Сибирская жуть-7

Но чтобы начать лечить место, сначала надо излечиться самому.

Черная кошка

Уезжала соседка, проверить замужнюю дочь. Просила две недели, пока ее не будет, поухаживать за скотиной соседку. Что в этой истории необычного? Пока ничего. Странность даже не в том, что с первых же посещений соседки к ней пристала черная кошка; особенно кошка ждала конца доения, пока ей не нальют молока. Странности начались, когда соседка сказала мужу:

— Слушай… Я к Патрикеевне одна больше не пойду. Помоги мне, проводи, тогда пойду.

— Да почему, почему?!

— Из-за кошки…

— Ты что, «Сибирской жути» начиталась?!

— А ты сам посмотри… Кошка, кошка, а глаза-то у нее Дарьи Патрикеевны. Всякий раз, как приду в ее дом, везде за мной ходит, все, что делаю, смотрит, за всем наблюдает. А иду доить, сядет на заборе и сидит, смотрит. И глаза Дарьины… Кошмар просто!

Муж посмеяться посмеялся, но с женой раза два сходил, и выражение лица у него стало очень и очень задумчивым. Потому что черная кошка и впрямь появлялась сразу, как в ограду кто-то входил, шла за ними и наблюдала за каждым движением. И провожала так же. Первый раз, когда там побывал муж, кошка еще кинулась сразу к мисочке с парным молоком, но и тогда у мужика сложилось впечатление, что это она притворяется, играет спектакль для пришедших. А уже назавтра зверюга даже не притронулась к миске с только что налитым молоком, а провожала, не отступая ни на шаг, соседку и мужа. В глазах у нее застыло какое-то отчаянное, нехорошее выражение, и сосед не решился ни на какие эксперименты с этой кошкой, типа попыток дать ей колбаски или, напротив, пнуть и посмотреть, что из этого получится. Но жену исправно провожал все время, пока она доила корову, и во время доения стоял рядом.

Через две недели приехала соседка. Как приезжала, как-то никто не видел, она появилась у себя в ограде, и все. И тут же странные претензии:

— Что же ты, соседка, вымя у Зореньки плохо обмыла…

— Когда это я плохо мыла?

— Последний раз позавчера, а до того пятого и восьмого…

(По словам соседки, и правда она раза два обмывала вымя небрежно, торопилась.)

— И в дом я тебя не звала, — продолжала добрая соседушка, — нечего было в моих иголках копаться. И мужу твоему нечего у меня в коровнике делать…

Ну ладно, «вычислить» плохо вымытое вымя, может быть, и можно было. Я ведь не знаю, насколько опрятная эта соседка, доившая корову, и какой репутацией пользуется. Приход мужа тоже можно «вычислить», можно послушать других соседок — наверняка ведь видели, что соседи вместе ходили к дойке. Но как насчет «копания в иголках»? И точной даты, когда вымя помыли небрежно?

Никаких окончательных утверждений делать не буду. Что полдеревни открыто называют ведьмой женщину, просившую поухаживать за скотиной, — будем считать, это они от невежества. Ну что поделать, если серый деревенский люд не знает, что ведьм не бывает. Что все осведомленные люди уверяют: никуда не уезжала соседка, просто для каких-то своих ведьминых дел превратилась в черную кошку на две недели, пожила в этом облике — спишем на примитивность и невежество.

Клад в церкви

Трудно найти деревню в Сибири, где не ходили бы истории про клад. Интересные или нелепые, романтические или отвратительные, но они есть практически всегда. Вот только подтверждаются эти истории далеко не всегда, и Балахтон — одно из немногих мест, где про клад не только рассказывают, где клад действительно нашли. Тем более, что этот, балахтонский клад оказался и впрямь связан с церковью…

Три поколения балахтонцев рассказывали, что в 1930-е, когда большинство жителей России давно и сознательно перестало верить сказкам о боге, церковь в Балахтоне закрыли, а священника вскоре расстреляли. Эта часть истории во всех версиях одинакова, а потом возникают некоторые различия…

По одной версии священник до расстрела спрятал в церкви несколько священных предметов: чашу для святых даров, копие для причащения, несколько бокалов для вина, и все это — в красивой, окованной серебром дарохранительнице. Потом-де церковь сгорела, и клад сгорел вместе с ней.

