Здесь, точно, что-то происходило. Нечто такое, отчего следовало держаться подальше. Мазур собрал в уме все детали мозаики - отмененный пассажирский поезд, мирного полицая, вынужденного вдруг напялить каску и вооружиться винтарем, заставу на переезде, опустевшие улицы, дым над крышами - и лишь укрепился в этой версии. Пожалуй, и не следовало так спешить в эти места, но кто же знал, кто бы объяснил... Ч-черт!
      Поезд остановился окончательно - возле каких-то угрюмых пакгаузов с высокими красными надписями непонятного содержания (будем надеяться, они не гласят, что в любого прохожего стреляют без предупреждения). И тут же к тепловозу подбежали несколько солдат в касках и оливково-зеленой форме. Одна группа скрылась из виду, перейдя на другую сторону, а другая, настороженно держа винтовки наперевес, двинулась в сторону Мазура медленно, с оглядочкой. Один держал на поводке поджарую черную овчарку, старательно обнюхивающую вагон за вагоном.
      Хреновенько. По его это душу или нет, но они определенно кого-то ищут. И чертова псина человека почует моментально, как ни воняет тут коровьим навозом - профессионально работает, зараза, хорошо обучена, издали видно...
      Решение надо было принимать моментально, и Мазур его принял. Упрятав кольт на одежде в заранее подготовленном местечке, улучил момент, когда никто не смотрел в его сторону, подхватил рюкзак, спрыгнул на полотно и метнулся за угол пакгауза с проворством, сделавшим бы честь любому ягуару. Прижался к пыльной кирпичной стене, обратился в слух. Обошлось, кажется: ни топота ног, ни криков, ни единого звука, свойственного азартной погоне...
      Тренированная память цепко держала все, что он видел, когда поезд приближался к станции. И не подвела - Мазур нырнул в заранее присмотренный проход меж двумя складскими зданиями, почти не плутая, выбежал к высокому бетонному забору. Прислушался. По ту сторону никаких особенных звуков не раздавалось.
      Глубоко вздохнув, решился. Сноровисто перемахнул через забор, не потерпев ни малейшего ущерба от ржавой колючей проволоки в три ряда, натянутой поверху. Спрыгнул на ту сторону, оказавшись на тихой улочке. Дома здесь были покрыты толстенным слоем копоти, оставшейся, похоже, с тех времен, когда употреблялись главным образом дымящие паровозы. Огляделся и, увидев поблизости подходящий проулочек, быстрым шагом направился туда. Главное, не бежать сломя голову и не прятаться. В подобной непонятной ситуации и то и другое чревато... Шагать целеустремленно, оставаться на виду, чтобы не заподозрили черт-те в...
      Чтоб тебя! Мазур с маху остановился, чуть приподняв руки, так, чтобы сразу было видно - никакого оружия при нем нет.
      Солдаты, числом трое, таращились на него выжидательно-зло. Двое помоложе, третий постарше, на левом рукаве у него скопированные с американских сержантские шевроны, гораздо шире и авантажнее. Оливково-зеленая форма, стальные каски, испанские автоматические винтовки с примкнутыми штык-ножами, пластмассовые нарукавные эмблемы, тускло-желтые значки на воротниках... "Тоже мне, ребус, - подумал Мазур, замерев посреди улицы. - Горящая гренада на фоне скрещенных сабель, черное мачете на красно-зеленом фоне, треугольник с латинской "Р" на левом рукаве, желтая полоса на правом... Обычная пехота, не гвардия, хотя у них тут эти полки по старинке именуются "конногренадер-скими". Обычная пехота. Не полевая жандармерия, не парашютисты, не рейнджеры из элитных антипартизанских батальонов... А ведь это, пожалуй что, к лучшему. Глядишь, и обойдется. Главное, не злить. У них тут определенно какая-то заварушка, зольдатики любой армии в таких вот случаях злы и раздражены, так что не следует чирикать о правах человека и писаных законах, а держаться тише воды, ниже травы..."
