– Вроде бы нет, – сказал он насколько мог безмятежнее. – О чем она, собственно, спрашивала?
– Кто обычно ездит на джипе… ездил, точнее. Не собирался ли ты увольнять Митю…
– Ну-ну? – поторопил он, расслышав легкую заминку.
– Сердиться не будешь?
– Ох, да что ты…
Катя решилась:
– Очень деликатно, но пыталась выяснить, не… кокетничала ли я с Митей. Я ответила грубовато, но чистую правду…
– Что – нет?
– Ну конечно, а как же иначе? Паша, это чистая правда…
– Господи, ну а кто в тебе сомневается? – сказал Петр, гладя ее по плечу.
Вот, значит, какие зигзаги выписывает пытливая милицейская мысль. Жена босса кокетничала с шофером, и он, стервец, из ревности подрезал шланги… В общем, не так уж глупо для людей, не знающих потаенного смысла «аварии». Где-то даже логично…
– Паша, там что-то…
– Да нет, чепуха, – сказал он веско. – Они нынче дерганые и пуганые. Если бизнесмен, если авария и вдрызг разбитая машина – значит, покушение… Вздор. Помнишь, чтобы на меня когда-нибудь кто-то покушался? То-то. Катюша, успокойся. Завтра меня выпускают, и все будет в порядке.
Он поднял голову и заставил себя поцеловать ее в щеку вполне привычно, как и подобает супругу с четырехлетним стажем. Катя замерла в его объятиях, тихонько тяжко вздохнула.
… Когда она ушла, Петр, воровато оглянувшись на дверь, прошел к холодильнику и достал плоскую бутылочку коньяка, подсунутого одним из «друзей». Набуровил себе в стакан граммов сто и жахнул.
Интрига оборачивалась совершенно неожиданной стороной. Катя что-то бесповоротно изменила в нем, что-то то ли сломала, то ли, наоборот, породила. Он не находил себе места и знал, что это не пройдет ни к утру, ни вообще.
После деликатного стука заглянул доктор, но Петр решительно поднял голову:
– Вы можете меня сегодня больше не беспокоить?
– Конечно, конечно, голубчик… – покладисто отозвался доктор, исчезая за дверью.
И сразу же, словно получив некий сигнал, вошла Анжела. Одним пальцем нажала кнопочку замка, отрезав палату от внешнего мира, танцующей походкой приблизилась к постели и тоном обиженной девочки протянула:
– Павел Иванович, чем я вас прогневила? Даже не смотрите…
– Да ничем, господи… – где-то даже растерянно сказал Петр, соображая, что подтвердились и эти подозрения.
– У меня даже мелькнуло жуткое подозрение, что вы и меня забыли, когда головой стукались…
– Ну, разве тебя забудешь? – бухнул он первое, что пришло в голову из нехитрого арсенала ловеласов.
И, кажется, попал в точку. Прелестница прямо-таки расцвела, подошла и непринужденно присела на краешек постели, закинула ногу на ногу прямо у него под носом, захватила двумя пальцами мочку его уха, уставилась с такой улыбочкой, что Петр ощутил себя совращаемой школьницей. «Ну, Пашка, – подумал он, – ну, жук. Неплохо устроился».
Девчонка, глядя ему в глаза, достала из кармана халатика блестящие ножницы, подала, держа за кончики лезвий. Встала, закинула руки за голову, сцепила пальцы на затылке, поглядывая выжидательно.
«Влип, – пронеслось у него в голове. – Что-то это должно значить. Что-то конкретное надо делать, повторяя вслед за Пашкой, – вот только что?»
На ее смазливом личике крепло недоумение.
– Слушай, что-то я… – произнес он осторожно.
– Нет, правда забыли? – округлила она глаза. – Павел Иваныч, бедненький… Вспоминайте. Можно с пуговиц начать, можно халатик покромсать, как вы любите. Вы начинайте, руки сами вспомнят… Времени у нас предостаточно.
Он встал с постели и, чувствуя себя совершеннейшим идиотом, выразительно покачал сверкающими ножницами.
