Александр Бушков
      Пиранья. Жизнь длиннее смерти
      Анонс
      Конец семидесятых годов, СССР находится в апогее могущества... Во всех горячих точках наши военные профессионалы дают решительный отпор "проискам международного империализма".
      Кирилл Мазур и его "морские дьяволы" оказываются в эпицентре военного конфликта между Эфиопией и Сомали... Они - безымянные герои идущей в акваториях Красного моря необъявленной подводной войны между Советским союзом и США. Им противостоят американские "морские котики". Так чьи же подводники лучше? Как всегда,Мазуру и его команде приказано совершить невозможное...
      Я достиг такого счастья и подобного места только после сильного утомления, великих трудов и многих ужасов. Сколько я испытал в давнее время усталости и труда! Я совершил семь путешествий, и про каждое путешествие есть удивительный рассказ, который приводит в смущение умы. Все это случилось по предопределенной судьбе - а от того, что написано, некуда убежать и негде найти убежище.
      "Тысяча и одна ночь", пятьсот тридцать восьмая ночь, сказка о Синдбаде-мореходе.
      Часть первая
      НЕИЗВЕСТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ СИНДБАДА
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      ЛЮДИ НА ГЛУБИНЕ
      Только человек непосвященный, штатский и мирный, никогда в жизни не охотившийся профессионально на себе подобных хомо сапиенсов, может подумать, что устроившийся в засаде помянутый профессионал предается размышлениям о войне, будущей резне и тому подобных суровых вещах.
      Обычно бывает как раз наоборот. Когда ожидание затягивается, когда ничего не происходит и мозги поневоле остаются свободными и праздными, в голову обычно лезет всякая посторонняя чушь, о которой потом и вспомнить стыдно. Самая разнообразная, насквозь посторонняя чушь.
      Вот и теперь было в точности так же. Когда впереди, в мутноватом утреннем свете, проникавшем на не столь уж большую глубину, впереди, в сине-зеленоватом сумраке недалекого горизонта показались несколько целеустремленно плывущих теней, не имевших никакого отношения к неразумной морской фауне, Мазур по инерции успел подумать, что долгожданные незваные гости, которых его группа поджидала битых двое суток, поступают вопреки заветам Винни-Пуха. А точнее говоря, это Винни-Пух ошибался, когда безапелляционно распевал во всю свою плюшевую глотку: "Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро..."
      Мудро это далеко не всегда. Для подводного пловца-диверсанта нет лучшего времени для потаенного визита в гости, чем ночь. А эти четверо вздумали отчего-то нагрянуть на рассвете. Весьма неосмотрительно с их стороны. Ну, предположим, они не сами так решили, им определенно приказали и назначили время, но все равно получилось глупо.
      А потом, понятно, думать о посторонних глупостях вроде плюшевого медведя и его песенок стало решительно некогда...
      Потому что быстро приближавшиеся бесшумные тени на глазах превратились в четкие силуэты, как две капли воды похожие на тех, кто терпеливо ждал в засаде, замаскировавшись не хуже неразумных морских хищников; обтянутые гидрокостюмами тела, двойные баллоны, выгнутые гофрированные шланги, широкие ласты. Как и над засадой, над плывущими не поднималось ни единого пузырька отработанного воздуха - аппараты замкнутого цикла, конечно, крайне удобная придумка для тех, кто ходит в гости незваным и стремится остаться под водой незамеченным.
      Это были те самые гости, что хуже татарина. Впрочем, те, что в засаде, были не лучше, столь же зубастые. Просто на сей раз расклад лег так, что именно им выпало стать овчарками при стаде, а не крадущимися волками, хотя частенько случалось и наоборот. Все зависело от задачи на данный конкретный момент.
