Звёзды – холодные игрушки - Звёдная тень

       Почему ты говоришь «мы»? Ведь ты еди н!
       А что значат слова, Пет р?
      Что значат слова? Да ничего, наверное. Ты один, и я один. Мы все и навсегда одиноки, сколько бы самовлюбленных живых существ ни входило в расу. Каждый из нас – собственная цивилизация. Со своими законами и одиночеством. И все-таки – даже куалькуа приятнее говорить «мы»…
      Я подошел к двери – участку стены, почти неотличимому от остальных. Низкому, удобному для алари. Прикоснулся к нему рукой, не слишком-то веря, что незнакомый механизм соблаговолит открыться.
      Дверь уползла в стену.
      В просторном зале были двое алари. Они лежали на своих приземистых креслах перед чем-то, служащим пультом. На мой взгляд, пульт выглядел как исполинская хрустальная друза, увенчанная матовым, неработающим экраном. А может быть, он и работал, только мое зрение отказывалось это воспринимать. Сероватая шерсть чужих вздыбилась, когда они посмотрели на меня. На шеях у обоих болтались куалькуа. Прекрасно.
      – Я должен удалить из организма отходы жизнедеятельности, – сказал я. – Где это можно сделать?
      История повторяется как фарс…
      Один из алари встал и засеменил к уходящему вдаль туннелю. Другой сказал:
      – Следуйте за ним, пожалуйста.
      Теперь я не был пленником, которого следовало «держать и не пущать», хотя бы понарошку, я был источником важной информации и представителем союзной расы.
      – Это очень интимный процесс, о нем не следует никого оповещать, – сообщил я.
      Поставив перед несчастным техником небольшую этическую проблему, я пошел вслед за провожатым. Метров через двадцать, когда туннель кончился развилкой, сказал:
      – Отведи меня к представителям моей расы. Срочно.
      Алари замялся. Вряд ли он был заурядным представителем своей расы и не понимал, что происходит незапланированное. Но на него давили сейчас два убедительных довода – мой, очевидно, достаточно почетный статус и воспоминания о кровавом побеге Ника Римера…
      – Срочно! – рявкнул я.
      Алари повернулся и пошел направо. Я двинулся следом, глядя на смешно опущенный зад и вздыбленный загривок чужого. Алари напоминал гончую, идущую верхним чутьем.
      Хотя, если сходство не ложное и они действительно произошли от грызунов, запах играет в их жизни роль немногим большую, чем у людей.
      Шли мы недолго, вскоре алари остановился перед закрытым люком. Посмотрел на меня с видом побитой собаки:
      – Здесь идут важные переговоры…
      – И я должен в них участвовать, – подтвердил я.
      Было бы смешно, окажись дверь заблокированной. Но мой проводник-алари имел, вероятно, достаточно высокий статус. Люк открылся.
      – …нет, нет и нет! – услышал я голос деда. – Я не могу. Это слишком большой шок!
      – Какой шок, деда? – спросил я, входя. Куалькуа беззвучно прошептал в мозгу:
       А хочешь ли ты это знать, Пет р?
      Первый раз на корабле алари я увидел теплые, сочные цвета. Овальной формы зал, стены – нежно-розовые, потолок – ослепительно алый, пол – багровый. Словно внутренности какого-то монстра… Командующий Алари лежал в центре, на кресле крайне сложной конструкции, рядом стояло три более привычных, рассчитанных на людей. Но заняты были лишь два, в них сидели Данилов и Маша. Рядом с алари стоял счетчик, уставившийся сейчас на меня с каким-то почти человеческим ужасом.
      А деда нигде не было.
      Я даже огляделся по сторонам, прежде чем спросить:
      – Где дед?
      Мой проводник тихонечко пятился, отходя от все еще открытого люка. Да, достанется ему… Я встретился взглядом с Даниловым, но тот опустил глаза. Посмотрел на Машу – она была растрепанная и бледная.
      – Командующий, где Андрей Валентинович Хрумов? – спросил я. – Где мой дед?
      – Это очень сложная этическая проблема, – помедлив, ответил алари. – Боюсь, что я не вправе отвечать, пока он сам не принял решения.
      – Карел! Счетчик! – я посмотрел на рептилоида. – Где дед?
      Повисла тишина.
       Ты ведь уже понял, – прошептал куалькуа.
      – Петя, у меня не было иного выхода, – ответил счетчик голосом деда.
      Сволочи!
