Майор пошевелился, язвительно бросил:
– Если мне не изменяет память, это была война, война по всем правилам, а не нападение бесчестных грабителей на мирного запоздавшего путника. Могу поклясться, ваш покойный дедушка в момент гибели держал в руках отнюдь не Библию и не детскую свистульку…
– Да, разумеется, – сказал Бестужев. – Он вел в атаку на конногвардейцев Кардигана свой эскадрон… Но ведь это
вык нам тогда заявились, проплыв тысячи миль от своих берегов. Представляю, какой визг подняла бы ваша пресса, высадись
нашиполки в доброй старой Англии, какими варварами вы нас выставляли бы перед всей Европой… Так вот, и в моего отца, когда он был в Хивинском походе с генералом Троцким,
стреляли из английских ружей ханские солдаты, подготовленные вашими инструкторами. Когда я воевал в Маньчжурии, по нам били шрапнелью построенные для японцев в Англии крейсеры…
– Но ведь и для
васАнглия сейчас строит крейсеры на верфях Виккерса? У Британской империи есть жизненные интересы в самых разных уголках мира, – произнес майор, выпрямившись словно ярд проглотил: – Коли уж вы – потомственный военный, обязаны понимать, что существует стратегия…
– О, разумеется, – с дружелюбной улыбкой кивнул Бестужев. – Я имею представление о вашей стратегии. Не далее как в прошлом году ваш король встречался в Мариенбаде с американским послом Беллами Сторером и, говоря его собственными словами, настаивал, что Россию необходимо оставить на долгое время совершенно беспомощной и искалеченной в финансовом отношении. Он боялся, что Америка присоединится к другим государствам, которые собираются, по выпуску большого международного займа, дать России денег… Сторер отказался присоединиться к английским интригам… Я прекрасно разбираюсь в вашей стратегии, сэр. Вот и сейчас вы пытались устроить классическую провокацию, обострить австрийско-русские отношения, иначе почему известная вам красавица должна была подложить мне, мертвому, в карман паспорт на имя не просто российского подданного, а штабс-капитана гвардейского полка… Давайте перейдем к делу. Либо вы напишете то, что мне необходимо, либо вас передадут в руки германской полиции.
– Я же не мальчик, – уныло сказал майор. – Подобного рода письменные показания всегда имеют продолжение. Рано или поздно ко мне явится обходительный джентльмен вроде вас и напомнит кое о чем…
– Возможно, – сказал Бестужев. – Это уже не в моей компетенции… Но я же не загонял вас силком в эти игры? Или у вас есть другой выход? Плохо верится… Не тяните, майор.
Он уже знал, что выиграл. Не было у его собеседника другого выхода – то есть был еще один, конечно, но майор что-то не походил на человека, собравшегося решить все жизненные сложности выстрелом в висок. И несколькими мгновениями позже, когда майор с тяжким вздохом придвинул к себе чернильницу, потянулся за белоснежной бумагой с красиво отпечатанным названием отеля, Бестужев не ощутил ни злорадства, ни торжества – слишком много сил и чувств было отдано, чтобы именно этого добиться…
– Извольте, – сказал майор с той же чопорностью, подавая ему пять или шесть листов, исписанных по-французски убористым почерком. – Бьюсь об заклад, вы любите английские романы. Эта сцена как две капли воды напоминает финальный эпизод из «Lady in white».
– Возможно, – сказал Бестужев без улыбки, бегло просматривая бумаги.
Майор изо всех сил старался сохранить достоинство, держась так, словно ничего особенного не произошло, – всего-навсего один джентльмен изложил свою просьбу, а другой ее из благовоспитанности выполнил… Ну и черт с ним, главное достигнуто…
– Да, это меня полностью устраивает… – сказал Бестужев, сложив бумаги вчетверо и спрятав во внутренний карман. – Но это еще не все… Где сейчас находится фрейлейн Гесслер? Поскольку она осталась на свободе, вы не могли с ней не встретиться…
– Еще не успел, – сказал майор. – Были другие дела, да и она еще не оставляла на почте письма… Если и приехала, то должна остановиться в отеле «Кайзерхоф».
