– Поехали… – облегченно вздохнула Даша, когда воловиковская «Волга» плавно отчалила от тротуара.
      Аккуратненько выжала сцепление, выждала немного: когда меж ней и машиной шефа оказались три посторонних (а может, и не вполне посторонних) автомобиля, тронулась. Славка расстегнул куртку, чтобы рукоятка «семьдесят первого» была под рукой.
      – Не дрыгайся, – сказала она, не поворачивая головы. – Тебе же говорили, пальбы не предвидится.
      – Береженого Бог бережет.
      Ведущая машина, не дергаясь из ряда в ряд, спокойно катила по бывшему проспекту Сталина, Даша то висела у нее на хвосте в должном отдалении, то пару раз вырывалась вперед, имитируя полную якобы непричастность к той «Волге». Хвоста пока что не наблюдалось.
      – Кассету достал? – спросила она мимоходом.
      – Ага.
      – Врубай потихонечку.
      Через несколько секунд из динамиков у заднего стекла послышался хрипловатый голос Маргариты Монро, и Даше, как не раз уже было, показалось, что в этом голосе таится легкая насмешка над всем сразу – над окружающими, над жизнью, над собой:
 
– Нас с Мельпоменой лихо сблизили,
творя картонное добро.
Комедиант с похмельной физией
нас уверял, что он – Пьеро.
Он что-то пел с тоскливой миною,
как ставни, душу затворя.
Но все спасала Коломбина
с глазами цвета сентября.
 
      Гаишник издали махнул им жезлом, но Даша преспокойно проехала мимо, не сбавляя скорости, он кинулся было на проезжую часть, но разглядел милицейский номер и попятился.
 
– Во что-то грешное одета,
развращена чужой весной,
она не рвалась стать Джульеттой,
но оставалась неземной.
И стало тихо в темном зале…
Мы, о несбыточном моля,
покорно ситцы принимали
за горностаи короля.
 
      Не было хвоста. Светофор на Карабанова врубил красный, но Даша успела проскочить, перекинула рычаг на четвертую – здесь все гонят, как черти, подозрений не вызовешь…
 
– И чьи-то сказки стали былью,
и меч фанерный был в крови,
и ангелы теряли крылья,
а черти пели о любви…
Но занавес закрылся чинно,
на части сказку разрубя.
Тебе спасибо, Коломбина, —
за то, что не было тебя.
И кто-то важный хлопал сонно,
здесь скоротавши два часа.
И забывали почтальоны
навеки наши адреса…
 
      Машина Воловикова замигала левым поворотом, целясь на кривую, извилистую Тиксонскую – в темное время мало кто имел охоту считать тамошние рытвины и колдобины, а посему больше шансов узреть хвост…
      – Действительно, – сказала Даша. – Стишки на пару порядков выше «юбочки из плюша». Песенка провалилась?
      – Не одна песенка, а весь концерт. Восемь песен. Все – на стихи Стребкова. Меценат, который собирался было дать денежку на выпуск кассеты, после такого пассажа передумал. Меж творческими людьми приключилась нешуточная ссора с хватанием за грудки.
      Вообще-то, сама Маргарита выступала чуточку меньше, чем Роберт, но в выражениях все равно не стеснялась. От женщины, сама понимаешь, обидные эпитеты выслушивать гораздо унизительнее. Вдобавок на столе у них было… Короче, Стребков встал на дыбы, обложил и красавицу, и ее менеджера самыми последними словесами, Роберт полез в драку, но получил по ушам весьма даже качественно. Поэты, знаешь ли, не обязательно – кучерявые хлюпики. Стребков – мужик в расцвете, косая сажень, карате балуется который год… Набежал народ, Роберта спасли, поэта утихомирили, но он, гордо уходя, пообещал непременно пристукнуть и Марго, и Роберта… Пьян был на совесть. И грянул инцидент три месяца назад. Конечно, это ни о чем еще не говорит, но, во-первых – нешуточная обида, а во-вторых – приличное владение приемчиками…
      – Ладно, – сказала Даша. – Уговорил. Отрабатывай и эту ниточку. Отметать не стоит – это для нас с тобой мотив прямо-таки смешной, а у творческого народа свои заморочки…
      Машину подбросило на колдобине, Даша чуть не прикусила язык и надолго замолчала. Не было хвоста. Так и не объявился и в следующую четверть часа, пока они ехали по Беговой, по Маркса, по Каландаришвили. С проверкой, кажется, покончено. Даша прибавила газку, уже в открытую держась за машиной шефа – во исполнение точных инструкций. Оба автомобиля свернули налево, во двор, стандартной девятиэтажки на Короленко. Остановились. Воловиков неспешно вылез, прихватив памятную Даше желтую папочку из кожзаменителя, выглядевшую пустой. Оба сыскаря тут же оказались рядом с ним.
