Как давно известно сведущим людям, главная сложность случайных романчиков, платных или бесплатных, заключается в искусстве красиво разойтись утром. Мазуру в этом смысле повезло – у смышленой девчонки, умело и яростно пробивавшейся из грязи в князи, стиль был неплох. Наверняка отработан на неизвестном количестве предшественников, но это, в сущности, неважно. Умеренно-короткие ласки после пробуждения, легкий завтрак с кофе, непринужденная болтовня – все катилось по накатанной, так что Мазур почувствовал себя совершенно свободно.
      В девять утра после деликатного стука в дверь объявился второй секретарь, мужчина представительный, холеный и в других обстоятельствах наверняка надменно державшийся бы со столь плебейскими гостями, зачем-то прикрытыми дипломатическим паспортом. Однако перед Мазуром с Кацубой он откровенно прогибался и, судя по некоторым наблюдениям, искренне – явно получил от кого-то неизвестного хорошую накачку. Дополнительный штрих в пользу серьезности операции.
      – Подожди минутку, – сказала Мазуру Кончита, почти не обращая внимания на импозантного дипломата (быть может, искренне считала его чем-то вроде посольского шофера). – Сейчас уедет наш особо скрытный гость... Полюбоваться хочешь?
      Мазур выглянул в окно. На обсаженной эвкалиптами аллее стоял белый «мерседес», и к нему живенько поспешал невидный субъект в сопровождении двух квадратных мальчиков, декорированных темными очками.
      – Министр земледелия, – беззаботно пояснила Кончита. – Крайне нервный субъект, поскольку женат на состоянии супруги, а она однажды уже грозила разводом. Конечно, кресло у него весьма доходное, но по сравнению с деньгами сеньоры – й-ют!  Вот и бережется... Ну, всего тебе наилучшего. – По-прежнему игнорируя третье лицо, она приподнялась на цыпочки и звонко чмокнула Мазура в щеку. – И чтобы призраки больше не навещали...
      «С ума сойти, – грустно подсмеиваясь над собой, думал Мазур, спускаясь по витой лестнице следом за дипломатом. – Выхожу это я утречком из одного из самых шикарных борделей столицы, смотрю, а из соседней двери – сам министр земледелия... Поэма. Обычно воспоминания в сто раз прозаичнее...»

* * *

      ...И завертелось, закрутилось, с удовольствием бы сказал «понеслось», но все обстояло как раз наоборот – поползло... Теперь вместе со вторым секретарем по кругам здешнего бюрократического ада поплелись и они с Кацубой, и кругов этих было не семь, как в каноническом аду, а, пожалуй, семижды семь, не считая тупиков, ответвлений и ловушек.
      Российские коллеги здешнего крапивного семени выли бы от зависти, узнав в точности, как здесь обставлено дело. Самые любимые присказки местных чиновничков – «Quien sabe?» и «маньяна» – «завтра». Мазур полагал сначала, что ржавые колеса и прочие приводные ремни начнут вертеться быстрее, если в ход пойдет то, что здесь именуется «мордида», а по-русски – «на лапу», однако Кацуба обескуражил, авторитетно разъяснив, что мордида помогла бы ликвидировать процентов двадцать пять волокиты, и не более того. Просто порядки таковы, и точка...
      Однажды оказалось, что их дипломатические паспорта не только не помогают, а в парочке случаев даже мешают. Будь у них простые туристские визы, сэкономили бы часа три, убитых на визит в мунисипалидад – городскую управу. Мазур уже отчаялся хоть капельку понять здешний механизм, покорно таскался за спутниками по коридорам и кабинетам, механически повторяя то, что ему подсказывали, подписывая, что подсовывали, а в иных случаях, наоборот, протестуя и отказываясь по наущению Кацубы подписывать – однажды даже добросовестно орал на пожилую канцелярскую крысу, грозя жалобой лично президенту и дипломатическим скандалом (что на крысу особого впечатления не произвело, но таковы уж были правила игры – отчего-то именно в этом кабинете требовалось орать, пугая, что из-за этого вот субъекта Россия немедленно разорвет отношения с Санта-Кроче).