Судя по тону, он не собрался рыцарски спасать даму – наоборот, считал, что коли уж ему фатально не повезло, то и очаровательная сообщница должна получить свою долю неприятностей. Это и понятно – кто она ему? Иностранка, нанятая для определенных заданий…
– Считаю своим долгом вас предупредить… – продолжал майор. – И мадемуазель Надежда, и ее друзья – люди крайне опасные, решительные, относятся к той службе, которую вы имеете честь представлять, с нескрываемой враждебностью…
– Это уж моя забота, – заверил Бестужев. – Лишь бы вы не вздумали ее предупредить…
– Я не самоубийца, – сухо бросил майор.
– Я отчего-то так и полагал… И еще одно, клянусь вам – последнее… «Джон Грейтон». Только не притворяйтесь, что не слышали о нем. Вы ведь были в пансионате «У принцессы Елизаветы», вели дела с господином по кличке Кудеяр…
– Что она означает, кстати? – с искренним любопытством спросил майор. – Я не знаю русского…
– Пустяки, – сказал Бестужев. – Был такой разбойник в старые времена, вроде вашего Дика Терпина… Итак? Вы ведь имеете к рейсу «Джона Грейтона» в Россию самое прямое отношение? Коли уж специализируетесь на
работес нашими весьма радикальными партиями?
Откровенно признаться, все это было на уровне догадок – и возможная связь англичанина с «Грейтоном», и его специализация на бомбистах. Но очень уж многочисленны совпадения – и там и сям выныривает наш майор, как чертик из коробочки.
– Ну что вы молчите? – требовательно спросил Бестужев. – Облегчите уж душу полностью, смешно теперь увиливать… Где «Грейтон» должен выгрузить оружие?
– Точно мне неизвестно. Где-то в Финляндии. В данном случае я не организатор, я лишь контролирую отдельные этапы…
– Пароход еще в Кайзербурге?
– Да, он уходит сегодня ночью…
– И у вас, конечно же, есть доверенный человек на судне? Это ведь азбука… Есть? Вот видите… Вы должны с ним договориться, чтобы он взял меня на борт. А собственно, что там договариваться – просто прикажите, туманно сошлитесь на высшие интересы дела, о которых ему и знать-то не полагается. Он ведь в вашем подчинении, а не наоборот…
– Послушайте! – воскликнул майор. – На сей раз вы от меня требуете невозможного…
– Отчего же? Паспорт у меня надежный. Судно совершенно легально может взять на борт пассажира…
– Я не о том. На корабле поплывут… хозяева груза. Ваши социал-демократы. Я так и не знаю, сколько их будет, но уж, безусловно, не один и не два…
– Но и не взвод же?
– Да, конечно, не взвод…
– Вот видите.
– Нет уж, позвольте! – ощетинился майор. – Не буду врать, что меня хоть сколько-нибудь интересует ваша участь… но вас там непременно прикончат, а претензии ваша разведка потом обязательно предъявит мне.
– Ничего подобного, – заверил Бестужев. – Даю вам слово офицера. Хотите, я своей рукой сделаю соответствующую приписку к вашим показаниям? Напишу, что инициатива исходила исключительно от меня, а вы были принуждены… Видите? Вот так… Устраивает?
– И все равно, вас там прикончат…
– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал Бестужев. – Итак, когда и где вы меня сможете представить вашему доверенному лицу на судне?
…Выйдя из отеля, он прежде всего направился к тем двум молодым людям, определенно истомившимся ожиданием.
– Все обошлось, майн герр? – весело поинтересовался тот, что щеголял в брюках для велосипедной езды. – У вас такое довольное лицо…
– Все обстоит прекрасно, друзья мои, – сказал Бестужев. – Вы меня выручили, я вам благодарен и прошу принять оговоренное вознаграждение, и даже сверх того…
И подал каждому по две золотых двадцатимарковых монеты с профилем кайзера Вильгельма.