      – Пошли, – сказал он и первым двинулся в подъезд – без железной двери и кодового замка.
      Внутри оказалось довольно чисто, если не считать надписей на стенах, возвещавших, что Светка – блядь, Явлинский – козел, а «Шемрок» – чемпион. Судя по сей наскальной живописи, интересы у обитателей дома были самые разносторонние. Лампочки горели на каждом этаже. Даша хорошенько рассмотрела шефа и сделала для себя вывод, что он нисколечко не волнуется, но определенно озабочен. Она и не пыталась угадать, в чем им выпало участвовать, – не хотелось лишний раз ломать голову.
      Меж третьим и четвертым этажами Воловиков неожиданно остановился:
      – Вот здесь и постойте, – сказал он тихонько. – Минут несколько. Влюбленную парочку изобразите, что ли. Слав, куртку можешь застегнуть, меня там резать никто не будет…
      – А потом? – спросила Даша так же тихонько.
      – Если понадобится что-то предпринять, выйду и скажу, что именно. А может, и отправлю по домам. Там видно будет.
      Он постоял, ожидая, пока Славка застегнет куртку, скрыв кобуру от нескромных взглядов, кивнул, поднялся по ступенькам и позвонил в дверь квартиры справа. Даша не видела ее номера, но, судя по тому, что на соседней красовались вычурные цифирки «45», Воловиков направлялся в сорок шестую – тут не нужно быть Эркюлем Пуаро…
      Дверь приоткрылась почти сразу же, ничьего голоса Даша не услышала. Видимо, открывший моментально отступил в глубь прихожей – Воловиков тут же вошел, уверенно, не оглянувшись.
      Они остались ждать. Закурили для скоротания времени. Этажом ниже орал телевизор, прогудел лифт, уплывая вверх. Чуть погодя этажом выше хлопнула дверь, щелкнул ключ, застучали уверенные шаги. Оба прислонились к стене, приняв раскованный вид самых что ни на есть здешних людей.
      Спускавшийся оказался субъектом лет пятидесяти в хорошем пальто, дорогой шапке и при очках в тонкой позолоченной оправе. Проходя мимо, покосился опасливо и ускорил шаг.
      – Неужели у нас вид такой? – хмыкнула Даша.
      – Нынче народ всего боится…
      Неспешно тащились минуты. Выкурили по второй, давя окурки подошвами и старательно зашвыривая их в угол, за шахту лифта. Снизу примчался небольшой эрдель, поплясал рядом, потыкался носом, крутя жалким обрубочком хвоста, унесся наверх. Следом гораздо медленнее тащилась хозяйка, определенно разменявшая вторую полусотню дамочка в неплохой шубе, со склочной физиономией.
      И тут же оправдала Дашины догадки – приостановилась, поджала губы:
      – А вы другого места не нашли, где курить? Всю площадку загадили, молодежь…
      Пожалуй, не имело смысла притворяться перед этой Горгоной влюбленной парочкой – получилось бы только хуже, можно было нарваться на лекцию об упадке нравов нынешней молодежи, как пить дать…
      – Я вам, девушка, говорю!
      Даша обаятельно улыбнулась, освежила в памяти парочку фраз из разговорника, проштудированного во время парижской одиссеи, чуть развела руками:
      – Же не компран па, же сюи этранже… У э ле салон де куафюр ле плю прош, мадам?
      Мадам обозрела ее в некотором замешательстве, но, судя по всему, французскою мовой не владела совершенно. Пожала плечами, скривилась и пошла себе восвояси.
      – Голову даю, супружница очкастого, – прошептал Славка. – Совершенно тот же звук ключа в замке. Жалко бедолагу…
      Дверь загадочной квартиры отворилась, к ним спустился Воловиков – без пальто и шапки, без папочки, все с той же озабоченной миной на лице.
      – Отбой, – сказал он тихо. – Можете отправляться по домам. Михалычу скажите, чтобы тоже уезжал. Меня потом отвезут. Ну, живенько! Так уж вышло… И возле дома не торчать, понятно? Приказ.
      Повернулся и, чуть ли не прыгая через две ступеньки, поднялся к двери, громко захлопнул ее за собой.
