Маркс и Энгельс поднялись из-за стола, кивнули всему собранию и вышли. По коридору шли молча. А когда спускались по лестнице в вестибюль, Энгельс устало проговорил:
      - Министры, полковники, послы... И все это только для услады собственного честолюбия... Неужели то же самое ждет нас и на левом берегу Рейна?
      Маркс ничего не ответил. Он тоже вдруг почувствовал, что устал - от переездов, от встреч и разговоров, но более всего - от безнадежности.
      В вестибюле к ним бросился Руге:
      - Ну как? Вы сказали ему? Он понял, что это неприлично?
      - Послом во Францию назначен Карл Блинд, - спокойно сказал Маркс.
      - Этот мальчишка?! - Руге задохнулся от возмущения. - Он на двадцать пять лет моложе меня. Это еще один способ унизить старого борца за свободу! Ну, хорошо. Я завтра же еду в Париж. Я докажу Брентано!..
      - Да, да, докажите ему, по крайней мере, что вы знаете французский язык лучше, чем Блинд, - насмешливо сказал Энгельс и увлек Маркса к выходу.
      После долгого неподвижного сидения в закрытом зале им захотелось пройтись и подышать свежим весенним воздухом. Гуляя, они забрели в городской сад. Весна была здесь во всем зрелом блеске. Где-то в глуши им попалась уединенная скамья, и они блаженно опустились на нее, откинулись на спинку, вытянули ноги.
      - Ах, красота! - Маркс потряс головой и закрыл глаза. - По-моему, этот сад не только неизмеримо прекраснее, но и гораздо умнее, чем правительство Брентано. Если бы я не истратил все свое красноречие там, я объяснил бы этим деревьям необходимость похода на Франкфурт, и они, я уверен, пошли бы.
      - Вне всякого сомнения, - охотно согласился Энгельс - Как Бирнамский лес.
      Они помолчали, наслаждаясь прохладой тени, свежестью воздуха, буйством зелени.
      - Знаешь, - вдруг встрепенулся Маркс, - я зверски проголодался. За этими словопрениями мне некогда было поесть. Надо бы куда-то пойти пообедать, но у меня нет сил...
      - Я же тебе внушал: ешь, - нравоучительно сказал Энгельс. - Не хватает еще, чтобы из-за этих господ мы померли голодной смертью. - Он полез в карман, достал оттуда что-то завернутое в салфетку и протянул другу: - А ну...
      - Что это?
      - Ветчина.
      - Откуда?
      - Да оттуда! - Энгельс весело засмеялся. - С того самого стола.
      - Фридрих! Ты с ума сошел! Правительственный обед... А если бы кто заметил?
      - Кажется, министр внутренних дел заметил. Но мне наплевать. Что дороже - твоя жизнь или чье-то мнение обо мне? Уж если от Брентано нельзя добиться ничего больше...
      - Но когда ты успел?
      - Это уж мое дело. Тайна мастера.
      - Тут и хлеб!
      - Кто же ветчину ест без хлеба?
      Маркс тоже засмеялся и принялся за еду.
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      По последним сведениям, которыми располагали Маркс и Энгельс, временное правительство Пфальца должно было находиться в Шпейере - в городе, стоящем при впадении одноименной реки в Рейн, то есть на границе с Баденом, на самом восточном краю Пфальца. Туда на другой день утром друзья и отправились. Там они прежде всего надеялись повидаться со своим добрым приятелем Д'Эстером. Они хорошо знали его по Кёльну. Карлу Людвигу Д'Эстеру около сорока. Врач по профессии, он примкнул к революционному движению и вступил в кёльнскую общину Союза коммунистов, являясь одновременно членом Центрального комитета демократов Германии. До конца прошлого года, когда оно было разогнано кайзером, Д'Эстер был депутатом прусского Национального собрания, принадлежа к наиболее решительным деятелям левого крыла. У этого человека за плечами довольно богатый и разнообразный опыт, как жизненный, так и политический. Поэтому, когда началось восстание в Пфальце и он явился туда, то без особых усилий с его стороны приобрел большое влияние на членов временного правительства и на правительство в целом.
