Давненько уж Смолин не нырял с головой в самую что ни на есть гущу народной жизни - и впечатления были, что скрывать, не из приятных. Разболтанный «пазик», ожесточенно громыхая всеми сочленениями так, словно собирался вот-вот рассыпаться на составные части, катил по раздолбанной дороге, битком набитый всевозможными обитателями райцентра Предивинска. Кто-то вез с собой неподъемные сумки, непонятно чем набитые, кто-то с провинциальной непосредственностью тыкал локтем Смолину то в грудь, то в печенку, еще кто-то непринужденно топтался по ногам. Окошки были распахнуты настежь, но все равно в автобусе витали ядреные ароматы, наглядно свидетельствовавшие, что местные жители отроду на дезодоранты не тратились и даже слова такого буржуйского не слыхивали, а носки меняли исключительно на водку. Порой в эту симфонию вплеталось благоухание технического спирта. Плотно сбитая человеческая масса равнодушно и слаженно подпрыгивала на ухабах, не замечая таковых, не заморачиваясь толкучкой и запахами, попутно ведя оживленные беседы о местных сплетнях, безрадостных перспективах на будущее и, разумеется, разворовавших страну олигархах. Зажатый на задней площадке Смолин стоически терпел всю эту экзотику, отмечая про себя, что Инге все же приходится чуточку полегче - она, бедолажка, пользуется в Шантарске общественным транспортом, а значит, обладает некоторым иммунитетом. Сам же он старательно себе внушал, что не стоит принимать все близко к сердцу - это ненадолго, в конце концов, километров шесть туда и столько же обратно, подумаешь… Угораздило же товарища Евтеева, делавшего первые шаги на скользкой дорожке подпольной торговли антиквариатом, обосноваться не в самом райцентре, а в его, изящно выражаясь, пригороде…
      Можно было, конечно, двинуть в этот самый пригород на машине, что отняло бы несколько минут, но Смолин из мелочной предосторожности оставил «Паджерик» в центре Предивинска, чтобы не светиться.
      Настроение, впрочем, было не таким уж и унылым. Во-первых, вскоре предстояло обрести приличную груду «скифья», сулившего нешуточную прибыль. Во-вторых, ожидая в центре Предивинска, возле мелкого базарчика, отправившуюся по своим журналистским надобностям Ингу, он не потерял времени зря. Как и подобает хваткому антиквару, случая не упустил. Углядев среди бабок с пучками редиски и пластиковыми ведрышками маслят подвыпившего деда, разложившего на брезенте всякий железный хлам вроде старых замков, гаечных ключей и вовсе уж непонятных ржавых хреновин, перекинулся с ним парой слов - и уже через минуту оба энергично двинули к деду домой. Через четверть часа Смолин за смешные по шан-тарским меркам деньги стал обладателем почти неношеных галифе с гимнастеркой (конец сороковых, п/ш), трех фарфоровых статуэток (те же времена, фарфор не битый, повезло), полузабытого ныне романа Жюля Верна «Завещание чудака» («виньетка», издание сорок первого года) и серебряной чарочки с чекухами германской империи. Уже собравшись уходить, он вдруг обнаружил, что к старому серванту в углу варварски приколочена гвоздем здоровенная, чуть ли не в ладонь бронзовая кокарда, какую носили в некоторых полках австро-венгерской армии, - двуглавый орел с мечом и скипетром в лапах. Убедившись, что странный заезжий горожанин готов и за эту дрянь кое-что заплатить, дедок кокарду в два счета отодрал. Если не считать дыры от гвоздя, состояние у нее было идеальное, разве что почистить следовало. Настоящий антиквар, как уже неоднократно подчеркивалось, не должен пренебрегать любой мелочью, поскольку продать с некоторой прибылью можно все. Тем более что конкретный покупатель на кокарду заранее имелся - один из татарских профессоров, питавший пламенную страсть к любым подлинным предметам, происходившим из Австро-Венгерской империи. Дед у него был, изволите ли видеть, австро-венгр, заброшенный в Шантарск перипетиями первой мировой да так тут и прижившийся…
      «Пазик» описал широкую дугу, выкатил на обширное немощеное пространство, обрамленное покосившимся забором, затормозил с визгом и скрежетом. Судя по бодрой реакции утрамбованных аборигенов - конечная. Дождавшись, когда задняя площадка опустеет, Смолин подхватил не особенно и объемистую сумку с недавней добычей, спустился наземь и подал руку Инге.
