Раздалась пулеметная очередь, короткая, гулкая. Еше одна. Абсолютно неожиданные здесь звуки. Тяжелое тело шумно грянулось оземь. И еще одно. Снова очередь, подлиннее.
      Сварог оторопело огляделся. Капитан Зо стоял у невысокой каменной ограды, расставив ноги, окутанный дымом, уперев в плечо приклад самого настоящего пулемета -- с очень толстым дулом, как у первых "льюисов", широким диском снизу. Длинная очередь сопровождала последнюю птицу до самой земли. Черная тварь, ломая крылья, грохнулась в высокую траву и неподвижно застыла нелепой кучей, как и остальные две. Капитан опустил дымящийся пулемет, отошел подальше от сизого облака, остро воняющего дымным порохом, грустно сказал Сварогу и Блаю, оказавшимся ближе всех:
      -- Ну вот, еще не доехали до места, а патроны тратим вовсю. Все из-за вас, обормотов, не хотел, чтобы вам лишний раз дырявили шкуру перед главным делом...
      К ним, огибая черные груды перьев, съезжались остальные.
      Над лесом поднимался дым, вскидывались языки пламени, но опасаться не приходилось -- на открытом месте пожар должен был остановиться.
      -- Посмотрите в доме. На всякий случай, -- сказал капитан Сварогу. -Коням -- передышка!
      Сварог толкнул ногой отчаянно заскрипевшую дверь, вошел, держа шаур наготове. Дом как дом, обыкновенный, жилой. Камин у противоположной входу стены, три больших пыльных окна, на удивление целых, даже без трещин на стеклах, с потолка на четырех ржавых цепях свисает тележное колесо, утыканное вдоль обода свечными огарками, -- здешняя люстра. Судя по всему, здесь приключилась драка, и неслабая. Высокие кресла и стол перевернуты -судя по слою пыли, давным-давно.
      Одно из кресел лежит поперек скелета в истлевших клочьях кожаной одежды -- судя по его позе, кресло упало уже на мертвого, и никто потом не позаботился его вытащить. И не забрал меч, теперь совершенно проржавевший.
      Обивка стен висела истлевшими лоскутьями, вконец выцветшими. На крестьянскую усадьбу лом что-то не походил -- скорее на охотничий домик дворянина.
      Сварог заглянул во все комнаты -- пыль, запустение, не видно ничего мало-мальски ценного, а все остальное перевернуто вверх дном.
      Грабили, похоже, в большой спешке. Судя по всему, в самой большой комнате и разыгрался последний акт неизвестной драмы -- скелеты там лежали навалом, в беспорядке, во множестве, из-под них не видно было пола. Лохмотья одежды, ржавые кольчуги и шлемы, мечи. Все произошло так давно, что смотреть было ничуть не противно -- словно стоишь над раскопом, только что сделанным археологами.
      Одни скелеты оказались нормального роста, другие словно бы принадлежали детям -- но кости толстые, отнюдь не детские. И оружие у этих странных карликов было самое настоящее, они и мертвыми стискивали полуистлевшие топорища, ржавые рукояти мечей. Мечи и топоры ничуть не уступали по размеру оружию их противников.
      Сварог пошевелил носком сапога ржавый двойной топор странной формы. Поднялась пыль, запершило в горле. Что-то прозвенело совсем даже в стороне от его ноги -- чистый, высокий звон золотого бокала, ничуть не похожий на хруст трущихся друг о друга двух, кусков ржавого железа. Сварог нагнулся, всматриваясь и особо не приближаясь,-- вдруг змея, кто ее знает...
      Острый алый лучик блеснул меж желтых костей, истлевших лохмотьев и полос ржавчины, сохранивших отдаленное сходство с оружием.