– Благодарим, майн герр, – приподнял шляпу юноша в светлом жилете. – Вы крайне щедры, успехов вам и вашей даме…
Он вернул Бестужеву конверт, в котором ничего не было, и оба, беззаботно вертя тросточками, направились, скорее всего, к ближайшему ресторану. Бестужев усмехнулся, глядя им вслед. С этими парнями, безденежными буршами, он познакомился в пивной и преподнес душещипательную историю о том, как он намерен жениться на красавице, стремящейся развестись с суровым мужем, как собирается поговорить со старым хрычом по душам, но опасается, что тот из самых низких побуждений попытается его убить. Как он и рассчитывал, студенты без особых возражений согласились сыграть роль его сообщников, побуждаемые к тому и романтическим характером всего предприятия, и особенно обещанными за несложную услугу деньгами…
Все еще усмехаясь, он пошел к перекрестку, насвистывая под нос британский гимн:
– Правь, Британия, морями…
Глава вторая
Король террора
Задумчиво созерцая фасад отеля «Кайзерхоф» – опять-таки довольно фешенебельный, Амазонка всегда тяготела к комфорту, – он так и не принял какого-либо решения.
И не успел это сделать по причинам, вовсе не зависевшим от него…
Неожиданно возникший рядом с ним плечистый мужчина, наклонившись к его уху, промолвил задушевно, доверительно:
– Господин Сабинин, у меня в кармане – заряженный пистолет. И у моего товарища тоже, вон он стоит…
Бестужев успел бросить лишь беглый взгляд на упомянутого товарища, с безразличным видом стоявшего в двух шагах от них, – третий, подойдя сзади, прижался к Бестужеву боком словно добрый приятель, приобнял его за плечи и тихонечко посоветовал:
– Посмотрите вниз…
Бестужев опустил глаза. Незнакомец, отгораживая его широкой спиной от прохожих, приставил к боку лезвие длинного, холодно поблескивающего стилета. Приказал:
– Стойте спокойно и не вздумайте орать. Достаточно одного легкого движения… Все будут думать, что вам стало плохо на улице. Пока кто-нибудь поймет, мы будем уже далеко…
– Чем обязан, господа? – спросил он, стараясь оставаться спокойным и лихорадочно взвешивая свои шансы. Увы, таковых не усматривалось вовсе…
– Вам все объяснят.
– И все же?
– Сейчас у тротуара остановится экипаж. Садитесь в него первым, не вздумайте кричать или хвататься за оружие… Вам все понятно?
– Да.
– Прекрасно. Повернитесь, откройте дверцу и сядьте на заднее сиденье…
Бестужев распахнул дверцу солидного немецкого фиакра, где извозчик сидит на верхотуре. Увидев направленное на него дуло револьвера, залез внутрь, стараясь не делать резких движений, опустился на заднее сиденье.
– Боже мой, какая встреча, милая Надюша, – сказал он растроганно. – Мое сердце тает, когда я вспоминаю, как ты учила меня французской любви…
– Постарайтесь без пошлостей, – сказал человек с револьвером бесстрастно и властно на чистом русском языке. – Где у вас оружие?
В карету уже лезли трое пленивших его субъектов, отчего там сделалось тесно. Два ствола с двух сторон уперлись Бестужеву под ребра, и он, зажатый меж двумя боевиками, сказал почти спокойно:
– Браунинг в левом внутреннем кармане.
– И второй в рукаве, на резинке, – подсказала Надя.
– Милая, зачем же выдавать столь интимные подробности… – грустно сказал Бестужев.
Тот что сидел справа отвесил ему полновесную затрещину:
– Молчи, тварь!
– Степан! – с металлом в голосе сказал человек с револьвером. – Прекратить немедленно! Извините, господин Сабинин, больше такого не повторится. Юноша молод и горяч. Если хотите, он попросит у вас прощения…
– Спасибо на добром слове, как-нибудь обойдусь, – криво улыбнулся Бестужев. – Зачем же драться-то?
