Отъехав от гостиницы, он сразу обратил внимание, что милиции на улицах резко прибавилось: ну да, охота продолжается, а значит, тех, в стареньком белом БМВ, так и не поймали, надо думать.
      Нет, ему такое безусловно не подходило – в одиночку не провернешь, нечего и думать, да и не обойтись без крови. Он как-то проходил мимо обменного пункта на Ленина и видел, что охранник там щеголял с коротеньким АКСУ. И автомат, уж конечно, заряжен. Значит, ковбойские штучки отпадают. Что же тогда?
      Он нажал на тормоз, остановился метрах в двадцати от шеренги однотипных ларьков, оглянулся. Было еще достаточно светло, и он разглядел, что не ошибся. Происходящее имело нехорошую странность.
      Девушку с длинными пепельно-русыми волосами тащил за руку к вишневой «девятке» коротко стриженый молодец из ненавистных Кожаных, а еще двое, сидевшие в машине, высунувшись, подбадривали компатриота свистом и криками. Девчонка, в джинсах и распахнутой алой куртке, отчаянно отбивалась, так, что с первого взгляда было видно – ни игрой, ни кокетством тут не пахнет. Свободной рукой колотила парня по спине, но с тем же успехом могла стучать по рельсу. Силы были заведомо неравны, и от распахнутой задней дверцы ее отделяло уже метров десять.
      По совести признаться, в другое время он побыстрее проехал бы мимо. Одному богу известно, что там могло оказаться у них в карманах. Однако темпераментный осетин, с которым Родион только что вполне дружелюбно расстался у гостиницы, чтобы никогда больше наверняка не встретиться, заронил в душу, чтоб его черти взяли, то ли отвагу, то ли горячее стремление кому-то что-то доказать. Родион и сам не понял толком, что за импульс заставил его, не заглушив мотора, выскочить из машины с монтиркой наперевес.
      Вокруг было тихо и пустынно – только две машины и шеренга забранных стальными решетками ларьков. «Шлепнут и фамилии не спросят», – пронеслось в голове у Родиона, в коленках почувствовалась неприятная вялость, но отступать было поздно. В три прыжка преодолев разделявшее их расстояние, он вторгся в происходящее, как чертик из коробочки, остановился совсем рядом, перекинул монтирку в левую руку, а правую с самым многозначительным видом сунул за отворот кожанки, рявкнул:
      – Стоять!
      Действующие лица так и замерли. Те, что в машине, видел он краешком глаза, перестали махать руками и смотрели скорее озадаченно. Это приободрило Родиона, и он, сторожа каждое движение парня, не вынимая руки из-под куртки, приказал:
      – Ну-ка, отпустил живенько!
      Кожаный с оторопелым видом разжал пальцы. Девчонка, освободившись, осталась стоять, словно соляной столб. Сердито оправила задравшийся чуть ли не до локтя рукав красной курточки. Немая сцена продолжалась, и Родион чем дальше, тем больше убеждался, что смелость и в самом деле города берет, – шло время, но никто не вытаскивал оружия, на лицах осталось прежнее удивление.
      – Иди в машину! – мягко сказал он девчонке. – Довезу, куда надо.
      – Эй, ты откуда упал? – скорее озадаченно, чем агрессивно пробурчал похититель.
      – Избавитель пришел, как в кино, – громко сказал тот, что сидел за рулем. – Э, мужик, а ну-ка врежь ему промеж глаз, чтобы не хватал невинных девочек…
      Он и сидевший рядом заржали. Что-то тут не складывалось…
      – Иди в машину, не бойся, – сказал Родион громче. – Живо.
      Девчонка, подбоченясь, шагнула к нему. Распущенные волосы падали ей на лицо и Родион не смог его толком рассмотреть – но запашок спиртного почувствовал сразу.
      – А ты кто такой, чтобы я к тебе в машину садилась? – предельно агрессивно напустилась она на Родиона. – Ты, вообще, что себе тут воображаешь?