      – Что с дедом? – закричал я. – Что с ним, гады?!
      – Петя, это я, – сказал счетчик.
      Я шагнул к нему – не знаю, то ли чтобы убедиться, что родной голос идет из нечеловеческой пасти, то ли чтобы придушить чужую тварь, пытающуюся… пытающуюся…
      – Не было у меня другого выхода, Петя, – сказал дед. – Не было.
      Беззубая, усеянная жевательными пластинками пасть раскрывалась нервно и дергано, выдавливая звуки человеческой речи с отчаянной старательностью. В голубых глазах счетчика зияла пустота. Ничего, ничего знакомого и родного!
      – Я хотел тебя дождаться, Петя, – сказал дед.
      И я не выдержал. Ноги задрожали, стены дрогнули, повернулись, а пол прыгнул к лицу.

Глава 2

      Лучше всего смотреть в потолок. Закрывать глаза – неправильно. Тогда сразу начинают лезть в голову разные мысли. А я не хотел сейчас думать. Ни о чем. Куда легче оказалось выбрать на потолке точку и не отводить от нее взгляда.
      Так – легче. И можно слушать голос деда, идущий из пасти счетчика, и забывать о том, что произошло.
      – Обширное кровоизлияние, Петр. Инсульт. Я никогда не исключал такого варианта, но уж очень не вовремя он выпал. Думаю, сутки бы я продержался, но не больше…
      Голос у деда спокойный. И не потому, что он сейчас в теле Карела. Он бы говорил так же ровно и сухо, валяясь парализованным на койке. Наверное, таким тоном он и соглашался на предложение счетчика…
      – Данилов принял мое решение сразу. Маша вот… почти не разговаривает. Ничего, тоже привыкнет.
      – Как это было? – с болезненным любопытством спросил я.
      – Меня усыпили. Карел считает, что иначе я сошел бы с ума в процессе перекачки сознания. А так… словно засыпаешь в одном теле, а просыпаешься в другом.
      – Это страшно, дед? – поинтересовался я. И тут же проклял себя за глупый вопрос. Но дед ответил спокойно:
      – Не очень. В конце концов, я давно готовился… хм… уйти насовсем. А случившееся все-таки вариант не из худших. Тяжело привыкать к новому зрению. Если бы ты знал, какимя тебя сейчас вижу… это очень смешно. К этим… лапкам трудно привыкнуть. К тому, что ходишь на четвереньках. Впрочем, я пытаюсь не двигаться, этим занимается Карел.
      – Ты… вы… можете общаться? Напрямую? Ты читаешь его мысли…
      – Нет. Как я понимаю, Карел выделил для моего сознания локализованный участок своего мозга, – дед оживился. – Интереснейшая раса, Петр! Какие огромные возможности! Вот, к примеру…
      Если не смотреть на рептилоида – то все в порядке. Дед просто излагает абстрактную проблему: что чувствует человек, оказавшись в нечеловеческом теле, да еще и не полноправным хозяином, а случайным гостем…
      Ребенком я однажды подцепил корь. Да и мало кто ухитрялся не болеть ею в детстве. У меня слезились глаза, я не мог смотреть на свет, лежал в зашторенной комнате и мучился от того, что дед забрал компьютер… от греха подальше. Вместо него он купил и поставил музыкальный центр, какой-то невообразимо навороченный, с обилием возможностей, и я, лежа в постели, на ощупь разбирался с пультом. До сих пор помню все кнопки на ощупь… и радость, когда нажатие очередной вылавливало в эфире какую-нибудь радиостанцию или запускало сидишник. Но лучше всего было, когда дед приходил, садился рядом и начинал со мной разговаривать. В первый же день я спросил его, почему от кори нельзя быстро вылечиться, и он прочел мне десятиминутную лекцию об этой болезни. Вряд ли дед разбирался в этом раньше, но когда я заболел, ему потребовалось полчаса, чтобы вникнуть в суть проблемы.
      – Вирусная инфекция, Пит, – тогда он любил называть меня Питом. – На этом фронте медицины особых успехов нет. Говорят, у чужих имеются эффективные препараты для уничтожения вирусов, но с нами они делиться не собираются… У тебя сейчас поражена лимфатическая система, помнишь, мы читали книжку «Как внутри меня все устроено»? Еще вирус гнездится в ретикулоэндотелиальной системе, но ты этим голову не забивай. Ничего страшного нет, я тоже в детстве переболел корью.