– Ага, – безмятежно поощрила Анжела, закинув голову и опустив длинные ресницы. – Вот видите, вспоминаете… Не робейте, там, в шкафу, этих халатов…
Вот это ситуация. Отказаться – Пашку подведешь, вряд ли он страдал нерешительностью в этаких вот случаях… Осторожно примерившись, Петр состриг верхнюю пуговицу, беззвучно упавшую на мягкий ковер. На миг приоткрыв глаза, Анжела лениво, поощряюще улыбнулась:
– Вот, вспоминаете… Павел Иваныч, что вы сегодня такой робкий? И не узнать. Кромсайте в лохмотья, я потом уберу…
Выругавшись про себя, он стал состригать по одной оставшиеся пуговки, сверху вниз. Ножницы оказались наточенными на совесть, то, что представало взору, заставляло мысли сворачивать на избитую колею привычных мужских рефлексов, и понемногу в руках объявилась этакая небрежная ловкость. Однако же, развлеченьица у братана… И ведь стоит, кукла, как манекен, только улыбается и глазами стрижет…
Старательно следя, чтобы не поцарапать гладкую кожу, двумя движениями лезвий разделался с узенькими черными трусиками. Стряхнул с нее распахнутый халат, чуточку неуклюже притянул к себе – и то ли он ее завалил в постель, то ли она его отработанно завалила. Скорее уж второе.
Очень быстро он понял, почему в предназначенный для Анжелы конвертик Пашка сунул аж триста долларов. Юная медичка того стоила – кое о чем из того, что с ним раскрепощенная стервочка вытворяла, и слышать не доводилось. Содрогаясь от удовольствия, он впервые подумал, что быть Пашкой очень даже неплохо. А потом умелый язычок устроил такое, что все думы напрочь отшибло.
Он понимал, что за всеми этими изощренными кувырканьями пытается забыть, выжечь из памяти Катю. Но прекрасно знал, что ничего не получится: завтра он переступит порог и встретит ее взгляд…
Глава третья
Тепло родного очага
Больничные стены он покинул в первой половине дня без всякой ненужной торжественности.
После одиннадцати приехала Катя, вызвав в его смятенной душе прежние чувства, сравнимые то ли с солнечным ударом, то ли с ударом молнии. Слава богу, с ней не было злоязыкой «дочки», которую Петр, если откровенно, тихонько побаивался, – язычок, уже стало ясно, без костей, еще ляпнет принародно и простодушно, что «нынешний» папенька и в том, и в этом совсем не похож на «прежнего»; никому, конечно, и в голову не придет сомневаться, но у него-то самого нервишки долго будут позванивать, как туго натянутые струны.
Катя выглядела то ли удрученной, то ли встревоженной. Петр не мог определить причину. Их провожали Анжела (с совершенно невинным видом) и почтенный доктор (с видом героя медицины, совершившего то ли пересадку сердца, то ли замену головы по методу профессора Доуэля). Петр попрощался с ними без всякой душевной теплоты, торопясь побыстрее покинуть уютное узилище. Оказалось, здесь имелась и особая лестничная площадка, для «випов». Они спустились с третьего этажа и вышли в небольшой тихий дворик, где их поджидали черная «тойота» с Елагиным за штурвалом и черный «мерседес», имевший честь перемещать по Шантарску господина Павла Ивановича Савельева. Возле распахнутой задней дверцы «мерса» стоял Земцов, и еще двое его мальчиков с видом настороженной готовности торчали у третьей машины, бежевого «пассата», надежно блокировавшего проезд под аркой.
– Это мне определили вместо… джипа, – сказала Катя, кивнув на «тойоту». – Косарев быстренько расстарался, проявил инициативу. Мне же на работу пора, дел невпроворот. Отпроситься, конечно, ничего не стоит, но ты же сам настаиваешь…
Загадка, на которую Петр пока что не нашел ответа: почему Пашка, символ у стоявшего с я благополучия, в общем, не ввергнутый в уныние историческим августом, прочно стоит на том, чтобы Катя работала? Ну, предположим, местечко в одном из комитетов областной администрации никак нельзя назвать ни каторгой, ни просто тяжкой повинностью, и все равно… Никакой пользы для Пашкиных бизнесов в Катиной службе вроде бы не просматривается вовсе. Тогда не было случая спросить – и без того информации, которую следовало прочно запомнить, свалилось столько, что мозги плавились…
Он неловко замешкался. Вот и нечто из разряда первых проколов. Совершенно не проработана тема, оказавшаяся вдруг важной: к а к он должен с Катей мимолетно прощаться? Нежно чмокнуть в щечку? Или что?