      – Говорят тебе, избавитель нашелся! – жизнерадостно заорал сидевший за рулем. – Счас спасать будет. Мужик, врежь ему, врежь железякой, чтоб не наглел!
      Теперь заржали все трое. Девчонка смерила Родиона взглядом, хмельно рассмеялась, повернулась и направилась к «девятке». Энергично распахнув дверцу, плюхнулась на сиденье и сказала:
      – Ладно, Вить, поехали, ну его, крестьянина…
      – Ну вот, а ломалась, мужика перепугала… Куплю я тебе ликеру, я ж не виноват, что его тут нету…
      Тот, что тащил девчонку в машину, преспокойно уселся с ней рядом, по-хозяйски обхватил за плечи, и машина тронулась, мелькнули ухмыляющиеся физиономии. Девчонка вдобавок показала Родиону язык. Еще несколько секунд – и их уже не было, машина исчезла за поворотом. Тогда только до него дошло, каким клоуном он предстал. Воровато оглянулся, ожидая взрыва издевательского хохота, но некому было смеяться, кроме продавцов в ларьках, а их за решетками и частоколом бутылок было и не разглядеть.
      Родион тихонечко вернулся к машине, как оплеванный. Сел за руль и не сразу нашарил ногой педаль сцепления – щеки форменным образом пылали. Избавитель, мать твою, святой Георгий на лихом коне. Как там, говорил осетин, у них зовется святой Георгий? Ага, Уастырджи. Вот уж точно – отменный из тебя Уастырджи…
      Вырулил в крайний левый ряд. Промышляя частным извозом, пусть и эпизодически, набираешься кое-какого опыта. На пассажиров в этом районе особо рассчитывать не приходилось – в цирке сегодня ничего, улица пуста. А видневшийся впереди китайский ресторан «Хуанхэ» – замысловатые плетения разноцветных электрических лампочек на крыше, светящиеся красно-золотые иероглифы – клиентуру частным извозчикам практически не поставлял: народ туда ездил, как правило, богатенький, прибывал на своих машинах, на них же и разъезжался. Ловить нечего, можно проскочить длиннющий участок на скорости, а там и домой, что ли, нет сегодня настроения…
      В сгущавшихся сумерках длинный белый плащ он заметил издали. Женщина, выскочившая на проезжую часть, отчаянно махала рукой. «Нет уж, – подумал он неприязненно и не подумав притормозить. – Еще раз нарваться на идиллическую сцену семейной ссоры? Вторично предстать шутом? Увольте…»
      Правда, подъехав ближе, он начал думать, что ошибся. Площадка вокруг ресторана была ярко освещена. У затейливого навеса над парадным входом – рядок иномарок. На автобусной остановке, на стоявшей под открытым небом лавочке без спинки скорчился здоровенный мужик в черном плаще, кроме него и женщины, никого поблизости нет. Пожалуй, все-таки клиенты, у таких и зеленые водятся, так что извольте напялить на рожу профессиональную улыбочку… Но если не по дороге – пусть катятся вместе с зелеными…
      Остановился на скорости, под визг тормозов, по инерции машина проскочила мимо лавочки метров на пятнадцать. Женщина в белом плаще тут же кинулась к нему, словно боялась, что он передумает и нажмет на газ. Отчаянно стучали высокие каблуки, развевались полы длинного, чуть ли не до земли, плаща. Родион сидел, не без удовольствия глядя на нее в зеркальце заднего вида, – пусть побегает хоть раз в жизни, если есть такая необходимость…
      Она перешла на быстрый шаг, видимо, убедившись, что машина отъезжать не собирается. Под плащом, теперь он видел, на ней было коротенькое платье, то ли черное, то ли темно-вишневое, по плечам рассыпалась волна темных волос. «Симпатичная, стерва, – оценил он, – э т и ж себе кикимор не выбирают…» И, закурив, неторопливо завертел ручку, опуская стекло.
      Незнакомка, наконец, добежала, наклонилась к нему, обдавая запахом духов и вина, на груди в свете фонаря остро сверкнуло белыми лучиками ожерелье – а грудь, насколько позволяет судить глубокий низкий вырез, весьма даже недурна… Лет тридцати? Или меньше?