      Оба молодых держали его на прицеле с теми же выжидательно-злыми гримасами. Сержант, служака, сразу видно, старый и опытный, взирал на Мазура чуточку иначе - явно пытаясь в темпе сообразить, как и положено отцу-командиру, что это за птица объявилась, чего от нее ждать и что с ней делать.
      Мазур изобразил нечто вроде робкой улыбки, искренне надеясь, что производит благоприятное впечатление. Вообще-то ему ничего не стоило в три секунды отправить эту троицу на небеса - бросок влево, уход с линии огня, тот, что ближе всех, кладется одним ударом, секундой позже, прикрывшись им, как щитом, из его же винтовочки вмиг срезать остальных...
      А вот дальше-то что? Когда решительно непонятно, в какие такие национальные забавы они тут играют? То-то и оно...
      Сержант что-то рявкнул по-испански, с видом громовержца, привыкшего казнить и миловать всякую мелочь пузатую.
      - Нон абла эспаньоль, - произнес Мазур волшебную фразу.
      Оттянул левой рукой полу холщовой куртки, а большим пальцем правой выразительно показал на внутренний карман.
      Сержант, кажется, понял - но сначала протянул лапищу, схватил Мазура за кисти, повернул, внимательно осмотрел ладони. Показалось, что его свирепая рожа все же чуточку смягчилась, словно этот непонятный осмотр имел глубокий смысл. Вслед за тем он ловко выдернул из пальцев Мазура лямку и швырнул рюкзак одному из солдат, не поворачивая головы, о чем-то громко распорядился. А сам запустил клешню во внутренний карман, вмиг выгреб все его содержимое... Паспорт он держал правильно, не вверх ногами - а это позволяло питать надежды, что читать сержантюга умеет, и, вполне возможно, сталкивался со штуковинами под названием "иностранный паспорт".
      Человек-глыба полистал документ, цепким взглядом сравнил личность Мазура с фотографией, листанул мореходку. Солдатик, потрошивший рюкзак, с удовлетворенным возгласом выпрямился, демонстрируя начальству охотничий нож в ножнах.
      - Герильеро? - рявкнул сержант, пугая Мазура взглядом.
      - Нон герильеро!
      У него создалось впечатление, что сержант попросту забавляется. Сержанты, мать их гребаную, всюду одинаковы.
      - Уакеро? - прорычал сержант.
      Мазур знал это словечко из книг. "Уакеро" - грабитель старинных захоронений, "черный археолог". Юстицией, в том числе и здешней, вовсю преследуется.
      - Нон герильеро, нон уакеро, - сказал Мазур. - Марино! Марино, маринайо, марино!
      Неизвестно откуда, но у него держались стойкие воспоминания, что и в испанском "марино" как-то связано с "морем". Жаль, что нет выразительного и недвусмысленного жеста, обозначающего моряка... Ага!
      Идею, пришедшую ему в голову, в данных обстоятельствах можно было смело назвать гениальной. Мазур шагнул вперед - винтовка настороженно повернулась в его сторону - медленно, плавно протянул руку, забрал у солдатика свой нож, вынул его из ножен, держа двумя пальцами за кончик лезвия, картинным жестом показал вправо, где метрах в десяти от них стоял старый потемневший забор.
      И метнул нож одним молниеносным движением кисти. Лезвие на дюйм ушло в трухлявые доски.
      Солдаты одобрительно воскликнули что-то непонятное. Сержант сохранял олимпийское спокойствие. Потом вдруг осклабился. Широкими шагами пошел к ножу, вытащил его без усилий, сделал острием на доске пометку в виде крохотного кружочка, взял Мазура за локоть и оттащил на другую сторону улицы. Теперь от забора их отделяло метров тридцать. Сунул Мазуру рукоятку в ладонь, дернул подбородком с явной подначкой: "А ну-ка?"
      Тем же молниеносным движением Мазур угодил прямехонько в отметку, сделав два шага вперед и с места крутанул сальто назад. Выпрямившись, раскланялся с апломбом циркового гимнаста.
