Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга первая

 – Коли уж вы твердо намерены выбрать военное дело, запомните накрепко: честь военного столь же деликатна, как честь женщины. Если добродетель женщины окажется под подозрением, жизнь ее станет одним бесконечным упреком, пусть даже она после найдет средство оправдаться. Именно так обстоит и с военными – с той разницей, что потерявший честь военный человек оправдаться уже не сможет никогда. Вы еще мало знаете, как поступают с женщинами сомнительной добродетели, но поверьте, то же бывает и с мужчинами, запятнавшими себя какой-нибудь трусостью…»
      Г-н д’Артаньян-отец, к сожалению, позабыл уточнить, что эти поучения никогда не следует принимать буквально, а потому, как уже упоминалось, наш герой на всем протяжении своего пути так и рвался повздорить с людьми, частенько не имевшими никакого намерения нанести ему оскорбление. Вот и теперь ярость совершенно затмила ему рассудок, и он сбежал по ступенькам, цепляя их огромными старомодными шпорами, и, выхватывая на бегу шпагу, что есть сил крикнул великану по имени Портос:
      – А поворотитесь-ка, сударь! Иначе мне придется ударить вас сзади!
      Неспешно повернувшись на каблуках, гигант усмехнулся то ли удивленно, то ли презрительно и протянул:
      – Ударить меня? Да вы рассудком повредились, милейший!
      – Быть может, – сказал д’Артаньян запальчиво. – Вот только моя шпага помешательством отнюдь не страдает… Вынимайте-ка свою, сударь, вынимайте! Если, конечно, к вашему сверкающему эфесу прилажен клинок!
      – Хотите убедиться? – хищно усмехнулся великан, вмиг выхватив шпагу. – Как видите, прилажен!
      – Портос, Портос! – предостерегающе вскрикнул кавалер по имени Атос, делая такое движение, словно собирался кинуться меж ними. – Опомнитесь! Молодой человек, да что с вами? Не припомню, чтобы мы как-то задели вас…
      – В самом деле? – саркастически ухмыльнулся д’Артаньян. – Насколько я могу доверять собственным ушам, этот… господин упомянул что-то насчет тупого юнца с соломой в волосах, от которого за туаз несет навозом? А поскольку он при этом смотрел прямо на меня…
      – Тьфу ты! – досадливо охнул Портос. – Кто бы мог знать, что он понимает по-испански?
      Атос, явно настроенный кончить дело миром, сказал с мягкой укоризной, в которой не было и тени дерзости:
      – Молодой человек, если вы дворянин, вам следовало бы знать, что подслушивать чужие разговоры – не самое приличное на свете…
      Д’Артаньян, стоя с изготовленной к бою шпагой, отрезал:
      – Очень жаль, сударь, что именно мне приходится вам разъяснять некоторые тонкости… Подслушивание, по моему глубокому убеждению имеет место, когда человек таится где-нибудь за углом… Я же стоял открыто, у вас на виду. Прежде чем отпускать оскорбления в адрес совершенно незнакомых людей, вашему другу стоило бы убедиться, что те его не понимают… Передайте ему, что он невежа… да и вы, сдается мне, тоже…
      Во взгляде Атоса блеснула молния. Он сказал спокойно, но с неприкрытой угрозой:
      – Молодой человек, я не привык, чтобы со мной разговаривали подобным тоном и употребляли такие эпитеты…
      – Быть может, как раз и настало время обрести эту привычку? – задиристо осведомился д’Артаньян.
      Это была первая дуэль в его жизни, и он твердо решил идти до конца. Он стоял с обнаженной шпагой в руке перед двумя несомненно знатными дворянами, хотя и прикрывавшимися дурацкими прозвищами, и на происходящее смотрела красивая молодая дама, носившая титул герцогини. А посему не было в мире силы, способной заставить нашего гасконца отступить.
      Атос схватился за рукоять шпаги.
      – Господа, господа! – с тревогой воскликнула герцогиня. – Не забывайте о деле! Вы себе не принадлежите сейчас, слышите? Вы не имеете права рисковать! Я приказываю! Шпаги в ножны!