      Из мунисипалидад отправились в министерство общественных работ, почему-то ведавшее еще и почтой, – дабы получить закорючку, позволяющую отправлять свою корреспонденцию на каких-то льготных условиях (они вовсе не собирались никому писать, но тем не менее закорючку получить были обязаны). Оттуда – в министерство здравоохранения, заверить дубликаты своих свидетельств о прививках.
      Разрешение на временное обладание парой самозарядных винтовок, парой помповушек и парой револьверов выдали в полицейском управлении за четверть часа. Вот только потом пришлось подниматься на шесть этажей выше, чтобы все эти стволы зарегистрировать, – почему-то не там же, в полиции, а в департаменте общественной безопасности, подчинявшемся той же мунисипалидад, но разместившемся от нее за пять длиннейших кварталов. Мало того, оружие разрешалось содержать в готовом к стрельбе состоянии лишь за административными границами столицы. И посему они потащились еще за два километра, где в конторе, чье официальное титулование тут же вылетело у Мазура из головы, скобы, спусковые крючки, затворы ружей и барабаны револьверов опутали прочными шнурами, украсив каждый ствол двумя казенными печатями, а потом еще упаковали все по отдельности и свертки опять-таки запечатали, трижды объяснив согласно длиннейшей инструкции, что нарушение печатей в пределах столицы позволяет официально и автоматически причислить нарушителей к герильеро и прочим антиобщественным элементам.
      И снова министерство общественных работ – получить разрешение на официальный наем при необходимости подданных Санта-Кроче в качестве подсобных рабочих экспедиции. Спуск двумя этажами ниже – получить свидетельство, гласящее, что господа дипломаты едут в глубинку не просто так, а как раз и являются научной экспедицией. Субъект, безусловно, не обладающий чувством юмора, долго растолковывал, что проводников, поваров и проституток они вправе нанимать без регистрации, а вот лодочникам, носильщикам и охотникам обязаны выдавать должным образом оформленные квитанции, иначе рискуют вступить в конфликт с налоговым управлением. Мазур, не удержавшись, поинтересовался, почему такие льготы для трех первых категорий. Субъект, ничуть не удивившись, объяснил, что льгот никаких нет, просто проводникам, поварам и проституткам обычно платят по твердой, известной фискальным органам таксе, а вот прочие требуют денежку по договоренности. И в доказательство предъявил длиннющий циркуляр, любезно предложив перевести вслух на английский, но Мазур отказался.
      Управление железной дороги – еще одна закорючка, дающая некие льготы при путешествии поездом (должно быть, заключавшиеся в том, что их не станут выпихивать на полном ходу, как, не исключено, поступают с лицами, льгот не имеющими). Управление речного транспорта – то же самое (видимо, не имеющих льгот вполне могут выбросить за борт, привязав к ногам колосники).
      Некстати оказалось, что в департаменте Чаулуке, который их поезд будет пересекать на протяжении километров пяти, только что из-за герильеро введено военное положение, и следует получить в военном министерстве еще одну закорючку. И они отправились бы туда, как три дурака, но другой чиновник, слышавший разговор, поправил коллегу: положение объявлено не военное, а осадное, значит, сеньорам нет нужды тащиться через полгорода в военное министерство, достаточно заглянуть в главный департамент общественной безопасности. Мазур едва не расцеловал этого симпатичнейшего человека, но побоялся, что могут неправильно понять.