      Один солдатик, самый непосредственный, тыча в него пальцем, что-то возбужденно затарахтел, причем наиболее часто повторялось слово "acrobata". Мазур, прижав руки к сердцу, раскланялся вторично. Лучше уж предстать в их глазах шутом, нежели подозрительной личностью...
      Похоже, на него уже смотрели гораздо благосклоннее. На роже сержанта обозначились некие признаки умственной деятельности. Он всерьез задумался, сразу видно, что же, в конце концов, делать с попавшимся на дороге придурком. Особого благодушия на усатой роже так и не появилось, но надежды Мазура на мирный исход окрепли.
      Сзади послышался окрик по-испански. Сержант обернулся и, обменявшись парой фраз с троицей солдат, куда-то конвоировавших двух штатских, прямо-таки просиял вдруг. Схватил Мазура за полу куртки, сунул ему в карман документы, а в руку рюкзак и, схватив за шиворот, подтолкнул к штатским. После чего отвернулся с видом человека, наилучшим образом исполнившего свою миссию на этом свете.
      Один из конвоиров подтолкнул Мазура прикладом в поясницу. Он обернулся к сержанту, но тот демонстративно смотрел в другую сторону, как и оба солдатика. Вздохнув, Мазур поплелся рядом с двумя незнакомцами - точнее, незнакомцем и незнакомкой, потому что вторая была молодой женщиной.
      Вот же сука с нашивками! Развязал проблему простенько и элегантно попросту сбыл с рук странную добычу, враз избавившись от всякой ответственности и необходимости самому принимать какое-то ни было решение. Точно, старый служака, все ухваточки...
      Мазур украдкой косился на спутников, шагая посреди улицы. Оба на первый взгляд выглядели не местными - светловолосый кудрявый бородач на пару лет помладше Мазура, довольно симпатичная девушка с коротко подстриженными темными волосами и нездешними синими глазами, оба в чистеньких джинсах, белых футболках и легких куртках. На лацканах курток у обоих - пластмассовые жетоны в форме геральдического щита с маленькими фотографиями их обладателей и непонятным испанским текстом.
      Так, а зачем это один из конвоиров волокет телекамеру? Вот уж с чем он не сочетается, так это с красивой телекамерой, японской, кажется...
      - Журналисты? - тихонько спросил Мазур по-английски.
      - Угадали, - отозвалась девушка, выглядевшая удрученной, но не впавшей в уныние. - Теле.
      Конвоиры отнеслись к разговорам с полнейшим равнодушием, и Мазур решился продолжать.
      - Откуда?
      - Соединенные Штаты, - кратко ответила девушка. Бородач отмалчивался, насупясь.
      - Что же они вас? - спросил Мазур с неподдельным любопытством. - Хунты три года как нет, тут, говорят, демократия с законно избранным президентом...
      - Этим обезьянам расскажите... - девушка дернула подбородком в сторону лениво шагавшего рядом конвоира. - Может и поверят, в чем я сильно сомневаюсь... А вы кто?
      - Бродяга, - сказал Мазур. - Ловец удачи. - Австралия. Моряк. Искал тут фортуну. Пролетел.
      - Интересно, - протянула она. - Кратенько, но исчерпывающе... Я Энджел, а это - Дик.
      "Из тебя такой же ангел, как из меня, - подумал Мазур. - Скорее уж чертенок<"Энджел" по-английски "ангел".>. Строптивая девочка, с характером. Но симпатичная - спасу нет..."
      - Что тут за веселуха? - спросил он с интересом.
      - Заварушка на нефтепромыслах, - охотно ответила Энджел. - Сначала профсоюзы потребовали повышения зарплаты, потом как-то незаметно, по здешнему обыкновению, дела пошли круче - кто-то поджег здание администрации, кто-то начал палить по полицейским... В общем, заварилась каша, мимоходом сожгли полицейский участок и разграбили дюжину магазинов, подключились и те, кто никакого отношения к нефтепромыслам не имел, вызвали солдат...