      Глядя прямо на нее, гордо выпрямившись, д’Артаньян произнес со всей возможной твердостью:
      – Ваша светлость, это единственный ваш приказ, который я не смогу выполнить! Что до этих господ, они вольны поступать, как им угодно. Я готов удовольствоваться извинениями…
      – Он назвал ее «вашей светлостью»… – пробормотал Портос.
      – Ну да, он же понимает испанский, – тихо ответил Атос. – Это все ваша несдержанность, Портос…
      – Атос, Портос, я вам приказываю! – настойчиво вскричала дама.
      Атос так и не вынул шпагу из ножен (хотя и не убрал руку с эфеса), Портос же в некотором замешательстве опустил клинок. Чувствуя свой перевес, д’Артаньян изобразил на лице самую издевательскую улыбку, на какую был способен, и громко воскликнул:
      – Ну что же, господа, можете показать мне спины в присутствии дамы… Честью клянусь, я не буду вас преследовать…
      – Вы играете с огнем, юноша, – сказал Атос, бледнея на глазах. – Не знаю, кто вы такой и как вас зовут, но хочу предупредить, что вам выпало несчастье связаться с королевскими мушкетерами, людьми опытными в тех играх, которые вы по юношескому недомыслию нам навязываете…
      Услышав, что его противники принадлежат к королевским мушкетерам, юный гасконец нимало не испугался – наоборот, он был на седьмом небе от счастья. Еще и оттого, что краем глаза заметил, как растет вокруг них толпа зевак.
      – Не вижу причин скрывать свое имя, – сказал он громко. – Я – д’Артаньян, гасконский дворянин из Тарба. Последние пятьсот лет это имя достаточно известно во Франции, мало того, оно ничем не было запятнано. Боюсь, что с вашими именами обстоит как раз иначе – не зря же вы укрываетесь за кличками каких-то пастухов…
      Атос выхватил шпагу.
      – Атос! У вас письма! – вскрикнула герцогиня, бледная, как полотно. – Умоляю!
      Величайшим усилием воли Атос вложил шпагу в ножны и, гордо подняв голову, произнес так, словно каждое слово рождалось в мучениях:
      – Сударь, я готов вас пощадить исключительно в силу вашего юного возраста… Портос, шпагу в ножны! Я так хочу, Портос!
      Великан с самым натуральным рычанием вложил все-таки шпагу в ножны и повернулся, чтобы уйти.
      – Подлый трус! – крикнул ему д’Артаньян, уже совершенно не владея собой.
      – Атос! – взревел великан. – Я и это должен стерпеть? Нет, тысячу чертей!
      И его шпага вновь сверкнула на солнце.
      – Ну что же… – сказал Атос задумчиво. – Неужели Красный Герцог подослал к нам этого гасконца? Удар шпагой – всегда удар шпагой, кто бы его ни наносил, даже такой вот мальчишка…
      – Верно подмечено, сударь! – расхохотался д’Артаньян. – Ну так что же, будет кто-нибудь со мной драться или вы все же покажете спины?
      – Ничего не поделаешь, Портос, – сказал Атос с величайшим хладнокровием. – Убейте этого наглого щенка и скачите… ну, вы знаете. Я отправляюсь.
      Он повернулся и решительными шагами направился к своей лошади.
      Портос кинулся на д’Артаньяна, издав сущее львиное рычание. Клинки со звоном скрестились. После первых выпадов гасконец понял, что его противник относится к схватке довольно несерьезно, – во взмахах шпаги великана прямо-таки чувствовалось некое пренебрежение. Должно быть, Портос и мысли не допускал, что враг ему достался серьезный…
      Сообразив это, гасконец на ходу переменил намерения. Он уже не стремился убить противника, решив сделать его смешным, – по разумению д’Артаньяна, это было бы гораздо более изощренной местью, нежели холодный труп у ног…
      Он метался вокруг великана, нападая с самых неожиданных сторон вопреки обычным приемам боя. И в какой-то миг его острому глазу открылось под роскошным бархатным плащом нечто…
      Не колеблясь, д’Артаньян нанес рубящий удар, и его шпага рассекла витой шнур, удерживавший плащ на плечах. Алый бархат упал к ногам дуэлянтов. В толпе зевак послышался громкий хохот.