      Секунду поколебавшись, Сварог шагнул ближе и решительно разбросал сапогами все, что мешало рассмотреть странный предмет. Достал меч, поворошил лезвием. Выпрямился, держа в руке красивый и нисколечко не пострадавший от времени боевой топор. Черное Древко, словно бы покрытое ничуть не потрескавшейся эмалью, сплошь изукрашено рельефным узором из золотых кружочков, едва выступавших над топорищем и напоминавших шляпки гвоздей, -должно быть, задумано не ради одной красоты, а еще и затем, чтобы не скользило в руке. Отливающее синевой лезвие в форме полумесяца с хищно-изящным, выгнутым верхним концом. Большой красный камень в навершии, ограненный пирамидкой со срезанной вершиной, -- он-то и сверкнул сквозь вековую пыль. На обушке -- глубокая впадина в виде странного рунического знака, никогда Сварогу не встречавшегося.
      Сварог взмахнул топором, рассек им воздух крест-накрест -- древко удобно лежало в руке, оружие было невероятно красивое и совсем не тяжелое. Никак нельзя было оставить его среди костей и пыли, даже помня все жуткие рассказы о таящих проклятие здешних находках. Мужчины любят оружие нерассуждающей страстью -- а этот топор ни у кого не хватило бы духа выбросить.
      В соседней комнате громко застучали сапоги, кто-то крикнул:
      -- Граф, не слопали вас там?
      -- Я здесь! -- откликнулся Сварог. Вошел боцман Блай, шумно вздохнул:
      -- Фу ты, мы уж забеспокоились: что-то милорд носу не кажет и голосу не подает. А пылищи... -- И вдруг заорал так, что Сварог едва находку не выронил: -- Морские Короли, Лазурная Дева и все сто сорок три морских чертаЯкорь мне в задницу, чтоб меня сожран Великий Кракен, чтоб мне... Топор здесь лежал?
      -- Да,-- забеспокоился Сварог.-- А что, бросить от греха подальше?
      -- Погоди. Погоди-погоди...-- Блай схватил его за рукав и потащил наружу. Когда они оказались во дворе, огляделся и подтолкнул Сварога к дереву толщиной с фонарный столб. -- А ну-ка, рубани от души!
      Сварог пожал плечами -- дескать, я-то рубану, мне-то что, -размахнулся и едва не полетел носом вперед: сверкающее лезвие, свистнув синей молнией, рассекло ствол так, словно он был картонный и пустой внутри. Дерево постояло секунду, стало заваливаться, обнажив пень с безукоризненной линией среза, гладкой, как стекло. Живое дерево, ничуть не трухлявое, рушилось все быстрее, люди с воплями брызнули во все стороны. Рухнуло. Комель подпрыгнул пару раз и замер.
      -- Что за фокусы, душу вашу? -- взревел капитан Зо за спиной Сварога и Блая. Запнулся на полуслове и тихонечко вымолвил: -- Святая Бригита, Доран-ан-Тег, Топор Дорана... В точности.
      -- Топор Дорана,-- плачущим голосом подтвердил Блай и вдруг взвыл так, словно ему прищемили в дверях что-нибудь чувствительное: -- Не зря говорят -- новичкам везет! Я ж первый мог зайти и увидеть! Я всю жизнь мечтал!
      Он что есть мочи, ничуть не и фая, грохнул себя кулаком по бритой голове, воя и мыча.
      -- Господи, да возьми ты его себе, -- торопливо сказал Сварог, протягивая топор, хоть и ужасно жалко было расставаться.
      Блай отпрыгнул:
      -- Убери! Теперь твой...
      -- Да бери... -- сказал Сварог упавшим голосом.
      Капитан Зо перехватил его руку:
      -- Теперь вой не вой... Поздно. Если кто-нибудь у вас его попытается взять, украсть или отнять, лорд Сварог, тому, что характерно, топор оттяпает руку. А то и голову -- это же Доран-ан-Тег. И нельзя его ни продать, ни подарить, ни отнять, ни забрать у мертвого. Можно только случайно найти, как вы, потому что вы-то никакого отношения к смерти последнего хозяина не имеете. Действительно, новичкам везет...-- Он покачал головой, недоверчиво разглядывая найденное оружие, шумно перевел дух, будто всхлипнул, утер нос, потом отвернулся и будничным тоном приказал: -- По коням. Пожар все же может подобраться.
