- А? - независимо откликнулась рыжая кошка, ничуть не склонная проливать слезы над безвозвратно погибшим антиквариатом.
      - Садись, - сказал Сварог, похлопав по широкому мягкому подлокотнику. - И ты, варвар мохнатый, не стой столбом. Ну вот что: Слушайте меня внимательно. Лауретта, я вас назначаю первым министром королевства Хелльстад, а также трех прочих королевств, каковые имею несчастье возглавлять. Карах, не лыбься - потому что тебе предстоит возглавить Королевские кабинеты четырех вышепоименованных держав. Сию же минуту можете приступать к своим обязанностям, я сейчас покурю и шлепну печати на указы:
      Мара гибко наклонилась, чмокнула его в щеку:
      - Я вам несказанно благодарна, ваше величество, за столь высокое назначение, нынче же ночью постараюсь отблагодарить, насколько это в моих скромных возможностях:
      - Ночью у тебя будут более серьезные дела, нежели ублажать королей, сказал Сварог без улыбки. - Я не шучу, ребята. Все серьезно. Мы в паршивой ситуации, признаюсь честно. Поскольку вновь оказалось, что бюрократия всемогуща, от меня требуют в кратчайшие сроки привести в порядок отчетность. Вон там, в трех тонюсеньких книжечках, - все инструкции и образцы документов. Нынче же вечером берите виману и отправляйтесь в Вентордеран. Запрягите мэтра Лагефеля, пусть помогает. Пока не управитесь, на глаза мне не показывайтесь. Сначала разберитесь с Хелльстадом, а потом покопайтесь в библиотечных файлах Геральдической коллегии, извлеките оттуда все данные по Трем Королевствам. Понятно?
      Новоиспеченные сановники не выказали особой радости, но и протестовать не посмели, зная крутой нрав своего короля. Глядя на их поскучневшие физиономии, Сварог хмыкнул:
      - Ничего, ребятки, справитесь. А то очень уж долгонько бездельничаете, давно я подвигов не совершал: и слава богу, по-моему. Для нормального человека противоестественно слишком часто совершать подвиги. Я с радостью констатирую, что нас ждет пусть и тягостная, но вполне мирная, рутинная работа по приведению королевской отчетности в тот благостный вид, что только и способен ублаготворить имперских бюрократов. Согласен, дело нудное и унылое, но лучше уж возиться с бумагами, чем гоняться с топором наголо за всякой нечистью:
      - Это кому как, - сказала Мара деланно безразличным тоном.
      - Ох, поскорей бы ты выросла, прелесть моя, звезда очей моих, - сказал Сварог удрученно, одной рукой приобняв ее за тонкую талию, другой почесав за ухом Караха и ощущая при этой некое благостное подобие тихого семейного счастья. - Поскорей бы отучилась носиться с мечом по горам и подвалам.
      - Да никогда в жизни,
      - Ну ладно. - сказал Сварог. - Тебя не переделаешь, чувствую. Тогда вот тебе моя монаршая воля: если за неделю приведешь в порядок все бумаги, разрешу набрать отряд и очистить Ямурлак от остатков тамошней нечисти. Поскольку он примыкает к моим землям, нужно там навести, наконец, порядок: А там и присоединить, благословясь, да и с Пограничьем пора что-то делать:
      - Ты серьезно?
      - Вот именно, милая, - сказал Сварог. - В конце концов, это не игрушки. Коли уж свалились мне на шею эти королевства, нужно их как-то обустраивать, вдумчиво и предельно серьезно: Но имей в виду: не справишься за неделю с отчетностью, не видать тебе Ямурлака, как своих ушей. Уяснила?
      - Накрепко, мой повелитель, - заверила Мара вполне серьезно. - Однако: Можно, я сделаю наоборот? Сначала скачаю из геральдической библиотеки всю информацию по Трем Королевствам. Это гораздо проще. А Хелльстад оставлю на потом.