      Догадка д’Артаньяна полностью подтвердилась. Портос, позер и фанфарон, не нашел достаточно денег, чтобы купить сплошь вышитую золотом перевязь, а потому она, блиставшая спереди, сзади была из простой буйволовой кожи. Для чего великану, надо полагать, и понадобился плащ в жаркую погоду…
      – У вас оригинальная перевязь, сударь, лопни мои глаза! – воскликнул д’Артаньян, хохоча.
      Портос, рыча что-то нечленораздельное, бросился на него, забыв о всякой осторожности. На миг д’Артаньяну показалось, что на него несется оживший горный утес. Но он не потерял самообладания – и пустил в ход прием, которому научился от отца.
      Выбитая из рук Портоса шпага высоко взлетела, сверкая позолоченным эфесом, и жалобно зазвенела на пыльной земле.
      – Вам не кажется, сударь, что ваша жизнь в моих руках? – спросил д’Артаньян, играя клинком и крепко прижав ногой шпагу Портоса. Портос хмуро смотрел на него, уронив руки. – По-моему, вам следует извиниться… – торжествующе продолжал д’Артаньян, чья душа ликовала.
      – Простите, – проворчал Портос, глядя исподлобья. – Сам не знаю, как у меня вырвалось…
      – Я полностью удовлетворен вашими извинениями, сударь, – сказал гасконец, поклонившись со всей возможной грацией. – Полагаю, на этом наше дело можно считать законченным, насколько я разбираюсь в правилах чести?
      Портос хмурым ворчанием подтвердил, что так оно и обстоит.
      Следовало спешить – Атос еще не успел выехать со двора, поскольку все вышеописанное произошло гораздо быстрее, чем кто-то мог подумать. Не теряя времени, д’Артаньян бросился к нему, крича:
      – Эй, сударь, куда же вы бежите?
      Он успел еще заметить в стороне унылую физиономию слуги по имени Гримо – а в следующий миг на него накинулось сразу несколько зевак из числа слуг и горожан, осыпая гасконца градом ударов. Под ударом лопаты клинок д’Артаньяна переломился, палка обрушилась на голову гасконца и рассекла ему лоб, и он упал, обливаясь кровью, чуя боль в боках и спине, куда ему угодили каминными щипцами.
      Он не выпустил эфеса шпаги, хотя обломок клинка был не длиннее двух ладоней. Видя спокойно стоявшего поодаль, со шпагой в ножнах Атоса, крикнул, пытаясь приподняться:
      – Сударь, и вы считаете себя дворянином, если спокойно на все это смотрите?! Такое поведение не делает вам чести! Черт побери, в таком случае велите этому сброду меня прикончить – или я, клянусь честью, непременно с вами посчитаюсь!
      – Любезный, – хладнокровно ответил Атос. – Я не вправе командовать этими людьми. Очень жаль, что с вами такое произошло, но, право же, небольшая трепка вам не помешает. В будущем будете более мудрым, господин из Тарба…
      Он поклонился и твердым шагом направился к своему коню. Мимо прогрохотала карета герцогини. Взвыв в бессильной ярости, д’Артаньян совершил единственный подвиг, на какой был способен – вонзил обломок клинка в ногу одного из стоявших над ним горожан.
      На него вновь обрушился град ударов – хорошо еще, что врагов было слишком много, и они мешали друг другу, размахивая своим импровизированным оружием. Тем не менее д’Артаньян понял, что все в это может кончиться весьма печально, – но ничего не мог поделать.
      Женский голос раздался, казалось, над самой его головой:
      – Рошфор, быстрее, они же его убьют!
      Сквозь заливавшую глаза кровь д’Артаньян все же разглядел, как дворянин в фиолетовом одним прыжком перемахнул через перила галереи. Взлетела сверкающая шпага, нанеся плашмя несколько глухих ударов по спинам и головам.
      Вокруг лежавшего в пыли д’Артаньяна моментально стало пусто. Из последних сил приподнявшись на локте, он увидел, что обращенные в бегство враги сгрудились у ворот. Они выкрикивали в адрес Рошфора ругательства, грозили кулаками, но ни один не рисковал броситься первым.