      Маркс и Энгельс, естественно, рассчитывали воспользоваться и влиянием своего друга, и его осведомленностью во всех делах восстания. Но, увы, в Шпейере их ждала досадная неожиданность: правительство переехало в Кайзерслаутерн, с ним отбыл и Д'Эстер. Новое местопребывание правительства имело то преимущество, что находилось в самом центре Пфальца, но теряло бесспорное достоинство Шпейера, который находился в непосредственном соседстве с Баденом, с товарищами по восстанию.
      Досада друзей была в значительной мере скрашена неожиданной встречей с Августом Виллихом. В недавпем прошлом прусский офицер, он уволился из армии, стал членом Союза коммунистов, деятельным революционером. Когда началось восстание в Пфальце, Виллих вместе с некоторыми другими соотечественниками, главным образом рабочими - участниками революции, находился в изгнании во Франции, в городе Безансоне, всего в нескольких десятках километров от Германии. Там он сформировал отряд - безансонскую рабочую роту - и явился с ним на помощь восстанию. Здесь, в Пфальце, отряд увеличился до нескольких сот, окреп и стал деятельной боевой силой.
      - Я полагаю, вы сразу, как только прибыли в Шпейер, поняли, в чем сейчас главное отличие Пфальца от Бадена? - мрачновато улыбаясь, спросил Виллих.
      - Да нет, еще не успели, - сказал Маркс.
      - Ну, тогда пойдемте в ближайший трактир.
      - Охотно, - ответил за себя и за друга Энгельс. - Трактир - далеко не самый худший наблюдательный пункт для изучения обстановки в стране.
      И они пошли в трактир, потом во второй и в третий. Картина везде была одна и та же: многолюдство, шум, бесконечные тосты. Граждане свободного Пфальца веселились!
      В последнем из трех трактиров друзья задержались подольше и не ограничились ролью наблюдателей: сели за единственный свободный столик и заказали по бутылке пфальцского вина.
      - Чтобы непременно прошлогоднего сбора! - строго сказал Энгельс лакею.
      - Конечно, конечно, сударь, - весело ответил тот.
      Вино, приготовленное из винограда урожая 1848 года, было отменным, и оно долго еще будет славиться среди знатоков как едва ли не самое лучшее за весь девятнадцатый век.
      Лакей очень скоро принес бутылки и хотел было сам разлить вино по стаканам. Энгельс остановил его:
      - Только откройте, разольем мы сами.
      Он взял открытую бутылку и не спеша стал разливать. Ему доставляло явное удовольствие и видеть и слышать, как льется светлая мягкая струя. Когда стаканы были полны, он поднял свой и, любуясь, сказал:
      - Ах, какой цвет, какая чистота! Вы только взгляните!
      Вокруг слышался веселый говор, смех, мелькали оживленные лица, в одном углу провозглашали тост за революцию, в другом - за свободу, в третьем - за непобедимый пфальцский народ...
      Поставив опорожненный стакан, Маркс невесело проговорил:
      - Вино прекрасное, но какое разочарование принесет этим весельчакам прусская армия!
      - О да! - подтвердил Виллих. - Пруссаки их отрезвят.
      За соседним столиком полноватый, лет сорока господин в расстегнутом жилете и спущенном галстуке - сюртук он уже давно снял и повесил на спинку стула - услышал этот разговор и вмешался:
      - Простите, сударь, в каком смысле пруссаки нас отрезвят?
      - Да в самом прямом, - ответил Виллих. - Весь хмель выскочит у вас из головы.
      - Но и в переносном тоже, - сказал Энгельс. - Пруссаки отучат вас ораторствовать о своей непобедимости.
      Разгоряченное вином лицо полноватого господина запылало еще ярче.
      - Во-первых, - возбужденно возгласил он, - пруссаки никогда не решатся вступить на землю свободного Пфальца, если мы будем едины и решительны. А во-вторых, если и решатся, то их ждет гибель, если мы будем действовать, как Кошут в Венгрии!