      Покачиваясь в седле рядом со Сварогом, то и дело бросая на топор печальные, завистливые и жадные взгляды, Блай рассказывал:
      -- Двадцать тысяч лет назад Доран сделал полный доспех: кольчугу, шлем, щит, меч, лук со стрелами, топор, копье и кинжал. Кольчугу, шлем и шит ничто не могло пробить, даже молнии ларов, когда они позже появились, говорят, отскакивали. Ну а меч с топором, стрелы и копье с кинжалом пробивают все что угодно. Никто не знает, что это было за железо, и на каком огне Доран все это ковал, и кто был подмастерьем, но железо и огонь, надо полагать, были не простые и меха раздувал не кузнец-деревенщина... Понятное дело, Доран был непобедим. В балладах поется, что он стал королем всего Харума, и я этому очень даже верю...
      -- И забыл, что нельзя брать в наложницы дочек свергнутых тобой же королей, -- хмыкнул капитан Зо. -- Одна его и зарезала, ночью, когда он, что характерно, был без доспехов. Так поется в балладах, и я этому верю...
      -- А что было потом? -- спросил
      Сварог.
      -- Потом наследники -- были там какие-то -- развезли все по разным городам. Для пущей надежности: каждый боялся, как бы другому не удалось подстроить случайность и завладеть всем доспехом сразу. И каждый ломал голову, как бы эту случайность смастерить. Ну, можно же было заманить в сокровищницу любимого сына или там внука, ведать ничего не ведавшего, он и нашел бы. Совершенно случайно. А время-то шло, люди умирали, на свете и без Дорановых доспехов происходило немало всякого... Кто-то успевал шепнуть наследникам, кто-то нет, шли войны, сокровищницы горели, их грабили, память стиралась, посвященные хранители понемногу переводились... Кто его знает, как там было во всех подробностях двадцать тысяч лет назад. Словом, настало время, когда доспех Дорана все-таки пошел по рукам. Сами представляете, какую охапку романов можно написать о судьбе одного-единственного кинжала.
      -- Ну а в конце-то концов? -- спросил Сварог.
      -- Кольчугу унесли гномы, наверняка сделали из нее несколько маленьких, они единственные, кому такое по силам. А поскольку гномы вымерли, кольчуги и сейчас валяются где-то в их подземельях, куда никто не знает дороги. Лук со стрелами затерялся на Сильване. В шлеме похоронили одного из Морских Королей, и шлем сейчас покоится где-то на дне океана -- потому что Морских Королей на суше не хоронили. Щит -- у ларов. С копьем когда-то отправился в Хелльстад некий рыцарь, оттуда не вернувшийся. Где сейчас меч и кинжал, не знает никто. Быть может, лежат на дне моря, в чьей-то забытой могиле или висят на стене у любителя старинного оружия, ничего такого не подозревающего. Топор тоже считался пропавшим, но его следы терялись не в Ямурлаке, а в Сегуре...
      -- А эти скелеты... Гномы?
      -- Гномы, -- кивнул капитан. -- Даже если они узнали Доран-ан-Тег, забрать все равно не смогли. Хотите несколько советов, лорд Сварог? Не увлекайтесь чересчур этим топором и никогда не полагайтесь только на него. Можете стать слишком самоуверенным и разучитесь владеть мечом и саблей. А в жизни может подвернуться множество сложностей, когда и Доран-ан-Тег не спасет. К тому же он сделает вас заметным. Точных описаний нет, и помнят их скорее бродяги вроде нас, чем книжники и антиквары, но какой-нибудь книжный червь может опознать топор, и ваша жизнь превратится в сплошную неприятность... Владельцу оружия Дорана из-за множества завидущих глаз самому не помешает охрана -- это и называется научным словом "парадокс", каковое любит употреблять наш ученый друг Борн...
      -- Но его же нельзя отнять?
      -- Зато вас можно угрохать в какой-нибудь глуши, как сделали с прежним хозяином. И навести туда любимых деток-племянников. Кто откажется оставить потомкам такое сокровище?
      -- Да, верно...