      Он, глядя на женщину, терпеливо ждал. Пусть проникнется и сообразит, что на цыпочках здесь не ходят, «драйверу» сам бог велел быть наглым, как танк…
      Ну вот. Голос, к его удовольствию, звучал крайне просительно:
      – Вы нас на Тухачевского не увезете?
      В общем, это было почти по дороге, не столь уж великий крюк. Выдержав театральную паузу, Родион спросил с хорошо рассчитанным равнодушием:
      – Кого это – нас?
      Она, сразу видно, была довольно пьяна, но на ногах держалась и себя контролировала. Показала на фигуру, успевшую к тому времени самым безмятежнейшим образом перебраться из сидячего положения в лежачее: мужчина вытянулся во всю длину скамейки, обратив лицо к небесам, полы плаща свисали на обе стороны, руки по-наполеоновски скрещены на груди, а широкий галстук протянулся косой полосой, словно кровь из перерезанной глотки… Судя по всему, верзиле было хорошо и уютно, он уже никуда не стремился и ни малейшего неудобства испытывать не мог.
      – Неужели не видите? – она показала назад. – Вот это именуется – беспутный муж.
      Родион выждал еще немного, наслаждаясь минутной иллюзией власти над чужой холеной красавицей, хамским тоном бросил:
      – Пятьдесят баксов.
      – И плюс десятка, если потом поможете поднять тело в апартаменты. Там, в принципе, невысоко, третий этаж…
      – Годится.
      – Вы, пожалуйста, назад сдайте, надо же его погрузить…
      Родион кивнул и задним ходом подъехал к бесчувственным останкам. Вышел, критически обозрел лежащего с видом опытного грузчика, приготовившегося грузить тяжеленный платяной шкаф.
      Жлоб был тот еще, немногим уже и массивнее шкафа. На запястье поблескивали массивные золотые часы, на указательном пальце красовался огромный перстень с каким-то синим камнем – в общем, полный джентльменский набор.
      – Можете без всяких церемоний, – посоветовала подошедшая брюнетка. – Кантуйте, как комод с клопами.
      – Вот спасибо, – проворчал Родион. – А то я уже намеревался в струнку вытянуться и белые перчатки натянуть…
      Примерившись, рывком вздернул пьяного со скамейки – на что тот никак не отреагировал, повиснув неподъемным кулем с картошкой. От ресторана доносилась негромкая приятная музыка, по пустой улице прокатил милицейский «уазик», заинтересованно притормозил на миг, но тут же отъехал.
      Закинув себе на плечо ручищу пьяного и вцепившись другой в широкий воротник черного плаща, Родион головой вперед направил его в распахнутую дверцу. Послышался треск, воротник наполовину оторвался.
      – Плевать, – прокомментировала брюнетка. – Неплохо было бы еще в грязи извалять, но не вижу я поблизости грязи…
      – Дверцу лучше подержите, – пропыхтел Родион, чувствуя себя крепостным казачком.
      Она с готовностью кинулась держать дверцу. Кое-как удалось запихнуть бесчувственного верзилу в машину – он по инерции пролетел вперед и с жутким звуком впечатался макушкой в противоположную дверцу.
      – Плевать, – успокоила брюнетка. – Выдержит буйна головушка, даже синяка утром не будет, к сожалению… Едем?
      Шурша разлетевшимися полами плаща, обошла машину спереди и плюхнулась на переднее сиденье. Попросила:
      – Постойте минутку, покурю с облегчением. Не знала, что и делать – такси нынче не вызовешь, мы в этом кабаке бываем редко, так что обслуга подсуетиться и не подумала…
      – Вы что же, без машины?
      – Обижаете, сударь… Во-он, мерседесовская необозримая корма. Только у меня к вождению ни малейших способностей, а сокровище и самокат не сможет вести…
      – Не угонят?