      Двое без малейших усилий буксировали объемистый продолговатый предмет, крайне напоминавший прозаическую отечественную цистерну с пивом или квасом, только вдвое поменьше в диаметре и далеко не такой безобидный. Трое их прикрывали классической "коробочкой" - два хреновых ихтиандра по бокам, один сверху. Количество и описание совпадали полностью, в сочетании с немалым жизненным опытом позволяя внести полную ясность: никаких роковых совпадений и трагических ошибок, никакие это не мирные подводные туристы, последователи Кусто, а самые что ни на есть доподлинные и злокозненные подводные диверсанты, трудолюбиво волокущие очередную взрывчатую гнусь прямиком к акватории порта, где они уже успели отметиться дважды - и в военно-морской его части, и в цивильной.
      Те самые, долгожданные, которых следовало отучить сюда лезть раз и навсегда самыми решительными методами.
      Как и подобает орлу-командиру, Мазур взмыл над дном первым, подавая условленный сигнал, и его ребята, числом пятеро, не более чем с секундным отставанием воспарили над камнями и колыхавшимися рощицами водорослей, над ползавшими по дну морскими звездами и кораллами. Пестрые рыбьи стайки молниеносно брызнули во все стороны, справедливо заключив, что тут вот-вот возникнут нешуточные жизненные сложности, от которых лучше держаться подальше. Вокруг во мгновение ока стало пусто.
      Незваные гости были застигнуты врасплох, но ничуть не испуганы - не те мальчики. Плывший впереди и слева с похвальной быстротой сделал пару сильных гребков, встав в воде почти вертикально, сорвал с пояса толстую короткую трубу с выгнутой револьверной рукояткой.
      Мазур уже сталкивался с этими штуками, подводными иглострелами - и обошел по короткой дуге намеченного, нож был уже в руке, тренированное тело знало свой маневр заранее. Недлинное, хищно выгнутое лезвие тускло сверкнуло в отточенном выпаде - и безобидно вроде бы коснулось черной головы пониже уха. Черная резина моментально разошлась под заточенным до бритвенной остроты металлом, и тут же голова пловца окуталась растущим облаком бурой мути. Кровь на такой глубине всегда выглядит бурой.
      Тот, кого Мазур достал, вмиг сбился с темпа и ритма, дернулся нелепой куклой, бесцельно молотя всеми четырьмя конечностями, выпустив камнем ушедший на дно иглострел, запрокидываясь, дергаясь, проваливаясь все ниже, на глубину.
      Мазур уже понимал, что хватило одного удара и правки не требуется. Словно подброшенный мощной пружиной, снизу вверх зашел под второго, проносясь мимо, успел заметить светлые глаза за прозрачным стеклом маски, полыхавшие нешуточной яростью, - и, уклоняясь в развороте, вонзил нож под ребро, повернул, выдернул, свободной рукой согнутой ладонью подбил загубник, вышибая изо рта, уклонился от облачка той же бурой мути и вышел на свободную воду, будто в чистое поле.
      Готовый обрушиться туда, где потребовалась бы помощь, окинул взглядом место действия. Нет, справились и без него. Подводный бой -скоротечный, жестокий и жуткий своим безмолвием - уже, собственно, затихал. Расползающиеся бурые облачка, нелепое дерганье черных силуэтов, в конвульсиях уходивших на дно словно под притяжением диковинного магнита... Контейнер со взрывчаткой, ставший уже совершенно бесполезным, мирно дрейфовал в сторону, уходя вправо и вверх, больше вправо, чем вверх.
      Мазур сделал решительный жест, и Викинг с Куманьком погнались за трофеем. Особой надобности в нем не имелось - все равно не отыщешь никакой маркировки, весь мир от этой штуки отопрется, - но все же взрывчатку следовало прибрать к рукам, чтобы не болталась бесхозной по акватории, где поганых сюрпризов военного плана и без нее хватало.
      Огляделся вновь, уже совсем хладнокровно, прямо-таки фотографически, копя впечатления для подробнейшего рапорта. Все до одного его ребятишки были целы и невредимы, что давало капитан-лейтенанту Мазуру право на законную гордость профессионала: впервые в жизни он выступал в роли командира группы, и первое же боевое патрулирование завершилось самым успешнейшим образом. Застигнутый врасплох противник был вмиг, как говаривали старообрядцы, записан в книгу животну под номером будущего века. А в собственных рядах не только ни единой потери (а ведь случалось и наоборот), но и ни единой раны.
