– Но ведь негативы…
      – Да эта шобла в любом случае негативы тебе не отдаст, – сказал Данил. – Станут они упускать такую возможность – взять тебя за нежное горлышко… А за маму ты не беспокойся. Придет к маме очень обходительный мент, весь из себя в значках и в погонах, и объяснит вежливо, что некие негодяи хотели тебя, Жанну д’Арк частного бизнеса, злодейски скомпрометировать. Изготовили разные там фотомонтажи на японской-то технике… Только их переловили, повязали, доказали подделку и наказали… Поверит мама обходительному менту? Ну вот видишь… Сопли отставить. Теперь настал черед деталей, опиши-ка их подробно, фотолюбителей хреновых…
 
 
      …Жора Хилкевич прибыл на свидание с кожаной итальянской папочкой, в костюме и при галстуке, что твой Боровой. И держался, Данил подметил, не в пример вальяжнее, прямо-таки на равных. Прежний страх прошел, у таких субъектов он всегда проходит быстро, стоит вновь оказаться в уютном окружении старых дружков, – а потому страх следует периодически освежать… Однако Данил пока что был само дружелюбие.
      – Принес? – спросил он вполне миролюбиво.
      Жора вытащил из папочки листок машинописи, пояснил:
      – Это Астральная Мама сегодня с утра изрекла, Гнедой мне велел срочно отволочь в «Листок»…
      – Значит, под Гнедым теперь ходишь?
      – Ну…
      – И что, легче жить стало?
      – Ну, Гнедой выше планки бошку не высовывает, так что с ним ни во что и не влипнешь…
      Данил внимательно прочитал очередное послание с Нептуна.
      «Очередное противостояние черных и белых субстанций Высшего разума, избравших полем битвы Сибирь, объясняется геопатогенными особенностями структуры мировой гравитации, по-прежнему остающейся для ученых всего мира загадкой. Канал космических энергий, пронизывающих Землю, проходит через Шантарск, и потому на жителях нашего города лежит особенная ответственность, в том числе и за нарушение Космических Законов Высшего Разума. Черное сияние астрала пронизывает каждый камешек бывшего булдыгинского особняка. Зародилось это еще при чекистах, в годы незаконных репрессий, и подпитывалось за все время пребывания в доме органов КГБ. Вместо того чтобы встать на сторону Белой Иерархии и очистить души от влияния способных сохраняться столетиями отходов черной мыслительной деятельности, нынешние владельцы особняка, сами того не ведая, давно уже подвергаются влиянию Черных, зомбирующих структур, перестраивающих психополе человека так, что он становится неосознанным агентом Черной Иерархии, действующим во имя увеличения и распространения Зла во Вселенной. Этим и объясняется резко возросшее количество преступлений, в которые оказались замешанными работники „Интеркрайта“, – здесь и торговля наркотиками, и череда странных смертей, на самом деле вызванных тем, что здоровое биополе планеты отторгает черную ауру новоявленных зомби. И конца этому не видно, следует ожидать еще более крепнущего сопротивления Земли (ибо планета – такое же живое существо) попыткам Черных Иерархий при посредстве своих, в сущности, биороботов, способствовать перекрытию каналов, по которым Земля подпитывается чистыми энергиями Доброты и Красоты. Сама Земля восстанет против попыток использовать ее для примитивной наживы и разрушения энергетически-информационного слоя. Если этого до сих пор не осознали обитатели отмеченного черной аурой гнезда – тем хуже для них. Несчастья и беды будут множиться, пока не настанет очищение».
      – Лихо закручено, – сказал Данил. – Сам-то ты что об этом думаешь?
      – Да херня все это, – с философской простотой сказал Хиль. – Понять не могу, зачем с этой шизой возятся…
      – А кто возится-то? – спросил Данил. – Кто ей, и без того подвинутой, новые глюки подбрасывает?
      – Я откуда знаю? Мое дело – следить, чтобы у нее денежки были. Может, этот… интеллигент? Вроде бы возили его туда…
      – А где он сейчас?
