Наконец меч высвободился - не иначе, раненный в голову охранник пня помер и деревянные мышцы его расслабились, отпуская сталь. Впрочем, выяснять это у Сварога не было времени. С хэканьем выдернув клинок из древесных оков, он смахнул с себя присосавшихся как пиявки противников и завертелся волчком, нанося удары направо и налево, отсекая мечущиеся в ночном воздухе корни, снося острые трезубцы, делая выпады в сторону глаз-полумесяцев… Едкий запах смолы щекотал ноздри, злобное булькающее шипение ввинчивалось в уши, разящее лезвие меча, запачканное «кровью» бессловесных недругов, оставляло в темноте призрачные фосфоресцирующие полосы, капли той же «крови» зеленовато светились повсюду на траве, придавая сражению притягательное, таинственное очарование…
      Но только для стороннего наблюдателя, буде такой оказался бы неподалеку, - самому Сварогу недосуг было сейчас наслаждаться мистической подсветкой сцены боя.
      Упавшему в кусты стражу наконец удалось выпутаться из переплетения ветвей. И он атаковал с тыла - быстро и точно.
      Уловив за спиной короткий, едва слышный в непрерывном кагале шорох, какой издают две трущиеся друг о друга деревяшки, Сварог обернулся - и вовремя: давешний прыгун, споро перевалившись через труп сотоварища, уже заносил свои щупальца для удара.
      Сварог ушел влево, поднимая меч навстречу жадно кромсающим воздух корням, увернулся от другой твари, чуть не поскользнулся на траве, но подошва-«протектор» десантских ботинок буквально вцепилась в землю. А если б он остался в дворянской обувке?…
      Два быстрых взмаха мечом крест-накрест, разворот, уход, выпад, еще на два сантиметра ближе к окаянному пню, осторожно - сбоку щупальца,- рубящий удар, уход, перехват рукояти, пинок ногой, скользящий удар по диагонали, выпад, выпад, выпад, лес рубят - щепки летят…
      Ах, как они дрались! Почище, чем вся немаленькая стая… Порой Сварогу казалось, что его запихнули в мешок к дюжине разъяренных кошек.
      И все же настал момент, когда он обнаружил, что рубить больше некого - они больше защищали пень, чем кидались на грудь, и Сварог поочередно разделался со всеми, заработав еще уйму ссадин и порезов. И обрушил меч на загадочный пень.
      Клинок неожиданно легко, почти не встретив сопротивления, рассек сверху донизу уродливый пенек, словно гнилую дыню. В воздухе повис протяжный звон, наружу, будто рой разбуженных шершней, рванулся фонтан желто-бурых огней, и Сварог отпрыгнул подальше, хрипло и шумно хватая ртом воздух.
      Ничего жуткого не произошло. Остатки пня больше всего напоминали груду прогоревших угольев, кое-где еще багрово рдели головешки - это догорали твари, - а фонтан тусклых огней, поднявшись выше верхушек деревьев, повис над кронами плоским облаком и медленно растаял.
      Сварог перевел дух. Вытер лоб рукавом, зиявшим неисчислимыми прорехами, бормоча:
      – Если это не победа, какого вам еще хрена…
      Шумно выдохнул, помотал головой. Казалось, все тело покрыто саднящими порезами, но не видно ни крови, ни ран - твари царапали и жалили, словно сотня спятивших вилок, но мало-мальски ощутимых увечий нанести не смогли. Выходит, здесь и впрямь можно порой выйти победителем из драки, легенды не врут…
      Бросив в ножны меч, он присел под деревом и дрожащими пальцами сунул в рот сигарету, самую чуточку гордясь собой. И тут же вспомнил: ночь только началась. Если до самого рассвета ему навстречу будут выскакивать зловещие сюрпризы, дело дрянь, уже сейчас чувствуешь себя выжатым лимоном, последние недели о тренировках и думать забыл, жил в пошлой праздности, чревоугодничая, листая книги, болтаясь по балам…
      По спине прошла длинная судорога. Яд?! Что, если…
      Сигарета выпала из пальцев. И Сварог, еще поднимаясь на ноги, понял, что с ним самим все обстоит нормально - ни корчей, ни судорог. Это бугристый ствол дерева содрогнулся, словно бы сократившись на миг, пройдясь по спине рядами черепашьих панцирей-барельефов, оттолкнув…
      Вышел на середину поляны, смятенно огляделся.