      Всезнающий Кацуба рассказал, что случаях в трех виной всему даже не бюрократия, а здешнее национальное своеобразие. Жители республики делились на гачупино (потомки испанцев), юропо (потомки выходцев из Европы), чоло (метисы с индейской кровью), кахо (метисы с негритянской кровью). Сие придавало порой бюрократическим игрищам особую запутанность – подполковник готов был поручиться, что их лишний раз гоняли по этажам министерства общественных работ только потому, что некий гачупино внутренне возмутился тем, что ему нечто смеет «предписывать» некий чоло. А избавивший их от лишней поездки в военное министерство альтруист и не альтруист вовсе – просто он, юропо, рад был при посторонних посадить в лужу кичливого гачупино, перепутавшего военное положение с осадным...
      Но вот настал великий миг – они добрели до последнего бастиона коварного противника, скрывавшегося за невинным названием министерства природных ресурсов, коему подчинялся «заповедник». Мазур уже ничему не удивлялся и ничего не хотел – как автомат, шагал по коридору, держа под мышкой роскошную кожаную папку на молнии. В папке хранились подготовленные неизвестными спецами подробные материалы, нео-провержимо свидетельствовавшие, что их хозяин, то есть Мазур, принадлежит к шизанувшемуся племени упертых фанатиков, свято верящих в летающие тарелки, контакты с высшим разумом посредством обычного пылесоса и лохнесское чудище. Правда, согласно папке, бзик у Мазура был несколько иной – он был убежден, что задолго до ледникового периода на территории Санта-Кроче существовала высокоразвитая цивилиза-ция, следы каковой он и рассчитывал обнаружить на Ирупане.
      Такого позора он еще не испытывал. При одной мысли, что придется излагать эту галиматью серьезному взрослому человеку, занимающему немаленький пост, бросало в краску. Но коли уж собака попала в колесо...
      А защитник последнего бастиона пост занимал определенно немаленький, судя по обширной приемной с набором всевозможнейших канцелярских игрушек и невероятно холеной секретаршей, вряд ли умевшей обращаться и с десятой частью всего этого. Правда, их в приемной долго не мариновали. Едва услышав их имена, красотка хлопнула длиннющими ресницами, для порядка постучала пальчиком по клавишам какого-то никелированного ящичка и объявила:
      – Дон Себастьяно Авила вас немедленно примет, сеньоры...
      Да, это был дон! Лет шестидесяти, но прямой, как клинок шпаги, с благородной седой шевелюрой и черными усами а-ля Бисмарк, орденской ленточкой в петлице безукоризненного черного пиджака и властным взглядом, он не мог быть простым сеньором – исключительно доном...
      Впрочем, прием был не ледяным, а довольно теплым, киска из приемной, умеренно колыша бедрами, принесла кофе и здешний коньяк. Мазур, ухитрившись ни разу не покраснеть и не сбиться, кратко изложил суть овладевшего им безумия и выразил надежду, что обнаружение следов могучей сгинувшей цивилизации принесет Санта-Кроче мировую известность, не говоря уж о невероятном подъеме туристской индустрии. Дон Себастьяно слушал все это с невозмутимостью истинного кабальеро, отнюдь не склонного сразу же хвататься за телефонную трубку и набирать номер ближайшей психушки только потому, что собеседник именует себя Наполеоном Бонапартом.
      – Ну что же, дон Влад... – задумчиво сказал сановник, когда Мазур умолк, внутренне сгорая от стыда. – Мы давно уже стали демократическим открытым обществом, развивающим контакты самого разнообразного характера, в том числе и, гм... научные. Идея не нова, конечно, ярым приверженцем подобных взглядов, вернее, самым знаменитым на нашем континенте их приверженцем был полковник Фосетт, но он пропал без вести, побрекито , так и не отыскав своих затерянных городов... Конечно, места, куда вы направляетесь, гораздо более безопасны, нежели поглотившие Фосетта джунгли, к тому же на дворе двадцать первый век... Вам повезло. Еще лет двадцать назад в подобном предприятии могли усмотреть в угоду политической конъюнктуре в стране и в мире нечто ужасное и злонамеренное, вроде шпионажа... – Он тонко улыбнулся, недвусмысленно отделяя себя от авторов подобных версий. – Однако с тех пор многое изменилось, прежние порядки давно осуждены общественным мнением, невероятно глупо было бы подозревать нечто подобное – вы собираетесь в места, где единственными стратегическими объектами на добрых пару тысяч квадратных километров является парочка полицейских участков да заброшенный еще в сорок девятом военный аэродром... Иными словами, я полностью разделяю одно из британских установлений: джентльмен из общества имеет право на любое хобби, не нарушающее законов, гражданских свобод других и морали...