      – Новый заставлю купить. – Она вынула длинную коричневую сигарету, повозилась с дверцей. – Тьфу ты, я и забыла, что надо ручку покрутить… Прелесть какая, сто лет в советских рыдванах не сидела… Вы не в карман ко мне лезете?
      – Ничего подобного, – сказал Родион сердито. – Плащ мне рычаг передач закрыл…
      – Пардон, было похоже… Вы, часом, не гангстер?
      – Маньяк Щекотало, – сказал он спокойно. – Из него сейчас наделаю котлет, вас охально изобижу, завезя на остров Кумышева…
      – Сударь, да вы же проникли в мои девичьи мечты… – Она смотрела с широкой пьяноватой улыбкой, склонив голову к правому плечу. – Телепат вы, что ли?
      – Едем?
      – Не спешите вы, дайте даме блаженно покурить в приятном сознании того, что кончились ее беды… – Она умело и неторопливо пускала дым. – После всех сегодняшних разочарований. Это называется – женщина в кои-то веки выбралась провести приятный вечер с медленными танцами, свечами на столике и экзотическими яствами. И оказалась перед необходимостью волочь пьяное сокровище, что твоя Дунька с камвольного комбината… – В ее голосе звучала нешуточная обида.
      – Праздник какой-нибудь?
      – Где там, сударь. Головокружение от успехов, причем перманентное. Вам этот термин на русский переводить?
      – Не надо.
      – Вот…
      – А я думал – непременно есть какие-то шофера, телохранители…
      – Зря думали, – сердито откликнулась она. – Конечно, есть куча дармоедов, только и знают, что просить прибавки да глазами меня трахать, но как в Совдепии и водится, когда они нужны, их никогда нет… Клятвенно обещало сокровище на сей раз не нажраться и отвезти домой в лучшем виде…
      Полулежащий на заднем сиденье пьяный вдруг стал издавать длинное ритмичное мычание. Родион обеспокоенно оглянулся.
      – Не обращайте внимания, – сказала брюнетка. – Это мы, изволите ли видеть, с большим чувством и неподдельной экспрессией исполняем русские народные песни. Насколько могу судить, сейчас звучит «Ой, мороз, мороз…». А может, «Клен ты мой опавший». Похоже?
      – Ничуточки.
      – Зато он, счастливец, полагает, что душевно и красиво поет… Погодите, сейчас плясать будет.
      Сзади и в самом деле послышалось несколько глухих ударов.
      – Ну вот, говорила я, – сказала брюнетка. – Ноги сами в пляс пошли… Да не дергайтесь вы, успеете. Дайте насладиться кратким мигом свободы. Не так уж часто и выпадает – мы ж ревнивые до одури, одной и шагу ступить нельзя. Как мне говорил один дельный врач, крепнущую импотенцию непременно сопровождает растущая ревность… Не ошибся ничуть. Не оглядывайтесь вы, он реальности уже не воспринимает и до утра ни за что не очнется. Хоть вы меня насилуйте прямо здесь.
      – Заманчивое предложение, – сказал Родион, откровенно разглядывая ее.
      Великолепные ноги в алых ажурных чулках открыты на всю длину, бархатное платье, оказавшееся-таки темно-вишневым, было невесомым, при малейшем движении колыхалось облачком и выглядело совсем простеньким – но это, несомненно, и есть та простота, что стоит огромных денег. Лицо самую чуточку уже, чем следует, а губы самую чуточку шире – скучающая холеная барынька была очаровательна, и у него поневоле зашевелились крамольные мысли.
      – Нахал, – сказала она беззлобно. – Это не предложение, а метафора. Или я вас ухитрилась в момент очаровать?
      – А вдруг?
      – Ничего удивительного, я так почему-то на всех действую, карма у меня такая… Знаете, что такое карма?
      – Наслышан.
      – «Карму» знаете, «метафору» знаете, следовательно, знакомы со сложными словами… – Выбросив сигарету в окошко, брюнетка наклонилась к нему, щекоча подбородок пышными волосами, шумно и бесцеремонно потянула носом воздух. – И на совка с правого берега не особенно и похожи, не пахнет от вас ни пропотевшими рубашками, ни нестиранными носками, а пахнет туалетной водой «Шевалье»… Угадала?
