Врачи меня мучили целый час. Рентген, анализы, энцефалография, зачем-то – гастроскопия. Я вырвался из их рук с ощущением, что слишком рано обрадовался спасению. Обещанный Даниловым обед оказался маленьким банкетом с начальником космодрома генералом Киселевым и десятком чинов поменьше. Репортеров, которых, по слухам, собралось уже с полсотни, к счастью, не пустили. Зато были два американца из «Дельты», вернувшиеся прошлой ночью с Кэриннари-3. Улыбчивые, белозубые и подтянутые.
      – За героизм русских пилотов! – провозгласил сухонький старичок Киселев, опрокидывая первую рюмку. Американцы зааплодировали. Мне тоже пришлось выпить.
      Минут через двадцать в маленьком зале царил полный бардак. Все повставали, разбились на группки и оживленно спорили обо всем на свете. Чинный банкет превратился в чисто российский фуршет. Я с ужасом наблюдал за братанием и питием на брудершафт американских пилотов и русского генерала. Офицеры хлебали водку и коньяк, закусывая крошечными бутербродами с икрой и ветчиной. Людей в зале словно бы стало больше. К потолку потянулся сигаретный дым, в блюде с салатом, к которому я потянулся, внезапно оказалась пара чадящих окурков.
      На мгновение из суеты вынырнул Данилов. Глянул на меня, поймал пробегавшего официанта – солдатика в белом халате, – что-то приказал. Через минуту солдат притащил мне на подносе тарелку борща.
      – Поешь, – возникая за спиной, посоветовал Данилов. – И не обращай внимания, народ переволновался утром…
      Словно я не переволновался!
      Безумие длилось еще с полчаса. Я сгорбился над столом, всей душой желая стать меньше ростом, и быстро доедал борщ. Один из американцев, подойдя ближе, просветлел лицом, извлек фотоаппарат и несколько раз щелкнул меня. Причем выбирая ракурс так, чтобы в него попало несколько пустых бутылок из-под водки. Я начал звереть, и тут из толпы, в которой точно было уже человек тридцать, словно каждый полковник размножился делением, а генералы – почкованием, вынырнул Данилов. Он вроде бы пил не меньше других, но казался абсолютно трезвым.
      – Жди своего портрета где-нибудь в «Плейбое», – порадовал он. – Отдых русского героя… Петя, пробирайся на выход, я подойду.
      – А как же…
      – Все в порядке, свою роль свадебного генерала ты отыграл. – Данилов развел руками. – Не комплексуй. На выход!
      Я поднялся из-за стола и, неловко улыбаясь, стал пробираться к выходу. У дальнего угла стола невысокий застенчивый майор собирал в полиэтиленовый пакет куски ветчины и красной рыбы с бутербродов.
      – Здравствуйте, Петя! – слегка смутившись сказал он, протягивая руку. – А я Максим, Максим Гиллер. Я вас вел из ЦУПа…
      – Спасибо, Максим, – от души поблагодарил я.
      – У меня кошки дома, – признался Максим. – Очень редкая порода, бесшерстные, знаете?
      Я покачал головой.
      – Вот, решил их порадовать… все же натурпродукт, а не «Вискас»!
      – Еще сыр можно взять, – посоветовал я.
      Максим радостно кивнул:
      – Да, сыр они тоже любят…
      Я проскользнул мимо официантов, выскочил в приемную Киселева. Вход охраняли два сержанта с автоматами. При виде меня они подтянулись. Я присел на первый попавшийся стул, отер лоб.
      Кошмар какой-то!
      Сержанты демонстрировали чудеса выправки.
      – Ребята, а часто такие банкеты бывают? – спросил я.
      Оглядевшись, один из сержантов вполголоса произнес:
      – Да нет, раза два в неделю, товарищ майор…
      – А вы раньше сюда не попадали? – поинтересовался второй охранник, посмелее.