      Огляделся. С двух сторон тянулись высокие, протяженные сопки с пологими, заросшими сосняком склонами, а меж ними на пространстве шириной с километр, вольготно располагался пригород: серые унылые «хрущевки», классические двухэтажные дощатые домишки, избушки с огородами и палисадниками, какое-то здание складского облика с неразличимой отсюда вывеской и наглухо запертыми железными воротами. Там и сям лениво валялись беспородные собаки, бродили куры, в тенечке устроилась дебелая свинья. Стояла тишина, воздух был чистейший, хоть в загазованные мегаполисы его продавай в цистернах, безмятежно и величаво зеленел густой сосняк со значительными вкраплениями то ли елок, то ли пихт, над головой расстилался лазурный небосклон с белым разлохматившимся следом самолета. Классическая глушь: безмятежная, сонная, ленивая… Смолин не был восторженным интеллигентом, а потому умиляться всей этой очаровательной патриархальности не стал, он попросту стал высматривать нужный ему дом. Насколько он разглядел таблички и номера, искомой была вон та «хрущевка», где у одного из подъездов стоял двухдверный «ГАЗ-69».
      – Ты меня возьмешь? - спросила Инга, в отличие от Смолина, озиравшаяся с откровенным восторгом.
      – Нет, - ответил Смолин. - Вон, видишь лавочку? Там ты посидишь, пока я закончу.
      – Не доверяешь? - прищурилась девушка с некоторой обидой.
      – Что за глупости, зайка, - сказал Смолин. - Я б тебя и брать не стал, если б не доверял…
      – А что ж тогда?
      Смолин склонился к ее уху, сказал веско:
      – Исключительно забота о тебе, верь не верь… Понимаешь, милая, эта негоция, которой я тут заниматься собираюсь, все же явственно попахивает нарушением закона. Мало ли что… Постой уж на всякий случай в сторонке, чтобы тебя там не было ни в каком качестве. Я-то привык выпутываться из всевозможных непоня-ток, а у тебя такой привычки нет… Уяснила?
      – Тебя что, арестовать могут?
      – Типун тебе на язык, - сказал Смолин без улыбки. - Да нет, не жду я таких уж пакостей, но все равно - береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет. Есть вещи, которые нужно делать автоматически - ну, как «переходя улицу, оглянись по сторонам». Ежели покупка из-под полы неучтенной археологии носит хоть малейшие признаки незаконности - следует держать ухо востро… Ладно, я быстренько. Посиди пока.
