Еще гремела где-то на закатной окраине города заполошная мушкетная пальба, чересчур беспорядочная для регулярного боя по всем хладнокровным правилам. Еще болталась на шпиле ратуши простреленная шальной пулеметной очередью горротская «клякса», до которой пока что не дошли руки. Еще отстреливались засевшие в построенном на века купеческом складе какие-то то ли дураки, то ли оптимисты, и против них с азартными матерками спешенные Синие Драгуны уже выкатывали полковую пушку, гремя ее окованными колесами по брусчатке. Еще бессмысленно носились, сами не зная куда, кучки верховых из разбитого на границе и отступившего сюда в совершеннейшем беспорядке полка каких-то егерей, то ли Красных, то ли Малиновых, леший их там поймет, некогда вдумчиво разбираться в геральдических оттенках и колерах…
      Все это были судороги, агония, последние трепыхания курицы с отрубленной головой. Лихая кавалерия скандально известного короля Сварога на третий день вторжения в Горрот наконец-то одержала первую серьезную победу – после успешных пограничных сражений, проскочив, не останавливаясь, полдюжины захолустных городков, не имевших даже гербов, заняла приличных размеров коронный город, к тому же центр провинции. По всем меркам это был нешуточный успех, повозиться пришлось на совесть – особенных укреплений тут не имелось, но здешний гарнизон оказался вовсе не декоративным, что по количеству, что по качеству, и ломали его сопротивление с полудня до самого вечера.
      После чего, как и полагается по законам войны, состоялся въезд короля в покоренный город. Въезд, впрочем, был лишен особой торжественности и пышности. Сварог ехал на своем черном Драконе (том самом, гланском) посреди широкой улицы, застроенной одноэтажными неказистыми домишками градских обывателей невеликого достатка, с огородами, клумбами в палисадничках и сохнувшим на веревках бельем. Здоровенный малый в чине штандарт-капрала, пыжась от гордости, вез за ним малое походное знамя без королевской короны на навершии – поскольку это была не «объявленная война», а «боевой набег». Штандарт-капрал впервые в жизни выполнял столь ответственную миссию, он вообще впервые оказался на войне, и потому, как это всегда с новичками бывает, едва не лопался от захлестывающих его эмоций. Примерно так же выглядел и Элкон – в изукрашенной золотыми насечками кирасе, в сверкающем новехоньком рокантоне, с устрашающим набором пистолетов за поясом и мечом на роскошной перевязи. Косясь временами на эту колоритную парочку, Сварог откровенно ухмылялся. Мара, наоборот, выглядела унылой – ей чертовски хотелось затесаться в любую из многочисленных затухающих схваток, но Сварог не отпускал, рассудив, что в этой мелочевке и без нее обойдутся, а из девчонки пора воспитывать серьезного государственного деятеля или толкового офицера.
      Вдоль низких заборов, бдительно зыркая во все стороны, держа руки на эфесах палашей, скакали удальцы из Медвежьей Сотни и ронерские ликторы еще Конгеровской школы, старательно прерывая не только его королевское величество, но и Леверлина с Анрахом. Двое последних, правда, вовсе не выглядели перепуганными штафирками – первый видывал виды и похлеще, а второй в молодости служил в гвардейской кавалерии и прошел ни одну кампанию. Зато замыкавшие кавалькаду полдюжины чиновных холуев из Министерства двора, в чьи обязанности входило благоустраивать королевский быт, где бы государь ни пребывал, ежились и вжимали головы в плечи при каждом отдаленном выстреле – народец был совершенно не военный, ошалевший от страха и суровости обстановки. Сварог им нисколечко не сочувствовал – не все же время просиживать штаны в уютном и безопасном королевском дворце, хапая чины и регалии, пусть впервые в жизни попробуют настоящей жизни, байбаки тыловые.
      Заметив непонятную суету справа, на обширном дворе с какими-то амбарами и штабелями бочек, он легонько потянул двумя пальцами широкий повод, толкнул конский бок левым коленом, и умница Дракон, отлично выезженный, свернул в ту сторону, остановился. Сварог присмотрелся, встав на стременах. Разочарованно покривил губы, с маху вникнув в ситуацию, довольно обычную на войне.
      Двое Вольных Топоров держали за руки девушку в синем горротском мундире, с пустыми ножнами на поясе, а третий неспешно и сосредоточенно обрывал с ее кафтана медали, лейтенантские золотые жгуты, какие-то начищенные подвески, прочие мундирные причиндалы. Еще полдюжины полукругом стояли вокруг, нетерпеливо теребя пряжки поясов и подавая насквозь деловые советы. Одним словом, Сварог воочию наблюдал впервые в жизни одну из здешних неприглядных реалий, проистекавших из убеждения, что война – сугубо мужское дело, и всякая нахалка, рискнувшая натянуть военный мундир, должна быть готова к тому, что ее при случае используют по прямому назначению, утверждая пресловутое мужское превосходство.
      Затрахают девчонку, подумал он с вялым, мимолетным сочувствием. Дело так не оставят, в обоз уволокут, знаю я Топоров. Ну, в конце концов, всех не пережалеешь, негоже с маху ломать вековые традиции, не нами заведено, не на нас и кончится. Король к таким вещам должен относиться философски.
      Он хотел было дать Дракону шенкеля, но встретился с ней взглядом. Лицо белое, как стена, обрамленное рассыпавшимися черными волосами, а в глазах такое отчаяние, что неуютно становится. Чем-то она напомнила Сварогу Делию, хотя была совершенно на нее не похожа.
      Морщась от стыда за собственную, неуместную для серьезного короля слабость, он все же остался на месте. Обернулся, кивком подозвал мгновенно подскакавшую Мару, дернул подбородком в сторону двора и кратко, веско распорядился:
      – Безобразие пресечь. О девушке позаботиться.
      Мара всмотрелась, кивнула, развернула своего гланского каурого и послала его вперед, через изгородь – в великолепном прыжке с места. Погнала коня прямо на зрителей, и те торопливо брызнули в стороны (на Мару кое-какие вековые традиции не распространялись, о ней многие тут были наслышаны и относились с боязливым уважением). Сварог, не сомневаясь, что все будет в порядке, поехал дальше как ни в чем не бывало. Он уже вполне привык к тому, что все его приказания исполняются в точности и моментально – давненько над этим трудился, без жалости отсеивая нерасторопных и непонятливых. Трон – дело деликатное, дашь слабину – не заметишь, как тебе на шею сядут и ножки свесят…
      Отъехав в окружении приближенных, он самую чуточку пожалел о глупой филантропии. Гуманист слюнявый, раздраженно попрекнул он себя. Когда земляки этой паршивки каким-то неведомым образом обрушили на королевский замок в Клойне воду с ночных небес, погибло человек сто, в том числе и такие вот девчонки, разве что не благородных кровей, причем не военные вовсе – служанки, поварихи, швейки. Стоп, но ведь эта – ни при чем? А кто знает? Ладно, не возвращаться же, повезло дуре, так повезло…
      Выехав за город, он остановил коня в чистом поле. Вокруг простиралось самое настоящее вольное раздолье – с возвышенности, на которой помещался город, зеленые равнины отлого спускались вниз, превращаясь в живописные долины с кудрявыми перелесками, сжатыми полями, небольшими деревушками, старинными руинами, извилистыми медленными речушками, озерами, ветряными мельницами. А справа и слева у линии горизонта виднелись зубчатые синие полоски гор. Вид открывался великолепный и необозримый, но Сварога не интересовали сейчас красоты природы. Он с радостью отметил, что на многие лиги вокруг, как ни вглядывайся, не заметно ни малейших признаков перемещения войск – не пылят колонны по дорогам, не сверкает солнце на остриях пик и лезвиях гуф, не катят артиллерийские запряжки. Войсковая разведка порой попадает пальцем в небо, но на сей раз ее донесения поистине полностью соответствовали – горротских войск поблизости не было.
      Завтра, следовательно, выступаем в поход. Не нужно быть князем Гарайлой, чтобы сообразить: эти равнины идеально подходят для быстрых перемещений конницы. Сварог прекрасно помнил карты этих мест. Равнины здешние, крестьянские края с россыпью деревушек, тянутся далее лиг на восемьдесят, а вот потом… Потом придется потрудиться. Там, впереди – еще один перевал, прикрытый крепостью, которую ни за что не обойти по диким горам. Придется крепость обкладывать по всем правилам военного искусства. Через день-другой подтянется пехота на реквизированных повозках, саперные легионы, осадная артиллерия, да и два десятка бомбардировщиков ждут приказа на той стороне границы. Так что посмотрим… По большому счету, это все же не война, всего лишь с размахом устроенная разведка боем, но именно так и задумано – настала пора проверить на прочность короля Стахора и его войско, поквитаться немного и за летающую ночами водицу, и за собак, оборачивающихся клубками ярого огня… Только случай спас его в Клойне, горротцы всерьез намеревались его убить, так что слюнявая болтовня о неспровоцированной агрессии неуместна…
      Пока что не было никаких странностей. Война, как война, стычки, как стычки. Сварог вдобавок к прочим задачам всерьез озаботился боевым слаживанием полков из разных своих королевств – полк снольдерских конногвардейцев, полк ронерских, отряд из Глана и три сотни Вольных Топоров с Шедарисом во главе, а командует всеми князь Гарайла, потому что лучшего и не найдешь, когда речь идет о конных вторжениях. Не стоит зарываться, пытаться откусить кусок шире морды – подтянем войска, осадим крепость, проведем парочку штурмов, а там будет видно. Если не завязнем надолго, можно и рвануть через перевал – за ним снова начинаются обширные равнины, а на равнинах Кентавру Кривоногому и его бешеной коннице нет равных, по ту сторону границы стягивается еще десяток кавалерийских полков. А что до странностей… Вряд ли Стахор рискнет средь бела дня устраивать какую-нибудь непонятную пакость вроде исполинской капли. Собака-поджигатель, правда, объявилась при осаде Корромира светлым днем… Но это была не более чем собака, а против нескольких тысяч кавалеристов потребуется что-то гораздо более масштабное…
      Загоняя беспокойство поглубже, он выпрямился в седле. Чтобы доставить удовольствие свите, приосанился, добросовестно обозрел окрестности орлиным взором из-под руки, величественно и степенно – вылитый полководец со старинной мозаики, знай наших…
      Обернулся, кивком подозвал Элкона, когда тот подъехал, тихонько спросил:
      – Ну что?
      – Абсолютная тишина, командир, – так же тихо ответил Элкон. – Все детекторы молчат. Ни проявлений магии вокруг, ничего-то, пусть и не магического, но… нестандартного.
      У Сварога чуточку отлегло от сердца, он кивнул. Юный сподвижник был взят в поход по сугубо деловым причинам – он прихватил с собой несколько компактных и мощных приборов, способных засечь иные странности. Это, конечно, напрочь противоречило очередным писаным и неписаным правилам небесной бюрократии, но наябедничать наверхвроде бы некому, да и положение Сварога при дворе позволяет ощутимо вольничать.
      Он предпочел не думать о том, что ту ночную капелюшкуне засек ни один прибор – не стоило заранее настраивать себя на плохое.
      Позади послышался стук копыт. Сварог обернулся величественно, как и подобает победоносному королю. На полном галопе подлетел юный ронерский лейтенант, сиявший, как новенький аурей, широкой улыбкой триумфатора, размашисто отдал честь:
      – Государь, князь Гарайла докладывает, что сопротивление противника сломлено совершенно! Ваше величество ждут в ратуше!
      Сварог кивнул и повернул коня. Все правильно, мальчики, подумал он. Не стоит вас одергивать и расхолаживать. Пыжьтесь сколько душе угодно. Ощущайте себя частичкой победоносного воинства, это воспитывает в нужном духе…
      В городе уже не слышалось выстрелов, суматоха утихла. На шпиле ратуши, как и подобает в данной ситуации, развевался хелльстадский штандарт – черное полотнище с золотым силуэтом Вентордерана. Абсолютно законный флаг, с соблюдением всех формальностей зарегистрированный и в Геральдической Коллегии, и в Канцелярии земных дел, внесенный во все бюрократические реестры. Сварог отправился в поход под этим именно флагом, чтобы было жутчее. Тактика себя оправдала уже не единожды – и при занятии Балонга, и в Вольных Манорах. Следовало эксплуатировать сложившуюся за тысячелетия пугающую славу Хелльстада, пока еще действует страшилка…
      Он откровенно осклабился, вспомнив, какой именно герб выбрал для Хелльстада. Сине-зеленый дотир (извечные цвета воздушно-десантных войск покинутой Земли) и на этом фоне две вертикальные золотые полоски с золотой пятиконечной звездочкой меж ними. Проще говоря, майорский погон. Увы, никто здесь, кроме него самого, не мог оценить выдумку по достоинству, но все равно приятная получилась шуточка. Герб тоже зарегистрирован чин-чином…
      Толпившиеся у входа солдаты встретили его восторженными воплями, к поводьям Дракона потянулась добрая дюжина рук. Ответив величественным поднятием монаршей шуйцы – еще один старательно отрепетированный перед зеркалом жест из необходимого королевского набора – Сварог приосанился и рявкнул:
      – Ну что, орлы, дойдем до ихнего поганого Акобара?
      Орлы ответили утвердительным ревом. Великое все-таки дело – пылкая и беззаветная любовь армии, подумал Сварог. Еще и оттого, что любимый армией король может цинично признаться, пренебречь мнением всех прочих слоев общества. Он, не глядя, бросил поводья в чьи-то руки и, звеня золотыми шпорами, вошел в ратушу в окружении сподвижников, охраны и холуев – еще один исторический момент, хоть картину пиши, хоть монумент ваяй, хоть мозаику выкладывай…
      К его некоторому удивлению, столпившиеся в углу вояки так и остались стоять спиной к своему королю. Тут было с дюжину гвардейцев и Топоров, а также Гарайла и Шег Шедарис в новехоньком капитанском мундире, каковой Сварог буквально-таки заставил его надеть после долгих уговоров. Помнивший о неприятном пророчестве Шег руками и ногами отбивался поначалу от любых офицерских чинов, являвшихся бы ступеньками к генеральскому званию – и Сварог в конце концов пригрозил, что вовсе перестанет брать его с собой на войну, нельзя же командовать отрядом, будучи в прежнем чине капрала…
      Все собравшиеся здесь, как завороженные, уставились в угол, не по-обычному тихие. Бесцеремонно раздвинув парочку подданных, Сварог протолкался в первый ряд, присмотрелся. На его непросвещенное мнение, ничего особо интересного там не имелось – всего-навсего угол, отгороженный невысокой, ниже колена, железной решеткой не особенно и искусной ковки, в длину и ширину не более локтя. У стены, на щербатых каменных плитах, лежало нечто вроде ограненной стекляшки сочно-зеленого цвета, величиной с куриное яйцо.