      - Идет, - поразмыслив, кивнул Сварог. - Главное, уложиться в неделю. Потом надо будет поискать на земле наших друзей из Странной Компании: - Он Щелкнул пальцами и приказал выросшему как из-под земли лакею: - Кофе. И побольше, и покрепче: Голова раскалывается. Могу я нормально выспаться, наконец? Что ни ночь, чертовщина какая-то в голову лезет, непонятно что мерещится:
      - Ничего удивительного, - сказал вдруг Карах. - Она идет к Талару.
      - Кто идет? - не понял Сварог.
      - Багряная Звезда, хозяин, - убежденно сказал серенький домовой. - Она еще далеко, но идет-то она к Талару: Ты меня не зря научил читать-писать, я вчера сидел с книгой про небо и теперь знаю, как это называется, - орбита. Путь звезд. Орбита у нее очень длинная, вытянутая, к Талару она подходит раз в пять тысяч лет, но коли уж пройдет близко - жди всяких жутких невзгод:
      - Вот и учи после этого всяких там домовых писать, а тем более читать, фыркнула Мара. - Багряная Звезда - чистой воды сказочка, выдуманная каким-то шутником в древние времена:
      - Сама ты сказочка, рыжая, - огрызнулся Карах. - Говорю тебе, она идет к Талару, я ее чувствую на небе, мы умеем: выходит, и хозяин тоже. Всякие бессонницы и кошмары у него начались в аккурат, когда она замаячила вдалеке: Старики говорили, так оно и бывает, у меня тоже голова как дурная:
      - Почему - "как"? - ангельским голоском вопросила Мара.
      - Подожди, - сказал ей Сварог. - Не вмешивайся: Что это за звезда такая?
      - Я и не знаю, как толком объяснить, хозяин. Вообще-то, она и не совсем звезда: И не совсем планета: Просто называют ее так: Она сейчас, я так прикидываю, примерно в паре месяцев своего лета от, как это по-книжному: от орбиты крайней планеты нашей системы: потом еще пару недель будет пролетать в нехорошей близости, пока опять не уйдет на новые пять тысяч лет с какими-то там столетиями: Багряная Звезда, хозяин, - очень плохая планета. Сама по себе она вроде бы и не несет особенного зла, зато про нее точно известно, что она пробуждает всякую погань, которая до того крепко спала, усиливает то зло, что потаенно бдило, вообще она как бы факел, если его кинуть в ведро с горючей жидкостью: Вот так примерно наши старики рассказывали, у нас ее боялись испокон веков, еще с тех времен, когда вас на Грауванне и не было вовсе, когда Грауванн еще не звался Таларом, и слова такого никто не знал: Другие, которые жили до вас, про нее тоже знали, что-то такое с ее помощью вытворяли: Кое-кто говорил, это их и погубило:
      - Нет, полный вздор, - решительно сказала Мара, едва Сварог разрешил ей высказать свое мнение. - В жизни не слышала ни про какую Багряную Звезду, а нас, между прочим, неплохо учили, гораздо лучше, чем этого ушастого, который и читать-то по складам научился месяц тому:
      - Значит, плохо учили, - упорствовал Карах. - Ты как думаешь, почему грянул Шторм? Потому что аккурат в те времена прошла неподалеку Багряная Звезда - и что-то там с чем-то перемешала, отчего получились все ужасы и потрясения:
      - Ага, и молоко у коров свернулось, а у медника собака сдохла:
      - Поживешь с мое на белом свете - немного поумнеешь:
      - А за хвост? - вскинулась Мара.
      - Хватит! - прикрикнул Сварог. - Тут вам не латеранский ученый диспут, где позволительно чернильницами швыряться и за профессорские мантии друг друга таскать: Вы, голуби мои, как-никак теперь высокие королевские министры, так что ведите себя пристойно, привыкайте. Со временем, даст бог, обрастем подданными и заживем нормальной жизнью, так что учитесь должному этикету: Я поговорю насчет этой звезды с кем следует. Ты уверен, Карах?