      – Вроде пропал куда-то. Он же всегда так, вынырнет, покрутится с Бесом, а потом, смотришь, опять запропал… Сейчас с ним приезжал еще один мужик, вот он-то, говорят, прописался у Беса в офисе…
      – На Луговой?
      – Ага. А самого «интеллигента» что-то я не видел последние дни. И хрен с ним. Взгляд больно поганый, все кажется, будто вот-вот расколет…
      – Боишься? – ласково поинтересовался Данил.
      – Я ж не Штирлиц, – огрызнулся Хиль. – Расколют – и косточек потом не найдут. Штирлицу хоть звезды вешали…
      – Это ты ненавязчиво намекаешь насчет тугриков?
      – А что? – он ухмыльнулся. – Шпионам положено.
      – И ничего интересного у тебя больше нет?
      – Да ничего.
      – Значит, тугрики… – сказал Данил.
      Огляделся. Машина Хиля и две Даниловых тачки стояли метрах в ста, у бывшего музея Ленина. Прохожих в крохотном неухоженном парке, примыкавшем к протоке реки Шантары, не было, как всегда в эту пору. Крутилась пара собачников, но довольно далеко, да и собачники были окрестные, давно примелькавшиеся – Данил здесь встречался не с одним Хилем и подступы изучил на совесть.
      Он вернул Хилю идиотское послание с Нептуна, так и оставшееся непонятным. Обаятельно улыбнулся, повторил:
      – Значит, тугрики…
      И коротко, без замаха врезал собеседнику в солнечное сплетение. Взял за ухо и стукнул физиономией об собственное же Хилево колено, но легонько, так, чтобы не пустить крови. Сидел и ждал, когда коммерческий директор малость одыбается.
      – Петрович, ну ты чего? – прохрипел Хиль, хватая воздух полной грудью.
      – Смотрю я на тебя, паскуда, и жалею, что не утопил, – сказал Данил. – Так это еще не поздно оформить. Отпустили мы тебя живым, потусовался среди своих и воспрянул духом, а? Штирлиц сраный… Ты же на этой самой машине приезжал с Гнедым за моей девочкой, фотографиями ее стращали…
      – Так это не я!
      – Она ж номер заметила, козел ты недоделанный, – сказал Данил. – И описала вас с Гнедым довольно точно…
      – Нет, быть-то я там был… Только наехать на нее Гнедому велел Бес. Мне отказываться, что ли, когда берут за водилу? Так и сказать – мол, я Черскому стучу, так что мне с вами, ребята, не с руки?
      – А почему промолчал?
      – Ну…
      – Да потому, что все еще надеешься и рыбку съесть, и на хрен сесть, – сказал Данил. – Только не получится у тебя, потому что ты дерьмо, и кукарекать будешь исключительно по моему приказу… Двойной агент, мать твою… Кому нужна статуэтка, самому Бесу?
      – Похоже… Тот мужик, что от «интеллигента», вроде бы отговаривал, да Бес же у нас самый умный…
      – Кто поедет послезавтра забирать у нее сумку?
      – Гнедой. С ребятами. На моей тачке… Вроде бы и тот мужик с ними собирался. Для подстраховки.
      – А брать сумку вы, конечно, будете, когда она выйдет из дома?
      – Ага, – Жора хотел ухмыльнуться, но вовремя передумал. – Вы бы толклись на рынке…
      – Стратеги вы, я смотрю, – сказал Данил. – Только твоя машина будет?
      – Может, две. Не решили еще. И возле дома пошлют кого-нибудь заранее потоптаться.
      – Так, – сказал Данил. – А чем это вы, голубчики, решили меня отвлечь? Чтобы в то время меня гарантированно не было дома?
      – Сукой буду, не знаю… – он заторопился: – Я так прикидываю, что-нибудь подпалят или устроят пальбу у какой-нибудь вашей фирмы, чтобы ты туда дернул…
      – А пленку, конечно, отдавать не собираетесь?
