Мазур взял у него цветную фотографию и внимательно разглядывал. Довольно симпатичная девушка восточного облика, с длинными черными волосами и чуточку раскосыми глазами была снята где-то на улице – она стояла вполоборота к объективу, куда-то внимательно глядя, правой рукой придерживая перекинутый через плечо ремешок яркой сумочки. Красивенькая такая, спортивного вида и, отчего-то чуется, с характером. У Мазура осталось впечатление, хотя и не было на снимке каких-то знакомых ориентиров, что фотография сделана в Шантарске: должно быть, все из-за ее белой маечки, какие тут продавались на каждом углу, по слухам, здесь же и запатентованные. Во всю длину маечки в три краски изображена унылая физиономия г-на Чубайса с черной мишенью на лбу, а понизу крупная надпись: «А ты бы промахнулся?» Кто-то из шантарских бизнесменов четко уловил требования текущего момента и внес коррективы в летнюю моду. Черный это юмор или нет, один бог ведает, но Мазур сам видел, что майки расходились, как пиво в жаркий день…
      – Нет, – сказал он уверенно. – Голову даю на отсечение, нигде с ней не пересекались. А что, должны были?
      – Могли. Ежели теоретически, – сказал Лаврик. – Этнос с ходу не просекаешь?
      – По снимку гораздо труднее, чем в натуре… – сказал Мазур. – Я бы обтекаемо определил: Юго-Восточная Азия… А?
      – Почти, – сказал Лаврик. – Япона мать. Точнее, япона дочка. А если совсем точно, коренная американочка с тремя четвертями японской крови. Русским владеет прекрасно, а благодаря облику может себя выдавать за российскую азиаточку, что, по некоторым данным, и проделывает. В здешних местах азиаточками никого не удивишь, тем более что на эту легенду можно прекрасно списать мелкие погрешности в произношении. Никакой это не американский акцент, а это наша буряточка именно так по-русски и говорит…
      Мазур не спросил его, откуда Лаврик все это знает и какая сорока на хвосте принесла, – если тебе не сказали прямо, задавать подобные вопросы категорически не принято. Достаточно знать, что именно так все и обстоит.
      Он задал другой вопрос, который в данной ситуации, в общем, не возбранялся:
      – Лэнгли, РУМО или другой какой гадюшник?
      – Прекрасная погода сегодня, не правда ли?
      – Понял, – сказал Мазур. – Значит, она здесь?
      – Ну да, – буднично ответил Лаврик. – Тебе такие штучки знакомы, и снимал, и ставил… Полюбуйся. Вид а натюрель – и в замаскированном варианте…
      Мазур бросил на два подсунутых Лавриком снимка довольно беглый взгляд – он и в самом деле прекрасно знал, для чего предназначена черная штука заковыристой формы. Вот тут она в натуральном виде, а тут замаскирована под крупный камень…
      – Ну, разумеется, – сказал он, возвращая снимки. – Агрегат для дистанционного съема информации с электронных устройств самого разного назначения. «Ар-эйч-сорок»?
      – Почти. Модернизированный вариант. Техника, как известно, не стоит на месте… Две этаких закладки наши службы сняли. Однако есть стойкие подозрения, что этим наша малышка не ограничилась. Давненько обосновалась в Шантарской губернии, еще во времена Бориса-Китикэта. И прижилась она, как ты уже, быть может, допер, среди «черных археологов». Китаяночку из себя лепит.
      – Понятно, – сказал Мазур. – Эти агрегатики идут кружным путем, через Монголию?
      – Ага. Кружные пути иногда – самые надежные…
      – Ну, а зачем ты мне все это рассказываешь?
      Лаврик сморщился, словно одним махом нечаянно откусил аж пол-лимона:
      – Вот этого не надо… Ну что ты девочку из себя строишь? Все ты прекрасно понял, ангел мой. В условиях, когда наши ушибленные перестройкой службы подрастеряли прежний размах и могущество, кадры вроде тебя на вес золота – столь великолепно вросшие в ситуацию. Согласись, ты в этом гадюшнике прекрасно освоился, всех основных фигурантов знаешь, все ходы-выходы… Зачем мне кого-то вводить в операцию, чтобы начинал с нуля и азов, если у меня есть ты? И не надо с идиотской физиономией переспрашивать, приказ это или нет. Это приказ, разумеется. Сам понимаешь, когда перед нами поставлена столь серьезная задача, никому и в голову не придет ворошить всякие скучные истории вроде самочинного суда офицерской чести над некоторыми скурвившимися адмиралами. Усек?
