Полигон – это звучит солидно. Однако этот полигон был просто большим полем, заросшим высокой травой, расцветающей только раз в три здешних года. Говорили, что цветы очень красивые, но Меншиков прилетел, когда они уже увяли и осыпались.
      Вертолет он оставил на пригорке рядом с «Орланом» Роксборо и неторопливо спустился в долину, распугивая отчаянно стрекочущих цикад. Как всегда здесь в это время года, дни стояли безветренные, по небу протянулось одинокое белое облако, похожее на застывший посреди нетронутого голубого холста мазок белой краски.
      Статуи стояли угрюмой шеренгой – огромные, нарочито грубо вытесанные, руки и ноги едва обозначены, но злобные лица обработаны крайне тщательно. Когда-то ледник приволок сюда с севера множество валунов, потом отступил к полюсу, а валуны остались и несколько тысячелетий бессмысленно торчали посреди равнины, пока ими не занялся от нечего делать один из сотрудников Базы-16. Поговаривали, что скульптора из него в свое время не получилось и он стал отводить душу на инопланетных камнях, вдали от ценителей прекрасного. Несостоявшегося ваятеля давно не было здесь, и никому не нужные статуи облюбовали под мишени сотрудники «Динго». Они заявили Роксборо, что на этих уродах как-то интереснее испытывать оружие, нежели на стандартных броневых плитах, и Роксборо, неподражаемо пожав плечами, сказал: «А почему бы и нет?» С тех пор истуканов поубавилось, но оставалось еще достаточно – скульптор был чертовски работоспособен.
      Большой зеленый ящик еще не открывали – ждали Меншикова. Он подошел и поздоровался. Ему нестройно ответили. Здесь были Роксборо, Оля Полозова, отвечавшая за хитрую электронику, и веселый человек Брагин по прозвищу Арбалет, истовый оружейник, прославившийся тем, что однажды на пари изготовил уместившийся в маковом зернышке пулемет – действующий, способный разнести в клочья крупную дичь масштаба инфузории.
      – Так?! – сказал Меншиков, стоя над ящиком и выжидательно покачиваясь с пятки на носок.
      – Номер первый, – сказал Брагин, запустил в ящик руку и вытащил универсальную электродрель, похожую на старинный пистолет. – Заряжен.
      Меншиков придирчиво повертел инструмент в руках. На вид отличить его от обыкновенной дрели не смог бы самый опытный монтажник. Чтобы догадаться, что она собой представляет на самом деле, ее нужно было разобрать на части.
      Сверло легко вывинчивалось – оно было полым и прикрывало тоненькое изящное дуло мощного бластера.
      – Ты попробуй, попробуй, – посоветовал Брагин, гордо поглядывая на Меншикова. Брагин любил, когда хвалили работу, сделанную им на совесть.
      Меншиков прищурил правый глаз, нажал спуск, целясь в самого дальнего и самого противного истукана. «Ш-шух!» – коротко свистнуло над лугом сиреневое пламя, истукана не стало, только обрубок – едва намеченные ноги – остался торчать из высокой синеватой травы.
      – Номер второй, – сказал Брагин, протягивая электрическую зубную щетку.
      Щетка оказалась иглером. Меншиков опробовал и его. Разрывные капсулы выщербили второго истукана. Еще из оружия был замаскированный под бритву баллон с парализующим газом, но для его испытания истуканы, разумеется, не годились, и Меншиков удовольствовался заверением Роксборо, что газ уже проверен на обезьянах.
      Затем настал черед Олиных хитростей. Из ящика один за другим появлялись мирные бытовые пустячки, скрывавшие за невинным обликом умение проделывать самые неожиданные вещи. Гребенка, если знать ее секрет, докладывала о присутствии или отсутствии силовых полей. Авторучка выявляла скрытые электронные устройства разного назначения. Отвертка при умелом обращении с ней становилась радиометром и мини-радаром. Универсальный гаечный ключ таил в себе массу приспособлений, облегчавших труд тому, кому потребуется без ключа открыть запертую дверь и обезвредить сигнализацию. И так далее. И тому подобное. Все вещи были с секретом, в них была вложена незаурядная конструкторская смекалка, и с трудом верилось, что все это изготовили за какие-то сутки.
