной даме в серой шубке и белой пуховой шали, каковую Даша узрела, открыв дверь. Даша повидала тружениц древнейшей профессии всех и всяческих разновидностей, потому ничуть не удивилась явлению такой этуали. Этуаль же удивленно хлопнула ресницами:

– Простите, мне к Павлову...

– К Виктору? – понимающе спросила Даша, услышав рабочий псевдоним шефа. – – Я вместо него.

– А-а... – дива в роскошной шали деловым шагом направилась в квартиру.

Пристроила шубу на вешалке, оставшись в шикарном черном платьице, какое Даша как-то лицезрела в валютном «Гранде» (совершенно платонически, естественно). Ну и золотишко, конечно, везде, где можно прилепить. С легкой руки иных представителей другой древнейшей профессии у читателя как-то незаметно укоренилось убеждение, будто в проститутки идут исключительно задавленные нищетой. А там и Федор Михайлович с его Сонечкой Мармеладовой...