      Невысокий человечек в цивильном, стоявший впереди всех, определенно был бургомистром означенного города – судя по цепи с гербовым медальоном и соответствующими подвесками. Плюгавый такой, невидный, лысоватый, весь какой-то угнетенный жизнью – сразу чувствовалось, что не одно вторжение иноземного супостата тому причиной, что бургомистр чуть ли не отроду был записным меланхоликом. Ага, золотой пояс – дворянин. Ручаться можно, из захудалых – успешный, богатый и благополучный обладатель золотого пояса ни за что не вольется в ряды провинциального чернильного племени…
      Ни на кого не глядя, он бубнил заученно:
      – Итак, господа мои, это и есть знаменитый про2клятый изумруд Гайтен, регулярно и неотвратимо приносивший несчастье владельцам совершенно независимо от того, каким способом они вступили во владение, была ли то беззастенчивая кража, честная покупка, случайная находка – или дарение. Семьдесят один владелец за последние сто лет, все скрупулезно подсчитано. Камень, да будет вам известно, вот уже двенадцатый год лежит на том самом месте, куда укатился, выпав из цепенеющих пальцев последнего владельца, благородного маркиза Адельстана, зарубленного в двух шагах отсюда внезапно спятившим городским стражником. Самоцвет с тех пор никто так и не трогал из опасения, что простое взятие его в руку для перенесения может быть воспринято некоей неведомой злой силой, тяготеющей над камнем, как то самое вступление во владение. – Его скучное лицо озарилось бедной улыбкой: – Быть может, господа мои, среди вас отыщется смельчак и вольнодумец, не верящий в бабушкины сказки, и заберет изумруд себе? Вы все люди военные, храбрые и отчаянные, что вам стоит? Прошу покорно, вы всех нас чрезвычайно обяжете. Без церемоний!
      В его голосе звучала неподдельная надежда.
      – Ищи дураков, – пробормотал Вольный Топор за спиной Сварога. – Сейчас прямо разбежались…
      Сварог протиснулся к случившемуся тут же мэтру Анраху, склонился к его уху и шепотом спросил:
      – Не брешет бургомистр?
      – Нисколечко, – задумчиво отозвался Анрах. – Все так и обстоит, как он рассказывал. Чрезвычайно поганый камушек, вроде вашего Доран-ан-Тега или Дубового Веретена, только наоборот.– Он встрепенулся: – Государь, у меня есть просьба…
      – Чуть погодя, – сказал Сварог. – У меня тут неотложные дела…
      Его так и подмывало, еще с утра, совершить что-нибудь историческое, но никак не подворачивалось случая. Вовсе уж бесцеремонно распихав бравых вояк – те, обратив наконец внимание на своего короля, торопливо расступились – Сварог присмотрелся, тщательно примерился. И обрушил на роковой самоцвет обух Доран-ан-Тега.
      Заклятый изумруд с прозаическим дребезгом раскололся, раскрошился, на полу осталось пятно мутно-белесого крошева. Старательно очистив от него обух топора затянутыми в перчатку пальцами, Сварог стянул ее, бросил за загородку, обернулся к присутствующим и веско сказал:
      – Пожалуй, это снимает проблему, а?
      Присутствующие ответили тихим восторженным гулом. Бургомистр, пожав плечами, сказал уныло:
      – Пожалуй что, пожалуй… Раньше-то никто не решался, а может, не додумались… Я так понимаю, вы и будете знаменитый король Сварог? И до наших убогих мест, выходит, добрались?
      – Не наговаривайте на себя, – сказал Сварог непринужденно. – Не такие уж и убогие у вас места, судя по первым беглым впечатлениям – природа красивая, крестьяне старательные, как говорится, тучные нивы и пажити… Извините, так уж получилось. Сложилось устойчивое мнение, что вас давненько что-то не завоевывали, вот и пришлось… Вы, надеюсь, не в претензии?
      Окружающие жизнерадостно заржали.
      – Крепко опасаюсь, что мои претензии во внимание приниматься не будут, – меланхолично поведал бургомистр. – Ничего не поделаешь, война – дело житейское. Но мне, как лицу, несущему ответственность за вверенный мне город и прилегающие места, как уроженцу сего города, этот город жалко, уж не взыщите…
      – Вот это вы зря, милейший, – усмехнулся Сварог. – Мои солдаты – люди в высшей степени культурные, гуманные и утонченные, присмотритесь только к их одухотворенным лицам…
      Бургомистр печально пожевал бледными губами. Сварог, в общем, его понимал: достаточно было взглянуть на ближайшего к ним Топора с отрубленным в незапамятные времена правым ухом и парочкой страхолюдных шрамов на красной роже. Прочие физиономии тоже как-то не блистали поэтической утонченностью.
      – Лет пятнадцать назад, во время последней войны, у нас стояли снольдерские мушкетеры, – уныло протянул бургомистр. – Прекрасно помню, как они с чердака ратуши сбросили буфет старинной работы, который сами туда каким-то чудом и затащили. Не буфет был, а настоящий антиквариат, теперь уж нет таких краснодеревщиков. Я уж не вдаюсь подробно во все прочее…
      – Поменьше пессимизма, старина, – сказал Сварог небрежно. – Не путайте моих добротных витязей с буянами отжившей эпохи. Все будет хорошо. Приведем ваш город к покорности, присягу принесете, как полагается… Обещаю послабления, вольности… и все такое прочее. Мое величество строги, но справедливы, кого угодно спросите…
      Он отвернулся, крепко взял за перевязи мечей Гарайлу и Шедариса, отвел в дальний конец обширного зала и сказал вполголоса:
      – Вот что, сударики мои… Чтобы в городишке было тихо и благолепно. Ясно вам? Я его и в самом деле собираюсь взять под свою высокую десницу. На меня смотреть, а не под ноги! Я прекрасно понимаю – не романтик как-никак и не идеалист, – что справному солдату после успешного штурма следует чуток оттянуться… Не нами заведено, не нам и посягать на вековые традиции. Но чтобы аккуратно у меня! Чтобы это был именно чуток! Оставить в городе ровно столько войск, сколько необходимо для патрулирования и контроля. Остальных вывести на равнину и устроить лагерь. Кабаки не громить, а вежливо и деликатно выкатить пару-другую бочек с заднего хода и без молодецких воплей…
      Гарайла скрупулезно уточнил:
      – Надеюсь, платить за вино не обязательно?
      – Мы же не извращенцы, маршал, – усмехнулся Сварог. – Чтобы за вино платить во взятом штурмом городе… Далее. Что касается прекрасного пола. Упаси бог кого обидеть какое-нибудь непорочное создание, единственную отраду души седовласых родителей… Уяснили нюансы? Вот прекрасно. Доведите эти нюансы до всеобщего сведения, и немедленно. Вешать буду на воротах, ежели что… Мы сюда пришли не разнузданными мародерами, а благородными избавителями здешнего трудолюбивого народа от тирании короля Стахора, его произвола и притеснений. Эту мысль тоже постарайтесь довести до подчиненных во всем ее благородном величии. Я на вас полагаюсь. Между нами говоря, я сам толком не знаю в деталях, что за кривды, произвол и притеснения чинил Стахор, но завтра с обозом придут три повозки печатных прокламаций сочинения герцога Лемара, там все подробно и цветисто изложено доходчивым и убедительным языком. Изыдите, орелики!
      Сподвижники, таращась на него с искренней преданностью, отдали честь и заторопились к выходу.
      – Ты был великолепен, – ехидно сказала Мара.
      – Я всегда великолепен, пора бы знать… – рассеянно ответил Сварог. – Вот только устал, как собака. Найдется тут местечко, где умученный король может голову преклонить и хлопнуть чарку без посторонних глаз?
      К нему тут же бесшумно подкрался на цыпочках один из дворцовых холуев в чине советника, точнее, лейб-постельничего, если переводить на придворные чины, и, почтительно горбясь, сообщил:
      – Ваше величество, все устроено, извольте проследовать. Приложили все усилия, насколько было возможно в походе…
      Сварог направился было за ним, но, перехватив умоляющий взгляд Анраха, милостиво кивнул:
      – Пойдемте, мэтр, расскажете, что там у вас наболело…
      Он поначалу решил, что придется выходить из ратуши, но придворный указал на внутреннюю лестницу в противоположном углу. Подобострастно семеня рядом, скороговоркой доложил, что к ратуше, если любопытно его величеству, пристроен роскошно обставленный двухэтажный домик, где обычно останавливались прибывающие из столицы сановники, посланные по каким-то надобностям в эту пограничную глушь. Покои, само собой разумеется, со всем тщанием и недреманной бдительностью проверены на предмет коварных вражеских козней, причем ни малейших признаков таковых не обнаружено…. Сварог благодушно слушал вполуха. Судя по тому, как лез из кожи лейб-постельничий, он рассчитывал на приличный орденок по итогам победоносной кампании, или иное аналогичное отличие, пожалуй, следует озаботиться, украсить всю эту кучку холуев какими-нибудь бляхами. Не менее, нежели верность армии, королю необходима преданность ближайшей челяди – никогда не знаешь, как все обернется. Еще одна из тех досадных мелочей, которые нужно постоянно учитывать, хотя иные и поперек горла. Плюнуть бы на все и на пару недель затвориться в Вентордеране, с мимолетной тоской подумал он. Книги полистать, побродить по сохранившимся от времен «до Шторма» зданиям. Просто отдохнуть. Но на кого же оставить разросшееся хозяйство? Куда ни взгляни – повсюду реорганизации, реформы, перестройки и нововведения, требующие постоянного монаршего присмотра…
      Он вошел в комнату, несомненно служившую роскошной приемной заезжим сановникам, снял перевязь с мечом, поставил Доран-ан-Тег, прислонив его к золоченому столику, со вздохом облегчения плюхнулся в кожаное кресло и блаженно вытянул ноги. Повел рукой в сторону соседних кресел:
      – Мара, мэтр… Садитесь, Анрах, рассказывайте, в чем у вас нужда и почему именно здесь вам что-то вдруг от меня понадобилось… Давайте, я сам попробую угадать, это будет хороший отдых от военных дел… Здешняя библиотека? Если она только имеется в этом захолустье… Я прав? Никаких сложностей. Все, что вам только приглянется для ученых занятий, конфискуем в два счета. Реквизиции, репарации… Говорите. Я пошлю с вами Топоров, этим ребятам с их милой привычкой грабить все подряд интересен сам процесс…
      – Вы почти угадали, государь. – Мэтр Анрах ерзал и откровенно волновался, глаза его горели. – Это и в самом деле библиотека раритетов, но она не в городе…
      – А где?
      – Понимаете, лигах в пятидесяти к полуденному закату есть одно фамильное поместье… Графы Черенна, старинный, богатый род. Нынешний хозяин майората – с позволения сказать, страстный библиофил и собиратель старинных рукописей. Притча во языцех среди настоящихкнижников и серьезных ученых. Он лет двадцать собирает книги и рукописи, письменные раритеты, но в жизни не прочитал ни строчки. Библиотека ему нужна исключительно для того, чтобы ею хвастать. Другие хвастают любовницами, сворами охотничьих псов, собраниями драгоценностей или старинного оружия, а этот… Если бы вы знали, как его ненавидят! – Раскрасневшегося мэтра явственно передернуло от нахлынувших эмоций. – Денег у него куры не клюют, его люди рыскают по всему континенту, по Сильване, заявляются на все аукционы и торги, рыщут по распродажам, платят антикварам, чтобы первыми узнать о появившихся редкостях… Перебивают цены… И все эти сокровища потеряны для ученого мира, для научного обихода! У него собрано множество уникальных изданий, порой в единственном экземпляре, говорят, есть даже считающиеся бесследно пропавшими бумаги Асверуса и Гонзака… Грех не воспользоваться случаем. Мне понадобилось бы не так уж много солдат… Если бы вы знали, как это важно для науки!
      – Примерно представляю, – сказал Сварог. – Я ведь умею читать, если вы запамятовали, мэтр, как когда-то ссужали меня раритетами, еще в Равене… В самом деле, возмутительно. Собака на сене. Научный мир нам не простит, если не вмешаемся. Хорошо, я распоряжусь, чтобы вам дали «волчью сотню» и полдюжины повозок…
      Мара негромко сказала:
      – Ежели мне будет позволено вмешаться со своими скромными уточнениями…
      – Валяй, – сказал Сварог, уютно развалившись в мягком кресле. – Я сегодня благодушен и милостив, даже ни единой головы не снес, сам себе удивляюсь… Излагай, боевая подруга.
      – Замок укреплен? – повернулась Мара к мэтру.
      – Ни в малейшей степени. Это просто загородное поместье, там нет ни дружины, ни серьезной охраны. В этих краях давненько не было войн, окрестные владетели благодушествуют…
      – Тогда нет смысла гнать туда сотню, да еще с повозками. Сотня всадников переполошит всю округу, а в окрестностях и без того народ напуган. Мало ли что… Вдруг этот гад дом подожжет, чтобы никому не досталось?
      – Вы правы, графиня, от него этого можно ждать…
      – Вот видите. Гораздо рациональнее послать небольшой отряд. С дюжину головорезов, лучше всего Шеговых Топоров, они к таким привычные. Всюбиблиотеку, я так понимаю, нам даже с сотней людей и повозками взять не удастся? Вот видите… Прихватим несколько вьючных лошадей…
      Мэтр Анрах осторожно сказал:
      – Простите, ваше величество, ведь нет твердой уверенности, что мы надолго удержим эти места?
      – Никакой, – честно ответил Сварог. – У нас всего-то экспедиционный корпус, а не полноценная армия. Если против нас подтянут серьезные силы, придется отступать за рубежи…
      – В таком случае, лауретта Сантор кругом права. Возьмем сколько удастся, самые уникальные экземпляры. У меня с собой подробный каталог – граф их спеси ради издает в великолепнейшем исполнении, я примерно представляю…
      – Вообще-то я тоже могу поехать, – оживилась Мара. – Делать мне тут совершенно нечего, а за мэтром следует присмотреть.
      Анрах обиженно вскинулся:
      – Лауретта, не забывайте, что я тоже был офицером конной гвардии, ходил в походы…
      – Сто лет назад, – отрезала Мара со всей беспощадностью юности. – А сколько лет, как вы мундир сняли и над книгами корпите? Вот то-то. Ваше дело – коллекции, а мое – безопасность.