      – Ну как?
      – Прекрасно, – сказал Меншиков. – Великолепное исполнение. Остановка за малым – знать бы твердо, что мне удастся применить эти штуки, что они останутся со мной…
      Оля Полозова смотрела на него с восторженным ужасом. Ей было двадцать, и палевую куртку «Динго» она, как все новички, наверняка надевала и снимала исключительно перед зеркалом, надолго задерживаясь возле него. Тем более – такая ситуация. Меншиков понимал и помнил, что лет шестнадцать назад был не умнее, но сейчас этот ее взгляд раздражал – зашевелились остатки загнанных в подсознание суеверий.
      – Собери все, – буркнул он Брагину. Отошел, сел в траву, вынул из кармана блестящий кубик фонора и растерянно подбросил его на ладони. Нажал крохотную кнопку. Запись он прослушал раз десять, но с удивившим его самого идиотским упорством прокручивал снова и снова, – видимо, потому, что до сих пор не мог полностью поверить в случившееся. Такого не должно быть. Давно миновала эпоха утлых, лишенных связи с берегом драккаров-каравелл-бригов. И даже человеку, привыкшему иметь дело с Невероятным и Невозможным, трудно смириться с тем, что в нескольких парсеках отсюда бесследно исчезают космические корабли. Земные звездолеты. Корабли цивилизации, достигшей могущества, которое и не снилось богам прошлого. Корабли мира, приучившего своих граждан к гордой мысли, что они – почти богоравны.
      Но что поделать с тоненьким голосом фонора, сухо перечисляющим оскорбляющие богов даты и события?
      – Второго июня текущего галактического года на Базу-16 не вернулся рейдер-разведчик «Гвидон», первым из земных кораблей вошедший в шаровое звездное скопление Большой Золотой Черепахи. Экипаж – пять человек.
      Четвертого июня исчез звездолет «Эсмеральда», трасса полета которого проходила в трех световых часах от условной границы звездного скопления. Экипаж – три человека.
      Пятого июня с борта балкера «Хоббит» во время гиперперехода исчезли два члена экипажа из пяти. Оставшиеся не заметили, как и когда это произошло. «Хоббит» проходил в световой неделе от условной границы скопления.
      Шестого июня исчез звездолет «Босфор», экипаж – семь человек. Проходил в двух световых сутках от условной границы скопления.
      Восьмого июня с борта корабля «Магеллан» во время гиперперехода исчезли пассажир и один из членов экипажа. Имеется свидетель – штурман утверждает, что видел, как пассажир «буквально растворился в воздухе».
      Восьмого же июня, четырьмя часами позже происшествия с «Магелланом», прервана связь с форпостом на планете Гахерис Альфы Звездного Филина.
      Девятого июня все полеты как в обычном, так и в гиперпространстве ближе чем на световой месяц от условной границы звездного скопления были запрещены. В течение последующей недели не пропал ни один корабль и не было случаев исчезновения людей. Связь с Гахерисом восстановить не удалось. Посланный туда беспилотный рейдер-разведчик на Базу-16 не вернулся, на вызовы не отвечает.
      В общей сложности пропали три пилотируемых корабля и один беспилотный, исчез двадцать один человек – не считая девяти членов экипажа форпоста на Гахерисе.
      Семнадцатого июня к скоплению Большой Золотой Черепахи направлен снабженный специальной аппаратурой рейдер «Дротик». Экипаж – сотрудники отдела «Динго» Спасательной службы Астрофлота Григорий Бильджо и Ален Ле Медек.
      Меншиков выключил фонор. Семнадцатое – это сегодня. О судьбе «Дротика» сведений еще не поступало, и упорно молчал Гахерис – планета ближайшей к Большой Золотой Черепахе звезды…
      – Саймон, ты веришь в космических драконов? – спросил Меншиков, не поднимая головы.
