Над Аляской ЦУП снова восстановил связь.
      – «Трансаэро», мы начинаем.
      – Хорошо, Земля.
      – Все в порядке?
      Я отвел глаза от рептилоида, прежде чем ответить:
      – Да.
      Вот так, наверное, и становятся предателями. Поверив Чужому. Все равно, человеку ли в иноземном мундире или говорящей ящерице. Не из страха, не из корысти – из самых благих намерений.
      Впрочем, у счетчика все равно нет шансов. Он не представляет себе систему безопасности космопорта… я и сам ее плохо представляю. Ровно настолько, чтобы понимать – посты не минуешь.
      Челнок подрагивал, разворачиваясь. Земля переместилась под ноги. Теперь «Спираль» летела дюзами вперед, готовясь дать импульс на торможение.
      – Первый, – сказал диспетчер. Меня потянуло из кресла, когда двигатель ожил. Он отработал секунд семь, прежде чем наступила пауза.
      Пока компьютер обрабатывал новую траекторию, я посмотрел на счетчика. Разговаривать нам больше было нельзя – он уже «подправил» записи «черного ящика», сделав это именно так, как я и представлял. Возложив лапки на пульт… Он и сейчас сидел в этой же позе, примотанный тонким тросиком к скобам на кожухе джампера. Динамические операции – это не старт на гравитационном луче Чужих и не прыжки сквозь изнанку Вселенной. Перегрузки неизбежны.
      – «Трансаэро», мы повторяем, – сообщил диспетчер.
      Мне показалось – или его голос изменился?
      – Как траектория, Максим?
      – Чуть нестандартная… – Он явно колебался. Было еще время вернуться на стабильную орбиту. – Корректируем. Второй импульс через девять секунд, продолжительность – три и пятнадцать сотых…
      Счетчик посмотрел на меня. И медленно, старательно подмигнул серым веком.
      Что это он…
      Дрожь корпуса, гул двигателя. Тишина.
      – Максим… – Я старался говорить спокойно. – По моему пульту – импульс три и четыре десятые секунды. Тяговый момент расчетный.
      Диспетчер молчал секунд пять.
      – «Трансаэро», у нас те же данные. Мы считаем.
      – Траекторию!
      – Не волнуйся. Ты в пределах посадочного коридора.
      Уже что-то… по крайней мере не сгорю и не отрикошетирую от атмосферы. Протянув руку, я слегка толкнул счетчика – пусть будет наготове. Сейчас его способности могут понадобиться.
      – Петр! – Диспетчер вдруг обратился ко мне по имени. – Ты входишь в атмосферу нормально.
      Я шумно выдохнул.
      – У тебя проблемы на участке планирования. Ты… промахиваешься.
      Участок планирования…
      Это пусть журналисты пишут о гордо парящих челноках, заходящих на посадку с полными трюмами. Челнок планирует с грацией чугунного утюга. Даже пассажирский самолет с отказавшими двигателями обречен на падение – и это с его нормальными крыльями. А уж с моими раскладными плоскостями, способными едва-едва корректировать полет…
      Падаем мы. Не летим, а, как говорилось в одном мультике, «красиво падаем». Прямо на идеальные, залитые полуметровым слоем бетона, полосы космодрома. Падаем, превращая кинетику орбитальных скоростей в подобие полета.
      – Насколько промахиваюсь?
      Я спросил, и в тот же миг мой компьютер ухитрился довести до конца свой расчет. Диспетчер подтвердил:
      – Около ста километров, Петр.
      Сглотнув, я сказал:
      – Жду указаний, Земля.
      – На стабильную орбиту ты уже не возвращаешься. Главное, сохраняй спокойствие, Петр. Мы ведем тебя.
      – Куда? В Китай, на сувениры?
      – Ты… приземляешься около Благовещенска…
      – Падаю около Благовещенска! Или на этой неделе там построили новый космодром?
      – Петр, сохраняй спокойствие, мы ищем варианты.
      – Понял.
      Я ждал. Приземление уже началось. Путь к Земле необратим – запас горючего в «Спирали» очень и очень ограничен. Все, что я сейчас могу, – это чуть-чуть корректировать траекторию.
      – «Трансаэро», мы берем управление. Держись.
      Снова гул двигателя – короткий, он выложился до конца, сожрав в последнем импульсе остатки горючего. Осталась самая малость – для атмосферных маневров.
      – Петр?
      Я смотрел на дисплей. Предполагаемая точка посадки сместилась – от Благовещенска к Свободному… но не до конца.
      – Мы скорректировали траекторию…
      – И что?
      Пауза. И беспощадный ответ:
      – Не на город же тебе садиться.
      – Спасибо, – прошептал я.
      – Петр, мы поднимаем вертолеты…
      – Спасибо, – повторил я. Челнок снова дрогнул, разворачиваясь носом вперед. Меня даже не предупредили о маневре.
      – Петр, тебе придется сажать машину вручную. Слушай меня внимательно… – Диспетчер глотнул воздуха. – По линии твоего приземления проходит автомагистраль…
      Я засмеялся – а как тут было не засмеяться? Сажать двадцатитонный «лапоть» на плохо асфальтированную дорогу?
      – Это хорошая магистраль, Петр…
      А то я не знаю наши дороги.
      – Иного выхода нет, пилот.
      Конечно, нет. На «Спирали» не предусмотрена система аварийного спасения. Зачем перегружать челнок, когда так много желающих занять место пилота, а каждый килограмм иноземного дерьма стоит немыслимые деньги?
      Челнок начал легонько подрагивать – первое, еще нежное, касание атмосферы.
      – Идите вы все к черту!
      Они сознательно провели эту последнюю, безумную коррекцию курса, практически лишив меня возможности управлять челноком. Чтобы отвести удар от города. Чтобы у меня не было иного выхода, кроме как сажать «межзвездный» корабль на разбитое шоссе.
      – Мы перекрываем магистраль, через полчаса она будет чистой.
      Он так старательно говорил «магистраль», этот незнакомый мне мужик из ЦУПа. Сразу представлялись сверкающие, прямые, как стрела, западные автострады.
      – Связь уходит. Держись, Петр.
      Вокруг челнока разгоралось свечение ионизированного воздуха. Нос корабля начал медленно приподниматься, принимая основной удар плазмы на бронированное брюхо. И все равно на сверхпрочном жаростойком стекле переднего иллюминатора плясали огненные змеи.
      – Приплыли, дружок, – сказал я, повернувшись к счетчику.
      Это – судьба.
      И она, наверное, права. Исправляет мои ошибки, мою слабохарактерность. Не пускает на Землю врага, сумевшего заморочить голову неопытному пилоту…
      Счетчик улыбался. Словно его не пугали ни огненная буря вокруг, ни неминуемое крушение при посадке, ни дикая ошибка в отработанных программах приземления…
      Ошибка в программах?
      – Гад! – завопил я, рвясь из кресла. – Скотина!
      Самый простой способ миновать контроль космопорта – приземлиться за его пределами.
      Сумей я сейчас встать, я разорвал бы счетчика на куски голыми руками. Но перегрузка уже давила, вырывая из ремней, стремясь бросить на хрупкую начинку пульта.
      Нет уж.
      Нет.
      Но на что он может надеяться, чешуйчатый инопланетянин Карел? Удар при посадке будет слишком силен…
      Впрочем, откуда я знаю, какую перегрузку способно выдержать это тело?
      В рвущемся огненном саване «Спираль» неслась к Земле.
      Счетчик скосил на меня глаза. Ему приходилось куда хуже – вместо удобного анатомического кресла с широкими ремнями – стальной трос через талию…
      Дисплей замерцал – оранжевым призывным светом. Я посмотрел на экран – поверх траекторных расчетов медленно плыли строчки:
      «Петр, все хорошо. Говори, но не обращайся ко мне лично. У нас не будет времени на повторную чистку записей».
      Как ни странно, но я подчинился.
      – Челнок не может приземлиться вне космодрома, – сказал я.
      «Ты сможешь».
      – Нет, это невозможно!
      «Ты хороший пилот».
      – Двадцать тонн! Нужна специальная полоса!
      «Молчи! Молчи!»
      Я замолчал. Челнок трясло – не слишком сильно, привычно. В иллюминаторах бился огонь. Как правило, в такие минуты делается не по себе – теплозащита надежна, но уже дважды шаттлы гибли при посадке. Прогорал какой-то участок или отслаивалась керамическая плитка и плазменная струя врывалась внутрь.
      Но сейчас мне угрожала куда более реальная беда.
      За всю историю космонавтики челнокам не приходилось садиться на неприспособленные площадки. Лишь специальные полосы, лишь лучшие из военных аэродромов – для аварийных посадок, лишь выглаженные самой природой глади пересохших соляных озер.
      Но не дорога.
      Я вспомнил старую, советских времен комедию, где пассажирский самолет опустился на шоссе. Эту сцену снимали на аэродроме – обычное дорожное покрытие не выдержало бы.
      В чем я сейчас удостоверюсь на практике.
      Как странно все происходящее ныне в мире. Межзвездные полеты, чужие цивилизации стали реальностью. И ничего – ничего не изменилось! Те же раздолбанные шоссе, по которым ползут «КамАЗы» и «жигули», те же мыльные оперы по телевидению, протекающая сантехника и сопливые по весне носы.
      Будущее коснулось настоящего, снисходительно потрепало по плечу и улеглось отдыхать.
      Двадцать процентов населения Земли работает на космос. Строит корабли, готовит топливо, сооружает смехотворные орбитальные крепости, пытается справиться с обезумевшей от ракетного бума экологией.
      А мне предстоит садиться на оплывший от жары асфальт.
      – Прощай, – сказал я счетчику. Тот промолчал – не только вслух ничего не произнес, но и к компьютеру подключаться не соизволил.
      Ладно.
      Огненный шторм вокруг челнока уже утих, теперь мы просто неслись в стратосфере, на высоте двадцати с небольшим километров, словно обычный сверхзвуковой самолет… с неработающими двигателями. Я отключил автоматику, взялся за штурвал. Осторожно качнул челнок – он слушался рулей неплохо, на такой скорости давление набегающего воздуха компенсировало разреженность.
      Будь в баках хотя бы обычный резерв горючего, я бы попытался сманеврировать и сесть на космодром. Но баки были почти сухими.
      Минут через десять мы уже спустились до облачного слоя, и в этот момент восстановилась связь.
      – «Трансаэро», ответьте… – устало повторял диспетчер.
      – Я на связи.
      – Борт тридцать шесть – восемнадцать! Видим вас!
      – Очень рад, – сказал я.
      – Петр, вертолеты в воздухе, в точке твоей посадки дорога расчищена. Ты идешь прямо по направлению трассы, у тебя неплохой шанс.
      Я не стал уточнять проценты этого шанса. Не лучшее время для ругани.
      – Что советуете, Земля?
      – Петр, на связи Александр Данилов, – сказал диспетчер И тут же в разговор вступил другой голос. Немного мне знакомый. Лучшего пилота «Трансаэро» Данилова я видел раза три. Сейчас он водил «Бураны», но начинал со «Спирали».
      – Петр, времени на соболезнования нет, – начал он. – И постараемся, чтобы они не понадобились. Через десять минут ты пролетаешь над космодромом. Еще через две, на высоте около пяти километров, оказываешься над дорогой.
      По крайней мере он не сказал «над магистралью»…
      – Дорога хреновая, – безжалостно сообщил Данилов. – Я по ней ездил. Но тот участок, где ты снижаешься до нуля, относительно в порядке… там часто ездят китайские торговцы, маленько подлатали покрытие. На автоматику рассчитывать не приходится. Какой у тебя опыт полетов?
      – Два с инструктором, семь самостоятельных. Все на «Спирали». – Я сглотнул и добавил: – Все посадки на автоматике…
      – Это я знаю. Военный налет?
      – Девять полетов.
      – На чем летал?
      – На «сушке», тридцать седьмой.
      – И то хорошо. Запомни, «Спираль» все-таки управляема вручную, очень медленно слушается рулей на посадке, но все возможно. Я садился вручную дважды.
      – Дорога широкая? – спросил я. От ровного злого голоса Данилова оцепенение проходило.
      – Пять метров. Могло быть и хуже. Если опустишься четко, то колеса в кювет не попадут. Прокатись хотя бы метров сто, чтобы сбросить скорость. Тогда у тебя все шансы уцелеть, когда скатишься с шоссе.
      – Люди есть на дороге?
      – Уже нет. Ее действительно очистили, не волнуйся.
      – Саша… – От волнения я потерял всяческий пиетет. – У меня реально есть шанс?
      – Небольшой, но есть. Я сейчас в вертолете… да, вижу тебя! Посмотри вниз… черт, у тебя нет такого обзора… Космодром видишь?
      Я видел. Впереди и очень далеко внизу.
      Когда я садился на Свободном, то на такой высоте над ним, конечно, не пролетал…
      – Ты ровно идешь, – утешил меня Данилов. – Эта «птичка» еще полетает. Тебе выдали расчет курса?
      – Да, – глядя на дисплей, ответил я. – Две коррекции?
      – Одна, чтобы выйти на ось дороги, другая перед касанием.
      – У меня хватит топлива лишь на одну.
      Данилов секунду молчал, потом решил:
      – Выполняй первую, иначе промахнешься вообще. Дальше будешь планировать.
      – Понял.
      – Все, работай, – бросил Данилов. – Ветра практически нет, видимость идеальная. Я на связи, но больше тебе не мешаю. Всем молчать!
      Я проводил взглядом оставшийся по правому борту космодром. Четыре главных старта для челноков, три маленьких для спутников. Две прекрасные, широкие, оборудованные на славу полосы. Пятнышко вертолета в небе. Я мысленно помахал Данилову рукой.
      Счетчик молчал, лишь подергивал лапой по кожуху джампера. Слабый шорох отвлекал, я зло глянул на рептилоида, и тот затих. Похоже, понял.
      Расчет на последнюю коррекцию уже был в компьютере. В общем-то использование маршевого двигателя в атмосфере не рекомендуется. Но мне терять нечего.
      Я дал подтверждение на маневр, и через несколько секунд двигатель автоматически включился. В атмосфере он работал как-то натужно, взахлеб… а может быть, мне это уже мерещилось… Двухсекундный импульс – челнок слегка дернулся, вообразив, что научился летать, потом продолжил падение.
      По крайней мере мы действительно шли над дорогой. Господи, неужели в России научились прокладывать дороги прямо, не обходя каждый холмик? Или эта осталась с царских времен?
      Высота уже упала до километра. Впереди, по обочине дороги, мелькали коробочки машин. Надо же, действительно очистили трассу…
      Скорость, вот мой главный враг. Триста с лишним километров в час – ничто по космическим масштабам. Но для обычной дороги и это непозволительно много.
      Я качнул челнок, проверяя, как слушаются рули. Машина отозвалась на удивление неплохо. На экране компьютера желтая линия – моя траектория – отклонилась от зеленой. Я вновь вернул «Спираль» на ось дороги. Безумная надежда, что мне все-таки удастся приземлиться, стала чуть менее безумной. На дорогу меня вывели настолько великолепно, словно отрабатывали этот маневр давным-давно.
      Счетчик опять начал скрести кожух. Но уже не было времени отвлекаться. Дорога была в сотне метров под нами, и высота стремительно падала. Я пытался разглядеть, ровно ли иду, но компьютер уже был бесполезен, а обзор из кабины «Спирали» никогда не отличался широтой. В последний момент я все же довернул челнок правее.
      В тот миг, когда машина наклонилась, я заметил сразу две вещи. Во-первых, интуиция не подвела, я и впрямь рисковал завалиться в кювет, не будь этого последнего маневра. Вторая новость была куда хуже – в полукилометре впереди дорога резко сворачивала, огибая невысокую, заросшую деревьями сопку. И мало того, навстречу мне ехала машина!
      Разницы между тем, куда я врежусь, для меня, впрочем, не существовало. Шесть секунд, и…
      Челнок тряхнуло, когда шасси коснулось асфальта. Он сразу пошел юзом, как машина на льду, разворачиваясь левым крылом вперед. В приступе бессмысленного рвения я выправил космоплан. Впереди разворачивалась машина – огромный обшарпанный «Икарус». Шофер, увидев несущийся на него звездолет, не растерялся, а ухитрился затормозить и стал разворачиваться.
      Господи, вот это бред! Челнок трясся, подскакивая на дороге, но пока ухитряясь не слететь в кювет и не перевернуться на одной из многочисленных колдобин. Впереди улепетывал, выжимая из мотора все силы, автобус. Да что он творит, я все равно быстрее, догоню! Выскакивал бы, выводил людей… нет, не успеть… так хоть съехал бы с дороги, может, кто жив бы остался…
      Я еще попытался согнать «Спираль» с дороги. Хоть на обочину, хоть в сопку – лишь бы не в автобус! В голове вдруг всплыл пронзительно-трагический голос полузабытой певицы: «А город подумал – ученья идут…»
      Но челнок явно не разделял мою готовность к самопожертвованию. Он уже не скакал, а мчался по дороге, примирившись с асфальтом под колесами. Российские звездолеты – самые надежные в мире!
      Автобус набрал-таки изрядную скорость, и расстояние сокращалось так медленно, что я успел заметить номерной знак: «06–31», выхлопную трубу, выплевывающую густой сизый дым, привязанное сзади мятое ведро и надпись: «Не уверен – не обгоняй!»
      Вот мы и не стали обгонять, а врезались в автобус…
      Меня рвануло в ремнях, челнок содрогнулся, вставая на дыбы. Обшитый керамикой нос «Спирали» оказался покрепче прогнившего железа. Челнок въехал в автобус до половины, пока крылья не задержали его стремительного продвижения.
      Пару секунд мы ехали этим неожиданным тандемом, потом, снеся редкие бетонные столбики, стали преодолевать сопку. Где-то на десятом дереве и автобус, и космолет примирились с преградой и остановились.
      Вот тут тряхнуло так, что я на мгновение отключился. А когда глаза удалось открыть, то с удивлением понял, что еще жив. Нос «Спирали» смялся, кабина сморщилась, как гармошка, но почему-то уцелели все стекла и работало освещение. На завалившемся джампере возился счетчик, отвязывая страховочный тросик. И как его не разорвало напополам?..
      Я потряс головой, пытаясь прогнать из глаз кровавую муть.
      А потом все у меня внутри похолодело.
      Кровь была не в глазах. Все стекла «Спирали» были покрыты багрово-красным месивом.
      Боже!
      Я сорвал ремни, выкарабкался из кресла, шатаясь пошел в шлюз. Счетчик, привстав на кожухе джампера, шлепнул меня лапкой по руке, словно останавливая, но мне было не до него. Челнок подрагивал, видимо, сползая вниз по склону. Дверь в шлюз открылась с третьего рывка, потом я рвал рычаг аварийного выхода. Люк поддался не сразу, но я все же справился – ужас придал силы.
      Воздух был прохладным и сырым, от горячей обшивки валил пар. Вокруг топорщился покореженный соснячок, от «Икаруса», замершего впереди, несло гарью. Я спрыгнул с двухметровой высоты, поскользнулся на мокрой траве, пошатываясь побрел к автобусу. Часть стекол тоже уцелела, лишь покрылась паутиной трещин, сквозь которые проглядывала все та же багровая каша.
      Только бы не дети! К горлу подкатил комок. Я дрожащими руками расстегнул кобуру. Застрелиться, как положено офицеру…
      Со скрипом открылась дверь автобуса, на землю вывалился тощий небритый мужик в тренировочном костюме. Потряс головой, окинул взглядом смятый автобус, потом меня. Поднялся. В руках у него была монтировка.
      – Космонавт хренов! – завопил он. – Разлетались, мать вашу!
      – Сколько? – только и смог спросить я. Ноги не держали, матушка Земля укоризненно тянула прилечь. – Сколько… там?
      Я кивнул на смятый автобусный салон, стараясь не смотреть лишний раз на заляпанные стекла.
      – Восемьдесят! – взвыл водитель, и у меня все внутри оборвалось. Точно, детей подавил… – Восемьдесят ящиков, гад! Мне ж теперь не расплатиться!
      Прежде чем я осознал эти слова и понял, что людей в ящиках не возят, водитель со своей монтировкой почти подобрался ко мне.
      – Стой! – крикнул я, выхватывая пистолет. – Я майор ВВС России Петр Хрумов! Имею право применять оружие! Не приближаться!
      Водитель выронил монтировку, сел на склон и заныл, обхватив голову руками и раскачиваясь. До меня донеслось что-то о китайских подрядчиках, вырастивших помидоры, о жителях Хабаровска, которые без этих помидоров жизни не мыслят, о несчастном «Икарусе», который водителя кормил, поил, а теперь только в металлолом и годен. Но сил посочувствовать не было. Помидоры! Восемьдесят ящиков! Да хоть весь китайский урожай этого года!
      – Какого черта ты в автобусе помидоры вез? – спросил я.
      – А в чем еще, у меня «КамАЗа» нет!
      – Да успокойся, тебе выплатят компенсацию!
      Водитель прекратил ныть, приподнял голову. Недоверчиво спросил:
      – Точно?
      – Выплатят! – подходя к автобусу, пообещал я. Выглядело все кошмарно. Я наклонился, соскреб с травы багровую кашу, поднес к лицу, чувствуя себя начинающим вампиром. Точно, помидоры…
      – Так это из-за тебя дорогу перекрывали? – спросил водитель со спины.
      Я, не оборачиваясь, кивнул.
      – Блин… а я думал, снова на железке цистерны рванули… – промямлил водитель. – Вечно, как ваша горючка рванет, так весь район оцеплен…
      – Что, часто рвется? – заинтересовался я.
      – Раза два в год…
      Да, понятное дело. Ракеты-носители летают на очень токсичном топливе. А стартов много, а цистерны старые, а персонала обученного вечно не хватает… Я вздохнул:
      – Если б не твоя колымага, конец мне…
      Водитель покосился на дорогу, поскреб щеку.
      – Уж точно, ты гнал будь здоров… Километров двести?
      – Посадочная скорость – триста пятьдесят.
      Водитель пощелкал языком, тон его сразу изменился. Теперь я был не залетным космонавтом, а почти коллегой.
      – Ну, я больше ста здесь держать не рискую… У меня движок – совсем барахло. Конечно, у вас-то… – Он осекся, оглядывая челнок, сплюнул, пробормотал: – Крепко я головой приложился… Тебя как зовут, космонавт?
      – Я же говорил, Петр!
      – Петя… А я – Коля.
      Я машинально пожал протянутую мне руку. Нас сейчас можно было снимать для агитационного плаката компартии – полное единство армии и народа. Вот только челнок, хищно пронзивший носом автобус, пришлось бы заретушировать – какие-то неправильные ассоциации возникали.
      – Ты откуда прилетел? – поинтересовался водитель.
      – С Сириуса-А-восемь. Планета Хикси.
      – Знаю! – оживился Коля. – Видел я Сириус! Мне сынишка показывал, он в кружок астрономов ходит, сам телескоп собрал, маленький такой… Тоже космонавтом хочет быть.
      Он подошел к челноку вплотную, боязливо притронулся к обшивке и с руганью отдернул руку. Конечно, керамика еще не остыла, градусов сто – двести точно есть.
      – Горячий, мать его! – взвыл Коля. – У меня ж все помидоры поджарятся! Помоги, выгрузим!
      Я укоризненно посмотрел на водителя, и Коля махнул рукой:
      – А… ладно. Что уж теперь… Эй, а он не излучает?
      – Корабль? Нет, не бойся. Радиация чуть выше фоновой. Не опасно.
      Водитель закивал:
      – Верно, чего нам бояться, после такого дела… Петя, так ты, считай, заново родился!
      – Угу.
      – Это… отметить надо бы?
      Я так растерялся, что не нашелся, что ответить. Водитель, приняв мое молчание за согласие, метнулся в кабину и через минуту возник с початой бутылкой водки, стаканом и куском сала, завернутым в «Литературную газету».
      – Только ты подтверди потом, как гаишники приедут, что я трезвый был! – раскладывая на травке газету, попросил Коля. – Это сейчас только… стресс снять…
      У меня возникло легкое сомнение, был ли Коля трезвым и зачем ему понадобилось так поспешно прикладываться к бутылке. Но я промолчал. В конце концов, мне его автобус жизнь спас.
      Мы уселись, Коля сунул мне стакан, налил, и в этот момент послышался стрекот вертолета.
      – Мои летят, – сообщил я, привставая.
      – Ты давай, давай! – засуетился Коля. – Вот… хочешь помидорку принесу?
      Он бросился к автобусу и стал выбирать из давленой каши под колесами целый помидор. В этот момент вертолет, низко идущий над дорогой, показался в поле зрения. Как ни странно, это были не спасатели: из открытой двери торчал зрачок телекамеры. Оператор, пристегнутый за пояс, жадно снимал картину дорожно-транспортного происшествия.
      – Это наши, хабаровские телевизионщики… – сообщил Коля, протягивая мне помидор. – На, закуси!
      Я машинально глотнул водки и откусил помидорину. Овощ китайцы вырастили хороший, вкусный, а вот водка драла горло, как керосин.
      Коля сразу расслабился и довольно подмигнул мне.
      – Нам теперь гаишникам попадаться нельзя! – доверительно сообщил он. – Так что пускай твои прилетают и нас обоих увозят! У меня стресс, мне отдыхать теперь надо!
      Вот оно что.
      – Да не пугайся, какое, к черту, ГАИ, тут ФСБ будет разбираться! – успокоил я его.
      Вертолет по-прежнему кружил над дорогой, не делая никаких попыток опуститься и предложить помощь. Мы выпили еще по чуть-чуть, когда прилетели спасатели – два легких вертолета, выкрашенных в оранжево-белую полосу, и камуфлированный армейский Ка-72. Репортеры немедленно смылись, словно опасались, что в них пустят ракету. Военный вертолет начал описывать над сопкой круги, а из приземлившихся спасательных к нам бросились люди. Несколько врачей, два автоматчика и сам полковник Данилов. Я поднялся, отмахнулся от докторов и отрапортовал:
      – Докладываю – аварийная посадка проведена успешно. Жертв нет, груз цел. Состояние корабля удовлетворительное…
      Данилов молча сгреб меня в объятия. Был он здоровый, кряжистый сибирский мужик, выше меня на голову.
      – Ну, Петр, ну отмочил… – пробормотал он. – Зараза, сел ведь! Сел, сел!
      – Вот… автобус удачно подвернулся…
      Данилов покосился на «Икарус», сморщился и повторил мой вопрос:
      – Сколько там?
      – Помидоры там, товарищ полковник. Жертв нет.
      – Ну, Петя… – Данилов недоверчиво уставился на томатную пасту, заляпавшую окна. – Сверли погоны…
      По-прежнему обнимая меня за плечо, он пожал руку оробевшему шоферу. Видимо, военная форма производила большее впечатление, чем мой полетный комбинезон.
      – Благодарю вас.
      – Да что там… – замахал руками водитель. – Вижу – летит! Прямо в сопку! Ну, думаю, хрен с ними, с помидорами, человек дороже! Принял на борт… хм… ну…
      Он смущенно потупился. Ай да Коля!
      – Я лично распоряжусь о представлении вас к награде, – пообещал Данилов. – Убытки компенсируем.
      Водитель расцвел, а Данилов кивнул терпеливо ждущим врачам:
      – Нет вам работы! Слыхали? Нет!
      Те огорченными от этого известия не выглядели. Между тем полковник подхватил с земли бутылку, глотнул, сморщился и принялся отдавать приказы. Минут через пять с военного вертолета высадили еще троих солдат, в сторонке развернули полевую рацию.
      – Собирай вещички. – Данилов махнул рукой. – Да, впрочем, бог с ними… Нечего тебе здесь киснуть. Летим домой.
      Я кивнул, оглядываясь на челнок. Да какие у меня, собственно, вещички? Пара сувениров, смена белья…
      Счетчик!
      Это было как удар под дых.
      Словно пелена слетела с сознания.
      Счетчик!
      Вот мы врезаемся в автобус, вот я бегу в шлюз – пока рептилоид распутывает тросик.
      Где он?
      – Александр Олегович… – прошептал я. Данилов нахмурился. – Александр Олегович, там…
      Данилов схватил меня за руку и молча потащил к челноку. Под открытым люком уже стоял автоматчик, но внутрь еще никто не заходил.
      – Чего трап не спустил? – спросил он, примеряясь к обрезу люка.
      – Торопился… – виновато прошептал я.
      – Торопливость, Петя, она знаешь, когда хороша… подсоби!
      Под любопытным взглядом автоматчика я подсадил Данилова, тот подтянулся и скрылся в люке. Через пару мгновений вниз медленно пополз трап.