Решив не бросаться в опасные и чреватые импровизации, он попросту сказал насколько мог веселее:
– Ну, что делать, езжай трудись на благо общества…
Похоже, Катя про себя облегченно вздохнула. Улыбнулась ему и села в «тойоту». Петр же направился к черному приземистому зверю, прославленному в анекдотах о дорожных битвах его с «запорожцами».
Земцов, сев рядом, захлопнул дверцу. Покосившись на его маловыразительный профиль, Петр кратенько прокрутил в уме соответствующую справку: Кирилл Степанович Земцов, бывший майор КГБ, начальник службы безопасности Пашкиной мини-империи. Хваткий, не дурак. Обращаться можно с грубоватой фамильярностью, но излишне давить на самолюбие не стоит – горд, хотя гордыню, как человек, вполне освоившийся с новыми реалиями, прячет весьма глубоко…
– Павел Иванович… – с места в карьер начал Земцов нейтральным тоном.
– Да, товарищ Андропов, – употребил Петр обычный Пашкин оборот.
– Простите, но мы не раз говорили на эту тему… Подобные выходки рано или поздно должны были закончиться плачевно, и слава богу, что все именно так обошлось…
– Понятно, – сказал Петр, ощущая тягостную неловкость: не было на нем никакой вины, но ведь не скажешь все как есть…
– В следующий раз может и не обойтись. Павел Иванович, поймите вы, что я так не умею. Если мне платят деньги, я обязан их отрабатывать. Методики по безопасности составлялись отнюдь не дураками. Они либо исполняются от сих и до сих, либо не исполняются вовсе. Нет тут середины. Правда, вы упорно пытаетесь доказать обратное, а это плохо в первую очередь для вас…
– Давай замнем, Степаныч, – сказал Петр решительно. – Говорю тебе по-мужски – больше не повторится. Бля буду.
– Извините, Павел Иванович, это касается только крайних случаев или общей тенденции?
– То есть?
– Я имею в виду, вы по-прежнему будете срывать с я от охраны? Понятно, что в некоторых случаях, безусловно, не стоит компрометировать дам… но можно хотя бы предупреждать в общих контурах… Чтобы я не ломал голову, куда вы девались. И мог выстроить простейшие меры предосторожности… ничуть не ущемляющие вашего права на личную жизнь.
– Понятно, – повторил Петр, решительно не представляя, о чем идет речь, хотя примерно соображавший, куда это Пашка девается, скрывшись от охраны. – Знаешь, Степаныч, трудно перестроить сразу все. Давай пока договоримся, что я больше не буду устраивать крайностей… а насчет остального вдумчиво проработаем потом. Идет?
Земцов примирительно пожал плечами. Ну, кажется, общение с главным цербером прошло без сучка без задоринки…
Ехали недолго. Вышли из машины в квадратном дворе добротной сталинской пятиэтажки, занимавшей целый квартальчик прямо напротив внушительного здания областного УВД-ФСБ. Насчет квартиры брательничек поднатаскал как следует. Рисовал планы, втолковывал… Он в свое время, не мудрствуя особо, купил все три квартиры на последнем этаже, отгородился от общей лестницы персональной железной решеткой, выкрашенной в приятный для глаза нежно-салатный цвет, пробил между квартирами двери, устроил ремонт с перепланировкой – и получились хоромы, даже на корявом Пашкином чертежике способные повергнуть в тихую зависть отставного армеута… При хоромах – помещеньица для постоянно обитавшей там горничной и дежурного охранника. Все предусмотрено: безопасность, комфорт, челядинцы…
Земцов самолично проводил его до двери – кодовый замок на решетке Петр открыл в две секунды с помощью зазубренного кода. Помялся:
– Павел Иванович, рыжая твердо намерена поболтаться по конторе…
– И пусть болтается, – легкомысленно сказал Петр. – Мы с ней в этом вопросе достигли консенсуса. Чем бы дите ни тешилось…
– Простите…
– Да?