      – Нет. Как и ты, – сказал стоявший над ним Роксборо.
      – Жаль, жаль, – сказал Меншиков. – А здорово было бы, верно, – космический такой дракон, умеющий протягивать лапу в подпространство? Загарпунить его, как Белого Кита, и никаких тебе сложностей… Сай, я догадываюсь, о чем ты хотел спросить – страшно мне или нет. Ага?
      – Н-ну… Пожалуй, я не стал бы так четко формулировать, но суть…
      – А мне вот не страшно, – признался Меншиков. – Знаешь почему? Как может быть страшно, когда не знаешь, чего или кого бояться? Просто неизвестности как таковой бояться, по-моему, глупо – мы ведь профессионалы. Тут что-то другое, не страх… Сай, ты никогда не охотился, тебе не понять, что испытывает охотник, когда однажды ему самому предстоит стать дичью, причем, заметь, неизвестно чьей дичью. Оригинальное ощущение, как ни стараюсь, не могу подобрать ему название…
      Он поднялся, отряхнул колени и, не оглядываясь, пошел к своему вертолету. Назойливо звенели цикады. Саймон Роксборо шагнул было следом, но остановился, махнул рукой и потянул из кармана видеофон. Жадно уставился на крохотный экран. Там по-прежнему алела «омега» из греческого алфавита – от «Дротика» по-прежнему не было никаких сообщений, хотя расчетный срок истекал. Оставалось два часа, потом – неизвестность, которой и так хватает с лихвой…

      На галерее, где он стоял, царила полутьма, как и внизу. Там, внизу, в центре зала, над черным решетчатым диском инфера сплетались в диковинные узоры, превращались в фантастические цветы зыбкие дымы цветомузыки. «Сотворение мира» – узнал Меншиков пьесу. Дымы сплелись в нарочито грубый, словно обкусанный шар удивительно чистого алого цвета, потом изнутри полыхнула белая вспышка, желтые лохматые протуберанцы слепо и властно подавляли алый, впитывали его, растворяли в себе, зеленые змеистые молнии струились от полюсов к экватору. В ярком огне рождалась планета – миллионы лет до первых живых капелек, миллионы лет до кислорода в атмосфере, миллиарды лет до человека. До Меншикова и замаскированного бластера в кармане его комбинезона с эмблемой инженера-ремонтника. До звездолетов, которые бесследно исчезают там, у Большой Золотой Черепахи.
      – Павел? – раздался за его спиной женский голос. Меншиков обернулся. Темные волосы сливались с полутьмой, но розовое платье из модного нынче илиала слабо мерцало, позволяя разглядеть ее лицо и узнать его. Впрочем, он узнал ее сразу, по голосу. И настороженно спросил:
      – Анита?
      Она никогда, ни за что на свете не подошла бы просто так, поздороваться и поболтать. Она его ненавидела. Для нее Павел Меншиков перестал существовать три года назад, когда уговорил наконец Алена Ле Медека перейти в отдел «Динго». Анита любила Алена и терпеть не могла отдела «Динго».
      – Ты мне хочешь что-то сказать? – тихо спросил Меншиков.
      – Хочу, – кивнула Анита. – Хочу тебя поздравить, Меншиков. Ты добился своего. Как всегда, верно? Вот и теперь… «Дротик» не вернулся.
      – Анита…
      – Молчи, – сказала она, даже не зло – равнодушно. – Все я знаю. Ты страшно сожалеешь, тебе больно, ты отправляешься по его следам, и все такое прочее. Но мне от этого не легче. Его-то все равно уже нет.
      – Откуда ты можешь это знать?
      – Тебе не понять. Ты не бойся. Не будет никаких истерик. Я просто хочу, чтобы ты не забывал, как я вас всех ненавижу. Вашу форму. Вашу всегдашнюю готовность к «решительным действиям». Ваши кобуры на поясе. Вы и его сделали таким, вы… – Она запнулась, подбирая слова.