      -- И еше. Никогда не забывайте, что ан-Мор и ан-Рагт, меч и кинжал, могут оказаться у кого-то на поясе... Все, кто сделал своим ремеслом войну, стараются этого не забывать. Любой меч, который на вас поднимет противник, может оказаться Доран-ан-Мором. И последнее. Доспех Дорана не дает его владельцу никаких преимуществ в схватке с нечистой силой. Прежде было иначе: существовал какой-то секрет, но он канул в небытие вместе с Дораном...
      -- Зато с нечистой силой, я вижу, можно легко справиться пулеметом. Я о гарпиях.
      -- Да что вы, пули были самые обычные,-- сказал капитан Зо. -- Гарпии к нечисти не имеют никакого отношения. Осколок прошлого, вот и все. В незапамятные времена на Таларе обитало множество самых диковинных созданий, каковые, однако ж, к нечисти никакого отношения не имели. Правда, и нечисти хватало.
      -- Черт... -- сказал Сварог. -- Я и подумать не мог, что тут, на земле, делают пулеметы...
      А про себя подумал: "Интересно, а вообще обитает ли на Таларе хоть один, хоть какой-нибудь завалящийся представитель подвида нечистой силы? Ну, кроме Головы Сержанта, разумеется, и этих... змеедев. Шаур ведь простаивает... Или сказки вес?"
      Подумал так -- и накаркал.
      -- А их только в Снольдере и делают, -- пояснил капитан. -- Правда, и там их маловато -- ну, ручная работа, дело трудоемкое. Если и продают за границу, то по штучке и, сами понимаете, на вес золота. Так что войну ими не выиграешь по причине малого количества. Воюем по старинке, а в Глане и обычный огненный бой не в большом ходу.
      -- И давно там делают пулеметы? -- спросил Сварог. -- Это старый образец или новый?
      -- Лет двадцать, -- сказал капитан чуточку удивленно. -- Образец? Они всегда такими и были, сколько себя помню...
      Сварог недоуменно пожал плечами, глядя на громоздкое оружие. Странно.
      Весьма. Там, где войны не редкость, оружие любого рода и вида совершенствуется и модернизируется с невероятной быстротой. За двадцать лет можно бы додуматься до сошек, облегчить кожух да и весь пулемет. Здешние мушкеты и пистолеты исполнены рационального изящества, ни унции лишнего веса...
      Уже смеркалось, когда они въехали в небольшую извилистую долину с отвесными голыми стенами. Скорость пришлось замедлить до минимума, чтобы лошади не поранили себе ноги: дно долины было завалено каменюками, должно быть скатившимися сверху, -- каменюками большими и средними, с острыми краями, словно их кто-то выламывал из скалы. Лошади оступались, испуганно всхрапывали, но двигались вперед. Пока Борн неожиданно не натянул поводья. Капитан Зо тоже остановился и удивленно воззрился на него.
      -- А откуда здесь столько булыжников взялось? -- поинтересовался он в ответ на невысказанный вопрос капитана. -- Что-то я не слыхал, чтобы в Ямурлаке землетрясения случались. Да и непохоже, чтобы это камнепад был -вон какие края острые, будто обгрызанные...
      Капитан раздумчиво поглядел на камни. Сварог тоже поглядел.
      И пришел к выводу, что Борн прав. Теперь долина предстала перед ним в новом свете: обломки были навалены не беспорядочно, но таким образом, чтобы максимально замедлить продвижение вперед любому, кто забредет в долину. Или, забравшись, попытается выбраться из нее.
      А еще очень было похоже, что некоторые камни служили кому-то метательным оружием -- лежали, явно пущенные прицельно. И лошадиный храп: не оступиться животные боялись, а чуяли кого-то...
      А потом среди нагромождения осколков Чаба заметил белеющие кости. Много костей. Явно человеческих.
      -- Спешиваемся, -- тихо, сквозь зубы приказал капитан Зо и принялся расчехлять пулемет. -- Отступаем. Долину стороной обойдем.
      Однако с приказом он опоздал: успели только спешиться.
      Кони вдруг заволновались, подали, хрипя и выпучивая глаза, назад, Сварогова лошадка заржала -- длинно, протяжно, будто плача, Сварогов амулет враз стал ледяным, обжигая кожу. Послышался приближающийся хруст камней, и из-за поворота неторопливо показалось нечто.