– Павел Иванович, в этой аварии действительно нет ничего, чем мне стоило бы заниматься?
«Опять эти шланги, – мысленно матернулся Петр. – Пашка с Елагиным топорно сработали, а мне расхлебывай теперь…»
– Абсолютно ничего, – сказал он твердо. – Глупости. Менты что-то намудрили, что-то им померещилось насчет шлангов…
– Значит, и моим людям померещилось?
– Вот именно, – тоном, отметающим дальнейшие дискуссии, отрезал Петр, нажал кнопку звонка (потому что Пашка обычно не утруждал себя возней с ключами). – До завтра, Степаныч. Сегодня мне эскулап порекомендовал отлежаться, так что пусть уж концерн денек обойдется без меня… Честь имею.
И решительно шагнул в прихожую мимо торопливо посторонившейся горничной, деликатно захлопнувшей дверь под носом Земцова. Снял туфли, переступил с ноги на ногу, чувствуя себя чуточку неуклюже в чужой одежде. Костюм был не раз надеванный, но – Пашкин, они, не различаясь обликом, все же различались чуточку весом и размером талии, еще какими-то неуловимыми мелочами, так что оставалось стойкое ощущение неудобства…
Спохватившись, широко улыбнулся горничной. Она была чертовски эффектна – фигуристая блондиночка в кружевном передничке и наколке в волосах, вот только короткое платьице было не классически черным, а красным в белый горошек. Еще одна из неисповедимых Пашкиных причуд, во время скрупулезного инструктажа, конечно же, не подвергавшаяся обсуждению…
В башке снова щелкнула картотека. Марианна, обращаться с прибауточками-фамильярностями, ежели наедине, сохранять пресловутую английскую корректность, ежели при Кате. Напоследок Пашка, ухарски подмигнув, сказал: «Хозяин-барин». И ухмыльнулся очень уж двусмысленно. Но и здесь они не углублялись в нюансы…
«Вот на этом и сыплются шпионы, – мрачно подумал Петр. – Если верить романам и мемуарам. Вдолбили ему в башку массу деловой информации, языку обучили, акцент уроженца конкретной местности поставили, названия улиц перечислит без запинки, депутатов парламента помнит всех до одного, в расписании пригородных автобусов отлично ориентируется, но понятия не имеет, скажем, как себя вести с уличным продавцом мороженого или местным водопроводчиком, не знает, можно ли лизать марку, чтобы наклеить ее на конверт, или для данной страны поступок такой сродни публичному отправлению малой нужды… На мелочах сыплются».
– Какие будут распоряжения, Павел Иванович? – осведомилась эффектная Марианна, блестя зубами и играя глазками.
– Никаких, – сказал он, глядя в сторону, – разве что – кофе в кабинет. Я отдохну, постарайся не беспокоить…
Она понятливо кивнула и, грациозно повернувшись, исчезла за дверью из натурального дуба. «На кухню отправилась», – машинально констатировал Петр. И, сопоставив в уме Пашкины чертежи с реальной квартирой, направился в «свой» кабинет. Кабинет, разумеется, впечатлял. Книжные полки из светлого лакированного дерева, роскошный стол в тон, столик для компьютера, сабли на стене…
Всю эту солидную роскошь он оглядел лишь мельком. Внимание тут же привлекло другое – огромная картина на стене. Он прямо-таки замер – об этом Пашка его не предупреждал.