      - Слишком много "если", сударь, - насмешливо сказал Маркс.
      - Да уж вы не вражеские ли лазутчики? - Господин пробежал помутившимися глазками по лицам всех троих и повернулся к тем, кто сидел с ним за одним столом: - Господа, вы только послушайте, что они говорят. Это прусские агенты!
      - Именно они и есть. - Энгельс звучно стукнул пустым стаканом о стол. - И присланы мы сюда его величеством королем Пруссии с единственной целью опустошить ваши винные запасы. Вот за один сегодняшний день допиваем девяносто вторую бутылку. - Он разлил остатки вина по стаканам.
      - Нет, вы шутки-то уж оставьте! - Полноватый господин стал подтягивать галстук да застегивать жилет, словно готовясь идти куда-то. Тут не глупее вас.
      Допили вино, и Маркс сказал:
      - Ну его к черту, Фридрих. Оставь. Не хватало, чтобы нас задержали как шпионов. Не надо давать им повод для веселья.
      - Да, - согласился Энгельс, - это было бы глупо. Пошли отсюда.
      На улице уже смеркалось. Они побродили по городу, наблюдая всюду картины безмятежного веселья и патриотического легкомыслия, и отправились на ночлег в расположение отряда Виллиха.
      Наутро путь лежал в Кайзерслаутерн. Виллих не согласился отпустить Маркса и Энгельса одних и не только сам поехал с ними, но и взял трех волонтеров для охраны.
      В столицу прибыли уже к вечеру, но, по счастью, удалось довольно быстро разыскать Д'Эстера. Остановились, конечно, у него. Как и ожидалось, Д'Эстер был в курсе всех дел и толково помог сориентироваться в обстановке. Тут же было решено, что Виллих завтра вернется к своему отряду в Шпейер, а Маркс и Энгельс не будут, как в Бадене, стремиться к встрече с членами временного правительства, а пока продолжат изучение ситуации путем наблюдений за обстановкой в городе. Условились, что Маркс возьмет на себя изучение государственно-административной стороны, Энгельс - военной.
      Канцелярии Центрального управления временного правительства, на которые были возложены функции министерств и департаментов, располагались на главной площади города в так называемом Фрухтхалле - в большом крытом помещении для торговли фруктами и овощами, где с помощью перегородок создали множество комнат, приспособленных для кабинетов. Туда утром и направился Маркс.
      На площади перед Фрухтхалле Маркс увидел марширующий отряд гражданского ополчения человек в триста, а то и больше. Все бойцы были при полном вооружении и даже в новеньких форменных мундирах. Надо думать, они тут для охраны, но, чтобы время не пропадало зря, занимались и военной подготовкой. Маркс порадовался было этому, приготовил удостоверение, чтобы предъявить при входе, но его никто не задержал, ни о чем не спросил.
      Войдя в темноватое помещение и сделав несколько шагов по коридору, Маркс наугад открыл одну из дверей. Перед ним была довольно большая комната, в ней - шесть столов. На Маркса никто не обратил внимания: все обитатели комнаты - чиновники разных возрастов - сгрудились вокруг дальнего, у окна, стола.
      - Да, господа, - звучал уверенный молодой голос, - наше герцогство... то есть, пардон, республика, имеет и гористую, и равнинную территорию. Но и там и здесь, - Маркс чувствовал, что эти слова сопровождались энергичными и размашистыми жестами, - мы должны действовать только, как Кошут, и не иначе!
      Приблизившись к чиновникам и заглянув за их спины, Маркс увидел, что перед ними на столе лежит большая карта Пфальца, и один из них, как видно стратег кабинетного масштаба, объясняет остальным суть военной проблемы. Маркс постоял, послушал. Это была уже знакомая революционная болтовня и патриотическое бодрячество. Странно, но им так никто и не поинтересовался. Видимо, все были захвачены грандиозной перспективой совершенно очевидного разгрома пруссаков. Маркс повернулся и не спеша пошел к двери.