      – Динозавры, – подсказал Меншиков. – Обычно нас обзывают именно так. Однако всегда приходят к нам, как только что-то не ладится. И долго еще будут приходить.
      – Статуя, – сказала Анита. – Глиняный Голем. Как все вы, привыкшие ломиться сквозь дым и пламя. Павел, тебе никогда не приходило в голову, что иногда глупо и бессмысленно ломиться сквозь пламя? Проще выяснить, отчего начался пожар и нельзя ли его просто погасить…
      – Я спешу, Анита.
      – Ну спеши… Может, это и плохо, но желаю тебе неудачи. Именно, тебе, Динго. Прощай.
      Меншиков не смотрел ей вслед. Отошел от перил и уселся в первое попавшееся кресло. Инфер погас – пьеса кончилась. Внизу зааплодировали, но светлее не стало, лишь вспыхнули несколько красных, синих и желтых ламп, дававших больше красивых причудливых теней, чем света.
      – Здравствуйте, – сказал появившийся из темноты человек. Это был Балашов, начальник службы полетов.
      – Садитесь, – сказал Меншиков, – выпьете что-нибудь?
      – Спасибо, нет. Это ужасно…
      – Послушайте! – почти грубо оборвал его Меншиков. – Ну почему это стало традицией – как только случится катастрофа, все ходят с печальными лицами и говорят с пафосом? Нет в этих исчезновениях ничего ужасного, понимаете? Ужас – это страх. А здесь – Неведомое… «Дротик» не вернулся?
      – На связь они не вышли. Авария исключена. Все блоки были трижды продублированы.
      – Знаете, вы мне нравитесь, – сказал Меншиков. – Некоторые ваши коллеги упорно отстаивают гипотезу необъяснимых аварий. Так упорно, что это переходит в тупость.
      – Да… Все выглядит так, словно кто-то сознательно и целеустремленно… – Он запнулся.
      – Похищает наши корабли и людей, – спокойно закончил за него Меншиков. – И это, несомненно, разумные существа. Я знаю, что во Вселенной масса неизвестного, неизведанного, не верю в космических драконов, способных украсть через подпространство человека с борта корабля.
      – Мне трудно верить…
      – А мне легко? – сказал Меншиков. – Получается, что здесь, в тысяче парсеков от Земли, мы наконец встретили гипотетического противника, о котором знали только по древней литературе? Что же, получается, мы ошибались, когда твердили двести лет о непременной гуманности и добре Высокого Разума? Я не хочу верить, что мы ошибались, но давайте рассуждать трезво. Приглашение в гости против воли гостя во все времена именовалось насилием. Ладно, хватит об этом. Вы приготовили корабль?
      – Да.
      – Мы особо подчеркивали – самый обычный корабль. Никакого тройного дублирования агрегатов и блоков, ничего. Я – обыкновенный инженер-ремонтник на обыкновенном рейдер-боте.
      – Мы все сделали так, как вы просили, – сказал Балашов. – Не будет каким-то нарушением, если я спрошу о вашем плане.
      – План, план… – Меншиков барабанил пальцами по столу. – План хороший, рискованный и простой, как гвоздь. Я лечу туда, чтобы они захватили и меня. Пусть захватывают. Кто бы они ни были, вряд ли они похищают людей для того, чтобы тут же слопать. Может, хотят получить какие-то сведения. Может, их цивилизация развивалась как-то иначе, у них никогда не было звездолетов, но они увидели наши и увлеклись, как ребенок новой игрушкой. В общем, есть основания думать, что меня не убьют и не съедят в первые же часы. А там посмотрим…
      – Но ведь это означает – ставить миллион против одного!
      – Наверняка миллиард против одного, – сказал Меншиков. – Какая разница? Наша работа в том и состоит, чтобы использовать шанс. Один на миллион. Или на миллиард. Главное, самое главное, чтобы этот шанс был…
      «Для него и в самом деле главное одно: чтобы шанс был», – подумал Балашов, украдкой разглядывая массивного белобрысого человека, мелкими глотками прихлебывающего сок. Меншиков казался неповоротливым увальнем, но Балашов прекрасно знал, как обманчива внешность людей из «Динго». Два раза он видел их в деле, и этого было достаточно.