На темно-зеленом фоне густого, угрюмого леса торчал толстый, коричневый пень с напоминавшим спинку кресла отщепом, и на нем сидела обнаженная Катя, нарисованная почти в натуральную величину. Русые волосы спадали на плечи живописными волнами, Катя выглядела совершенно спокойной, глядя даже с некоторым лукавством, уютно расположив руки на толстых сучьях, игравших роль подлокотников, сдвинутые стройные ноги покоились на шкуре неведомого зверя – непринужденная, грациозная поза, все открыто нескромному взору, кроме главной женской тайны. Невыразимо прекрасная русалка, хозяйка леса.
А рядом с ней лежал непонятный зверь, больше всего похожий на тигра, только светло-коричневый, без полос, приподняв огромную голову и обнажив кривые клыки, всматривался в Петра с видом свирепой уверенности в том, что именно за ним, зубастой бестией, всегда останется последнее слово, – если только уместен такой оборот при описании бессловесной зверюги.
Петр засмотрелся. Любовался женщиной своей мечты, забыв обо всем на свете. Когда раздались шаги горничной, с трудом очнулся от наваждения, неловко отвернулся от огромной картины. Вышколенная Марианна и бровью не повела. Опустила на стол поднос, постояла пару секунд и, не получив распоряжений, вышла. Налив себе чашечку кофе, Петр присел в кресло, но тут же переменил позу, вновь уставился на яркое, сочно прописанное в стиле Васильева или Валеджио полотно – картина притягивала, прямо-таки завораживала, и в сердце сидела томительная заноза. Давненько не терял голову, но сейчас, похоже, именно это с ним и произошло. Пашка все же большой оригинал – держать такое в кабинете, где, надо полагать, случаются деловые встречи… Чуточку пуританская душа армейца смущенно похихикивала. Рисовал настоящий мастер, конечно, даже далекий от живописи субъект в состоянии это сообразить. Интересно, есть в этом какая-то потаенная символика, продиктованная заказчиком, или любая перекличка со старым многоликим сюжетом о Красавице и Чудовище – не более чем случайное совпадение?
Он долго сидел, держа в руке опустевшую чашку, понимая, что погиб окончательно. Чужая красавица спокойно и лукаво смотрела на него со стены, и тонкие пальцы ее правой руки лежали на лобастой башке дикой твари из дикого леса. Петр вдруг поймал себя на том, что не может определить, кто из двоих кем командует. На первый взгляд кажется, что истина незамысловата, что художник изобразил лесную царицу, дриаду, фею, но, подольше присмотревшись, начинаешь подмечать словно бы затаенную ухмылку зверя-хозяина, а в фигуре обнаженной безмятежной женщины вроде бы читается скованность… Или попросту сам себе пытаешься внушить, что дело обстоит именно так: потому что тебе хочется ее жалеть, представить пленницей грубой скотины, страдающей в заточении принцессой. А эти мысли могут завести на кривые, неподобающие дорожки…
Он сердито встал, налил еще чашку и перебрался к компьютеру, каковой был полной противоположностью волнующей картины, – никакой тебе лирики, железный техницизм, тупая машинная логика, плюс-минус, ноль-единица…
Уверенно нажал несколько клавиш. Компьютер был довольно новый и мощный – «ВИСТ», с отличной «мышкой», но, Петр определил сразу, не подключенный к «паутине». Никаких следов модема и процессора. Пашка, однако, хвастался, что запросто шарит по Интернету. Значит, не отсюда.
Петр, старательно не поворачиваясь лицом к картине, довольно долго возился с компьютером, перепробовал все дискеты, стоявшие тут же в белоснежной пластиковой коробочке, но не обнаружил ничего интересного – одни стрелялки-рубилки. С жестяным ревом мечутся монстры, порхают вертолетики, под колеса машины летит дорожное полотно, скрипят драконы, пылающая ладья с телом вождя викингов уплывает к горизонту, где темная вода сливается с темным небом… Примитив. Типичный набор для ограниченных любителей незатейливых игр. Пашка, надо думать, попросту снимает напряжение после трудового дня с помощью недешевого ящика, а на что-то более сложное нет времени, что вполне понятно и объяснимо.