      – Нет, – признался я.
      …Обычно я проходил все формальности – это занимало полдня. Потом подписывал акты приема-сдачи корабля, получал билеты, проездные деньги и на попутном вертолете или автобусе добирался до ближайшего города с аэропортом, чтобы улететь на Москву. Ну, бывало, выпьешь рюмочку коньяка с начальником смены в ЦУПе или пивка с кем-то из пилотов…
      Дверь хлопнула, и в приемную выскочил Данилов. Сержанты закаменели.
      – Ага, сидишь, – удовлетворенно сказал полковник. – Молодец. Идем. Кстати, пленку я Джонатану засветил…
      – Правда?
      – Взял аппарат посмотреть, случайно раскрыл заднюю крышку… – Данилов ухмыльнулся. – Быстро, а то не успеешь на самолет.
      – Мне еще вещи забрать…
      – Идем!
      Вертолет уже раскручивал ротор, когда мы подбежали к нему. Рядом с машиной стоял молодой лейтенант, одной рукой придерживая рвущуюся к небу фуражку, другой – держа на весу «дипломат» с моими пожитками.
      – Я там кое-что положил, – небрежно бросил Данилов. – Не бойся, не бомбу. Презент твоему деду. Сам бы завез, да мне еще сутки кантоваться… Лейтенант, проводите Хрумова до самолета!
      – Есть!
      Мы с Даниловым обнялись, и я забрался в кабину вертолета. Следом нырнул лейтенант.
      – Я с тобой свяжусь через пару дней! – крикнул Данилов. – И передавай от меня привет деду, Петя!
      Конечно, я был удивлен, но переспросить, откуда Данилов знает деда, не успел. Вертолет уже уходил вверх.
      – Должны успеть, – поглядывая на часы, заметил лейтенант. – Наверное…
 
      Мы бы все-таки не успели, но рейс «Трансаэро» Хабаровск – Москва почему-то задержался на полчаса. Едва мы выскочили из вертолета, как к нам подкатила старенькая аэродромная «волга» с мигающей надписью «Follow me». Через все взлетное поле мы понеслись к «Боингу». Я запоздало вспомнил, что билет мне так и не выдали.
      На трапе стояли две девочки-стюардессы и задумчиво покуривающий командир корабля. Лейтенант выполнил приказ Данилова буквально – довел меня до трапа, вручил «дипломат» и откозырял.
      – Рад познакомиться! – Пилот протянул мне руку. – Геннадий.
      Стюардессы улыбались, разглядывая меня с неприкрытым восторгом.
      – Взаимно… – смущенно сказал я. – Петр. Тут такое дело, с билетом…
      Командир захохотал, втаскивая меня в нутро «Боинга».
      – Есть желание – пошли в кабину, – предложил он. – Пилотировал «семьдесят седьмой»? Не звездолет, конечно, но…
      – Спасибо, не стоит. – Я замотал головой. Интересно было бы поднять в воздух «Боинг», но не с пассажирами же на борту!
      – Ну, если будет желание…
      Меня усадили в полупустом бизнес-салоне. Там скучали несколько китайцев и японцев в строгих деловых костюмах, пара стареющих крашеных дам и молодых бизнесменов в костюмчиках из кэрринарского «шерстяного хлопка». Все как по команде уставились на меня. Потом японцы о чем-то тихонько зачирикали. В мою сторону посыпались улыбки.
      Принужденно улыбаясь в ответ, я закинул «дипломат» на полку и устроился в широченном кресле рядом с дремлющим мужчиной – по виду государственным чиновником. Прикрыл веки, притворяясь спящим.
      Над головой щелкнуло, и послышался голос Геннадия.
      – Уважаемые пассажиры, компания «Трансаэро» приносит извинения за вызванную техническими причинами задержку вылета…
      Я завозился, устраиваясь поудобнее. По салону пробежала стюардесса, что-то вежливо шепча пассажирам. На миг остановилась надо мной, защелкнула ремень и побежала дальше. «Боинг» медленно выруливал на старт.
      – Я счастлив приветствовать на борту нашего самолета отважного космонавта Петра Хрумова, чей героизм спас тысячи человеческих жизней… – тем временем продолжал командир. Все пассажиры бизнес-класса с готовностью зааплодировали. Пришлось открыть глаза и раздать еще немного улыбок.
      И все же любое бремя славы недолговечно. «Боинг» стал разбегаться, неуклюже взмыл в воздух, медленно закладывая разворот. Пассажиры застыли в креслах, мужественно глядя перед собой. Я покосился в иллюминатор на вздыбленное поле аэродрома, вздохнул и расслабился.
      Скоро я буду дома.
      И уж кому-кому, а деду придется рассказать все.
      По спине пробежал холодок.
 
      Велика страна моя родная!
      Даже когда летишь на скоростном американском самолете.
      Полет занял почти шесть часов. Я успел выспаться, а один раз, разбуженный ласковым шепотом стюардессы, даже поел. Все бы хорошо… не гуляй сейчас по Земле счетчик. Чужой. Хитрый и коварный враг, которого я сам впустил на родину.
      Что же я натворил…
      В дремоте мне пригрезился какой-то кошмарный бред. Рептилоид, опоясанный патронными лентами, полз по гребню плотины. Маленькие глазки коварно поблескивали. Он готовил диверсию – вдали вздымались антенны командного центра СКОБы. Сейчас счетчик взорвет электростанцию, антенны замрут, и лишенная обороны Земля падет перед Чужими…
      Наверное, я слишком много читал в детстве книг о шпионах. У деда целая комната заставлена шкафами с детективами и боевиками. Причем он их не просто читает – конспектирует, с компьютером на коленках…
      – Наш лайнер заходит на посадку в аэропорту Шереметьево-1. Просим пристегнуть ремни, погасить сигареты и приготовиться к посадке…
      В Москве только начинало темнеть. «Боинг» приземлился, подкатил к терминалу. Мои соседи торопливо собирались, упаковывая свои тела в дорогостоящих костюмах в не менее дорогие плащи и куртки. Пожилая дама одарила меня загадочным взглядом, заспанный сосед покрутил головой и уставился с таким видом, словно не понимал, как я оказался его соседом.
      – Петр… – Из кабины прошел командир корабля. – Мне сообщили, там тебя ждут репортеры… Ты как?
      Видимо, на моем лице все отразилось.
      – Пойдем.
      Вместе с командиром и одной из стюардесс я вышел из самолета. Мы пошли по полю к служебному входу. Воздух был влажный и тяжелый, как перед дождем.
      – Ты куда сейчас? – поинтересовался командир.
      – Домой.
      – В Звездный?
      – Нет, просто домой. К деду, в Переделкино.
      – Тебя здесь встречают?
      – Только журналисты.
      – Ну… ладно. Бывай. Полетишь еще как-нибудь с нами – заглядывай в кабину.
      Я кивнул летчику и пожал ему руку.
      – Может, и я когда-нибудь… – Командир смущенно улыбнулся. – Я подал заявление о зачислении в космическую группу.
      – Так ведь только военных летчиков принимают, – неуверенно сообщил я.
      – Да нет уже. Неделю назад объявили общий прием.
      Интересные дела…
      – Как там, на звездах? – спросил летчик. Совершенно серьезно, без всякой иронии.
      Я посмотрел на здания аэропорта, на снующие автобусы, россыпи посадочных огней.
      – Да так же, в общем…
      Мы вошли в здание.
 
      Хорошо вернуться домой. Даже тоска по джамп-эйфории отпускает. Я вышел через служебную дверь, огляделся и двинулся через здание аэровокзала. Сновали люди, улетающие и прибывшие в бывшую столицу России, сверкали витрины. Никому здесь не было дела до космонавта, еще сутки назад болтавшегося в межзвездной пустоте.
      И это было здорово.
      Я собирался взять такси, но уже на выходе услышал крик:
      – Петр! Хрумов!
      Меня догонял командир «Боинга».
      – Блин… – Он остановился, отдуваясь. – Черт… Еле догнал.
      – Что случилось?
      – Тебя машина ждет. С меня бы голову сняли.
      – А что такое?
      Летчик только махнул досадливо рукой. Мы вышли из аэровокзала, осыпаемые вкрадчивыми голосами:
      – Недорого… Куда ехать, ребята?.. До центра подбросить?..
      Геннадий оскалился на таксистов и пояснил:
      – Вчера ограбили кого-то из наших. Тоже… сел в случайную машину. Избили и обобрали. По фирме вышел приказ – из аэропортов доставлять на служебном транспорте.
      – Кого избили?
      – Не знаю. Тебе, наверное, скажут.
      Мы прошли на служебную стоянку. Геннадий покрутил головой.
      – Вон… Серая «вольво». Черт, если б я тебя не догнал…
      Я частенько пользовался транспортом фирмы. Но раньше не запрещалось добираться и своим ходом.
      Как-то не умещалось в голове, что могут ограбить и избить космонавта. Одного из тех, кто зарабатывает всей Земле место в Галактике.
      – Счастливо, Петр… – Летчик пожал мне руку. – Хороший ты парень…
      – Только? – спросил я.
      – Что? – Геннадий растерялся.
      –  Хороший ты парень, только…
      Летчик кивнул:
      – Да, наверное. Хороший, только слишком правильный. И серьезный. Счастливо тебе.
      Я сел на заднее сиденье. Рядом с шофером бдил мрачный охранник из отряда безопасности «Трансаэро».
      – Хрумов? – уточнил водитель.
      – Да. Вы меня ждете?
      – Второй час уже. Рейс задержался. Куда ехать?
      – В Переделкино.
      Водитель кивнул:
      – Ага. Я тебя как-то возил, помнишь?
      На всякий случай я кивнул.
      – Жулье совсем распоясалось… – сказал водитель. Машина выскользнула со стоянки и рванула по шоссе. – Теперь всех наших возим.
      С минуту я слушал его мнение о частном извозе, разгуле преступности, очередных обещаниях мэра Полянкина покончить с оной, а потом незаметно задремал.
 
      Когда мы подъехали к прославленному дачному району, уже совсем стемнело. Водитель разбудил меня, и я показал охране у въезда свой пропуск. Наступал вечер, второй вечер подряд, но, поскольку я спал, ощущение возникало такое, словно светлое время суток сократилось до пары часов.
      – Сейчас направо, – командовал я. – У дачи Пастернака заверните…
      – Это какая?
      – Вон та…
      Водитель мастерски завернул, потом спросил:
      – Пастернак – тоже наш, с фирмы, да?
      Я поперхнулся и не нашел, что ответить.
      – Нет, тот вроде Патерный… – размышлял водитель. – А! Это писатель такой, да?
      – Да, – беспомощно признал я. – Писатель. Поэт. Знаменитый…
      Довольный своей образованностью водитель начал тихонько насвистывать. Каменный затылок охранника дрогнул, и он неожиданно мягким голосом произнес:
      – Быть знаменитым – некрасиво…
      Странная штука – такие вот случайные встречи. Машина остановилась у дедовой дачи, я вышел, стараясь заглянуть в лицо охранника. Но так и не смог – в салоне было темно.
      – Спасибо, ребята, – сказал я. «Вольво» с легким гулом умчалась.
      Я остался наедине с домом.
      Нет, сказать, что я деда боюсь, – это неправда. Даже ребенком я его не боялся. Побаиваются обычно отца, это и правильно для мальчишек. Вот только мне так и не удалось узнать, что такое ласковая мама и строгий папа.
      Разбились мои родители. Мне два года тогда было. Разбились на самолете, на мерзкой «тушке» – «Ту-154», самолете, который следовало снять с полетов еще в девяностых годах прошлого века. Дед меня и воспитывал… если это можно назвать воспитанием.
      Я помялся перед калиткой. Она была не закрыта – весь район Переделкино и так надежно охранялся.
      Нет, держать ответ придется.
      Толкнув калитку, я вошел в сад. Окна дачи светили сквозь деревья, неярко – на первом этаже, в прихожей, и посильнее – на втором, в кабинете деда.
      Уже у самой дачи из-за деревьев вынырнула безмолвная черная тень и метнулась ко мне. Я остановился, позволяя Тирану обнюхать себя. Спросил:
      – Ну? Не признал?
      Кавказская овчарка – пес серьезный. Тиран секунд пять изучал мои брюки, потом улегся на дорожке. Внимания требовал, паршивец. Уж не знаю почему, но меня в качестве хозяина он так и не научился воспринимать за все четыре года своей собачьей жизни. Скорее я годился ему в партнеры по играм, а изредка – в инструмент для чесания брюха. Во всяком случае, сейчас в собачьем взгляде читалось именно это.
      – Нет, парень, ты обнаглел. – Я перешагнул через овчарку, достал ключ и стал отпирать замок. Тиран изо всех сил делал вид, что ничуть не разочарован, а на дорожку просто прилег отдохнуть.
      Я вошел в дом и аккуратно запер дверь. Охрана охраной, и пес в саду тоже не зря свой «педигрипал» ест, но замок все равно надежнее.
      – Петя, ты устал?
      Я замер в прихожей, косясь вверх, на винтовую деревянную лестницу. Надтреснутый старческий голос доносился из кабинета. Дед явно оставил дверь открытой, чтобы услышать, когда я войду.
      – Нет, деда!
      – Тогда поднимайся.
      С легкой тоской я покосился на дверь своей комнаты. Сейчас бы упасть на мягкую, чуть расшатанную и скрипучую, но от этого ставшую еще привычнее кровать… Включить вертушку с записью шума прибоя… или нет, раскрыть окно пошире и слушать шорох сада…
      – Петр Данилович! – рявкнул дед.
      – Иду! – Я кинулся на лестницу.
      Ступеньки были невысокими, пологими, наверное, чтобы старенькие писатели не обедняли российскую литературу, падая с лестницы. Я сделал полный оборот, прежде чем оказался на втором этаже. Дверь в дедовский кабинет была открыта, от остальных комнат, давно и наглухо закрытых, словно тянуло тьмой и одиночеством. Мрачно все-таки тут… и как дед живет без меня?
      Андрей Валентинович Хрумов, бывший психолог и литератор, бывший участник переговоров Земли и галактического Конклава, человек, которого называли Гиммлером космического века, толстый семидесятилетний старик, мой дед…
      Он сидел в древнем кожаном кресле, когда-то светло-коричневом, а сейчас выцветшем до белизны, в тон его седым волосам. И молча разглядывал меня. На столе светился экран ноутбука, в углу комнаты, водруженный на хилую этажерку с книгами, бормотал включенный телевизор.
      – Ты чего, деда? – тихо спросил я.
      Дед медленно поднялся, подошел и обнял меня. Я его на голову выше, но сейчас вновь почувствовал себя маленьким.
      – Паршивец… – прошептал дед. – Ну, Петька… паршивец… ведь вначале передали, что ты разбился…
      – Правда? – Я пришел в ужас. Представляю, что было с дедом!
      – Сказали, что ты, отводя челнок от города, врезался в землю…
      – И ты поверил?
      Дед отстранился на расстояние вытянутой руки. Уставился мне в глаза.
      – Я? Конечно. Разве ты поступил бы по-иному?
      Я промолчал.
      – Полчаса ждал новых сообщений. Телефон оборвал. Потом передали, что челнок совершил аварийную посадку на шоссе.
      Дед тихо, кашляюще засмеялся.
      – Тогда я успокоился. Разбиться, спасая людей, ты мог. А вот при аварийной посадке – никогда!
      – Почему?
      – Потому! – рявкнул дед, вновь переходя на обычный тон. – Врачи тебя смотрели?
      – Конечно!
      – Сотрясения, ушибы, переломы?
      – Ну я же здесь стою! Нет.
      Дед кивнул, зашаркал к креслу. Я устроился на жестком венском стуле в углу комнаты. С самого детства я любил здесь сидеть, тихонько наблюдая за тем, как дед работает. Порой он разрешал мне притащить свой компьютер, я ставил его на краешек стола и делал уроки, пока дед работал. А если у него было хорошее настроение, то под вечер мы перекидывали между машинами шнурок и играли в какую-нибудь стратегическую игру…
      – Итак, рассказывай, – устраиваясь в кресле, сказал дед. – Нет… постой.
      Он с легким смущением отвел глаза и достал из ящика стола огромную хрустальную пепельницу, спички, трубку и кисет с табаком. Я, еще как вошел, почувствовал, что дед сегодня курил, но упрекать его не стал.
      Но такого, чтобы дед при мне начал травить организм, давно не бывало.
      – При выработке посадочной траектории… – начал я, безнадежно разглядывая фотографию на стене. На ней были мама, папа и я – совсем еще маленький, кудрявый и светловолосый. Лицо у меня было глупое и обиженное.
      – Стоп, – раскуривая трубку, велел дед. – Мне не нужны подробности твоей посадки. Я хочу знать, что случилось на Хикси?
      Вот так.
      А чего еще я мог ожидать от своего деда?
      – Я взял груз… кортризон…
      – Петя, мальчик мой… в первую очередь я хочу знать – кто? Алари, Счетчики или Куалькуа? И говори свободно, нас никто не услышит.
      – Счетчики… – прошептал я.
      Дед выпустил в потолок струю белого, пахнущего скорее пряностями, чем табаком, дыма. Кивнул:
      – Я все-таки рассчитывал на Алари… Они точно не замешаны?
      – Не знаю… – уже ничего не соображая, признался я. – Вроде бы нет.
      – Петя, я учил тебя, что отрицание никогда не может быть достаточно информационно насыщенным…
      – Возможно, да.
      – Прекрасно. Теперь все по порядку.
      – Хикси. Груз кортризона. Старт нормальный. В момент выхода на орбиту на встречном курсе оказался крейсер… крейсер Алари…
      Дед довольно заулыбался.
      Я отбросил все попытки разобраться в происходящем и принялся рассказывать все случившееся. Коротко, пока речь шла о предыстории, и подробно, когда на сцене – если крошечную кабину «Спирали» можно обозвать сценой – появился счетчик.
      – Прекрасно, – подвел итог дед. – Более чем хорошо.
      – Я ничего не понимаю, – признался я.
      – Например?
      – При чем тут Алари?
      – Что тебе помешало провести положенный осмотр челнока перед уходом в джамп?
      – Крейсер…
      – Вот. В результате экстренного джампа ты – первое, не обнаружил счетчика, второе – ушел в прыжок с плохо рассчитанной траекторией. И был вынужден принять помощь Чужого.
      – Значит, все подстроено? Он врал? – Я даже не удивился.
      Но дед покачал головой:
      – Почему же врал? Сообщил часть правды. В операции проникновения на Землю участвуют не только живые компьютеры. Еще и воинствующие грызуны.
      – А им-то зачем?
      – Петя, на тебя давит известный всем космонавтам факт – боевые корабли Алари сильнейшие в Конклаве. А тебе не кажется странным, что Алари вынуждены содержать такой чудовищно огромный и разорительный флот? Они тоже в ловушке, Петя. Как и мы, как и Счетчики. Они – боевая гвардия Конклава. Эта роль может устраивать часть расы, но никак не всех Алари. Будь они воинственны от природы, давно бы истребили друг друга или схватились со всеми прочими Чужими.
      Дед кашлянул, выколотил трубку и принялся набивать ее заново.
      – Сложилась классическая ситуация, – удовлетворенно произнес он. – Имеются по меньшей мере три расы космоса, которые не удовлетворены текущим положением дел. Три расы, считающие себя ущербными, рабами, вынужденные играть заданную роль. Если бы ты знал, как давно я ждал этого мига!
      – А как же счетчик? Как его найти?
      – Найти? Зачем? Он и сам прекрасно нас найдет. Точнее – меня.
      Вот чего никогда за дедом не замечал, так это мании величия.
      – Дед, ты все-таки не секретарь ООН и не президент России…
      – Кому нужны эти должности? – презрительно фыркнул дед. – Думаешь, я променял бы это кресло на кресло Мбаны Монтенебо или Алексея Шипунова? Ха!
      – Ты думаешь, счетчик и впрямь шел к тебе?
      – Конечно! Как он себя зовет? Карел? Карел Готт… – Дед затрясся от хохота. Почему он обозвал счетчика богом – абсолютно не пойму!
      – Дед… – жалобно сказал я. Примерно тем же тоном, как в детстве, когда у меня не выходила задачка по дифференциальному исчислению или я никак не мог усвоить параграфы Галактического Кодекса – с их официально трехсмысленным толкованием и перекрестными ссылками…
      – Петя! Ты устал. Тебе сейчас поспать надо. А мне подумать.
      Я встал – когда дед отправляет меня в кровать, то спорить бесполезно. Это я с детства усвоил. И все же спросил:
      – Так ты что… не сердишься? Не считаешь предателем?
      Дед отложил трубку и пораженно посмотрел на меня:
      – Петя! Ты прекрасно себя вел! Ты сделал то, что необходимо было сделать! Если бы за воспитание давали Нобелевскую премию, я был бы бесспорным на нее кандидатом!
      Я поспешил ретироваться. Слабостей у деда немного, но когда речь заходит о нобелевке – лучше убежать. Иначе придется вновь выслушивать историю о том, как дед ее не получил, – и все из-за трусости чиновников, не рискнувших дать заслуженную награду автору «Манифеста обреченных» и «Введения в психологию не-людей».
 
      Наконец-то я выспался. В своей кровати, под шорох начавшегося дождя из открытого окна. И самое главное – успокоенный дедом. Если уж он считает, что я не натворил беды, притащив счетчика на Землю, – значит все в порядке.
      Проснулся я поздно. Небо плотно обложили тучи. Шел дождь, снаружи, откуда-то из-под крыльца, глухо поскуливал Тиран. Там у него целое логово, но, видимо, сейчас псу хотелось в человеческое жилье. Я поднялся, протирая глаза, вышел в прихожую, впустил собаку и отправился досыпать. Но сон уже не шел.
      Тогда я включил телевизор и, валяясь в постели, прослушал последний выпуск новостей, записанный час назад.
      Говорили о небывало большом урожае в Нечерноземье, который никак не удается убрать, о каких-то таможенных спорах с Великим Китаем, о выступлении президента США Мерфи… потом вспомнили и обо мне. Прокрутили компьютерный ролик, демонстрирующий процесс посадки «Спирали», какой-то незнакомый мне спец из Роскосмоса высказывал версии о причинах нерасчетной посадки. Потом показали садящийся шаттл – не «Спираль», а «Буран», но кто из телезрителей поймет это за три секунды? И меня, пирующего с шофером разбитого «Икаруса». Меня хвалили, причем довольно сильно. Я покраснел и стер выпуск новостей из памяти телевизора.