      - Понятно, - сказал Мазур. - Интересно, на что мне-то, случайному путнику, при таком раскладе рассчитывать?
      - Как повернется, - угрюмо ответил бородач. - Повезет - дадут пинка под зад и отпустят, а то и к стенке поставят...
      - Нет, серьезно? - повернулся Мазур к девушке.
      - Кто его знает, - задумчиво сказала Энджел. - Дикки, конечно, у нас мизантроп, но тут и в самом деле все зависит от того, что им в голову взбредет... Вы тут недавно?
      - Три дня.
      - Тогда помалкивайте и не качайте права...
      - Джон.
      - И не качайте права, Джон. Если уж они загребли нас, со всеми нашими верительными грамотами и рекомендательными письмами, с вами тем паче церемониться не станут Боюсь, ваше посольство вашей судьбой будет не особенно озабочено...
      - Уж это точно, - искренне сказал Мазур, не уточняя, что австралийское посольство о таковом гражданине и слыхом не слыхивало. И, дай-то бог, не услышит вовсе...
      - Помалкивайте и стойте навытяжку. Смотришь, обойдется. Мы все им не особенно и нужны, у них и без нас хлопот полон рот...
      - Сенсации ей захотелось, - печально упрекнул мизантроп Дик. - Говорил тебе, не стоило сюда ездить...
      - Ну что ты беспокоишься? - хмыкнула девушка с ангельским имечком. Тебе полегче. Тебя в случае чего просто шлепнут, а меня еще и изнасилуют... - она послала приятелю ослепительную рекламную улыбку. - Остается надеяться, что среди них найдется пара-тройка гомиков - чтоб ко мне очередь была короче...
      - Нет, ребята, вы что, в самом деле... - сказал Мазур со вполне понятным беспокойством.
      - Да ну, - сказала Энджел с чуточку наигранной беззаботностью. - Не джунгли все-таки и хунты в самом деле давно нет, выкрутимся. Какой-нибудь офицер рано или поздно появится среди этих чурбанов. Не те времена, чтобы американские журналисты пропадали средь бела дня...
      - Вам легче, - сказал Мазур с искренней завистью.
      - А вы держитесь за нас, Джон, выкрутимся...
      Конвоир забежал вперед, показывая дорогу, и процессия свернула к большому магазину с выбитыми напрочь витринами и покосившейся вывеской. Войдя внутрь, Мазур убедился, что восстановление порядка в данном конкретном случае запоздало - полки были пустехоньки, только в углу, рядом с грудой оберточной бумаги, валялась одинокая банка с консервированным супом.
      Посреди обширного зала, заложив руки за спину, расхаживал рослый сержант - форменный двойник того, кому попался Мазур на свою беду. Та же непроницаемо-хамская унтерская рожа, те же габариты и стать. Кроме него, присутствовали еще четверо солдат, их винтовки были аккуратно составлены в углу.
      Совсем неподалеку простучала пулеметная очередь - сухая, громкая, стрелок определенно не жалел патронов. "Эм-шестьдесят", - машинально отметил Мазур, что в этой ситуации было совершенно ни к чему. - На пол-ленты засадил, декадент..."
      Сержант что-то повелительно рявкнул, и его подчиненные вкупе с конвоирами накинулись в первую очередь на Мазура - таково уж было его невезение. Вытащили документы из внутреннего кармана, развернули лицом к стене, заставили опереться на нее расставленными руками и быстренько обыскали - точнее, наскоро охлопали, проформы ради. Разумеется, пистолета в рукаве куртки они не обнаружили.
      Потом его взяли за шиворот и развернули лицом к сержанту - как и в столь же стремительном темпе охлопанного Дика. Сержант, глядя на обоих взглядом завзятого людоеда, со вкусом и расстановкой погрозил им кулачищем, явно намекая, что их знакомство еще не достигло своего апогея. Документы Мазура он сунул себе в нагрудный карман рубашки, удостоив лишь беглого взгляда.