Выключив компьютер, он немного подумал, встал и отправился побродить по квартире, как того требовали правила игры: нужно освоиться, уверенно сворачивать в нужную дверь на автопилоте, нельзя же на каждом шагу вспоминать про клятую потерю памяти…
Постоял на пороге столовой, полюбовался на массивный стол, высокие темные кресла в готическом стиле, на серебро и хрусталь за чистейшими стеклами огромного буфета, смахивавшего на старинный рыцарский замок. Добросовестно попытался представить, как вся семья здесь каждодневно трапезничает, – но все время так и подмывало покоситься за плечо в поисках зрителей. На его здоровый плебейский вкус, воспитанный незатейливым уютом советских военных городков (если только имелось что-то, отдаленно напоминавшее уют), принятие пищи в таких вот условиях больше походило на театральную постановку. Но ничего не поделаешь – придется врастать…
Слава богу, не лыком шиты и не лаптем кормлены. Знаем главное – начинать следует с крайних ножей и вилок. Учены-с, правда, чисто теоретически…
Спальня отличалась столь же спокойной, ненавязчивой роскошью. Основательное супружеское ложе, возникни такая необходимость, могло бы приютить полдюжины двухметроворостых гренадеров вроде тех, которых кто-то из русских императоров запросто подарил прусскому Фридриху, а тот, кажется, променял целый взвод усатых великанов на китайские вазы. Или – роту? Обойдя постель по периметру – для чего потребовалось время, – Петр с облегчением убедился: меж ним и Катей будет достаточно пустого пространства, чтобы чувствовать себя относительно спокойно. «Между нами был кинжал…» «Ложась спать, принц Ала ад-Дин положил меж собой и царевной Бадр аль-Будур
острый дамасский меч…» Интересно, много ли вранья в сих классических сказках?
В свое время, несколько дней назад, он решил, что Пашка малость заливает и «каминная» обозначает попросту комнату для отдыха. Оказалось, нет. Оказалось, здесь и в самом деле наличествует огромный камин с мраморной доской, на которой стоят старинные часы под прозрачным колпаком, а по обе стороны от них – целая шеренга бронзовых и фарфоровых фигурок. Петр не выдержал, сорвался на чистое мальчишество – присев на корточки, сунул голову в камин и негромко крикнул. Ответило эхо. Никакой бутафории, каминная труба самая настоящая, если выдвинуть вьюшку, виден кусочек неба. Конечно, последний этаж, и все же… Вряд ли обычному смертному, даже обитающему на последнем этаже, так уж легко устроить себе взаправдашний камин – непременно нужно какое-то разрешение, замучаешься собирать бумажки и бегать по инстанциям…
Заложив руки за спину, задумчиво прошелся возле странного сооружения у стены, пытаясь догадаться о его назначении. Пашка об этом не рассказывал. Возвышение длиной во всю стену и шириной метра в четыре, на совесть сколоченное из светлых лакированных досок, посередине – желтый металлический шест, выходящий из пола и уходящий в потолок. Справа и слева – целые гирлянды то ли больших светильников, то ли крохотных прожекторов. Правда, нигде не видно кабелей. Под потолком, аккурат над помостом, – шар размером с футбольный мяч, покрытый небольшими отверстиями и зеркальцами. На стене, у невысокой дверцы, оказавшейся запертой, – что-то типа пульта с дюжиной кнопок и парой маленьких рубильников. Петр, конечно же, не рискнул с ними экспериментировать: еще устроишь замыкание или, того хуже, – пожар. Он еще раз подергал дверцу и, вторично убедившись, что она заперта, вернулся на середину комнаты, продолжая ломать голову.
Больше всего это походило на сцену. На миниатюрную эстраду. Почему бы и нет? Легко представить, как для горсточки избранных гостей здесь выступает заезжая эстрадная звезда – читал о чем-то таком, слыхивал. Положительно, в пошлейшей роскоши обитает предводитель команчей…
Катина комната особой роскошью не блистала – мебель здесь была попроще, чем, скажем, в столовой, хотя, конечно, опять-таки сделанная не на Шантарском деревообрабатывающем комбинате. Порядок идеальный. Петр постоял на пороге, пытаясь через вещи и обстановку понять женщину, с которой предстоит жить под одной крышей.