      Он посмотрел вниз. Снизу, из глубины, еще поднимались размытые бурые струйки, но их становилось все меньше - тела быстро уходили туда, где человек не способен существовать даже с лучшим аквалангом, в таинственные бездны, где никто никогда не бывал, разве что с билетом в один конец.
      Не было, понятное дело, ни раскаяний, ни сожалений. Не беззащитных мирных путников на дороге резали, в конце-то концов. Те, кто только что схлопотал билеты в один конец, летел в бездну, уже подорвали в порту Эль-Бахлака два корабля, местный эсминец и чешский сухогруз (одиннадцать человеческих жертв, между прочим), и сейчас плыли к берегу, чтобы в третий раз заложить заряд. Их следовало остановить, и точка. Еще один эпизодик в долгой и бесконечной холодной войне, где никто не церемонится с противником и сам не рассчитывает ни на джентльменское обращение, ни на макулатуру вроде Женевских конвенций, в данном случае решительно непригодных, потому что правила на сей раз заключаются в отсутствии правил.
      Тянуть не следовало - кислорода в баллонах оставалось вовсе уж немного, а дело еще не кончено. Мазур резкими жестами отдал все необходимые приказы, и Викинг с Куманьком, размеренно шевеля ластами, двинулись к поверхности с трофеем, а остальные, развернувшись цепью, двинулись вслед за Мазуром в ту сторону, откуда совсем недавно появились незваные гости.
      Какими бы битыми волками те ни были, не смогли бы проплыть с того берега километров тридцать, на чем-то их сюда доставили, да и разведка предупреждала.
      Уголком глаза Мазур заметил неспешное движение вверху и справа, повернул голову. Уже четыре обтекаемых силуэта с высокими острыми плавниками маячили метрах в двадцати над головами боевых пловцов. Безобидные и душевные рыбки под названием "акулы". Моментально слетелись, твари, на падаль, почуяли кровь.
      Мазур плыл прежним курсом. Реальные акулы во многом отличаются повадками от тех монстров, про которых снимает фильмы растленный буржуазный Голливуд, так что особой опасности нет. Нападать не станут, уйдут на глубину вслед за более безобидной добычей, которая для морских хищников гораздо предпочтительнее, чем неспешно плывущие по своим делам двуногие, не испускающие ни крови, ни эманации страха.
      Так и вышло - акулы одна за другой, пройдя в стороне, стали опускаться вниз, на не доступные человеку уровни. А Мазур со спутниками плыли дальше.
      Субмарины он увидел минут через пять - впереди и ниже. Две остроконечные сигары длиной метров по десять, с невысокими округлыми башенками (каждая украшена спереди единственным иллюминатором, "глазом циклопа").
      В мгновение ока Мазур прянул в сторону что твоя акула - так, чтобы какой-нибудь особо зоркий диверсант внутри железной банки не смог их группу высмотреть. Зашел с кормы.
      Винты обеих подлодок видны были отчетливо, они не вращались, замерли но лодки как ни в чем не бывало висели над бездной, словно воздушные шарики. Мазур знал о море достаточно, чтобы моментально сообразить, в чем тут фокус.
      Температура у слоев воды разная, самый теплый - у поверхности, пониже умеренный, еще ниже - холодный, градусов одиннадцать по Цельсию. Меж слоями есть четкая граница, холодная вода. плотнее теплой. Если рассчитать балласт субмарины так, чтобы для теплого слоя она была чуточку перегружена, а для холодного чуточку недогружена, не трудно рассчитать точку, где субмарина с выключенными моторами будет лежать, как болонка на подушке.
      Судя по всему, подлодки готовил в рейс неплохой специалист. А впрочем, как же иначе, когда речь идет о серьезном подразделении военно-морского флота одной из сверхдержав - подразделении, которое скрытно забрасывает под водой диверсантов.