      - Точно тебе говорю, хозяин, - упорствовал домовой. - Старики говорили, у тех, кто умеет чувствовать, так оно и начиналось обычно - бессонница подступает, всякая ерунда по ночам чудится: Вроде бы есть какие-то отворотные церемонии и заклинания, но я их не знаю. У нас ученых было маловато, а потом, когда начались: ямурлакские пертурбации и наши начали понемногу разбегаться в поисках лучшей доли, ученые и вовсе куда-то запропали - чтобы не запытали до смерти всякие там охотники за старой магией и кладами. Ты уж поосторожнее держись, мало ли что может проснуться:
      - Вот тебе живая иллюстрация к теории о вреде излишнего образования, насмешливо сообщила Мара. - Научил ты его грамоте на свою голову, от первой же прочитанной книжки в головенке все перепуталось:
      - Дуреха рыжая, - беззлобно огрызнулся Карах. - Жизнь тебя еще не жевала во все зубы:
      - Да-а?
      - Ага. Только и умеешь, что мечом махать да с хозяином спать.
      Мара прищурилась, медовым голоском спросила:
      - А ты что, завидуешь? Тому, другому или всему сразу?
      Карах от обиды прямо-таки заплясал на широком подлокотнике.
      - Великий Солнцеворот! Первому завидовать смешно, мы с мечами никогда не баловались, у нас в этой жизни другие цели и, учено выражаясь, функции, а что до второго - типун тебе на язык, рыжая язва! Я тебе не извращенец какой-нибудь, я самый обыкновенный представитель древнего племени фортиколов, и сейчас, чтобы ты знала, нахожусь в расцвете лет и сил! Еще когда-нибудь найду себе супругу из своего племени! Не могли же фортиколы вымереть окончательно! И нарочно позову тебя на Брачный Хоровод, чтобы посмотрела, как приличные существа устраивают свадьбы!
      - Ну-ну-ну! - осадил Сварог верных сподвижников, новоиспеченных министров. - Вы у меня сейчас кофий из рук вышибете: Кончай цапаться. К дому подлетаем. Мара, незамедлительно займешься библиотекой, как только поужинаем. Вот, кстати: Карах, ты по-прежнему намерен у дворецкого обитать? Что за выкрутасы?
      - Никаких тут нет выкрутасов, - насупился Карах. - Соблюдаю старые порядки, только и всего.
      Мы - фортиколы, а они - фартолоды, вот и весь сказ, какое тут может быть пересечение, положено в разные стороны расходиться, издали друг друга завидевши:
      - У меня как-то не было случая спросить: - сказал Сварог. - Откуда они вообще у нас в замках взялись?
      - Вам виднее, - дипломатично ответил Карах. - Они когда-то, как приличный "потаенный народец", тоже обитали на земле, а вот поди ж ты, вон они где оказались:
      - Знаешь что? - сказал Сварог. - У меня как-то руки не доходили. Будет время, подсажу к тебе писца с хорошим запасом бумаги и велю изложить все, что ты знаешь касаемо нашего мира и его обитателей:
      - Отчего же нет, - пожал плечами Карах. - Я - создание благонамеренное и приличное, нет на памяти ничего такого, о чем рассказывать было бы стыдно.
      - Наплетет он тебе, - сказала Мара. - Ум за разум зайдет.
      Карах ощетинился:
      - По крайней мере, что познания мои, что воспоминания - насквозь мирные. А вот любопытно были бы твои мемуары почитать. Ужасно однообразное будет чтение, с одним-единственным запевом: "Режу это я кого-то под раскидистым дубом". "Сношу это я башку:"
      Мара задумчиво произнесла, мечтательно глядя в пространство:
      - Интересно, как это я до сих пор ни единого домового не прикончила? Даже недоумение берет, мало того - сущая досада: столь печальный недочет в биографии:
      - Ты полегче, дворянка скороспелая, - отозвался Карах. - У нас мечей нет, но заклинания найдутся. Недельную икотку не хочешь?