      Он поставил рядом со скамейкой сумку, одернул пиджак. Вид у него был не то чтобы представительный, но безусловно приличный и располагающий к себе. Аккуратный легкий костюмчик, не дорогой и не дешевый, глаженая белая рубашечка в полоску, очки (с простыми стеклами) и серый берет. Положительно, городской интеллигент из небогатых бюджетников. Очки, как и берет, между прочим, здорово меняют внешний облик - и сбивают с толку тех, кто в другом обличье тебя не видел. Нехитрый прием, но порой очень действенный…
      Аккуратно заправив под пиджак ворот рубашки, Смолин мимоходом коснулся локтем твердой выпуклости под мышкой (впрочем, кобура-оперативка снаружи совершенно незаметна). Бумажник с документами покоился в левом внутреннем кармане, тщательно застегнутом на пуговичку, в правом, точно так же застегнутом, помещался конверт с деньгами. Триста тысяч были в рыжеватых «пятерках» и места занимали немного, так что карман совершенно не оттопыривался. В левой руке у него был свернутый полиэтиленовый пакет с логотипом одного из шантарских магазинов - достаточно объемистый и прочный, чтобы без хлопот уместить в него все здешние приобретения, ну, а газеты для упаковки у хозяина, надо полагать, найдутся…
      Тишина и благолепие. Вокруг - ни единой живой души, если не считать терпеливо сидевшей на лавочке Инги. Даже если в автобусе был «хвост», укрыться ему для наблюдения было бы решительно негде. Стоп, стоп, одернул себя Смолин. Не стоит доводить разумные предосторожности до паранойи. Чересчур громоздкая и сложная ловушка для товарища Летягина - выманивать для не вполне законной сделки аж в Предивинск, подставлять безукоризненного Евтеева… у которого самый настоящий паспорт с предивинской пропиской. К тому же речь идет не о каком-нибудь парабеллуме в исправном состоянии (на котором, кстати, погорел Коляныч, тоже не малое дите), а об археологической копанке, с помощью которой, строго говоря, неимоверно трудно пришить серьезную статью. Так что не стоит усугублять…
      Он вошел в обшарпанный подъезд, где изрядно пованивало кошками и пригоревшей капустой, морщась, поднялся на третий этаж, не мешкая надавил кнопочку старомодного звонка. Внутри протяжно задребезжало. Очень быстро послышались шаги, и дверь - без всяких вопросов изнутри - распахнулась. Перед Смолиным стоял Николай свет Петрович Евтеев, в дешевеньком спортивном костюме с отвисшими коленками. На лице провинциального интеллигента изобразилась нешуточная радость, и он проворно отступил:
      – Заходите, Василий Яковлевич, заходите… Да не разувайтесь, к чему…
      Старательно пошаркав подошвами по резиновому коврику, Смолин прошел в комнату с задернутыми наполовину шторами из дешевенького ситчика или чего-то подобного, давным-давно снятого с производства. Он не оглядывался открыто, но, прищурясь, поводил глазами вправо-влево, сторожко и цепко, как дикий зверь, впитывая впечатления и оценивая обстановку. Слева - дверь во вторую комнату. Эта, надо полагать, исполняет функции гостиной: телевизор, пара кресел, диван, книжная полка: книги в основном старые, шестидесятых-семидесятых, классический набор задрипанного интеллигента, Шукшин-Хемингуэй-Шишков-Чапек… фантастики немного, «макулатурные» книжки… история… археология… путешествия… Мебель, телевизор - все опять-таки старое…
      – Опомниться не могу, - заговорил Смолин громко, весело, глядя открыто, беззаботно, - Места у вас прямо-таки чудесные, а уж вид из окна сам по себе… У нас за квартиру или дом с таким видом процентов двадцать пять накинут непременно… А из той комнаты и вовсе на тайгу вид открывается, а? Ничего, если я гляну…
      Говоря это, он непринужденно, с милой бесцеремонностью распахнул дверь в соседнюю комнату, поменьше, окно которой и в самом деле выходило аккурат на пологий, заросший живописной тайгой склон. Никого. Узкая односпальная кровать, еще одна книжная полка, шифоньер. Можно, конечно, предположить, что именно в нем кто-то прячется, но это опять-таки будет паранойя, пожалуй…
      – Чудесный вид, - Смолин, прикрыл дверь и вернулся в гостиную. - Так бы тут и поселился.
      – Переезжайте, - усмехнулся хозяин. - У нас квартиры, по вашим меркам, стоят сущие копейки…
      – Да где там, - грустно поведал Смолин, озираясь с тем же откровенным дикарским любопытством, отлично разыгранным, - привык я к Шантарску, никуда уже не денешься, да и дела… Ничего, если я руки помою? В обоих смыслах?
      – Да ради бога…
      Оказавшись в крохотном совмещенном санузле, Смолин моментально определил, что уж тут-то спрятаться человеку просто невозможно - разве что, сплющившись волшебным образом до толщины тарелки, забраться под ванну. Но волшебства в нашей жизни что-то не наблюдается - черт его знает, к добру или к худу…
      В микроскопической кухоньке тоже не мог укрыться посторонний - едва войдя в квартиру, Смолин ее рассмотрел мгновенно, благо дверь распахнута. Итак, вроде бы все спокойно… Чтобы не нарушать легенду, он без особой охоты, но шумно сходил по-маленькому, спустил воду, торопливо ополоснул руки,. Вышел в гостиную, опустился в продавленное кресло. Поскольку хозяин как раз закурил, то и Смолин без церемоний вытащил сигареты. Присмотрелся.