– Я же сказал, что больше такого не повторится, – ответил человек с револьвером, который, судя по всему, был у них за главного. – Мы судьи, а не палачи, господин Сабинин… Давайте познакомимся наконец. Меня зовут Борис Викентьевич, моя фамилия…
– Не стоит, я догадался, – сказал Бестужев. – Известная фамилия, что тут говорить…
– Да, некоторой известностью могу похвастать… – с ноткой скрытого самодовольства произнес Суменков.
Тем временем у Бестужева вынули пистолет из внутреннего кармана, беззастенчиво закатав рукав и оборвав скрытую петельку, избавили от второго браунинга. Тщательно охлопали, но, конечно же, ничего больше не нашли.
Он во все глаза смотрел на своего vis-a-vis,
ничего не имевшего против того, чтобы его именовали королем террора. Борис Викентьевич Суменков, второй человек в боевой организации эсеров, под чьим непосредственным руководством убили министра внутренних дел Плеве и великого князя Сергея Александровича. Террорист и литератор, диктатор и позер, один из множества новоявленных Бонапартиев. Молодой человек, на вид ровесник Бестужева, с ранними залысинами, холодным магнетическим взглядом и плавными, скупыми движениями. Бежал из Севастопольской крепости от смертного приговора, сделал быструю карьеру в организации… Что еще о нем известно? Родился в Харькове, вырос в Варшаве, где его отец был судьей, – отсюда блестящее знание польского и дружба с небезызвестными братьями Пилсудскими. Старший брат покончил жизнь самоубийством в сибирской ссылке, отец, уволенный в отставку за либеральные взгляды, на почве постоянного преследования правительством его сыновей заболел психическим расстройством… Что еще было в его деле? Петербургский университет, исключен за участие в студенческих беспорядках, пять лет назад был выслан в Вологду, откуда бежал за границу и, порвав с социал-демократами, вступил в партию эсеров… Правда, все это сейчас ни к чему. Совершенно ни к чему. Нужно думать, как вырваться живым, если есть хоть какой-то шанс…
– Интересно, господин Сабинин, отчего вы так спокойно себя ведете? – с любопытством спросил Суменков. – Молчите, не протестуете, не ругаете нас…
– А какой смысл? – сердито откликнулся Бестужев. – Что, вы меня тут же отпустите, если я начну в голос протестовать? Или ругаться? Я попросту жду, когда вы мне объясните, чем вызвана эта сцена с похищением, словно списанная из Ника Картера…
– Непременно объясним, как только приедем на место, – заверил Суменков. – Я же сказал, мы – судьи, а не палачи. Вам даже будет предоставлена возможность говорить в свое оправдание…
– Боже, как я растроган… – фыркнул Бестужев.
«Ужасно будет, если они меня прикончат», – подумал он отстраненно, словно опасность грозила кому-то другому. Даже не в штаб-ротмистре Бестужеве дело. Погибнет труд стольких людей – и тех, кто старательно, с величайшим искусством организовал в далекой Чите историю «растратчика и убийцы», и тех, кто блестяще инсценировал убийство им жандарма, – столь ювелирно, что находившийся тут же Прокопий ничего и не заподозрил, и тех, кто помогал ему в Австро-Венгрии (а ведь иных Бестужев не знал ни по именам, ни в лицо)… Пусть и достигнуты некоторые успехи, но «Джон Грейтон» уйдет в Россию, выгрузит оружие в Финляндии, и кровавая карусель закрутится по-прежнему…
Нет, нужно бороться!