      – Ага, – сказал он, вдыхая горьковато-нежный запах духов.
      Она выпрямилась, прошуршав плащом:
      – Облик и запах приличного человека, но вот как это все совместить с дряннущей ржавой тачкой? Джентльмен в черной полосе, а? Глупо думать, что у джентльменов черных полос не выпадает.
      – Угадали, – сказал он.
      – Дон Сезар де Базан?
      – Что-то вроде.
      – Пойдемте в ресторан, дон Сезар? Сокровище им с пьяных глаз кинуло при расчете столько, что мы вправе потребовать еще бутылочку с полным ассортиментом закусок…
      С заднего сиденья раздавалось ритмичное мычание.
      – Я ведь за рулем, – сказал он не без сожаления.
      – А наплевать.
      – А остановят?
      – Да ну, потом домой права привезут…
      – Нет уж, спасибо, – сказал он. – Мы, обедневшие доны, самолюбивы и горды, за дамский счет по ресторациям не ходим.
      – Люблю гордецов, – сказала она с несомненной подначкой. – Ладно, включайте «Антилопу-Гну».
      – Ну, это вы зря, – сказал Родион, плавно отпуская сцепление. – Моя «Антилопа» еще вполне приличная машина, вот если бы еще подержанный маслопроводный шланг…
      – Постараюсь достать, Адам, – сказала она в тон. – Водку пить с девочками не будете? Танцевать голым не будете при луне?
      Оба рассмеялись. Родиону стало горячо, и он подумал: неужели выгорит? Опустив руку к рычагу, нечаянно, видит бог, задел ее гладкую ногу, торопливо отдернул ладонь.
      – По-моему, это называется – переключать коленку и гладить ручку передач?
      – Честное слово, нечаянно…
      – А вы смутились, благородный дон… – рассмеялась она звонко и весело. – Приключения любите? Может быть, я ваше приключение, а может, и нет… Классовой ненавистью не страдаете, надеюсь? Потому что женское кокетство от размеров состояния не зависит, все мы одинаковы…
      Какое-то время он молча вел машину по длиннющему проспекту, пустому и безмолвному, как лунная поверхность. Сзади беспрестанно мурлыкало «сокровище», брюнетка, закинув ногу на ногу, дымила, как паровоз.
      – Взвешиваете шансы? – спросила она вдруг насмешливо.
      – Нет, – честно сказал Родион. – Плыву по течению.
      – Ого, это, по крайней мере, честно… Это мне нравится… А посему, дон Сезар, притормозите возле этих эмбрионов частного капитала – я про ларьки. Хочу выпить.
      – Там же – сплошной фальсификат…
      – И прекрасно, – сказала брюнетка. – У меня ностальгия. Я хочу чудить, в кои-то веки еще выпадет такая возможность? Вы меня особо не презирайте, как с жиру бесящуюся барыню, вы поймите – иногда и в самом деле чертовски хочется тряхнуть стариной, но не зарываясь, понятно, не в народ же идти, раздав злато из сундуков? Вы бы раздали? Вот видите.
      – Богатые тоже плачут?
      – Еще как, – сказала она. – Мой благородный дон, мы ведь все из ветхих «хрущевок» и коммуналок в князи выползли – понятно, кроме отпрысков прежних вельмож, тех, что покрас поменяли, но они и сейчас где-то в иномерном пространстве… Сходите, купите пару огнетушителей, только смотрите, не особенной уж дряни, непременно пару, я вам фокус покажу. У вас деньги есть? Отлично, у меня в кармане ни гроша, как барыне и положено, а у сокровища по карманам шарить невместно, не Дунька с камвольного, в конце-то концов… Я вам потом отдам.
      – Гусарские офицеры с женщин денег не берут, – громко проворчал Родион, на всякий случай выдернул ключ зажигания и вылез.