      - Я тебя тогда не то что через неделю - на другой день в замковом колодце утоплю:
      Сварогу все эти их пикировки, имевшие целью потаенную борьбу за расположение хозяина и стремление выставить соперника в смешном виде, были уже знакомы, а потому он и не относился к ним всерьез. Лишь проворчал, выступая в роли строгого и справедливого повелителя:
      - Стыдно, господа министры: Как дети малые. Да, Карах, вот еще что: Интересно, почему вы с моим домовым такие разные? Ты, как я давным-давно убедился, создание общительное, я бы даже выразился, общественное: А вот его я за полтора года и видел-то раза два, и то издали.
      - Повадки такие.
      - Чем он вообще занимается? - пожал плечами Сварог. - Может, и вовсе бездельничает?
      - Да вряд ли, - рассудительно поведал Карах. - Я ж говорю, у нас повадки разные. Не любят фартолоды вам на глаза попадаться, только и всего, но это ж еще не значит, что он лодыря гоняет или о тебе не заботится. Как он может не заботиться, если ему по сути своей положено? Домовые предавать не умеют.
      - Они одни, да? - фыркнула Мара.
      - Хватит вам, не начинайте опять, - вполне серьезно на сей раз оборвал Сварог. - Голова раскалывается:
      Глава 3
      КТО КРИЧИТ В НОЧИ
      Итак, каталаунский живой покойник: ну что о нем еще скажешь? Живой покойник, и все тут, к этому емкому определению, очень похоже, позаимствованному составителем книги от местных жителей, совершенно нечего добавить:
      У закатной оконечности Каталаунского хребта, в глухой и малонаселенной ронерской провинции, граничащей с маркизатом Арреди из Вольных Маноров, есть небольшая деревня. Как часто бывает в этих местах ее население состоит главным образом не из землепашцев, а охотников и ремесленников - специфика округи, знаете ли, пахотной земли мало, да и та скудная, каменистая, почти не родит. Подобных уголков хватает в районах, примыкающих к Каталауну: захолустье, глушь, военного нападения опасаться нечего из-за захудалости примыкающих Вольных Маноров, так что тут нет и мало-мальски серьезных воинских гарнизонов (а ведь давно подмечено умными людьми, что таковые своим наличием оживляют экономику, ну, а отсутствием, легко понять, развитию последней не способствуют); торговые пути, большие дороги и даже контрабандные тропки проходят на значительном отдалении, что опять-таки имеет для экономики печальные последствия; новых людей почти что и не бывает, разве что указующий перст властей и полиции именно сюда зашвырнет очередного ссыльного; обитатели варятся в собственном соку, не хватая звезд с неба и не подкапываясь под фундаментальные вопросы бытия: Скука и глушь.
      Одно существенное отличие: именно в этой глуши и помещается одна из не нашедших решения загадок. Не столь уж и далеко от деревни, всего-то лигах в двух, если выйти на окраину, свернуть налево и прошагать в гору, все время в гору, отдуваясь и смахивая обильный пот. А там, на лысой вершине заурядной горушки, по причине малозначимости даже не имеющей имени, как раз и помещается то ли он, то ли оно:
      Там есть могила, почти у самой вершины, - глубокая, однако незасыпанная. Еще деды пробовали засыпать, но со временем убедились, что занятие это абсолютно бесполезное: как ни засыпай, а земля все равно куда-то девается, как в прорву. Давным-давно плюнули и перестали.
      В могиле помещается мертвец - по описаниям смельчаков, именно мертвец, черно-синий и вонючий, тронутый разложением, да так отчего-то и задержавшийся на этой стадии восьмой десяток лет. Точнее говоря, не помещается, а где-то даже обитает. Поскольку он лежит смирнехонько только днем, в светлое время, а с наступлением темноты выползает, тварюга, из своей вечной квартиры, ползает и култыхает вокруг - никогда не отдаляясь, впрочем, от своей ямины далее трех-четырех уардов. Иногда неразборчиво причитает и стонет, но далеко не каждую ночь, причем закономерностей в его поведении не усматривается вроде бы никаких: может ныть и подвывать неделю подряд, а потом молчать месяц. Иные толкователи из тех, что без всякого на то основания тщатся представить себя деревенскими колдунами и поиметь под этим соусом почет и уважение односельчан, а также материальные блага в виде яиц, сметаны и битой дичины, пытаются порою уверять, что усматривают некие закономерности, позволяющие то предсказывать погоду, то урожаи и охотничьи успехи, то будущее родственников и соседей, - но по некоей традиции, идущей опять-таки от дедов, им, в общем, не верят и высмеивают. Деды давным-давно определили, что ничего подобного нет, а потому нечего и выделываться.