      Он протянул руку к подставке, извлек роскошный «Паркер» и, секунду помедлив, поставил затейливую подпись на одном из казенных бланков – последний штрих, завершающий эпическое полотно под названием «Хождение по бюрократии». Промокнул ее не менее роскошным пресс-папье. Вежливо улыбнулся:
      – Вот и все, ваши мытарства кончены...
      – Благодарю вас, дон Себастьяно, – сказал Мазур искренне.
      И замер в ожидании недвусмысленного разрешения покинуть кабинет.
      – Я вижу, насколько обрадованы вы и дон Мигель, – мягко сказал Авила, и в сердце у Мазура моментально ворохнулась смутная тревога. – Увы... Мы покончили с мытарствами и формальностями. Однако, к моему величайшему сожалению, нам с вами предстоит нынче же обговорить парочку чисто организационных вопросов. К стыду нашему, вынужден открыто признать, что департаменты, в которые вы направляетесь, некоторым образом неблагополучны. Герильеро не ведут там активных операций, но спорадическое появление их групп отнюдь не исключено... Я понимаю, дон Влад, что вы готовы благородно снять с нас всякую ответственность за вашу жизнь и безопасность, вы горите идеей, подобно Фосетту... но, простите, независимо от ваших благородных побуждений я вынужден думать о скандале, который может вызвать любой, э-э, инцидент, связанный с вашими персонами. Вы – члены дипломатического корпуса, что, во-первых, не убережет вас от поползновений и происков безответственных субъектов вроде герильеро, во-вторых, любой инцидент не просто принесет неприятности кому-то из чиновников – ударит по престижу страны на международной арене. Как дипломат, вы не можете этого не понимать...
      – Я понимаю, – кивнул Мазур, так и не сообразив, куда клонит старый лис.
      – В таком случае вы легко простите встревоженному старику вполне уместную настойчивость... – Он слегка развел руками, глядя на Мазура взором невинного ребенка – светлым, чистым, искренним. – Тем более что инициатор вовсе не я, я был вынужден уступить нажиму смежных инстанций... Короче говоря, дон Влад, главное управление полиции предъявило мне форменный ультиматум. Они хотят, чтобы я отправил с вами какого-то сержанта полиции. По их уверениям, опытный и гибкий сотрудник, бывавший в диких лесах, в серьезных переделках... Разумеется, финансировать его участие в экспедиции вам не понадобится, управление оплатит все расходы... У вас нет возражений против этого их сержанта Лопеса?
      Его незамутненный взор излучал радушие и доброту, а сильная ладонь лежала на только что подписанной бумаге. Так, словно в любую секунду была готова смять ее в комок. Все было ясно, как день. Или – или. «Ладно, – подумал Мазур, выругавшись про себя. – Как-нибудь управимся с этим Лопесом, не столь уж и велико препятствие...»
      – Помилуйте, почему у меня должны быть возражения? – пожал он плечами со столь же искренним видом. – Мы у вас в гостях, мне понятно ваше беспокойство, участие этого вашего сержанта, я думаю, в чем-то даже облегчит работу...
      – Полицейского сержанта, не нашего, – вежливо поправил дон Себастьяно. – Наше министерство не располагает собственными полицейскими либо военными, если не считать вооруженных сотрудников лесной охраны, но это совсем другое... Мы – насквозь мирная организация. Что, увы, не избавляет нас от... некоторых треволнений. Вот, не угодно ли посмотреть?