      Евтеев нервничал. Тут и провидцем не надо быть: суетливость в движениях и взгляде, нервные жесты, по комнате зашагал без особой нужды, покосился странно…
      А впрочем, это ни о чем скверном еще не говорило. На месте этого провинциального деятеля Смолин тоже волновался бы не на шутку, предвкушая, что вот-вот станет обладателем сказочной по предивинским меркам суммы… да еще не на шутку опасаясь, что заезжий покупатель может сотворить какую-нибудь пакость: черт их ведает, этих городских, ушлый народ, на ходу подметки режут, мало ли как вокруг пальца обведет. Занервничаешь тут…
      – Итак, Николай Петрович? - с широкой улыбкой поинтересовался Смолин. - Перейдем к делам нашим скорбным?
      Хозяин встрепенулся:
      – Скорбным?
      – Это шутка, - терпеливо сказал Смолин, привыкший иметь дело с разнообразнейшими, порой самыми удивительными клиентами. - Приступим? Вещички бы посмотреть…
      – А деньги вы привезли? - Евтеев нервно сглотнул, закашлялся, раздавил до половины выкуренную сигарету в массивной хрустальной пепельнице (лет сорок назад копейки стоила).
      – Конечно. Как договаривались и сколько договаривались.
      – А можно полюбопытствовать?
      – Вы что, мне не верите? - укоризненно вопросил Смолин.
      – Да верю я вам, верю… Но, знаете ли, бизнес…
      – Понятно, - сказал Смолин. - Деньги против стульев. Извольте.
      Он достал не заклеенный конверт, извлек тощую пачечку «рыжих» и развернул их этаким веером.
      – Да, вроде бы…
      – Не «вроде бы», а триста тысяч, - с усмешечкой сказал Смолин.- Как договаривались. Потом сами пересчитаете. Да, деньги, конечно же, настоящие…
      – Ох, да что вы… Я не имел в виду…
      – Бизнес, да… - с неопределенной интонацией пожал плечами Смолин. - Ну, показывайте вещички.
      Подставка под телевизор была шкафчиком (помнившим еще, пожалуй, Хрущева во всем блеске официального поста). Евтеев присел на корточки, распахнул отчаянно заскрипевшую, покосившуюся дверцу (фанера в нижнем левом углу отстала и коробилась). «Сдох бы, но не стал бы так жить», - с легкой брезгливостью подумал Смолин и поторопился придать лицу нейтральное выражение, не иллюстрирующее потаенные мысли.
      Выпрямившись, Евтеев со стуком опустил на столик рядом со Смолиным две картонных коробки. Отступил на шаг, сел в соседнее кресло, потянулся за сигаретой, вымученно улыбнулся:
      – Вот, смотрите. Все, чем богаты…
      Аккуратно подстелив старую газету, Смолин достал маленькую, но сильную немецкую лупу в черном пластмассовом корпусе и не без приятного волнения вытащил из ближайшей коробки первое, что подвернулось - ветвисторогого оленя - большую бляху, темного, почти что черного оттенка, покрытую толстыми, рыхловатыми ядовито-зелеными полосками окиси (главным образом в углублениях).
      Вот именно: толстыми… рыхловатыми…
      Он даже не стал разглядывать археологическую редкость в лупу - поднял к глазам, печально хмыкнул, покивал головой. И отложил небрежно на край газеты.
      Достал овальную пряжку. Приятное возбуждение быстро улетучивалось. Все так же покачивая головой, Смолин отложил и этот раритет, извлек третий - то же самое. Он больше и не пытался присматриваться, изучать вдумчиво: доставал предмет за предметом и, окинув беглым взглядом, небрежно откладывал, точнее, совсем уж пренебрежительно швырял на кучку просмотренных. Выругал себя в глубине души - надо ж было так пролететь, размечтался, прибыли начал считать…
      – Что-то не так? - напряженно спросил Евтеев.