      Лес оживал.
      Вокруг величаво колыхались ветки, сталкиваясь, перекрещиваясь, но отчего-то не издавая уже прежнего стеклянного трезвона; стволы в три обхвата качались, словно легкие тростиночки под ветром, могучий шелест доносился со всех сторон, прямо перед Сварогом, заслонив от него звездное небо, проплыла длинная ветвь, колыша иглообразными листьями, плавно потянувшись к плечу…
      Он отскочил, мгновенно и думать забыв о победе. Не вышло победы, ноги бы унести… Рядом звонко треснуло, разверзлась земля - это над ковром палых листьев, роняя рассыпчатые комья, поднимался дугой толстый корень, а повсюду на поляне, куда ни глянь, дергались другие, медленно сокращаясь, шумно высвобождаясь из земли. Звезды над головой, казалось, скачут в сумасшедшем танце - это качались кроны, заслоняя созвездия.
      Сварог немного опамятовался - и кинулся бежать по дороге, петляя, как заяц, уворачиваясь от тянувшихся наперерез ветвей, с сонной словно бы медлительностью загораживавших путь. Лес был полон могучего шуршанья и шелеста, крепнущих, распространявшихся волнами, но Сварог, мчавшийся со всех ног, эти волны, похоже, опережал. Сообразив это, наддал, силы брались неведомо откуда, и каким-то чудом ухитрился ни разу не споткнуться - а деревья, мимо которых он проносился, стояли смирнехонько, как им и положено испокон веку, но сзади волной взбесившегося прилива накатывался шум оживающей чащобы…
      Он уже не выбирал направления, следуя прихотливым изгибам дороги, надеясь, что она выведет из леса. Так и случилось. Деревья расступились, Сварог оказался посреди широкой долины - и еще долго бежал по ней, пока в ушах не стих шум оживающего леса. Посеребренная лунным светом равнина показалась райским местом: здесь царило полное безмолвие, и вокруг, насколько хватало взгляда, - ни малейшего шевеления, необитаемая тишина…
      Облегченно вздохнув, он рухнул на спину и, раскинув руки, уставился в звездное небо - и долго лежал так, пока не ощутил, придя в себя и отдышавшись, сырую прохладу земли. Встал, осмотрелся.
      Собственно, выбор был небогат - либо блуждать до утра, рискуя вновь и вновь наталкиваться на здешних обитателей, либо затаиться где-нибудь до рассвета. Вот только где? Там, впереди, вроде бы чернеет лес. Но если он окажется столь же странным, оживет? Очертить нательным крестом круг, произнеся старинное: «Бог в черте, черт за чертой»? А если на всю здешнююнечисть не подействует? Кусты-осьминоги ничуть не испугались серебра, значит, к нечисти не относятся…
      И все же не стоило рассиживаться посреди голого поля. Судя по темным пятнам над горизонтом, зиявшим посреди звездной россыпи, там то ли горы, то ли холмы - осмотреться, может, река и недалеко…
      Подкрепившись как следует и выкурив пару сигарет, он со вздохом поднялся и не спеша направился в сторону далекого леса. Светло было - хоть газету читай, за Сварогом послушно скользила длинная черная тень, ныряя в ямки, изламываясь на бугорках.