      Он с молодой легкостью поднялся, подошел к стене. Там висело с полдюжины импозантно выглядевших бумаг в застекленных рамках – то ли типографская имитация старинного шрифта, то ли в самом деле написано вручную, тисненые золотые разводы, солидные печати. Видимо, дипломы, а может, и указы о награждениях – там же красуется рамочка с полудюжиной орденов.
      Однако Авила снял самую невзрачную рамку, неизвестно как туда попавшую, – обычный лист писчей бумаги со смазанной эмблемой наверху – нечто вроде перекрещенных мачете и автомата и несколькими строчками от руки, несколько размашистых подписей, алая неразборчивая печать.
      – Вот, не угодно ли полюбоваться? – Авила положил рамочку перед Мазуром. – Смертный приговор от имени «Капак Юпанки», по всей форме вынесенный вашему покорному слуге. Подписано сеньоритой Викторией Барриос и двумя ее, с позволения сказать, генералами.
      Судя по лицу Кацубы, бегло прочитавшего документ, все так и обстояло. «Крепкий старик, – не без уважения подумал Мазур. – Его, конечно, должны после такого охранять, но это не снижает риска. Держит на стене, молоток...»
      – Простите, но за что? – спросил он, и в самом деле недоумевая. – Ваше мирное министерство...
      – История проста. Месяцев семь назад я получил от сих господ пространный ультиматум с требованием в сжатые сроки самым кардинальным образом реконструировать заповедник. Откровенно признаться, он существует более на бумаге. Господа из «Юпанки» требовали провести комплекс крупных мероприятий – природоохранные зоны, биосферные исследования, разветвленная сеть патрульных и так далее и тому подобное... Признаюсь, план довольно толковый, однако, во-первых, в ведении моего министерства – не более тридцати процентов затронутых вопросов, во-вторых, сумма, в которую должны вылиться расходы, немного превышает четыре годовых бюджета республики... Примерно так я и прокомментировал по телевидению данный ультиматум. Тогда получил это – отчего-то только я один. Я не считаю, что должен был оказаться в к о м п а н и и смертников, – просто отчаялся понять логику сеньориты Барриос и ее «капитано»... Теперь понимаете, почему о благополучном исходе вашей экспедиции думаем не только мы, но и полиция?
      – Понимаю, – сказал Мазур. – Ситуация, в самом деле, щекотливая.
      – Рад, что понимаете, – удовлетворенно кивнул Авила. – Надеюсь, вы теперь отнесетесь с пониманием и к инициативе министра внутренних дел? Он по своим каналам еще неделю назад... не знаю, как это называется на их полицейском жаргоне... кажется, «запустил». Да, примерно так. Он з а п у с т и л в «Юпанки» информацию о том, что два русских дипломата выполняют рекогносцировку заповедника по просьбе своего правительства, которое намерено вложить некие средства в совместный с нашей республикой проект – реконструкцию заповедника. Надеется, что герильеро, узнав об этом, отнесутся к вам лояльно, применительно к нашим условиям – оставят в покое... Министр искренне хотел вам помочь, надеюсь, вы не в претензии?
      – Ничуть, – сказал Мазур.
      Их экспедиция обрастала ложными версиями, дезинформацией и прочими дымовыми завесами, как катящийся с горы снежный ком...
      – Первоначально он вообще собирался отправить с вами взвод полицейских, – обрадовал Мазура дон Себастьяно. – Но потом все еще раз изучили ситуацию, провели расширенное совещание, пришли к выводу, что реальная опасность не столь уж и велика, можно обойтись одним сержантом...
      – Разумно, – сказал Мазур. – Взвод – это чересчур...