      -- Живее, так вас и так через салинг! -- в полный голос закричал капитан. -- Гност, Шестипалый. Чаба, уводите коней! Борн, Блай, Сварог, огонь!
      Исполинская, уардов пять туша не спеша надвигалась на людей.
      Более всего она походила на курицу, продававшуюся в советских магазинах, -- синяя пупырчатая кожа, поросшая редкими короткими волосинками, обтягивающая худое, но жилистое тело с торчащими ребрами, неуклюжие ножки коленками назад, оголтело хлопают короткие лысые рудиментарные крылышки... Комичное, в общем, зрелище. И было бы оно комичным, если б не голова этой "курочки".
      Тонкую шею с дряблой кожей венчала кошмарная башка, словно слепленная из кусочков различных животных: огромные фасетчатые глаза, как у слепня, переливаются всеми цветами радуги, под ними болтается морщинистый слоновый хобот, по бокам головы торчком стоят остроконечные мохнатые уши, из треугольной пасти доносится довольное урчание...
      Судорожно нашаривая в кармане шаур (под руку то и дело попадалась фальшивая Звезда Героя), Сварог машинально произнес заклинание, чтобы увидеть бестию в ее истинном обличий... и не увидел никого.
      И ничего. Никто на них не наступал, кроша лапами обломки камней, -лишь по склону долины уверенно двигалась тень чудовища. Одна, без хозяина. -- Огонь, огонь, сучьи дети!!! Кони бились и кричали, как кричать Умеют только они -- совсем как ревущие навзрыд дети. Морды их были в пене, глаза вылезали из орбит, они оступались, едва не падали, и трое матросов с превеликим трудом сдерживали насмерть перепуганных животных.
      Значит, это нечисть. И против нее топор Дорана бессилен. Остается только шаур...
      Рядом со Сварогом что-то коротко вжикнуло -- то разрядил арбалет Бори. Стрела с серебряным наконечником пролетела в уарде от головы чудовища. Штурман выругался и принялся спешно перезаряжать оружие.
      Самое удивительное, что чудище на неуклюжих трехпалых лапах по грудам наваленных камней двигалось как по асфальту -- ровно, быстро приближаясь к отряду. И это было самое жуткое.
      Вперед выступил Блай. Поднял руку и резко опустил. В воздухе мелькнула серебристая искорка. Мелькнула -- и погасла, коснувшись груди твари. И вдруг в том месте на теле, куда угодила звездочка из боцманского мешочка, очень похожая на те, которыми был заряжен шаур, вспыхнул тоненький форс очень яркого фиолетового пламени, бьющий из недр нечисти. Тварь покачнулась. Тварь издала оглушительный вой, от которого задрожали склоны долины. А Блай уже замахивался второй звездочкой.
      Слева от Сварога опять вжикнуло -- на этот раз Борн не промахнулся, и из тела нечисти ударил второй огненный язык. Однако чудовища это не остановило.
      Крылья бестии яростно затрепыхались, заколотили по бокам, она подняла хобот -- и в воздух неожиданно поднялся небольшой смерч, состоящий из десятков булыжников. Закрутился на месте, рванулся в сторону людей. До него оставалось сорок уардов, тридцать, двадцать... Долина наполнилась ревом и грохотом камнепада. Блай бросился обратно, к друзьям.
      Сварог наконец выудил шаур и, не прицеливаясь, до боли сжав зубы, дал очередь. Серебряные звездочки веером метнулись к чудовищу, некоторые пропали втуне, завязнув в надвигающемся смерче, но большая часть все же достигла цели -- на животе твари вспыхнула Целая россыпь ярких огней.
      Тварь покачнулась, огласив окрестности хриплым клекотом; вместе с ней споткнулся и смерч, смялся внутрь себя, осыпался бесполезной грудой скальных обломков.
      Блай и Борн стреляли без остановки, Сварог от них не отставал -серебро делало свое дело: вскоре чудище превратилось в ходячий факел. Фиолетовое пламя било из десятков, сотен ран на его теле, радужные глаза потухли, стали мутными, серыми, но оно продолжало упрямо идти вперед. Живучая, зар-раза... Но хоть каменных торнадо больше не последовало -видимо, не до того было зверюге.