      – И закуску погрубее, а-ля мужик! – крикнула вслед брюнетка.
      Когда он вернулся с двумя бутылками так называемого ликера в фигурных бутылках и пачкой печенья, брюнетка, привалившись к дверце и закинув ноги на водительское сиденье, бесцеремонно листала его права, извлеченные из бардачка. Убрала ноги, ничуть не смутившись:
      – Любопытство кошку сгубило… Будем знакомы, дон Родион, меня зовут Ирина, хотя сокровище и уговаривает поменять имечко на какую-нибудь Марианну, жутким эстетом стало в последнее время… – Она лихо скрутила пробку с бутылки и сделала несколько добрых глотков, капая на грудь, на ожерелье из колюче посверкивавших бриллиантов. Передернулась. – Фу, дрянь… Но пробирает. Ничего вульгарнее печенья не было?
      – Увы.
      – Ливерной бы колбаски, поломанной на газетке… Итак, вот тебе обещанный фокус…
      Она распечатала вторую бутылку, перегнувшись через жалобно заскрипевшее сиденье, протянула ее назад, словно соску давала младенцу. Беспробудно дрыхнувший муженек, едва горлышко уперлось ему в губы, встрепенулся, не открывая глаз, протянул лапищу, сгреб бутылку так, что показалось на миг, будто она сейчас со звоном лопнет, полусогнувшись в неудобной позиции, высосал все до капельки, выпустил сосуд (Родион едва успел подхватить) – и вновь рухнул на сиденье, замурлыкал, прихрапывая.
      – Каково? – с оттенком некоторой гордости похвасталась Ирина. – Не беспокойся, говорю тебе, не очухается до утра – но сосать будет на автопилоте, сколько ни подноси… Уникум. Кунсткамера на дому. Пойдем вон там посидим? С ума сойти, до чего местечко вульгарное, по кустам, об заклад биться можно, презервативы грудами валяются… – И, открывая дверцу, ухмыльнулась: – Только не прими это за намек, уж под кустами-то я барахтаться не собираюсь, не стоит доводить прогулку в народ до такого абсурда…
      Сзади послышался тонкий электронный писк. Она, совсем было собравшись вылезти, обернулась:
      – Надо же, пейджер, понадобились мы кому-то… – Перегнулась туда, распахнув заднюю дверцу, выпрямилась с маленькой плоской коробочкой в руке, неловко, по-женски размахнулась и запустила ее в кусты. – Вот и отлично, все лишние хлопоты… Пошли?
      Родион направился следом за ней к валявшимся возле густых зарослей полураскрошившимся бетонным блокам, ощущая скорее любопытство – чем это все кончится? Независимо от того, выгорит или нет, приключение, что ни говори, с капелькой романтики…
      Вокруг валялось неисчислимое количество пробок, газетных обрывков, пустых оберток от шоколада и китайских печенюшек, в лунном свете тускло отблескивали россыпи стеклянного крошева – целой бутылки он не увидел ни одной, успели подобрать вездесущие бичи. Дальше, за кустами (на ветках еще не было ни единого листочка) лежали на воде длинные желтые отблески фонарей, словно огромное морское чудовище, темнел остров Кумышева, а на том берегу светились бело-синие фонари вдоль набережной и сиял окошками длинный ряд девятиэтажек.
      Ирина, подстелив полы плаща, непринужденно уселась на пыльную бетонную глыбу, отхлебнула из бутылки и подняла на него глаза:
      – Слушай… Если ты криминальный мальчик, давай попросту – забирай все эти побрякушки, – она тряхнула длинными тонкими пальцами, и камни в перстнях сверкнули разноцветными лучиками, – и сваливай. Орать не буду, а приметы дам чужие – плевать, все застраховано, да и муженек будет во всем виноват, новые купит, как миленький…
      Родион поднял ее с бетона и, просунув ладони под плащ, обняв тонкую талию, притянул к себе. Она обмякла в его объятиях, не протестуя и не вырываясь, припала к губам. Тело было жарким и хрупким, в его руках покорно замерла определенно изголодавшаяся женщина. Прошло довольно много времени, прежде чем они оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание.