      Как и очень многие, Балашов не смог бы определить с помощью какого-то одного слова свое отношение к людям из «Динго» – особого отдела Спасательной службы Астрофлота. С одной стороны, за ними давно и прочно закрепилась почетная репутация творцов чудес, и они в самом деле творили чудеса, вызволяя терпящих бедствие землян из передряг и безвыходных положений. Они делали невозможное, и количество спасенных ими заставляло уважать их. Но не любить. Настороженность и еще что-то сложное, чему не подобрать названия, как ни старайся.
      Дело не в том, что в своей работе люди в палевых куртках поминутно шли на риск, а большинство остальных землян – нет. Дело в том, что многим люди из «Динго» казались своеобразными выходцами из прошлого. Они знали и помнили многое из того, о чем человечество не хотело знать и помнить. Здесь и умение убивать голыми руками, и их тренировки на полигонах, где многие тренажеры могли причинить оплошавшему тяжкие увечья. Обладание забытыми знаниями и ремеслами метило их невидимым клеймом. Они были такие же, как все, – и в то же время другие, непохожие…
      – Ну а если этого шанса у вас не будет?
      – Значит, не будет, – сказал Меншиков. – Но в это я не особенно верю. Шанс есть всегда.
      – Не проще ли послать туда представительную делегацию?
      – Зачем? – Меншиков, как показалось Балашову, был искренне удивлен. – Чтобы потребовать объяснений и начать переговоры? Все это при необходимости могу сделать и я. Как убеждает нас история, люди схожих с моей профессий во все времена всегда шли впереди дипломатов… Пойдемте?
      Он поднялся, поправил комбинезон, надежно скрывавший его арсенал. Балашов шел следом и, глядя на обтянутую зеленым телоном широкую спину, вспомнил давний случай в одном из земных зооцентров, где обычно проводил отпуск. На принадлежавшую собакам территорию случайно забежал молодой серо-желтый динго, и моментально пятерка лохматых псов кинулась на пришельца. Каждый из них был едва ли не вдвое больше чужака. Несколько секунд – секунд! – по поляне катался огромный ком воющей и рычащей взъерошенной шерсти, потом ком распался. Искусанная пятерка позорно улепетывала, а динго спокойно отряхивался, и вся кровь, что была на нем, оказалась чужой…
      …Звезды тусклыми искорками белели на обзорном экране. Большая Золотая Черепаха – почему это созвездиям дают порой такие нелепые названия? Скорее уж – паук. Большой Золотой Паук – весьма злободневно. Паук в невидимой паутине размером в миллионы километров, и какая-то из нитей, возможно, уже дрожит, подавая хозяину знак: запуталась муха, большая, жирная, вкусненькая… А если не муха – шершень, полосатый красавец, гладиатор с упрятанным в брюшке мечом? И горе потянувшемуся к жертве пауку…
      Меншиков просвистел сквозь зубы обрывок какой-то песенки и попытался припомнить ее название. Вспомнил – «Луна над Мауи». Он недавно отдыхал на Гавайях, где по стародавнему обычаю катаются на гребнях волн на досках. А чем для него были такие упражнения? Детская забава. Но держался он скромно – высказывать свое превосходство всегда считалось в их среде дурным тоном. Загорелые девушки, как правило, относились к Динго с большим интересом, но вся беда в том, что они постоянно требовали романтических рассказов, не имевших ничего общего с подлинными буднями. Честно говоря, он давно и тайно надеялся встретить девушку, которая не станет требовать романтических рассказов, а просто захочет узнать, как там трудно. Иногда он думал, что пошел бы за такой девушкой на край света, но никак не мог встретить ее, такую. Вряд ли ее вообще не было. Скорее всего, так уж выходило – ему вечно встречались не те.
      Седьмой час «Байкал» ползет на скромной, прямо-таки черепашьей скорости в световой неделе от условной границы скопления. Один на корабле, один в космосе – в такие минуты не веришь, что существуют где-то море, облака, леса, другие люди. Есть только Черное Безмолвие.