      Оба, переглянувшись, побрели вниз. Ни особого разочарования, ни любопытства Даша не испытывала – случались ситуации и заковыристее. Если шеф посчитает нужным что-то рассказать, расскажет. Если нет – перетопчемся…
      Передав Михалычу распоряжение шефа, она первой пошла к машине. Вставив ключ в замок, не удержалась, все же задрала голову. В кухне свет погашен, горит только в комнате, выходящей на балкон. Самые обычные занавески, задернуты плотно. Ничего интересного или зловещего…

      Машина летела в нелюдском завывании сирены и мертвенном, бледном полыхании сине-красных огней – так, словно сидящие в ней задались целью предотвратить конец света. Даша терпеть не могла выезд «под фанфары», но сейчас, забыв о прежних пристрастиях, понукала водителя чуть ли не матами. Шофер, как ему и полагалось, творил чудеса, швыряя машину в любой наметившийся промежуток, вылетая на тротуары. Дашу мотало, как лягушку в футбольном мяче – привязалось читанное где-то или слышанное сравнение, – она, уцепившись за петлю над дверцей, вся подалась вперед, словно могла этим прибавить машине прыти.
      И постепенно то, чего она подсознательно боялась, становилось реальностью. Сначала, когда в дверь отчаянно затрезвонил шофер, времени думать не было – наспех оделась, пристегнула кобуру и понеслась по лестнице, подгоняемая всего двумя словами, которые водитель чуть ли не проорал: «Воловикова замочили!»
      Потом, когда машина помчалась, появилось время, чтобы подумать. Потому что они неслись по вчерашнему маршруту – на Каландаришвили, мимо магазина автозапчастей, мимо магазина джинсовых шмоток с горевшей круглосуточно сине-красной неоновой вывеской… Сначала можно было убаюкивать себя отчаянным стремлением к тому, чтобы все оказалось диким совпадением, что это произошло в другом месте. Однако, когда машина под отчаянный визг тормозов свернула на Короленко, метнулась к стандартной панельной девятиэтажке – той, вчерашней, – не осталось надежды…
      Тот самый подъезд. Из-за того, что асфальтированная дорожка была узкой и тесной, казалось, будто машин там стоит немеренное количество, хотя, если прикинуть наспех, не более полудюжины…
      Даша кинулась в подъезд, загрохотала по ступенькам, локтем отшвырнув незнакомого сержанта, дернувшегося было заступить дорогу. Дверь той квартиры – в самом деле, сорок шестая – была приоткрыта, на площадке хмуро курил долговязый проводник в форменном бушлате без погон, а рядом сидела его овчарка со столь равнодушным видом, словно прекрасно понимала, что работы для нее не предвидится.
      Прихожая – чистенько, уютно, никаких особенных выкрутасов. Краем глаза Даша заметила на вешалке рядом с ярко-желтым пуховиком, женским, похоже, пальто Воловикова, а рядом с черно-бурой ушанкой – его коричневую формовку. Заглянула в полуоткрытую дверь. В комнате кучковались человек восемь, в форме и в штатском, она узнала некоторых, а среди незнакомых наметанным глазом моментально выделила понятых – по особой, неповторимой скованности. Здесь егоне было.
      Вторая дверь, слева. Даша схватилась за круглую ручку, сверкавшую фальшивой позолотой, потянула, толкнула, когда это ни к чему не привело, повернула направо. Ручка не поддалась.
      – Налево, – подсказал кто-то сзади. – И на себя.
      Мельком оглянувшись через плечо – ага, Витя Вермуш из районного угро, – она повернула ручку влево. Эта комната – поменьше, особенного беспорядка незаметно, разве что там и сям разбросана одежда, мужская и женская. Две почти пустых бутылки на столе, пара тарелочек с убогой закуской, посреди стола – длинная нагайка из темно-коричневых кожаных полос. Гильза от пистолетного патрона, еще гильза, еще…
      Потом только она набралась духу взглянуть на труп, который она никогда в жизни не рассчитывала увидеть. Видеть шефа такимотчего-то казалось столь же противоестественным и нелепым, как если бы она узрела вдруг со стороны собственное остывающее тело.
      Крови было не так уж много, и она давно успела подсохнуть. Воловиков, сыскарь от Бога, лежал на спине, подогнув голые ноги, в одной рубашке, застегнутой на пару нижних пуговиц.