      – Чего ж там не усечь, – угрюмо сказал Мазур. – Взял ты меня за глотку…
      – Ну, я ж не из врожденного садизма, – хохотнул Лаврик. – Работа такая, сударь. В общем, эту раскосенькую ляльку мы должны найти и взять. К сожалению, ситуация усугублена… Очень усугублена. Может, тебе и этот аспект не разжевывать? Поскрипи мозгами, а?
      Мазур был профессионалом, и некоторые вещи выходили у него автоматически – логические размышления в том числе. Когда была поставлена ясная и конкретная задача, когда инстинкты сработали, как взрыватель мины… Он понял вдруг, почему Лаврик назначил свиданку именно здесь – в самой что ни на есть неприкрыто романтической обстановке, среди красочной тайги и диких скал. Это Лаврик-то, избегавший в работе и тени романтики, как черт ладана…
      Вот и сейчас не имелось и намека на романтику. Просто-напросто в таком вот месте они были на сто процентов избавлены и от слежки, и от сверхчутких микрофонов, работающих на большом расстоянии. Но это означало…
      – Так-так-так... – сказал Мазур. – На базе что, крот?
      – Не знаю кто, но ручаюсь, что кто-то есть, – ответил Лаврик, ни секунды не промедлив. – И не просто на базе, а у нас. Понял? – В его превратившемся в застывшую маску лице не было ничего человеческого – он был в работе. – Катерине я доверяю по одной-единственной причине: я сам ее сюда перевел уже после того, как вышел на след. Остальным я пока что предпочитаю не доверять, хотя и знаю, что все семеро кротами оказаться не могут. Один, максимум двое. Но пока что…
      – Понимаю, – кивнул Мазур. – Катька на базе не засвечена, как ваш кадр?
      – Вроде бы нет пока. Связисточка и связисточка… каковая, учти на будущее, примитивно и беззастенчиво крутит роман с отпускным адмиралом, сиречь с тобой. Старый и пошлый трюк, но ведь с завидным постоянством срабатывает… Итак, крот существует. Не просто на базе, а у нас. Наши скудные кадры насчитывают трех кабинетчиков и четверых волкодавов. Кто из них крот, пока неведомо.
      – Нечаев… – сказал Мазур осторожно.
      – Увы, нет, – быстро ответил Лаврик. – Цинично-то говоря, он меня ох как устроил бы в роли главного крота, одно дело – какой-нибудь старлей или кап-три  и совсем другое, ежели мне, грешному, удалось бы изобличить в шпионаже не кого-нибудь, а целого вице-адмирала, да вдобавок из главного штаба. – Он мечтательно прищурился. – Ах, как это было бы кошерно… Но, увы, шпионской компры я на него так и не раскопал. Покойный был чересчур трусоват, чтобы лезть в Пеньковские или Поляковы. Бывает такая человеческая разновидность, ты сам не раз сталкивался, – в шпионы ни за что не полезет не из-за высоких моральных качеств, а из примитивной трусости. Что бы там демократы ни ныли, а славная шестьдесят четвертая статья в старые времена мно-огих потенциалов на поводке держала, вечная ей память… Максимум на что хватало нашего Нечаева – это на известные тебе шалости с «черными антикварами» и того же колера археологами. Но вот подельничек его, такое у меня сложилось впечатление, был совсем другого полета пташка… а впрочем, почему «был»? Есть он, сука, есть…
      – Ага, – сказал Мазур. – Имеешь в виду, он исправно мочил всех, кто мешал нечаевским бизнесам, но в то же время…
      Лаврик пожал плечами:
      – Знаешь, я крепко подозреваю, с определенного момента он уже работал исключительно на настоящего хозяина. Вряд ли Нечаев стал бы ему заказывать собственную сестричку, каковая, строго говоря, и была мотором всего дела. Просто с какого-то момента цепочку начали чистить от всего лишнего. И, не исключено, будут чистку продолжать – что я, цинично рассуждая, могу только приветствовать, ибо чем активнее наш крот работает, тем больше шансы его сгрести за первичные половые признаки… Или вторичные? Ну, в общем, за яйцы. Ты мне отдай фотографии шпионской техники, а тот снимочек, на котором лялька, оставь себе, пригодится в скором времени…
      – Ну, спасибо, – сказал Мазур. – Удружил…
      – А что поделать, милый? – развел Лаврик руками с видом крайнего простодушия. – Это ж не старые времена, когда я в подобной ситуации мог себе высвистеть на подмогу целую роту в форме и в статском, когда при одном намеке на такую вот ситуацию отваливали, что душа ни попросит, вплоть до спутников… Сам знаешь, какие нынче унылые времена, какая нищета давит. И еще один нюансик… Крот-то окопался у нас. Именно у нас. И ежели историю успешно размотают сухопутчики или чекисты, сам понимаешь, как это будет унизительно для славного флота российского, какая плюха для репутации, какое пятно на белоснежной парадке… Все в гнусный клубок сплелось: и государственная безопасность, и интересы касты…
      – Сам вижу, – уныло сказал Мазур.