      Мазур смотрел на крошки-подлодки не без некоторой зависти. Это были настоящие подлодки, "сухие", ничем не отличавшиеся от "больших". Человек точно так же пребывает внутри наглухо задраенной железной банки, и акваланг ему не нужен. Увы, на вооружении доблестного советского спецназа пока что состояли исключительно "мокрые" подводные аппараты, этакие глубинные мотоциклы, где наездник вынужден дышать воздухом из баллонов.
      Он разглядывал субмарины с добрую минуту, и винты так и не шелохнулись ну, понятно, экипаж пока что не испытывал ни малейшей тревоги, ушедшие на задание пловцы должны вернуться не скоро, а бесшумную подводную схватку не засечь никакой самой совершенной аппаратурой. Так что время в запасе есть.
      Сделав знак своим, он решительно пошел вверх, в привычном темпе. Вокруг становилось все светлее, светлее и светлее, вот уже над головой возникла пелена подвижных, полупрозрачных, зыбких теней - поверхность воды, сиявшая под ярким солнцем мириадами искорок, едва-едва колыхавшаяся по причине полного штиля...
      Неуловимый миг перехода из одного мира в другой. В глаза ударило ослепительное аравийское солнце, и голова Мазура поднялась над поверхностью Красного моря. Он сильным рывком выскочил из воды по пояс, моментально огляделся. Примерно в миле от него, на норд-зюйде, виднелось судно, но был ли это корабль обеспечения, Мазур отсюда разглядеть не мог. С тем же успехом судно могло оказаться злокозненной "коробкой" вероятного противника, страхующей подводных диверсантов, - но в этом случае, окажись там супостат, "морские дьяволы" успели бы уйти на глубину.
      Так что Мазур, не колеблясь, сорвал с пояса пластиковый цилиндрик и, свинтив колпачок, дернул кольцо. Побыстрее отбросил шашку в сторону - из нее повалил густой оранжевый дым.
      Буквально через пять секунд над судном взлетели две зеленые ракеты, потом - белая. Все вроде бы в порядке, сигнал правильный, но Мазур и его подчиненные все равно не расслаблялись, готовые булькнуть под воду, как утюги.
      От судна к ним шустро неслась, увеличиваясь, черная точка мотобота, прыгавшего на невысоких волнах, словно мячик. Мазур опустил руку на пояс, к подводному пистолету, готовый при малейшем подозрении подать команду на экстренное погружение. Это были нейтральные воды, международные, а значит, могло произойти все, что угодно, - как оно и случалось черт-те сколько раз за последние тридцать лет в местах, где перехлестывались интересы двух сверхдержав.
      Мотобот гасил скорость, разворачиваясь к ним правым бортом. Он был уже достаточно близко, чтобы Мазур смог рассмотреть знакомые лица - и наряженных в обычные робы морских пехотинцев из приданного подразделения, и перекошенную охотничьим азартом физиономию кап-три Самарина, широко известного в узких кругах под кличкой Лаврик. Мазур раз в двадцатый мимоходом подумал, точнее констатировал факт: в один год службу начинали, в один год произведены, а этот особист хренов постоянно опережает на одну звездочку, словно невидимую дистанцию выдерживает.
      Сильные руки бесцеремонно подхватили его под микитки и перевалили через борт, словно мешок с картошкой. Вновь мгновенный переход в другой мир - точнее, мир иных ощущений. Только что Мазур парил в невесомости, как космонавт на орбите - и вмиг навалилась нешуточная тяжесть: собственный вес, баллоны, пояс со свинцовым грузом, пистолетом, ножом и прочими причиндалами. Какое-то время, пока не скинул ласты и не избавился от акваланга, казался сам себе выброшенной на берег рыбой.
      - Чем кончилось, не спрашиваю, - возбужденно сказал Лаврик. - Ребят мы уже подобрали, вместе с миной. И опять, голову прозакладывать можно, ни маркировки, ничего подобного...
      - А ты чего ждал? - устало спросил Мазур. - Жирного штампа "Ю Эс Нэви" и инвентарного номера?
      - Да ничего я не ждал. Обидно просто, что никогда никаких улик. Сигаретку дать?