      – Вообще-то, дорогой мэтр, она права, – сказал Сварог. – Если командовать возьмется она, я буду за всех вас совершенно спокоен. Уговорила, кошка рыжая. Отправитесь утром. Возьмешь пятнадцать Топоров, столько же вьючных лошадей из обоза, парочку пулеметов. С Шедарисом я завтра поговорю. А сегодня все наслаждаются заслуженным отдыхом…
      Когда мэтр Анрах вышел, рассыпаясь в благодарностях, Сварог, чуточку подумав, подошел к высокому окну, распахнул тяжелую створку и выглянул, прислушался. На город уже опустилась ночь, окна нигде не горели – градские обыватели затаились по домам, пережидая смутные времена. Где-то неподалеку несколько полупьяных голосов красиво выводили «Хромую маркитантку», но, в общем, было спокойно и тихо – не слышно истошных воплей непорочных девиц, чья добродетель внезапно оказалась под угрозой, никто не бегает, взывая о помощи и милосердии, нигде не видно пожаров. Что ж, военачальники добросовестно выполнили приказ…
      Затворив окно, Сварог облегченно вздохнул, потянулся и сообщил:
      – Кто как, а я – дрыхнуть. Ты идешь?
      – Да нет, – как-то странно улыбаясь, сказала Мара. – У меня еще куча дел. Без меня сегодня обойдешься.
      Сварог пытливо взглянул на нее, пожал плечами, пытаясь доискаться до смысла этой загадочной и лукавой ухмылки, но в конце концов мысленно плюнул и ушел в спальню.
      Направился к роскошной постели под тяжелым балдахином, где по обе стороны изголовья ярко горели корромильские лампы из тончайшего сиреневого стекла. Если обнаружится, что от прежних постояльцев остались клопы – выволочка будет лейб-постельничим и гран-камергерам, а не ордена…
      Остановился с маху, недоуменно присмотрелся и мысленно возопил: «Что за черт?»
      Поверх белоснежного атласного одеяла смирнехонько возлежала девушка, очаровательная и незнакомая, с роскошными черными волосами, стелившимися волной, в тончайшей ночной сорочке, досконально обрисовавшей великолепную фигуру. Лежала она совершенно неподвижно, вытянув руки вдоль тела, отчего сначала показалась куклой или маревом-наваждением, которое способны подпускать иные колдуны (Сварог и сам умел нечто подобное создавать, причем даже движущееся). Но тут же он углядел, что девушка дышит, темными глазами повела, уставясь на него напряженно, настороженно.
      Он пригляделся получше. И понял, что он все же ее знает. Именно ее сегодня избавил от общения в амбаре с дюжиной Топоров. Только тогда она была запыхавшаяся, растрепанная, в мундире без пуговиц, оцепеневшая от смертной тоски, а сейчас выглядела так, словно над ней долго и вдумчиво трудились дворцовые искусники, «изящного украшательства мастера», которые, между прочим, имелись в свите…
      Прямо-таки задохнувшись от злости, он вывалился в прихожую, подошел к Маре, восседавшей на прежнем месте с легкой улыбкой на губах, ткнул большим пальцем себе за плечо и сдавленным шепотом осведомился:
      – Эт-то что такое? У меня в койке?
      – Ну, это… эта, – невозмутимо сказала Мара. – Которую ты от Топоров отбил. А что не так? Ломается? Сейчас исправим…
      – Какого черта ты все это затеяла? – спросил он сердито, едва сдерживаясь, чтобы не наградить боевую подругу смачным подзатыльником, от коего звон пошел бы на всю ратушу.
      Мара недоуменно пожала плечами:
      – Мы думали, ты ее для себя приглядел. Ну, и соответственно… Свистнула я холуев, они ее выкупали, причесали, духами побрызгали, чтобы найти подходящую сорочку, перешерстили дюжину домов побогаче. Объяснили, что к чему и какая ей, дурехе, честь выпала. Приятная девочка, бери да пользуйся. Согласно вековым традициям военных обычаев. – Мара деловито уточнила. – Так она что, все же ломается? Я ее сейчас воспитаю…
      И преспокойно направилась мимо Сварога в спальню.
      – Стоять! – шепотом рявкнул Сварог. – Смирно!
      Мара дисциплинированно вытянула руки по швам, недоуменно глядя снизу вверх, словно бы даже с нешуточной обидой. Сварог вздохнул – длинно, тоскливо, безнадежно. Одно он знал совершенно точно, в который раз убедился: какие подвиги ни совершай, хоть горы сверни, это все пустяки, а вот Мару ни за что не перевоспитать, не родился еще тот титан, богатырь, герой…
      – Слушай, рыжее чудовище, – сказал он в совершеннейшем унынии. – Ты когда-нибудь научишься ревновать?
      – А смысл? – дернуло плечом поименованное чудовище. – Все равно я у тебя одна такая, единственная и неповторимая, и наши отношения прервет только смерть… А если тебе вдруг приспичит завалить очередную случайную телку – дело житейское, к чему делать из этого драму и на голове скакать со скрежетом зубовным? Ну, так ты будешь ее пользовать, или мы зря старались? Иди и присмотрись хорошенько, до чего аппетитная девка. Главное, начни, а там и не заметишь, как втянешься. Может, мне с тобой пойти? Советом помочь, поруководить?
      Сварог помотал головой, старательно сосчитал про себя до десяти. Распорядился:
      – Стоять смирно.
      Вернулся в спальню, подошел вплотную к изголовью. Очаровательная военная добыча смотрела на него все так же настороженно, с тоскливой безнадежностью. Спросила:
      – Подол задрать, или вы сами?
      – А как же гордая несгибаемость? – спросил Сварог ядовито.
      Она сердито поджала губы, после короткого промедления ответила:
      – В конце концов, лучше с одним на атласе, чем с кучей солдатни. Придется перетерпеть. Король – это все же не так позорно, как если бы в амбаре с бродягами…
      – Логично, – сказал Сварог. – Есть в этом своя правда… Встать.
      – Что? – вскинула она искусно подведенные брови.
      – Встать, – сказал Сварог спокойно. – И шагом марш отсюда. Дверь вон там. Я кому сказал?
      Недоверчиво косясь на него, девушка слезла с высокой постели. Осведомилась с некоторой вольностью:
      – Не нравлюсь? Странно, они все так старались…
      – У меня есть свои дурацкие предрассудки, – задумчиво сказал Сварог. – В жизни никого не принуждал. Мне хватает и тех, что готовы по доброму согласию. Ну, что стоишь?
      Нетерпеливо взял ее за руку повыше локтя и повел к двери. В приемной, хмурясь под насмешливым взглядом Мары, распорядился не допускающим возражений тоном:
      – Найди этой особе приличную одежду и устрой где-нибудь в безопасном месте.
      – Слушаюсь, мой король, – ответила Мара безразличным тоном.
      Прекрасная пленница покосилась на Сварога с задумчивым и непонятным выражением лица.
      – Я вас умоляю, сдерживайте чувства, – сказал он, усмехаясь во весь рот. – Не нужно бросаться мне на шею и шептать слова благодарности, равно как и орошать слезами признательности мою богатырскую грудь. Оставим эти красивости поэтам и романистам.
      – Благодушное же у вас настроение, – сказала девушка с ноткой строптивости.
      – А почему бы и нет? – сказал он. – Благодушен, как все победители.
      – А не рано ли?
      – Поживем – увидим, – сказал он. – Начало удачное, вам не кажется?
      – Но конец-то всегда в тумане…
      – Это местная пословица?
      – Это реальная жизнь, – ответила девушка не очень весело, но определенно с долей дерзости. – Кампания ведь только началась.
      Мара нехорошо прищурилась:
      – Что-то эта твоя военная добыча чересчур быстро осмелела. Определенно дерзит. Давай я все же позову Топоров? Мы же не звери, семи-восьми будет достаточно, устроят ей веселенькую брачную ночь, чтобы не корчила из себя…
      Девушка смолчала явно ценой величайших усилий, помня все же, что она здесь не в гостях, но одарила Мару выразительнейшим взглядом – мол, сойтись бы нам в чистом поле…
      – Отставить, – сказал Сварог. – Над пленными издеваться не годится. Будем благородны, как победителю и положено.
      – Вот кстати, ваше величество, – сказала девушка серьезно. – Коли уж вы напомнили, что я пленная, не соблаговолите ли обращаться со мной, как надлежит по правилам войны? Все-таки я лейтенант конной гвардии… Верните мне мундир и распорядитесь отвести к остальным пленным.
      – Где ее мундир?
      – Валяется где-то тут, в чулане, – сказала Мара. – Пуговицы, правда, нет ни единой – пооборвали, когда ее в амбаре разложить собирались.
      – Меня устроит и мундир без пуговиц, лишь бы он был мой, – сказала девушка. – А что до ваших подковырок, лауретта… искренне вам желаю не попасть в руки нашимгвардейцам, когда ваша доблестная армия очень скоро будет отсюда улепетывать сломя голову. Вряд ли с вас труднее стянуть штаны, чем с меня…
      – Наглая, спасу нет, – в полный голос сказала Мара Сварогу таким тоном, словно тут никого больше не было, кроме них двоих. – Может, все же свистнуть Топоров?
      – Хватит тебе, – сказал Сварог. – Наша гостья – неглупая девушка. Она уже поняла, что с ней никто не будет обращаться по-скотски, и приобрела некоторую уверенность. И потом, она наверняка гордячка, вот и пытается, удерживаясь в рамках, все же показать сварливый норов… – он повернулся к пленнице. – Улепетывать, говорите? Вот что я вам скажу, лауретта… Не соблаговолите ли назвать ваше благородное имя? Если только у вас нет причин его стыдиться…
      – Ни малейших, – вздернула она подбородок. – Я – Далиана, графиня Слатеро. Живу в Акобаре, на улице Златошвеек.
      – Очень приятно, – сказал Сварог. – А меня зовут Сварог Первый, уж позвольте без титулов… Так вот, дражайшая графиня, я обязательно приглашу вас в гости на бокал вина, когда возьму ваш Акобар. Не обязательно во время этой кампании, но, честью вам клянусь, вы не успеете очень уж состариться…
      – Вы и в самом деле полагаете себя хозяином Харума?
      – Если поразмыслите на досуге, быть может, согласитесь, что я прошел большую часть пути к этой цели, – спокойно сказал Сварог. – Честь имею, аудиенция окончена. Мара, проводи госпожу графиню. И смотри у меня…
      – Да ладно, – фыркнула Мара. – Повинуюсь. Пошли, пленница, искать твои тряпки, пропахшие пороховым дымом и пробитые сотней вражеских пуль…
      Не глядя им вслед, Сварог вернулся в спальню. Налил себе до краев «Кабаньей крови», взяв бутылку с богато сервированного предупредительными холуями столика, погасил обе лампы и сел в кресло у окна, приоткрыв створку, чтобы впустить ночную прохладу. Сделал большой глоток и расслабленно откинулся на мягкую высокую спинку.
      Слышно было, как внизу, по брусчатке, тяжелым шагом прохаживаются часовые, во множестве отряженные беречь высочайшую особу. Удачно получилось, что окна выходили на ту часть небосклона, где не видно Багряной Звезды – а ведь она приближалась, она уже была настолько близко, что некоторые, пусть и не наделенные особыми способностями, но особо чувствительные к разнообразным небесным феноменам, начинали что-то такое чуять, уже пошли толки в народе, о чем прилежно доносила тайная полиция. И ведь это еще цветочки. Примерно через месяц, по точным данным, на нее начнут реагировать еще больше людей – в точности так, как на изменение атмосферного давления сердечники или на погоду – ревматики. А еще через месяц ее будут видеть все. И вот тогда…
      Но Багряная Звезда, если откровенно, была не самой большой заботой. Еще и оттого, что никто не знал конкретно, чего от нее ждать, какие именно бедствия и напасти могут свалиться на голову. Страшных россказней и жутких преданий кружило множество, и в обывательских пересудах, и в потускневших старинных рукописях, но точной информации не имелось. По крайней мере, даже Элкон, втихомолку шаривший по самым тайным компьютерным кладовым, до каких только мог дотянуться, ничего не нашел – да и Гаудин клятвенно заверял, что ничем подобным не располагает.