      – Дева Мария и все ее ангелы! – яростно воскликнул пузатый человек в черном камзоле, выглядевший зажиточным горожанином. – Пора показать этим дворянчикам, что им не все позволено! Пуэн-Мари, Жак, бегите за арбалетами! Надо сделать из этого молодчика добрую подушечку для булавок!
      По толпе прошел глухой одобрительный ропот. Из своего неудобного положения д’Артаньян тем не менее рассмотрел, что лицо Рошфора и его не сулившая ничего доброго улыбка казались высеченными из куска льда.
      Не двинувшись с места, небрежно вложив шпагу в ножны, черноволосый дворянин громко произнес:
      – Эй вы, у ворот! А ну-ка, назад! Прежде чем бросаться на человека, не мешает поинтересоваться его именем… Я – граф Рошфор, конюший его высокопреосвященства кардинала. Я всегда выполняю свои обещания… а потому не заставляйте меня поклясться, что я подожгу ваш городишко с четырех концов…
      Его слова оказали прямо-таки магическое воздействие на толпу разъяренных горожан: едва прозвучало упоминание о кардинале, сжатые кулаки разжались, на смену злости пришел испуг, даже д’Артаньяну, чье сознание туманилось из-за потери крови, стало ясно, что быстротечная кампания бесповоротно проиграна жителями Менга. Еще несколько мгновений – и толстяк, намеревавшийся послать за арбалетами, с самым униженным видом приблизился к Рошфору, бормоча что-то насчет трагической ошибки и еще о том, что его неправильно поняли, что он был и остается вернейшим слугой его высокопреосвященства кардинала Ришелье…
      – Не сомневаюсь, – небрежно отмахнулся Рошфор. – Что же, избавьте меня от вашего общества, милейший, и прихватите с собой свою свору… Эй вы! Живо перенесите молодого человека в дом! Лекаря, быстро! Найдется в этом городишке хоть один эскулап, которому можно доверить не лошадь, а человека? Ну, так что же вы стоите?
      Его приказания исполнялись с поразительной быстротой. Кто-то опрометью кинулся за лекарем, слуги проворно подхватили д’Артаньяна и внесли в обеденную залу, где, сняв с юноши куртку, уложили на широкую скамью. Любопытных следом набилось столько, что в окнах померк свет.
      – Как вы себя чувствуете? – спросил Рошфор, склонившись над гасконцем.
      – Благодарю вас, все в порядке, – браво ответил д’Артаньян, хотя готов был вот-вот потерять сознание. – Наклонитесь ближе… Рошфор, вам не следует ехать по Амьенской дороге…
      Рошфор, моментально выпрямившись, громко распорядился:
      – А ну-ка, все, кому не хочется висеть на воротах, вон отсюда!
      Послышался шум и треск – присутствующие так спешили покинуть помещение, отталкивая один другого, что едва не вывернули дверные косяки. Когда они остались с глазу на глаз, Рошфор вновь наклонился над д’Артаньяном, меряя его проницательным взглядом:
      – Что вы говорили об Амьенской дороге?
      – Вам не следует по ней ехать, – слабым голосом произнес д’Артаньян, силясь не потерять сознания раньше времени. – Вас там будут поджидать четверо наемников с мушкетами.
      – Всего четверо? – губы Рошфора исказила хищная улыбка. – Ну, это не так страшно… В любом случае спасибо, юноша. Как выражались древние, кто предупрежден – тот вооружен. Откуда вы это узнали?
      – Случайно услышал, – ответил д’Артаньян.
      – Вот как? – Рошфор прищурился. – Не от господ ли мушкетеров?
      – Я не шпион, – сумрачно произнес д’Артаньян. – Я попросту решил вас предупредить, как дворянин дворянина.
      – Ну что же, это делает вам честь, – сказал Рошфор, по-прежнему меряя юношу испытующим взглядом. – Вы, надо полагать, кардиналист?
      – Я всего-навсего бедный гасконский дворянин, пустившийся за фортуной в Париж, – в сердцах сказал д’Артаньян. – В нашей глуши, собственно, нет ни роялистов, ни кардиналистов… хотя и до нас, конечно, доходят кое-какие известия о жизни в столице…
      – Судя по выговору, вы, должно быть, из Дакса или По?