      - Давай, - сказал Мазур, стягивая черные резиновые перчатки. - Ну, ни хрена не попишешь... Не те мальчики, чтобы улики оставлять. Мы их тоже сроду не оставляли.
      - Я и говорю, ты у нас молоток, - сказал Лаврик, затягиваясь нервными рывками. - Ни единой царапинки у своих и одни жмурики у противника.
      - А то, - сказал Мазур, бездумно глядя на сиявшее под аравийским солнцем море и оскалившись в усталом подобии улыбки. - Мы такие: бронепоезд пропьем, но Родину не продадим...
      Морпехи искоса поглядывали на него с профессиональным уважением, и это, как ни крути, было приятно. Мотобот на всех парах, если так можно выразиться, приближался к судну обеспечения - минному тральщику типа "Аквамарин", в своей прошлой жизни, совсем недавно, именовавшемуся "Торпедистом". В жизни нынешней, вот уже месяц, тральщик, изменивший имечко подобно профессиональному шпиону, звался "Блыскавица", что на польском наречии означало "молния". И на корме у него развевался не бело-синий флаг доблестного советского военно-морского флота, а бело-красная бандера с белым ореликом в красном щитке, возвещавшая всему миру, что судно, никаких сомнений, принадлежит польской "маринарке военней", быть может и не такой доблестной, но не в пример более гонористой, ясное дело.
      Никаких поляков, разумеется, и близко не было - просто-напросто, кропотливо доводя секретность до всех мыслимых и немыслимых пределов, могучий старший братец прикрылся вымпелом младшего собрата по Варшавскому договору, попросту поставив последнего перед фактом. Ничего удивительного или такого уж оригинального - подобное уже не раз случалось, а "вероятный противник", надо уточнить, сам давненько использовал те же приемчики, благо безропотными союзниками по всевозможным блокам тоже располагал в избытке.
      - Лодки? - жадно спросил Лаврик, подсовывая Мазуру запаянную в полиэтилен маломасштабную карту.
      - Две штуки, - сказал Мазур, отбросив минутную беззаботность. - Висят на границе слоев. Вот здесь, - ткнул он в полиэтилен кончиком протянутого карандаша. - Нам бы магнит какой-нибудь фантастический, чтоб выдернуть с глубины тепленькими.
      - Размечтался... - грустно сказал Лаврик, пялясь в карту. - Нету у нас волшебного магнита... и хрен с ним. У нас и без него кой-чего имеется.
      Мазур проследил за его взглядом, исполненным охотничьего азарта. В той стороне, примерно в миле от мнимого "поляка", виднелся длинный хищно-изящный силуэт эсминца "Маршал Ворошилов" - выступавшего, в отличие от тральщика, под своим изначальным флагом. Характерный силуэт с двумя решетчатыми башнями и вертолетом на корме.
      - Ага, - сказал Мазур, нахмурясь. - Будем, стало быть...
      - Приказ командования, - ответил Лаврик, мгновенно подобравшись и хищно щурясь. - А что, любоваться на них прикажешь?
      - Да нет, к чему? - произнес Мазур все так же медленно и серьезно. - Они пакостят, а мы на них любуйся? Ни хрена подобного... А что насчет "ястреба"?
      - Куда он денется? - досадливо поморщился Лаврик, шаря взглядом по небу, прикрывая глаза ладонью. - Во-он, поганец, кружит... Ну, и пошел он по тому же адресу...
      Мазур проследил за его взглядом. Ну да, конечно. В лазурных небесах, не обремененных ни единым облачком, высоко-высоко кружил аэроплан, в котором опытный глаз моментально опознавал американский "Орион". Ну, ничего не поделаешь: нейтральные воды, ничьи небеса, имеет право, соглядатай чертов.
      Уже не обращая ни на кого внимания, Лаврик присел на корточки над стоявшей на банке рацией, вмиг напялил наушники и возбужденно затараторил что-то в микрофон - выкрикивая сплошную цифирь, один лишь раз помянув "квадрат" и дважды "сектор".