      – Тем лучше. Вот и работай по-стахановски. Никто лучше тебя не знает здешнюю обстановку и всех фигурантов. Наша Гейша…
      – Кто? – не сразу догадался Мазур. – А-а…
      – Ну да. Нужно же было ее как-то обозначать согласно заведенному порядку. Нехай будет Гейша. Среди родных пенатов она, стервочка, зашифрована как Хризантема, а у нас нехай будет Гейша, это гораздо короче… В общем, среди тех, кто причастен к «черным раскопкам» – да и среди тех, кто о них просто осведомлен, – должен быть, обязан быть кто-то, кто нашу Гейшу знает. С кем-то она да контактировала, кто-то ее вводил, кто-то с ней и посейчас сотрудничает. Выяснить кто – твоя задача. Пройди по всей цепи, от господина Гвоздя до лесбиюшки Танечки. Потряси Ларису.
      – Трудненько будет, – задумчиво отозвался Мазур. – Она сейчас в крайне специфической ситуации…
      – Милый, – отрешенно и жестко сказал Лаврик. – Кого, на хрен, заботит, что там трудно, что там легко? Тебе Родина в очередной раз приказывает ежа убить голой сракой, так что не ной и не выпендривайся…
      – Есть, – угрюмо и тихо прорычал Мазур.
      – Вот так-то лучше, – оскалился Лаврик. – Легенда понятна – у тебя еще целых две недели отпуска, вот ты и жуируешь беззаботно, закадрив прапорщика Катеньку, девицу без ярко выраженного облико морале. Катюша – все твои наличные вооруженные силы, опора и подмога. Чем богат… Она девочка шустрая, не беспокойся, ее хорошо поднатаскали, сам догадываешься где.
      – Верю, – сказал Мазур. – А жмурики у нее на счету есть? У меня, сам понимаешь, не праздный интерес, нужно же знать, что за напарницу бог послал…
      – Да я понимаю, – кивнул Лаврик. – Увы, увы… Хорошая девочка, перспективная, но своего личного кладбища пока еще не открыла. Ничего, все еще впереди у молодого поколения, особенно когда оно работает под чутким руководством таких старых хамов, как мы с тобой… – Он помолчал и вдруг совершенно другим, неделовым тоном спросил: – Вот, кстати, тебе с твоего погоста никто не снился?
      – Да нет пока, – пожал плечами Мазур, хмыкнул: – Опа! А тебе что, были визиты?
      – Да ну, с чего ты взял? – досадливо поморщился Лаврик. – Просто… Мы тут давеча с Крамером посидели за литром, так вот ему, ты знаешь, впервые в жизни один крестничек приснился… Не старость ли это, а?
      – Черт его знает, – сказал Мазур. – Вообще-то, если порассуждать отвлеченно… Мне тут кажется отчего-то, что первые симптомчики старости – это когда начинаешь всерьез задумываться, какой тебе смертью помереть. И все чаще думаешь, что хорошо бы помереть не в белой постельке, а чтоб влетело тебе в лоб девять граммов на бегу… – Он замолчал, внимательно присмотрелся к Лаврику, шагнул к нему, взял легонько двумя пальцами за отворот легкой курточки и ухмыльнулся: – Лаврик?