      И с ухмылкой взирал, как обыскивают девушку - впрочем, Мазур быстро понял, что дела и в самом деле обернулись скверно, поскольку с обыском эта процедура имела мало общего. Два мордоворота ее попросту лапали, неспешно и нагло запустив руки под футболку, содрали курточку, полезли в джинсы. Мазур увидел, что она кипит от злости - и, подняв глаза к потолку, стоит с надменным видом, старательно делая вид, будто это вовсе и не с ней происходит.
      Потом ее развернули спиной к стене, и сержант, вразвалочку подойдя вплотную, зашептал ей что-то на ухо. Энджел бросила на него уничтожающий взгляд, ответила что-то резкое. Сержант, удрученно кивая, щелкнул пальцами.
      Стоявший справа почти без замаха ударил девушку под ложечку, подхватил и повалил на пол. Двое других проворно прижали к затоптанным доскам ее руки, Энджи, зажмурившись, отчаянно хватая ртом воздух, никак не могла перевести дыхание. Дик дернулся было, но, ощутив у шеи острие штыка, остался на месте.
      Сержант, передвигаясь с картинной медлительностью, опустился рядом с ней на колени, косясь на зрителей, задрал футболку под горло, погладил по груди с хамской ухмылочкой полного хозяина ситуации. Расстегнул ей "молнию" на джинсах и принялся не спеша их стягивать. То ли показалось Мазуру, то ли так было на самом деле, но во всей этой сцене была какая-то дурная театральность...
      Сам он стоял на прежнем месте, глядя в пол. Он и в этой ситуации особенно в этой, когда их сторожил один-единственный солдат с винтовкой наизготовку, а остальные таращились на занимательное зрелище либо принимали в нем участие - мог бы в считанные секунды выложить аккуратный штабель трупов, кончить их всех к чертовой матери, прежде чем кто-то успеет опомниться. Мог благородным рыцарем вступиться за поруганную девичью честь...
      Да нет, самое печальное, что как раз и не мог. Не имел права. Странствующие рыцари, благородные корсары, лихие гусарские поручики и положительные ковбои, словом, вся эта публика, что согласно канонам чести с утра до вечера, без выходных и праздников обязана была защищать слабых и обиженных, не имела с Мазуром ничего общего. Прежде всего, потому, что все эти Дон-Кихоты, капитаны Блады и благородные шерифы были сами себе хозяева. А Мазур - человек сугубо военный, выполнявший не допускавшие двойного толкования приказы, имевший право на самостоятельные решения и поступки лишь в узких пределах незримых границ...
      Сейчас не тот случай. Положить их нетрудно, но это означает ввязаться в нешуточные хлопоты зря, вопреки интересам дела. Чтобы доставить по назначению невесомое содержимое подкладки, он обязан был равнодушно взирать на любые гнусности, какие только могли происходить вокруг.
      И он остался стоять, нисколечко не презирая себя - потому что дело не в его личной трусости, а...
      Энергичные, уверенные шаги простучали от двери в глубь разгромленного магазина. Это вошел офицер - не первой молодости, лет пятидесяти, седой, с аккуратными черными усиками, в безукоризненном мундире с эмблемами и значками той же пехоты, с капитанскими дубовыми листиками на погонах.
      Картина переменилась мгновенно. Солдаты торопливо вытянулись, сержант оставил свое похабное занятие на середине процесса, вскочил и, такое впечатление, постарался стать ниже ростом, уставясь в пространство ничего не выражающим взглядом оловянного истукана.
      Оценив происходящее с полувзгляда, капитан поднял руку, воздел указательный палец с видом Зевса-громовержца и металлическим голосом принялся, судя по тону, распекать свое расшалившееся воинство. Мазуру вновь привиделась дурная картинность и в его манерах провинциального актера и в наигранно-раскаянных позах солдат - происходящее, полное впечатление, напоминало кадр из какого-нибудь индийского фильма, где эмоции и жесты преувеличены раз в десять против реальных...