      Действие это возымело моментально - красавец "Ворошилов" не позднее чем через полминуты снялся с места и малым ходом двинулся на зюйд-ост, к той самой точке, где на водяной подушке расположились две крохотные субмарины. И очень быстро над Красным морем разнесся утробный грохот - рявкнули залпом бомбометы эсминца, оба двенадцатиствольника, и две дюжины дымных струй красиво выгнулись над морской лазурью, противолодочные снаряды в фонтанах брызг ворвались в воду. С похвальной быстротой "Ворошилов" дал второй залп, за ним - третий. Для военного человека зрелище было самое приятное - особенно если учесть, что зритель сам был частичкой той махины, что наносила удар. Бомбы рвались на глубине, взметая скопище белопенных фонтанов, вода кипела и клокотала, как, должно быть, в легендарные времена Великого Потопа, - и Мазур, к сантиментам ничуть не склонный, все же поддался на миг чему-то вроде профессионального сочувствия, представив последние минуты тех, на глубине. Вне всякого сомнения, для тех и в самом деле настали последние минуты. Пережить три залпа на не столь уж большой глубине, пребывая в неподвижности... Нет, не было у них ни единого шанса. Гаснет свет, трещат переборки, лопается корпус хлипконькой, почти игрушечной субмаринки, соленая вода врывается внутрь, валя с ног, захлестывая.
      Мазур невольно передернулся - и отвернулся от белопенной кипени разрывов, по какой-то странной ассоциации напомнившей ему цветущий черемуховый сад. Что поделать, такова селяви, таковы суровые мужские игры на свежем воздухе. В конце концов, их сюда никто не звал, не дети малые, знали, на что шли...
      - Кранты, а? - спросил Лаврик, отрешенно глядя в ту сторону уже без тени азарта или торжества.
      Вопреки расхожим штампам, Лаврик, даром что особист, был не из "береговых сусликов", немало помотался по свету отнюдь не мирным туристом и частенько рисковал башкой бок о бок с Мазуром. Так что многое о жизни понимал, и мысли его наверняка шли тем же курсом.
      - Это уж точно, - сказал Мазур хмуро. - Полные и законченные кранты. Звиздец, выражаясь интеллигентно...
      Рулевой выполнил лихой разворот, и мотобот аккуратненько подошел к заслонившему для них солнце борту тральщика. Оттуда уже сбросили штормтрап, и Лаврик первым полез вверх с проворством бандерлога.
      Мазур поднялся следом столь же сноровисто, радуясь в душе, что щеголяет сейчас в гидрокостюме, который нет нужды приводить в порядок, как это обычно делаешь с мундиром перед тем, как предстать пред грозные очи начальства.
      Начальство не заставило себя ждать, встретив у самого борта. На сей раз оно предстало в облике невысокого, крепко сбитого индивидуума лет пятидесяти, со сварливой щекастой физиономией, в которой было что-то неуловимо бульдожье. На плечах у него красовались черные погоны с золотыми полосками - знаки различия польского командора, примерно соответствовавшего советскому каперангу. На самом деле, как легко догадаться, это опять-таки был не гордый морской лях, а контр-адмирал Адашев - возглавлявший и руководивший, облеченный доверием и наделенный нешуточными полномочиями. Если без красивостей, именно тот, кто по военно-секретной линии возглавлял здесь подводный отпор проискам империализма и согласно уставу был для Мазура пока что царем и богом.
      Мазур видывал всяких начальников, так что мог сравнивать. Этот был не из худших, но и никак не из лучших... а впрочем, существует ли на свете такое начальство, которое человек в погонах любит искренне, трепетно и душевно? Вопрос, прямо скажем, философский...
      - Докладывайте, - буркнул Адашев, уставясь столь неприязненно, словно Мазур не далее как вчера свистнул у него золотой портсигар с бриллиантовой монограммой, продал местному старьевщику, а деньги прокутил, как последняя сволочь.