      Вторая коробка тоже опустела. Аккуратненько, в виде и исключения, Смолин отложил последнюю вещичку. Поднял глаза, покривился, пожал плечами:
      – Увы, Николай Петрович, увы… Если вы это покупали, то от всей души надеюсь, не заплатили слишком много…
      – То есть? Простите?
      Без всякой дипломатии Смолин сказал безжалостно:
      – Фуфло все это, простите великодушно. Гроша ломаного не стоит… то есть стоит, конечно - но натуральные копейки, если продавать туристам как экзотические сувениры.
      – Но позвольте, как же так…
      – Господи, вы же музейщик, - сказал Смолин. - Что, никогда в жизни не слышали об индустрии подделок? Это все, без исключения - новоделы, причем не особенно искусной работы.
      – Вы точно уверены?
      – Профессия такая, знаете ли, - сказал Смолин. - Давненько ею занимаюсь. По фотографиям, конечно, нельзя было определить, но вот так, вживую и гадать нечего.
      – Но ведь окись…
      Печально усмехнувшись, Смолин огляделся в поисках подходящего орудия труда. Не усмотрев ничего полезного, взял со стола свою одноразовую зажигалку, перевернул в пальцах, взял ближайшую «древность» и, ловко орудуя краешком зажигалки, в два счета соскреб на газету чуть ли не весь слой «окиси», рыхлой комковатой, ненатуральной. Послюнив кончик носового платка, с силой потер впадину - после чего на темном металле не осталось ни одной зеленой крупинки. Продемонстрировал вещицу и платок Евтееву:
      – Видите? «Вековая окись» эта в два счета изготовляется из немудреных химикатов, которые можно за копейки купить в любом приличном хозяйственном магазине. Крепенько наколол вас кто-то. Если он еще в пределах досягаемости и вы заплатили хорошие деньги - стоит быстренько его найти и набить морду…
      – Но постойте! Те вещи, что я привозил в Шантарск…
      – Вот как раз те были самыми доподлинными, - сказал Смолин.- Зато вот это, - он небрежно, не глядя, дернул подбородком в сторону кучки: - фуфло законченное. Видывал я подделки и убедительнее…
      Рывком поднявшись из кресла, Евтеев прошелся по комнате, точнее, сделал по паре шагов вправо-влево. Резко повернувшись подошел к окну, рывком распахнул занавески и уставился на улицу. Смолин, честно признаться, особого сочувствия не испытывал: так оно и бывает, когда человек берется не за свое дело, вздумав (точнее, вбив себе в голову, что непременно сумеет) разбогатеть в одночасье. Кто ж виноват, умник захолустный…
      – Значит, вот так, - протянул Евтеев снова плюхнувшись в жалобно скрипнувшее кресло. - Фуфло… А вы знаток, Василий Яковлевич, знаток…
      Чего-то не хватало в общей картине происходящего. И Смолин очень быстро сообразил, чего именно: жесточайшего разочарования, которое просто обязано было отразиться на лице собеседника. Человек, рассчитывавший огрести астрономическую по здешним меркам сумму и окончательно понявший, что не получит ни копья, должен и держаться, и выглядеть совершенно иначе.
      А потом ему пришло в голову, каким в данной ситуации может оказаться следующий ход принимающей стороны. Он напрягся - и тут же хладнокровно констатировал: поздно…
      В прихожей уже азартно топотали несколько ног. Буквально через секунду в гостиную ввалилась, показалось сначала, целая толпа, но тут же ясно стало, что вторгшихся всего-то трое.
      Самый из них неопасный и неинтересный, малец лет четырнадцати, остался у двери, таращился на Смолина с чуточку комичной смесью гордости и нешуточного возбуждения. Второй, здоровенный лоб лет двадцати пяти, по роже видно, выполнял тут функции «группы физической поддержки» - и, в общем, ясен был как таблица умножения, достаточно было одного взгляда на его низколобую, не обремененную интеллектом рожу.