      Первый скелет он обнаружил шагов через сто - голый, не обремененный остатками одежды или оружием. Он не бродил по долине и не торчал на ногах, неведомо какими силами подпираемый, - смирнехонько лежал, щерясь в ночные небеса, как приличному скелету и положено. Сварог постоял над ним, пытаясь определить, что вызвало безвременную кончину - крепкие, молодые зубы наглядно доказывали, что покойный был в расцвете лег, - но так и не доискался. Все кости целы, не поломаны и не изгрызены, просто скелет, и все тут…
      Пройдя еще немного, нашел второй - выглядевший точно так же. И чуть подальше - третий. Все это категорически не нравилось. Что-то же должно было их убить? Или - кто-то… Которая версия предпочтительнее в его положении? Он не знал. Прежнее деление на одушевленное и неодушевленное, сдается, не годилось - как и надлежит в месте вроде Хелльстада…
      …Потом он вышел к башне. Вернее, сначала заметил тень - узкий черный язык, протянувшийся ему навстречу по равнине, залитой чуточку нереальным сиянием Юпитера. Свернул, чтобы обойти слева эту тень, и вскоре разглядел сооружение в виде пирамиды с усеченной верхушкой, высотой уардов десять. По углам площадки, всем четырем, торчали какие-то непонятные, невысокие предметы, и в центре возвышалось что-то, напоминавшее то ли широкий крест, то ли язык пламени.
      Птица, разглядел он, подойдя совсем близко. Высокая статуя распростершей крылья птицы. И те, по углам, - тоже птицы, но они сидят, плотно сложив крылья, и, похоже, другой породы, знать бы только, какой…
      На площадку вела каменная лестница с высокими ступеньками, выглядевшая целехонькой, как и сложенная из продолговатых каменных блоков пирамида. Сварог в задумчивости постоял у подножия. Самым разумным было бы взобраться наверх и занять оборону - однако трудно оказалось бороться с дурацким убеждением, будто он пребывает в безопасности, лишь двигаясь без устали. Меж тем с точки зрения холодной логики лишь увеличиваешь число подстерегающих тебя опасностей, болтаясь по равнинам и лесам…
      Конец колебаниям настал, когда Сварог приметил в отдалении, у кромки леса, перемещение слабо светившихся пятен. Сработал инстинкт - он кошкой взлетел по высоким гладким ступеням, на самый верх, на площадку, окаймленную, как оказалось, невысоким парапетом, не доходившим ему и до колен.
      Там было сухо и чисто, площадка выглядела монолитной - нигде не видно хода в глубь пирамиды, люка, проема. Шаги почти не слышны: под ногами, определенно, сплошная кладка без пустот. Пять изваяний, тонкий слой пыли под ногами - и все. Если это что-то вроде кумирни или храма, то в святилище царил довольно-таки аскетичный стиль. А может, в незапамятные времена отсюда унесли все, что можно было унести. Или это гробница, вот только зачем к ней пристроили лестницу? Ну, в конце концов, Мавзолей, с которого вожди принимают парад, мог оказаться вовсе не большевистским изобретением, и патент взят давным-давно под другими звездами…
      «Археолог хренов», - одернул себя Сварог. Подошел к парапету и стал высматривать источник свечения. У опушки уже не было никаких огней, но он и не подумал спускаться - пирамида в одночасье показалась родной и обжитой, уходить отсюда уже не тянуло. Он был здесь один, это были его владения… Шагов по десять в длину и ширину, пусть и без крыши. Огромная каменная птица с выветрившейся поверхностью, больше всего походившая на орла - а может, и не орел, - враждебности не проявляла и оживать вроде бы не собиралась. Задрав голову, Сварог разглядывал мощный загнутый клюв и вырезанные с величайшим тщанием перья на груди. Птица была высотой в три человеческих роста, на крыльях виднелись какие-то знаки, не пробудившие в памяти никаких ассоциаций.
      Что-то длинно скрежетнуло под каблуком. Нагнувшись, Сварог поднял квадратный кусочек металла с выщербленными краями - с одной стороны половинка обломившейся дужки, на квадратике глубоко выгравирован какой-то знак, напоминающий не руны или Древесный алфавит, а скорее иероглиф с обилием косых черточек, слегка смахивающих на шумерскую клинопись, спиралек и рогулек вроде тех, какими пользуются лозоходцы. Пожав плечами, Сварог бросил пыльную безделку в угол, к парапету, стал разглядывать окрестности.