Он поднял голову. Надя старательно отводила от него взгляд, вздернув подбородок, всем своим видом выражая брезгливость и крайнее презрение. Остальные тоже молчали. Пока еще есть время, Бестужев старался предугадать во всей полноте, какие обвинения будут ему предъявлены и как их лучше всего парировать. Держаться, держаться, не поддаваться панике, как любят говорить в Австро-Венгрии – Maul halten und weiter dienen…
Насколько ему удавалось рассмотреть в щелку меж неплотно задернутыми занавесками, вокруг тянулись бесконечные шпалеры однообразных домов из красного кирпича без каких бы то ни было архитектурных изысков – какой-то из рабочих пригородов…
Наконец карета остановилась. Под бдительной опекой своих конвоиров Бестужев вылез, и все вслед за Суменковым поднялись на третий этаж. С порога в небольшой, скромно обставленной квартирке ощущался тот особенный затхлый запашок, какой свойствен нежилым помещениям, где люди в последний раз появлялись крайне давно. Идеальное место, чтобы отделаться от кого-то неугодного, – неизвестно, сколько времени пройдет, прежде чем труп обнаружат…
Разместились в самой большой из комнат. Бестужеву достался жесткий стул у стены, в самом дальнем от двери углу (по сторонам встали двое с пистолетами, зорко за ним наблюдавшие). Третий боевик разместился меж ним и дверью, а Суменков и Надя сели у круглого стола, покрытого старой клетчатой скатертью.
– Начнем, пожалуй? – спросил Суменков с непроницаемым лицом. – Так вот, господин Сабинин, вы находитесь под партийным судом боевой организации партии эсеров.
– Простите, но я вроде бы не имел чести состоять…
– Это несущественно, – спокойно прервал Суменков. – Ибо вы подозреваетесь в провокации… правда, по отношению к социал-демократам, а не к нам, но их представители не смогли пока что приехать, а дело требует незамедлительного рассмотрения. Это не расправа, а справедливый суд. Если у вас будут аргументы в вашу защиту, их внимательно выслушают и отнесутся к ним беспристрастно и серьезно. Амазонка…
Глядя на него как на чужого, Надя преспокойно начала:
– У меня уже не осталось никаких сомнений, что этот… господин – провокатор на службе у охранки…
Ее речь, несомненно продуманная заранее, лилась плавно, во многом уступала выступлениям Плевако, Кони или Керенского, поскольку была лишена цветистых метафор и прочих ораторских красивостей, зато была не по-женски логичной и построена, как лишенное эмоций обвинительное заключение, после коего «этого господина» просто невозможно было отпустить целым и невредимым. Фактов она особенно не искажала, но, по ее клятвенным заверениям, Бестужев только тем и занимался, что пытался навязчиво и не особенно хитро выведать у нее как можно больше сведений, касавшихся подполья, как эсеровского, так и социал-демократического. Так навязчиво, что с некоторого момента она стала его всерьез подозревать, тем более что чуточку позже видела не раз и не два, как к нему заявляются крайне подозрительные личности, с коими он шушукается за запертыми дверьми, а потом с удвоенными усилиями пытается что-нибудь у нее выведать. Естественно, она приняла игру, продолжала попытки вовлечь его в дела эсеров, но втихомолку наблюдала, пока не убедилась точно, что человек этот работает на охранку.
Однако «этот субъект» простер свою наглость настолько, что выследил снятую ею конспиративную квартиру на Меттерниха, из которой социал-демократические боевики намеревались совершить покушение на императора Франца-Иосифа, каковую квартиру покинуть категорически не желал, выдвигая смехотворные аргументы. Чтобы избежать провала, она была вынуждена в утро покушения угостить его снотворным раствором лауданума, однако коварный агент охранки как-то ухитрился догадаться о ее замыслах, отвлек внимание и украдкой куда-то выплеснул вино с лауданумом, а в кульминационный момент, когда бомбы вот-вот должны были быть сброшены, с пистолетом ворвался в комнату и закричал, что все они арестованы. Ей, единственной из всех, удалось бежать через потайной ход и с превеликим трудом покинуть Лёвенбург. О судьбе остальных она не знает – но они, несомненно, арестованы, поскольку до сих пор не дали о себе знать. Теперь же проклятый шпик напал на ее след и явился продолжать свое гнусное дело, оплаченное иудиными сребрениками охранки.