      Пройдя еще несколько шагов по коридору, Маркс остановился около двери, за которой слышался смех. Интересно! Он нажал ручку. Дверь со скрипом, но легко отошла, и к нему сразу обернулось несколько лиц, явно недовольных тем, что кто-то мешает веселью.
      - Вам кого? Вы по какому делу? - спросил, по всей видимости, старший чиновник, сидевший за самым большим столом.
      - Мне нужно видеть министра внутренних дел, - сказал Маркс первое, что пришло в голову.
      - Кабинет господина Шмитта на другой стороне Фрухтхалле, - с готовностью ответил чиновник и даже поспешно встал из-за стола, вероятно, для того, чтобы показать, как пройти к министру. В этой готовности и поспешности Маркс уловил желание поскорее избавиться от непредвиденной помехи уютному веселью.
      - Спасибо, я найду сам. - Маркс предупредительно поднял правую руку и повернулся.
      Когда он закрывал дверь, до его ушей донеслось:
      - А кто знает из вас, господа, какая разница между генеральской дочкой и триадой Гегеля?..
      Заходить в кабинеты больше не хотелось. "Может быть, в самом деле посетить министра внутренних дел? - подумал Маркс. - Какой-то Шмитт..."
      Кабинет министра он нашел легко. Попросил секретаря доложить.
      - Просто доктор Маркс, и все? - переспросил секретарь.
      - Можете добавить "из Кёльна".
      Через три минуты секретарь вернулся и почтительно сказал:
      - Господин министр вас ждет.
      Маркс вошел в кабинет и остановился у порога. За столом сидел человек с очень знакомым лицом. "Где я его видел? И ведь совсем недавно!"
      Человек поднялся из-за стола навстречу посетителю.
      - Господин премьер-министр Маркс? - сказал он и весело рассмеялся.
      Ах, вот оно что! Сразу все вспомнилось. Это был тот самый посланец пфальцского правительства, который ворвался в зал во время обеда в отеле "Париж" и принял Маркса за премьер-министра вместо Брентано. Маркс тоже засмеялся:
      - Премьер-министром я пока не стал. А вы давно в министерском кресле?
      - Второй день.
      Шмитт пожал руку Марксу, усадил его против себя, и не успел гость опомниться, как на столе, мгновенно освобожденном от бумаг, появилась бутылка вина и два бокала.
      - Благодарю, я пить не буду.
      Но Шмитт все-таки разлил вино и поднял свой бокал:
      - У меня, господин Маркс, есть прекрасный тост, поднимите все-таки сосуд с этим райским напитком.
      - Нет, это совершенно исключено.
      - Знаете, за что я хочу выпить? За нашу совместную работу! Я предлагаю вам стать моим заместителем.
      - О нет! Это никак не входит в мои планы.
      - Но отчего же? Уж раз вы здесь... По образованию вы, как и я, юрист. Кому же, если не нам, юристам, возглавить это министерство?
      Шмитт долго, едва ли не целый час, уговаривал Маркса, предлагал ему и другие высокие должности, уверял, что может добиться даже его назначения на пост заместителя премьер-министра, но Марке оставался непреклонен. Шмитт с огорчения выпил всю бутылку один, и они расстались.
      Когда Маркс выходил из Фрухтхалле, отряд гражданского ополчения все еще продолжал маршировать...
      Выполняя свою долю общего плана, Энгельс направился первым делом к Фридриху Аннеке, командующему артиллерией. Он считал весьма отрадным фактом то, что столь важный пост доверен именно Аннеке, члену Союза коммунистов, недавнему офицеру, профессиональному артиллеристу.
      Вчерашний редактор "Новой Кёльнской газеты" встретил Энгельса в новеньком мундире подполковника пфальцской армии. Выглядело это внушительно. Но из разговора скоро выяснилось, что вся артиллерия состоит из нескольких трехфунтовых орудий и небольших мортир, а для того чтобы увеличить эти жалкие силы, ничего не делалось. В ответ на возмущенное недоумение Энгельса подполковник Аннеке только развел руками.