      Если только зрение его не обманывало и Хелльстад не обманывал миражами, далеко на горизонте, там, откуда он пришел (деликатно выражаясь), звезды то и дело пропадали, вновь появлялись, словно их заслоняла размеренно колыхавшаяся полоса. Похоже, оживший лес никак не мог успокоиться. Что-то такое на сей счет было у Шекспира, тамошний лес куда-то отправился семимильными шагами - вот только Сварог совершенно забыл, что это должно было предвещать. Какое-то предсказание определенно имелось. Когда Бирнамский лес пойдет на Дунсиан… И что? А, не стоит ломать голову. Вряд ли здесьработают шекспировские каноны…
      Ну вот, наконец. На полночи, далеко-далеко, по земле словно бы протянулся второй Млечный Путь - тускловато-зыбкий поток отражений звезд в неспешно текущей воде. Река. На рассвете достаточно будет еще одного хорошего марш-броска…
      У подножия башни послышался чистый высокий звук, похожий на звон гонга, поднялся до самых высоких нот и рассыпался переливами серебряных колокольчиков.
      Сварог одним прыжком оказался у парапета. У нижней ступеньки в невысоком куполе бледно-золотистого света стояла обнаженная девушка, глядя ему в глаза, весело, доброжелательно улыбаясь.
      Черные волосы спускались до пояса, глаза были зеленые, огромные, на смуглой коже сверкало алыми и зелеными самоцветами затейливое ожерелье из золотых треугольников с подвесками.
      Он молча ждал, стоя в тени, отброшенной гигантской птицей. Девушка переступила с ноги на ногу, улыбнулась еще шире и спросила:
      – Что ты там делаешь?
      – Живу я тут, - сказал Сварог.
      – Ты там собрался ночевать?
      – Есть такая задумка, - ответил он кратко, сторожа каждое ее движение.
      – Там холодно и неуютно. - Ее улыбка стала еще шире и обольстительнее. - Мы можем предложить тебе гостеприимство в наших шатрах, это наш старинный долг - заботиться о попавших в беду путниках… Здесь много чудовищ и нечисти, а мы умеем от них защищаться…
      По крайней мере, девчонка пока была единственной из всех встреченных Сварогом насельников Хелльстада, кто разговаривал на человечьем языке и производил впечатление достаточно разумного существа. (Голова Сержанта не в счет - кроме разудалой песни и собственно головы в ней не было ничего от человека.) Так что вполне может статься, обнаженная красотка не лукавит и действительно является той, за кого себя выдает. В конце концов, кто сказал, что в Хелльстаде обитает только нечисть?… Несколько настораживала ослепительная, нечеловеческая красота девушки вкупе с костюмом Евы… но вдруг у них мода такая?
      – Кто ты? - спросил Сварог.
      – Мы живем здесь испокон веков. - Голос был нежный, как краски на крыльях бабочки. - Переселились в эти края даже раньше, чем тут завелась нечисть. Мы самые древние, путник, и наши законы, принятые на заре времен, повелевают нам помогать всем попавшим в беду…
      – А кто тебе сказал, что я в беде? - спросил Сварог не без интереса. Девочка была - с ума сойти.
      Серебряным колокольчиком прозвучал нежный смех:
      – Я видела, как ты бежал по равнине… Тебя преследуют, верно ведь? Они скоро будут здесь, и эти древние развалины тебя от них не спасут… Ты же видел скелеты? Так кончают те, кто оказался застигнут нечистью ночной порой… Спускайся, я отведу тебя в шатер, а утром ты пустишься в дорогу… Ты ведь к реке идешь?
      – Допустим.
      – К реке, - улыбаясь, промурлыкала девушка. - Я тебя провожу утром, дальше начинаются наши земли… Или я тебе не нравлюсь?
      – Поднимайся сюда, - сказал Сварог.
      Она покачала головой:
      – Мы передвигаемся только по земле, так уж заведено… Мы не любим зданий, особенно таких, как это, пропитанное черным волшебством. Совсем скоро тебе придется плохо, ты и не представляешь, куда попал. Как только закатится Йагупта, - она грациозным жестом указала на сияющий серп Юпитера, - проснутся здешние духи… Спускайся ко мне, рыцарь. Неужели ты боишься пройти рука об руку с хрупкой девушкой?