Как ни убийственно были подобраны аргументы, как ни искусно мешалась с правдой ложь, Бестужев все же несколько воспрянул духом. Речь ее свидетельствовала о том, что
правдыо нем она не знала, – просто-напросто хотела подвести под пулю, чтобы надежно укрыть шашни с британцем…
– И это все? – картинно подняв плечи, развел руки Бестужев, когда она замолчала. – И э т о – все, что вы можете мне предъявить?!
– Я бы вам советовал отнестись к происходящему серьезнее, – сказал Суменков. – Того, что здесь прозвучало, вполне достаточно для вынесения вам смертного приговора.
– Вы серьезно?
– Совершенно, – кивнул Суменков, начиная слегка сердиться. – Вполне достаточно. Экспресс-почтой пришло шифрованное письмо из Лёвенбурга. («Наверняка постарался этот верзила по кличке Прокоп», – мелькнуло у Бестужева в голове.) Пансионат «У принцессы Елизаветы» был окружен сильным отрядом полиции, устроившим обыск. Все взрывчатые вещества, заготовки для бомб и лабораторное оборудование изъяты. Всех обитателей, даже безобиднейшего доктора Багрецова и его горничную, таскали в комиссариат, где подвергли многочасовым допросам.
– Простите, а кто-то из них арестован? – спросил Бестужев.
– Нет, – вынужден был признать Суменков.
– Вот видите, – сказал Бестужев прямо-таки ликующе. – Будь я агентом охранки…
– Это не аргумент в вашу пользу, – ледяным тоном прервал Суменков. – Полиция, как и в предшествующих аналогичных случаях, попросту не нашла зацепок, побоялась связываться с парламентской оппозицией и прессой. В любом случае школа засвечена и практически разгромлена, социал-демократам придется переводить ее куда-то в другое место… Это нешуточный удар. Если у вас нет других аргументов…
– Отчего же, – сказал Бестужев, ощущая звенящую легкость во всем теле. – Аргументов у меня немало. Я очень просил бы меня не перебивать, как не перебивали… мадемуазель. Начнем с появления мадемуазель Амазонки в Лёвенбурге… Борис Викентьевич, можно ли сказать, что я навязывал свое общество эсерам? Что я надоедал вам, умоляя принять меня в вашу партию или боевую организацию? Что я вообще сам, по своей инициативе предпринимал какие бы то ни было попытки к сближению? Она появилась, нашла меня… точнее, мне велели встретить ее на вокзале, предупредили, что у нее дело ко мне… Признайте мою правоту!
– Признаю, – величественно кивнул Суменков. – Но вы вновь уводите разговор в сторону. Да, я заинтересовался вами и поручил Амазонке к вам присмотреться… но ведь результаты ее наблюдений свидетельствуют против вас…
– Вы полагаете? – усмехнулся Бестужев. – Давайте тогда о фактах. Начнем с того, что покушение на императора Франца-Иосифа было устроено вовсе не социал-демократами, а британской секретной службой…
И он стал излагать
своюверсию событий. Ему даже не пришлось лгать – почти. Он всего-навсего ни словом не упомянул о своей принадлежности к Охранному отделению – и только. Это была почти правдивая история о том, как беглец из России, вор и авантюрист в определенный момент заподозрил неладное, нанял агентов частной сыскной конторы и стал следить не только за Надей, но и за ее знакомыми. И собрал достаточно сведений, чтобы понять, что готовится на улице Меттерниха и какая незавидная роль во всем этом уготована ему самому. Понявши же, стал бороться за жизнь…
Надя два раза пыталась вставить возмущенные замечания, но Суменков всякий раз приказывал ей замолчать, он и в самом деле соблюдал явное подобие объективности…
– Вот и все, – сказал Бестужев. Он достал безупречно подделанный заграничный паспорт на имя российского офицера гвардии, встал и шлепнул им по столу так, словно бил тузом жалкую пиковую двойку. – Да, я вбежал в комнату с пистолетом в руке. А что мне было делать? Смиренно просить разрешения уйти восвояси? При том, что мне уготовили роль мертвого козла отпущения? Я не кричал никаких глупостей про арест и охранку, я всего-навсего хотел бежать… и бежал тем самым потайным ходом, которым успела воспользоваться ваша Амазонка. Мне удалось остановить извозчика, и я не теряя времени помчался на вокзал. Этот паспорт, что мне хотели подсунуть, и впрямь оказался безупречен, и ничего удивительного – за ним не ухищрения подпольщиков, а государство… Британские граверные мастерские. Я с ним спокойно пересек границу, прибыл сюда…
– Почему именно сюда? – спросил Суменков.