      – Гнедой сказал, нужно и дальше держать на крючке… Слушай, Петрович, очень уж Бес уверен, что вам настанет скорый звиздец…
      – Потому ты и решил, что со мной можно вилять? – нехорошо усмехнулся Данил. – Гони подробности, курва…
 
 
      …В свое время пансионат этот, носивший идиллическое наименование «Кедровый бор», был построен для отдыха умученных трудами праведными облисполкомовцев – в противоположной от зоны промышленных выбросов стороне, понятно. Были и кедры, и поросшие лесом сопки, нависшие над десятком уютных домиков, окольцованных надежной оградой. Потом Советы отменили вместе с их исполкомами, но к широким массам эта благодать, естественно, не попала, потому что массы здесь все равно не уместились бы. И пришел «Интеркрайт», но, в противоположность поручику Ржевскому из бессмертного анекдота, ничего не опошлил. Наоборот, еще более благоустроил и облагородил малость обветшавшие в последние годы угодья. Иностранных партнеров обычно возили именно сюда – тех, кто не интересовался ни рыбалкой, ни охотой, ни прочей экзотикой. Стол был хорош, напитков море разливанное, горничные отзывчивые. А поскольку «варяжские гости» в гордыне своей самонадеянно полагали, что сибирские варвары отроду не слыхали об искусстве под названием «промышленный шпионаж», они, как правило, болтали меж собою совершенно свободно. А пленочка вертелась…
      Данил подождал, пока откроют зеленые ворота, проехал на территорию и притормозил у двухэтажного теремка-дирекции. Пробыв там минут двадцать, вышел и, насвистывая, направился к одному из коттеджей, этакой псевдорусской избе, бревенчатой, но крытой красной голландской черепицей. Примерно такую, должно быть, воздвиг бы голливудский режиссер, возьмись он экранизировать «Тихий Дон» со Шварценеггером и Джимми Ли Кертис в главных ролях. Впрочем, домики были недурны и нравились всем, как импортным визитерам, так и своим.
      Он деликатно постучал, и дверь тотчас же открылась.
      – Я вас в окно увидела, – сказала Марина.
      Выглядела она уже не в пример спокойнее и симпатичнее – порой неполные сутки на капиталистическом довольствии способны творить с очаровательными женщинами, пусть и подавленными, сущие чудеса. А то ведь смотреть было на нее больно, когда Данил явился к ней домой за подробностями о кладе и Будде. Данил невольно окинул ее вполне мужским взглядом, что она, конечно же, отметила и самую чуточку встревожилась – видимо, решила, дуреха, что ее заставят тут же отрабатывать роскошь и комфорт постоялого двора. Села, попыталась прикрыть подолом колени, но из этого ничего не вышло.
      – Какие впечатления? – спросил Данил светски.
      – Ну, прелесть, конечно. Я думала, будет чуточку вульгарнее. Такие слухи ходят о ваших дачах, а здесь все вполне комильфотно…
      – Это потому, что мы уже старые и оттого спокойные, – сказал Данил. – Пацанчики – те, действительно, пошуметь любят…
      – Нет, правда, сказка…
      «Кого и стоит пожалеть в этой жизни – подумал Данил, – так это таких вот тридцатилетних интеллигентов обоего пола. Институт она закончила году в восемьдесят восьмом, едва успела встать на ноги и малость оглядеться, заявился мордатый внучек известного в советской истории деда, расстреливавшего хакасов пачками чуть ли не в этих самых местах, – и завертелась либерализация, чуть ли не моментально отшвырнувшая гуманитариев к параше. Лева Костерин, правда, сухую корку не глодал, но любовнице при любом раскладе не особенно-то и много перепадает. Хотя телевизор наверняка ей Лева презентовал, очень уж контрастировал со всем прочим интерьером. Да и квартирку успела от советской власти получить. А тут на сером фоне скучной нищеты и клад замаячил. Как там у Юлиана? Девочка впервые увидела столько продуктов. Бедная девочка. А тут и продуктов не было перед глазами, разве что долетал упоительный запашок. Золота».
      Марина чуточку напряженно молчала.