      Ленивый паук. Нерасторопный какой-то. Паутинка дрожит, а он и не думает торопиться. Или паутинка не шелохнулась? Что ж, потянем за другую. Неприятности с кораблями и отдельными пассажирами часто случались в момент гиперперехода…
      Руки на клавиши. Звездная россыпь на экране меркнет, экран заливает мутно-белое свечение, и это уже гиперпространство, в которое так долго не верили, а потом тихо и буднично открыли, на первых порах не поняв даже, что именно открыли. Тик. Так. Тик. Так. Обгоняя луч света, считавшийся когда-то самым быстрым бегуном Вселенной. А теперь гасить импульсы, всю мощность на ресивер, нет смысла прыгать слишком далеко, вот меркнет и молочное свечение, скоро появится первая звезда, совсем просто, не труднее, чем управлять старинным автомобилем… Но где же звезды, ведь уже пора, еще три секунды назад корабль должен был вынырнуть в обычном пространстве, но приборы несут дикую галиматью! Как муха в янтаре, корабль застрял на границе перехода, в обычное пространство выйти невозможно, а если назад, в гипер? Умом понимаешь, что все в порядке, паутинка звенит хрустально и паук на сей раз не оплошал, но сердце протестует, это даже не сердце, это из страшной древности инстинкт посылает категорический приказ: нельзя добровольно идти на смерть, прочь, уходи от опасности, беги!
      Сопротивляйся инстинкту. Динго, руки с пульта!
      Меншиков с усилием оторвал руки с пульта, вцепился в мягкие широкие подлокотники и откинулся назад, насколько позволяло кресло, но прошло еще несколько страшных, раздирающих мозг секунд, прежде чем чужая воля растворила, подмяла сознание…

      Снег хрустит под ногами, белый, нетронутый снег, вот оно, это место, робот просунул в кучу хвороста длинный шест и умело ворочает им. Первое рычание – короткое пока, удивленно-сонное. Шест уходит глубже, и рык усиливается. Ружье на изготовку. Никаких лучеметов, иглеров и прочего оружия, принадлежащего этому веку. Ружье изготовлено по старинной технологии, как и патроны в нем, как и пули в них, свинцовые кругляши. Довольно, Роб, назад, ты свое сделал, не стоит путаться под ногами, ну же, прочь! Вот он поднялся из берлоги, ревет, взмыл на задние лапы, сделал первый шаг, блестят в розовой пасти желтые влажные клыки, зло таращатся маленькие глазки, но страха в них нет, и это хорошо, это то, что нужно. Стрелять не в загнанного жалкого беглеца, а в могучего, достойного противника. Амикан, Локис, Урсус, Бурый, я здесь, иди!
      Выстрел. Короткий затихающий рев. Снег забрызган темной кровью, от нее поднимается парок, а медведь уже недвижим, мертв, одной пулей, понимаете вы это – вы, которые в городах? Как в стародавние времена, мы были с ним один на один, я одолел его, вы слышите, заснеженные кедры?
      Эхэ-хэ-э-й!

      Над ним был белый потолок с круглой лампой. Меншиков лежал навзничь на обычной постели в комнате с большим высоким окном, но что делается за окном – с постели не видел. В комнате, кроме кровати, квадратный белый шкаф, какими пользуются на звездолетах. И все, ничего больше, поэтому комната кажется огромной. Пошевелить ногой?
      Он пошевелил руками, ногами, поднял от подушки голову. Тело повиновалось. Набравшись смелости, Меншиков встал. Комбинезон инженера-ремонтника остался на нем, и он сразу почувствовал тяжесть замаскированного бластера в набедренном кармане. Меншиков по-звериному втянул ноздрями воздух – вполне обыкновенный воздух, но было в нем едва уловимое чужое, слабый ответ-отзвук неизвестного запаха. Вдруг ни с того ни с сего закружилась голова, но это был элементарный шок – с сильными натурами такое тоже случается, железных людей нет. Он стоял посреди комнаты и кричал шепотом: «Значит, правда, значит, удалось!»