По другой версии священник закопал этот клад уже в развалинах церкви, и закопал потому, что ждал ареста.

По третьей версии закопал клад вообще не священник, а дьячок. Он прятал священные предметы у себя, и когда арест стал и для него неизбежностью, отнес на развалины церкви и закопал дарохранительницу.

Но во всех версиях этой истории закопавший клад, лицо духовное, делает заклятие и проклинает всякого, кто этот клад откопает. Представить себе священника, который действует так же, как Флинт или Джон Сильвер, мне очень трудно: все-таки очень уж разная это среда обитания — портовые трущобы и церковь, да и воспитание у них несколько иное. Но легенда гласит именно так: священник заколдовал клад и проклял всех, кто достанет его на свет божий. Это мне тоже, по правде говоря, кажется несколько странным: ведь вынуть клад могли очень разные люди и из очень разных соображений.

А развалины церкви так и остались грудой кирпича и строительного мусора прямо посреди Балахтона. Несколько раз пытались строить что-то на этом месте, но всякий раз на самой ранней стадии постройки что-то происходило: то рушились леса, то загорались строительные материалы, то заболевали ответственные за стройку люди, то разворовывались приготовленные кирпичи… В общем, при множестве неосуществленных попыток так ничего на месте церкви и не построили.

А в середине 1990-х в местной школе появилась невероятно энергичная девушка и быстро стала там организатором внеклассной деятельности. Начала, помимо всего прочего, рейды по местам боевой и трудовой славы, раскопки на местах сражений и так далее. Среди прочих подвигов эта девушка (назовем ее… ну скажем, Валентиной Сергеевной — чтобы не называть настоящим именем) раскопала и развалины церкви. И старая легенда подтвердилась! В отличие от множества сибирских деревень, где вам расскажут про «клад Колчака», и про «старого попа, который в подполе закопал пять кило золота», балахтонский клад не оказался чистой воды враньем и пополнил собой школьный Музей трудовой и боевой славы… кажется, он так называется.

Школа, развалины церкви и вообще все важные общественные учреждения в Балахтоне находятся в самом центре, совсем рядом, и клад «переехал» совсем недалеко. Теперь он лежит на витринах, под стеклом всего в нескольких десятках метров от места, где пролежал в смеси битого кирпича и земли несколько десятилетий.

Но оказалось, что находка клада стала спусковым механизмом для зловещих и мрачных событий. Для начала сгорел дом со всеми обитателями, погибла целая семья — примерно в километре от центра Балахтона. Через две недели взбесился бык, сорвался с цепи, убил хозяина и хозяйку. Еще через три недели загорелось подворье, в огне погиб старик и двое маленьких детей. Потом еще и еще горели дома и гибли их хозяева, врезались в заборы автомобили и угорали вроде бы и не очень пьяные люди. Все эти события происходили на одном и том же расстоянии от центра, и нетрудно было увидеть, что пояс несчастий описывает своего рода круг вокруг развалин церкви и действующей школы, где под стеклом в потоках света от направленных на него ламп лежал клад.

Естественно, в деревне этот пояс несчастий мгновенно связали и с проклятием священника, и с раскопками Валентины Сергеевны. Вокруг энергичной девушки сразу же образовался круг очень недовольных ее действиями людей, прямо обвинявших Валентину Сергеевну в несчастьях и даже в смертях. Мол, не копалась бы она, где не надо, и ничего бы не случилось из обрушившегося на деревню.

К чести Валентины Сергеевны, она осталась верна своим атеистическим принципам и не уставала повторять, что все тут только случайность, и увидеть в происходящем действие проклятия может только самый дикий и самый некультурный человек. Звучало все это убедительно, попытки «разбираться» с Валентиной Сергеевной очень быстро сошли на нет, и я сам, возможно, встал бы на сторону энергичной и ученой девушки. Да только вот…

Да только вот раскопки в развалинах церкви завершились 26 июля одного года. Круг несчастий продолжался как раз год. А 25 июня следующего года почему-то потерял управление мотоцикл в самом центре поселка. Двое парней было на мотоцикле, и удивительное дело — как раз сидевший за рулем отделался ушибами, когда машину занесло и боком швырнуло на развалины церкви. А вот сидевший позади него пролетел несколько метров, и, несмотря на шлем, голова бедного парня раскололась, и кровь его оросила как раз те самые камни, которые прикрывали когда-то клад…

Естественно, эта трагедия вызвала новый виток недовольства Валентиной Сергеевной, новое кипение страстей и новые обвинения (хотя, конечно же, Валентина Сергеевна никак этого несчастья не организовывала). Но в том-то и дело, что с этого дня и часа всякие несчастья в Балахтоне совершенно прекратились! Совершенно! Полное впечатление, что последняя смерть, теперь в центре невидимого круга, стала последней искупительной жертвой, и что невидимая сила, повлекшая за собой столько смертей, больше не действует в Балахтоне.