      Была еще и другая загадка – не столь глобальная, касавшаяся его одного, но именно оттого неимоверно мучительная. Эти долгие, странные, до ужаса реальные сновидения, затянутые, логично продолжавшиеся, никогда не повторявшиеся. Сны о Димерее, о Граматаре, о девушке Клади, о броненосце «Серебряный удар». А теперь еще и о Каскаде…
      В первый раз, когда э т о накатило, он едва не подвинулся умом – открыл глаза, увидел вокруг орду встревоженных лейб-медиков и сановников, не сразу и убедивших Сварога, что он более чем трое суток пролежал в каком-то странном оцепенении, не похожем, хвала Единому Творцу, на смерть, отравление, летаргию или магический удар извне – но и с обычным сном не имевшим ничего общего. Убедили, в конце концов, приведя кучу свидетелей из тех, кто не склонен шутить глупые шутки над своим грозным повелителем, предъявили газеты за три дня, отвели к главным дворцовым часам с точным календарем…
      Он поверил – но с тех пор лишился покоя. Сны о Димерее были до ужаса реальны, он помнил массу деталей, самых мелких, каких обычно не полагается нормальнымснам. У него ощутимо побаливало в тех местах, куда во время димерейских приключений приходились удары. У него еще стоял на губах вкус женских поцелуев, морской воды и обедов в харчевнях. Если суммировать воспоминания и ощущения, трудно отделаться от навязчивого впечатления, что за эти три дня оцепенелого беспамятства он и в самом деле прожилдолгие недели в каких-то неведомых мирах…
      Потом это повторилось – сны, ничуть не похожие на сны, полные мельчайших подробностей и реальных ощущений. И в третий раз. Теперь, наконец, нечто новое – Каскад…
      Как он ни старался, не мог отыскать разгадку. Никто не мог помочь. Элкон во время долгих компьютерных странствий не отыскал в массиве фактов, легенд и непроверенной информации ничего хотя бы отдаленно похожего. Мэтр Лагефель разводил руками. Анрах недоуменно скреб в затылке, даже не оборачиваясь к своим книжным полкам. Гланские старухи, вещуньи и ведуньи, скрипя немногими сохранившимися зубами, сознались в своем совершеннейшем бессилии прояснить хоть что-то. Верная колдунья Грельфи твердила, что это неспроста (до чего же глубокая и оригинальная мысль! – горько усмехался Сварог), что Сварог, очень может оказаться, кругом прав, и эти сны в самом деле вовсе даже не сны, и она, точно, что-то такое унюхивает. Но и она не могла сказать ничего конкретного, ругаясь от бессилия почище пьяного драгуна, растерянно разводя руками, мучительно подыскивая в человеческом языке сравнения тому, что она чувствует – мол, отголоски далекого крика на пределе слышимости, неясная тень в небе…
      В конце концов Сварог, обозлясь и отчаявшись, прекратил эту пародию на расследование к чертовой матери – еще до того, как столкнулся в очередном наваждении с ваффен-корами и йорг-капралами и оказался в постели с Миной, и пристукнул-таки зловещего монстра Визари, оказавшегося, впрочем, поганым самозванцем…
      Быть может, во всей этой фантасмагории была повинна опять-таки Багряная Звезда. А может, в данном случае на нее грешили зря, и причина совершенно не в ней. Поди доищись…
      Залпом осушив чарку, куда входило не менее полбутылки – его любимая чарка, из дворца, с выпуклыми драконами, настоящее ратагайское чеканное серебро двухсотлетнего возраста, если и не сам Актараунтар, то кто-то из лучших учеников – Сварог вздохнул тяжко и жалобно, с нешуточной тоской. Я ничего не успеваю, признался он себе. Я не в силах объять необъятное, а в сутках, как ни бейся, по-прежнему всего двадцать шесть часов, и никакая магия не способна растянуть время. Остается неразобранной, даже не просмотренной бегло библиотека Вентордерана и неосвоенным даже на сотую долю его загадочный компьютер… да что там, я до сих пор не изучил Хелльстад досконально и представления не имею обо всех загадочных созданиях, что еще таятся по тамошним темным уголкам. Даже бумаги покойного Гинкера – всего-то невеликих размеров мешок вроде тех, какие носят судейские – передоверил Анраху. Даже нет времени вызвать, наконец, загадочного коня Горлорга, хотя дело это минутное, и Грельфи уверяет, что камень-хранитель жив, он дремлетв ожидании зова. Не выдалось до сих пор минутки поговорить по душам с Леверлином – а тот определенно что-то скрывает, достаточно вспомнить кусочек Древних Дорог, чьей тайной, оказывается, давным-давно владеет одно из тайных студенческих братств Ремиденума. За последнюю неделю так и не заглянул в свою свежеиспеченную секретную службу, остается надеяться на Брагерта, а тот хоть и надежный малый, но вертопрах и шалопай…
      И так во всем, чего ни коснись: руки не доходят, нет времени, некогда, недосуг, отложим на потом, до лучших времен… Время и силы отданы текучке, бытовухе: освоение Трех Королевств, притираниедруг к другу всех подвластных ему держав, превращение их в единое хозяйство– финансы, армия, таможенные дела, торговые соглашения, устаревшие в новых условиях законы и регламенты, которые следует отменить, но никак не с бухты-барахты, и новые, для новых исторических условий; законы, которые опять-таки необходимо принять в сжатые сроки, что обещает новые хлопоты. И так далее. Лавина казенных бумаг, в которых нужно отделить серьезные дела от обычной чиновничьей блажи, череда просителей и прожектеров, сотни мелких, но жизненно необходимых решений, которые никто не имеет права принять кроме него, тысячи бумаг, которые без его подписи затормозят дело…
      И ведь никуда от этого не денешься, не бросишь начатое на полдороге, не оставишь хозяйство. Не уйдешь в монастырь и не сбежишь в глухомань сажать капусту. Остается тянуть этот воз, горько вышучивая себя самого – за каким чертом понесло идиота в короли? Вот и теперь – логика событий требует строить Горроту разведку боем, и никуда от этого не денешься. Он не бахвалился перед острой на язык пленницей – Акобар жизненно необходимо взять, Горрот следует разнести вдребезги. По очень простой причине, именуемой инстинктом самосохранения: история с разрушенным в Клойне королевским замком показала, что Стахор хочет его убить. А значит, рациональнее и выгоднее нанести удар первым, не дожидаясь от противника новых покушений…

      Как гласит ронерская пословица, «Утро прекрасное – страхи прочь». Сварог лишний раз убедился, что народная мудрость, как ей испокон веков и положено, редко когда обманывает. Утро выдалось ясное, над острыми крышами свежезавоеванного города виднелась безукоризненная небесная лазурь умилительной чистоты. Судя по тому, что проснулся он в полном одиночестве, и не толпились вокруг встревоженные холуи вкупе с прихваченным в поход лейб-медиком, на сей раз обошлось без очередного трехдневного приступа непонятной каталепсии, в продолжение которого его мучили бы очередные головоломные и до ужаса реальные приключения в неведомых мирах. Как ни странно, он ощутил легкий укол разочарования: во-первых, если вдумчиво рассудить, вреда от этих снов не было ни малейшего, а во-вторых, любопытно чуточку – чем же закончатся дела с Каскадом и настоящим Визари?
      Выглянув в окно, он увидел, как внизу шагом проезжает экспедиция, отправляющаяся устроить под флагом высоких научных интересов самый обыкновенный грабеж. Мара впереди, на своем кауром, бодрая, веселая, олицетворение живости и деловитости, сияющий Анрах, примкнувший к ним Леверлин, что ж, в качестве ученого кадра выйдет неплохое подспорье мэтру, пятнадцать увешанных оружием Топоров с двумя пулеметами, полтора десятка вьючных лошадей. Перегнувшись через подоконник, Сварог крикнул:
      – Эгей, слуги бескорыстного познания! Вы там не увлекайтесь особенно, по сторонам поглядывайте!
      – Не первый раз замужем! – звонко откликнулась Мара, подхлестнула каурого, и кавалькада рысью скрылась в узких извилистых улочках.
      Сварог смотрел им вслед без особой тревоги – в таких делах можно было полагаться что на Мару, что на Топоров, Шедарис наверняка отобрал лучших. А противник в округе пока что не замечен…
      По своему всегдашнему обыкновению, ограничив королевский завтрак внушительной чашкой кофе с печеньем, он накинул мантию, привычно нахлобучил хелльстадскую корону и, помахивая Доран-ан-Тегом, словно тросточкой, вышел в приемную.
      И моментально подступили деловые будни военной кампании – с мягких кожаных кресел торопливо вскочили трое гонцов, пропыленных до того, что определить цвет мундиров не было никакой возможности. Сварог слушал рапорты, стоя в величественной позе. Все, как на подбор, донесения содержали исключительно приятные новости, показывавшие, что все пока, тьфу-тьфу, идет согласно расчетам. К городу уже подходили пехотные части и осадная артиллерия, а два конных полка, форсированным маршем шедшие из Абердара, были уже лигах в двадцати отсюда. Эскадра адмирала Амонда, усиленная гланскими кораблями, бросила якоря неподалеку от проходившей по Ителу границы меж Гланом и Горротом, готовая при получении соответствующего приказа двинуться вниз по реке, на Акобар.
      Военная кампания на глазах приобретала масштабность и размах, превращаясь из простого рейда в серьезную войну. Ободренный этой мыслью, Сварог спустился вниз. Там стоял бургомистр с полудюжиной магистратов, все унылые и задумчивые. Бургомистр обеими руками держал перед собой объемистый ларец из темного дерева с гербом города на крышке.
      – Ага, давно пора, – сказал Сварог благодушно. – Что-то вы долго копались…
      С печальным вздохом бургомистр открыл крышку и, сделав шаг вперед, протянул ларец Сварогу, занудно бубня приличествующую случаю бюрократическую формулу: мол, город с покорностью слагает к ногам победителя… надеясь на милость и благородство…
      Присмотревшись к ключам от города – в количестве трех, – лежавшим на выцветшем зеленом бархате поперек длинного ящичка, Сварог почувствовал легонькое разочарование. Ключи оказались не золотыми и даже не серебряными – из потускневшей и местами покрытой зелеными пятнами бронзы, не особенно искусной работы. Сразу видно – провинция, пограничная глушь… И все же это были самые настоящие символические ключи от города, знаменовавшие покорность, и Сварог, пробормотав в ответ заезженную присказку о милостях и вольностях, принял ларец, громко захлопнув крышку, сунул его в руки следовавшему по пятам адъютанту. Укоризненно сказал:
      – Плохо следите за символом города, господа магистраты. Поди, лет сто не меняли и в жизни не чистили? Подносили мне ключи и роскошнее, из чистого золота…
      Бургомистр уныло забубнил что-то про недостаток финансирования со стороны столичных властей.
      Сварог прервал:
      – Ладно, обойдемся тем, что есть, мое величество не привередливы… Ну как, господа хорошие? Есть какие-нибудь признаки разрушений и грабежей, коих вы пессимистично опасались?
      – Не наблюдается пока что, – честно признался бургомистр.
      – Вот видите, – сказал Сварог. – А вы боялись… Я же предупреждал вчера, что мои солдаты – люди одухотворенные и утонченные…
      – Вот только двадцать шесть бочек вина, как ведьма помелом смахнула, – пробубнил один из магистратов, крайний справа, такой пузатый и краснолицый, что не мог оказаться никем другим, кроме как виноторговцем с размахом. – В основном-то, по чести вам признаюсь, рядовая бормотуха, для градских обывателей, но они ж вдобавок укатили три бочки розового, пятилетней выдержки, припасенного для благородных гостей…
      – Но кабаки-то целы? – прищурился Сварог.
      – Кабаки-то целы, – вынужден был признать магистрат.
      – Вот видите, – сказал Сварог. – Витязи мои – добрейшей души ребята, могли ведь и кабаки с землей сровнять, и служанок в лагерь уволочь, и контрибуцию наложить на владельцев… Не переживайте, судари мои. Двадцать шесть бочек на два конных полка полного состава и два отряда – это, скажу вам как знаток, сущая капелька. Не видели вы еще, как гуляет моя морская пехота или там черные Егеря… В общем, ничего не попишешь. Неизбежные тяготы войны. Утешайте себя тем, что вы внесли свой небольшой вклад в борьбу против тирании короля Стахора, коего, надобно вам знать, мы решительно намерены свергнуть за произвол и полнейшее безразличие к нуждам народным…
      Судя по лицам, бургомистр с магистратами предпочли бы, коли уж иначе никак нельзя, ограничиться чисто моральным вкладом в дело свержения тирании. Но, как люди, обремененные немалым житейским опытом, они благоразумно промолчали, сгибаясь в поклонах. Сварог еще раз пообещал им вольности, процветание и снижение налогов, потрепал бургомистра по плечу и вышел из ратуши.
      Отдохнувшие кони нетерпеливо приплясывали, звеня трензелями. Сварог прыгнул в седло, и кавалькада помчалась по улицам, где и в самом деле не наблюдалось ни малейших следов солдатского буйства – разве что на небольшую конную статую какого-то древнего горротского короля, украшавшую круглую площадь, кто-то натянул грязные подштанники, а на конец скипетра насадил огромную гнилую брюкву. Сварог только фыркнул, проносясь мимо.
      Потом его догнал скверно державшийся в седле советник, одетый в приличествующий чину мундир Министерства двора, но на самом деле служивший по ведомству Интагара. Нелепо подпрыгивая и страдальчески морщась, сообщил:
      – Государь, если вы свободны от военных дел… Мы тут, в городе, взяли одного странного типа, именующего себя художником. Мой помощник заверяет, что по розыскным спискам он числится по разряду «баниции с веревкой». Поскольку теперь на эти земли распространяется ваша власть, следует, согласно букве закона…
      – Что? – не сразу понял Сварог.
      – Как это – что? Повесить согласно правилам…
      – Все бы вам вешать, милейший, – сказал Сварог рассеянно, пытаясь вспомнить, о ком, собственно, идет речь. – Не надоело? Посмотрите, какое утро: травка зеленеет, солнышко блестит…
      – М ы, государь, никого не вешаем, – сухо, даже строго, с профессиональным достоинством ответил шпик. – Вешать – это обязанность мастеров печальных церемоний. А наше дело – сыскать и представить, коли он значится в «гончих листах». Вот, стало быть, сыскали, следует распорядиться…
      К тому времени Сварог уже вспомнил о своей давней шутке – увы, как это частенько случается с неопытными королями, мимолетная шутка в мгновение ока обратилась крохотным, но полноправным винтиком огромного бюрократического механизма. Их там мириады, таких шестеренок, и ни одну нельзя выломать, иначе все к чертовой матери рассыплется…
      – В конце концов, ваше величество, вы сами изволили издать именно такой указ, – настойчиво, чуть ли не наставительно тянул советник. – Значит, должен быть порядок. Либо исполнить, либо отменить с получением новых указаний, одно из двух…
      – Ладно, – сказал Сварог. – Помнится, я его обещал в том указе повесить, если он злонамеренно проберется на мои земли. А он, строго говоря, не пробирался, мы сами сюда пришли… В общем, некогда мне возиться еще и с этим, вышибите его к лешему за пределы занимаемой нами территории, и пусть все идет своим чередом… Это ведь точное указание, а?
      – Несомненно, ваше величество, – сказал советник уверенным тоном человека, узревшего ясную, конкретную цель. – Будет исполнено…
      – Вот кстати… – сказал Сварог. – Что вы, учитывая ваши занятия и специфический профессиональный опыт, думаете о жителях этих мест, наших новых подданных?
      – Странные они какие-то, государь.
      – Да? – сказал Сварог. – И в чем же, по-вашему, эта странность заключается?
      – Не пойму, отчего они скалятся…
      – Скалятся? – поднял брови Сварог.
      – Вот именно, ваше величество. Вчера они, как и всегда бывает в таких случаях, смирнехонько прятались по домам, и судить о их настроениях по их лицам было бы затруднительно, потому что не имелось доступных для обозрения лиц. А сегодня они понемногу выползли на улицы, и мы присмотрелись… Как-то странно они на нас лыбятся, ваше величество. Не пойму, в чем странность, но она безусловно присутствует. Вроде бы и скалиться им особенно не с чего, а все равно… Вы сами посмотрите.
      Сварог бросил внимательный взгляд на кучку градских обывателей, торчавших на углу, возле харчевни, откуда уже тянуло жареной рыбой, кухонным чадом и острыми приправами. Действительно, несмотря на почтительные позы, на всех без исключения лицах застыли, словно наклеенные, странные, двусмысленные, непонятные ухмылочки, то ли злорадные, то ли просто полные затаенной насмешки. Сварог с некоторой оторопью понял, что труженик тайного сыска был кругом прав: улыбочки эти абсолютно не соответствуют сложившейся ситуации, текущему моменту. Словно они знают что-то, чего мы не знаем, подумал он сердито. Их прямо-таки распирает…
      – Видели, ваше величество? Мне не привиделось, верно?