      Сварог не отпускал кнопку шаура, палеи уже онемел, он поливал бестию серебром, как из шланга, плавно водя шаур справа налево, слева направо. Борн выпускал стрелу за стрелой -- и когда только успевал самострел перезарядить? Боцман Блай израсходовал весь свой запас метательных звездочек и в азарте принялся швыряться в бестию камнями.
      Справа дробно грянула пулеметная очередь -- в бой вступил капитан Зо. Пули с визгом рикошетили от каменных склонов, насквозь прошивали чудовище.
      -- Патроны береги, капитан! -- крикнул Борн.-- Это ж нечисть! Серебром справимся!
      Очередь оборвалась.
      И действительно -- справились.
      На очередном шаге объятая пламенем бестия пошатнулась, забила крыльями, пытаясь удержать равновесие, не удержала и с шумом завалились набок. Некоторое время лапы еше беспорядочно сучили в воздухе, метался хобот, но спустя несколько мгновений она затихла. И в ту же секунду погас огонь, оставив на камнях лишь кучу дымящегося пепла.
      Стрельбу прекратили не сразу -- лишь когда убедились, что тварь действительно подохла. Переглянулись.
      Тишина обрушилась на них как лавина, ватными тампонами заткнула уши.
      -- Ф-фу, -- выдохнул Блай и утер пот со лба, размазывая грязь. Голос его прозвучал чертовски громко после недавней канонады,-- Ну и дела... Все звездочки ухайдокал на эту птичку. А как она камнями швыряется, а?..
      Борн витиевато выругался и мрачно добавил:
      -- И у меня стрелы на исходе. А ведь еще биться...
      -- Кто это был? -- спросил Сварог и закашлялся -- в горле было сухо, как с великого бодуна, даже курить не хотелось.
      Капитан пожал плечами и принялся старательно запаковывать еше дымящийся пулемет.
      -- Кто ж ее разберет. Много чего, оказывается, осталось в Ямурлаке с прошлых времен...
      Он один оставался невозмутимым.
      Вдалеке всхрапывали и позванивали сбруей кони -- испуг оставлял их не сразу.
      -- Возвращаемся, -- сказал Зо. -- Ну ее к бесам, эту дорогу. Обойдем стороной. Вдруг за поворотом ее дружок прячется.
      -- Думаете, на нас ловушка? -- спросил Блай.
      Капитан секунду подумал, потом покачал головой.
      -- Сомневаюсь. Косточки-то здесь давно лежат... Ну все. Пошумели, побаловались, размялись -- и хватит. По коням. Нам уже недалеко.
      Ночевали в какой-то заброшенной избушке, относительно целой -- только окна выбиты в незапамятные времена да часть черепичной крыши рухнула внутрь.
      Поначалу Сварог долго ворочался, сна не было ни в одном глазу.
      Вокруг раздавались переливчатый храп и сонное покрехтывание угомонившихся матросов, а он все лежал, глядел в потолок и уснуть не мог. Мозг переполняли картины всех сегодняшних катавасий. Так оттикал в бесконечность час.
      Ну не овец же считать, в самом-то деле! Надо подумать о чем-нибудь отвлеченном, глядишь и сморит. И о чем вы желаете подумать, господин граф? Об императрице помечтать? Или о Меони? Или повспоминать оставленную Землю? Не хотите почему-то...
      А вот, кстати, господин граф, почему это на Таларе все друг друга называют на "вы"? "Барон, вы не правы", "Граф, вы -- свинья", "Вы, маркиз, и вы, маркиза, -- а не пошли бы вы оба на..."
      Вежливый мир, вежливые люди. Даже на хер -- и то на "вы" посылают. Хотя явно удобнее на "ты". Неужели не догадываются?
      Вот и встает вопрос: откуда они этого понабрались -- столь подчеркнутой обходительности в обращении? Ведь если разобраться, мы, неунывающие таларцы, живем задолго до Римской империи. В глубоком-глубоком прошлом...