      - А что можно сделать? Французское правительство запретило вывоз в Баден и Пфальц всякого оружия. Мы послали тайных агентов в ту же Францию, в Бельгию, и они уже кое-что закупили, но как ввезти?..
      - Как ввезти? А разве перевелось бессмертное племя контрабандистов?
      - Контрабандистов? Но это же...
      - Ах, ваше правительство ими брезгует? А как вы будете выглядеть перед лицом до зубов вооруженного врага? Вы об этом думаете? Ваши агенты во Франции давно могли бы доставить оружие в Сааргемюнд и Лаутербург. А там, насколько мне известно, контрабандистов всегда хватало.
      - Допустим, так. Но ведь орудия через границу тайно не переправишь.
      - Да? - усмехнулся Энгельс. - Ты плохо знаешь контрабандистов. Они тебе слона переправят, только заплати как следует. Это во-первых. А во-вторых, есть и другие источники пополнения орудийного парка.
      - Это какие же? - удивился Аннеке.
      - Ты видел коллекцию старых стволов, сложенную перед Фрухтхалле? Они не так уж стары и вполне могут сгодиться для мортир. Или ты опять брезгуешь?
      Чем дальше, тем тяжелей становился разговор и все отчетливее вырисовывалась картина вялой бездеятельности и неспособности Аннеке руководить порученным ему делом. Когда все стало предельно ясным, Энгельс сказал:
      - Вот что, друг. Союз коммунистов не может мириться с тем, что его член так нерадив и безответствен на столь важном посту. Чтобы не бросать пятно на наш Союз, ты должен оставить этот пост. В Кёльне мы защищали тебя на страницах "Новой Рейнской газеты" и в суде не для того, чтобы в Кайзерслаутерне ты порочил нас. До лучших встреч, подполковник.
      Холодно расставшись с Аннеке, Энгельс долго бродил по городу, внимательно приглядываясь ко всему, что делалось и не делалось для обороны. Во второй половине дня, устав и проголодавшись, он зашел в казино пообедать. Сев за столик и сделав заказ, Энгельс попросил лакея дать газеты. Тот извинился, сказал, что есть свежие номера только местного "Вестника города и деревни", органа пфальцского правительства, а другие газеты все старые.
      - Что ж делать, посмотрим, какие есть.
      Лакей принес сегодняшний "Вестник", сравнительно свежие номера "Франкфуртской газеты", "Газеты Карлсруэ" и пятидневной давности "Кёльнскую газету". С нее, со старой знакомой "Кёльнской", Энгельс и решил начать чтение. Но первое же сообщение, которое он прочитал, заставило его поспешно встать из-за стола, отказаться от обеда и пойти искать Феннера фон Феннеберга, главнокомандующего и начальника штаба пфальцской армии. Оказалось, что он располагался в доме недалеко от Фрухтхалле.
      Даниель Феннер фон Феннеберг, молодой австрийский офицер, ровесник Энгельса, в прошлом году во время восстания командовал национальной гвардией Вены. Имя Энгельса он хорошо знал и потому встретил гостя весьма любезно, принялся было расхваливать его статьи в "Новой Рейнской". Но у Энгельса охоты любезничать не было. Он сразу протянул через стол "Кёльнскую газету".
      - Что это? - удивился главнокомандующий, бегая глазами по странице и не находя на ней ничего интересного.
      Подождав несколько мгновений, Энгельс ткнул пальцем в нужное место:
      - Здесь сказано, что по всей западной границе Пфальца от Саарбрюккена до Крейцнаха сосредоточиваются прусские войска. Даже сообщается их численность: двадцать семь пехотных батальонов, девять батарей и девять полков кавалерии. Обратите внимание, что газета пятидневной давности.
      Феннеберг внимательно прочитал сообщение, помолчал, поднял на собеседника удивительно спокойные и ясные глаза:
      - И вы склонны все принять за чистую монету? Да это элементарное запугивание неприятеля, прием достаточно хорошо известный в истории войн.
      - Им нет необходимости нас запугивать, они и так располагают огромным перевесом сил. Сообщение в газете - результат или недосмотра, или уверенности в том, что оно не дойдет своевременно до Кайзерслаутерна.