      – Верно, – сказал Сварог. – Какие-то странные у них морды… Непонятно.
      – Ничего, государь, дайте срок, мы тут развернемся– по всем правилам. Осведомление, подробные сводки с раскладкой по сословиям и гильдиям…
      – Вот и займитесь как можно скорее, – сказал Сварог сухо.
      И дал Дракону шенкеля, глядя перед собой, чтобы не видеть этих странных физиономий, не ломать голову над скрытой в этих ухмылках неправильностью. В Горроте и без того хватало странного и неправильного, причем и он, и его специалисты тайной войны, Сварог мог ручаться, знали далеко не обо всех…
      Очень скоро кавалькада оказалась за городом, практически на том самом месте, откуда Сварог вчера обозревал живописные окрестности. Только теперь картина разительно изменилась: безлюдная прежде равнина кипела жизнью. Огромный военный лагерь, где разместились не менее пяти тысяч человек, радовал взор любого, находящего, что одно из самых прекрасных зрелищ на свете – грамотно устроенный бивуак.
      Стройными рядами протянулись парусиновые палатки, походные коновязи, кожаные водопойные корыта. В предписанных уставом местах воткнуты в землю полковые знамена и двухцветные вымпелы ал. Как положено исстари, у каждого знамени стоят четверо часовых со штандарт-перевязями на кирасах, а у каждого вымпела – двое. В нескольких местах тянутся к небу черные дымки походных кузниц, и к ним выстроились недлинные очереди кавалеристов, чьи лошади нуждаются в перековке. Палатки полковых коновалов, как полагается, отмечены бело-зелеными вымпелами. Дымят кухни, откуда доносится приятный аромат мясной похлебки. Слева, опять-таки огородив небольшое пространство уставными веревками с зелеными треугольными лоскутами, суровые профосы, здоровенные хмурые дядьки в кожаных колетах, с засученными по плечи рукавами, сноровисто охаживают розгами голую задницу растянутого «на четыре колышка» бедолагину, значит, заслужил…
      Одни только Вольные Топоры нарушали уставную гармонию – в знак своего исконного, вольного статуса установили палатки не аккуратной шеренгой, а хаотичной кучей. Но это была одна из тех мелочей, в которых Топорам следовало потакать. Главное, отсюда видно, что и в их расположении не заметно ни малейших следов безделья или предосудительных в походе забав – все в порядке, кто оружие точит, кто сбрую проверяет…
      Проезжая шагом мимо палаток, Сварог зорко приглядывался к физиономиям своих бравых ребят. И в конце концов должен был признать, что его приказ об умеренности был выполнен в точности: видно, конечно, невооруженным глазом, что вчера употреблялкаждый второй, не считая каждого первого – но в меру, в плепорцию, так что сегодня не заметно ни единой рожи, сведенной тяжким похмельем. С Черным Князем шутки плохи – не дожидаясь приказа короля, своей волей велит профосам ободрать зад провинившемуся, а то и повесит на вздернутых оглоблях в обозе…
      Справа послышался звук, казалось бы, несовместимый с общей картиной, но только не для знающего человека. Затарахтел мотор единственного привезенного с собой в обозе самолета. Ага, собрали наконец…
      Сварог повернулся в ту сторону. Истребитель как раз сорвался с места, побежал по равнине, набирая скорость, и трава упруго пригибалась по обе стороны от него под напором воздушной струи от превратившегося в туманный круг винта. Оторвался от земли и пошел вверх, круто набирая высоту, полетел в сторону перевала и крепости. Человек десять в синих с серебром мундирах – батальон аэродромного обслуживания, хотя и именовавшийся здесь иначе – остались стоять в горделивых позах, всем своим видом демонстрируя превосходство над архаичными родами войск и причастность свою к семимильной поступи технического прогресса. Оказавшиеся поблизости гланские конники, народ патриархальный, смотрели вслед умчавшемуся на разведку самолету с явным неодобрением, а один, не скрываясь, помахал перед лицом вправо-влево сжатым кулаком – так в Глане отгоняют нечистую силу. Ничего, ребята, привыкнете, весело подумал Сварог. Стальной конь идет на смену крестьянской лошадке… черт, а не добиться ли, чтобы в обиход вошли трактора? Гораздо легче было бы осваивать целину в Трех Королевствах. Нужно будет провентилировать вопрос наверху, заранее прикинув, кто будет против, а на кого можно полагаться…
      Он повернул коня в сторону палатки Черного Князя. Шатер Гарайлы абсолютно ничем не отличался от прочих, разве что размерами был самую малость побольше. Перед ним, охраняемый шестью часовыми, стоял штандарт маршала гвардии – черное знамя с вышитыми золотом скачущими конями, подковами и скрещенными мечами. Штандарт этот в минуту передышки и хорошего настроения придумал сам Сварог, и новоиспеченному маршалу он пришелся по вкусу; правда, Гарайла, налюбовавшись эскизом, деликатно поинтересовался, нельзя ли добавить Симаргла и «мертвую голову» – старый геральдический символ ратагайской конницы. Сварог, пребывая в самом добром расположении духа, разрешил. По его глубокому убеждению, штандарт с добавлением «мертвой головы» стал напоминать махновское знамя – но, поскольку о махновцах здесь никогда не слышали и вряд ли когда-нибудь услышат, не стоит быть излишне придирчивым эстетом… Главное, маршал был в восторге, а человек он нужный и глубоко преданный, пусть себе тешится…
      Палатка Гарайлы стояла в гордом одиночестве, на расстоянии в добрых двести уардов от лагеря, и примерно на половине этой дистанции растянулись цепочкой с дюжину караульных гвардейцев. Причина тут была отнюдь не в маршальской спеси, каковой Гарайла и не страдал, – просто так уж исстари повелось, что палатка военачальника, в которой часто проводятся секретнейшие совещания, должна стоять на отшибе, чтобы разговоры в ней никто не мог подслушать. Вполне разумный и эффективный обычай для мира, в котором шпионы пока что не пользуются микрофонами…
      Завидев Сварога, караульные вытянулись по стойке «смирно». Он спрыгнул с коня, привязал поводья к походной коновязи, где уже стояло с дюжину боевых скакунов, жестом приказал свите оставаться на прежнем месте и в одиночестве направился к палатке.
      Вход, как маршалу и полагалось по чину, стерегли шестеро с клинками наголо. Сварога, разумеется, и эти не остановили, исправно вытянувшись. Он приподнял закрывавший вход полог и вошел.
      Маршал сидел лицом к нему за раскладным столом, заваленным картами. Увидев короля, нацелился было вскочить и рапортовать, но Сварог, видя, что маршал погружен в серьезные дела, показал рукой, что беспокоиться не следует. Оглядевшись, придвинул ногой неказистый, но прочный раскладной стул, сел и закурил.
      Гарайла с озабоченным, хмурым лицом продолжал возиться с линейкой и огромным бронзовым циркулем, и это затянулось надолго. Сварог терпеливо ждал, стряхивая пепел в стоявшую на полу тарелку с обглоданной костью.
      Закончив наконец, Гарайла отодвинул инструменты, но головы не поднял. Подперев голову руками, сжав кулаками уши, вперил взор в ворох карт на столе – по сложившемуся у Сварога твердому убеждению, уже ничего не рассчитывая и не обдумывая. Просто сидел и таращился на стол с чрезвычайно отсутствующим видом. Определенно у него было дурное настроение, а ведь это плохо вязалось с первыми успехами кампании. Сварог даже забеспокоился: что, если разведка притащила какие-нибудь скверные новости? Скажем, поблизости все же объявились превосходящие силы противника в таком количестве, что разумнее сразу отступать. Жаль, если так. Удачно все началось, и продолжается пока что не самым худшим образом…
      Словно забыв о присутствии Сварога, Гарайла вдруг затянул, по своему обыкновению, самозабвенно, но фальшиво, коли уж называть вещи своими именами, невероятно гнусавым голосом:
 
– Помню, брала наша конница
Тиморейские поля…
У меня с тех пор бессонница
и два корявых костыля…
 
      Он нудил «Балладу о Тиморейском кровавом поле», не видя и не слыша ничего вокруг, со скорбным и отрешенным лицом.
      Как водится, среди калек-нищебродов, корысти ради измышлявших себе самые романтические и славные биографии, хватало фальшивых ветеранов Тиморейского поля, но Гарайла-то как раз был из тех, кто в самом деле вырвался оттуда тридцать с лишним лет назад… Знаменитая была резня. Война в Лоране. Дядя короля, бездарь и ничтожество, возмечтавший о славе полководца и военных орденах с кронгами и скрещенными мечами, скот, которому никто не имел права противоречить, лично повел на Тиморейскую равнину два конно-гвардейских полка – без разведки, наплевав на предостережения командиров. Они попали в засаду. В полулиге от них лоранские саперы взорвали дамбу, и вода хлынула на поля широким потоком, отрезая дорогу к отступлению, превращая землю в хлюпающую грязь, кони моментально увязли где по колено, где по грудь – да вдобавок с трех сторон резануликартечью замаскированные, заранее пристрелянные батареи… В общем, из четырех тысяч человек вырвалось едва двести, в том числе и юный кадет-лейтенант Гарайла. Слабое утешение было в том, что придурка королевской крови накрыло первым же залпом…
      Сварог бросил окурок в тарелку и поднял брови в нешуточном изумлении. Он уже достаточно хорошо изучил сподвижника: Гарайла обычно затягивал эту балладу, будучи на пределе уныния и самой черной меланхолии, так что впору встревожиться. Что же у нас стряслось настолькоуж скверного?!
      Наконец Гарайла поднял голову и, уставясь куда-то cквозь Сварога затуманенными глазами, громко вопросил:
      – Почему?!
      – Любезный маршал, – терпеливо сказал Сварог. – На вопрос, поставленный таким вот неопределенным образом, сам собой напрашивается классический ответ, уж простите… По кочану. Почему – что?
      Маршал немного опамятовался. Теребя свои роскошные усищи, сказал тоном ниже:
      – Почему все идет как-то не так, как-то неправильно, я имею в виду…
      – А точнее? – спросил Сварог тихо и серьезно.
      – Горротцы ведут себя насквозь неправильно, – сказал Гарайла. – Только что вернулись разведчики, государь. Я посылал толковых ребят в горы, в обход крепости Чаган, мимо перевала. Войско там, конечно, не пройдет, даже платунг, но пара-тройка горцев, привыкших лазать по кручам, может кое-чего добиться. Ходили гланцы из вашего отряда. Один-таки сорвался с кручи в ущелье, двое благополучно вернулись. Знаете, что они рассказывают? В долинах, по ту сторону перевала, за Чаганом, вообще не видно никаких перемещений войск. На десятки лиг вокруг. Они несколько часов сидели на вершине с подзорными трубами, погода прекрасная, воздух прозрачный, даже кучку военных было бы видно издалека… Но там вообще нет войск. Это насквозь неправильно. Горротская тактика для этих мест известна не одну сотню лет. Единственно выигрышная в данных георафических условиях: не держаться особенно за тот район, что мы уже заняли, сосредоточивать войска за Чаганом и предпринимать оттуда контратаки. Так было всегда. Пятнадцать лет назад, еще до Стахора, чтоб на него чесотка напала, я тут проходил во времена последней с ними войны. Тогда они нисколечко не отступили от заведенного порядка: даже не дали нашим подойти к Чагану вплотную, скатились с перевала четырьмя полками, под прикрытием крепостных орудий… Сейчас – ничего подобного. Ну не идиоты же они, в конце концов! У Стахора немало толковых генералов, служивших еще при позапрошлом царствовании, я многих знаю заочно, как это у военных водится… Это насквозь неправильно. Они не могут не понимать: если мы, пусть даже не взяв Чаган, просто-напросто заключим его в осаду, все равно им придется трудно, мы прочно сядемна перевале… Получается, что они совершенно добровольно предоставляют нам шанс прорваться за перевал… – он умолк и взглянул на Сварога со странным выражением. – Ваше величество… А вы ничего такого не организовали? Может, я о чем-то не знаю? А вы заранее знали? Могли бы хоть намекнуть, я как-никак не интендантский капрал…
      – Ничего подобного, – сказал Сварог. – Честью клянусь. Представления не имею, в чем дело.
      – Но тогда… Так себя ведет только натуральный изменник…
      – Или человек, который готовит какой-то поганый сюрприз, – совсем тихо произнес Сварог. – Нет, я и на этот счет ничего не знаю, не нужно на меня так смотреть…
      – Ваше величество, вы что, тоже что-то такое чувствуете? – спросил Гарайла, отводя взгляд.
      – А вы? – уклончиво поинтересовался Сварог.
      – В том-то и дело, – признался маршал совершенно незнакомым голосом. – У нас, степняков, на такие вещи, надобно вам знать, смотрят серьезно: смутные предчувствия, непонятная тоска…
      – Я слышал, – сказал Сварог. – Я и сам к таким вещам отношусь без всякой насмешки…
      – Вот то-то и оно, – сказал приободрившийся Гарайла. – Знали б вы, как меня мутитуже второй день… Самое паршивое – ничего нельзя описать словами. Просто места себе не находишь, тоска, хоть волком вой с кургана. Но это не надуманные страхи – со мной такое уже бывало и перед Тиморейскими полями, и перед Аскаранской битвой, и еще пару раз, непременно в преддверии чего-то особенно кровавого и немаленького по размаху… Душу мозжит– нет никакого спасу…
      Он сердито засопел и с размаху вогнал в стол ножку огромного циркуля, пригвоздив карту окрестностей к стопке других.
      – Вообще, творится леший ведает что, – сказал он чуточку отрешенно. – И не только здесь. У меня аккурат перед кампанией были в гостях ратагайские старые знакомцы. Ну, посидели, выпили… Когда языки развязались, все в голос стали твердить, что в последнее время в Ратагайской пуште нечисто. Знамения всякие нехорошие, о которых только старики и помнят, в степях ночью промелькивает всякая нечисть, которой там отродясь не водилось, воет в сумерках непонятно кто, как ни разу прежде… Кони себя ведут так, словно тоже все это чуют, табунщики обеспокоены не на шутку… Иные даже говорят, что ночью в степях видели Барлая, и кое-кто из них – люди безусловно надежные, шутить и врать не станут. А это совсем скверно, это к худу. Барлай, по прикидкам, лет с тысячу как не показывался… Слышали про такого?