      – Обслуга ходит на цыпочках? – спросил Данил. – Холодильник полный?
      – Да, спасибо… Признаться, я холодильник очень активно осваивать взялась… Кое-что вообще впервые вижу.
      – Будьте как дома, кухня не обеднеет, – махнул рукой Данил. – Все равно воруют по неистребимой советской привычке, как ни воспитывай… – Он закурил и широко улыбнулся. – Мариночка, ведь вы поросюшка. Вы очаровательная поросюшка, но все равно…
      – Вы о чем?
      – Понимаете, в такие игры стоит играть, когда играть умеешь… – сказал Данил мягко. – А вы не умеете. Был еще один московский телефончик, по которому Юлию можно выцепить при крайней нужде. Вот вы вчера глубоким вечером, учтя разницу во времени, ей и позвонили, – он кивнул в сторону голубого финского аппарата. – От него ведь провод не тянется непосредственно в город, все идет через коммутатор, а там, говоря суконным языком, и номер вызываемого абонента фиксируется, и кассета вертится… Только что я, уж простите, слушал ваш разговор. Про то, что все рухнуло, всех поубивали, а вы сами ввергнуты в узилище… Должен оценить ваш такт – как-никак назвали это узилище комфортабельным в полном соответствии с исторической правдой.
      Она отчаянно покраснела. Покосилась в сторону постели.
      – А вот это вы бросьте, – сказал Данил. – Женщина вы, скажем прямо, очаровательная, а во мне голубого только и есть, что куртка, но не собираюсь я вас насильно укладывать, право… Болтовня все насчет наших нравов. Меня другое в данный момент интересует… Куда вы его засунули? Под ванну куда-нибудь, а? «Книги» пресловутые, из-за которых чемодан-де мне руку и оттягивал…
      Марина сидела с видом провалившейся разведчицы, достаточно умной, чтобы не выдавать свой откопанный гестаповцами парашют за оконную занавеску.
      – В общем-то я и без вашего с Юлией разговора доискался уже, что Будд в музее было два, – сказал Данил. – И вынесли вы обоих, звезда моя… Второго тоже распечатали?
      – Нет, – сказала она, все еще заливаясь румянцем. – Юлия сказала, что найденного в первом вполне достаточно, полностью завершенный текст… Конечно, неудобно вышло…
      – Да господи, ни в чем я вас не упрекаю, с чего бы мне вдруг? – сказал Данил примирительно. – Я бы на вашем месте тоже не доверял… Вот только получилось у вас совершенно по-детски. Я же говорю, это не ваши игры, у вас в таких ни навыка, ни, честно скажем, возможностей… Ну, несите уж.
      Она осталась сидеть. Спросила, опустив глаза:
      – Получается, я, как пишут в романах, целиком и полностью в ваших руках?
      – Получается, – сказал Данил. – Только я бы на вашем месте не комплексовал и не переживал. Есть руки и похуже, успели уже убедиться…
      – Скажите честно. Я хоть что-то получу? По-моему, вас на моем месте этот вопрос тоже заботил бы до чрезвычайности. Поживите-ка на музейную зарплату…
      – Вопрос, конечно, резонный, – сказал Данил, подумав. – И отвечу я вам совершенно честно. Вы мне все равно нужны. Чтобы я мог контролировать Юлию, если она вздумает вилять – будут еще нюансы и сложности, как без них в таком деле… Убивать вас никто не будет, мы не «Коза ностра», да и смысла нет… Будь вы торговым посредником, получили бы на приличной сделке процентов пять. Столько я и намерен вам предложить. Поймите, ведь ваш личный вклад, минимальнейший. Нужно еще найти и взять – а это, ручаюсь, та еще работка…
      – А сколько это – пять процентов?
      – Ну, мы же не видели еще клада, мы, честно говоря, до конца и не уверены… В любом случае – миллионы. И миллионы. Признаюсь, мне не хочется сдавать все государству. Я лучше продам сам.
      – А вас не поймают? – спросила она с искренней тревогой.
      – Постараюсь, чтобы не поймали. До сих пор не ловили как-то…
      – Это и называется – бизнес?