      – Из Тарба, мое имя – д’Артаньян.
      – В Тарбе и его окрестностях, насколько мне известно, обитает несколько ветвей рода д’Артаньянов. К которой их них вы имеете честь принадлежать?
      – Я сын того д’Артаньяна, что участвовал в войнах за веру вместе с великим королем Генрихом, отцом нашего нынешнего короля, – ответил д’Артаньян, гордо выпрямившись, насколько это возможно для человека, лежащего на грубо сколоченной скамье в самой беспомощной позе.
      – Это достойный дворянин… – сказал Рошфор в некоторой задумчивости. – Значит, вы пустились за фортуной…
      – Если вы усматриваете в этом нечто достойное насмешки, я готов вам доказать… – слабым голосом, но решительно произнес д’Артаньян.
      – Ну полно, полно! – успокоил его Рошфор. – Должен вам заметить, что вы, не будучи ни роялистом, ни кардиналистом, тем не менее ухитрились впутаться в нешуточные игры…
      – Таково уж гасконское везение, – сказал д’Артаньян как мог беззаботнее. – Мы не бежим от опасностей, они нас находят сами…
      – Боюсь, опасность сильнее, чем вам представляется. Вы чересчур рьяно выступили на стороне одних против других…
      – Черт меня раздери! – воскликнул д’Артаньян. – Я и намерения не имел…
      – Увы, судьба мало считается с нашими намерениями, – с легкой усмешкой сказал Рошфор. – Боюсь, вы, сами того не осознавая, приобрели могущественных врагов… но так уж устроена жизнь, что порой, обретая врагов, тем самым обретаешь и друзей…
      – Врагов я уже видел, – сказал д’Артаньян. – А вот друзей что-то не успел заметить…
      – Вот как? По-моему, вы вправе считать своим другом человека, которого предупредили о засаде…
      – Быть может…
      – Черт побери, д’Артаньян, неужели вы считаете меня настолько неблагодарным?
      – Нет, здесь другое, – поразмыслив, сказал д’Артаньян. – Я боюсь показаться навязчивым. Человеку в моем положении – с тощим кошельком, туманным будущим и полным отсутствием заслуг – легко сделаться навязчивым…
      – Вздор, – решительно сказал Рошфор. – Не будьте так мнительны… Что там, любезный? Да, это как нельзя более кстати…
      Он взял из рук робко приблизившегося хозяина бутылку вина, налил полный стакан и протянул д’Артаньяну. Гасконец осушил его единым махом, и импровизированное лекарство оказало свое действие: слабость отступила, стало теплее, появилась некоторая уверенность.
      – Ну? – нетерпеливо прикрикнул Рошфор. – Где ваш лекарь, горе-трактирщик? Долго прикажете дожидаться?
      – За ним послали, ваша милость… – хозяин трясся, как сухой прошлогодний лист. – Надеюсь, с молодым дворянином не случилось ничего страшного?
      – Страшное случится с кем-нибудь другим, если молодому человеку не будет оказано достойной заботы, – небрежно ответил Рошфор. – Ну, живо, поторопите там этих болванов и раздобудьте лекаря хоть из-под земли!
      Глянув вслед хозяину, покинувшему помещение в полуобморочном состоянии, он вновь обернулся к д’Артаньяну:
      – Итак, эти господа были настолько любезны и уделили моей скромной персоне столько внимания, что даже выслали на Амьенскую дорогу убийц… Что ж, люди они решительные. Чутье подсказывает мне, что этих господ звали Атос, Портос и Арамис…
      – Вы правы только в отношении первых двух, – сказал д’Артаньян, раскрасневшийся от вина. – Арамиса с ними не было… Они и в самом деле мушкетеры короля?
      Рошфор ответил с тонкой улыбкой:
      – Я бы выразился несколько иначе: мушкетеры господина де Тревиля. Бога ради, не подумайте, что я хочу сказать что-то, роняющее достоинство нашего христианнейшего короля, но вряд ли выдам вам государственную тайну, если уточню, что его величество кое в чем уступает своему великому отцу… Например, в решимости и воле, а также умении управлять государством… Вас, провинциала, не коробят ли, часом, такие вещи?