      Сознание раскололось надвое. Одна половинка выла в дикой, нечеловеческой тоске, другая деловито и профессионально оценивала увиденное. Одна пуля попала в лоб над правым глазом, еще две угодили в грудь – но, судя по длинному, узкому подтеку, видневшемуся из-под спины, была еще и четвертая. Вполне возможно, она-то, четвертая, как раз и была первой выпущенной: выстрел в спину, человек, еще не успев ничего осознать, всего лишь раненый не особенно тяжело, разворачивается к стрелявшему, получает еще три пули – раз, два, три, в упор!
      Почувствовав, что сейчас и в самом деле завоет в голос, она шарахнулась, налетела спиной на Вермуша, тот торопливо посторонился, и оба вышли в коридор, тщательно притворив за собой дверь.
      Даша не успела ничего спросить у старого знакомого – в прихожей застучали сапоги. Прямо на нее, целеустремленно, слепо шагал полковник Галахов в распахнутой шинели. Даша дернулась в сторону. Полковник одним движением повернул ручку влево, рванул дверь на себя. Вошел. За спиной у него тут же встали еще двое, заглядывая через плечо, – затылки были знакомые, но в нынешнем своем состоянии Даша никак не могла их опознать.
      – С тобой все нормально? – озабоченно спросил Вермуш.
      В глотке у нее стояла какая-то кислятина, и она, неопределенно махнув рукой, выскочила на площадку, выхватила из кармана пачку сигарет, затянулась, чтобы вытравить эту кислятину.
      Вермуш с непроницаемым лицом стоял рядом. Овчарка, вывалив широкий розовый язык, пытливо разглядывала Дашу.
      – Рассказывай, – сказала она, не узнавая собственного голоса.
      – Психушка приехала раньше нашей машины…
      – С самого начала, – сказала Даша так, что его невольно передернуло.
      – Ночью соседи ничего особенного не слышали – временами взревывала музыка, но ненадолго. Выстрелов они, конечно, не привязали к конкретному времени, вообще не поняли, что были выстрелы – «что-то трещало», «что-то падало», один вообще решил, что это откупоривали шампанское. Так, кто-то что-то слышал сквозь сон… А около шести в сорок пятую принялась звонить эта девица – в одних плавках, чем-то красным измазанная, они сначала решили, что кетчупом, с пистолетом в руке. Тихо, спокойненько, вежливо стала просить подсолнечного масла, чтобы смазать пистолет, и так же спокойненько объяснила, что пистолет, когда из него кого-то убьешь, надо смазать непременно подсолнечным маслом. В сорок пятой дверь открывала жена хозяина, у нее от такого зрелища мгновенно язык отсох и наступило общее оцепенение организма, пролепетала что-то и захлопнула дверь. Девица опять стала названивать – теперь и в сорок пятую, и в сорок четвертую. В сорок четвертой живет отставник, даром что интендант, а быстренько определил, что пистолет у нее настоящий. Попросил девку подождать, схватил телефон и стал названивать в психушку – у них по подъезду уже шатались наркоманы, один почти так же выглядел… Девчонка тем временем преспокойно пела на площадке что-то веселое, плясала себе, народ выходил на работу и тихо офуевал, кто-то еще начал накручивать ноль-три, начиналось оживление… В общем, психушка все-таки приехала, не особенно и припоздав, а поскольку им с самого начала сказали по телефону про пистолет, а времена нынче сами знаешь какие, эскулапы решили не рисковать, заскочили предварительно в райотдел, взяли двух ребят из дежурной части… Ничего особенного не было. Девка и у них вежливо попросила постного масла, не дергалась, не сопротивлялась. Прямо на лестнице у нее тихонечко вынули пистолет из руки, оттеснили в квартиру, там стали пеленать, сержант заглянул в другую комнату, увидел труп, нашел удостоверение в кармане…
      Отметив краешком глаза легкое движение, Даша обернулась. Рядом стоял Галахов и внимательно слушал. Кивнул:
      – Продолжайте.
      – Вот и все, собственно… – слегка пожал плечами Вермуш. – Ее повезли прямиком в психушку, врачи настояли, а у нас началась свистопляска и суета.
      – По квартирам уже пробежались?