      - Боже мой, сеньорита Хагерти! - удрученно воскликнул капитан, помогая девушке подняться. - Как хорошо, что я успел вовремя! И как печально, что вы проигнорировали все предупреждения, продиктованные искренней доброжелательностью... Вас же убедительно просили держаться подальше от этих неспокойных мест.
      Энджел с видом гордым и презрительным неторопливо застегнула джинсы, вырвала у ближайшего солдата свою курточку, которую тот ей боязливо протянул, держась поодаль с таким видом, словно опасался, что его укусят за руку.
      - Что бы я без вас делала, Агирре... - сказала она без всякой благодарности в голосе, скорее уж насмешливо.
      - Я рад, что вы должным образом оцениваете мои скромные усилия, - как ни в чем не бывало протянул капитан. - Право же, вам следовало быть осторожнее, сеньорита. Здесь развернулись форменные военные действия, солдаты разозлены и бесцеремонны. Это все парни из глухих деревушек, представления не имеющие о хороших манерах и галантности...
      - Ну да, я и сама вижу... Могу я попросить назад камеру?
      - О, разумеется! - капитан щелкнул пальцами и второй солдат торопливо поднес телекамеру.
      - Здесь была кассета с пленкой...
      - В самом деле? - с непроницаемым лицом поднял бровь капитан. - Если и была, сейчас ее уже нет... Представления не имею, что с ней могло приключиться. Должно быть, эти деревенщины, забавляясь с прибором, которого в жизни не видели, кассету случайно вынули и где-нибудь выбросили... Хорошо хоть камеру не уронили... Ах, как вы легкомысленны и неосторожны, сеньорита Хагерти, при всем вашем очаровании... - он подошел к девушке совсем близко. - Дорогая сеньорита, ну зачем столь тенденциозное, одностороннее освещение непростой жизни нашего государства? Не скрою, у нас все еще имеется масса недостатков во всех областях, но нужно же понимать - свергнутая и осужденная прогрессивной общественностью хунта оставила тяжкое наследие, процесс формирования демократии нелегок и долог. В этих условиях журналистам из столь демократичной страны следовало бы, наоборот, выискивать светлые стороны в происходящем, искать положительные примеры долгого и сложного процесса перехода к демократическому обществу... В то время как вы, уж простите за откровенность, только тем и занимаетесь, что старательно выискиваете совершенно нетипичные явления вроде здешних беспорядков...
      Ситуация все еще была непонятной, а судьба Мазура - непредсказуемой, но все же он ощутил нечто похожее на ностальгическое умиление. Полное впечатление, что он оказался дома и слушал очередное выступление замполита перед офицерским активом - только язык другой, а все остальное до ужаса похоже...
      - Постараюсь учесть ваши ценные пожелания, - сказала Энджел безразличным тоном.
      - Очень бы хотелось, очень... Пойдемте. Эти... досадные беспорядки все еще далеки от завершения. Командование, озабоченное вашей безопасностью, поручило мне проводить вас до вашей машины - разумеется, она цела и находится под нашим присмотром - и, более того, дать вам парочку провожатых, чтобы вы могли беспрепятственно вернуться в Ла-Бьянку, не подвергаясь ни малейшей опасности... - он чуть заметно усмехнулся. - Все равно у вас нет больше пленки, так что ваше дальнейшее пребывание здесь бессмысленно...
      И он сделал недвусмысленный приглашающий жест, указывая на дверь, а другой рукой подал знак двум солдатам, которые подхватили винтовки и встали по сторонам - тот же конвой, только притворявшийся почетным караулом.
      Энджел, сверкнув глазами на капитана, сделала шаг к двери. Сержант зашептал что-то на ухо капитану, кивая на Мазура с многообещающим видом. Понятно было без перевода: может, хоть на этом отыграемся? Мазуру стало немного неуютно.
      Капитан, бегло просмотрев его документы, громко произнес в пространство:
      - А что здесь делает господин из Австралии?
      - Это наш шофер, - моментально ответила Энджел.
      - Вот как? И давно он выступает в этом качестве?
      - С сегодняшнего дня, - отрезала девушка. - Я его наняла. По-моему, на это я имею право?