Жители деревни считают, что этой силой была святость церкви, нарушенная (в их представлении) не только и не столько большевиками, сколько бедной Валентиной Сергеевной, — мол, нечего было вести раскопки. На мой взгляд, тут типичная смесь и путаница понятий, характерная для жителя современной России, а жителя Сибири в особенно сильной степени. Дело в том, что житель Европейской России с трудом представляет себе культурный ландшафт, в котором отсутствует храм. Таких мест там попросту нет. А в Сибири, даже в историческом прошлом, такие места очень даже есть… вернее, были. Я имею в виду даже не деревни и села, созданные разного рода сектантами, у которых вообще нет храмов, которые собирались в «моленных домах» и в «избах, где боженька живет».

Но при громадности Сибири и при редкости ее населения было много деревень, от которых ближайший храм располагался в нескольких днях езды. Для множества мальчишек и девчонок из самых что ни на есть православных семей купол с крестом, белокаменная массивная громада храма были не повседневным впечатлением, а редким, и даже не воскресным, а праздничным. Большая часть их жизни протекала независимо от храма и вне храма.

К тому же русские в Сибири волей-неволей жили тайгой, а охота, рыбная ловля и собирательство сближали их с местными жителями, заставляли перенимать черты местного мировоззрения. Мало того, что русские лешие и водяные становились неуловимо (а то и неотличимо) похожи на местных божков, так в сознании русских людей все сильнее смешивались представления о разных силах и их проявлениях.

Вот и в этой балахтонской истории священник выступает не как служитель христианского бога, а скорее как шаман, своим заклятием препятствующий забрать клад. И воля бога непостижимым образом оказывается причиной гибели людей (что совсем уж невероятно), да еще гибели ритуальной, в форме какого-то зловещего жертвоприношения.

На сведущего в этих делах человека самое плохое впечатление производит как раз близость происходящего к языческим, даже к сатанинским проявлениям. И то, что жители Балахтона выступают здесь как коллективный ответчик за нарушение заклятия. Валентина Сергеевна ведь никак не пострадала — ни она сама, ни ее близкие. А жители Балахтона пострадали, и по совершенно явной схеме: в течение года некая сила провела круг вокруг развалин церкви, взяла у балахтонцев их имущество и жизни, а потом оросила человеческой кровью и человеческим мозгом место, где совершилось нарушение заклятия. И сами эти события, и принцип коллективной ответственности — это не христианство! И не что-то вообще, имеющее прямое отношение к христианству. Это в Ветхом завете есть много примеров, как страшный иудейский Яхве карает многих за преступление одного и совершает человеческие жертвоприношения в духе балахтонского.

Если даже высшая сила разгневалась на неправильное использование клада (действительно, кто сказал что его надо выставить в музее, а не вернуть церкви?), высшая сила не могла вести себя таким образом.

Но это так, уже анализ происшедшего. А сами факты я изложил и с удовольствием могу сказать читателю: Валентина Сергеевна процветает, обижать ее перестали, и пока в Балахтоне не происходит ничего, выходящего за рамки обыденного.

Глава 5

ПЛЯШУЩИЙ ДИВАН

Как летом роем мошкара

Летит на пламя,

Слетались хлопья со двора

К оконной раме.

Б.Л. Пастернак

Эту историю я слышал, занимаясь делом более чем прозаическим: участвуя в выборах главы района Красноярского края в одном маленьком (по сибирским масштабам) районе. Уезжал я туда ночью и возвращался тоже ночью, в пургу— прямо некоторый мрачный стиль.