      – Так точно, – совсем не по-милицейски вытянулся Вермуш (видимо, и он был ошеломлен больше, чем хотел показать). – Ничего заслуживающего внимания. Только гражданка из сорок девятой видела вечером на лестнице подозрительную парочку, парень и девушка – раньше она их тут вроде бы не замечала, говорит, девка рыжая, приметная, опознает обязательно…
      Галахов покривил рот в вымученной улыбочке, глядя на Дашу так, что она поняла: уже знает…
      – Гражданку из сорок девятой повезли в райотдел, сделать фотороботы тех двух…
      Галахов, с той же кривой полуусмешечкой созерцая Дашу, бросил:
      – Ну, фоторобот – дело полезное… Девка пьяная? Под наркотой?
      – Спиртным попахивало. Насчет наркоты пока неизвестно, врачи обещали в темпе сделать анализы… Но следов от иглы, сержант говорит, не было. Он парень опытный, навидался и разбирается… – Вермуш опустил глаза, словно бы поколебался. – Тут другое… У нее на спине с полдюжины ожогов, похоже, прикладывали сигарету. И нагайкой определенно прошлись, той самой. Там еще наручники, настоящие, но не наши, импортные, и еще, извините, товарищ полковник, парочка искусственных хренов, эксперт с ними уже поработал, говорит, не исключено, что были в деле…
      Даше отчаянно хотелось проснуться. Она уронила под ноги докуренную до фильтра сигарету и спросила:
      – А папку нашли? Желтая, кожзаменитель, на «молнии»?
      – Надо уточнить… Да, вот ее паспорт, – Вермуш полез во внутренний карман, вынул книжечку в синей обложке, украшенной золотым двуглавым орлом. – Прописка другая, к этой квартире никакого отношения не имеет. – Он протянул паспорт Даше, чисто машинально, спохватился на полпути, нелепо дернув рукой, передал книжечку полковнику.
      Даша исподлобья косилась на начальство – Галахов замещал пребывавшего в столице шефа шантарского УВД генерала Дронова (и, как шептались порой, легонько под Дронова копал). Лет пятидесяти, высокий, симпатичный, сугубый профессионал, прошагал все ступеньки служебной лестницы (а таких в милиции уважают), неглуп, душу по пустякам не вынимает… В общем-то, Даша с ним контачила мало, и чего сейчас от него ждать, решительно не представляла.
      – Правду говорят, что беда одна не ходит… – Галахов, раскрыв синюю книжечку, показал ее Даше.
      Довольно симпатичная девка, совершенно невинное пухлогубое личико. Беклемишева Евгения Павловна. Положительно, крутятся некие ассоциации, фамилия, мало того, что редкая, еще и знакомая. Павловна… Павел!
      – Тот самый? – спросила она, не глядя на полковника.
      – Именно, – бросил Галахов. – Банк «Электроникс-кредит» и все сопутствующее. Все понимают, что у нас здесь закручивается? – Он покосился на проводника, и тот в полнейшей растерянности затоптался, едва не наступив на хвост собаке. – Господа сыскари, я вам вот что…
      Он не успел закончить. Снизу послышался грохот шагов, на площадку прямо-таки ворвался высоченный мужчина в дорогой распахнутой дубленке и кое-как нахлобученной на голову шапке, из тех, что в старину звались «бобрячьими». Следом едва успевали двое верзил, одетых не менее добротно, – вот только физиономии у них были специфические, охранно-холуйские.
      На площадке в мгновение ока стало тесно. Овчарка, предупреждающе гавкнув, отступила в угол и ощерилась. Банкир (и все сопутствующие) сделал было попытку с ходу прорваться в квартиру, но Вермуш и выскочивший из прихожей незнакомый старлей загородили ему дорогу. К ним чисто машинально дернулись охранники Беклемишева, возникла нелепая толчея… Слегка опомнившись, должно быть, Беклемишев жестом остановил своих бодигардов и, глядя на одного Галахова, рявкнул:
      – Где Женя?
      – В больнице, – с невозмутимостью, должным образом оцененной Дашей, ответил полковник. – На Королева.
      Несколько секунд два верзилы мерились яростными взглядами. Потом Беклемишев рявкнул еще на полтона выше:
      – И что, ее в самом деле сюда затащил ваш поганый мент?
      Даша на всякий случай прикинула, как будет сшибать с лестницы ближайшего к ней охранничка: напряжение стояло такое, что достаточно неосторожного слова или жеста… Сам воздух, казалось, звенит, как лезвие ножа из хорошей стали после умелого щелчка ногтем по кромке. Овчарка напряглась, присев на задние ноги. «Еще прыгнет на спину, дура, – пронеслось в голове у Даши. – Тут ведь, кроме хозяина, и старлея, только один Галахов в форме, не объяснишь же ей…»
      – Разбираемся, – сказал Галахов. – Темная история…
      – Я спрашиваю – вашего мента она грохнула? И что там за нагайки? Тебя спрашиваю, пидер!