      – Ну что вы, – сказал д’Артаньян, отнюдь не желая выглядеть провинциалом. – До нас доходят разговоры, что его величество, как бы деликатнее выразиться, не горит желанием взять в собственные руки бразды…
      – Вот именно, – кивнул Рошфор, понизив голос. – К счастью, его величество достаточно умен, чтобы передать вышеупомянутые бразды тем лицам, которые по уму и решимости этого достойны… Легко понять, что я говорю о кардинале. Поверьте, д’Артаньян, это великий человек. Плохо только, что его замыслы не в состоянии оценить наша буйная знать, находящая порой поддержку у…
      – Я понимаю, – сказал д’Артаньян.
      Он и в самом деле понял, что Рошфор имеет в виду королеву – кое-какие тонкости были известны и в Беарне…
      – Мне показались странными их имена… – начал он осторожно.
      – Имена, как легко догадаться, вымышленные, – сказал Рошфор. – Сыновья из знатных родов так порой поступают, записавшись в мушкетеры. Вот, кстати, вы, случайно, не называли им свое?
      – Конечно, называл, – гордо ответил д’Артаньян.
      – Это плохо, – задумчиво сказал Рошфор. – Теперь они вас знают…
      – Не вижу ничего плохого. Я охотно с ними встречусь в Париже, мы, по-моему, отнюдь не закончили разговор…
      – Вы не на шутку рискуете, – ответил Рошфор крайне серьезно. – Уж я-то их знаю…
      – Быть может, вам известно и имя герцогини?
      – Обожающей выдавать себя за белошвейку? Ну разумеется…
      – Кто же она? – жадно спросил д’Артаньян.
      – Мой юный друг, – проникновенно сказал Рошфор. – Вы уверены, что вам стоит впутываться во все эти дела? Речь идет не о простой трактирной стычке, позвольте вам напомнить. Эти люди ведут крупную и серьезную игру, где ставками сплошь и рядом служат головы…
      – Вы были со мной откровенны, граф, – сказал д’Артаньян. – Позвольте ответить тем же. Сама жизнь меня заставляет очертя голову бросаться в те самые игры, о которых вы упомянули. Поскольку выбор у меня небогат. Либо унылое прозябание в Артаньяне, либо… Черт побери, если нет другого пути, я вынужден рискнуть!
      – Возможно, дело даже не в риске, – сказал Рошфор, – а в умении выбрать правильную сторону… Анна?
      Он обернулся. Белокурая незнакомка подошла к импровизированном ложу, глядя на д’Артаньяна с неприкрытым сочувствием. Гасконец охотно вскочил бы и принял более достойную позу, но слабость все же давала о себе знать, несмотря на вино.
      – Боже мой! – сказала она сочувственно. – Что это мужичье с вами сделало…
      – Пустяки, миледи, – живо ответил д’Артаньян. – У гасконцев крепкие головы, мы и не такое выносили…
      Итак, она звалась Анна… Отныне это имя казалось д’Артаньяну прекрасным, хотя прежде он не видел в нем ничего особенного. Под ласковым взглядом голубых глаз он взлетел на крыльях фантазии и удали в вовсе уж недостижимые выси. Положительно, жизнь на глазах обретала неимоверную остроту и несказанную прелесть. Он дрался с мушкетерами короля – и одного из них победил; он оказался замешан в какую-то крупную интригу с участием титулованных особ – а судя по некоторым намекам, и самой королевы; он удостоился благосклонных взглядов красавицы миледи и показал себя храбрецом перед не менее очаровательной герцогиней, пусть и неизвестной пока по имени, и все это —в один день. Неплохо для нищего гасконского недоросля!
      – Вы должны немедленно уехать, Анна, – сказал Рошфор вполголоса. – Самое время.
      – А вы?
      – Я немного задержусь. У меня небольшое дельце на Амьенской дороге. О, не беспокойтесь, совершеннейшие пустяки…
      И его губы вновь тронула уже знакомая д’Артаньяну хищная усмешка, которую наш гасконец поклялся впоследствии воспроизвести перед зеркалом.
      – Где они? – раздался рядом испуганный возглас.