      Живой покойник, в принципе, безопасен для окружающих. Все незатейливые правила техники безопасности отработаны давным-давно: хорошо известно, что, ежели подобраться к нему вплотную, может и грызануть, и придушить, а потому уже добрых полсотни лет старательно соблюдается определенная опытным путем безопасная дистанция. Деревенские парни, правда, частенько шляются на горушку оскорблять живого покойника словесно, кидать в него ветками и камешками, чтобы потом хвастаться перед девками. Местный вьюнош, ни разу не ходивший за полночь тревожить живого покойника, согласно неписаной молодежной традиции, считается словно бы и неполноценным, авторитетом не пользуется и успеха у девок не имеет. Но лезть к самой могиле не решаются и записные ухари - достоверно известно, что укус у обитателя горушки ядовитый, те, кого он оцарапал даже слегка, непременно помирали от огненной горячки и загнивания крови, так что некоторые правила поведения молодая деревенская поросль впитывает если и не с молоком матери, то уж с тех времен, как начинает разуметь человеческую речь.
      И вот так - добрых восемьдесят лет. Достаточно, чтобы живой покойник превратился из будоражащей воображение загадки даже не в местную достопримечательность - в привычную деталь пейзажа. Восьмой департамент наткнулся на это чудо-юдо лет через двадцать после того, как оно завелось в тех местах, а потому отчет зияет пробелами, которые вряд ли когда-нибудь будут заполнены. Точную дату появления нечисти не удалось определить с точностью не только до месяца, но и до года, ибо старики перемерли, а пришедшие им на смену сами помнили плохо, откуда эта диковина взялась и при каких обстоятельствах. Некоторые упрямо твердили, что это - один из былых обитателей деревни, которого за некие жуткие грехи категорически отказался принять к себе потусторонний мир (вариант: имело место некое проклятье, наложенное на грешника проходившим в этих местах святым Круаханом). С точки зрения Магистериума, объяснение это было насквозь ненаучным, но, вот беда, научного просто-напросто не имелось. Научными методами было неопровержимо доказано, что это существо на горушке и в самом деле представляет собою труп покойного человека, который, тем не менее, все же способен передвигаться и издавать звуки. И только. Под него не смогли подвести научно-теоретическую базу, как ни бились, а потому оставили в покое. Ликвидировать не пытались - кому-то хватило ума вовремя прислушаться к словам стариков, в один голос заверявших, что на их памяти живого покойника пытались и сжечь дотла, завалив сушняком, и засыпать негашеной известью, - но сушняк с завидным постоянством отказывался гореть, а известь должного Действия ни разу не производила:
      Что ж, порой лучшая линия поведения - не делать ровным счетом ничего, старательно игнорировать загадку, которую не в состоянии одолеть все научно-материалистические методы:
      Сварог сердито и небрежно отшвырнул толстенный "Кодекс жути ночной" на столик у изголовья своей необозримой кровати, фамильного ложа, по которому можно было маршировать строевым шагом, если только взбредет в голову такое идиотство. Книга глухо шлепнулась за пределами круга света от ночника. Гаудин, надо отдать ему должное, в который уж раз оказался прав: все описанные в книге феномены, какими бы ни были диковинными и жуткими, воображения отчего-то не будоражили, потому что их было слишком много, потому что каждый из них наблюдался многие десятки лет (а то и сотни), но так и не получил мало-мальски подходящего объяснения:
      То ли сон не шел, то ли он попросту боялся смежить веки, зная, что снова окунется в зыбкий полусон, обволакивавший странными кошмарами, пугающими и надоедливыми, не удерживавшимися в памяти. Даже загадочное питье, лимонно-желтая жидкость в круглом графине, доставленное одним из доверенных медиков Гаудина, не действовало должным образом: оно лишь погружало в расслабляющее отупение, но глубокого, здорового сна не могло вызвать. А потому Сварог на вторую ночь велел Макреду выбросить графин в мусорную урну - в то чудо техники, что здесь выполняло роль мусорной урны, растворяя в неяркой вспышке любой неорганический предмет. И снова маялся, валяясь на огромной постели в надежде, что природа каким-то чудом возьмет свое:
      Справа от постели, на огромном ковре, тихонько посапывал Акбар, время от времени повизгивая и дергая лапами, - вот кому снились нормальные сны, вот кто дрыхнул без задних лап, даже зависть брала: В нишах темными глыбами стояли древние рыцарские доспехи, слабые лучики света, который Сварог до сих пор упрямо именовал про себя лунным, освещали лишь один угол огромной спальни, где стоял старинный глобус Талара, - с постели можно было рассмотреть, что бледное сияние высвечивает Ферейские острова. Сварог находился сейчас в столь измененном и болезненном состоянии мысли, что готов был усмотреть в этом некое знамение, а то и предсказание. Некоей трезвой частичкой сознания он понимал, что все это - дичь собачья, но не получал от этого успокоения: Может быть, это некая загадочная зараза, действующая исключительно на того, кто не был урожденным обитателем небес? И нужно слетать на землю, пожить там, развлечься и развеяться, чтобы:
      Он передернулся, подскочил на постели, уселся, весь в противном холодном поту.
      Непонятно откуда доносился крик: или звук? Не имеющий отношения к чему-то живому? Или все же - крик?
      То ли тягучая нота боевой трубы, то ли бесконечный стон, исторгнутый глоткой неизвестного живого существа, - жестяной плач, нытье на одной ноте, слишком реальное для того, чтобы оказаться галлюцинацией, слишком странное для того, чтобы остаться реальностью, плаксивый, вибрирующий вой, он тянулся, тянулся, тянулся:
      Сварог перегнулся с кровати - Акбар безмятежно, глубоко сопел. Учитывая его невероятно чуткий слух - и беспокойство при появлении поблизости чего-то по-настоящему странного, свойственное всем без исключения хелльстадским псам: Объяснение напрашивалось унылое. Пора всерьез жаловаться опытному врачу - здесь тоже имеются свои психиатры, пусть и не поименованные так прямо, но выполняющие те же функции:
      Протяжный крик не смолкал, не набирал силу, не делался тише, он тянулся нескончаемой нотой, лез в уши, проникал под череп, вызывая пакостнейшее ощущение: словно бы череп стал пустотелым сосудом, наполненным чем-то вязким, вибрировавшим в такт, понемногу разогревавшимся, - и все это в твоей собственной голове: И что-то отзывалось в углу, словно бы резонируя. Так колеса проехавшего за окном тяжелого экипажа вызывают дребезжание стеклянной посуды в шкафу, тоненькое, на пределе слышимости:
      Он огляделся, ища источник. Слез с постели - пол приятно согрел босые ступни, - сделал несколько шагов, присмотрелся, изо всех сил борясь с ощущением, будто мозги в голове начинают кипеть, побулькивая и клокоча. Протянул руку, осторожно приблизив пальцы к лезвию Доран-ан-Тега.
      Он уже не мог определить, мерещится ему или все происходит на самом деле. Все сильнее казалось, что от острейшего лезвия топора исходят крепнущие колебания, ощущавшиеся подушечками пальцев, что лезвие вибрирует в унисон мягким толчкам изнутри черепа. Что огромный рубин засветился изнутри собственным блеском.
      "Все, - уныло подумал Сварог, слушая ни на секунду не замолкавший жестяной вой. - Нужно действовать, принять какие-то меры, пока сохранились остатки здравого рассудка, пока это не захлестнуло по макушку. К врачам пора, все всерьез: Или на самом деле что-то воет в ночи?"