      Осторожно, словно под ногами был тонкий молодой ледок, Меншиков подошел к окну с широким белым подоконником. За окном росли внушительные старые липы, а за липами тянулась в обе стороны, насколько можно видеть, высокая тускло-серая стена, скорее всего металлическая. Простенько и элегантно, сказал он себе. Не нужно ставить силовое поле, не нужно ворот с неусыпным цербером, – если строители и хозяева сего узилища попадают сюда по воздуху, достаточно высокой стены, обычному человеку через нее не перебраться.
      Меншиков подбросил на ладони выполненное в виде безобидной дрели оружие и весело подумал о переполохе, который он в состоянии учинить здесь с этой штукой в руках. Представить приятно сей тарарам…
      Только сейчас он заметил, что на крышке шкафа лежит придавленный электрокарандашом разграфленный лист бумаги. Это было что-то вроде анкеты, вопросов на десять. Меншиков разделался с ним почти молниеносно. Теперь тот, к кому попадет эта анкета, может узнать, что инженер-ремонтник Сергей Вагин совершал профилактический осмотр станций дальней связи в этом секторе и ни о каких таких исчезновениях кораблей (такой вопрос наличествовал) слыхом не слыхивал. Вообще-то заявлять такое было несколько опрометчиво, но что делать?
      Оставались некоторые сомнения – не подменили ли оружие безобидной имитацией? Палить для проверки в комнате, безусловно, нельзя. Но поскольку другие приборы Меншикова работали исправно, он решил считать, что оружие в боевой готовности.
      Второй жизненно важный вопрос: наблюдают ли за ним сейчас или нет? Датчик, выявлявший электронные устройства, клялся, что нет. Меншиков задумчиво уселся по-турецки на полу посреди комнаты, чтобы привести в систему свои первые скудные наблюдения.
      Несомненно, это здание – тюрьма. Здания, окруженные высокой стеной, в которые помещают людей помимо их желания, загородным клубом или чайханой обычно не бывают. Отсутствие сакраментальных решеток на окнах с лихвой компенсирует стена, даже на вид гладкая, как стекло. Это первое.
      Судя по высоте, с которой он смотрел во двор, его комната находилась на уровне второго этажа обыкновенного земного дома. Это второе. Глубокомысленные выводы, что и говорить…
      Дверь отворилась почти бесшумно (однако тренированное ухо отметило едва слышный скрип), и в комнату вплыл по воздуху зеленый шар размером с футбольный мяч, остановился в четырех шагах от Меншикова, повис перед его лицом и бесстрастно сообщил по-русски:
      – Бояться меня нет необходимости. Я осуществляю функции ухода и заботы о вашей жизнедеятельности. С имеющимися просьбами прошу обращаться ко мне.
      – Очень мило, – сказал Меншиков. – Эй, тварь, ты сапиенс или попросту холуй, жестяная шестерка?
      Он хотел выяснить, насколько хорошо похитители изучили язык. Исторические романы Меншиков читал систематически и потому располагал солидным запасом старинной брани и жаргонных словечек – среди их братии это было модно.
      – Многие слова, употребляемые вами, мне неизвестны, – заявил шар. – Однако, насколько я могу предположить на основе прошлого опыта, вы, по-видимому, хотите знать, являюсь ли я разумным существом естественного происхождения или искусственно созданным такими существами устройством?
      – Вот именно, тварь зеленая, бабушку твою об косяк, – сказал Меншиков с самой обаятельной улыбкой.
      – Я – искусственно созданное устройство, – сказал шар. – Слуга. Интеллект низок. У вас имеются другие вопросы?
      – Масса. Почему я здесь? Кто меня сюда доставил и зачем?
      Шар безмолвствовал, словно народ в известной пьесе.
      – Что, харя, и эти слова тебе неизвестны?
      – Известны, – сказал шар. – Но вопросы относятся к категории запрещенных. Задавайте другие, разрешенные.