      - О, разумеется, разумеется... - капитан протянул Мазуру документы и откозырял. - Австралия, как же... У вас там много кенгуру, я видел по телевизору... а еще вы, австралийцы, за все время своей истории показывали прямо-таки образец бережного, братского и демократического отношения к аборигенам, всем этим маори...
      Мазур выдержал его иронический взгляд с олимпийским спокойствием - в конце концов, австралийцем он не был и оттого не ощущал угрызений совести за "своих" предков...
      - Пойдемте? - непринужденно предложил капитан.
      Они вышли на улицу. Слева, над крышами, по-прежнему тянулся в небеса косой шлейф черного дыма, и где-то в отдалении трещали короткие очереди автоматических винтовок. Капитан вновь отдал честь и, заложив руки за спину, неторопливо удалился.
      Дотошно поверив, хорошо ли лежат в кармане документы, Мазур сделал неожиданное открытие. И громко выругался.
      Во внутреннем кармане драгоценной куртки лежали только паспорт и мореходная книжка. Деньги исчезли - и рулончик долларов, и пачка местных фантиков. Он остался без гроша в кармане. Не было смысла гадать, кто его так облегчил - то ли первый патруль, то ли эти, в магазине, все равно жаловаться бесполезно, концов не найдешь. Положеньице...
      - Что случилось? - тихонько поинтересовалась Энджел. - У тебя вдруг стал такой вид, словно тебя собираются повесить на первом же фонаре...
      - Нечто близкое, - сказал Мазур так же тихо. - Они у меня вытащили все деньги. Я теперь нищий.
      - Да ладно тебе. Обойдется.
      - Хорошо тебе говорить...
      - А ты не забыл, что я тебя наняла на работу?
      Мазур удивленно покосился на нее:
      - Серьезно? Я думал, ты меня попросту вытаскивала...
      - Везет тебе, - сказала девушка. - Я все равно собиралась нанять кого-нибудь: водить машину, таскать тяжелое... Местные у меня никакого доверия не вызывают - или воры, или шпики, или то и другое вместе. А ты, как-никак - белый человек... Хотя кто тебя знает, что там за душой...
      - Я надежный и положительный, - с надеждой сказал Мазур. - В одном могу тебя заверить - что я не вор и не шпик...
      - А как насчет перерезанных глоток? - прищурилась она, по-прежнему игнорируя шагавших рядом безмолвных солдат.
      - Мисс, за кого вы меня принимаете? - натурально оскорбился Мазур. - Я всего лишь парень, охваченный страстью к постоянной перемене мест. Жаль, Библии нет поблизости, а то бы я поклялся надлежащим образом, что чист и непорочен...
      - Это моряк-то? - фыркнул Дик, пребывавший в обычной своей мизантропии.
      - Вот именно, - сказал Мазур. - Мы, моряки, только на вид грубы, а души у нас чистые и нежные... Это все от морского воздуха...
      Дик цинично фыркнул.
      ... Через полтора часа Мазур пребывал в самом блаженном ничегонеделании, валяясь в одних джинсах на старомодной железной кровати, в маленькой, но чистой комнате, где на подоконнике старательно жужжал старый вентилятор, по размерам мало уступавший гребному винту приличного эсминца, а со стены, с потемневшего портрета, пытливо и чванно таращился седовласый сеньор в неизвестном мундире с высоким стоячим воротником, пышными эполетами из серебряного сутажа и парочкой незнакомых орденов на груди. Судя по морскому пейзажу за его спиной, украшенному двумя фрегатами с тройным рядом пушечных портов, мужик был свой в доску, флотский, а это прибавляло уюта - особенно если учесть, что драгоценная куртка покоилась в рюкзаке, а тот, в свою очередь, под кроватью, и никто пока что не покушался на взятое с боем сокровище...
      Легонький стук в дверь опять-таки был слишком деликатным для потенциальных охотников за бродячим кладом, и Мазур преспокойно отозвался:
      - Войдите!