      Мазур принял подобие стойки "смирно" (именно подобие, поскольку был все же в гидрокостюме и точная уставная стойка выглядела бы чуточку нелепо), придал лицу должное выражение - смесь тупого усердия со служебным восторгом - и прилежно доложил:
      - Находясь на штатном боевом патрулировании, группа столкнулась с пятью подводными диверсантами вероятного противника. В результате боестолкновения противник уничтожен. С нашей стороны потерь нет, раненых нет. Захвачен предмет, несомненно являющийся взрывным устройством.
      Говоря без ложной скромности, этот рапорт был не из тех, каких следовало стыдиться, неплохо справились все же. Однако бульдожья физиономия адмирала так и не озарилась той самой отеческой улыбкой, что существует исключительно в воображении авторов убогих батальных романов. Он шумно выдохнул воздух, отер платком лысеющее чело и протянул почти страдальчески:
      - Капитан-лейтенант, неужели не могли доставить живым хотя бы одного? Чтобы можно было предъявить поганца по всем правилам...
      - Не было возможности, товарищ контр-адмирал! - прилежно выкатив глаза, рявкнул Мазур.
      - Да не орите вы так... - Контр-адмирал опасливо огляделся, словно подозревал в ком-то из окружающих шпиона. - Не забывайте о ситуации. Здесь нет никаких адмиралов.
      Мазура так и подмывало ответить, что, если уж доводить секретность до полной и законченной скрупулезности, здесь не должно быть также и капитан-лейтенантов, поскольку в польском военно-морском флоте такого звания нет. Однако он служил достаточно давно, чтобы не лезть на рожон. Он просто-напросто повторил тоном ниже:
      - Не было возможности, пан командор...
      - Возможности,.. - протянул контр-адмирал сварливо. - Вы что, первый год служите? Могли бы и создать возможность... - И он повторил с откровенной мечтательностью: - Чтобы предъявить поганца по всем правилам... Ну ладно, чего уж теперь...
      Он неопределенно махнул рукой и отошел в сторону надстройки. Мать твою так, грустно подумал Мазур, а ведь этот, как выражался Атос, еще из лучших. Положительно, кабинетное начальство в адмиральских звездах, пусть даже умное и хваткое, все же - иная форма жизни. Что и кого он рассчитывал предъявить прогрессивной мировой общественности? Неужели всерьез полагал, что при подводном диверсанте сыщется служебное удостоверение с фотографией в военной форме, четкой печатью Пентагона и каллиграфически выписанным местом службы? Всерьез рассчитывал, что захваченный живехоньким признает себя военнослужащим США?
      Черта вам лысого. Не те ребятки шляются под водой подкладывать мины, что с нашей, что с ихней стороны. Руку можно дать на отсечение, пленный, как стойкий оловянный солдатик, твердил бы, что никакой он не янки, а вовсе даже швед или, того почище, мальтиец без определенного места жительства и занятий, которого за смешные деньги нанял где-нибудь в Кейптауне хромой грек, говоривший с финским акцентом. Это вам не Пауэрс, имевший при себе полные карманы неопровержимых улик.
      Мазур отвернулся к борту, глядя на море с той самой философской грустью, каковой любой старый служака умеет заглушать неприятный осадок, оставшийся на душе после разговора с этаким вот начальством. Ничего тут не поделаешь. Еще в воинском уставе, сочиненном Петром Великим, наличествовали безапелляционные словеса: "Никакой офицер, ни солдат не может оправдаться, хотя бы с ним от фельдмаршала и генерала непристойным образом поступлено будет, и ему от них некоторым образом оскорбление славы учинится. Ибо почтение генеральству всеконечно и весьма имеет ненарушимо быть".
      Каков слог! Каковы истины... Вообще-то, если напрячь память, можно вспомнить, что в том же уставе уточнялось: "Однако же таковому обиженному свободно есть о понесенном своем бесчестии и несправедливости его величеству, или в ином пристойном месте учтиво жалобу свою принесть, и тамо о сатисфакции и удовольствовании искать и ожидать оныя".
      По форме - все правильно. Гуманно и демократично. Однако в применении к реальной жизни означает: семь сапог собьешь, пока удастся не то что сатисфакцию найти, а просто жалобу принесть. Гораздо проще наплевать с клотика и забыть.