      - Мне трудно с вами согласиться. Я все же думаю, что противник блефует.
      Энгельс долгим взглядом посмотрел в невозмутимо ясные глаза главнокомандующего и понял, что убеждать его бесполезно.
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      Тихий провинциальный Бинген, утомленный первыми жаркими днями, убаюканный шелестом волн Рейна и Наэ, уже спал. Во всем городе еще светилось, может быть, с десяток окон, не больше. Но и они одно за другим гасли. Вскоре остались только два. Там, в освещенной комнате, сидели за столом четверо: Маркс, его жена, служанка Елена и Энгельс. В соседней комнате спали дети.
      - Ну, дальше, дальше, - торопила Женни рассказ мужа. - Из Бадена вы направились в столицу Пфальца. И что же?
      - Последняя глава нашей одиссеи не менее содержательна, чем предыдущие. - Маркс отхлебнул глоток остывшего чая. - В Кайзерслаутерне мы окончательно поняли, что все наши усилия тщетны. Ни вселить боевой дух в руководителей восстания, ни оживить и расширить восстание и здесь, в Пфальце, уже невозможно.
      - Куда там! - вздохнул Энгельс. - Самое большое, о чем они мечтают, это превратить Баден и Пфальц в подобие Швейцарии. Мне показывали в Карлсруэ брошюру Струве "Основные права немецкого народа", она снабжена картой, на которой тридцать шесть немецких государств превращены в двадцать четыре кантона - вот и вся революция!
      - Мы поняли это и решили ехать сюда, в Бинген, зная, что вы здесь. Вернее, Фридрих решил проводить меня к вам, а сам он возвратится в Кайзерслаутерн.
      - В Кайзерслаутерн? Зачем? - в один голос спросили Женни и Елена.
      - Ну, это наше, мужское дело, - желая замять вопрос, сказал Энгельс.
      Женни была на пятом месяце беременности, поэтому Маркс и Энгельс старались своим рассказом не слишком волновать ее, кое о чем умалчивая, а кое-какие обстоятельства представляя в забавном и смешном свете, далеко не всегда соответствовавшем их подлинному смыслу.
      - Хорошо, пусть Карл доскажет, но потом мы к этому вернемся. - Женни строго подняла палец, потом достала платок и завязала на нем узелочек.
      - Не отпустив меня одного, Фридрих, как всегда, оказался прав, продолжал Маркс. - Дело в том, что едва мы покинули землю мятежного Пфальца, как нас сразу же арестовали гессенские солдаты.
      В руке Женни слабо звякнула чашка. С прошлогодних февральских дней в Брюсселе, когда жандармы увели мужа из дому и всю ночь продержали в одной камере с буйно помешанным, от которого ему то и дело приходилось отбиваться, - с той проклятой ночи Женни ничего так не боялась, как ареста мужа.
      - Надели наручники? - чуть слышно спросила она, невольно опуская руку на живот.
      - Намеревались. Но Фридрих закатил им такую сцену! - От одного воспоминания об этом Марксу стало смешно. - Он грозил заклеймить их во всех европейских газетах, кричал, что пожалуется Пию Девятому, в негодовании своем с немецкого он переходил на английский, с английского на французский...
      - Кажется, это-то и произвело впечатление, - вставил Энгельс.
      - Как бы то ни было, а наручники мы надеть на себя не позволили. Но допроса избежать, увы, не удалось. Доставили нас в Дармштадт, через который мы всего несколько дней как проезжали, направляясь в Карлсруэ, там и учинили первый основательный допрос. Ну, спрашивают, кто, откуда. Мы отвечаем. Почему, говорят, разъезжаете по Германии, вместо того чтобы сидеть дома в такое беспокойное время. Что ты им на это ответил, Фридрих?
      - Я ответил, - безмятежно улыбнулся Энгельс, - что ныне мода такая не сидеть дома. Пример подали французский король и его премьер-министр, перебравшиеся из Парижа в Лондон. Вслед за ними канцлер Меттерних - уж на что домосед! - покинул Вену, а через несколько дней - и сам австрийский император. Потом Людвиг Первый, король Баварии, сломя голову мчится из Мюнхена...