– Чтобы сесть на пароход и уплыть в Аргентину. Вот и билет на «Дюк оф Уэльс», британский лайнер.
Бестужев достал билет из правого кармана и протянул Суменкову. Тот, небрежно с ним ознакомившись, поднял глаза:
– Дорога до Триеста или другого порта на побережье австрийской Адриатики была бы гораздо короче…
– Не спорю, – сказал Бестужев. – Однако короткий путь – еще не самый безопасный. Мне уже приходилось бегать от полиции через всю Российскую империю, а потом переходить австрийскую границу, так что некоторый опыт имеется… Дорога через Германию длиннее, но и безопаснее…
– Но ведь те, кто остался на квартире, все же были там арестованы?
– А почему вы так решили? – агрессивно спросил Бестужев. – Только потому, что вам об этом сказала госпожа Амазонка? Этот белобрысый Николас был вашим человеком?
– Нет, – мотнул головой Суменков.
– А итальянец Джузеппе? А загадочная пани Янина? Что вы молчите? Они тоже – не ваши? Вот видите! Ни я, ни вы, ни кто-либо еще не видел их арестованными. Почему бы не предположить, что они, видя неудачу, преспокойно ускользнули тем же путем и отправились
своейдорогой? Как и наш мсье Лобришон, он же – майор Хаддок? Да, получилось так, что из-за меня сорвалось покушение на императора… но в чем же моя вина перед эсерами или социал-демократами, которые не имели никакого отношения к этому акту? Ничего удивительного, что у австрийской тайной полиции могли оказаться свои шпики в пансионате. Бомбы, конечно, остались в квартире – их там могли бросить, а полиция – обнаружить…
– А с какой стати полиции вообще делать обыск на улице Меттерниха, если не было никакого взрыва и все вслед за вами оттуда бежали? – прищурился Суменков.
Бестужев усмехнулся:
– Хорошо, вы меня поймали… Каюсь, я уходил не так уж мирно. Этот белобрысый схватился за оружие, и я в него стрелял два раза, прежде чем броситься в потайной ход, он тоже успел произвести выстрел. Улица кишела полицией и, несомненно, шпиками в штатском, кто-то мог услышать… Но, повторяю, в чем моя вина перед какими бы то ни было революционными партиями? Да, я украл казенные суммы. Да, я беззастенчивый авантюрист, в чем не стыжусь признаться… но нужно же мне было как-то спасаться? Я ведь не просил вас, Надюша, вовлекать меня во всю эту историю и отводить роль «мертвого русского военного агента»… Вы меня сами поставили в такое положение, когда все средства были хороши. – С видом человека, поставившего все на карту, он махнул рукой. – Я в вашей власти, господин Суменков. Конечно, если вы считаете допустимым, что ваши доверенные лица за вашей спиной сотрудничают с иностранной секретной службой, что по ее, а не вашему поручению ввязываются в подобные акции, – тогда, что же, участь моя решена… Но все-таки, снова повторяю, где же здесь провокация охранки?
Он замолчал, нервно закурил. Надя смотрела на него с таким видом, что сомнений не оставалось: если бы судьба Бестужева зависела исключительно от нее, он уже лежал бы подобно герою французской солдатской песенки: «Свинец в груди, свинец в груди, настал мой смертный час…»
– И у того, о чем говорила Амазонка, и у того, о чем поведали вы, есть общий, весьма существенный недостаток, – сказал Суменков с непонятным выражением лица. – И ваш, и ее рассказы достаточно убедительны. Ее рассказ влечет смертный приговор для вас, ваши оправдания… ну, скажем, заставляют не торопиться с приговором… но ведь и в том, и в другом случае это – слова против слов. И только.