      Пора было и посмотреть, что представляет собой эта хрупкая девушка… Он произнес заклинание. Ожидал, конечно, «ряд волшебных изменений милого лица» - но реальная сущность ночной гостьи оказалась такова, что Сварог испытал весьма сложные чувства. Ему пришло в голову: было бы даже лучше, окажись у подножия лестницы целиком и полностьюотвратное чудовище…
      В общем, красавица осталась почти такой же пленительной - личико, прическа, ожерелье и фигура особых изменений не претерпели. Вот только зрачки огромных зеленых глаз превратились в вертикальные щели вроде кошачьих или змеиных.
      Змеиных, конечно… Чуть повыше колен ноги неуловимо переходили в толстое змеиное туловище с крупными чешуями, покрытыми зигзагообразным черно-желтым узором, длиной уарда в три, оно плавными изгибами протянулось по земле в сторону от ступенек (словно стрелка компаса, отклоненная магнитным полем), и острый кончик, покрытый толстыми роговыми кольцами, в точности как у гремучки, ритмично и неустанно колыхался над травой, подобно стрелке метронома…
      Должно быть, он чем-то выдал себя: лицо девушки-змеи (и в новом облике оставшееся обольстительно-наивным) вдруг напряженно застыло.
      – Что с тобой, рыцарь?
      – Да ничего особенного, - сказал Сварог. - Стою, смотрю… Что это у тебя там, сзади, болтается? На змеиный хвост похоже…
      – Ах, вот ты о чем… - Она моментально справилась с собой, смотрела с прежней улыбкой, ангел честности и доброты. - Я не хотела тебя пугать… Вы, люди извне, так быстро пугаетесь всего непонятного… Что во мне тебя страшит? То, что я на тебя не похожа? Что же здесь странного? Просто я другая… Это еще не означает, что от меня нужно ждать плохого, верно ведь?
      – Убирайся, - сказал Сварог. - Сгинь, рассыпься… Иначе получишь серебром в лоб.
      – Ты не рыцарь, - сказала она грустно. - А серебра я не боюсь… Хочешь убедиться? - Улыбка была чарующей, на Сварога ни одна женщина в жизни так не смотрела. - Я хочу тебя, рыцарь, хоть ты и груб… Спускайся ко мне. Там, наверху, одиноко и холодно… Мои поцелуи горячат кровь… Если я тебе не нравлюсь, есть другие, еще красивее…
      Осененный внезапной догадкой, Сварог отбежал к противоположной стороне парапета. Так и есть: вдоль стены медленно скользили еще четыре таких же создания. Две девушки, ничуть не уступавшие прелестью его собеседнице, мужчина с густой курчавой шевелюрой и растрепанная старуха с обвисшими грудями, но столь же роскошным ожерельем на шее. Увидев, что обнаружены, они ничуть и не смутились, похоже, девушки заулыбались, замахали руками:
      – Спускайся к нам, рыцарь! Мы рады гостям и умеем любить! Не пугайся непонятного, разве оно непременно должно стать враждебным?
      – Золотые слова, - проворчал Сварог под нос.
      Вообще-то в этом была сермяжная правда. Возможно, змеелюди - добрейшие создания с тысячелетними традициями щедрейшего гостеприимства. Непонятное и в самом деле не обязательно враждебное…
      И все же на равнине валяются скелеты. А вокруг простирается Хелльстад. Не время и не место для доверчивости…
      Вернувшись к лестнице, он глянул вниз. Девушка стояла на том же месте, увидев Сварога, медленно подняла над головой тонкие руки, грациозно выворачивая кисти, прошлась в танце - даже теперь, когда он видел, что это танцует на хвосте змея, танец завораживал…
      Завораживают?! Вот именно!
      Отступив к изваянию птицы, он сел на прохладный камень, опустил голову, зажал ладонями уши, но все равно явственно различал неизвестно откуда льющуюся нежнейшую мелодию, прекрасную, как радуга, и девичьи голоса, проникавшие, казалось, под череп:
      Во сне и наяву, едва глаза прикрою,
      Пульсируют, звучат два сердца,
      два птенца.
      Со мной ты танцевал
      над солнечной страною -
      И все-таки, увы, не разглядел лица…
      Он боялся чего-то страшного, ждал, что ноги сами шагнут к лестнице, - но довольно быстро понял, что гипнотического влияния песня на него не оказывает, хотя, несомненно, должна, не зря же так стараются, взлетая до немыслимых пределов нежности и печали, голоса девушек-змей…
      Слепил полярный день
      истомою полночной,
      Сверкая, таял снег, и музыка лилась.