      В комнате появился сухопарый пожилой мужчина, чья длиннополая одежда выдавала в нем лекаря. Тут же стоял бледный юноша, держа кожаную сумку, из которой торчали разнообразнейшие докторские инструменты, способные ужаснуть раненого солдата в сто раз сильнее, нежели жерла орудий врага. Особенно д’Артаньяну не понравилась широкая пила, имевшая такой вид, словно не раз уже побывала в деле.
      – Кто – они, любезный? – поднял брови Рошфор.
      – Убитые и раненые, конечно, – сварливым тоном отозвался врач. – За мной, как сумасшедший, прибежал Пуэн-Мари, он сказал, что в «Вольном мельнике» учинилось жуткое побоище, все завалено трупами и ранеными…
      – Он преувеличил, – хладнокровнейшим тоном ответил Рошфор. – Раненый всего один, и он перед вами, а убитых, должен вас разочаровать, нет вообще…
      – Он будет жить? – с беспокойством спросила миледи, глядя так, что гасконец готов был отдать за нее всю свою кровь.
      После беглого осмотра врач сообщил чопорно:
      – Должен вам сообщить, милая дама, что этот юноша проживет еще очень и очень долго… если не будет ввязываться в новые стычки, которые могут закончиться не так благополучно. Пока же… Я бы рекомендовал повязку на голову, кое-какие надежные снадобья – которых у меня обширнейший запас – и день-другой полного покоя… Найдется тут комната, куда можно перенести больного, чтобы он не дышал кухонным чадом?
      – Думаю, да, – кивнул Рошфор. – Эй, где там наш горе-трактирщик?!
      Когда д’Артаньяна выносили со всем прилежанием присмиревшие слуги, он успел еще поймать взгляд белокурой красавицы – и то, что вслед ему была послана самая ослепительная улыбка, было не свойственным гасконцам преувеличением, а самой доподлинной реальностью.

Глава пятая
Обворован!

      Через четверть часа д’Артаньян, чья голова была уже перевязана чистым полотном, почувствовал себя настолько лучше, что уже не лежал в кровати, а сидел, опершись на подушки, и задумчиво созерцал целую шеренгу пузырьков и склянок с «надежными снадобьями», которыми врач, испытывавший к Рошфору нешуточное почтение, уставил подоконник от края и до края.
      Потом в дверь осторожненько протиснулся Планше с его камзолом и узелком в руках. Новообретенный слуга выглядел несколько предосудительно – под глазом у него красовался огромный, уже посиневший кровоподтек, рукав камзола был полуоторван, а сам камзол помят и запылен.
      – Черт возьми, что с тобой стряслось? – спросил д’Артаньян удивленно. – Можно подумать, тебя пропустили через мельничные жернова.
      – И не говорите, сударь… Близко к тому. Они тут, в Менге, здоровые ребята, ну да я им показал, как умеют махать кулаками в Ниме.
      – Во что ты ухитрился ввязаться?
      – Ну как же, сударь, – печально сказал Планше. – Когда на вас набросилась вся эта свора, я почел своим долгом помочь хозяину, благо народ был сплошь неблагородный, в самый раз для меня… Поначалу дело шло удачно, но их было слишком много, и мне тоже досталось. Этот верзила, кузнечный подмастерье, знает хитрую ухватку, как подбивать под колено и валить с ног, надо будет запомнить… Ничего, я тоже кой-кому оставил добрую память, пару челюстей уж точно свернул на сторону…
      – Спасибо, Планше, – сказал д’Артаньян важно. – Я сразу понял, что парень ты надежный… Боюсь, нечем пока что тебя вознаградить за верную службу…
      – Вот тут можете не беспокоиться, сударь. Та дама, миледи, дала мне целый луидор. Она очень беспокоилась о вас…
      – Ну что ты врешь, бездельник! – сказал д’Артаньян с суровым выражением лица, внутренне ликуя в то же время.
      – Не сойти мне с этого места, сударь! Клянусь богородицей, у нее даже голос дрожал, когда она сокрушалась, что вынуждена уехать и оставить вас здесь в полной беспомощности…
      – Ох уж эти женщины… – проворчал д’Артаньян с видом умудренного жизнью человека. – Вечно они преувеличивают. Какая такая полная беспомощность, если все кончилось пустяками? Подумаешь, устроили маленькое кровопускание… Голова-то цела.