Свернули от Галанино на запад, и тут же пришлось пережидать: метель крутит, несет снег прямо в лобовое стекло. В ровной белой пелене исчезает не только низкое небо, горизонт, но и ближайшие предметы: стволы огромных сосен, пышные ветки, сугробы. Нет ничего, кроме пелены, везде одинаковой, белой…

Шофер притормаживает— все равно толком не видишь, куда ехать, пережидает порыв. Ветра не чувствуешь в машине; видишь не ветер, а летящий снег, впечатление такое, что снег вдруг неизвестно почему ложится, его пелена становится все ниже. Из летящего снега опять выступают сосны, почти цепляющие сосны тучи, а ниже все равно белая мгла.

Вот снег опадает совсем, и опять можно двигаться осторожно ехать между белыми сугробами, под покрытыми снегом сосновыми лапами, и метель опять несет снег— уже над нами, над сугробами, между сосновых стволов.

«Зеленая тьма» — так назвал свою повесть Николай Тихонов. В ней главным героем был тропический лес. Тут царит белая тьма; можно любить, можно не любить эти северные леса, можно к ним быть равнодушным, но они именно таковы, и ничего тут нельзя поделать.

Машина выезжает в чистое поле, дрожат огоньки в стороне, а метель кружит по полю, гонит снег столбами, набегающими волнами, крутящимися вихрями.

Потом мне покажут местную газету «Заря», и я с ощущением некоторой жути прочитаю о деревнях, которые оказались полностью отрезанными от всего остального мира, — метель занесла дороги, пройти и проехать невозможно, даже на самых проходимых автомобилях.

Другая статья в газете «Заря» за 13 января 2001 года так и называется — «В экстремальном режиме»; смысл статьи очень простой — начальство делает все, что может, и оно не виновато, если где-то лопаются провода и останавливаются котельные. Это все морозы, к ним и нужно предъявлять претензии. А руководство района вполне может и не знать, что в Сибири иногда бывает холодно. Ну подумаешь, что такое наша зима? Ну всего-то девять месяцев в году, можно ее и не заметить…

Но если село отрезано от всего мира, то зимы и правда лучше всего не замечать, и если что-то приключилось, действовать по обстоятельствам — или затопить печь, вытянуть к ней ноги и ждать, пока все само кончится. А можно сразу попрощаться с близкими людьми и приготовиться к общению с Создателем. Атеистам, правда, сложнее, раз по их вере все тут и кончается…

Но мы по дороге в этот район зиму почему-то сразу заметили, и из теплой машины наблюдать ее было даже интересно. Только вот мелькала еще такая мысль, что если, не дай бог, двигатель возьмет и заглохнет, в десятках километров от ближайшего села нам может стать очень неуютно… Даже если не 50 градусов на улице, а всего-навсего 15.

Но красиво! Все-таки красиво, интересно, и так, в белой тьме, в крутящихся столбах метели, въехали мы в село — центр этого района.

Историки спорят о точных сроках основания села Пировское. То ли в 1668, то ли в 1664, то ли даже в 1640 году купец Пиров построил тут Новомангазейскую слободу — специально чтобы кормить Мангазею. Новомангазейская слобода скоро стала называться Пировской слободой, а для защиты слободы, кормившей хлебушком русский Север, в тот же год основали острог Бельский.

В 1673 году кыргызы осадили Бельский острог, пытались взять его штурмом. Как ни странно, им совсем не нравились русские и не нравилось, что они берут ясак с их данников и распахивают землю, которую многие поколения племени аринов считали своей. Как и следовало ожидать, туземцы действовали неудачно: отвага первобытных людей оказалась бессмысленной против ружей и пушек, и все больше русских деревень то ли украшали, то ли портили (по мнению кыргызов) эту суровую землю.

Еще в районе при Советской власти очень гордились, что именно тут, в селе Бельском, отбывал ссылку знаменитый революционер Михаил Васильевич Петрашевский. Тот самый, который в 1846—1849 собрал кружок петербургской интеллигенции, в которую входил, помимо многих прочих, и Ф.М. Достоевский. Петрашевский пытался привлечь в кружок и представителей, так сказать, трудового народа, но они по доброй воле не шли; и тогда Петрашевский стал платить дворникам по полтиннику в час, лишь бы они сидели па собраниях и слушали.