      – Здесь есть другие люди?
      – Другие люди есть.
      – Я могу встречаться с ними?
      – Можете.
      – Гулять по двору?
      – Можете.
      – Взбираться на дерево?
      – Неосуществимо.
      – Дать по чавке твоим хозяевам?
      – Не понял, что именно вы хотите им дать.
      – Не имеет значения. – Меншиков подумал, что этот круглый тупица с академически правильной речью, безусловно, скрасит ему заточение. – Наблюдают ли за мной, когда я нахожусь в своей комнате?
      – Нет необходимости.
      – Зачем же ты здесь, морда?
      – Чтобы вмешаться, если вы захотите прекратить свою жизнедеятельность.
      – И только?
      – И только.
      Милая моя жестянка, подумал Меншиков с непритворной нежностью, золотце ты мое, ведь если ты не врешь – это удача, о которой мы мечтать не могли. Предупреждать попытки самоубийства – логично… Значит, дорогой мой мячик, когда понадобится, я раздавлю тебя, как гнилой орех, а ты и не успеешь понять, что произошло. Судя по всему, твои хозяева всецело полагаются на свою стену – как и я полагался бы на их месте. И не предусмотрели скорого визита вооруженного до зубов профессионала – я на их месте тоже не мог бы предусмотреть…
      – Что произойдет, если я попытаюсь тебя уничтожить?
      – Неосуществимо, – отпарировал робот. – Я изготовлен из очень прочного материала. Удар по мне любой из ваших конечностей лишь причинит боль вашей конечности.
      – А если я применю вот этот механизм? – затаив дыхание, Меншиков показал роботу бластер-дрель. Так, как стучало сейчас его сердце, оно колотилось до этого лишь два раза в жизни – когда двадцать лет назад он в темной комнате взял за плечи свою первую женщину и когда шестнадцать лет назад вышел к Сивым болотам Харгурака на первое самостоятельное задание.
      – Неосуществимо, – сказал робот. – Устройство предъявленного вами инструмента мне визуально знакомо по встречавшимся ранее аналогичным образцам. Принцип действия: сверление твердой поверхности вращающимся с большой скоростью фигурным металлическим стержнем. На мое внешнее покрытие данное устройство не в силах оказать ощутимого воздействия.
      – Кто-нибудь из твоих хозяев разбирал мой инструмент?
      – Не было необходимости. Устройство было изучено ранее, довольно примитивно и интереса не представляет.
      – Уж это точно, – хрипло сказал Меншиков. – Банальная штука, на кой ляд в ней копаться, право слово, ни к чему… Теперь можешь покинуть помещение. Нет, погоди. Я есть хочу.
      – Обед через полчаса по звуку гонга. Столовую найдете легко, – сообщил шар, из него выползло тонкое щупальце, уцапало анкету и исчезло вместе с ней внутри шара. Дверь сама распахнулась перед роботом и захлопнулась за ним.
      Меншиков, воровато повернувшись спиной к двери, отвинтил «фигурный металлический стержень», проще говоря сверло. Зеленый огонек индикатора показал, что оружие готово к бою. Итак, мы конны и оружны. Интересно, мой прочный толстячок, что останется от тебя после импульсно-лучевого удара…
      Спрятав бластер, Меншиков вышел в коридор, взглянул вправо, влево. Десять дверей, по пять с каждой стороны. Справа коридор оканчивается окном во всю стену, слева – лестничной площадкой. У каждой двери задремавшим цепным барбосом лежит зеленый шар. Двери нумерованы – от одиннадцатой до двадцатой. Его дверь – номер семнадцать.
      – Куда вы идете? – пошевелившись, спросил его персональный шар.
      – Гулять иду. Чапать, шлепать.
      – Первый этаж, голубая дверь.
      Меншиков спустился на первый этаж, выглядевший почти так же, как его второй, – нумерованные двери, тишина и неподвижные шары. Только на первом этаже были еще две двери, голубые, с черными надписями: «Столовая» и «Выход».