      Во сне и наяву мы танцевали молча,
      Сначала в первый раз,
      потом в последний раз…
      Они не могут подняться, облегченно вздохнул Сварог, привалившись спиной к постаменту. Как знать, возможно, все дело в птице - он смутно помнил, что в древней мифологии чертовски много места отводилось битве змеи и птицы, и в здешней тоже, змея и птица - постоянные противники…
      И сам не заметил, как стали слипаться глаза.
      …Он бежал по склону холма, поросшему тонкими осыпавшимися березками, бежал - и никак не мог остановиться; прелая лимонно-желтая, золотисто-желтая, желто-оранжевая листва скрипела под подошвами армейских ботинок, гибкие черные ветки хлестали по лицу, плечам, груди, он едва успевал заслониться локтем, чтобы не выколоть глаза. Склон был настолько крутым, что попытайся Сварог хоть на мгновенье замедлить безудержный свой бег, его неминуемо опрокинуло бы, и дальнейший путь пришлось бы проделывать унизительно - кубарем.
      Что происходит, что он делает на склоне осеннего холма и куда несется, он не знал. И не было возможности передохнуть, пораскинуть мозгами. Вперед, вперед, вперед - он петлял как заяц, чтобы не влепиться лбом в ненароком подвернувшееся на пути дерево, попутно пытался ухватиться за влажные шершавые стволы березок, чтобы наконец остановиться, но пальцы соскальзывали, на них оставались только белые кудри березового лыка, шуршащие, как папиросная бумага.
      А в ушах билась, трепетала неземная, очаровывающая мелодия:
      Покуда два птенца, крича,
      рвались друг к другу,
      Мы, нежно обнявшись,
      кружились над землей,
      Со мной ты танцевал
      под солнечную вьюгу,
      Во сне и наяву она была со мной.
      Зловещий, густой, как сироп, свет закатного солнца пронизывал перелесок насквозь, длинными полосами лежал на стылой до инея земле, изменял перспективу, прятал в своих кровавых лучах предательские ветки. В этом полуреальном свете пожухлая листва казалась серой, а руки горели болезненным румянцем. Черная, причудливо вытянутая тень Сварога гналась за ним по пятам…
      …А потом Сварог вынырнул в реальность - резко, словно из проруби, жадно хватая ртом воздух. Лицо было мокрым от пота, пот едкими струйками стекал по спине, пропитывал одежду. Сердце неистово бухало у самого кадыка, и расширенные от солнечного сиропа зрачки обжег черно-синий ночной мрак.
      Не было холма, утопающего в предзакатном свете, и Сварог никуда не бежал опрометью. Он стоял на каменной лестнице пирамиды, и от змеедевы его отделяло уарда три - пять ступеней, да небольшая, выложенная из плит площадка у ее подножия.
      Нет, он не стоял: он спускался, шел на зов певуньи, приближался к ней - помимо своей воли, неотвратимо, шаг за шагом. Вот левая нога зависла над четвертой снизу ступенью, туловище слегка наклонилось вперед, смещая центр тяжести, правая нога согнулась в колене, позволяя левой утвердиться на каменной плите. Рука скользнула по холодной шершавой балюстраде…
      Сварог ощущал каждое свое движение, каждую клетку своего взбунтовавшегося тела… однако не был в силах противостоять пленившей его чужой воле. Вот тебе и гипнотическое влияние, черт, черт, ч-черт…
      Осталось три ступени. Средняя пересечена контрастной угольно-черной тре-щиной - как веной. В кармане лежал шаур, рукоять меча касалась сгиба локтя - но не было возможности воспользоваться оружием. Тело больше не принадлежало Сварогу.