      А вот третий был самый здесь опасный - пусть и невысокий, пусть и щуплый, мозгляк мозгляком. Тот специфический жизненный опыт, которого Смолин нахлебался досыта не по собственному желанию, мгновенно о себе напомнил. Ручаться можно, что не ошибся: некоторая худоба лица, этакая обтянутость кожей скул, взгляд, выражение глаз, улыбочка, общее впечатление… Старый зоновский сиделец - причем, очень похоже, совсем недавно пришедший от «хозяина»…
      Прошлое, казавшееся навсегда забытым, нахлынуло на Смолина, как порыв ледяного ветра, он подобрался, как зверь, готовый к схватке за выживание.
      Какое-то время стояла напряженная тишина.
      – Не покупает, а? - без улыбки сказал щуплый.
      – Не покупает, - чуть шутовски развел руками Евтеев. - Оне нашим товаром брезгуют…
      Тон у него был, вопреки ожиданиям, ничуть не подхалимский, не подчиненный. Смолин неотрывно смотрел на них на всех - и помаленьку начал находить определенное сходство меж Евтеевым и Щуплым: несомненная похожесть лиц, даже голосов, нечто неуловимое в манере держаться, осанке… Он, конечно, мог и ошибаться, но сходство очень уж явно просматривалось. Родственнички, блин…
      Щуплый вынул руки из карманов - пальцы украшены целой коллекцией наколок-перстней, и, надо сказать, серьезных, легко расшифрованных тем, кто понимает. Никак не первоходок, видно, что не одну дюжину коц истрепал…
      Тихий щелчок - и из кулака Щуплого выскочило блестящее лезвие ножа, больше напоминавшего шило. Ни к чему мирному такая вот зоновская самоделка изначально не предназначена, смастрячена для одной-единственной задачи: воткнуться в организм на приличную глубину с самыми печальными для организма последствиями.
      Щуплый впервые улыбнулся - скупо, бегло:
      – Ну что, дядя, понял расклад? Вынимай денежку и аккуратно клади на столик. А потом можешь валить на все четыре стороны. Зуб даю, не тронем…
      Страха Смолин не испытывал - одну только злость и на этих провинциальных разбойничков, и на себя. На себя не было особых оснований злиться, ловушка, надо сказать подстроена качественно, весьма даже изящно и талантливо… но все равно, он ругал себя последними словами, так было чуточку легче.
      – Ну что ты вылупился? - не сердито, не издеваясь, скорее даже с некой печалью поинтересовался Щуплый. - Ты же вроде бы не дурак, а? Вот и прикидывай расклад в темпе вальса. Куда ты отсюда, на хрен, денешься? Хорошая была идейка, конечно, - кинуть тачку возле мусоров, но получилось тебе же хуже…
      Машину Смолин оставил в центре Преди-винска, у длинного одноэтажного здания купеческой постройки, где помещались милицейский райотдел, прокуратура и почему-то райсобес. Выходит, все же был хвост? Он присмотрелся. Пожалуй что, память и зоркий глаз не подводят: именно этот оголец, сопляк драный ехал с ними в автобусе. Ну да, он еще в ответ на какое-то замечание въедливой старушонки обложил ее так затейливо, что даже для нынешних времен было чересчур…
      – Ты не переживай, - Щуплый поигрывал ножиком-шилом с плоской коричневой рукояткой. - Если б ты сюда на тачке приехал, ничего б для тебя не изменилось… А девочка, она тебе кто? Неужто дочурку поволок в такую даль?
      – Хрен там дочурка, - прокуренным фальцетом сообщил мальчишка. - На дочурок так не смотрят, он ее, точно, тянет…
      – Тем лучше, - расцвел в улыбке Щуплый. - Тебе, дядя, не за себя одного беспокоиться надо, а за двоих сразу, усек? Ну, ты долго будешь мое терпение испытывать? Лавэ на стол, и вали отсюда…
      – Ага, - сказал Смолин, - а ты мне - пе-рушко в спину?
      – Окстись, блаженный, бог с тобой, - ухмыльнулся Щуплый. - На кой мне ляд тебя мочить? Ты ж все равно ни единой живой душе словечка не пискнешь, точно?