      Он сунул ноги в мягчайшие ночные туфли, застегнул рубашку и вышел в коридор, где стояла покойная тишина, где горела лишь одна лампа из пяти, - но неподалеку услужливо вскочил с мягкого диванчика один из множества ливрейных лакеев, на всякий случай дежуривших и по ночам ради мгновенного исполнения хозяйских прихотей (Сварог и не собирался бороться с этой вековой традицией). Склонил голову:
      - Милорд?
      Сварог осторожно спросил:
      - Вы ничего не слышите?
      - Милорд? - отозвался лакей вопросительно-недоуменно.
      Сварог уже давно открыл, что именно такая интонация в устах верной прислуги означала вежливое непонимание и невысказанную просьбу к хозяину разъяснить подробнее, что именно взбрело ему в голову на сей раз.
      - Вот этот звук: - сказал Сварог, у которого и теперь стоял в ушах, в голове, под черепом нескончаемый стон-вопль. - Довольно громкий, протяжный: Вы его слышите?
      Лакей твердо сказал:
      - Простите, милорд, я ничего не слышу. Стоит полная тишина.
      - Нет, ну как же: - упрямо сказал Сварог, уже не думая о том, что выглядит полным идиотом. - Вот оно: слышите?
      - Нет, милорд:
      Сварог не помнил его имени - пусть кто-то и сочтет это отрыжкой феодализма, но он решительно не мог держать в голове имена слуг, а привлекать магию для таких пустяков не хотел. Благо и необходимости не было помнить имена:
      Он присмотрелся. Лакей, замеревший в безукоризненной стойке "смирно", выглядел безупречной статуей, но он стоял прямо под лампой, под ярко-золотистым шаром, распространявшим мягкое, не беспокоившее глаз сияние. И без труда можно было разглядеть, что физиономия вышколенного молодца далеко не так безмятежна, как он хотел показать: "С ума схожу, что ли? - подумал Сварог смятенно. - Плохо уже понятно, что кажется, а что в реальности имеет место быть:"
      - Почему у вас такое лицо? - резко спросил Сварог. - Что тут случилось?
      - Ничего, милорд:
      - Врете, любезный мой, - сказал Сварог убежденно. - Если вы не забыли, ваш хозяин умеет безошибочно отличать правду от лжи. Незатейливая магия из разряда домашней: Вы мне сейчас говорите неправду: Итак?
      Лакей решился:
      - Милорд: Я и в самом деле не слышу никаких других звуков, о которых вы изволите спрашивать: Но: Что-то неладно, милорд. Что-то неладное в замке:
      - Что? Я вам приказываю высказать все, откровенно! Ясно?
      - Как прикажете, милорд: Только я и сам не могу толком объяснить: Что-то такое: повсюду: Прямо колотит всего: Стою это я. а вон там вроде бы черная кошка шасть - и прошмыгнула! Вот оттуда вон туда: Почудилось, конечно, только было полное впечатление:
      Сварог посмотрел в ту сторону. Если доверять лакею, то эта неведомо откуда взявшаяся в замке черная кошка выскочила прямо из стены и в стену же ухитрилась скрыться:
      - Отроду не было замке никаких привидений, - продолжал лакей, ухитрившись ответить на невысказанный Сварогом вопрос. - В лесу, сами знаете, иногда появляется безголовый медведь, Гэйр-Бар, ваш фамильный призрак, но крайне редко: А в замке никогда ничего подобного и не водилось, разве что домовой, но он никакой не призрак: Ничего не пойму, в воздухе что-то такое, милорд, волосы дыбом встают, и ветерком, полное впечатление, насквозь продувает:
      Сварогу стало чуточку легче - похоже, не один он ощущал в окружающем нечто странное. Ну, а дальше? Какой толк от слов перепуганного лакея? И что тут можно сделать?
      - Ну ладно, - сказал он неловко. - Посматривайте тут. Если и дальше станут шастать из стены в стену неизвестные кошки или случится еще что-то - немедленно зовите меня, это приказ.