      – Разбираемся, – чеканя каждую букву, сказал Галахов сквозь плотно сжатые зубы. Он великолепно держался, только на скулах заалели пятнышки. – Тихо. Ты меня понял? Разбираемся.
      Увидев, что Беклемишев непроизвольно повернулся в сторону двух своих лбов, Даша легонько оторвала правую подошву от пола, изготовилась. Ворчала овчарка, все застыли нелепой скульптурной группой.
      Наконец шантарский нувориш круто развернулся на пятках:
      – В больницу, – и напоследок бросил всем сразу: – Ох, закопаю, пидарасня, с конторой вместе…
      Кинулся вниз по лестнице. Следом, хмуро покосившись, заспешили охранники.
      – Вот так, – сказал Галахов без выражения.
      – Ночью соседи ничего особенного не слышали… – зачастил вдруг Вермуш.
      – Потом, – Галахов шагнул на ступеньку ниже. – Дарья Андреевна, на пару слов…
      Даша двинулась следом, все еще думая о том, как хорошо было бы проснуться – пусть даже в холодном поту. Тупое равнодушие пыталось перебороть звериную тоску.
      Размашисто шагая – полы шинели мотались под ветром, – Галахов распахнул перед Дашей заднюю дверцу своего «форда», уселся рядом на заднее сиденье, ничуть не барственно бросил шоферу:
      – Прогуляйся до киоска, купи какую-нибудь печенюшку без затей и дай проводнику, эсэрэска ребрами светит. Да подольше погуляй…
      Шофер послушно вылез наружу. Машина была роскошная – однокомнатная квартира на колесах, мотор едва слышно мурчал на холостых оборотах, печка гнала приятное тепло. Даша расстегнула верхние пуговицы куртки. Она не помнила, курит ли Галахов, и сигареты вытаскивать не спешила. Мимо рысцой пробегали утренние прохожие, как один, косясь на табунок милицейских машин.
      – Курите, – сказал Галахов, сам вытащил пачку. – Вон там пепельница, потяните на себя язычок. Итак… У Воловикова был такой обычай – вступать с информаторами женского пола в интимные отношения? Только не надо ощетиниваться, Дарья Андреевна. Вы же прекрасно понимаете, какие вопросы всем, и вам в том числе, будет задавать прокурор, ребятки из «собственной безопасности», неровен час, кто-то еще…
      – Никто не знает чужих информаторов, – сказала Даша.
      – Вы же сыскари. Что-то непременно всплывало в пересудах, что-то долетало… Поймите, я не собираюсь ни смаковать, ни копаться в грязном белье – история тяжелая, всем будет долго икаться. И подготовиться нужно как следует. Я знаю, что дома у него были нелады…
      Глядя в сторону, Даша сказала:
      – В прошлом году, после одной встречи я, пожалуй, могла сделать такой вывод. Для конкретного случая. И, насколько я поняла тогда, не было нужды уговаривать, а тем более принуждать.
      – А если взять более глобально? Соответствовало это его натуре – плеточки-наручники, прижигание сигаретами?
      – Я с ним не спала, – сухо сказала Даша. – Но, по-моему, он был вполне нормальным мужиком. В этом плане. Не мог он напиться до изумления и развлекаться подобным образом… – Она помедлила, но все же продолжала: – И потом… Даже если вдруг предположить, что он сбрендил и стал баловаться сексуальным садизмом, ни за что не поверю, что какая-то соплячка смогла его положить из его же собственного ствола. Он был профессионал. Есть вещи, накрепко вбитые в мозг – даже у тех, кто набрался до потери контроля или поехал крышей… Почему вы не спрашиваете про вчерашнее?
      – А мне достаточно того, что рассказал его шофер. Он видел, как вы торчали на площадке. И поскольку ему Воловиков не поведал ровным счетом ничего, легко предположить, что и вы оба ничего не знали… Правильно?
      – Правильно, – сказала Даша. – Оказалось, что мы ему не нужны, и все уехали. Он сказал, что его отвезут… Вот вам еще один аргумент – ну кто в здравом уме потащит на встречу с девкой такой хвост? В виде нас троих? А вчера вечером он был совершенно таким же, как обычно. Как ни прокручиваю в памяти, ни малейших отличий вспомнить не могу.