      Покуда длился танец, покуда мы молчали,
      Покуда длился день, и ночь, и явь, и сон,
      Два выросших птенца
      с окрепшими крылами
      Рванулись в вышину,
      под синий небосклон…
      Девушка-змея, ни на миг не останавливая плавный, не совпадающий с ритмом песни, но от того не менее завораживающий танец, улыбнулась еще шире… и это уже не было улыбкой: как трещина на лопнувшем каштане, рот растянулся до самых ушей, обнажив два ряда мелких голубых треугольных зубов. А потом нижняя челюсть беззвучно отвалилась чуть ли не до груди - не по-человечьи, по-удавьи, - натянув кожу на скулах до прозрачности, и, в довершение образа, в черном провале пасти пиявкой мелькнул раздвоенный язык. Удав праздновал победу.
      А кролик ступил на предпоследнюю ступень. На трещину-вену.
      Этого не должно, не могло было быть… однако так было. В самый ответственный момент патрон может перекосить в казеннике; мотор может заглохнуть в самую неподходящую минуту; может предать лучший друг, которому доверял как самому себе… Но тело, тренированное тело десантника не имело права не подчиняться. Сварог издал бессильный стон - единственное действие, которое было ему позволено.
      Метаморфозы с лицом нисколько не повлияли на колдовское песнопение змеедевы. Чарующая мелодия все так же гладила плененный разум Сварога мягкой кошачьей лапкой, ласкала, убаюкивала… и тянула вперед, в пасть удава.
      К змеедевушке присоединились ее сородичи, до того ожидавшие по другую сторону пирамиды, и все твари слились в едином танце. Плавно скользили по маслянисто-блестящей траве, выписывая замысловатые фигуры, изгибались в волнообразных движениях, будто напрочь лишенные костей, в причудливых узорах переплетались хвосты…
      Неяркий свет ущербного Юпитера освещал сцену, горел в нечеловечьих глазах, отражался от чешуек на змеиных частях тел.
      Когда нога Сварога коснулась нижней ступени лестницы, пение достигло апогея и разом смолкло. Змеелюди замерли, жадно вытягивая в его сторону руки, ощерившись, сияя голодными глазами. «Кранты…» - успел подумать Сварог.
      В наступившей тишине кто-то лениво зааплодировал - приглушенно, словно наблюдатель был в варежках. - «Вдруг грубое сердце солдата на девы невинной откликнулось зов…» - произнес баритон с не лишенной шарма хрипотцой. - Браво, солдат!
      При первых же звуках голоса чары рухнули, и Сварога, безуспешно пытавшегося вернуть контроль над телом, остановить неумолимое приближение к тварям, швырнуло назад, как тугой дверной пружиной. Он споткнулся, спиной вперед взлетел на несколько ступеней вверх, но равновесие удержал. Резко развернулся, одновременно выдергивая меч из ножен. Машинально принял оборонительную стойку. Руки предательски дрожали, пот застилал глаза. В первый момент он не увидел говорившего - только освещенная желтоватым светом Юпитера статуя птицы с распростертыми крыльями таращилась в ночь. Не пташка же эта с ним беседует. Хотя в этих местах и пташки, знаете ли…
      А потом на птичьей макушке кто-то зашевелился, и Сварог разглядел.
      На самой верхней точке изваяния, обхватив тонкими паучьими лапами каменный череп этого то ли орла, то ли нет, сидела Голова Сержанта. И внимательно, будто некий раритет из кунсткамеры, разглядывала Сварога.
      – Поднимайся обратно, солдат, - вполне миролюбиво предложила она. - Эти милашки сюда не доберутся.
      За спиной Сварога грянуло многоголосое гневное шипение, в котором не оставалось уже ничего человеческого, - такой звук более напоминал оглушительный шепелявый свист испорченного пневмопривода.
      Второго приглашения он ждать не стал. Пулей взлетел по ступеням, остановился возле статуи и только там позволил себе оглянуться.
      Змеелюди бесновались. Вне себя от бессильной ярости, от того, что жертве удалось уйти из-под самого их носа, они спутывались в шевелящийся клубок, расползались, вили злобные кольца, покачивались на желто-черных хвостах, катались по траве, даже дрались - и тянули, тянули к Сварогу извивающиеся руки. Нервно дрожали острые кончики хвостов, и в непрестанном шипении можно было разобрать разноголосое: «Наш-ш-ш-ш… наш-ш-ш-ш… уж-ж-ж-ин… наш-ш-ш-ш… отда-а-а-й…»
      Сержант презрительно, но смачно плюнул в сторону тварей и подмигнул Сварогу:
      – Что, солдат, сдрейфил?