      Он вернулся в спальню. Протяжный жалобный вой все еще звучал в ушах, и невозможно было определить, откуда он исходит. Снаружи все-таки?
      Он распахнул дверь, поддавшуюся легко и бесшумно, вышел на галерею, в ночную прохладу. Приблизился к балюстраде. Лес стоял темной безмолвной стеной, в ближайшем доме для прислуги светилось несколько окон. Если не знать наверняка, ни за что не догадаешься, что паришь сейчас за облаками, над грешной землей: Земля как земля, лес как лес, звезды:
      Он присмотрелся. Сам не смог бы определить, что тут странного и неправильного, но что-то в ночном небе было не так:
      Слева, над высокой острой башенкой одного из лакейских флигелей, чуть левее старомодного прорезного флюгера в виде восседавшего на ветке ушастого филина, светилось нечто, вызывавшее в мозгу эти странные и непонятные ощущения - некое зудение в глазах, мягкое давление на них, словно заноза ухитрилась проникнуть под череп и сейчас пронизывает его насквозь, не причиняя боли, но вызывая: Черт, как облечь в слова те неприятные ощущения, для которых и нет слов?
      Будто мерцающий алый уголек, будто видимый вовсе и не глазами:
      Он отвернулся. Двинулся по галерее, опоясывавшей весь второй этаж, не поворачивая больше головы к странному огню в ночном небе, но чувствуя его присутствие. Оказавшись у окна кабинета, заглянул внутрь.
      Господа высокие министры, несмотря на поздний час, трудились рьяно. Мара сидела у компьютера, всеми десятью пальцами колотя по белой клавиатуре, над синим усеченным конусом вспыхивали географические карты, какие-то таблицы и списки, изображения гербов, орденов и мундиров, проплывавшие сверху вниз и снизу вверх, сразу из трех прорезей тянулись белоснежные листы, то недлинные, то скручивавшиеся в свитки. Примостившийся на резном подлокотнике ее кресла Карах временами вставлял словечко - и Мара то отмахивалась резким движением плеча, то выслушивала внимательно. Все прилегающее к столу пространство было завалено листами и свитками, эскизами ярких мундиров, картами.
      Оба министра, как и полагалось в приличных королевствах, уже были титулованными господами. По размышлении Сварог присвоил Маре титул графини чтобы не баловать ее особенно, с расчетом на будущее и возможные повышения за усердную службу, а Караха, изрядно поломав голову над нестандартностью ситуации, сделал-таки бароном. Новым циркулярам, о которых упоминал Костяная Жопа, это, если придирчиво вдуматься, все же не противоречило: ими запрещалось "возводить в дворянство и присваивать титулы неразумным существам, не принадлежащим к роду человеческому". И только. Здесь опять-таки крылась юридическая лазейка, простор для опытного крючкотвора: с одной стороны, Карах к роду человеческому безусловно не принадлежал, с другой же, как ни примеривайся, был существом вполне разумным, а следовательно, под циркуляр не подпадал. Именно так, мудро рассудив, решили обожавшие Сварога старцы из Геральдической коллегии - и недвусмысленно намекнули, что ждут от него очередных сложных сюрпризов, скрашивающих их скучнейшее доселе бытие. Сварог обещал непременно что-нибудь придумать:
      Сварог тихонько вошел. Мара через плечо бросила на него затуманенный взгляд, бормоча:
      - Королевский казначей обязан пребывать в ранге коронного советника: Тьфу ты, голова идет кругом!
      - Ты, случайно, не слышишь каких-то странных звуков? - спросил Сварог насколько мог небрежнее.
      В ушах у него стоял пронзительный вой. Мара вяло улыбнулась, пожала плечами:
      - Только бумажное шуршанье. У меня этот звук скоро в ушах торчать будет, как пробки:
      - А ты, Карах?
      Серенький домовой выглядел понурым и неуверенным - дело тут, конечно, не в усталости, а в том, что он вопреки загадочным правилам этикета все же поневоле вторгся на территорию своего коллеги, вошел в замок.
      - Да вроде бы ничего такого: - сказал он грустно.