По делу Петрашевского проходило ни много ни мало 123 человека, из которых 21 был приговорен к расстрелу, замененному разными сроками каторги или солдатчиной в разных линейных полках. Все они были амнистированы Александром II, кроме М.В. Петрашевского, и именно в селе Бельском 7 января 1866 года прервалась его жизнь. При Советской власти писали о Петрашевском очень сочувственно и очень возвышенно, особенно о высоте его идей и мудрости и глубине убеждений и его страдании за народ. Что эти страдания за народ и тяготы ссылки сократили его жизнь, говорилось вполне откровенно — ведь в 1866 году Михаилу Васильевичу должно было исполниться всего 45 лет…

Вот чего не договаривали при Советской власти, так это того, что Петрашевский не скончался от тоски и страданий за народ, не умер в героической позе, проклиная царских сатрапов, — ничего подобного! Петрашевский угорел в баньке, причем угорел по пьяному делу, и еще сравнительно недавно в Бельском доживали свой век старики, которые помнили эту историю, — просто потому, что им рассказывали ее их отцы и деды.

Может быть, потому и отношение к Петрашевскому было в Бельском несколько смутным. Хоть и поставили там власти памятник, но ни сделать в селе музея, ни переименовать Бельское в Петрашевское никому в голову не пришло. Да и у памятника быстро оторвали нос, и так он до сих пор стоит, безносый.

В этом районе, осененном памятью запойного неосторожного Петрашевского, сегодня живет чуть больше 10 500 человек. Из них в районном центре живет 3 500, и уж, конечно, даже здесь на виду каждый человек, а уж тем более каждый яркий и заметный. Остальные живут в 34 деревнях и селах, от 1 500 во втором по размерам поселке и до деревушек, где осталось всего несколько доживающих свой век стариков.

Как здесь живут?

Чем живут? Живут и за счет тайги, за счет реки… На другой день заходим во двор к одному человеку:

— Хозяин дома?

— Нет, — отвечает хозяйка, — он вечером будет.

— Ясное дело, не будет его сегодня, — комментирует местный житель, — метет!

— Ну и что, что метет? — наивно спрашиваю я. И тут физиономия местного жителя приобретает лукавое и вместе с тем «понимающее» выражение. Так иногда ухмыляется любитель выпить, когда заходит речь о самогонке и прочих соблазнительных спиртосодержащих веществах. Но тут речь никак не о выпивке…

— Когда ветер, когда тайга шумит, лось не слышит ничего…

Заходим второй раз, уже вечером, хозяин в сараюшке рубит мясо. Вот огромная передняя нога, грудина в тазу— все густо облепленное снегом, явно привезенное из леса.

— Это я говядину решил подрубить, на суп…

Ври, хозяин, ври, все равно мы не охотинспекция, мы тебя не сдадим никому. Мы не Чубайс и не Гайдар, нам совершенно не нужно, чтобы твоя семья сидела голодная.

А в тайге метет, февраль — месяц метелей, и многие люди пойдут в этом месяце… нарубить себе еще говядины. Удачи им! Ведь давно сложена «веселая» поговорка: «Встретил медведя — готовь постель, встретил лося — готовь могилу». Потому что лось мало похож на домашнюю корову: огромный сильный зверь, с рогами и пудовыми копытами. А люди вот берут лосей и мясом их кормят себя и семьи… Уважаю!

Между прочим, три года назад один житель района погиб возле собственной избушки… Или, вернее, погиб-то он не возле самой избушки, погиб он уже дома… В общем, дело было так: пошел в феврале месяце человек… нарубить говядины. Рубил несколько дней, нарубил, стащил мясо в избушку, назавтра думал уезжать домой. Тут из-за избушки вывернулся медведь-шатун. Это вообще самое страшное, что бывает в тайге, — медведь, который по какой-то причине не лег в берлогу или которого выгнали из берлоги. Ходит такой зверь неприкаянный, смертельно голодный и от голода очень смелый, бросается на кого угодно и на что угодно.

Этот шатун вывернулся из-за избушки, рявкнул, двинул лапой по голове хозяина избушки и запасов «говядины». Опытные люди знают, что драка чаще всего начинается и кончается первым же сильным ударом, а охота — первым точным выстрелом. Американские кинодраки, в которых главный герой и главный злодей молотят друг друга минут пятнадцать без всяких последствий, — совершеннейшая чепуха, в реальной жизни так не бывает. Так вот и здесь — хозяин избушки сразу же прилег и потерял сознание, и мишка уже начал использовать его в качестве говядины.

Так бы и использовал, наверное, если бы не собака. Сорвалась она с привязи, вцепилась медведю в «штаны» и держит его, не дает хозяина съесть. Ну, и постепенно уводит его, уводит все дальше и дальше от лежащего.

Человек очнулся — нет ни собаки, ни медведя. Сел за руль своей машины-"рафика", сумел доехать до районного центра. Ехал по заметенной снегами дороге, восемьдесят километров! Причем ехал с пробитым черепом и с пожеванной медведем правой рукой — зверь почему-то начал трапезу с руки. Так и доехал до районной больницы, заехал в ограду…

Поставили человеку металлическую пластинку на череп, поздравили, на всякий случай подержали после операции сутки в больнице. И выписали, радуясь спасению хорошего человека. Но как же может быть хороший человек без баньки?! Никак не может. Едва успел незадачливый охотник выйти из палаты, тут же пошел топить баньку. Даже за своей «говядиной» не поехал, пока ее всю не сожрал медведь!

Ну, и на этой-то баньке, как нетрудно догадаться окончился его жизненный путь. Жаль человека, но ведь надо же и думать иногда…

Еще живут в районе сельским хозяйством, вести. мо, но в наше время сельское хозяйство совсем не таково, как в патриархальные времена купца Пирова. Чтобы произвести много хлеба и мяса, слишком много нужно купить такого, что не растет на грядке или в поле, — например, горюче-смазочных материалов, пресловутой «горючки», по которой и разворачиваются основные хозяйственные страсти.

Да и пахать, сеять, убирать урожай уже приходится не на лошади. А техника старенькая, материальная часть совхозов и колхозов разворована, вечно чего-то не хватает.

Еще недавно существовало в Пировском районное техническое предприятие (РТП), то есть собственная ремонтная база, местный Агропромснаб. Ну, и было это РТП за последние годы разворовано, разрушено так, что теперь починить топливный насос или отшлифовать коленчатый вал можно только в Лесосибирске — это ближе всего. Мало того, что надо заплатить за работу 450—500 рублей, так ведь надо еще и ехать за 150 километров, то есть опять же жечь «горючку», платить шоферу и терпеть амортизацию машины. Золотой выходит коленвал…

Как здесь делаются деньги?

Казалось бы, какой смысл в политической борьбе за эти глухие уголки? А смысл-то очень даже есть. Это не Газпром, конечно, и не Красноярский алюминиевый завод, но и в самом глухом, самом диком районе есть свои источники наживы— особенно если вы имеете рычаги власти.

Делать деньги можно практически на всем — если, конечно, иметь эти самые рычаги и не иметь остатков совести.

Не первый год совхозы и колхозы покупают «горючку» за счет «лесных» денег — то есть за счет проданной древесины. Я уже не говорю, что земля устала, что необходимы удобрения, а купить их можно только все за те же «лесные» денежки. Но даже горючее для посевной, для сбора урожая можно купить только так.

Неужели нельзя никак иначе?! Неужели сельское хозяйство не может содержать само себя? Может, конечно, но для этого надо что-то делать, решать какие-то вопросы совсем иначе, чем это делается в районе. Пока же за лесные делянки ведется настоящая война, и районная власть почему-то вовсе не считает важным обеспечить удобными делянками своих — тех, кто ведет сельское хозяйство на территории района. Казалось бы — раз лес нужен для обеспечения районного же производства зерна и мяса, должен быть приоритет у местных заготовителей! Да и вообще — у местных предпринимателей.

Но тут у властей какая-то совсем другая логика: как раз свои, районные, с трудом добиваются отведения делянок и получают неудобные, далеко расположенные участки. Некоторые жители района жаловались — мол, нам швыряют эти участки, словно милостыню! Как будто мы клянчим для себя или чтобы набивать карманы!

Но в то же время мне приводили много примеров, когда дельцы, приехавшие из Казачинского, Лесосибирска или Красноярска, легко получали делянки под вырубку — в удобных местах, близко от дороги, и хорошего леса. А приезжие далеко не всегда рубили лес по-хозяйски: и вырубали хищнически, и бросали много того, что можно было бы вывезти.

Конечно, я не проводил собственного расследования. Мне сообщили об этом местные жители… А вдруг они как раз не в курсе дела?

Но многие местные жители уверены, что глава района небескорыстно отводит лесные делянки. Врут? Очень может быть, что если и не врут, то, по тайней мере, преувеличивают. Но, вообще-то, ситуация эта необъяснимая — когда в ущерб интересам района отдают преимущество посторонним. Впрочем, я вовсе ни на чем не настаиваю, и меньше всего — на том, что глава района коррумпирован. Ну, отпраздновал он недавно день рождения, созвав на пир 102 приглашенных, пообещав всем артистам, поварам, массовикам-затейникам, которые будут кормить и развлекать его гостей, по тысяче рублей за труды, — но мы-то откуда знаем, откуда у него деньги?! Люди как увидели этот день рождения, сразу бог знает что подумали…

Словом, я не знаю, сколько правды в том, что мне говорили о несправедливостях с распределением лесных угодий и действительно ли глава района что-то получает от приезжих за хорошие лесные делянки. Но слух такой по району идет, и использовать его в политической борьбе несложно.

Но вот что уж совершенно точно — что вообще делает районная власть и зачем, понять невозможно. Тут не разберешься не то что без бутылки, но и с большим жбаном самогонки.

Например, районные власти отдают вексель на 2 миллиарда тогдашних рублей (на 2 миллиона нынешних рублей, после деноминации 1998 года). Отдают некой фирме из Красноярска-26, и эта фирма обязалась поставить в район ГСМ на эту сумму. Фирма и поставила горючего… но только не на два миллиона рублей, а на 300 тысяч.

Что интересно — с 1993 года эта фирма не проводила никаких банковских операций, а ее уставной капитал равен… 5 рублям! Дельцы, основавшие эту фирму, давно уже смылись, прикарманив только в Пировском районе миллион семьсот тысяч рублей. Но если даже этих нечестных людей поймают, стрясти с них по закону можно только сумму уставного капитала — те самые пять рублей. Так стоит ли стараться, ловить?! Любые расходы по ловле этих людей обойдутся в тысячи раз дороже.

Есть, правда, фирмы, которые за 30—40% суммы в 1 миллион 700 тысяч рублей берутся найти похищенные деньги и вернуть их. Но тут глава района оказывается в сложном положении: с одной стороны он, конечно же, должен вернуть деньги! Что называется — любой ценой!

С другой же стороны — понятно, какими методами будут возвращаться деньги. То есть, конечно, разбойники своей судьбы заслужили — и пистолетов у головок своих детей, и паяльников в заднем проходе, но представителю-то власти, народному избраннику каково иметь дело с разбойниками из любой шайки? Хоть из той, что деньги украла, хоть из той, которая вернет?

В общем, и так плохо, и так нехорошо, и деньги пока что как ушли, так в район и не вернулись.

Но это еще не все чудеса этого маленького северного района. У района есть квота — каждый год район может послать 10 человек учиться. Платит за обучение район, готовит себе специалиста, а потом этот специалист должен вернуться в район и работать в нем по специальности.

Теоретически рассуждая, отправлять на учебу окончивших школу должен кто? Школа, районные власти, общественность должны договариваться, должен быть конкурс, в районной газете должны быть опубликованы и критерии конкурса, и заключение авторитетной комиссии. При необходимости можно послать работы окончивших школу и на экспертизу в Красноярск. Но ничего этого не делается! Кого послать и куда, решает только администрация, и почему она решает то или иное, никто не знает.

Недавно пришел один уважаемый человек в районный отдел народного образования.

— Дочка у меня… Отличница, умница. Может, ее послать учиться?

— Все ясно. Не прошла конкурса ваша дочка. А отец точно знал — никто с его дочкой не разговаривал.

Естественный вопрос:

— А кто с ней вел собеседование?

— Не ваше дело! Кому надо — тот и вел!

Может быть, это очень наивно с моей стороны, но позволительно ли так разговаривать с пожилым человеком? По-моему, нет.

А кроме того, разве позволительно решать за закрытыми дверями такой важный вопрос? Действия властей обидны уже не только для отца. Тем более, есть и еще вопросы…

Каждый год дается квота на 10 человек. Значит, от района учатся одновременно 50—60 человек. Ну, и кто они? Менеджеры? Юристы? Экономисты? Никто этого не знает… то есть в районной-то администрации знают, но общественности ничего не известно.

Некоторые люди думают, что полезнее всего для района растить агрономов, учителей, врачей — специалистов, которые необходимы в районе и которых всегда не хватает. А главное — где все-таки сведения о том, кто же именно учится за счет района и где именно?