      - О, вы могли их этим сильно разозлить! - подала голос долго молчавшая Елена.
      - Еще как! - воскликнул Маркс. - Но вы же знаете, это его любимое занятие.
      - Как, впрочем, и твое, - вставила Женни.
      - Отчасти, - согласно кивнул головой Маркс. - Еще он назвал им и саксонского короля, и сардинского, и, конечно, герцогов Леопольдов - и баденского, и тосканского, и добрался даже до валашского господаря Георгия Бибеску, бежавшего из Бухареста за границу...
      - И что же они на все это? - готовая вот-вот рассмеяться, спросила Женни.
      - Что! Фридрих говорит им: вот вы же не осуждаете всех этих господ за то, что, поддавшись моде сорок восьмого - сорок девятого годов, они пустились в странствия, так почему же у вас вызывает подозрение наше желание попутешествовать? А ведь мы, говорит, гораздо более скромные путешественники: в отличие от названных лиц, мы странствуем лишь в пределах нашего любимого отечества.
      Женни и Елена наконец рассмеялись.
      - Чем же это кончилось?
      - Тем, что дармштадтские мудрецы не знали, что с нами делать. Говорят: у нас есть основания подозревать, что вы участники восстания в Бадене и Пфальце. А улик никаких. Надо бы отпустить на свободу, а не хочется. И приняли дармштадтские мудрецы соломоново решение: отправим-ка их к мудрецам франкфуртским. На допросе во Франкфурте, - Маркс весело посмотрел на друга, - Фридрих то и дело донимал жандармского чиновника вопросом: "Скажите, а это правда, что Франкфурт - родина Гёте?" Тот его спрашивает: "Возраст?" Он отвечает: "Двадцать восемь" - и тут же: "Скажите, а это правда, что Франкфурт - родина Гёте?" Чиновник говорит: "Да... Ваше вероисповедание?" Фридрих отвечает: "Евангелическое". И опять: "Нет, это действительно, что Франкфурт?.."
      Женщины снова засмеялись, смешливо хмыкнул и Энгельс.
      - Так взвинтил беднягу, что тот уже не чаял, когда кончится допрос. Но Фридрих в конце ввернул ему еще и такое. Знаете, говорит, я все-таки не верю, что Гёте родился во Франкфурте, а вот тот факт, что в этом городе по приказанию Фридриха Второго арестовали, обыскали и продержали больше месяца под замком великого Вольтера, - этот факт не вызывает у меня никаких сомнений!
      Женни даже хлопнула от восторга в ладоши.
      - Это в самом деле так? - спросила Елена. - А почему Вольтер оказался во Франкфурте?
      - Видишь ли, - Энгельс веселыми глазами посмотрел в веселые глаза Елены, - он года три жил при дворе Фридриха. Ведь тот считал себя тоже философом и поэтом. Вначале все шло хорошо, но потом Вольтеру, видно, эта комедия наскучила, и он стал насмешничать над королевскими любимцами. Самодержцу, конечно, не понравилось, он охладел к писателю и вскоре отпустил его. Но на другой день после его отъезда Фридрих с ужасом вспомнил, что у Вольтера остался черновик его поэмы, которая своим скабрезным содержанием могла скомпрометировать августейшего автора.
      - Фридрих писал поэмы? - удивилась Елена.
      - Представь себе! - сокрушенно покачал головой Энгельс. - Говорят, что даже Наполеон в молодости написал несколько романов. Писательская слава ужасно соблазнительна, это сущий яд... Так вот, послали за Вольтером погоню. Догнали его только во Франкфурте. Тут все это и разыгралось обыск, арест.
      - Поэму отобрали? - спросила Елена.
      - Да, вероятно. Впрочем, не знаю точно. Достоверно известно другое Вольтер пытался бежать из-под стражи, но не удалось.