– Вы так считаете? – усмехнулся Бестужев и полез в левый карман пиджака. – А не угодно ли почитать собственноручные признания некоего майора, которого я сегодня все-таки настиг, выследил и приставил дуло к виску?!
И он хлопнул ладонью по столу, выкладывая бумаги перед Суменковым.
Надя сделала непроизвольное движение – столь резкое и неестественное, что Суменков, не прикасаясь к бумагам, какое-то время смотрел исключительно на нее. Спокойно спросил:
– Что с тобой?
– Ничего, – сказала она, отчаянно пытаясь взять себя в руки. – Ничего, правда… с чего ты взял, будто… со мной все нормально, я просто… неужели ты ему веришь, Борис? Эта жандармская сволочь…
– Помолчи, пожалуйста, минутку, позволь, я прочитаю… – сказал Суменков холодно.
Пока он читал, Бестужев не сводил глаз с Нади, а она, покусывая губку, сжимая и разжимая кулачки, все это время пыталась овладеть собой, притвориться, что не видит его усмешки, подмигивания… Жалобно позвала – Бестужев впервые слышал в ее голосе столь беспомощные интонации.
– Борис!
– Что? – откликнулся Суменков, не отрывая взгляда от бумаг.
– Скажи, чтобы этот шпик не корчил рожи!
– Не корчите рожи, – бесцветным тоном сказал Суменков, читая. – Ну что вы, как дети, господа… – Он дочитал последний лист, положил на стол, тщательно подровнял бумаги в аккуратную стопочку. – Амазонка, на тебе лица нет…
– Да что ты такое говоришь? – Она почти кричала. – Что ты говоришь? Вместо того, чтобы заняться этим провокатором, этим…
– Помнишь Мирского, Надюша? – хладнокровно спросил Бестужев. – Так вот, он приехал со мной, мы вместе решили отправиться в Южную Америку… Господин майор Хаддок в настоящий момент лежит связанный по рукам и ногам в снятой нами квартирке, не так уж и трудно туда добраться, посмотреть его документы и те бумаги, что при нем нашлись, задать ему несколько вопросов…
У нее сдали нервы окончательно, не выдержала напряжения, сломалась…
Браунинг она выхватила из сумочки молниеносно и ловко, но третий, тот, что стоял рядом с ней за спиной Суменкова, среагировал еще быстрее. И ударил ее ребром ладони по запястью, сверху вниз, выбил оружие, толкнул к стене…
Суменков развернулся к ней всем корпусом, глядя с холодной бесстрастностью удава:
– Амазонка?
– Извини, нервы… я его хотела пристрелить…
– Странно, – сказал он спокойно. – А мне отчего-то показалось, что ты целила то ли в меня, то ли в Петра… Можно посмотреть твою сумочку? Этот английский провокатор имеет наглость писать, что положил причитающееся тебе… жалованье в один из кайзербургских банков и у тебя есть при себе банковская книжка с шифрованным счетом…
Она инстинктивно прижала сумочку обеими руками к груди. Широкоплечий Петр резким рывком вырвал у нее сумочку, прежде чем она успела опомниться, перебросил Суменкову. Тот небрежно высыпал содержимое на стол перед собой, покопался в нем, извлек банковскую книжку за уголок и, не раскрывая, печально покривил губы:
– Сколько раз я вам повторял, что в нашем деле искренность наполовину – это всегда предательство… Господин Сабинин…
– Да?
– Вы ведь соврали насчет связанного майора?
– Конечно, – сказал Сабинин. – Такое случается только в романах, а не на территории прилизанной, благополучной Германии… Он наверняка уже в поезде. Что ему еще здесь делать?