Не получалось. Ну, телевизор. Ну, книги. Ну, парочка картин на стене. Видимо, каждодневные старания вышколенной прислуги убивали всякую индивидуальность. «Выйдешь в туалет – а постель уже застелена…» – что-то вроде…
Зато в Наденькиной комнате индивидуальности было хоть отбавляй – ни следа неряшливости, а вот хаоса и беспорядка в избытке. Книги – грудой на полу возле полки, компьютерные распечатки, завившись в трубки, громоздятся на столе, валяются на полу, на постели. Здесь же большие мягкие игрушки, яркие журналы.
Петр завистливо поцокал языком, присмотревшись к Надиному компьютеру. Вот это действительно был рабочий агрегат, могучий и завершенный. Подключен к Интернету через модем со скоростью 33,6, отличный принтер и все прочее… Судя по всей машинерии, ребенок не только злоязычный, но и головастый – здесь работают с компьютером всерьез и немало…
Он не удержался – присел к монитору, нажал клавиши. Тут же вспыхнула лампочка МК, модем был готов к работе.
Так, посмотрим, какими мы располагаем возможностями…
Что ж, Пашка не жалел денег на падчерицу. Оплачен неограниченный доступ в «Спрайнет» и «Америка Онлайн» – так что при желании можно прямо отсюда пообщаться с Опрой Уинфри, поспрошать у звезды самого популярного в Штатах шоу, как у нее сегодня настроение, что ела на обед и как относится к Саддаму Хусейну…
Он незаметно увлекся. Вышел на «Микрософт Нетворк» – опять-таки оплаченную – и стал просматривать длиннейший список ее услуг по организации путешествий.
«Экзотика, черт… А ежели мне вдруг захотелось полетать на воздушном шаре над островом Борнео? Хм, не так уж дорого, с Пашкиной точки зрения… Так, заказ авиабилетов на тот же Борнео, дабл ю – дабл ю – дабл ю – експедиа ком… Нет-нет, не нужно нас учить отправлять факсы, мы это умеем и сами, эф-эй-кью…»
Заигрался, как ребенок. Машина была хорошая. Веб-страницы мелькали, словно сухие листья под ветром.
Услышав за спиной тихое посвистыванье, он вздрогнул, пристыженно обернулся.
Юная «падчерица» разглядывала его с непонятным выражением, старательно высвистывая какую-то незатейливую мелодийку. В руке у нее был желтый плетеный поводок – ну да, с собакой гуляла, долгонько что-то…
Петр, неуклюже поднявшись, пробормотал:
– А мы тут плюшками балуемся, знаете ли…
– Я вижу, – кивнула девчонка, бросив поводок на кресло. – Вы мне, папенька, ничего тут не раздербанили?
Она прошла мимо Петра, глянула на экран, бросила быстрый взгляд через плечо на неловко застывшего «отчима», пожала плечиками с непонятным выражением лица:
– Значит, по «вебам» странствуете, любезный родитель?
– Пришла вот в голову такая блажь, – сказал Петр, к этому времени овладев собой и решив, что ничего страшного, в итоге, не произошло. – Ты против?
– Отнюдь, сказала графиня… Правда, кто-то обещал блюсти мое право на частную жизнь и без нужды по моим апартаментам не шляться…
– Ну извини, увлекся.
– Ну ничего, бывает, – ответила она в тон, – какие, в сущности, мелочи, папенька…
– Слушай, прелестное дитя, – сказал Петр, – тебе и правда интересно вот так вот выдрючиваться, или это чистейший эпатаж по всем канонам подросткового возраста?
Похоже, он ее заставил на минутку задуматься.
– Ну, как сказать… – протянула Наденька. – Что-то вроде около того и вообще…
– Понятно, – кивнул Петр. – Трудный возраст. Потребность в самоутверждении.