      Хороши бы они были в сопровождении взвода! Предположим, и со взводом разделались бы, возникни такая нужда, но как потом объяснить бесследное исчезновение своего почетного эскорта? Разве что нелегально уходить через границу, благо границы, собственно, в дебрях практически нет...
      Он послал собеседнику вопросительный взгляд, словно бы мельком зацепивший и подписанную бумагу.
      – И еще одна, на сей раз действительно последняя деталь... – сокрушенно развел руками старый лис. – Мне неприятно говорить, но я вынужден отяготить экспедицию и четвертым членом. О, не пугайтесь, это действительно последнее условие! Кроме того... Быть может, это вас и не отяготит вовсе? Коли уж речь идет об очаровательной сеньорите, безусловно, служащей неким противовесом полицейскому Лопесу...
      – Женщина? – удивился Мазур не на шутку. – В джунгли?
      – Ну, это, строго говоря, не джунгли, – с видом решительным и непреклонным поправил Авила. – Скорее уж сертаны, гораздо более близкие к европейским лесам, нежели к буйной сельве... Кроме того, вас ведь отнюдь не ждут странствия по лесам, верно? Не столь уж сложный маршрут: поездом до Часки, потом пароходом по Ирупане, в Чукумано, согласно заявленной вами диспозиции, вы получаете снаряжение, нанимаете катер и вновь плывете по Ирупане, к озерам. Места малонаселенные, но вы везде будете путешествовать в относительно цивилизованных условиях. Сеньорита, о которой идет речь – несмотря на молодость, ценный сотрудник министерства, биолог, училась в Великобритании. У ее родителей – несколько асиенд на северо-востоке, так что это, заверяю вас, отнюдь не хрупкая барышня, скорее сорвиголова, еще в детстве скакавшая на неоседланных конях и научившаяся стрелять из револьвера. Знаете ли, асиендадо с северо-восточных равнин своих детей по традиции воспитывают отнюдь не хлюпиками, не делая различий между полами. Это даже нашло отражение в нашей классической литературе. Вам не доводилось читать «Всадницу под бледной луной»?
      – Нет, не выпало случая, – сказал Мазур с выдержкой истого дипломата.
      – Жаль. Я вам непременно подарю английское издание, – сказал дон Себастьяно. – Скажу вам доверительно: я ни за что не стал бы настаивать на участии сеньориты Карреас, будь ваша экспедиция по-настоящему опасна. Она – внучка моего старого друга, у меня есть земли по соседству с одним из его поместий, нас многое связывает. Что делать, времена меняются. В пору моей юности работающая девушка из общества у нас в стране была вещью диковинной, простите за такое определение. Однако все стало другим, и нравы, и люди... Между прочим, дон Влад, она русская на три четверти, вы сможете общаться на родном языке. Ее прадедушка – из тех, что проиграли вашу гражданскую войну. К нам приехало много таких офицеров. Когда в тридцать четвертом началась война с чочо , многие пошли в армию и воевали так хорошо, что у нас до сих пор некоторые удивляются, как эти люди могли проиграть войну у себя на родине. Прадедушка сеньориты Карреас командовал полком на Гран-Чуко, после нашей победы был принят в обществе, стал асиендадо, в доме его сына бывал даже дон Астольфо, о котором как-то не принято вспоминать, но мне, старику, поздно менять привычки... Я, можно выразиться так, не навязываю вам сеньориту Карреас, я вам ее доверяю...
      – Но каковы будут ее функции? – спросил Мазур.
      – Понимаете ли, дон Влад... Возможно, ее присутствие и не столь уж необходимо, но все зависит от точки зрения... Вы у нас недавно и вряд ли разбираетесь в политических хитросплетениях. Как и везде, у нас существуют партии, парламентские интриги, определенное соперничество между разными фракциями, промышленными группами, высокопоставленными деятелями... разумеется, я веду речь о вполне цивилизованных методах и ситуациях, свойственных любой стране.