      – Кажется, я тебя зря заподозрила… – сказала она, чуть задыхаясь. – Целуешься бережно… Отпусти, я глотну твоей дряни… Тебя дома не потеряют?
      – Да нет, – сказал он искренне.
      – Сложности?
      – Ага, свои…
      – Вот и прекрасно, – усмехнулась она, усаживаясь на бетон. – Ладно, ты на сегодня – мое приключение, если ничего не имеешь против…
      – А как…
      – Все устроится. Увидишь.
      – Слушай, не пойму я, – сказал он искренне, усаживаясь рядом и обнимая ее за плечи. – Этак вдруг…
      – Вы что, моралист, дон Сезар?
      – Да нет, пожалуй. Не пойму просто, к чему вдруг соблазнять простого кучера…
      – Симпатичного кучера, – усмехнулась она. – Приятно пахнущего недешевой туалетной водой «Шевалье»… Родик, если у женщины есть куча бриллиантов и прочих дорогостоящих благ, это еще не значит, что имеется и шеренга великолепных мужчин, готовых вмиг удовлетворить естественные женские желания. Наоборот. Родной муженек, чтоб ему сдохнуть, сам трахает раз в год, а в остальное время пускает по пятам хвостов, чтобы блюли нравственность, микрофоны, гондон, в пудреницу подкладывает. А в том кругу, где имеем счастье вращаться, сплошь и рядом не с кем прокрутить любовь. Пользовалась пару раз мальчиками по вызову, но от них такая тоска… Как роботы. Ты вообще кто?
      – Совдеповский инженер с женой-бизнесменшей, – сказал он, подумав.
      – Ага, вот почему и ухоженный… Комплексы есть? Ты не молчи, и так знаю, что есть. Ничего унизительного, у меня у самой их, что блох… Супруга под каблуком держит?
      – Самое поганое, что не держит, – сказал он неожиданно для себя откровенно.
      – Понимаю, – сказала она, положив ему голову на плечо. – Нет, правда, понимаю, хоть и пьяная… И это еще хуже, а? Бог ты мой, куда ни посмотри – такая безнадега… И это еще хуже, когда не держит… Уехать бы за бугор, так там и вовсе с тоски умом рехнешься – насмотрелась на них, спасибо… Выпьешь?
      Мысленно махнув рукой, он глотнул приторно-сладкой дряни несомненно химического происхождения – от пары глотков не развезет, в бардачке валяется пара мускатных орешков. От ночной реки тянуло промозглой сыростью, Ирина зябко поежилась, запахнулась в плащ:
      – Сто лет так не сидела… Благодать какая.
      – Не замерзнешь?
      – А, сейчас допьем и поедем… Ты не бойся, этот обормот и в самом деле не проснется, хоть из пушки пали.
      – Послушай, а ты-то кто?
      – Какая разница? – усмехнулась она. – Случайная подруга дона Сезара, выпорхнувшая на часок из золотой клетки…

      – А он? – спросил Родион, кивнув в сторону видневшейся отсюда машины, – она стояла в тени, поодаль от фонарей, метрах в пятидесяти.
      – Крутой мэн, разве не видно? – прозвучала в ее голосе неподдельная тоска. – До определенного момента держался, а потом вдруг резко слетел с резьбы – деловитости все меньше, а водочки все больше, сил уже нет… Не мафиози, не трепещи, наш отечественный Форд и Вестингауз… в прошлом. Поедем, может? Сейчас допью только… – Она закинула голову, переливая в себя остатки бледно-розовой жидкости.