      – Это называется – плоды перестройки, – сказал Данил. – Ну, несите товарища Гаутаму…
      Она и в самом деле направилась в ванную. Данил повертел в руках тяжелого, как пара кирпичей, загадочно ухмылявшегося толстячка, потряс, приблизив ухо – нет, ничего не стучало, не болталось.
      – Если все, как с первым, там пергаментный свиток, обложенный чем-то вроде ваты, – сказала Марина. – Вата набита очень туго…
      – А он не рассыплется?
      – Нет. Пергамент – вещь прочная, да и пролежал без доступа воздуха…
      – Долго, как по-вашему?
      – Лет пятьсот.
      – Ого! – сказал Данил. – Вообще-то лет пятьсот назад у нас тут ничего интересного и не происходило… Ермак еще не нагрянул.
      – Зато постоянно вторгались маньчжуры. Потому-то местные племена, кстати, моментально и пошли в московские подъясачные. Сказания твердят – кровь рекой текла… Маньчжуры гребли все под метелку, были основания прятать и хранить места в глубокой тайне. Если только оставались в живых те, кто помнил и знал… Статуэтка, правда, изготовлена не у нас, здесь практически не было буддистов, одни язычники. Юго-восточнее, по направлению к Байкалу… Она принадлежит к так называемой «школе Дугаржап-Мэнкэ» – по названию одного из дацанов… а может, имени мастера. До сих пор не установлено точно.
      – Но ведь этак и клад окажется черт знает у какого черта на куличках? – спросил Данил. – Вы не задумывались? Тогда придется еще труднее…
      – Юлия сказала – «это у нас».
      – Юлия, Юлия… – проворчал Данил. – Вечно этот припев. Думаете, она позвонит, как обещала?
      – Очень хочется думать… – сказала Марина с ноткой колебания. – Одно я определенно поняла, вы-то наверняка не уловили, – она уже покинула ту квартиру, где была вчера, где-то скрывается… А ваш… коммутатор может определить, откуда звонили?
      – Не в случае с межгородом, – пожал плечами Данил. – Попробуем что-нибудь придумать, но сомневаюсь…
      – Это повышает мои шансы? – глянула она вполне кокетливо. – Вы ведь сами говорите, что я – единственное звено…
      – А если – не единственное? – резонно спросил Данил. – Если она к тому же свалится нам на голову с целой шайкой москвичей, тоже жаждущих процента?
      – Вряд ли она доверится кому-то в столице, – серьезно сказала Марина. – Вот там-то гораздо больше шансов оказаться лишней у стола. Нам, как старым знакомым, она доверяет больше хотя бы потому, что прекрасно изучила и хорошо представляет, чего от нас ждать…
      – А вы, я смотрю, обладаете толикой здорового цинизма? – хмыкнул Данил.
      – Время такое, – в тон ему ответила Марина.
      – Ну да, всегда время виновато… – пробормотал Данил под нос. – Ладно, я пошел в гараж. Там есть хорошая мастерская, а мне вопросов задавать не принято. Вас не коробит, что вскрытие будет произведено в столь антинаучных условиях?
      – Ох, после того как ребята черт знает где вскрывали первую… Вы покажете, если что-то найдется?
      – Непременно.
      – Можно, я немного пока выпью?
      – Бога ради, – сказал он. – Только не увлекайтесь, вдруг мне потребуется консультация…
 
 
      …Пока басовито гудел станок и повизгивал металл по металлу, он стоял в сторонке, у окна. Любопытство было какое-то ленивое, вторичное, что ли.
      – Готово, – сказал механик.
      Данил обернулся. Парень держал Будду основанием вверх, как вазу – и там, чуть пониже среза, виднелся плотный сероватый ком, туго вбитый в пустотелое туловище творца учения о нирване.