      Вошла его спасительница и временная хозяйка, в коротком пляжном халатике из чего-то вроде махрового полотенца. В руках у нее был потемневший мельхиоровый поднос, на котором красовался премилый натюрморт, состоявший из бутылки виски, сифона и парочки высоких чистейших стаканов.
      Не переменив позы, Мазур смотрел на нее - точнее, в первую очередь на поднос. "Ну, разумеется, - подумал он скромно. - Кто может устоять против моего невыразимого обаяния? Вот и эта не выдержала, и не виноватый я перед замполитом, она сама пришла..."
      Конечно, все это была исключительно бравада, прикрывавшая гораздо более серьезные и трезвые раздумья...
      Энджел поставила поднос на хлипкий столик, уселась в низкое продавленное кресло, закинула ногу на ногу, присмотрелась к новонанятому шоферу, а также прислуге за все. Потом сказала:
      - Форменный хам...
      - Это почему? - не без интереса спросил Мазур. - Потому что без рубахи? Ты знаешь, у меня отчего-то сложилось впечатление, что тебе уже приходилось видеть полуодетых мужиков и в ужас ты не придешь.
      - Я не об этом. Нормальный человек, когда к нему заходит девушка в столь куцем халате, первым делом таращится на ее ножки, а не на бутылку.
      - Каждому свое, - сказал Мазур. - У тебя великолепные ножки, и вообще ты прекрасна и ослепительна - но я реалист и прекрасно понимаю, что для меня ты навсегда останешься далекой звездой, недосягаемой мечтой, а потому нужно уделить внимание более доступным удовольствиям...
      - Надо же, - сказала она безмятежно. - Вот уж не думала, что австралийцы способны на такое красноречие. Прости, но я отчего-то полагала их людьми неотесанными...
      - Ты забываешь, что я не типичный австралиец, - сказал Мазур. - Я моряк, полсвета исколесил, а это, согласись, расширяет кругозор и обогащает лексикон. В общем, ты очаровательна, и этот халатик тебе ужасно идет. Если ты будешь настолько неосмотрительна, что подойдешь поближе, я его непременно с тебя сорву, а так - лень вставать. Даже цивилизованные австралийцы, избороздившие полмира - ужасные лентяи...
      Девушка посмотрела на него без особого возмущения, с тем же пытливым любопытством, поинтересовалась:
      - А почему ты так уверен, что не получишь немедленно по физиономии за этакие речи?
      Мазур ухмыльнулся:
      - Потому что нутром чую: ты совершенно нормальная женщина, а любой женщине в глубине души приятно, когда к ней питают дикарскую страсть...
      - Надо же...
      - Будь уверена.
      - Мне что, следует в обморок упасть с закружившейся от столь пылкого излияния чувств глупенькой головкой?
      - Достаточно будет, если ты стыдливо покраснеешь, - сказал Мазур великодушно.
      - Нахал...
      - Это я подобным образом маскирую застенчивость, - признался Мазур.
      - А ты, случаем, не забыл, что я просто-напросто наняла тебя на нехитрую работу? - прищурилась она.
      Мазур в секунду ссыпался с постели и встал по стойке "смирно":
      - Конечно, мэм! Само собой, мэм! Готов приступить к работе! Что прикажете делать - катать квадратное или таскать круглое? Об одном прошу, хозяйка, мэм: не заставляйте меня выбрасывать старые бумеранги - уж мы-то, австралийцы, знаем, какой это тяжкий и безнадежный труд...
      - Сядь, - сказала Энджел. - Работы пока что нет, но обязательно будет... Значит, застенчивость маскируешь? Мило. Что-то я не встречала застенчивых моряков, равно как и лесных бродяг...
      - Ну, какой из меня лесной бродяга, - сказал Мазур. - Так, недолгий и неудачный дебют...
      - Налей виски. Уж это ты должен уметь...
      - А как же, мэм, хозяйка, - сказал Мазур, ловко манипулируя с бутылкой, стаканами и сифоном. - Дело для моряка знакомое...