      - Не бери в голову, - сказал оказавшийся рядом Лаврик, словно прочитал его мысли.
      Мазур вяло отмахнулся:
      - А, ерунда... Ты мне лучше вот что скажи, как-никак, облечен ты у нас доверием и допущен к тайнам... Ведь за этими наверняка придут новые, а? Не могли же мы сегодня всех передавить?
      Лаврик бдительно оглянулся, понизил голос:
      - Говоря по секрету, там, совсем близехонько, их еще до черта. Так что не расслабляйся.
      - Кто бы расслаблялся, - сказал Мазур досадливо. - Я, знаешь...
      Он замолчал. Сверху, с лазурных небес, обрушился невыносимый свистящий рев, ударивший прямо-таки физически по барабанным перепонкам, всколыхнувший на миг какие-то невыразимо древние страхи подсознания.
      Едва не задевая округлыми брюхами верхушки мачт, над тральщиком, от носа к корме, промелькнули две тени, снизились еще, чуть ли не скользя по морской глади. Тупорылые фюзеляжи, короткие прямые крылья, американские опознавательные знаки - Мазур, как человек знающий, моментально опознал "Эй-десятые", палубные штурмовики. Надо полагать, авианосец "Си фокс" опять отирался где-то неподалеку от линии горизонта, по другую ее сторону.
      Штурмовики, выполнив плавный разворот, разошлись в стороны. Один метнулся прямехонько к вертолету с "Ворошилова", все еще парившему в воздухе, выполняя классический маневр "выход на точку ракетного удара по воздушной цели". Второй возвращался к тральщику.
      Вертолетчики отреагировали незамедлительно: винтокрыл камнем упал на полсотни метров и, стелясь над самыми волнами, на полной скорости помчался к кораблю, названному в честь совершенно сухопутного маршала. Удивительным образом это не выглядело бегством - всего-навсего грамотным отступлением перед превосходящим противником.
      На "Ворошилове" определенно сыграли боевую тревогу: Мазур видел, как пришли в движение орудийные башенки, как колыхнулись пусковые трубы зенитных ракет.
      Штурмовик вновь пронесся над тральщиком, на сей раз пересекши его курс практически под прямым углом, люди на палубе инстинктивно пригнулись, вжимая головы в плечи.
      За плечом Мазура кто-то охнул.
      Прямо на них, целеустремленно и неудержимо, басовито взревывая сиреной пер эсминец типа "Кидд", раза в три длиннее тральщика, высоченный, как девятиэтажка, с характерными мачтами, похожими на трезубцы, и звездно-полосатым флагом на корме. Расстояние сокращалось с невероятной быстротой, башня развернута, носовое орудие - сто двадцать семь миллиметров, между прочим, таращится прямо на мнимого поляка, а за башней крутнулась вверх-вниз и вправо-влево пусковая установка противокорабельных ракет, нацелившихся острыми носами опять-таки прямехонько на тральщик...
      Расстояние меж ними стремительно сокращалось. Эсминец замигал ратьером, и вспышки тут же сложились в знакомые любому опытному моряку слова: о-т-к-р-ы-в-а-ю-о-г-о-н-ь, о-т-к-р-ы-в-а-ю-о-г-о-н-ь!
      Мазур застыл столбом, как и все, кто оказался рядом на корме тральщика. Каковой, пыжься не пыжься, в огневой мощи уступал позорнейшим образом, как и в скорости хода, орудия и ракеты "Кидда" способны были раздолбать его, как бог черепаху. "Ворошилов", держа пар на марке, полным ходом шел в их сторону, но Мазур, окинув взглядом образованный кораблями треугольник с ежесекундно меняющимися сторонами, в три секунды сделал неутешительный вывод: "Ворошилов" ничем не уступает идущему на сближение американскому нахалу, а если в чем-то и уступает, то кое в чем, безусловно, превосходит. В случае чего отомстить он сможет по полной программе, а вот спасти - черта с два... Поздно, не успеет...