      Сварог кивнул. Он и в самом деле помнил главу из какой-то старинной книги. Барлай – то ли злой дух, то ли неприкаянный демон, согласно уверениям древних книжников, рыщет ночами по степи, сбивая с дороги припозднившихся путников, от которых потом и косточек не находят, детей уносит от шатров, наводит порчу на жеребых кобылиц. Как выглядит он сам, в точности неизвестно, не осталось, бают, в живых свидетелей, видевших его вблизи, но более везучие – те, кто наблюдал страшного всадника издали, уверяли, что носится он на конском скелете, в сопровождении реющих над головой двух скелетов степных филинов с зеленым огнем в пустых глазницах, а следом мчится стая белых волков – не скелетов, настоящих, вот только у них человечьи головы, то ли у вожака, то ли у половины, то ли сразу у всех…
      – Бабьих сказок я сам не люблю, – продолжал Гарайла уныло. – Но есть ведь разница между выдумками и доподлинной нечистью. Видывал сам кое-что, как же… А знаете, в чем тут причина? Вы когда-нибудь слышали про Багряную Звезду, ваше величество?
      – Доводилось, – кратко ответил Сварог.
      – Вот старики и говорят, что она опять обнаружилась, летит к Талару, и кое-кто ее даже видит, и от нее-то все несчастья. А некоторые вообще твердят, что всем нам будет полный каюк, когда она подлетит ближе и пройдет совсем рядом. Вроде бы в старые времена и шторм именно от нее произошел…
      – Не нравится мне ваше настроение, маршал, – сказал Сварог.
      – Мне самому, думаете, нравится? – убито признался Гарайла. – Но ничего ж не попишешь… И еще, знаете что… Конные разъезды, которые я рассылал по долине, возвращаются в некотором недоумении. Изволите ли знать, эта деревенщина окрестная, по единодушным рапортам наших ребят, ведет себя как-то странно. Все до единого описывают это одинаково: стоят, мол, землеробы долбаные, и смотрят с непонятной подковырочкой, лыбятся насмешливо, голову можно прозакладывать. Словесно не хамят, ничего подобного, они ж не полные и законченные дураки, понимают, что можно получить плетью по хребту, и это в лучшем случае… Но пялятся с определенной издевкой, а это странно и опять-таки неправильно. Если хотите, я позову разведчиков, сами доложат…
      – Не нужно, – сказал Сварог. – Мне только что докладывали примерно то же самое, только касаемо горожан… Положительно, вы правы. Что-то вокруг носится в воздухе… этакое. Будем пока что использовать именно эту формулировку за неимением более точных. – Он помолчал, наклонился вперед и впился в Гарайлу пытливым взглядом. – Ну, и что прикажете делать? Какой дельный совет может дать королю в столь склизкойситуации его верный, испытанный в сражениях маршал? Интересно знать, вы бы на моем месте скомандовали войскам отступление только потому, что душу у вас мозжит, а сиволапое мужичье вокруг скалится как-то странно?
      После долгого молчания маршал отозвался упрямо:
      – Как хотите, ваше величество, а я бы ни за что коней не повернул. Если чего-то такое чудится, это еще не причина трубить отступление. Хрен дождутся. Нельзя отступать, пока не расшиб морду в кровь. Не раньше, чем все черти… Как говорится…
      – Вот то-то, – сказал Сварог с непритворным вздохом. – А потому…
      Он замолчал, прислушался к своим ощущениям. Нет, ему вовсе не чудилось – полное впечатление, что из-под серебряной хелльстадской короны на шею, на затылок и плечи текут струи холодной воды.
      Стараясь вести себя непринужденно, чтобы маршал ничего не заметил, он снял корону, вертя ее в левой руке, провел правой по волосам – нет, сухо… Вновь нахлобучив серебряный колпак, состоящий из множества мастерски отчеканенных сосновых шишек, ощутил то же самое: корона распространяла противный, зябкий холод, прямо-таки изливавшийся волной. С чего бы это вдруг, Сварог не знал. В свое время мэтр Лагефель немногим смог ему помочь в этом вопросе: все, что связано было с короной, осталось тайной покойного короля, каковой все интимные секреты унес с собой на тот свет…
      Стиснув зубы и притворяясь перед самим собой, что он и не чувствует вовсе никакой прохлады, что ничего этого нет, Сварог сказал твердо:
      – Давайте, маршал, пока что забудем о всевозможной мистике, не важно, существует она, или нет. И про странности – ни слова. Мы с вами – люди военные, и перед нами стоят…
      Он замолчал, недоуменно повернул голову в сторону полога – там снаружи внезапно заорали сразу несколько голосов так панически, во всю глотку, совсем рядом, что моментально стало ясно: дело неладно. Возле самого шатра командующего такой переполох не может возникнуть без серьезной причины…
      В следующий миг с неба обрушился невыносимый грохот, истошный рев, механический, нарастающий. Сварог еще успел опознать в нем шум самолетного мотора – и тут же рев, казалось, понесся прямо на палатку, поневоле заставив вжать голову в плечи, что-то грохнуло по палатке так, что шесты с отчаянным треском подломились, стало темно и душно – это шатер обрушился на него и Гарайлу, тяжелая пыльная парусина придавила к земле в унизительной для короля позе, а грохот пронесся совсем рядом, и что-то трещало снаружи, кто-то вопил, бежали люди и ржали лошади…
      Под руку подвернулось древко Доран-ан-Тега, и Сварог, не медля, полоснул наугад, вмиг распоров парусину, в глаза ударил солнечный свет; он проворно выпрямился в образовавшейся прорехе, увидел рядом Гарайлу – тот точно так же выбрался на солнышко, не потеряв присутствия духа, вспорол палатку засапожным кинжалом.
      Корона съехала на глаза. Поправив ее одним ударом кулака, Сварог огляделся и заспешил туда, куда уже бежали и караульные, и оказавшиеся поблизости солдаты.
      Истребитель – тот самый, ушедший на разведку – еще несло по равнине на брюхе, его мотало и швыряло, от него с треском отлетали дощечки, лопались распорки, винт взвыл на невыносимой ноте и, превратившись в искореженную полосу дерева, отлетел в сторону… Отвалилось правое крыло, ударившись о камень, самолет развернуло на сто восемьдесят градусов, и он, превратившись в груду обломков, наконец-то замер, обращенный кабиной к Сварогу.
      К нему бежали со всех сторон. Сварог оказался рядом одним из первых. Пилота, не теряя времени, принялись вытаскивать из кабины. Крови на нем вроде бы не заметно, он выглядел совершенно невредимым – смельчакам везет – но был бледен, как смерть, все еще не мог поверить, что удалось сесть, что уцелел…
      Его, поддерживая с двух сторон, поставили перед Сварогом не потерявшие головы караульные гвардейцы. Видно, что летчик вполне может стоять сам, и не было времени на гуманизм – Сварог, набрав побольше воздуху, рявкнул на зевак:
      – Р-разойтись!
      Солдаты так и брызнули во все стороны. Сделав два шага, Сварог оказался лицом к лицу с пилотом – круглое молодое лицо, тщательно подстриженные усики, лейтенантское шитье на мятом мундире…
      Караульные проворно отскочили, вытянулись. Пилот остался стоять вполне самостоятельно, слегка пошатываясь.
      – Докладывайте! – крикнул Сварог, чтобы побыстрее привести незадачливого летуна в чувство. – Вы же офицер, мать вашу!
      – В-ваше величество! – довольно четко выговорил офицер. – Ничего нельзя было сделать, я обломал колеса вместе со стойками об одну глыбу… Пришлось на брюхо плюхаться… Еле вывернулся из гущи, ничего подобного прежде…
      – О чем вы? – спросил Сварог почти нормальным голосом.
      Лейтенант медленно-медленно поднял руку, указывая на что-то поверх плеча Сварога – и тут же рядом, в лагере, сразу несколько труб заревели «тревогу»: туру-ту-ту-ту-та-та-та, туру-ту-ту-ту-та-та-та!
      Сварог обернулся – и застыл на месте с отвисшей челюстью.
      Со стороны перевала со скоростью, не уступавшей скорости самолета, наплывали какие-то темные пятна, их уже было неисчислимое множество, десятки, а может, и сотни, они летели слаженно, словно соединенные незримыми нитями, закрывая собой добрую половину неба, и перед ними по равнине скользили черные, неправильной формы тени…
      Все таращились в небо, оцепенев, даже трубы захлебнулись, наступила совершеннейшая тишина, и в этой тишине непонятные небесные объекты подлетали все ближе и ближе, были уже над головой, и на Сварога то и дело падала тень. Он не мог определить высоту, на которой они летели, потому что не мог прикинуть размеры, не понимал еще, что это такое. Больше всего походило на гигантские глыбы необработанного, дикого камня…
      Он вспомнил Клойн и содрогнулся от приступа неконтролируемого страха, первобытного ужаса, что случалось с ним чрезвычайно редко. В лагере тревожно заржали лошади – полное впечатление, все сразу, несколько тысяч.
      Послышался басовитый гул рассекаемого воздуха – и в десятке шагов от Сварога обрушилась вниз первая глыба, рухнув прямехонько на то место, где только что была коновязь с его Драконом и дюжиной гвардейских коней, где стояла кучка всадников из его свиты и охраны…
      Тяжко вздрогнула земля под ногами, показалось, что качнулась от страшного удара вся планета. Глыба коричневатого шершавого камня размером с трехэтажный дом, выглядевшая дико и неуместно, громоздилась совсем рядом, Сварог видел ее неровную поверхность, показалось даже, что из-под нее доносятся крики людей и конское ржанье, чего, конечно же, не могло быть…
      Земля содрогалась от множества тяжких ударов – глыбы рушились вокруг, на людей и палатки, на коней и пушки, это был ад, страшный своей непонятностью. Отовсюду неслись крики, ржанье, конский топот. Сварог оглядывался и не узнавал местности – везде, куда ни глянь, возвышаются глыбы дикого камня, превратившие равнину в некий лабиринт с узкими проходами, по которым носятся, сталкиваясь и падая, всадники, пешие, кони без всадников…
      Кто-то бесцеремонно рванул Сварога за плечо, развернул в сторону – маршал Гарайла, оскалившийся, простоволосый. Он что-то яростно прокричал, махая кулаком, и в Сварога вцепилась добрая дюжина рук, забросила в седло неведомо откуда взявшегося чужого коня, как мешок. И тут же кто-то, подхватив коня под уздцы, помчал галопом, петляя в лабиринте, меж щетинившихся острыми гранями каменных стен, и кто-то скакал рядом, впереди, вокруг, разгоняя потерявших голову солдат воплями и ударами плеток.
      Он смотрел перед собой, в голове не было ни единой мысли.
      …Сварог угрюмо сидел на подсунутом кем-то, неведомо откуда взявшемся походном раскладном стульчике, пустыми глазами глядя на поле, где все еще вяло и неуклюже строились в шеренги конные и пешие, потерявшие коней, где сидели на земле раненые и наводили порядок с лошадьми – те, кто узнал свою, тут же, не мешкая, предъявляли на нее права. Рядом, как истукан, торчал Гарайла – с застывшим лицом, уже давным-давно переставший извергать потоки самой изощренной ругани, на какую способны только конногвардейцы.
      Дело происходило еще на горротской территории, лигах в двадцати от границы. Небо было голубым, безукоризненно чистым – ни единого облачка – на нем так и не появилось более не то что одной-единственной летающей скалы, но даже камешка. И все равно люди то и дело косились в ту сторону, откуда пришлось спасаться в паническом бегстве.
      Время от времени к Гарайле подбегали порученцы, рапортовали что-то, и он тихонько передавал содержание Сварогу. Нельзя сказать, чтобы повторилось что-то подобное Тиморейской резне – по первым, приблизительным подсчетам под обрушившимися с неба камнями погибла примерно половина людей и лошадей. Но все равно это был натуральнейший разгром – Сварог видел лица солдат и понимал, что сейчаснет на свете силы, нет авторитета, способных повернуть их обратно, в сторону столь торопливо оставленного города. То, что случилось, было выше человеческих сил. Оставалось навести некоторое подобие порядка, кое-как построить уцелевших – и уходить на свою территорию. У него темнело в глазах от стыда и унижения, но он уже опамятовался, пришел в себя и прекрасно понимал, что ничего больше сделать не может.
      Гарайла наклонился к его уху:
      – Кажется, все. Последние уцелевшие выбрались. Удалось спасти ваш штандарт, и мое знамя, и одно полковое…
      – Ну да, – сказал Сварог тусклым голосом. – Это, конечно, сейчас самое важное…
      – Это – символы, государь, – отрезал Гарайла. – Они гораздо больше значат, чем может показаться… Я сейчас прикажу их поднять, хоть чуточку укрепить дух…
      Сварог понимал, что маршал прав, но на душе было так мерзко и погано, такая опустошенность навалилась, что хотелось выть. А ведь так удачно все начиналось… Но как? Как? Средь бела дня, при ясном небе, десятки летящих в лазурном небосводе скал… Положительно, Стахор обнаглел до предела, такие вещи нельзя прощать…
      Он повернул голову, встретился взглядом с Элконом – юнец потерял где-то начищенный рокантон, а роскошная кираса покрылась вмятинами, на щеке красовались сразу три засохших царапины. Но стоял мальчишка, упрямо задрав подбородок, и в глазах светилась не подавленность, а яростная, упрямая ненависть. Это хорошо, мельком подумал Сварог. Пусть учится набивать шишки и получать по морде очень даже чувствительно, жизнь состоит не из одних триумфов, удач и побед…
      Мара, вспомнил он только теперь. Леверлин. Анрах. Они же остались там…
      – Все, государь, – сказал Гарайла с явной настойчивостью. – Пора убираться к лешевой матери.
      – Нужно послать людей, – сказал Сварог. – За нашими. Там где-то мэтр Анрах… и мои друзья…
      Лицо маршала напоминало маску.
      – Ваше величество, боюсь, мне некого послать. Вы же военный, должны понимать… Это тот случай, когда невозможно настоять на выполнении приказа. Они не пойдут. Даже мои кавалеристы не пойдут, как ни горько и стыдно признаться…
      – Шег? – повернулся Сварог в другую сторону.
      Шедарис, растрепанный, в порванном на плече мундире, пожал плечами:
      – Не пойдут мои ребята, командир. Не получится. Я сам, конечно, пойду, если ты прикажешь, но что от меня одного толку… Гланцы не согласятся.
      Сварог оглянулся назад – туда, где стояли в безукоризненном порядке подошедшие с утра подкрепления, так и не успевшие выдвинуться к крепости Чаган. Перехватив его взгляд, Гарайла помотал головой:
      – Бесполезно. Они ж видели, как мы все драпали… Ваше величество, мы даже не знаем, где их искать…
      И здесь он был прав: Сварог сам не представлял в точности, где именно располагалось это чертово поместье любителя раритетов. Даже точного направления не знал.