      Самое печальное, что он был прав. И, нимало не колеблясь, мог отпустить Смолина восвояси целым и невредимым. Во-первых, ничего невозможно будет доказать, номера купюр не переписаны, презумпцию невиновности никто не отменял. Во-вторых, есть и гораздо более унылые соображения. «Эти подонки отобрали у меня триста тысяч, товарищ майор!» И после этих слов самый тупой и нераспорядительный мент, конечно же, поинтересуется: а как вы, собственно говоря, гражданин Смолин, оказались в той квартирке и зачем поперлись в такую даль из родного Шантарска, в нашу глухомань, имея в кармане триста тысяч рублей?
      И что ответить? Правду? «Видите ли, товарищ начальник, я собирался у хозяина квартиры прикупить некоторое количество археологических находок, которые считал подлинными…»
      Большей глупости и совершить невозможно, то-то Летягин возрадуется, а с ним и неведомый пока Икс…
      – Ну, что молчишь? Прикинул хрен к носу?
      – Я вот думаю… - сказал Смолин. - Вы, оба-двое, часом, не родня? Что-то похожи…
      Евтеев и Щуплый улыбчиво переглянулись, Щуплый покивал:
      – Соображает, интеллигент, хоть и очки надел… Ну да. Вот лично я - его беспутный братец, как в романах. Читал, наверно? Вот так и мы с Николашей: он подался по умственной части, а я - по бродяжьей… Тебе-то что с того?
      – Значит, два брата-акробата… - произнес Смолин медленно. - А кто придумал?
      – А какая тебе разница, прохожий? Ты, главное, побыстрее вынимай денежки, клади на стол - и можешь сваливать… Точно тебе говорю, уйдешь целехоньким.
      – Слышь, Татарин, - проникновенно сказал верзила, - дай я ему пару раз…
      – Цыц под лавку, - сказал Щуплый, он же Татарин, вроде бы беззлобно и даже ласково, но облом заткнулся моментально. - Если ты ему дашь пару раз, ему будет больно, лялька любить не будет… О! Сейчас Мишаня, пацане-ночек наш, сбегает вниз и кулыурненько попросит ляльку подняться в хату. Она наивная, ничего такого не подозревает, она пойдет…
      Вася, тебе это нужно? Чтобы мы тут с лялькой во что-нибудь занятное поиграли, коли ты добром деньги выложить не хочешь? Или ты такой козел…
      – За козла ответишь, - грубо сказал Смолин.
      – Чего-о? Перед кем это?
      – Передо мной, - Смолин медленно поднялся (нет, не отступили и не придвинулись, остались на прежних местах, значит, уверены в себе), встал спиной к подоконнику, сложил руки на груди. - Татарин, говоришь? А я - Червонец, очень приятно. Кликуху давала в семьдесят восьмом минусинская тюрьма. Как поет Асмо-лов - ну чего ты вылупился, дядя? Два срока у меня, Татарин, в сумме три судимости, а ты со мной, как с интеллигентом каким…
      – Ну да? - без эмоций протянул Татарин. - И что ж ты, сокол ясный, в подтверждение выкатишь?
      – Давай подумаем, - сказал Смолин. - Ты, я прикидываю, примерно моих лет, значит, попробуем… Савостинская пересылка, «двадцать семь дробь пять», буркитский лесоповал… Тюлень, Азер, Люма Черный, Барабан, Гаврило-Пивохлеб, Ляпсус, Серый…
      – О! Который Серый?
      – Ростовский, - ответил Смолин. - «Мама, не горюй, идем на дно», знаешь?
      – И где ты с ним тянул?
      – Да там же, в Бурките, - сказал Смолин чистую правду. - Не доводилось заезжать?
      – А кто абвером командовал в Бурките?
      – Тоже мне, вопрос… - пожал плечами Смолин. - Капитан Климентьев Вячеслав Иваныч, прозвище Цыганок, сука редкостная… Я тебе много могу рассказать про Буркит и про другие места тоже… Устроим вечер воспоминаний?