      Сварога всегда удивляло, почему некоторые факты и сведения, не самые важные, нужные или сенсационные, крепко-накрепко прилипали к клейкой стороне его памяти. Причем после единственного с ними ознакомления. Тогда как другие, гораздо более полезные для жизни, усвоенные неоднократным повторением, куда-то без вести пропадали или так глубоко ложились на дно, что поднимать их замучаешься. И получалось, что разбуди его посреди ночи и спроси, каков размах крыльев альбатроса, он без заминки выдаст -- до четырех с половиной метров. Хотя эту ерунду слышан всего лишь раз в телепрограмме "В мире животных". А вот когда состоялся переход Суворова через Альпы, каковой вопрос он старательно заучивал по курсу военной истории,-- если и вспомнит, то после продолжительного раздумья.
      Среди прочего засела в его голове и история, вычитанная им в журнале... "Наука и жизнь"? "Вокруг света"? -- пес знает. В общем, одном из тех, что листал он иногда, развеивая скуку и серое однообразие службы, в библиотеке военгородка. История происхождения обращения на "вы" -- обращения к одному человеку зачем-то во множественном числе. А зародилось оно после распада Римской империи на две части: западную, собственно Римскую, и восточную, Византийскую. Каждой правил свой император. И пошла мода, обращаясь к тому или другому императору, говорить ему "вы", имея в виду непосредственно его и равнозначного ему коллегу. Потом понравившееся обращение переняла знать, сделав его формой вежливости. Оттуда, из тех времен и народов, оно поползло дальше по Европе. А до того прекрасно обходились одним тыканьем. И ничего, жили как-то, не обижались.
      На Русь-матушку, продолжал припоминать Сварог, выканье пригнал в петровскую эпоху мутный поток заимствований из европейских языков. И вместо патриархального, отраженного в сказках тыканья друг другу вне зависимости от чинов и званий ("не вели казнить, царь-батюшка, вели слово молвить") стало утверждаться множественное число.
      Вот и спрашивается: неужели на Таларе были свои Римские империи, два равновеликих императора? Или то же самое возникло у них, но по другим причинам? По каким, любопытно? Ни с того ни с сего ничего не появляется...
      М-да, запал вопрос в душу, как заноза в задницу. Наутро, если вопрос не рассосется сам собой, надо будет расспросить Борна. А если и он не знает, придется тащиться в Магистериум. Когда и если выкрутимся из этой заварушки и вернемся в родной замок. У тамошних умников, глядишь, и разыщется в пыльных залежах разъяснение. Ну а если нет, придется заделаться интеллигентом и посвятить остаток семисотлетней жизни кропотливой изыскательской работе, чтобы в итоге написать и защитить в Магистериуме диссертацию -- "История происхождения обращения на "вы" на Таларе". Ха-ха...
      Удивительное дело, но Сварог и сам не заметил, как подкрался сон и укутал его своими бархатными крылами.
      Сновидения, посетившие его, были странные, причудливые и очень реальные.
      Сварог оказался в вечернем городе -- ему совершенно не знакомом, однако, как это часто бывает во сне, он откуда-то знал здесь каждый переулочек.
      Он неторопливо шел куда-то по широкой мощеной улице; его окружали суровые старинные дома в готическом стиле, из окон лился приглушенный свет и доносилась негромкая музыка с навязчиво повторяющимся контрапунктом -скрипки, валторны, клавесин, хор... За гардинами мелькали смутные тени -- то ли танцующих, то ли неспешно прохаживающихся туда-сюда гостей. Звенели бокалы, слышался смех.
      Солнце уже село, небо было серым, вдоль тротуаров зажглись газовые фонари. Накрапывал мелкий дождик, скрадывающий звуки, более похожий на туман, и вокруг каждого фонаря неярко горел желтоватый дымчатый ореол.
      Несмотря на вечернее время, людей на улице было много -- мужчины и женщины прогуливались под руку и поодиночке, но все почему-то шли навстречу Сварогу. Ни одного лица он разглядеть не смог -- мешали широкополые шляпы, надвинутые на глаза капюшоны плащей и темные зонты. Когда люди проходили мимо фонарей, у них из-под ног выползали тени, удлинялись, деформировались... и исчезали под следующим фонарем.