      Сузив глаза, он все же спросил:
      – Ну что, Шег, тряхнем стариной?
      – О чем вопрос, – сказал Шедарис угрюмо, но не мешкая. – Тряхнем стариной…
      Но на пути несокрушимо и прочно, как крепостная башня, встал маршал Гарайла. Придвинувшись вплотную, он произнес яростным шепотом:
      – Ваше величество, садитесь в седло и командуйте отходом. Я все понимаю, у меня тоже есть друзья… Вы – король, вы себе не принадлежите… Делайте со мной потом что хотите, но если что, я прикажу вас связать и увезти в повозке. Со всеми вы не справитесь, даже если топором вашим легендарным начнете махать…
      Лицо у него было решительное, окостеневшее. Сварог понял, что настаивать бесполезно, что Черный Князь его отсюда ни за что не выпустит. И ссутулился на стульчике, чувствуя, как ярость борется в нем с горем. Оставалось надеяться и верить, что Мару и ее Топоров голыми руками не возьмешь, что проскочат как-то незамеченными, проберутся, ускользнут… Оставалось только надеяться.
      Под внимательным взглядом Гарайлы он сел на подведенного коня – серого, незнакомого. Вокруг тут же бдительно сомкнулись гвардейцы, которым Гарайла шепотом отдал какой-то приказ. Прекрасно понимая, что это сейчас не охрана, а конвой, Сварог отказался от борьбы. Шагом выехал на пригорок, оглядел свое приунывшее, разгромленное воинство, приподнялся на стременах. Набрал побольше воздуха в грудь. Как-никак он был профессиональным военным и слишком хорошо понимал сейчас, как много значат в такой ситуации правильныеслова командира.
      – Гвардейцы! – закричал он, стоя в стременах. – Слушай меня!
      Постепенно смолкли разговоры и вялая суета, все лица повернулись к нему, настала тишина. Безошибочно уловив момент, Сварог взревел:
      – Гвардейцы! Выше головы! Что вы ползаете, как оттраханные, мать вашу за ногу! А ну, рожи подняли, гляди веселей! – он сделал хорошо рассчитанную паузу и продолжал с тем же яростным напором: – Вам не в чем себя винить. Вы отличные солдаты, может быть, лучшие солдаты на свете. Вы сделали все, что в человеческих силах, ребята, честное слово! Нам нанесли удар оттуда, откуда никто на свете не мог его ждать, понятно вам? Мы пришли сюда воевать честно, как полагается солдатам. И мы воевали честно и храбро. Мы разделали бы их, как святой Рох – ведьмину дубовую рощу! Кто же знал, что эти горротские паскуды, пидарасы, хренососы, трахальщики собственных мамаш, не умеют воевать, как положено солдатам?! Вас никто не победил, ясно вам? Вам просто обрушили на голову долбаную магию, которой нормальный человек противостоять не может, даже вы, храбрецы, не в состоянии, даже я! Понятно? Нас никто не победил, нам просто устроили подлянку вопреки законам войны! Вдолбите это себе в голову и не смотрите так, будто жизнь кончена! Мы еще вернемся! Я, Сварог Барг, король Хелльстада, даю вам слово: рано или поздно разберусь с ихней поганой магией и найду способ отбить у них охоту колдовать! И вот тогда мы с ними поговорим, как пристало солдату говорить с такими пидарасами! Раком поставим, как портовую шлюху! Все, кто тут стоит, получат особую медаль! И когда их долбаный Акобар будет гореть с восьми концов, вы все первыми по нему пройдете особой колонной, этими медалями сверкая! Это я вам говорю, Сварог Барг, король Хелльстада! Плюньте мне в рожу, если они очень скоро не умоются юшкой и соплями! Спасибо, ребята, вы отлично себя показали! А сейчас мы уходим домой от этой поганой сволочи, но это ненадолго, честью клянусь!
      Он поднял руку величественным жестом и кивнул музыкантам. Поредевший военный оркестр откликнулся почти сразу же, засвистели флейты, взревели трубы, загремели литавры и хрипло откликнулись волынки гланского отряда. Сварог развернул коня головой в сторону снольдерской границы и, оставаясь на месте, указал в ту сторону. Надрывался оркестр, чуть в разнобой исполняя наиболее подходящий к случаю лихой кавалерийский марш, старинную «Пляску смерти»:
 
Гроб на лафет! Он ушел в лихой поход!
Гроб на лафет! Пушка медленно ползет…
Гроб на лафет! Все мы ляжем тут костьми!
Гроб на лафет! И барабан – греми!
Сворачивай знамена – и за мной!
Три холостых патрона – и за мной!
Вой барабанный слушай —
за мной, за мной, домой!
 
      Он застыл, как собственный конный монумент, а мимо него под «Пляску смерти», под неумолчную барабанную дробь тянулись шеренги конных и пеших. Нельзя было ожидать, что его получившее нешуточную встряску воинство мгновенно исполнится прежней отваги и уверенности в себе – но рожи, он видел, стали уже не такими похоронными, а это кое-что да значило. Месть, подумал он, ощущая в голове холодную, рассудочную пустоту. Только месть. Все прочие дела побоку. Горрот – как рак: запустишь, не вылечишь. Решено…

      Над морем всходило солнце – при чистейшем небе, при полном штиле. Это было прекрасное зрелище, пробиравшее порой до печенок не только юных мечтательных поэтов, но и иных моряков, просоленных словно вяленая треска. Однако Сварог пребывал в крайне дурном расположении духа, и потому все эти красоты его нисколечко не трогали. Тем более что он как раз усмотрел на бескрайней зеленовато-синей глади, казавшейся с высоты необозримым полем сплошного застывшего стекла, какую-то непонятную, грязно-белесо-серую полосу, вовсе не сочетавшуюся с обычными красками океанского простора – словно какая-то паскуда без чувства прекрасного в душе плеснула мутным клеем на полотно Айвазовского, и клей застыл, протянувшись по картине.
      Он коснулся одного из рычагов, и драккар резко пошел вниз. Две сопровождавших его боевых машины Серебряной Бригады моментально повторили маневр, слаженно и неотступно шли справа и слева, чуть позади. Строжайшее распоряжение императрицы о запрещении Сварогу летать без охраны действовало до сих пор – причем сам Сварог в свете многих последних событий вовсе не настроен был его нарушать. Мало того, по собственному желанию сменил легкомысленный ял на закрытый драккар с жутким набором бортового оружия и полным комплектом защитных полей. Он давненько уже излечился от легкомыслия и относился к окружающему миру чрезвычайно серьезно, потому что мир этот каждую минуту мог преподнести не просто очередную подлянку, а нечто непонятное.
      Медленно гася скорость и высоту, он в конце концов повис неподвижно над морем, на высоте сотни уардов. Опустил стекло, высунулся наружу – и тут же сплюнул за борт, поднял стекло так резко, что едва не прищемил ухо. В кабину хлынуло неописуемое зловоние – гниль, тухлятина, желудок выворачивает. И опустился еще ниже, уардов до десяти. Вот теперь можно было рассмотреть во всех деталях то, что покрывало воду на протяжении пары югеров…
      Скопище дохлой рыбы, плававшей белесыми брюхами вверх – их тут были тысячи и тысячи, больших и маленьких, круглых и длинных, щетинившихся веерообразными плавниками и змееподобных. И среди знакомой дохлятины он узнавал иные породы, потому что не раз встречался с ними за обеденным столом – попадались довольно странные экземпляры, совершенно непривычного, порой крайне экзотического облика, не просто плававшие пузом к небу, а напоминавшие жертв неведомого маньяка. Выглядели они так, словно взорвались изнутри, а значит обитали на больших глубинах, никогда не поднимаясь к свету, и внутреннее давление, когда упало внешнее, разорвало их к чертовой матери, превратило в лохмотья…
      Он долго смотрел вниз, прижав лицо к прозрачнейшему стеклу. Уже несколько раз слышал от свидетелей, а теперь впервые видел своими глазами – в точности так, как рассказывали моряки. Необозримые скопища дохлой рыбы, в том числе глубоководной, которую какие-то силы погнали наверх так властно, что это оказалось сильнее инстинкта самосохранения.
      Он прекрасно знал, о каких силах идет речь. И моряки, и книжники настойчиво твердили, что во множестве всплывшая дохлая рыба —один из несомненных признаков пробуждения где-то в глубинах Великого Кракена. Он даже не пошевелился пока что, он ничего не успел сделать – он просто проснулсяпосле тысячелетней спячки, но и этого оказалось достаточно, чтобы морская живность, сбиваясь в стаи, рванулась к поверхности. Ну, а что такое Великий Кракен, Сварог и сам прекрасно знал. Давным-давно объяснили монахи. Вот только никто не ведал, на каких именно широтах следует искать Кракена – дохлая рыба попадалась в самых разных уголках Талара, в обоих полушариях, во всех морях. А в старинных книгах на этот счет никаких указаний не имелось – точнее, называлось десятка два мест, разбросанных по всей планете, что заставляло относиться к подобным «источникам» наплевательски. Двое-трое из древних авторов даже уверяли, что Великий Кракен спал где-то на дне реки, в особенно глубоком месте – но и это нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть…
      Левый драккар подлетел и остановился совсем рядом, так что можно было дотронуться до него рукой. Стекло уползло вниз, в окне показалась унылая усатая физиономия капитана Лакора. Не обращая никакого внимания на густую вонь, он сказал без выражения:
      – Это уже восемнадцатый случай за этот месяц, граф.
      – Мне докладывали о десяти, – сказал Сварог.
      – Ничего удивительного. Остальные скопища дохлятины мы видели в тех местах, что лежат в стороне от оживленных морских трасс…
      Он смотрел уныло и сердито. Хотел сказать еще что-то, но передумал в последнюю минуту, поднял стекло, и его драккар отошел в сторону.
      Сварог коснулся панели и помчался в сторону континента, увеличивая скорость до максимально возможной. Драккары охраны не отставали. Он подумал, что Серебряная Бригада – чуть ли не единственное подразделение, которому можно полностью доверять за облаками. Отличные ребята, форменные фанатики, видящие смысл жизни в истреблении нечисти, три четверти личного состава – каста, продолжающая вековые семейные традиции. Одна беда: их не наберется и сотни на двух планетах, а Бриллиантовых Пикинеров немногим больше…
      Он вывел скорость на максимум, и вокруг переливался сиреневыми отблесками продолговатый пузырь ионизированной плазмы. Земля внизу казалась смазанным пестрым пятном, и это было к лучшему – он не хотел сейчас смотреть на необозримые просторы, вроде бы безраздельно ему принадлежащие, но на самом деле полные тайн и поганых сюрпризов.
      Самый настоящий капкан, подумал Сварог хмуро. В первые дни его пребывания здесь все представлялось иначе, казалось простым и понятным, застывшим и несложным. Вверху – потрясающая технотронно-магическая мощь, внизу – красочное, живописное средневековье. А оказалось… Он до сих пор не мог подобрать точного определения тому, что наблюдал вверху и внизу. С одной стороны, классическая формула: верхи не могут, низы не хотят. Однако осложняется все еще и тем, что верхи ничего почти не хотят от жизни, за исключением нехитрого набора привычных развлечений, а низы, пожалуй что сами и не представляют толком, чего именно хотят. Что делать в таких условиях упрямому могущественному реформатору, порой решительно непонятно…
      Автопилот предупредительно мяукнул, и Сварог сбросил скорость. Внизу показался Латеранский дворец, краса и достопримечательность – здания из светло-коричневого и черного камня посреди зеленых рощиц, цветников и садов, остроконечные крыши, зеленые и серые, горбатые старинные мостики через речушки, лодки на озерах, башни и галереи, гроты и фонтаны, статуи и мощеные дорожки, высокие старинные ограды, с утраченным ныне мастерством откованные из бронзы золоченые флюгера…
      Невидимый для окружающих драккар опустился на плоскую крышу, почти квадратную, окруженную высокой кирпичной оградой. Лет двести назад один из тогдашних королей устроил здесь голубятни, от которых к нынешнему времени не осталось и следа – и Сварог приспособил крышу под свой личный аэродром. На нее выходила одна-единственная лестница, бдительно охранявшаяся гланскими гвардейцами, ведущая к тому же в личные апартаменты Сварога, так что место удобное…
      Он вылез, захлопнул дверцу, драккар остался невидимым для всех, кроме стоявшего у самой ограды Элкона. Юнец нетерпеливо направился к Сварогу, блестя медалью за горротский поход – Сварог, как и обещал, роздал их незамедлительно – и в глазах у него явственно маячил невысказанный вопрос…
      Чувствуя себя отчего-то неловко, Сварог взял мальчишку за локоть, отошел на несколько шагов и сказал, глядя в сторону:
      – Пустой номер, Элкон. Они мне ничем не смогли помочь – ни восьмой департамент, ни остальные… Этих скал, что рушились нам на головы, словно бы и не существовало. По крайней мере, следящая аппаратура засекла их чисто визуально. И только. Так и выглядит дело – исключительно визуально…
      – Но этого не может быть! – запальчиво вскрикнул Элкон. – Скалы не летают просто так. Либо это магия, либо антигравитация…
      – Логично, – сказал Сварог. – Именно так рассуждают и наверху. Вот только приборы не засекли ни проявлений магии, ни работы каких бы то ни было антигравов…
      – Значит, это не приборы, а…
      – У вас есть другие, Элкон? – мягко, тихонько спросил Сварог. – Более точные, надежные? Вот видите… У меня их тоже нет. И ни у кого нет. Поэтому компетентные круги остаются при прежнем мнении: в Горроте наблюдался неизвестный доселе и пока что необъясненный современной наукой природный феномен: ни с того ни с сего сотни три глыб разного размера вдруг поднялись из каменоломни и с близлежащих скальных осыпей, пролетели в строгом порядке несколько лиг на приличной высоте, а затем, обретя прежний вес, обрушились вниз, на то место, где по случайному совпадению как раз устроила бивуак наша доблестная армия. Король Стахор в совершеннейшем недоумении, он прямо-таки умоляет высокие небесные инстанции произвести самое скрупулезное расследование, потому что ему боязно теперь сидеть на престоле – а вдруг очередная глыба ему самому прямо на макушку упадет? Так обстоят дела, мой юный друг… – Сварог поднял ладонь: – Я вас умоляю, не нужно ругательств и скороспелых гипотез. Ругательства ничему не помогут, а скороспелые гипотезы всегда плохи… Повторяю, я изложил официальную точку зрения, подкрепленную авторитетом Магистериума, Мистериора и секретных служб. Чтобы ее опровергнуть, нам нужно доказать, что все происходило совершенно иначе. Но мы пока что ничего не в состоянии доказать.