      Поблизости затрещали сухие кусты. Глянув в ту сторону, Родион ощутил неприятный холодок – как сердце чуяло, нарвались. Будь один, сбежал бы без всякого стыда, а теперь ведь не бросишь ее, и баллончик остался в машине…
      Они выходили из кустов волчьей вереницей – видавшие виды шантарские тинейджеры, соплячье в непременных кожанках и спортивных штанах. Каждого в отдельности можно без особого труда прогнать на пинках вокруг города, если только не надоест бегать на такие дистанции, но в стае опасны, как чума. Он машинально считал: пять… шесть… Семеро. И не похоже, чтобы собирались разойтись мирно – держат курс прямо на сидящих, старательно притворяясь, будто и не замечают их, но передние очень уж многозначительно захихикали, а замыкающий, тащивший на плече длинный магнитофон, громко запел нарочито гнусавым голосом:
      – Я снимал с ее бедер нейлон, я натягивал тонкий гондон…
      Место было глухое, частенько мелькавшее в криминальных сводках. Родион только сейчас понял, какого дурака свалял. Сунул руку под куртку, надеясь, что на них подействует.
      Не похоже что-то. Шпанцы остановились полукругом метрах в десяти от них, тот, что волок магнитофон, поставил его на землю, поддернул штаны, с пакостной ухмылкой созерцая парочку. Ирина, глядя на них без малейшей тревоги, вдруг громко сказала Родиону:
      – Смотри, как поздно деточки гуляют, о чем только родители думают…
      Ни черта она не понимала, сразу видно. Привыкла к насквозь безопасной и беспечальной жизни.
      – Эй, мужик! – нарочито равнодушным голосом окликнул Родиона один. – Ты сам слиняешь или ускорение придать?
      В руках у них ничего не было, это давало зыбкий шанс. Заведя руку за спину, Родион нащупал пустую бутылку, поставленную на бетон Ириной, сжал пальцы вокруг высокого тонкого горлышка. За себя он, если подумать, не боялся, и хорошая драка была делом привычным, хоть и подзабытым. Трахнуть бутылкой по бетону, потом вмазать «розочкой» по роже первому попавшемуся – да как следует, чтобы кровь брызнула. Врезать еще одному-двум под истошные вопли порезанного – можно и прорваться. Что она сидит, как дура, неужели не понимает?
      – Беги к машине, – прошептал Родион, почти не разжимая губ. Наметил жертву и ждал.
      – Ну ты не понял, дядя? – окликнул тот же отрок. – Телка остается, ты сваливаешь.
      – Бог ты мой, Родик… – протянула Ирина беззаботнейшим тоном. – До меня, кажется, начинает мучительно доходить… Неужели они ко мне питают сексуальный интерес? Быть не может… Какие страсти… – Она встала, распахнув плащ, преспокойно держа руки в карманах, сделала пируэт, так что полы плаща разлетелись, волной метнулись волосы, и кто-то из подростков, не удержавшись, громко причмокнул. – Тысячу извинений, прелестное дитя, – хороша Маша, да не ваша. Вот его. – Она указала пальцем на Родиона. – Так что возвращайтесь к онанизму, проще будет…
      Родион стиснул зубы до скрежета – она упорно не хотела осознать… Напряг мышцы, чтобы вскочить рывком.
      – Веселая соска попалась, – прокомментировал носильщик магнитофона. – Такую и драть веселее.
      – Малютка, неужели у тебя уже писечка встать пытается? – громко спросила Ирина.
      – Пососешь – встанет, – кратко ответил «малюточка».
      Шеренга колыхнулась – они двинулись вперед…
      Два громких сухих хлопка прозвучали одновременно с дребезгом – это брызнул кусками пластика стоящий на видном месте магнитофон. Третий выстрел. Один из подростков заорал, хватаясь за бедро.
      Их словно вихрем расшвыряло – метнулись прочь, вопя от страха. Последним ковылял, высоко подбрасывая раненую ногу, тот, что назвал Ирину веселой соской. Четвертый выстрел. Родион лишь теперь сообразил оглянуться.
      Она стояла, чуть пошатываясь, играя маленьким курносым револьверчиком. Вдалеке отчаянно хрустели кусты – судя по звукам, противник покинул поле боя в полном составе и отступал в совершеннейшем беспорядке.
      – Не дрейфь, дон Сезар, – пьяно ухмыльнулась Ирина. – Я тебя в состоянии защитить…