      Они вели размеренные беседы на различные философские и житейские темы -- Сварог слышал только обрывки, но ему казалось, что все без исключения разговоры эти касаются напрямую его, хотя никто не обращал на самого Сварога ровным счетом ни малейшего внимания, словно его там и не было. Тем не менее он телесно присутствовал в этом городе -- увлеченные диспутами пешеходы невежливо толкали его, раздраженно отпихивали и бесед не прерывали. И Сварог не мог ни остановиться, ни повернуть по течению толпы, прислушаться -отчего-то он должен был идти только вперед.
      -- ...Дорогая моя, по-моему, вы заблуждаетесь, -- мягким менторским тоном говорил статный, судя но всему, пожилой мужчина с тяжелой тростью своей молоденькой спутнице в короткой накидке. Из-под капюшона девушки выглядывали мелкие рыжеватые кудряшки, в которых запутались бисеринки дождевых капель. -- В истории человечества еще не было случая, чтобы пришлый, пусть даже приглашенный, чужеземец смог разом изменить ход событий -- кардинально и, самое главное, в лучшую сторону. Тем более чужеземец-одиночка. Вспомните, например, чудесную работу гносеолога Аскулама "К вопросу об индетерминизме в исторических процессах"...
      Дальнейшего Сварог не слышал: парочка удалилась, но ритмичные удары трости о тротуар еще долго доносились до него.
      -- ...А я ему на это: "Вы, сударь, говорите, говорите, да не заговаривайтесь, -- бодро тараторил невысокий, крепко сбитый мужичок в мятом картузе. -- Нешто это дело -- людьми играть, что пасьянс раскладывать? Люди,-- говорю ему, -- и осерчать могут". А он мне: "Ты, Лабус, ни хрена в жизни не усекаешь, поэтому дураком и помрешь. Жизнь -- это и есть одна большая игра в карты. А человеческие желания да намерения ни хрена в расчет не идут. Вот только кто с кем играет -- вопрос..." -- Приятель коренастого, дылда в коротком, не по росту плаще, неопределенно хмыкнул.-- Я ему тогда и говорю...
      -- ...Тут ведь как, -- убеждала подругу дородная дама в шляпке с вуалью, -- либо ты выходишь замуж за этого недотепу и век свой закончишь в хлеву, либо за господина Битула и безмятежно живешь в роскоши и довольстве. Или -- или, иного не дано. Так что выбор за тобой, я никого не хочу неволить.
      -- Но, мама, -- патетически возражала спутница (ага, значит, дочь, а не подруга), нервно теребя выбившийся из-под воротника платок,-- как вы не понимаете, я люблю его! Люблю! И согласна на все ради нашей любви! Неужели сегодня слово "любовь" превратилось в пустой звук?!
      -- Милая, я же не заставляю тебя. У человека всегда есть выбор -бросить всех и вся ради какой-то неведомой цели, которая в конце концов может оказаться тем самым твоим пустым звуком, или принять то, что предлагает тебе судьба; подумать не только о себе и своих детских мечтах, но и об окружающих -- например, о своих будущих детях, о том, как они будут прозябать в нищете...
      -- Но, мама...
      -- ...А ведь был не на службе и ничьих приказов не исполнял, действовал сам по себе, -- говорил один подтянутый молодой человек в форме гвардейца другому. -- Так какого ж рожна он полез в эту свару?
      Его соратник вздохнул:
      -- Ох и не люблю я людей, которые, видите ли, на все сто уверены, что борются на правой стороне. Где она, эта правда? Сколько их? Ведь нет только черного и только белого, существуют миллионы оттенков...
      Старик в изношенном до дыр макинтоше скороговоркой бормотал себе под нос -- не запинаясь, без пауз, гнал как по писаному; подошвы его разбитых сапог шаркали по тротуару:
      -- ...Прежде чем бросить вызов сопернику или принять вызов соперника, поединщик должен твердо увериться в