      – Но вы же не верите, что…
      – Что произошел неизвестный природный феномен? – жестко усмехнулся Сварог. – Ну конечно, не верю, особенно после Клойна… Очень уж избирательно действуют феномены – один разносит мой замок, другой давит в лепешку половину моей армии… Нет уж, такие феномены непременно ходят на двух ногах и обладают мордой, которую можно набить… – Он помолчал, присмотрелся к собеседнику. – Элкон, ответьте честно. После горротского разгрома вы случайно не чувствуете, что у вас опустились руки? Нет ощущения побежденного?
      Мальчишка задрал подбородок, прямо-таки отчеканил:
      – Руки у меня не опустились. Они у меня чешутся…
      Сварог усмехнулся:
      – Ну вот и прекрасно. Главное, запомните: нельзя всю жизнь только побеждать, иногда и по морде попадает весьма чувствительно… Это – теория. А что до практики… Ну разумеется, должно быть объяснение. То ли это разновидность магии, ускользнувшая пока что от выявления и классификации, то ли вид антигравитации, опять-таки незнакомый пока специалистам. И вот что, Элкон… Мне пришла в голову совершенно безумная идея, солидные ученые мужи и опытные контрразведчики меня засмеяли бы, но их и близко нет, а мы с вами, мне отчего-то кажется, парочка изрядных сумасбродов, не обремененных заботами о репутации. А? Я – спесивый король, а вы – мальчишка. Какое нам дело до респектабельных правил игры? Короче говоря, я хочу, чтобы вы, дружище, с головой окунулись в безумные идеи и экстравагантные гипотезы. Переворошите все компьютерные архивы и библиотеки. А я дам соответствующую команду кое-кому из моих здешних помощников…
      – А что искать?
      – Я же сказал, – ухмыльнулся Сварог. – Безумные идеи, сумасшедшие аналогии, отвергнутые официальной наукой гипотезы. Бред, чушь, фантасмагорию. Девять десятых того, что вы накопаете, будет и в самом деле никчемушным бредом. Но нельзя исключать, что в остатке сверкнут золотые крупинки… Понимаете ход моих мыслей?
      – Да, кажется, – сказал Элкон с ноткой уверенности.
      – Вот и отлично, – сказал Сварог. – Ищите нечто вроде каталаунской черепахи. Никогда не слышали? Есть такая притча… Один купец строил дом, и у него никак не ладилось – то готовые стропила обрушатся, то стену подземный ручей подмоет, то подмастерья уворуют и пропьют запасенную черепицу. Так продолжалось до тех пор, пока к ним не забрел странствующий монах. Огляделся, прикинул, что к чему, объяснил, что следует сходить к ближайшему бочагу, выудить оттуда старую черепаху и сварить из нее суп к чертовой матери. Или просто прибить ее панцирь на ворота, уж не помню точно. Главное, как только уладили все с черепахой, стройка успешно завершилась без происшествий… Усекли метод? Ищите нечтоподобное. Если Стахор отыскал нечто, мы тоже можем при удаче доискаться…
      Он ободряюще похлопал мальчишку по плечу и направился к лестнице. Только отойдя достаточно далеко, убрал с лица беззаботную улыбку.
      Во всем, что касалось мнения ученых, магов и разведчиков, он нисколечко не солгал мальчишке. Он просто-напросто не сказал всей правды, чтобы не расхолаживать. А всяправда заключалась в том, что Сварогу официальное мнение Магистериума, Мистериора и восьмого департамента излагали не первые лица, а заместители заместителей. Потому что все первые лица – в том числе и канцлер с Гаудином – пребывали на секретнейшем совещании у императрицы, куда Сварога никто не озаботился пригласить. Хотя по занимаемой наверхудолжности он просто обязан был там присутствовать. В чем убедился, узнав точный список затворившихся в покоях императрицы сановников – исключительно люди дела, ни единой декоративной фигуры или бездельника вроде Костяной Жопы. Именно в таком составе не менее десяти раз собирался насквозь неофициальный, но с некоторых пор обладавший всей полнотой власти в империи «черный кабинет» Яны – и всякий раз исправно приглашали Сварога. А вот сейчас впервые не позвали, и это неспроста, подозревать можно все, что угодно. Но мальчишке о таких вещах знать необязательно – пусть думает, что все в порядке, все шагают вперед дружными, сомкнутыми рядами, нет никаких интриг и внутренних сложностей. Рано ему еще вникать в подобную грязь…
      Он шагал по дворцовым коридорам мрачнее тучи, переполненный злым бессилием – и окружающие, в большинстве своем профессиональные холуи, просекали это моментально, даже те, кто в другое время словно бы невзначай постарался попасться на глаза, а то и выказать каким-либо образом ретивость и преданность, держались поодаль. Гвардейцы личной стражи, как им и полагалось, стояли в нишах и у лестниц, как статуи, ухитряясь не дышать, замерев в совершеннейшей неподвижности. Лакеи при чинах бесшумно отшатывались к стенам, сгибаясь в поклонах, а просто лакеи, ливрейные услужители, ухитрялись становиться невидимками.
      И потому Сварог прямо-таки недоуменно вскинул голову, когда ему наперерез довольно-таки энергично ринулся субъект средних лет в палевом с серебряным шитьем придворном мундире, судя по тройным позументам и геральдическим нашивкам на рукавах, пребывавший в чине кабинет-камергера – не самый высокий чин, но и не маленький, нечто вроде капитана в войсках.
      Кабинет-камергера этого он смутно помнил, но по имени не знал – чиновных в новом королевском обиталище шныряло не менее сотни, а ливрейных и вовсе неисчислимо, Сварог еще не успел их всех запомнить. Всех знал разве что Интагар, пропускавший через сито тройных проверок каждого, от кухонного мальчишки до хранителя Большой Королевской Печати…
      Сварог остановился и вопросительно поднял бровь отработанным жестом. Кабинет-камергер держался почтительно, но без излишней угодливости, и это понравилось.
      – Ваше величество, – сказал он вполголоса. – Вы велели пригласить к вам сегодня графа Гаржака… Ваше повеление исполнено, граф во дворце. Поскольку аудиенция неофициальная, из разряда приватных бесед, я позволил себе проявить инициативу и объявил графу, что вы его примете в Желтой гостиной… Или вы распорядитесь иначе?
      – Да нет, зачем? – сказал Сварог, не раздумывая. – Какая разница? Все правильно, идемте…
      Он не успел еще изучить как следует огромное четырехэтажное здание, отведенное под личные королевские покои, но в Желтой гостиной бывал несколько раз, и она ему нравилась – отделана мозаикой из сильванского янтаря соответствующих оттенков, все остальное подобрано в тон: портьеры и мебель, вазы и лепнина, гамма от густо-золотистого до светло-соломенного, даже цветы в тех же колерах…
      Кабинет-камергер распахнул дверь – светлое дерево в резных узорах, золотистый лак – пропустил Сварога вперед, согнулся в поклоне:
      – Прикажете позвать графа?
      – Зовите, – сказал Сварог.
      Кабинет-камергер бесшумно прикрыл дверь, исчезнув в коридоре. Задумчиво достав из воздуха сигарету, Сварог прошел в глубь гостиной, прикидывая, какое из дюжины кресел удостоить королевского седалища.
      Что-то шевельнулось на столе справа. Сварог резко повернулся в ту сторону, так и не закурив.
      Из-за высокой фарфоровой вазы, желтой с белыми узорами, в которой красовались незнакомые ему цветы, вышла на задних ногах какая-то небольшая пушистая зверушка, похожая на Караха, но не точная копия, гораздо меньше, величиной с крупного котенка. Этакий комок светло-серого меха, из которого торчат голые розовые лапки. Длинный пушистый хвост с умилительным помпончиком на конце, забавная мордочка, большие зеленые глазищи с вертикальным кошачьим зрачком, круглые ушки, влажный серый носик пуговкой. Вид у нее был самый что ни на есть домашний, ручной, так и подмывало посадить на ладонь и пощекотать брюшко.
      Зверушка подошла к краю стола и остановилась, добродушно, без всякого страха уставясь на Сварога умными круглыми глазами. Он зажег огонь на кончике пальца, прикурил, выпустил густую струю дыма и дружелюбно спросил:
      – Ты откуда взялась?
      Зверек вдруг шарахнулся назад, к вазе, налетел на нее пушистой спинкой, жалобно пискнув. За спиной Сварога открылась дверь, незнакомый голос произнес почтительно:
      – Государь… ах ты ж мать твою!
      В следующий миг Сварог, будучи бесцеремонно отшвырнут в сторону, отлетел на широкий, обитый стеганым атласом диван – и от растерянности не сразу пришел в себя, остался сидеть в неловкой позе. С ним так еще не обходились в собственном дворце…
      – Стража! Стража! – во всю глотку орал вошедший, с лязгом выхватывая меч.
      Сварог видел только его спину в сером камзоле, перетянутом золотым дворянским поясом. Держась между диваном и столом, незнакомец с поразительной быстротой виртуозилобнаженным мечом, норовя проткнуть зверушку насквозь – а та, истошно визжа, шипя, уворачивалась, металась по столу с невесть откуда взявшимся проворством, так и норовя прыгнуть, но всякий раз перед ней возникало острие, и она отскакивала, уже не добродушная, не дружелюбная, сузив глаза в щелочки, широко разевая пасть с великолепным набором кривых белоснежных клыков – поверить нельзя, что их столько обнаружилось у крохотной зверюшки…
      – В сторону, государь, в сторону! – орал незнакомец, мельком оглядываясь на Сварога, сосредоточив все внимание на метавшейся по столу зверушке. – Держитесь подальше! Стража, мать вашу!
      Грохнула об стену распахнутая дверь, ворвались дежурные гвардейцы с клинками наголо, с пистолетами наготове, с ожесточенными, оскаленными лицами. Уставились на Сварога, ожидая конкретных приказаний – но он молчал, ничего еще не соображая.
      Незнакомец отпрыгнул назад, ловко выхватил у одного из гвардейцев «чертову лапу» – тяжелый двуствольный пистолет, выпалил навскидку. Картечь снопом стеганула по столу, разнеся вдребезги бесценную вазу, сметя ее к чертовой матери вместе со зверушкой, осколки брызнули по комнате, взлетели лепестки цветов…
      В следующий миг стрелка схватили несколько рук, и меч, и разряженный пистолет у него выбили, вопросительно воззрясь на Сварога – не прикажет ли прикончить нахала тут же, не доводя дело до суда?
      Сварог наконец-то встал. Сделал пару неуверенных шагов, обошел столик, пригляделся. Серая зверушка, пробитая парой-тройкой картечин, уже подыхала – лежала в куче осколков и желтых широких лепестков, конвульсивно дергаясь, затухающе шипя, что твоя гадюка. Пасть у нее разинута во всю ширину – да, вот именно, недурственный набор клыков, и с концов четырех самых длинных еще капают тягучие струйки зеленоватой жидкости, неприятной на вид…
      Что-то тут было не так.
      – Отставить, – сказал Сварог, оборачиваясь к охране.
      Они моментально отпустили пленника, вытянулись. Сварог пригляделся. Молодой человек лет двадцати пяти, долговязый, худощавый, с лицом, выражавшим характер дерзкий и независимый. Светлые волосы растрепаны, усы подстрижены на кавалерийский манер – концами вниз. Одет, как подобает дворянину, но довольно небогато.
      В гостиную уже набилось дюжины две оказавшихся поблизости зевак, они теснились, не переступая некоей невидимой границы, но, как всегда в подобных случаях бывает, строгий придворный этикет соблюдался лишь частично, и в задних рядах вполголоса, возбужденно тараторили – те, кто видел хоть что-то, торопились поделиться с теми, кто ничего не видел вообще, рождались самые фантастические версии происшедшего…
      Неприязненно оглядев всю эту ораву – тут и стражники, и ливрейные, и наделенные чинами – Сварог нахмурился, распорядился громко:
      – А ну-ка, все выкатились отсюда! Нет, вы останьтесь, и вы тоже… – он указал на растрепанного незнакомца и субъекта, хотя и одетого ливрейным лакеем, но, судя по специфической физиономии и особому взгляду, украшавшего своей персоной список доверенных кадров Интагара.
      Зеваки хлынули прочь, немилосердно толкая друг друга в дверях, оттаптывая ноги. Совсем скоро Сварог остался только с вышепомянутыми двумя персонами. Спросил, глядя на растрепанного:
      – Вы, часом, не граф Гаржак?
      – Он самый.
      – Ну, хоть какая-то ясность… – сказал Сварог. – А это вот что за хрень?
      И дернул подбородком в сторону пушистой тварюшки, уже переставшей биться.
      – Обитает на окраине Фагерстарских болот, – ответил граф Гаржак деловито. – Более нигде не встречается. У нее – два ядовитых мешочка, яд оттуда идет на четыре клыка. Паскудное создание. Нападает на кого удастся, на человека в том числе. Прикидывается безобидненькой, а потом – как прыгнет… И пирует на падали.
      Сварог моментально сложил в уме два и два – и получил, разумеется, четыре. Тоже мне, бином Ньютона… Повернулся к шпику:
      – Тут был кабинет-камергер, румяный такой, не особенно пожилой. Не знаю имени, откровенно говоря, даже внешность толком не помню.
      – Мне он известен, государь, – кратко ответил шпик.
      – Отлично, – сказал Сварог. – Разыскать подлеца, немедленно! Если успеете… И живьем брать, живьем, чтобы допросить как следует!
      Шпик кивнул и пулей выскочил из гостиной. Сварог задумчиво уставился в пол. Нельзя сказать, что он места себе не находил от запоздалого страха, но некий холодок все же прополз по спине – на него совершенно не действовал змеиный яд, но это существо не относилось к змеям, так что последствия могли быть самыми печальными. Вот сволочи…
      – Пожалуй, это натуральное покушение, а? – спросил он то ли собеседника, то ли самого себя.
      – Несомненно, ваше величество, – серьезно и тихо ответил граф Гаржак. – Конечно, эта тварь могла забраться в трюм какого-нибудь корабля и приплыть с грузом в наш порт, случается подобное со всякой экзотической живностью из далеких земель… Но все равно, чересчур уж фантастическое стечение обстоятельств понадобилось бы, чтобы она забрела во дворец, пробралась незамеченной сюда…