      – Чего? – мрачно отозвался тот.
      – У тебя по роже прошел этакий унылый промельк, – сказал Мазур уверенно. – Думал уже, а? Ну, не жмись…
      Полуотвернувшись, Лаврик какое-то время молчал, кривя губы и усиленно изображая на лице полное душевное спокойствие. Потом нехотя процедил:
      – Ну и что? Подумывал. Бес его там разберет, первые ли это звоночки старости, но, согласись, гораздо приятнее было бы загнуться внезапно, словив на перебежке сколько-то железных граммов, нежели отдавать концы в пошлой дряхлости, среди хнычущих внуков и очерствевших медиков… Ну что, пошли?
      Он резко отвернулся и первым направился в узкий проход среди высоченных скал.
      Пожав плечами, Мазур зашагал следом, сунув руки в карманы и громко мурлыча под нос:
 
Hej, jabluszko, dokad toczysz sie?
Jesli trafisz w Czeka, to nie wrocisz stad!
Hej, jabluszko, potoczylo sie.
W czerezwyczajce zagubilo sie!
 
      – Что это опять такое? – не оборачиваясь, осведомился Лаврик.
      – Очередной перл коллекции, – усмехнулся Мазур ему в спину. – На мове отдаленных предков, сиречь панове ляхов. Всего-то – «Эх, яблочко, куды котишься, в губчека, соответственно, попадешь, не воротишься…»
      Они вышли на прогалину-склон, где дожидавшаяся начальство Катя все так же сидела на буром стволе поваленной сосны в свободной, отнюдь не напряженной позе.
      Увидев их, не спеша встала, отряхнула светлые брючки.
      – Итак, звезда моя… – сказал Лаврик совсем даже мирным, домашним тоном. – Военный совет в Филях успешно завершен. Поступаешь в полное распоряжение господина контр-адмирала, душою и телом… впрочем, последнее доводить до логического конца только при обоюдном согласии, я тебя, упаси боже, не принуждаю…
      – Охальник вы, Константин Кимович, – нейтральным тоном сообщила белокурая девушка Катя, не носившая бюстгальтера, зато носившая потаенно взаправдашний пистолет.
      – Глупости, Катерина, – прищурился Лаврик. – Всего-то сублимирую пошлыми шутками тягостную напряженность ситуации и ту полную неизвестность, что между нами простерлась. Охальник у нас – эвон кто. – Он похлопал Мазура по плечу. – Это он, отечественный наш терминатор, всех иностранных шпионок, с которыми нелегкая судьба сводила, в койку так и укладывал, мы все от зависти, бывало, на стену лезли. Они ж, шпионки, главным образом очаровательные и сексапильные, вроде тебя, Катерина, работа у них такая…
      – Да нет, – серьезно сказал Мазур. – Главным образом, они меня укладывали, как им по работе и полагалось… – Он оглядел Катю с ног до головы, усмехнулся. – Ну что же, армия у меня небольшая, но на первый взгляд производит самое приятное впечатление, хотя и ощущается явный уклон в феминизм…
      – Ничего, – столь же серьезно сказал Лаврик. – Я тебе еще подкину сподвижника мужского пола. Есть тут один опер… Бывший.
      – Наш?
      – Нет, милицейский. Пытался в свое время накрутить хвост на кулак кое-кому из «черных археологов», но его, как это не только в кино бывает, так эффективно вывели из игры, дерьмом обдавши, что в три секунды из мундира вылетел. Легко догадаться, любви он к нашим друзьям не питает ни малейшей – а человек, надо тебе сказать, мстительный.
      – Это хорошо, – кивнул Мазур. – Мстительные люди порою жизненно необходимы… Как у вас, кстати, с этим, Катя?
      – Катерина еще слишком молодая, – сказал Лаврик. – Мстительность тогда хороша, когда ее люди в зрелые годы оттачивают, – чтобы холодная была, рассудочная… Пошли, что ли?
      Сунув руки в карманы легкой курточки, он первым стал спускаться по утоптанной до каменной твердости светло-желтой земле, напевая почти беззаботно:
 
В путь, в путь, кончен день забав,
Пришла пора.
Целься в грудь, маленький зуав,
И кричи «Ура!»
 

Глава вторая
Высокое искусство дипломатии с наганом под полой