      Спустись он вниз, так росточком оказался бы Сварогу по колено и пришлось бы ему смотреть на Сварога снизу вверх - наверное, поэтому Сержант и вскарабкался на такую верхотуру. Чтоб командирский авторитет не терять. Взгляд его пронзительно синих глаз из-под кустистых бровей был весел, самоуверен и даже чуточку нагл. И не было в Сержанте ничего страшного - ничего от той жути, которую он излучал во время их первой встречи.
      – Сержант Боран, командир особого отряда Его Королевского Величества Фа-ларена, Повелителя Хелльстада, - представился он, продолжая сидеть на птичьей маковке.
      Подумавши мельком: «Так в Хелльстаде и короли водятся?», Сварог сунул меч в ножны (драться Сержант, судя по всему, пока не собирался), по возможности четко прищелкнул каблуками и ответил:
      – Лорд Сварог к вашим услугам, господин сержант.
      Про то, что он лар и к тому же граф Гэйр, решил пока не упоминать.
      После недавно пережитого кошмара курить хотелось зверски, да и в коленках ощущалось унизительное подрагивание. Черт бы побрал это колдовство вместе с колдунами…
      Сержант присвистнул:
      – Лорд, чтоб мне охрометь на все ноги! Не врешь? Кого-кого, а вот лордов у меня в отряде еще не было… Скажите-ка, господин лорд, эта одежка на вас - новая форма, что ли? Что-то я такой ни у ронерских, ни у лоранских не встречал…
      Почему-то не понравилось Сварогу замечание о лордах в отряде Сержанта, да и «господин лорд» в устах вояки на паучьих лапах прозвучало с оттенком очень нехорошей издевки. Эдакий юмор настоящего сержанта, получившего в подчинение непуганого шпака. И он ответил предельно учтиво:
      – Так точно, господин сержант, новая форма, недавно ввели. Желаете примерить?
      Голова захохотала так, что едва не сверзилась со статуи.
      – Ну ты и наглец! «Желаете примерить»!… Ничего, я люблю наглецов. Я тебя быстренько научу старших по званию уважать.
      А может, и показалось Сварогу насчет издевки. Перед ним расселся обык-новенный старый вояка, каких тысячи в любых войсках любой страны - в меру хитрый, в меру глупый, пулям не кланяется, в генералы не лезет… даром что на паучьих лапах.
      Снизу, в ответ на раскатистый хохот, раздалось особенно злобное шипение, и Сержант грозно прикрикнул:
       -А ну кыш отсюда, шалавы! Кругом ,шагом марш! Это моя территория! И человек, стало быть, мой! Вот гниды, - доверительно сообщил он Сварогу. - Пока Фаларена нет, вконец распоясались.
      Шипение ненадолго стихло, и из темноты донесся проникновенный девичий голосок:
      – Эй, сержантик, а кроме головы у тебя от мужика что-нибудь сохранилось?
      – Попрыгай на одной ножке! - не остался в долгу Сержант, опасно свешиваясь с головы птицы.
      – Обними меня! - не замедлили с ответом снизу.
      – Похоже, вы их недолюбливаете, - заметил Сварог, покосившись на копошащихся внизу тварей и наконец найдя в происходящем долю юмора - так доярки задирают тракториста. Тварей как будто стало больше, и он поспешно отвернулся. Никогда змей не терпел… И краем глаза заметил, что вдалеке, в овражке, вроде бы мелькают белесые фигуры. Вроде бы человечьи.
      – Недолюбливаю? - вскинул брови Сержант. - Ха! Была б моя воля, извел бы под корень все их сволочное племя, да Фаларен пока такого приказа не дает… Ладно, сокол, отставить разговоры. С этой минуты зачисляю тебя в свой отряд. Равняйсь, смирно, вольно. Боец ты вроде неплохой - видел я, как ты своим ножиком в лесу размахивал. Сойдет. Так что на первых порах послужишь капралом, а там видно будет.