      - Если бы наш арест затянулся, мы бы последовали его примеру, и думаю, что под руководством Энгельса сумели бы избежать печального конца того побега.
      - Слава богу, что до этого не дошло! - с облегчением вздохнула Женни.
      - Не знаю, - проговорил Маркс, видимо увлекшись и забыв о положении жены. - Я бы все-таки хотел хоть раз в жизни совершить побег из-под стражи. Вольтер был тогда в два раза старше меня и все-таки дерзнул!
      - Ах, как у тебя поворачивается язык! - взмолилась Женни.
      - Не печалься, - сказал Энгельс. - Я опасаюсь, как бы судьба не предоставила тебе таких шансов в избытке. По количеству высылок ты, кажется, уже превзошел Вольтера.
      - Возможно, но побег, согласись, это особая статья! - продолжал упорствовать Маркс.
      Елена встала, с укором взглянула на Маркса:
      - Я вижу, начались такие разговоры, что пора убирать со стола и ложиться спать.
      - Да, время позднее, - с поспешной готовностью, выдававшей недовольство тем же самым, поддержала ее Женни. - Пора. Ведь завтра опять нелегкий день.
      - Карл, - сказал Энгельс, тоже вставая, - пойдем перед сном пройдемся, подышим весенним воздухом.
      - Идите, - согласилась Женни. - Только недолго - пока мы будем стелить постели.
      На улице было не так темно, как это казалось из окна. Легко различались и дома, и палисадники, и ветви белой сирени в них. Теплая тихая ночь медленно плыла над городом. Со стороны Рейна иногда накатывали волны прохлады и речного запаха.
      Друзья немного постояли, привыкая к темноте и безмолвию, потом не спеша пошли вдоль улицы.
      - Какая благодать! - Маркс всей грудью вдохнул освежающий воздух. - И вымотался же я за эти дни...
      Несколько шагов они прошли молча.
      - Ты когда-нибудь купался ночью? - неожиданно спросил Энгельс.
      - В реке? Нет. А ты? - Маркс заинтересовался.
      - Я вырос на Вуппере, он почти весь вонюч и красен от бесчисленных красилен на его берегах, но все-таки мы, мальчишки, находили места, где вода прозрачна, и купались. Иногда и ночью. О, это великое удовольствие!.. А у тебя детство и юность прошли на роскошном Мозеле - и ты никогда не купался! Позор! Вот еще пробел в твоей жизни. Но его легче восполнить, чем побег из-под стражи. Давай?
      - Купаться сейчас? - весело оторопел Маркс. - Но у нас даже нет полотенца!
      - Чепуха. Обойдемся. Теплынь-то какая!
      Энгельс взял друга за руку и повлек его за собой куда-то в сторону, между домами, вниз. Минут через десять они оказались на отлогом, поросшем травой берегу. Энгельс быстро разделся и вошел в воду. Блаженно вскрикнув, он лег грудью на воду и поплыл к середине реки. Маркс тоже вошел в воду. Она была черной, таинственной, пугающей. Но отставать от друга он не хотел. Поплыл. Было и жутко, и весело: огромная река казалась живым загадочным хаосом, готовым в любой миг поглотить тебя, и радовало, что, преодолевая это ощущение, все-таки плывешь навстречу хаосу.
      Энгельс уплывал все дальше и скоро стал не виден во тьме. Маркс ощутил одиночество и беспокойство.
      - Фридрих! - крикнул он. - Не заплывай далеко! Давай назад!
      Прошло минут пять, пока тот наконец вынырнул из тьмы, радостно пофыркивая.
      Обратно шли возбужденные, легкие.
      - Прекрасно, прекрасно! - то и дело восклицал Маркс. - Я и не подозревал, что это такое удовольствие. Словно и не было всех этих последних дней, таких утомительных, изматывающих...
      Энгельс довольно поддакивал.
      Когда уже подходили к дому, он вдруг вернулся мыслью к оставленному разговору:
      - Вот мы упоминали Вольтера... Тебе не приходилось читать его переписку с Екатериной Второй?
      - Нет. Я знаю об этой переписке только из его биографий.