Она не ответила на его дружелюбную улыбку, призванную навести мосты и содействовать сближению народов. Стояла, переминаясь с пятки на носок, нахмурив брови, – ужасно похожая на Катю. Внезапно широко улыбнулась:
– Папенька, а как насчет обещанных ста баксов? Все сроки, сдается мне, прошли…
Петр полез в карман пиджака, где покоился бумажник с парой тысяч долларов и полудюжиной кредитных карточек. Спохватился, пригляделся к юному созданию внимательнее. Очень уж озорные бесенята прыгали в ее глазах – серых, Катиных… Поневоле наталкивает на подозрения.
– Погоди-ка, – сказал Петр, обретая уверенность, – напомни, когда это я тебе обещал денежки. Потому что я вспомнить решительно не в состоянии.
– Ну понятно – тяжкие последствия аварии…
– Не финти, – ухмыльнулся Петр, – у тебя физиономия неумелой лгуньи.
– Снимаю свое предложение, – пожала она плечиками без особого раскаяния. – Пардон за неумелую авантюру. Хотела всего-навсего провести тест на тему «Последствия автоаварий касательно памяти». Извините, папенька…
– Ладно, – махнул он рукой, полез в бумажник и вытащил портрет президента, выдержанный в черно-салатных тонах. – Сотни много, а пятьдесят получай. За находчивость.
Надя смотрела настороженно и руку протягивать не торопилась.
– Бери, пока я щедрый, – сказал Петр.
– На условии?
– Да никаких условий. Считай, в честь моего счастливого возвращения к родному очагу.
– Точно?
– Точно.
– Ну, если… – она протянула руку, взяла бумажку и бросила на стол. – Премного благодарны, ваше степенство.
– Давай без выпендрежа, а? – сказал Петр. – Все я понимаю насчет самоутверждения, но, честное слово, уж не обижайся, настолько все это смешно выглядит… Естественность тебе больше идет.
Она опять замкнулась, только что улыбалась – и вновь нахмурила аккуратные бровки, глядя исподлобья. «Трудный ребеночек, – подумал Петр, – совершенно неконтактный».
– Ну ладно, – сказал он примирительно. – Извини, что я посидел тут на «паутине»…
– Да пустяки.
– Вот и ладушки, – Петр хотел похлопать ее по плечу, но в последний момент передумал – как-никак почти девушка, да еще с характером, может обидеться…
Вышел в широченный коридор.
Короткое низкое рычанье заставило его замереть.
Метрах в трех от него стоял на широко расставленных лапах большой белый бультерьер, наклонив остроконечную крысиную башку, всматривался в Петра маленькими глазками. Хвост многозначительно опущен, верхняя губа подергивается.
– Тьфу ты… – сказал Петр тихонько. – Реджи, фу! Ты что это, малыш?
Пес неуверенно вильнул хвостом. Осторожными шажками, медленно переставляя лапы, приблизился вплотную, принюхался – и внезапно отпрянул. Оказавшись почти на прежнем месте, громко взлаял.
– Что здесь такое происходит? – выглянула Надя.
– В толк не возьму, – как можно естественнее пожал плечами Петр. – Реджи, Реджи, малыш! Ты что это?
Бультерьер по-прежнему вел себя странно – то взмахивал хвостом, то, подавшись вперед, тут же отпрыгивал. Он уже не рычал, тоненько проскулил пару раз, такое впечатление, что в полном недоумении.
– Реджи, место! – прикрикнул Петр, боясь оглянуться на Надю и уж тем более просить у нее помощи. – Место, кому говорю!
Реджи после некоторой заминки все же подчинился, пошел в глубину квартиры, то и дело оглядываясь на Петра, ворча и поскуливая. Петр торопливо прошел в кабинет.
Об этом они с Пашкой не подумали. Казалось, годовалый буль совершенно ничего не заподозрит, коли уж оригинал и копия схожи как две капли воды. И тем не менее пес явно почуял неладное. Вряд ли сумел своими незатейливыми собачьими мозгами осознать происшедшую подмену в полной мере, но что-то явно было не в порядке, по его песьему разумению. Определенно не в порядке. Значит, абсолютного сходства недостаточно, есть еще что-то – неуловимая разница в запахах, в движениях, для людей несущественная, а вот для пса сама собой разумеющаяся. Черт, возможны осложнения…