      – Рад слышать, сударь, – сказал Планше озабоченно. – Я вижу, однако, вы к лекарствам и не прикасались вовсе? Нужно же лечиться…
      – Вот то-то и оно, – сказал д’Артаньян серьезно. – Даже такие железные люди, как гасконцы, не отрицают медицины. Только вот что, мой любезный Планше… Собери-ка ты в мешок всю эту аптеку, всю, без малейшего изъятия, и выброси потихоньку в подходящее место…
      – Но, сударь…
      – Я приказываю! – сказал д’Артаньян и добавил наставительно: – Видишь ли, матушка дала мне с собой рецепт поистине чудодейственного бальзама, который ей когда-то открыла старуха цыганка. Бальзам этот излечивает любые раны… кроме, пожалуй что, сердечных, а порукой тому – мой отец, который его не раз пользовал с непременным успехом… Когда расправишься с аптекой, ступай на кухню, спроси вина, масла, розмарину и еще кое-чего, что записано на этой вот бумажке… да береги ее, смотри! Мы оба будем им лечить наши раны, и ты убедишься, что цыганки не всегда бывают обманщицами… Ну, живо!
      – А куда прикажете сложить ваши вещи?
      – Да вот на этот стул хотя бы, – небрежно распорядился д’Артаньян.
      Планше повиновался, потом, крутя головой в некотором сомнении, принялся сваливать в тряпицу флаконы и склянки. Едва он вышел, как д’Артаньян порядка ради полез в потайной карман камзола, чтобы удостовериться в сохранности своего главного достояния – рекомендательных писем…
      Он раз двадцать выворачивал пустой карман, как будто это могло чем-то помочь. Он перетряхнул и ощупал камзол, как будто письма могли завалиться за подкладку, в дыру, которой не имелось. И много времени понадобилось, прежде чем он смирился с простой истиной: писем там не было…
      Должно быть, его яростный рев разнесся по всей гостинице – потому что буквально через несколько мгновений в комнату вбежал встревоженный хозяин:
      – Ваша светлость?!
      Д’Артаньян сгоряча выхватил из ножен шпагу, забыв, что от клинка остался жалкий обломок. Впрочем, хозяин пребывал в столь явном расстройстве чувств, что даже этот огрызок привел его в ужас.
      – Ваша светлость! – возопил он, размазывая слезы по толстому лицу. – В чем я провинился?!
      – Письма! – вскричал д’Артаньян, все еще размахивая обломком клинка. – Мои письма!
      – Письма?
      – Не притворяйся идиотом! – взревел д’Артаньян. – Что-то я до сих пор не встречал идиотов среди трактирщиков! Вы все себе на уме, канальи! Мои рекомендательные письма, про которые я тебе говорил, прохвост ты этакий!
      – К господину де Тревилю? – припомнил хозяин.
      – И к господину де Кавуа, правой руке кардинала! – кричал д’Артаньян. – Итого два! Ты умеешь считать или только обсчитывать? Два письма! А сейчас нет ни одного!
      Он был еще довольно слаб, и эта вспышка гнева вызвала приступ нешуточной дурноты, так что д’Артаньян вынужден был выпустить бесполезный обломок шпаги и со стоном откинуться на подушки. Получив на миг передышку, хозяин, о чем-то усиленно поразмыслив, вопросил:
      – Надо ли понимать так, сударь, что письма украдены?
      – А ты как думаешь, болван? – слабым голосом отозвался д’Артаньян.
      – Боже мой! Репутация моей гостиницы безукоризненна…
      – Боюсь, у твоей гостиницы очень скоро не останется ничего, кроме репутации, – тихо, но достаточно грозно пообещал д’Артаньян. – Как только мне станет чуточку лучше, я ее разнесу в пух и прах, а тебя самого… тебя самого… черт, да я тебя надену на вертел и зажарю!
      – Пресвятая богородица! – возопил хозяин с нешуточным страданием. – Что же это творится? Господа мушкетеры грозили отрезать мне уши. Граф Рошфор обещал повесить на воротах, а теперь вот и вы…