      – Благодарю, – сказал Данил. – И забыть начисто…
      Он так и нес статуэтку до коттеджа, в той же позиции, зажав под мышкой срезанный бронзовый кружок. Пытался вспомнить по дороге имена каких-то исторических личностей или названия городов, связанных с этими местами в пятнадцатом веке, но, как ни изощрялся, не вспомнил. Потому что, кажется, так ничего об этом и не читал. И не смог бы сказать точно, были ли здесь или возле Байкала какие-то города.
      Марина встретила его любопытно-хмельным взглядом. Успела уже «усидеть» полбутылки ликера – и на сей раз не озаботилась возней с юбкой, так что Данил, предвидя кое-что наперед, иронически хмыкнул. Про себя, конечно. Ножки безусловно заслуживали внимания – а вот прямолинейная женская логика, незамысловатая, как гребешок, заслуживала лишь сожаления. Ну да, уже не две, а три пуговички расстегнуты…
      – Цирковой номер, – сказал он, садясь и устраивая Будду меж колен. – Чем бы нам… ага.
      Подцепил этот ком, и в самом деле оказавшийся чем-то вроде плотной ваты, вилкой и лезвием собственного перочинного ножика. Легонько потянул, примеряясь. Ком выскочил легко. Марина чихнула, смешно морща нос. Ему самому явственно щекотал ноздри сухой и летучий запах – то ли пыли, то ли кожи. Теми же археологическими орудиями осторожно развернул слежавшуюся вату. Обнаружился сероватый сверток толщиной с граненый стакан.
      – Пергамент? – спросил он.
      – Ага. Бумаги здесь делать не умели, а папируса не было. – Марина почти касалась его щеки своей, так что Данил чувствовал свежий запах ее кожи. – Разворачивайте, не бойтесь, там был точно такой же, и он выдержал…
      Он осторожно отогнул краешек. Пергамент и в самом деле не собирался рассыпаться в прах – но так и норовил свернуться назад, в более привычную за столетия позицию. Данил крепче сжал пальцы.
      Черные строчки выведены аккуратно, но буквы совершенно незнакомые, напоминавшие то ли пляшущих брейк муравьев, то ли обрывки паутины.
      – Ну да, тайджиутский, как и в первом тексте… – Марина заглядывала ему через, плечо. – По-моему, и текст тот же – я столько на него таращилась… Но не ручаюсь.
      – М-да, я бы тоже не ручался, – с сомнением покачал головой Данил, пытаясь сообразить, в чем заключаются различия меж иероглифами, и уловить какую-то систему. Но все эти закорючки выглядели одинаковыми. – Это слова или буквы?
      – Помесь букв со слоговым письмом.
      – Вы так-таки ничего и не понимаете?
      Марина покачала головой:
      – Я изучала только древнехягасский, и то, каюсь, скверно. – Ткнула пальчиком с ярко-красным ногтем. – По-моему, это означает «конь». Юлия показывала, – озорно блеснула глазами. – А в иных случаях – еще и «мужскую силу»…
      Отняла палец, и загадочный знак тут же стал неотличим от прочих, затерявшись среди них. Чуть закинула голову, прикрыла глаза, полуоткрыла губы и откровенно ждала ответного хода. Данил усмехнулся и, перехватив левой рукой искавшую его плечо ладонь, прошептал ей на ухо, чувствуя, признаться, некое электрическое мельтешение в крови:
      – Думаешь, это увеличит процент?
      – Я не блядь, – жарко прошептала она в ответ. – Просто хочется. Все как в кино, – перехватила-таки его руку и уверенно повела вверх по гладкому бедру. – И никаких тихих пристаней, надоело, когда тебя вместо жилетки держат…
      Данил неловко расстегивал крепление кобуры – она вечно мешала в столь непредвиденных ситуациях. Впрочем, не такая уж неожиданная ситуация и была – женщины весьма стереотипны, если речь заходит о закреплении договоров… Справился наконец с подпружиненной скобой и, не глядя, кинул кобуру подальше на широкую постель. В конце концов он был живым человеком и тоже жаждал отвлечься от сложностей. И, снимая с нее платье, стягивая невесомые трусики, боялся одного – вдруг запищит рация, случалось ей взвывать некстати…

Глава третья
Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу…