Из роддома их разносили по домам. Ему достался ледяной январский вечер с копнами желтого света под низкими фонарями, расставленными вдоль улиц, скрипом снега и цоканьем трамвая на несговорчивых стыках серебристых рельс. И расставаясь с собственным безвременьем, не зная человеческих лиц, чувствовал ясновидением первого взгляда своих самых родных на земле и слышал гул расширяющегося перед ним пространства. Ничто так не раскрывает мир, как сны, раскаленные жаром детских болезней, напичканные кошмарами и приправленные горечью лекарств. И тогда, в обморочной черной жути увидел и на всю жизнь запомнил, как уносит его куда-то прочь от всего, что существует на свете, и как стремительно уменьшается внизу голубой шарик в белесых венках и светлых пятнах, и ужас охватывает, обволакивает, становится единственно сущим. Но было и такое: повозка у края булыжной мостовой, низкая подворотня кирпичного дома, и парень в полушубке и большой шапке. Развязывает веревку и поглядывает лукавым взглядом на щеголеватого молодого господина у подъезда. Тот поднимает глаза, и мгновение они смотрят друг на друга, будто пытаются узнать. Через много лет, шагал по скверу в насыщенном и тягучем золотом цвете березовой листвы над первым октябрьским снегом, вспомнил о том сне и вдруг с оторопью понял, что вот так, давным-давно, волею случая могли столкнуться здесь в Москве, в пресненском переулке два его будущих деда. Во второй половине ироничных восьмидесятых, в тот свой золотой век, когда годы еще не складываются из фраз: «Как быстро снег сошел!» и «Как незаметно лето пролетело» Олег стоял у метро «Баррикадная», ждал девушку из соседнего отдела, с которой встречался несколько месяцев, по наивности пытаясь делать из этого тайну для сослуживцев, и думал: «А ведь хочется чего-то этакого! Неизвестно чего такого!» – Юноша! Очнитесь! – позвала его Ирина. Она была в белом пиджаке, расстегнутом на все пуговицы, и узких, коротковатых брюках. В сдвинутых на лоб, зеркальных очках метались отражения то ли машин, то ли дома напротив. На плече висел на тесемке большой пестрый зонтик. – Пошли быстрее! – скомандовала Ирина. – Вика, наверное, осатанела нас дожидаться. А почему ты не позвонил? – Ну, вчерась вы, кажется, были в меланхолии. – Чего-то голова побаливала. А у вас в отделе столько шума сегодня было! Даже к нам за каким-то отчетом прибегали. – Не знаю, меня с утра в Госпатент услали, – ответил Олег. – Слушай, почему я тебя развлекаю и везде таскаю, а ты даже не можешь билеты в театр купить? – Хрен их достанешь. – Захотел бы достал. Только жмотничать не надо. – Буду развлекать, как могу! И театром, если возможность представится. А пока, уж извините – подручными средствами… Был час пик, и со стороны Садового кольца шла густая толпа. Олегу приходилось чуть отставать, а Ирина оглядывалась и говорила: – В общем, Вика нашла этого индуса, который у нас на факультете учился, позвонила ему, и теперь он дает ей сеансы от мигрени. – Это как? – не понял Олег. – Она – здесь, а он – там, у себя в Индии. Назначает ей время, она лежит на диване и ждет. Так и лечится. Один раз во время такого сеанса в квартире пробки выбило, и свет погас. Представляешь? – С ужасом и трудом. Вика стояла у небольшого двухэтажного домика в одном из переулков за Садовым кольцом. Удивленно посмотрела на Ирину и сказала: – Ты даже не одна. – А это что за красота? – Ирина кивнула на домик. – Какой-то комсомольский центр, – ответила Вика. – Но у меня билет только на тебя. – Давай его мне, – велела Ирина. – Я сама разберусь. Перед вахтером она почтительно остановилась, заулыбалась и доверчиво спросила: – У вас сегодня барды выступают? Правда? Вахтер, наверное, не любил бардов. Поморщился и отвернулся. Ирина шепнула Олегу: – Вике только бы из чего-нибудь проблему устроить. Завидно ей, что ли… Олег оглядел узенькое, переполненное людьми фойе и тихо сказал: – У! Сколько дам! Называется: «Ударим, туалетами по кавалерам»! – Нам, кажется, на второй этаж. – Вика показала в сторону. Поднялись вслед за ней по лестнице, заглянули в приоткрытую дверь. Спиной к ним перед столом стояла полная женщина и громко говорила: – Илья Антонович всегда был сторонником того, что нуждается в поддержке. В том впечатлении, которое я получила от общения с ним, была огромная потенция. – Это – не барды, – прошептала Ирина. – Здесь партком, наверное, – предположила Вика. – Пошли отсюда. Они спустились в (фойе. У телефонного аппарата стоял бородатый мужчина в вишневой рубашке навыпуск и докладывал: – Алло! Я уже тут. Полно народа и этих самых… В длинном зале были свободны только несколько мест у стены. Пролезали по узкому проходу между рядами, заставляя сидящих вставать, а на эстраде закончила выступать девчонка в светлой блузке. Держала в руке гитару и раскланивалась. Один из тех, кто встал с места, пропуская их, кивал на сцену и нарочито громко говорил соседу: – Ну, так прям трогательно! Со слезами в голосе. Чтобы все моментально разрыдались. Объявили очередного выступающего, и зал зааплодировал громко и дружно. Вика наклонилась, поманила Ирину и зашептала: – Это тот самый Артамонов. Я о нем тебе говорила. Будет читать свое – о Высоцком. Он всегда это читает. Ирина не удержалась и съязвила, понизив голос: – Раз ее знакомый, то от талантов пробы негде ставить. – «Страна похоронила совесть в тот жуткий из июльских дней…» Ему долго аплодировали. Он выходил «на бис» и пел под гитару хрипловатым голосом про берега в тумане. За ним выступали любители турпоходов и пели про то же самое. Ведущий объявил, что выступления закончены. Из зала закричали: – Давайте обсудим! Обсудить надо! На сцене под неодобрительные крики и хохот появилась бойкая девица с растрепанными волосами и заявила: – Я – об Артамонове! Я хочу его отметить. В этом жанре, я бы сказала, хулиганствующего рыцаря, он… Из зала кто-то закричал: – Ерунда все это! В тоталитарном обществе поэзии никогда не будет. Как и колбасы! – Так вот, об Артамонове… – попыталась продолжить девица. Ее опять оборвали, и она с обидой выкрикнула: – А я тоже часть общества! И отнюдь не задняя! – Ну, да! – заорали из зала. – А профессионализм у него такой, что граничит с профессиональной гордостью! – Девчонка готова была разрыдаться. Вика обернулась и зашептала: – Это что-то новенькое. Первый раз такую дуру здесь вижу. Место девчонки занял лохматый парень. Щелкнул пальцем микрофон, дождался, пока тот перестанет противно гудеть и пробасил: – А нам всем еще надо подумать, сможем ли мы, благодаря поэзии, ввести себя в этические рамки. С вами поговоришь, а потом опять размышляй о несовершенстве мира. Вика повертела головой, оглядывая зал, и предложила: – Слушайте, пошли в буфет, пока там все места не заняли. Тут междусобойчик начинается. Из зала выходило много народу, и у дверей собралась толпа. Ирина и Вика протиснулись сбоку, а Олег шел медленно и оказался в фойе последним. Справа у стены стояла девчонка в светлой блузке, чуть сутулясь и опираясь о пристроенную у ног гитару в черном чехле. – Вы очень хорошо пели, – зачем-то сказал Олег. – Лучше всех. Мне понравилось. Девчонка взглянула на него, сощурилась и ничего не ответила. В ее красивом, с вытянутым овалом, спокойном лице что-то было слегка неправильным – то ли подбородок, то ли чуть вытянутый нос. Но все решали большие и светлые, необычайные глаза. У входа в буфет Ирина и Вика говорили с тем самым Артамоновым. Лезть в разговор с местной знаменитостью не захотелось. Пришлось ждать у лестницы. Но компания разболталась и расходиться не хотела. Подошла девчонка с гитарой и уверенно, даже недовольно спросила: – Ты идешь или здесь остаешься? Он пожал плечами и ответил: – Я не один… – Тогда – пока. – Она быстро пошла к выходу, а он оглянулся и посмотрел на Ирину. Вика что-то говорила Артамонову, а Ирина стояла рядом и поправляла сдвинутые на лоб черные очки. Олег отвернулся к стене, стал читать афишу и подумал: «В какую сторону она пойдет? К Садовому или к Бульварному?» Ирина стояла совсем рядом, и уйти было невозможно. Тем более, не угадать, в какую сторону пошла девчонка с гитарой. А если все-таки к Садовому? Можно успеть добежать и вернуться сюда. Если пустят. А если не пустят, то не он будет виноват! И что же? Так вот взять и уйти? Он добежал почти до Садового. Ее нигде не было. Подумал: «Значит, пошла в другую сторону! И чего не пошел сразу! И чего ждал!» Она стояла на другой стороне улицы Герцена и смотрела на него. Олег пропустил троллейбус, подошел и спросил: – Тебе куда? К метро? – Нет, я – пешком. – Она смотрела на него так, будто опасалась чего-то. – Я здесь, на Пресне живу. – А где? – На Заморенова. У «Башмачка». А что? – А я – на Стрельбищенском. – Это где? – Как где? – удивился он. – За Красногвардейским. – А, ближе к Шелепихе. – Переехала сюда откуда-нибудь или всегда здесь жила? – Всегда. – Ну, почти родственники. Хотя бы по пространству. Давай гитару понесу. – Она – легкая. – Тем более. А родственники где? На Ваганьковском? Наших – Залесовых – там тоже полно. Они остановились у перехода на Садовом кольце. Олег повернулся к девушке и спросил: – А знаешь, откуда название «Шелепиха»? – Потому что моему предку Петр Первый велел шлюпки делать. – Да-а? – изумился Олег. – Вот те на! Так вы, из шлюпочных магнатов! Вот, значит, по чьей милости нас сюда из деревни пригнали. Мерси. – А вон там, впереди, где сейчас метро и зоопарк, было имение. – Я знаю, – отвечал Олег. – Пушкин им написал: «…кто вас певал в те дни, как пресненское поле еще забор не ограждал!» – Да, они, наверное, обиделись. А может – и нет. Письма его Полина потом сожгла. – И правильно сделала, – сказал Олег. – Свинский обычай – чужие письма читать. – Не хочешь – не читай. – Правда, я раз заглянул. Ну, тому же Верстовскому… Ведь пошутил с приятелем человек. Думал, никто больше не узнает. А они их – в собрание сочинений всем напоказ. – Вот видишь! Осуждаешь, а сам туда же. А знаешь дом, в котором Бунин с Верой Муромцевой познакомился? – Не-а. – На пересечении «Алексея Толстого» с Гранатным. Его «кораблем» называют. – А! Нескладный такой! – вспомнил Олег. – В нем Борис Зайцев жил. – А это кто? – Писатель. Но его после революции не переиздавали. – Слушай, я там, на концерте не расслышал, как тебя зовут, – сказал он. – Аня. Они спустились вниз по Баррикадной и зашагали вдоль ограды зоопарка. Девушка оглянулась, показала рукой на серую пятиэтажку почти напротив стадиона «Красная Пресня»: – Вон там домик моей бабушки стоял. Двухэтажный, с мезонином. В мезонине бабушкина тетя жила. – Сломали? – Давно. Даже мама плохо этот дом помнила. В революцию он чудом каким-то уцелел. Бабушка рассказывала, тут все кругом горело. А она училась в гимназии, шла вечером домой, и совсем рядом с домом ее обогнали какие-то странные люди. Прошли вперед, а потом один из них оглянулся, и бабушке показалось, что он в нее целится. Она отшатнулась к забору, и тут раздался выстрел. Но калитка была открыта, и она успела в нее вбежать. А дома, когда снимала пальто, заметила дырку у воротничка. Представляешь, пуля над самым плечом прошла навылет. Блузку разорвала. Но не задела. Даже кровинки не было. – А кто эти люди были? – Не знаю. У перекрестка ломали старые дома. Экскаватор бил ковшом о стену. Летела густая серая пыль. Ее поливали сразу две пожарные машины. Они шли к Трехгорному валу, а позади все слышались глухие, тяжелые удары о старые кирпичные стены. Троллейбус притормозил у остановки и распахнул двери, а над его рогами закружился майский жук. – Ой, сейчас на провода сядет! – вскрикнула Аня. – Киш! И откуда тут взялся! Троллейбус тронулся. Жук взмыл вверх и понесся вдоль улицы. – Правда, никогда их здесь не видел, – удивился Олег. – А тебе выступления понравились? – спросила Аня. – Ну, в общем, да. – А мне – нет. – Ну, почему же? – Так, чего-то… Тебя кто-нибудь туда пригласил? – Приятель с собой взял. – Ладно, давай гитару, – сказала Аня. – И знаешь что! Пожалуйста, не проси у меня телефон. – Не попрошу, – буркнул он. – Не очень и надо. – И тут же спросил: – А почему? – Потому что очень недовольна я сегодня собой. Вот тебя и позвала. – Тогда что ж, прощай! – ответил он, чувствуя обиду. – Раз так, то так. Тем более что я твое пение и не слышал. – Я знаю. Ты позже пришел с двумя девушками. Ну, пока! С утра предстояло разобраться с делами: выяснить отношения с Ириной и уговорить Борьку Мешкова из второй лаборатории не писать плохой отзыв на сводный отчет. Олег хотел начать с Борьки, но не успел. Ирина позвонила и раздраженно спросила: – Ну и что? И куда ты испарился? – А куда вы делись? Как спрятались…, – угрюмо ответил Олег. – Ждал, что в следующую секунду попадет под Иринин монолог, как под брандспойт, но ошибся. – Мы в буфет зашли. Сидели, тебя ждали. Немного потрепались, а тут Вике плохо стало. И я ее поволокла на троллейбусе до самого дома. Она мне сейчас позвонила и говорит, что это ее индус ухайдакал. Ну, я тебе вчера рассказывала, – он ее оттуда, из Индии лечил. Из-за этого лечения у Вики случился жуткий запор. – А что лечили? – спросил Олег. – Я тебе говорила – мигрень. Ну, пока! Ко мне пришли! Он положил трубку и подумал, что все сошло на удивление гладко. Странно даже, как просто получилось. А могла бы приключиться жуткая тягомотина с недельным выяснением отношений. Если бы не индус! Можно было приступать ко второй разборке. Борька сидел в большой комнате вместе с двумя сотрудницами своей лаборатории. Окна выходили на южную сторону. Жарило солнце, и в комнате стояла духота. Борькины сотрудницы были одеты в легкие кофточки, а сам он восседал за столом, заваленными папками и книгами, в темном двубортном пиджаке. Поговорить вышли в коридор. Борька скинул пиджак с плеч и прислонился затылком к стене: – Уф! Ну и жарища! – А чего ты так разоделся? – изумился Олег. – На велосипеде вчера катался, – вздохнул Борька. – И упал. Вот, пришлось утром пиджак одевать. А он оказался без пуговиц. Хи-и! Теперь еще надо запахиваться. – А какого хрена ты тогда пишешь гадости про наш отчет? – Не твой же, а Веселова. – Он от двух лабораторий, – разозлился Олег. – Ну, вы там и дали! Хи-и! Ну, и винегрет. Бета у них – в знаменателе! Хи-и! – Правда? – Олег даже смутился. – Я не заметил. – Не, ну, бета в знаменателе! Хи-и! Надо было ждать, пока Борька успокоится, или каким-нибудь разговором привести его в чувства. Олег сказал: – А я тебя вчера весь день искал. Твои из лаборатории темнили, не выдавали, где ты. – Ведь сразу два юбилея было. У Евгении Степановны из бухгалтерии и у Горбунского из вычислительного центра. Так что я вчера тосты произносил и за дебет пятидесятого счета, и за гетероскедастичность случайного члена. – Откуда ты про дебеты знаешь? – удивился Олег. – Ну, видишь ли, быть физиком и не знать, хи-и, про… про… дебет! По коридору проходила дама предпенсионного возраста. Олег знал ее только в лицо, но всегда почтительно здоровался. – Ой, Боря! – воскликнула дама. – Спасибо вам за книгу. Купила и сразу прочитала. – Ну и славно! – ответил Мешков. – Очень мне понравилась. И знаете, в книге как раз все то, о чем я сама думала. Представляете: я думаю, а в книгах уже пишут! – А о чем книга? – спросил Олег. – О вкусной и здоровой пище, – Борька захихикал. – Он опять шутит. – Дама сохраняла серьезный вид. – Книга – о нелинейности. – И они с Веселовым тоже о нелинейности. – Борька довольно кивнул на Олега. – Правда? – Дама посмотрела на них с интересом. – Надо обязательно прочитать. – Прямо скажу – чтение захватывающее! – выкрикнул Борька. Дама заторопилась и ушла. Борька успокоился и стал серьезнее: – Ну, ты тоже… За Веселовым отчеты не читаешь. Я его с института помню. Ему бы только по комсомольским делам бегать. Пар из порток… Ну, как говорилось у нас в Белой гвардии: «Пессимизму темных мыслей противопоставим оптимизм светлых идей!». Олег понял, что договориться с Борькой не удастся и расстроился. С отчетом наверняка начнутся большие неприятности. Но злился он не столько на Борьку, сколько на Веселова. – Есть большое и значимое дело! – негромко объявил Борька. – Восьмого числа будет очень интересная встреча. Соберется много разного народа. – Мы с тобой в тот раз ходили. – Олег скептически поморщился. – Ну да, неудачно, – согласился Борька. – Но в этот раз – точно! Народу будет – море. – Ты в тот раз чуть ли не митинг обещал. – Не все сразу. В тот раз чего-то не вышло. – Ходи с тобой на баррикады. – Олег махнул рукой. – У вас – то порох отсырел, то патронов не завезли. – Нет, а если без дураков, что ты считаешь? – Борька стал серьезным. Но серьезность у него была какой-то размыто-глуповатой. – Считаешь – просто так сидеть? Ой, я знаю, что ты сейчас скажешь про всякую сволочь и так далее. А где других найти? Ты других знаешь? Продолжать этот разговор Олегу не захотелось. В лабораторию он вернулся в унылом настроении, застал Веселова и с порога объявил, что отчет зависает. – Специально ему на отзыв подсунули, – ответил Веселов. Галина Васильевна встрепенулась, поправила костюм с тремя значками и медалью на широком лацкане и заявила: – Знаете что! Тот отчет – ладно! А теперь надо серьезно бороться за качество. – Но вообще-то этому пройдохе Борьке хорошо бы сделать козью морду, – мечтательно произнес Веселов. – А то уж больно они умны-с. Только они в турбулентности и петрят. Надо бы организовать ему звонок из комитета по госпремиям. – Можно, конечно, – согласился Олег. – Но это уже – тяжелая артиллерия. – Лучше что-нибудь попроще. – А что? – спросил Веселов. Олег набрал номер Борькиного телефона: – Алло! Изобретатель дирижаблей! Самое главное тебе забыл сказать. Мы тебя включили в хозрасчетную тему. Мы – не ты. Мы таланты всегда поддерживаем и привечаем. Только ты разберись с первым отделом. Они чего-то про тебя говорили. Работа сам понимаешь, для кого. А они говорят, ты за границей был. – Когда? – вскрикнул Борька. – То ли сам, то ли с родителями. В какой-то Горгиппии. – Идиоты! – заорал Борька. – Во, идиоты! Ну, я ща им скажу! – Разбирайся там побыстрее, – перебил его Олег. – Мне надо документы отсылать. Пока! Галина Васильевна побренчала ложечкой в чашке с чаем: – Надо же! Побывать в Горгиппии! Эта страна народной демократии? – Еще какой! – ответил Олег. – Подойду-ка я к первому отделу, – сказал Веселов. – Посмотрим, что там. Он вернулся минут через пять и разочарованно сообщил: – Вот, пройдоха! Пошел в библиотеку и листает какую-то толстенную книгу. Энциклопедию, наверное. – Действительно, пройдоха, – согласился Олег. – Эх, что-то мы тут недодумали. – А может с директором насчет отчета поговорить? – спросил Веселов. – Дал бы он его кому-нибудь другому на отзыв. Я этот отчет третьей главой в диссертацию включил. – Надо просто подработать, ошибки исправить, – ответил Олег. – Это – целое дело, – недовольно говорил Веселов. – Меня и так с защитой два раза футболили. Я уже с секретарем совета договорился. Сколько мне можно в неостепененных сидеть? Веселов был большим занудой и лентяем. Олег в общем-то к этому привык. Но иногда начинал злиться. На субботний вечер Ирина пригласила Олега в гости. Из Тюмени на несколько дней приехал ее сводный брат. Не то, чтобы она хотела их познакомить; просто волей-неволей брата надо было звать к себе, и Ирина решила собрать сразу всех. Брат был намного старше Ирины. Вырос в Москве, работал в министерстве и с повышением был отправлен в Сибирь. Знакомиться с Ирининым родственником Олегу не очень-то хотелось. Но после своего недавнего исчезновения отказаться было невозможно. Ирина жила вместе с матерью недалеко от метро «Профсоюзная» в большой двухкомнатной квартире. Под окном ходили трамваи. Днем их не было слышно, но в полночь они начинали носиться с грохотом и визгом, до звона оконных стёкол и подвесок на люстре. Часов в шесть утра этот грохот повторялся. Олегу приходилось выслушивать его всякий раз, когда Иринина мамаша уезжала в командировки. В киоске у метро Олег обзавелся цветами. Сначала посчитал, что вполне достаточно обойтись одним букетом, но решил не жадничать и купил второй – для Ирининой мамаши Нелли Алексеевны. – А, это ты уже! – сказала Ирина, открыв дверь, хотя он опоздал минут на двадцать. В ее квартире, как всегда, можно было ноги переломать о ящики, сломанные стулья и завернутые трубочками половики. Ради брата кое-что убрали, и не так пахло пылью, как обычно. – Нелли Алексеевна! – позвал Олег. – Вам цветы! – Ой, какая роскошь и прелесть! – проговорила до сих пор несостоявшаяся теща.
      «Все-таки она у Ирины – ничего, – подумал Олег. – Кажется, пока не злится. Во всяком случае собак не спускает. Хотя, еще не вечер». – Проходите, и в комнате посидите, – велела Нелли Алексеевна. – У нас еще не все готово. Большая комната была поклеена блеклыми алыми обоями. На стенах висели рисунки, пришпиленные булавками, медный эстамп, из тех, что припаривают юбилярам, и вывеска на гвоздике «Посторонним вход воспрещен». Гостей предполагалось потчевать за журнальным столиком. На нем стояли тарелки, рюмки и ваза с яблоками. – Ириша, я начинаю оладьи печь, – сообщила из кухни Нелли Алексеевна. – Слышишь меня? В дверь позвонили. – Ой, вы, Сергей! – говорила в прихожей Нелли Алексеевна. – Какой вы солидный и серьезный! Рада вас видеть. Все хорошо у вас? В комнату вошел полный человек лет сорока в больших очках, расстегнул пуговицы на пиджаке, протянул Олегу руку и важно представился: – Сергей Павлович! – Как ваша мама? – спросила его Нелли Алексеевна. – Ничего. Хотя, по всякому бывает. – Я слышал, вы с Ириной работаете? – Сергей Павлович обращался к Олегу. – Да-да, поговорите. А то – у нас сегодня оладьи в программе, – сказала Нелли Алексеевна и ушла. – Вместе работаем, – ответил Олег. – И как? – важно спросил Сергей Павлович. Олег не понял, что от него хотят услышать, и промолчал. Вошла Ирина в цветастом, расклешенном платье с короткими рукавами. Она казалась в нем большой и нескладной. Брат чмокнул ее в щеку: – Похорошела – невозможно! А мы с твоим товарищем беседуем, как у них там на работе. – У них там все в порядке. – Ирина поправила брошь на платье и наклонилась над журнальным столиком. – Тогда больше не спрашиваю. – Сергей Павлович уселся в кресло. Из кухни несся запах горелого. Ирина выглянула в коридор и крикнула: – Мам! Чего там у тебя? Сергей Павлович посмотрел на Олега и спросил: – Перспективы на работе есть? Кандидатскую готовите? – Он – год, как защитился, – ответила за него Ирина. – А я – в этом! – важно говорил Сергей Павлович. – Мне на защите восемнадцать вопросов задали. Столько никому не задавали. Тема очень большой интерес вызвала: «Организация соревнования в аппарате районных Советов». Ведь сколько там всяких проблем! И теоретические основы, и разработка методологии исследования, и практика реализации. А потом еще полтора часа спорили о моей трактовке стимулирования труда. – И каких наук ты теперь кандидат? – спросила Ирина. – Исторических. Нелли Алексеевна принесла большую тарелку с оладьями, – сверху – более-менее белесые, а пониже – подгоревшие. Олег открыл шампанское, а Сергей Павлович сказал, что будет пить водку. – Ну, кто-нибудь скажет? – спросила Ирина. – Или молча пить будем? – Знаете, давайте вот за что? Вернее – за кого? За нашу Ирину! – Сергей Павлович поднял наполненную до краев большую стопку. – Чтобы Ирина всегда была внимательной, привлекательной и сногсшибательной! При чем тут «внимательная», никто не понял. – Пошла сегодня в магазин, – рассказывала Нелли Алексеевна, раскладывая гостям оладьи. – В «Вологодском масле» только один сорт сыра и любительская колбаса по два двадцать. А на Черемушкинском рынке цены на мясо – жуть. Восемь рублей! Ну, кто такое мясо может покупать! – С ценами в последнее время – неладно, – объявил Сергей Павлович. – Мы этот вопрос недавно в обкоме обсуждали. Я считаю, надо с этих магазинщиков строго спрашивать. – Варенье у вас вкусное, – сказал Олег. – Покупное, – ответила Ирина. – Мама из командировки привезла. – Нас там угощали, – заметила Нелли Алексеевна. – Готовим пленум обкома, – продолжал рассказывать Сергей Павлович. – Очень интересно получается. Я свое выступление подрабатываю. Уже договорился, чтобы в повестку включили. От этого сейчас многое зависит. Меня депутатом облсовета будут выдвигать. Придется много выступать, объяснять рабочим. Иногда люди зададут вопрос, даже удивляешься! Как будто телевизор не смотрят и газет не читают. Сергей Павлович, видимо, был абсолютно уверен в том, что все, о чем он думает, очень интересно окружающим. Нелли Алексеевна вообще-то всегда была склонна поругать советские порядки. Но в присутствии партработника предпочла проявить лояльность: – Я на днях из Ленинграда приехала. Такие опрятные поезда сейчас ходят! Такая везде чистота! И на вокзалах все прибрано. – Последнее время только самолетами летаю. – Сергей Павлович откинулся на спинку кресла и поправил галстук. – Я через депутатский зал хожу. Ирина тронула Олега под столом ногой, насмешливо посмотрела и отвернулась. – В июле Ирочка в Болгарию поедет, – сообщила Нелли Алексеевна. – Собираюсь, – кивнула Ирина. – Может, получится. Вот, платье себе новое купила. – Хорошее, – соврал Олег. – В Болгарии мне очень понравилось, – говорила Нелли Алексеевна. – Я там на международной встрече журналистов была. Нам всем вот такие эстампы подарили. – Она показала на стену. Про Иринину поездку Олег ничего не знал. Но эта новость была очень кстати. Сама собой отпадала необходимость придумывать, как поехать в отпуск вместе. Нелли Алексеевна повела гостя курить на кухню, и Олег, кивнув в их сторону, тихо спросил: – А что? Он все это серьезно? – Откуда я знаю! – Ирина скривила гримасу и пожала плечами. – Я его раз в пять лет вижу. А чего ты так на него? Я к нему обратилась, чтобы с поездкой помог, он мне в две недели через приятелей все устроил… А тебе мое платье, правда, нравится? – Если честно, не очень. – Если бы ты был дипломатично настроенным молодым человеком, ты бы так не сказал. Ирина подошла к шкафу, достала соломенную шляпку с широкими полями и спросила: – И как? – К такой шляпке обязательно надо таксу на длинном поводке. Нелли Алексеевна вошла в комнату, продолжая начатый на кухне разговор: – Но Сергей! Я там, в ваших краях бывала. И все-таки здесь другая жизнь! – У нас тоже всего полно! – ответил Сергей Павлович. – Выставок всяких, концертов. Даже клуб изящной словесности недавно открыли. Руководителем отставного военного назначили. Ха-а! Ну, так… Чтобы этим любителям словесности жизнь медом не казалась. Ириша ушла готовить чай. Сергей Павлович налил себе стопку водки, выпил и сказал: – Время нельзя терять ни в коем случае. Это я ещё в институте понял. До третьего курса кое-как дотянул и думаю: нет, хватит! Взялся лекции по международному положению в обществе «Знание» читать, на собраниях выступал. И дело пошло. А потом вижу: в Москве делать нечего. Уж очень густо тут все замешано. Этот – сын такого-то, тот – племянник. Нет, думаю, надо на широком месте прорываться. Про меня, я знаю, говорят: способный, инициативный. А с каким трудом все это дается? Ого, как все дается. И людей вокруг себя надо собирать отличных, дифференцированных. Но с этой диссертацией очень устал. Надо поехать куда-нибудь и морально отдохнуть. Н-да, время сейчас очень перспективное. Ирина принесла поднос с чашками, спросила: – Кто будет мой торт? – Я насчет сладкого не любитель, – ответил Сергей Павлович. – Но попробую. Мы тут с твоим товарищем – про времена. Брат собрался уходить. Кивнул Олегу на прощание, но руку не протянул. Прежде чем выйти за ним в прихожую, Ирина шепнула: – Обожди. Вроде бы за матерью знакомые заедут и к себе на дачу повезут. Дверь в лабораторию приоткрылась. Показалась лохматая голова Борьки Мешкова. – А! Сидите тут! Прохиндеи! – заорал Борька. – О тебе только что вспоминали. – Олег отложил в сторону папку с бумагами. – Я сразу сказал: «Гений и злодейство несовместимы». – Хи-и! А я такой разгон в первом отделе устроил. Как стукну им по столу, как закричу, что за границей сроду не был. Тоже мне, нашли горгипийца! Они перепугались, обещали про эту Горгиппию у начальства узнать. Говорят, может там прогрессивный какой режим, может новое общество строят. В лагерях после четвертого курса, нам лейтенант говорил: «Там, где есть общество, там не должно быть продуктов!» Да-а, когда и пошутить с народом, как не при жизни. – Это к чему, про продукты? – не понял Олег. – Чтобы печенье в тумбочках не оставляли. Хи-и! Я в первом отделе заявление оставил, что ни в какой Горгиппии не был. И переданная первому отделу товарищем Залесовым информация не соответствует действительности. Хи-и. – Ага, нашел дураков! – ответил Олег. – Как будто мы не знаем, куда ты сразу побежал. Но историю, братец, надо знать. – Как-то я этим не очень увлекался, – признался Борька. – А это что у вас такое? – Он показал на плакат, пришпиленный кнопками к дверце шкафа – речные берега и большой белый пароход. Галина Васильевна оглянулась и объяснила: – Я на этом пароходе по Волге плавала. Красота – необыкновенная. А вы, Борис, по каким-то заграницам… – Да-а, что делать! Приходится. – Борька рассматривал плакат. – Я бы тоже на таком поплыл. Но мне кажется, что он утонет… И всех прошу в двенадцать ноль-ноль в конференц-зал прослушать мое научное сообщение и поддержать в моем лице всю прогрессивную науку. Олег посмотрел на Борьку и покачал головой: – А я-то думаю, по какому поводу ты в новый костюмчик вырядился? – В этом костюме я и диссертацию защищал, и женился. Первое прошло удачно, второе – не очень. И пуговицы на брюхе застегиваться перестали. Жена говорила, что костюмчик пора выбрасывать. А я сказал: пусть остается на крайний случай. А она: в нем и в крайнем случае никуда не пойдешь. Не, говорю, в крайнем случае донесут! Борька ушел. Галина Васильевна доставала что-то из стола и говорила: – Несмотря на все, Борис – интеллигентный человек. Вдумчивый и с фантазиями. – Как своих хвалить, так вас нет, – отозвался Веселов. – Почему же! Я и вас ценю. – У него, видите ли, фантазии, а у нас их нет. – Придумайте и вы что-нибудь такое, чтобы все ахнули, – посоветовала Галина Васильевна. – Прихожу я как-то в общежитие, – рассказывал Веселов, – смотрю, стоит в коридоре женщина и плачет. Мне говорят: мать Борьки Мешкова со второго курса. Спрашиваю: что с ним стряслось? Говорят: жив-здоров, вот-вот должен с лекций прибежать. Отказывается этот олух написал письмо какому-то приятелю про свои донжуанские похождения, а отправил на адрес родной мамаши. Она плакала и говорила, что ее сын такого написать не мог. Дождь пошел на убыль, и его барабанная дробь сменилась скулением. Но еще грохотало, и выходить из метро никто не торопился. После ливня горьковато пахло молодой тополиной листвой. Было тепло, и вдали, над крышами висела дымка. С деревьев капало. Под этим капельным обстрелом, прижимая к шее воротник рубашки, Олег пошел вверх по улице Заморенова к Трехгорному валу. На сучке над тротуаром сидела здоровенная серая ворона и явно высматривала подходящего прохожего, желательно в широкополой шляпе. Кроме Олега, никого не был. А он не стал торопиться. Замедлил шаг, огляделся и полез в обход по мокрой траве нестриженого газона. Вернулся на тротуар уже за деревом и посмотрел на ворону: – Нашла дурака! Ворона не смогла сдержать огорчения, и белесо-синяя, размазистая клякса шлепнулась на асфальт. У «Башмачка» Олег остановился и посмотрел на дом напротив. И где она тут живет? – рассуждал он. Не по подъездам же ходить ее искать. Было бы лет восемнадцать, может быть, просто взял бы да крикнул. А сейчас что? Проторчать здесь пару вечеров? Но если она наврала, что живет в этом доме? Дверь в купе была открыта. Борька стоял у окна в коридоре и говорил проводнице: – Все будут чай пить. Я может и два стакана. Но на всякий случай начну с одного. Вы туалет на ночь запираете? – Пейте три. Тогда не запру. – Проводница заглянула в купе, посмотрела на Олега и спросила: – А вы? – И он будет, – ответил за него Борька. Грузный мужчина напротив Олега приоткрыл глаза, помотал головой и проговорил будто самому себе: – Без чая обойдусь. Проводница ушла, а Борька кивнул в ее сторону и сказал парню из соседнего купе: – Видал! Ух, глазищи какие! Туманные – жуть! – Как тюремное стекло! – блеснул эрудицией его собеседник. В вагоне включили радио. Громко заиграла музыка. – Во, теперь «Последние известия» послушаем, – говорил Борька. – Нет ли где какого переполоха вроде революции или еще чего. – Это где? – удивился парень из соседнего купе. – Может и не революция, – успокоил его Борька, – а так – новое трудовое достижение. В коридоре кто-то спросил: – А где у них вагон-ресторан? – Вроде бы вон оттуда, с той стороны жуют, – ответил парень. Борька вернулся в купе, сел рядом с Олегом, помолчал и громко произнес: – Став коллективным делом, концепция становится мощным оружием. Грузный мужчина открыл глаза и прокашлялся, а с верхней полки выглянула полнолицая, светловолосая девушка – его дочка. Борька посмотрел на нее и кивнул: – Гениальных идей на порядок меньше, чем гениев. А вы как думаете? Девушка посмотрела вниз на отца и ничего не ответила. – Я тебе, по-моему, уже говорил, – Борька обращался к Олегу. – Наши тезисы им понравились. Должны напечатать в сборнике. Если будет большой ажиотаж насчет публикации, мы к ним в Академгородок подскочим. Но боюсь, на этот раз ажиотажа не получится. А ты мою статейку прочитал? – Это про что? – спросил Олег. – Про реформы? – Там и про власть, и про общество. – Прочитал, расстроился даже, – ответил Олег. – Почему? – серьезно спросил Борька. – Подумал: эх, Макиавелли не дожил! Вот бы старик порадовался. Умри – лучше не напишешь! – А статью взяли в журнал, – злорадно заметил Борька. – Вот, тем не менее. Но я там кое-что подработал. Вернемся, покажу новый вариант. Я написал, что мы, нынешние, то есть уже бывшие, комсомольцы – не следствие революции, а результат преодоления ее пороков. – Это к чему? – удивился Олег. – Как к чему? К общему содержанию. Ты не читал, что ли? Из коридора донеслось треньканье стаканов на подносе. Проводница заглянула в купе, спросила: – Что? Заждались? Борька переставил стаканы на столик: – Ух, крепкий какой! Я думал, у вас – морковный. – Мне тоже оставьте, – попросила девушка с верхней полки. Грузный мужчина проснулся, потянул к себе один из стаканов и произнес: – Угу! – О! Я же тебя угостить обещал, – вспомнил Борька. – Благороднейший напиток! Тончайший букет яблок и смородины. Собственный старинный рецепт! Вот только чай надо куда-нибудь вылить. – А тебе не хватит? – тихо спросил Олег. – Ну, не надо так говорить. Я из своего чай вылью, а тебе дам стаканчик. Какого хрена мы столько чаю заказали! Борька вернулся с пустым стаканом. Повозился в сумке и вытащил завернутую в газету бутыль. Налил в стаканы темную жидкость и спросил грузного мужчину: – Попробуешь? Собственного изготовления! Мужчина посмотрел сначала себе под ноги, потом на Борьку, покумекал и ответил: – Не-а. – Тогда даме и не предлагаем! – Борька поднял свой стакан, отхлебнул и причмокнул. Олег сделал большой глоток, скривил лицо от жуткой кислятины, зажмурился и спросил: – Из чего ты это сделал? – Целая технология. Важно ягоды хорошо просушить. – А сахар? – Вот еще… Только вредители в настоящее вино сахар кладут. – Тоже буду, – сказал грузный мужчина и подставил свой стакан. – Везу друзей угощать, – говорил Борька. – В прошлом году угощал. Еще просили. Два раза звонили, напоминали. Мужчина выпил и к большому удивлению Олега даже не поморщился, только крякнул: – Эх, хорошо! Жаль не больно забористая. – А вы куда едете? – Борька спросил девушку. – На дачу! В деревню. До Знаменска поедем. – Ух, ты! У меня в Знаменске знакомая жила. Красивая, помню была. – А сейчас? – спросила девушка. – Не знаю даже. Давно было. И ничего особенно. Так, почтовая связь. – В гости, может, зайти успеете. – Девушка весело взглянула на Борьку. – Уж какие нынче гости. Не те проблемы стали. А в деревне, небось, хорошо! – Ничего, – согласилась девушка. – Я тоже хочу в деревню, – заявил Борька. – Только в настоящую. Чтобы на улице трава росла, куры бегали, а жители окали. И чтобы все было, как у Ивана Петровича. – У какого? – не поняла девушка. – У Белкина. – А чего у него? – Здорово все было организовано. Передовое хозяйство! Ночью Олег проснулся от тишины. Поезд стоял. За окном были слышны голоса и шорох шагов по придорожной щебенке. Вагон заскрипел и осторожно тронулся. И тут сверху со свирепым грохотом что-то обрушилось. В мелькании отсвета станционных фонарей с пола поднялся Борька. Постоял, глядя в окошко и почесывая спину, поднял матрац и полез на полку. – Ты что? Как ты? – зашептал Олег. – Нормально все, – буркнул Борька. – Ты, правда, ничего? – Слушай, дай поспать спокойно, – раздраженно зашептал Борька. – Хочешь, внизу ложись, – предложил Олег. – Да отстань ты! Утром Олег открыл глаза и увидел, что Борька сидит на нижней полке. Соседей не было. – А где народ? – спросил Олег. – Сошли? – Давно. Еще ночью. – А ты как? – Никак. Чего мне? – А летел почему? – Ну, будешь теперь. Летел и летел. Заглянула проводница: – Сейчас ваша… Билетики получите. Борька взял билеты и сунул в нагрудный карман. – Мой не потеряйте, пожалуйста, – сказал Олег. – Не потеряем. – Постарайтесь, товарищ космонавт. Из вагона они спрыгнули на низкую платформу. Олег остановился и оглядел небольшую площадь с торговыми палатками и рыночными рядами. – Вот, увидишь сейчас, что такое настоящая секретность, – пообещал Борька. – Пошли. – Слушай, я так и не понял, как это тебя угораздило сегодня? – Как, как… – передразнил Борька. – Ну, перемаргивались мы с этой девахой, перемаргивались… А когда на станции поезд остановился, она видит, что я не сплю, и руку протянула. – И чего? – Как чего? Матрац-то поехал, когда я к ней потянулся. Склизко там оказалось. Хи-и! – Они шли вдоль платформы, и Борька сказал: – О! Чем-то у них тут вкусным кормят. Олег почувствовал, что хочет есть. Шагнул и глубоко вздохнул. В нос ударил нестерпимый запах канализации. На площади Борька остановился у одного из «газиков» с брезентовым верхом и обратился к шоферу: – Мы к Макарову. Вот командировочное удостоверение. – А вроде никто не должен был приехать, – удивился шофер. – Это как? Я с вашими по телефону разговаривал. – Не передавали мне. – А чего ты тут стоишь? – спросил Борька. – Ладно, садитесь, – согласился шофер. «Газик» со всего ходу врезался в большую лужу в начале улицы, пронесся мимо одноэтажных домишек и церкви и выскочил к пристани. Остановился он чуть подальше от нее, возле отдельного причала. Над июльским привольем светило солнце. На озере был полный штиль. Вода не морщилась и не плескалась на песок. Сквозь белесую дымку просматривались дальние берега. Правее на косогоре стояли домишки небольшой деревни. – А теперь куда? – спросил Олег. – На катере да с ветерком, – отозвался Борька. – Говорил же я тебе про рыбалку. По скрипучим доскам причала они подошли к выкрашенному черной краской, небольшому катеру. Борька закричал: – Здравствуйте товарищи краснофлотцы! Из рубки вышел высокий худощавый мужчина в синей рубашке, подозрительно оглядел их и попросил: – Командировочные удостоверения, будьте любезны. На бумаги мужчина взглянул мельком и тут же вернул. Борька спросил: – А Митя, как его – Рыбкин где? Плавает? – Списан на берег! – доложил мужчина. – Вот так всегда! – Борька покачал головой. – Лучших людей теряем! Лучших! Катер отчалил, пошел вдоль левого берега. Стал огибать островок, заросший еловым лесом и окруженный камышом. – Ух, щучьи места! – заметил Олег. – Там и лучше есть. – Борька махнул рукой. – Хочешь по стаканчику для настроения? – Нет уж. Как вспомню, так вздрогну. – Ничего не понимаешь в благородных напитках. Впрочем, я тоже не буду. Мы можем сегодня к их главному инженеру попасть. Хотя, вряд ли. От бетонного причала неширокая асфальтовая дорога вела к лесу. На его опушке стояла будка КПП. Дежурный взял документы, кому-то позвонил и стал спрашивать, есть ли такие в списке. Дома в поселке стояли вдоль единственной улицы, – по правой стороне трех – и четырехэтажные, из серого кирпича, по левой – деревянные, с большими окнами и террасками. Улица упиралась в широкие ворота предприятия, огороженного бетонным забором. – А где народ? – удивился Олег. – Вон, две старушки на лавочке сидят. – Борька показал во двор одного из домов. – А так – все на работе. Только вечером появятся. Гостиница располагалась в двухэтажном домике у проходной. В небольшой комнате сидела полная женщина в белом халате. – О, знакомые все лица! – воскликнул Борька. – Опять мы к вам. Помните меня? – Как ни помнить! – равнодушно ответила женщина. – Были вы тут. – В этот раз я вот – с товарищем. Но поселить лучше отдельно. Он у нас – большой ученый. По ночам работает. А я храплю. А творчество, сами знаете, какой чувственный процесс. – Поселю, если тихо себя будете вести, – пообещала женщина.
      – Как же иначе! – Мы – люди благообразные. Цветы у вас в этом году чахлые какие-то… – Борька показал на подоконник. – Разойдутся еще! В начале лета больно жарко было. – Женщина искала ключи в ящике стола. – А удобряете? – Не без этого. – В таком важном деле, как удобрение цветов, надо, прежде всего, опираться на собственные силы. Женщина что-то разглядывала в ящике стола, ответила: – Вот, поживете у нас, вам и доверим удобрить. Гостиничный номер был маленьким и светлым, с окном на лес. Еще пахнул недавно выкрашенный охрой дощатый пол. У стены стояли деревянная кровать с низкими спинками и тумбочка, покрытая белой салфеткой. В дверь заглянул Борька и выкрикнул: – Воды нет горячей! Вот-те на! Пошли в баню! Тут рядом. На улице им встретились два мужичка: один – в очках и серой кепке; другой – седой и чуть прихрамывающий. Борька спросил про баню. – Не, у вас с баней ничего не получится, – растягивая слова, сказал мужичок в кепке. – Н-да, не получится, не пустят. Сёдня там – женский день. – А почему ты вот так о них? – Седой с укоризной посмотрел на приятеля. – Ты разве не видишь, какие ребята хорошие! – Вижу, – ответил первый и поправил кепку. – Замечательные ребята. – Почему же ты сразу: «Не пустят»? И баста! – Видно, это я зря! Но обидеть никак не хотел. – Да, вот их-то, может, и пустят! – Может, их пустят, – согласился мужичок в кепке. – В гостинице горячей воды нет, – пояснил Борька. – Не может быть! – удивился седой. – Я говорю: не может быть, чтобы в бане не было горячей воды. – Должна быть там в обязательном порядке, – подтвердил мужичок в кепке. – Как же без горячей воды! В крайнем случае, можно в речке помыться. Сейчас тепло. Сегодня двадцать три градуса обещали. – Это вчера обещали, а сегодня – передумали, – поправил его приятель. Подбежала маленькая рыжая собачонка. Покрутила хвостом и принялась обнюхивать Борькины ботинки. – Фу, Тюбаж! – скомандовал седой. – Не надо. Свои! А то я тебя знаю! Возьмешь да насикаешь. – А пиво у вас тут есть? – спросил Олег. – Как не быть! Есть! – ответил седой. – Пиво у нас – необходимый элемент раздумий! – подтвердил мужичок в кепке. Олег подвел итоги дискуссии: – Ну, все вроде бы ясно. Народ сосредотачивается. А мы отвлекаем его пустыми разговорами. Народ тут мыслит и изображает масштабно. Из подъезда соседнего дома вышла женщина в белом халате, поселившая их в гостиницу. Седой крикнул: – Александра моя Ильинична! Чего ребят с дороги не помыла! Хорошо, мы тут! В баню их пристраиваем. Всем вместе идти договариваемся. – Открыть надо было краны на стояке, да обождать, – ответила женщина. – И то, правда! – Борька тронул Олега за рукав. – Пошли! Олег сидел на кровати с полотенцем на шее и перебирал привезенные из Москвы бумаги. Пришел Борька, спросил: – Чего? Готов? Нормально помылся? А я, представляешь, только намылился – лампочка перегорела. Стою, тереблю в руках мочалку. Вообрази, не видно, было ни зги! У дверей технического отдела стояла невысокая молодая женщина в светлом платье. – Кого я вижу! – вскрикнул Борька. – Ой, вы! Приехали! Все такой же! – говорила женщина. – Стараюсь сохранять в себе лирические начала. – Борька внимательно посмотрел на женщину. – А сердце так и бьется! Хоть иди и делать ЭКГ. Из кабинета напротив вышел невысокий человек с чахлыми остатками шевелюры над ушами, остановился и с удивлением воскликнул: – Боря! Ты! Какой идиотизм! Притихли все, даже Мешков. Человек прокашлялся и сделал рукой витиеватый жест: – Вот кого не ожидал здесь увидеть, это тебя! – Сам ты как? – неуверенно, даже с робостью спросил Борька. – Да что я? Сюда перебрался! Все лучше, чем в Челябинске. – Ах, а я-то думаю! – воскликнул Борька. – Конечно, здесь лучше. Мы сюда – на неделю. Увидимся. Крепче держите связи с общественностью! – Но удивительно – ты и тут! – повторил знакомец. За дверью с надписью «Технический отдел» оказался еще один коридор. Женщина шла чуть впереди, и Борька шепнул Олегу: – Кажется, тому халявщику я в институте проекты рассчитывал. И кажется, за последний он мне ни шиша не заплатил. Калякин! А как зовут, забыл. Большая задница, между прочим. Вместе с Веселовым по комсомольской линии служил. – Я не понял, а почему он сказал: «Какой идиотизм!»? – Ну так, от полноты чувств, – объяснил Борька. В большой комнате стояло несколько длинных старомодных столов с резными ножками и синие несгораемые шкафы. – Константин Михайлович сейчас в цеху, – объявила Люся. – Скоро придет. – Вот здесь можно поработать, – Борька прошелся по комнате. – И народу никого. Кроме Люси. – Выглянул в окно и выкрикнул: – Вон! Наши дружки в сквере! Соображают чего-то. Из окна был виден край площади перед проходной и скамейки возле клумбы. Два мужичка стояли на посыпанной песком дорожке. Возле них крутился рыжий пес. – Это такие друзья неразлучные, – сказала Люся. – Вон тот, в кепке – фельдшер. А седой – учитель рисования. И песик всегда с ними. Как-то по-чудному его кличут. – Ух, боевой народ! – Борька хотел было помахать им рукой, но они смотрели в другую сторону. – Сегодня нас в баню отправляли. Обещали, что там – женский день. – Там и женское отделение, и мужское, – удивилась Люся. В комнату вошел высокий, хмурого вида мужчина в черной спецовке. – Ба! Константин Михалыч! – выкрикнул Борька. – И тоже – боевой, как восемнадцатый год. Мужчина с серьезным видом пожал им руки и стал доставать из шкафа папки. – Мы вчера Константина Михайловича поздравляли. – Люся посмотрела на начальника. – День рождения у него был. – Ба! И мы поздравляем, – ответил Борька. – Главное, побольше славных дел! И чтобы поклонницы всегда окружали, докучали, донимали, – добивались своего! Люся состроила недоуменную физиономию, а сам Константин Михайлович предпочел никак не реагировать. Сели за стол. Борька достал из папки бумаги, разложил их перед собой: – Замечания ваши все просмотрели. Как говорилось у нас, в Добровольческой армии: «Горячо одобряем и, скрепя сердце, поддерживаем!». Люся предложила чаю. Константин Михайлович даже не посмотрел в ее сторону и стал говорить быстро и сбивчиво. Борька долго не выдержал и перебил его. Сначала рисовали схемы на листе бумаги, потом встали и подошли к черной ученической доске, прибитой к стене. – Константин Михалыч! Говорю я Константину Михайловичу, – в очередной раз объявил Борька, не замечая, что злит хозяина. Олег не выдержал и сказал: – Подождите! В сторону уехали. Давайте сначала. – И вообще давно был обед, и надо поесть, – устало проговорил Борька. – Трапезная у вас тут вроде ничего, не затрапезного вида. В столовой к ним за столик подсел Калякин. Опять поудивлялся неожиданности их появления и заявил, что ему надо кое о чем посоветоваться. Борька пожал плечами и пообещал, что они как-нибудь к нему зайдут. Но Калякин вытащил из кармана листок и стал показывать какой-то чертеж. Борис подвинул листок к себе, рассматривал, продолжая хлебать борщ из тарелки, и недовольно покрутил головой. Что-то ему очень не понравилось. Он ткнул в листок ложкой, оставив маленькие жирные капли: – Как у тебя тут – и одно, и другое. Нет уж, прыгать на все четыре стороны можно только по частям. Калякин проводил их до проходной и пытался расспрашивать о чертеже. На улице Борька оглянулся и объявил: – Сила идиотов – в их фантазии! Они пошли к гостинице. – Мы им зря по старому аналогу прибор сделали, – говорил Олег. – Хуже всего что-то старое пытаться приспособить. Одна морока получается. – Там кое какие новые идеи есть, – не согласился Борька. – Надо было к новой схеме их подводить. У распахнутого окна гостиницы стояли два приятеля. Рыжий пес сидел рядом на траве газона. Седой мужичок пытался заглянуть в окно и говорил: – Александра моя Ильинична! Чаи там гоняешь! А меня, милого своего, на произвол судьбы бросила! – Тебе только произвол и подавай, – послышался из окна женский голос. – Уж одной ногой… о душе пора думать, а все туда же. – Н-да, – задумчиво произнес седой и обратился к приятелю: – Петр, скажи мне: почему, несмотря ни на что, мы с тобой не унываем? – Даже и не знаю, Шурик, – отозвался приятель. – Не унываем, и все тут! Озеро было не таким спокойным, как утром. Ветер гнал на песок легкие волны. Над водой до самого горизонта висели клубистые белые облака. – Рыбы мы сами не наловим, – сказал Борька. – Ну, почем знать! – не согласился Олег. – Попробуем. – Не будет она ловиться ни фига. Надо копченой купить. Вкусная – пальчики оближешь. Возьмем в аптеке таблеток от этого самого, но обязательно попробуем. – Купаться пойдем? – спросил Олег. – Вроде холодновато. – Борька поежился. Недалеко от пристани был песчаный пляж со скамейками и «грибками». У берега стояла полная дама в алом купальнике и с пышной прической крашеных хной волос. Худощавый мужчина с зачесом на лысину пробовал ногой воду и говорил: – У! Сегодня совсем теплая! Олег сложил одежду на скамейку. Подошел к берегу и, не раздумывая, бросился в воду. Отплыл несколько метров и встал на ноги. Было по шею. Перевернулся на спину и поплыл дальше. Над головой стояли, будто не двигались, облака. Над лесом синела туча. Недалеко от берега худощавый мужчина учил свою спутницу плавать. Держал на руках и командовал: – Ногами и руками! Одновременно! Дама разгребала перед собой воду, вытягивала шею, чтобы не замочить прическу, фыркала и говорила: – Яшка! Нахал! Борька стоял на песке, убрав руки за спину и выпятив живот. Наклонился к Олегу и тихо сказал: – Гляди-ка, какие тут опытные ухажеры! Сразу и не подумаешь! По дороге в поселок Олег предложил: – Давай по лесу прогуляемся. С другой стороны к гостинице выйдем. – Лучше короткой дорогой, через поселок, – ответил Борька. – Знаешь, есть такие минуты, когда организм будто что-то начинает предчувствовать и торопит хозяина. Утром Борька громко постучал в дверь и закричал: – Эй! Спишь, что ли? Вставай! Олег не спал, но вставать не собирался. Посмотрел на часы и удивился: – Куда в такую рань! Борька был в майке, спортивных брюках и шлепанцах на босую ногу. Сунул Олегу листок со схемой, а сам прошел в комнату и уселся на подоконник: – Вот видишь, как надо! Оказывается, проще пареной репы! Под любые параметры подходит. И почему сразу не догадались в трубку свернуть? Вот за что я люблю жизнь, за эти мгновения понимания. Вот это да! И какое удивительное чувство свободы – взять и придумать. Именно свободы! И не какой-то, а твоей собственной! Понимаешь, о чем я? Вот, Александр Сергеевич в этом кумекал! Хоть и гуманитарием был. Схема казалась очень удачной. А Борька был громогласным, самодовольным и хвастливым. Олега это немного раздражало. Можно было бы позлить Борьку и сказать, что ничего особо путного он не придумал. Но схемка вправду казалась очень красивой. Наверное, Борька даже не понимал, как она объединяла все то, над чем сейчас работали. – А как она интегрируется легко! Все сразу объединит! Да? – Борька ткнул пальцем в свой листок. Олег не удержался и ответил: – Все это можно решать по-другому и радикально. Подвергать жидкость сильному облучению, чтобы в ней пузырьки газа формировались, а их измерять. – И тут же пожалел, что проболтался. – А облучение куда пойдет? – Борька сразу ухватил самое трудное. – Если люди рядом будут? – Ну, вот тут думать надо. – Ты про это пока никому не говори. – Борька прошелся по комнате. А то они нам сейчас прибор зарубят. И неизвестно, получится ли то, о чем ты говоришь. Подумать надо. Константин Михайлович был на совещании. Им пришлось его ждать. Борька звонил в Москву какой-то приятельнице и говорил: – Вот еще! Что тут врать! Правда, в командировке! На острове. Обитаемом! Не могу сказать, где. В каком океане. Что значит «трепло»? Зачем так говорить! А если наш разговор слушают? Как кто? Спецслужбы! И я по твоей милости прослыву у них вруном! Хи-и! После обеда они пошли в лес за поселком. За деревьями, совсем близко синело озеро. Но оказалось, что к нему не подойти, – вдоль берега тянулись бетонные столбы с колючей проволокой. Светлый сосновый лес кончился. Открылся косогор с кустарником у подножья. Они поднялись по высокой траве на его макушку. – Место какое благодатное, – сказал Олег. – Скит здесь когда-то стоял. Вон там, внизу часовня осталась. – Борька сел на траву и вытянул ноги. – Все-таки схемка получилась удивительно удачной. В таких случаях главное – голову зря не ломать. Хоть по комнате ходи, хоть руки заламывай, – все бесполезно. А если просто взять да послушать, может иной раз и услышишь. Нет, я правду говорю. – А чего ты мне это объясняешь? Я и без тебя знаю, – ответил Олег. С косогора они спустились к заросшей камышом мелкой речушке. Стояли на бревнышках моста и смотрели, как вода треплет длинные, темно-зеленые водоросли. – Конечно, хорошо здесь поселиться, – говорил Борька. – Но города будет не хватать. Ни конференций тебе, ни прочего трепа. Обалдеть от этой секретности! – А много ты на конференции ходишь? – Потому что неинтересно. Было бы интересно – ходил. Куда-нибудь за кордон махнул бы с лекциями выступать. – Там своих хватает. – Для ученого признание очень важно. Да и вообще – глупость какая-то эти представления, что мы в осажденной крепости. Надоело это уже. Рано или поздно, а придется с миром замириться. – А кто его обижает? – Вот ты! Человек вроде вменяемый, – говорил Борька. – А чуть что – сразу империалист. Ну, может и не империалист, а так… Вот, мол, мое и никому не отдам. – Всякий нормальный человек свое абы кому не отдаст. – А кто у вас забирает? Кто? Все живут тихо-мирно. Никакие свои особенности не выпячивают. Вот тебе скажи: никаких особенностей у вас нет, ты первый заорешь: «Как бы не так!». – Что ты хочешь сказать? Что никто ни от кого не отличается? – Послушай, ты знаешь, что я – парень из деревни, – быстро заговорил Борька. – Простецки – некуда. Вот и объясни мне: в чем мои особенности? – Тебе? Про особенности? Пожалуйста! Ты не любишь всякую меру. Не любишь бить в одну точку. Зато обожаешь вопросы задавать. Себе самому! Борька скривил физиономию и спросил: – В каком это смысле я не люблю меру? – В прямом. И еще ты, хоть недолго злишься, но надолго обижаешься. – Это все словеса! И только! Ирина стояла у входа в Дом дружбы народов на Калининском и выглядела даже важнее обычного. Билеты на концерт достала ее мать, и кроме Олега были приглашены Вика и Артамонов. – Если эти змеи опоздают, мы их ждать не будем, – объявила Ирина. – А что за певица? – спросил Олег. – С Ямайки. Очень длинное имя. Я не запомнила. Подошли Вика и Артамонов. Она заулыбалась и чмокнула Ирину в щеку, а он молча кивнул и протянул Олегу руку. В буфете Вика громко сказала: – Шампанское есть! Артамонов принял задумчивый вид и, как подобает поэту, стал сосредоточенно разглядывать лепнину на потолке. Олег отстоял в очереди и принес бокалы с вином и шоколадку. – Где эта Ямайка находится? – спросила Вика. – Где-то в Атлантике? – У нас в классе девочка была, Люба Папкина, – сказал Олег. – Она всегда говорила: «Антрактический океан». – В этом что-то есть, – заметил Артамонов и допил шампанское. Вика долго и подробно рассказывала о новой приятельнице – жене представителя какой-то фирмы в Москве. – Они весь свет объездили! – уверяла Вика. – А дома у них прислуга обед готовит. – Чужие люди в доме – я не представляю это как… – Ирину этот треп сильно раздражал. – А что такого? – изумилась Вика. – Ну, ведь наймиты! – объяснила Ирина. – Кто знает, что у них там на уме. Возьмут и плюнут в кастрюльку. В ходе классовой борьбы… Певица с длинным именем была немолодой коренастой креолкой. Ведущий назвал ее «большим другом нашей страны». Она пела под гитару томным, красивым голосом. После третьей песни возникла пауза, и ассистент стал возиться с микрофоном. Олег повернулся к Ирине: – Понимаешь креольский диалект? А то я переведу. Вот, например, из последней песни: «Коварный идальго! Зачем ты проник этой темной ночью под кров несчастной женщины? Зачем ты схватил своими горячими руками ее смуглые плечи?» После следующей песни в зале зааплодировали, а соседка слева – коротко стриженая дама средних лет – посмотрела на Олега и спросила: – А эта песня, интересно, о чем? – О чем? – переспросил Олег. – Ну, как же! «Ранним утром отплывали от родных берегов рыбаки. Долго махали им на прощание молодые рыбачки. Чайки несли их приветы любимым». – Где эта Ямайка находится? – поинтересовалась дама. – Ну, как же! В этом…, в Антрактическом океане! – Олег широко раскрыл глаза и с удивлением взглянул на даму. После концерта пошли мимо буфета к выходу. – Шампанское у них очень вкусное, – напомнила Вика. – Н-да, – согласилась Ирина. Артамонов достал из нагрудного кармана книжечку и стал что-то записывать, а Олег пошел к очереди перед буфетной стойкой и подумал: «Что ж, в конце концов платить за все положено пассионариям!» – Она неплохо поет, – сказала Вика. – Мне понравилось. Только туфли у нее уж очень задрипанные. – А платье что, лучше? – усмехнулась Ирина. Артамонов поставил на столик пустой бокал: – Мы завтра в ДК «Красная Пресня» выступаем. Хотите, приходите. Олег промолчал, а Ирина ответила: – С удовольствием бы, но завтра я никак не успею. В фойе Артамонов оказался рядом с Олегом и буркнул: – Суетишься ты с этими рюмками. В июне в приличном академическом журнале вышла Борькина статья. По этому поводу столы в его лаборатории были сдвинуты и накрыты белой бумагой, а сотрудницы увлеченно резали сало и любительскую колбасу. На подоконнике в литровой банке стоял большой букет гвоздик. – Привет тебе, триумфатор! – сказал Олег, войдя в лабораторию. – А ты чего не выступал на совете? – спросил Борька. – Я думал, ты выступишь, даже напоминать не стал. – Там одни доктора к трибуне выстроились. – Ты же в этом деле кумекаешь, – ответил Борька. – А то там началось и понеслось не в ту сторону. Народу собралось много. Кое-как расселись на стульях, креслах и ящиках, разобрались со стаканами и вилками. Тарелок на всех не хватило. Дамы из Борькиной лаборатории провозглашали тосты за начальника и старались поведать миру о неизбежности новых открытий. – Тебя прям как Леонида Ильича чествуют, – сказал Олег. – Не, я человек скромный. – Борька дожевывал кусок сала. – Но чего мне это стоит! О статьях и открытиях скоро забыли и хором заговорили об отпусках. – Все поехали на рыбалку! – орал Борька. – Знаете, каких я щук ловлю! Видели фотографии? Нигде так человек не раскрывается, как на рыбалке! – Особенно, когда не клюет, – добавил Олег. – Почему не клюет? – обиделся Борька. – У меня всегда клюет. Пришел замдиректора Ляшко – большой и грузный человек. Сел на край стола, попросил: – Мне водочки налейте. – И посмотрел на присутствующих: – Это вы чего? Очередную годовщину приказа о пьянках на рабочих местах отмечаете? – Разве его не отменили? – удивилась дама из Борькиной лаборатории. – Нет. Всех, небось, завтра в приказ по институту запишут. – А вас? – Я скажу, что участвовал, но неохотно. – Все эти приказы надо отменить, как противоречащие традициям коллектива, – заявил Борька. – А то, что получается? Отметить ничего нельзя! Людмила Даниловна из профкома объявила: – Ребята! Кому нужен ковер, записывайтесь завтра у меня. – Запиши меня, – попросил Борька. – Мне как раз новый ковер нужен. Так плохо было после одного юбилея! А ковер внизу у дивана лежал. Ну, повезли мы его потом к теще на дачу. Два дня чистили. Так его чистеньким там и украли. Одна из сотрудниц рассказывала: – Я так нервничала из-за этих схем, которые Борис Петрович представлял на совете. Переживала, как бы мы в них чего не проглядели. Из-за этих схем мне всю ночь кошмары снились. – Мне на днях вообще приснилась нечистая сила, – перебил ее Борька. – Гляжу – обложила, окружила. Не вырваться от нее. Как быть? Что делать? Ну, думаю: креститься надо. Свят! Свят! Проснулся, лоб вытер и говорю себе: «Уф! Все-таки отбился! Нас, комсомольцев, голыми руками не возьмешь!» Слева от Олега кого-то вполголоса обсуждали две дамы. – Не знаю, чего она так к нему привязалась, – говорила одна. – Может, он как любовник…, – предположила другая. – Она сказала, что как любовник он очень необязательный. По дороге домой Олег подумал, что можно было бы зайти в ДК и послушать выступление той девчонки. Но сразу возникло опасение, что там может оказаться Вика. Пришлось бы городить какую-нибудь глупость, вроде: шел мимо и вспомнил про концерт. Ничего не решив, он сел у метро в троллейбус. Проехал одну остановку и подумал: «А с какой стати я должен думать о Вике?» И начал протискиваться к выходу. Билетерша скучала у входа. В фойе никого не было. В приоткрытую дверь была видна освещенная сцена. Пел под гитару долговязый парень в куцем светлом пиджаке. Зрители занимали только первые ряды.
      Олег сел в конце зала и сразу заметил Вику. Надо было потихоньку сматываться. Ситуация – глупее не придумаешь. Все, как нарочно. Но прежде, чем уйти, пересел поближе, и понял, что обознался. Девчонка просто немного напоминала Вику. На сцену вышел Артамонов. С правой стороны включили сильный юпитер, и Олег увидел, что впереди, у прохода сидит Аня. Девушка с длинной челкой на лбу и пучком волос на затылке повернулась к ней и что-то спросила. Он сел за ними, немного подождал и прошептал: – Привет шлюпочным магнатам! Аня чуть повела плечами, но не повернулась. Подружка с длинной челкой посмотрела сначала на него, потом на Аню, но промолчала. – Что же вы сегодня не выступаете? – спросил Олег. Аня прижалась к спинке кресла, повернула голову и тихо сказала: – А, это вы! – Разумеется! – ответил он. – Я думал, вы будете на сцене. – Сегодня не буду. Ее подружка обернулась и взглянула на Олега. – Мы тоже решили приобщиться, – прошептал он. – Стихи написали. – И что? Будете читать? – спросила Аня. – Если только вам. – Прямо сейчас? – Извольте! – ответил он: – «Начало всех начал в конце концов хорошее начало». Она повернула голову: – А дальше? – Вы от меня слишком многого ждете. Дальше пока не сложилось. После концерта они вышли на улицу. Подруга сделала серьезный вид и громко сказала: – Тебя, я так понимаю, молодой человек возьмется провожать. А мне – к метро. – Я вместе с тобой! – ответила Аня. – А как же молодой человек? – удивилась подруга. – Я с вами, – отозвался Олег. Они перебежали улицу и трамвайные пути и пошли по скверу. Подруга разговорилась. Ругала одних выступавших и хвалила других. Рассказывала, что раньше тоже писала стихи. Но вдруг загрустила и замолчала. – А как Артамонов пишет, вам нравится? – спросил Олег. – Уж очень вычурно, – ответила Аня. – Одно подражание. – Ну, почему же? – не согласилась подруга. – Неестественное в нем что-то есть. Подруга распрощалась с ними у перехода к метро: – Меня Леной зовут. Наверное, еще увидимся. Ане это не понравилось, и она отвернулась. Они перешли улицу у Краснопресненского универмага. Олег предложил: – Пойдем в кафе-мороженое на площадь Восстания? – Ты знаешь, я сегодня очень устала, – ответила она. – А телефон не просить? – Просить. Давай по скверу погуляем. Хочешь? Ему очень захотелось взять ее за руку. Дотронулся, будто невзначай до ее ладони и почувствовал, как она едва заметно отстранилась от него. – Хочешь пломбир или эскимо? – спросил он. Она посмотрела на него, улыбнулась и закивала головой. Две маленькие девочки остановились посередине улицы на разделительной полосе, пропуская транспорт. Но одна вдруг рванулась вперед и оказалась перед желтой «Волгой». Раздался резкий и визгливый скрежет тормозов. Девочку бросило на асфальт, а машина заюзила и ударилась об ограду сквера. Олег подбежал к ребёнку, подставил ладони под голову, смотрел в большущие, ничего не понимающие глаза. Шофер распахнул дверцу машины и выкрикнул: – Эй, помоги! Выбраться помоги! Олег посмотрел в его сторону. Шофер кричал: – Чего там с ней возишься! У… ё… Мне помоги! Рядом оказались две женщины. Одна из них подняла девочку на руки. Олег постоял еще немного и огляделся по сторонам. Ани рядом не было. Месяца через два пришло письмо. Обратный адрес на конверте был написан красивым, ровным почерком: «ул. Заморенова». На тетрадном листке он прочил: «Прости, но тогда стало очень страшно за все. Ничего, что я взяла твой адрес в справочном бюро? Да?» Он пожал плечами и разорвал письмо вместе с конвертом.

      Утром в квартиру Олега позвонили. На пороге стоял Пашка из соседнего подъезда. Никогда не дружили, но и не ссорились. В школьные времена играли в хоккей на дворовой площадке, а потом Олег время от времени останавливался возле Пашкиного гаража поболтать о рыбалке. Пашка как всегда ухмылялся, и оставалось только гадать отчего – то ли собирался разозлиться, то ли, наоборот, развеселился. – Ты ко мне? – удивленно спросил Олег. – Слушай, надо ящик вниз стащить, – ответил Пашка. Олег не понял и пожал плечами. Отказать было неудобно. Пашка никогда ни с какими просьбами не обращался, и значит на этот раз ему было очень нужно. – Отец помер, – объяснил Пашка. – Хороню сегодня. – Гроб в дом внести? – спросил Олег. – Не, вчера с мужиками втащили. Теперь надо из подъезда выволакивать. До машины. – Раз такое дело, могу и на кладбище поехать, – предложил Олег. – Не надо, – ответил Пашка. – У них там каталки. Только вниз снести. У подъезда стоял автобус с черными полосами по бокам. Шофер сидел на переднем сидении и курил. – Этому хорьку заплатить обещал, чтобы помог. – Пашка кивнул на шофера. – Такую морду скосорылил… Поднялись по лестнице на четвертый этаж. В дверях их встретил парень в белой футболке с засученными рукавами и спросил: – Что? Нашел? Ну, вчетвером кое-как спустим. С передыхом. Гроб стоял на столе в небольшой комнате. Пашка сказал, что надо закрыть его крышкой. Парень в футболке ответил, что так не дотащить. Спорили они громко и недовольно. Пашка все же согласился нести без крышки. В прихожей гроб застрял. Пришлось держать покойного за плечи и поворачивать гроб немного набок. Ободрали обои на стене. – Ой, шкаф осторожнее! – выкрикнула Пашкина мать. – Хватит! Замолчи! – гаркнул на нее Пашка и сам схватился за гроб. – Не, нельзя тебе, – попытался остановить его кто-то из соседей. – А, подумаешь! – отмахнулся Пашка. Вынесли гроб из подъезда. Пашка зло крикнул шоферу: – Эй, спишь там, что ли? Открывай! – Надо на табуретки. Здесь попрощаться, – предложила старушка-соседка. – Не, хватит! Поехали! – оборвал ее Пашка. Вечером Пашка опять зашел к Олегу. Ухмыльнулся и показал на поллитровку в кармане: – Давай у тебя. А там – бабы. Надоели до смерти со своим оранием. Полдня орут и жрут. Всю ночь студень варили. Олег достал из холодильника остатки колбасы и рыбные консервы. Пашка посмотрел на рюмки: – Маленькие они у тебя какие-то… Ну, ладно. – От чего отец умер? – спросил Олег. – Поболел да помер. И не объяснили толком. – Разве не написали? – спросил Олег. – Нацарапали что-то в бумаге. Хрен разберешь. – Да-а, жил человек и вдруг – нет его. – Пожил да помер. – Пашка поморщился, давая понять, что разговор с сетованиями и соболезнованиями ему ни к чему. – В какой крематорий ездили? – спросил Олег. – Не помню, как называется. У кольцевой дороги. Там, в крематории все раз-два и готово. И поезжай поминать. А все равно житья мне спокойного не будет. У нас – видел? Комнаты – смежные. Даже если я в дальнюю перееду, а мать – в большую. Как толкотня была, так и останется. Это у тебя – хоромы. Вы тут с матерью вдвоем жили. Я помню, когда ее хоронили. Народу у вас много было. – Она на «Трехгорке» работала. Все и пришли. – А отца твоего я что-то не помню. – Он в войну под бомбежку попал. Потом много болел. Рано умер. Когда мне три года было. – Один ты теперь, – будто довольно проговорил Пашка. Олег попытался перевести разговор на другую тему и спросил: – Когда в отпуск? – Не знаю. Я со старой работы шел. – Пашка разлил водку по рюмкам. – Ребята зовут в Сибирь поехать мосты красить. Заработок – во! А то бы – и смотаться. Вон, люди живут! Нужны деньги – пошел и взял в кредит. Только потом ходи, переоформляй. – Это где такое? – Ясно, что не у нас. Пашка закусил рыбными консервами. – У матери были кое-какие деньжата. Я хотел у нее на новый мотоцикл взять. А теперь все потратила. Туда – десятку, сюда… Дорогое дело – хоронить. Правда, мамаша своими деньгами управилась. – А когда за урной ехать? – спросил Олег. – Хрен ее знает. Мамаша, кажется, где-то записала. Еще тоже возни будет. На кладбище их захоранивают. Или – в стенку… Когда выяснилось, что я на свет появлюсь, мамаша сказала папаше, а он ей: что, оставлять хочешь? Хе. Вот так… Они поднялись по ступенькам ладного, недавно отреставрированного особняка в переулке за Таганской площадью. – Возьми пригласительные! – скомандовала Ирина. – А то получается, что я тебя веду. На одном из глянцевых, нарядных листочков было отпечатано: «Господину Залесову». – А что, они именные? – удивился Олег. – Естественно. Так бы тебя не пустили. Еще и документы потребуют. Дежурный с повязкой на рукаве попросил их остановиться, посмотрел пригласительные и спросил: – Вы, простите, из какой организации? – Комитет общественных связей, – важно ответила Ирина. – Пожалуйста, на второй этаж. – Дежурный показал на широкую лестницу. Иринин брат, большой и насупленный, стоял у входа в зал, шлепал носком черного ботинка по карему, начищенному паркету и слушал седого, широкоплечего человека в светлом пиджаке. Собеседник взял брата за локоть, что-то негромко сказал и пропал в толпе. Сергей Павлович увидел Ирину и Олега, подождал, пока они подойдут, и протянул руку: – Вот, видите, теперь здесь занимаемся делами. Много встреч, много разных бесед. Запускаем большую программу сотрудничества. Очень много предложений из-за рубежа. К Сергею Павловичу подошли худая женщина с воздушным шарфом на плечах и Пискунов – успевший примелькаться на телеэкранах новомодный политический деятель, сторонник решительных перемен всего и вся. Оттеснили в сторону Ирину и Олега и заговорили о каком-то совещании в Ленинграде. Публика была одета пестро: в черных костюмах и строгих платьях, в мохеровых кофтах и неглаженых брюках, в рубашках и джинсах. Была заметна неловкость от необычного зрелища и удивленность. Во всяком случае Олег чувствовал их в себе, но не ощущал в Ирине и ее брате. Из-за плеча появилась голова того самого седого человека в светлом пиджаке. И вопрос в сопровождении натянутой улыбочки: – А вы у нас кто? Олег вытянул лицо от удивления, а Ирина равнодушно ответила: – Из комитета по общественным связям. – Очень приятно! – сказал седой человек и представился: – Вейтер Михаил Борисович – управляющий директор здешних мест. Будем сотрудничать. И надеюсь, вы у нас часто станете бывать. – И обратился к Олегу: – Это здание у нас полностью готово, а сейчас отделываем основное здание нашего центра на Варварке. Позвольте вашу визитку. Нет? Жаль. Вот вам моя. И, пожалуйста, в тот зал. Покушать бутерброды. И виски там есть. – Надо как-нибудь сюда Вику притащить, – тихо проговорила Ирина. – Она любит всякие тусовки. В зал быстрыми шагами вошел парень с сумкой на плече, выкрикнул: – Всем привет! – Высмотрел в толпе кого-то из знакомых, заорал: – А! И ты здесь! Ирина отвернулась, шепнула: – Во! Видел? Пресса прибыла. Включили большую люстру. В углу зала загудел микрофон. На возвышение поднялась статная дама в брючном костюме и заговорила с легким акцентом: – Господа! Мы рады приветствовать вас здесь, в наших стенах в Москве! Сообщаем вам, что мы начинаем нашу миссию в этой стране, которая сейчас так хочет расстаться со своим прошлым. Мы видим свою задачу в том, чтобы поддержать эти усилия. Своим присутствием мы обеспечиваем необходимое содействие. – Дальше даму начала подводить русская грамматика. После этого выступления возникла небольшая заминка. Кого-то звали и разыскивали. Опять загудел микрофон. На возвышении появился Михаил Борисович Вейтер: – Господа, сложный современный период нынешней России – это период перехода от старомодного традиционного общества к обществу глубоко модернизированному и потому нетрадиционному. Эти слова надо выделить в качестве ключевых в разрабатываемой концепции предстоящих преобразований. Традиционное общество основано на многочисленных долженствованиях и глубоко вязнет в разных путах, а современное – базируется на снятии табу и широких личных свободах. Мы хотим, чтобы именно к такому обществу шла Россия, отбрасывая свой имперский менталитет и превращаясь из поработителя в друга всех народов. После Вейтера что-то долго бубнил старичок-историк. Публика начала шептаться и гудеть. Объявили Пискунова. Ему сразу аплодировали. Он церемонно раскланялся. – Сегодняшние задачи перестройки и демократизации общества, э… – И бодрым голосом: – Предоставление гражданам политических прав основывается на экономических свободах вплоть до собственности. Э… Укрепление и развитие этих прав… Всех пригласили в соседний зал. В дверях возникла толчея. Сергей Павлович и Вейтер остановились у ближнего столика. – Тут у нас все как дома. – Вейтер обращался к Ирине: – Лучшее обслуживание – это самообслуживание. Вам чего налить? И уже Сергею Павловичу: – В принципе, очень интересно было бы в вашем регионе семинар организовать. Человек на пятьдесят. А потом наиболее подготовленные могли бы поучаствовать в нашем семинаре в Вене. Но это – позже. После вашего ознакомительного визита. Людей, наверное, можно на семинар подобрать. – Много у нас проблем накопилось, – важно говорил Сергей Павлович. – Особенно – с очередями. – Правильно! – поддержал Вейтер. – И с очередями. А что вы там теснитесь? – Он обращался к Ирине и Олегу. – Пожалуйте сюда, молодые люди. Рыбки из Норвегии попробуйте. – И показал пример. На улице было холодно. Но Ирина сказала, что ей обязательно надо дождаться брата. Он появился только через полчаса. За это время из дверей особняка вынесли и погрузили в «Волгу» два бесчувственных тела. Одно принадлежало общительному репортеру, другое – старичку-историку. Шофер стоял возле машины, заглядывал внутрь и неизвестно кого спрашивал: – Куда их вести-то? Вышел Сергей Павлович. Деловито объявил Ирине: – Я тебя до дому подбросить не смогу. Мне – в гостиницу. Надо несколько важных звонков сделать. Еду в Вену. Выбрались из темных переулков и стали переходить площадь у метро. – Все туфли ободрала, – говорила Ирина. – Тоже мне, подвезти он не мог… Может, нам тогда к тебе поехать? Ты меня не зовешь. Совсем скучным стал. Я подумала: может, мне с собой Вику взять? Чего ты на меня посмотрел? Должна же я тебя как-то развлекать. В курилке два дня подряд обсуждали последнюю демонстрацию в центре города. – Пискунов из Ленинграда! – говорил Борька. – Ну, молодец! Как врезал!.. Про цековскую мафию! Так вот вслух и назвал. – Следователь из прокуратуры выступал, рассказывал, как дело вел, а его быстро свернули. – Веселов тоже был в курсе последних событий. Олегу все это в конце концов наскучило, и он сказал: – Показывали вашего кумира, пьяного в дребодан, а он потом говорил, что ему рот на кинопленке растягивали. – Это сами телевизионщики подтвердили, – оборвал его Борька. – Так и было, – поддержал его Веселов. – У нас в Пушкино парень живет, на телестудии работает. То же самое говорит! Олег спросил Борьку: – Вот, ты знаешь что-нибудь о таких возможностях? – А кто там чего знает! – отмахнулся Борька. – Но главное даже не это. А то, что ваш кумир болтал, – Олега этот разговор начинал злить. – А нес он удивительную глупость! И что? Телевизионщики за него говорили? – Охота тебе за партаппаратчиков заступаться? – спросил Веселов. – И, правда! Хи-и! согласился Борька. – А вы чего за секретаря обкома так заступаетесь? – Он – уже бывший! Веселов докурил и нервно сказал: – Мы живем при системе, которая в тридцатые годы создана. Надо когда-то ее ломать или не надо? Это система себя как империя ведет! – Почему империя – это плохо? – спросил Олег. – А на черт она нужна? – Чтобы народы не передрались! – Почему тогда в той же Европе не дерутся? – раздраженно спросил Веселов. – Там уж сколько дрались! – ответил Борька. Веселов помолчал и важно сообщил: – Мы хотим образовать свою партию. Прежде всего, это должно быть сильное интеллектуальное ядро общества. Должны быть люди, специалисты в своем деле, способные анализировать и предвидеть. – И кто к вам запишется? – лукаво спросил Борька. – Очень интересный народ подбирается. – Чувствую, туда все попадут, кто в свое время в КПСС пролезть не сумел, – сказал Борька. – Я там не был и тем горжусь. – Веселов недовольно посмотрел на Борьку. – А чего тогда ходил, просился? – спросил Борька. – Я? Ну, и ходил! Ну, и что? – Веселов бросил в урну окурок и ушел. Борька посмотрел ему вслед, состроил рожицу и захихикал: – Вот еще – партийный деятель у нас появился. А насчет кумира – это ты зря. И неважно, растягивали ему рот на пленке или нет. Надо же как-то с партократией бороться. Только такие люди, как он, и могут все это сломать. – Пустые они все какие-то…,– ответил Олег. – Что твой Пискунов, что прочие. Творческий вечер Артамонова был устроен в каком-то человеколюбивом обществе из тех, что появлялись тогда в изобилии, и потихонечку превращались в коммерческие конторы. Открытие задержали на полчаса. Публика прохаживалась по фойе и разглядывала фотографии митингов и новых вождей. Наконец, всех пригласили в зал. Зажглись юпитеры. На сцену вышла Виктория Георгиевна Нивецкая и объявила, что будет ведущей «этого замечательного вечера». На ней было длинное темное платье и крупные белые бусы. Появился сам триумфатор – в джинсовой куртке и кроссовках. Олег повернулся к Ирине и спросил: – А где Вика? – Может, еще придет, – равнодушно ответила Ирина. – Начнет, наверное, со своего «На смерть поэта»? – Олег кивнул в сторону сцены. – Не злорадствуй. Он, кстати, спрашивал, придешь ли ты. О Высоцком Артамонов так и не прочитал. Зазвучало нечто иное. В нескольких интерпретациях было произнесено: «Тяжелая расплата – для них, для них…» Нивецкая объявила, что тоже будет читать, но из опубликованного: – Сейчас не очень пишется. Наверное, потому что время так динамично и так неистово политизировано. И это – хорошо. И еще хорошо, что столько разных общественных дел. Но все это, конечно, только до поры. Наше главное дело – писать. И мы с ним справимся. Мы еще скажем о своем времени точно, четко, ярко! Опять читал Артамонов. И не моргнув глазом, заявил: – Я рад, что доказал себе очень важное. Что способен подняться над реальностью и творить свое искусство. Предоставили слово приглашенным. На сцену вышел Белкин – поседевший и стареющий, в ярком зеленом пиджаке. – Жесточайший пресс политической цензуры раздавил всех истинно талантливых, – говорил Белкин.