      – Я не умру? – спросил я, потому что мне стало немного страшно.
      – Если не начнется коревый панэнцефалит – нет, – обрадовал меня дед. – Но это маловероятно.
      – А что такое панэнцефалит?
      Дед объяснил, обстоятельно и подробно. Тогда я не выдержал и заплакал. И даже выкрикнул, что не хочу ничего этого знать, и лучше бы он молчал…
      Дед положил мне на лоб холодную ладонь, подождал, пока я немного успокоюсь, и сказал:
      – Ты не прав, Пит. Страх – в неизвестности. Это единственный страх, который можно себе позволить. А когда знаешь – бояться нельзя. Можно ненавидеть и презирать болезнь. Бояться нельзя.
      – А ты не боялся, когда был маленький и болел? – обиженно выкрикнул я.
      – Боялся, – помолчав, сказал дед. – Но я был не прав…
      Сейчас он был прав. Сейчас он не боялся.
      Или имел достаточно сил, чтобы этого не показывать. То, что случилось с ним, словно бы стало академическим случаем, который он излагал перед потрясенными коллегами. А ведь он и впрямь это сделает, с превеликим удовольствием, если удастся уговорить счетчика отправится на Землю! Влезет на кафедру в лекционном зале, оскалится, удовлетворенно взирая на побелевшие лица СКОБистов, экзобиологов, ксенопсихологов, экстратерральных лингвистов, дипломатов-инопланетчиков… И гаркнет: «Как ни странно, я все тот же старый хрыч Андрей Хрумов, хоть и сижу в уродском теле рептилоида»…
      – Как ни странно, я все тот же Андрей Хрумов, хоть и похож немного на варана, – сказал дед. – И если Карел не решит очистить свою память, то мне светит еще долгая жизнь…
      – Так ты меня переживешь, дед, – сказал я.
      – Возможно, – легко согласился он.
      Я покосился на деда… на Карела. Счетчик лежал на полу. Будь это просто рептилоид, он забрался бы на спинку кровати.
      – Что он делает, когда ты… снаружи?
      – Не знаю, Петя, – сказал дед. – Мне кажется, ему даже нравится такая возможность. Он же всегда имел два сознания, и вряд ли внешний мир занимал его больше, чем внутренний. Другой бы на месте счетчика стал шизофреником, а ему все равно…
      – А ты, деда?
      – Я?
      Кажется, он попытался вздохнуть, но в теле счетчика это было непросто.
      – Петя, в определенном возрасте такие мелкие неудобства, как негнущиеся суставы, слепнущие глаза, или, например, пребывание в нечеловеческом теле, отступают перед самой возможностью жить.
      – Как ты будешь дальше, дед? – тихо спросил я. – Здесь… хорошо, здесь только мы и алари. А на Земле?
      – Часто ли я выходил из дома в последние годы? – вопросом ответил дед.
      – А счетчик захочет…
      – Он предложил мне компромисс. Пятьдесят лет мы пробудем на Земле. Карел будет послом Счетчиков у человечества. Потом полвека послом у них буду я, все равно на их планете человеку не выжить. И по новой.
      Это было очень, очень щедрое предложение. И не только для деда, для всей Земли. Дипломатические контакты – качественно иной уровень в отношениях с расами Конклава.
      Потом до меня дошел весь смысл его слов.
      – Сколько живут счетчики, дед?
      – Очень долго, Петя, – он ответил не сразу. – Куда дольше нас.
      – А про их мир ты что-нибудь узнал?
      И в это мгновение рептилоид неуловимо изменился. Он дернул головой, потянулся и резко сказал:
      – Петр, я прошу не затрагивать данную тему.
      Секунда – и Карел ушел, спрятался во второй слой своего сознания. Но меня словно кипятком обдало. Нет, не с дедом, точнее – не только с дедом я разговаривал. Счетчик все время был рядом. Слушал, смотрел, делал свои выводы.
      – Неудобно снимать комнату в доме со стеклянными стенами, – сказал дед. На этот раз – именно дед…
      Была какая-то злая и едкая ирония судьбы в том, что именно Андрею Хрумову выпало доживать век в нечеловеческом теле. Причем – именно век, по меньшей мере.
      Я присел на постели, посмотрел на рептилоида. Нас оставили вдвоем, вернее – втроем. Вероятно, чтобы мы смогли уладить семейные проблемы? Увы, бывают ситуации, которые лучше и не пробовать разрешать, ибо разрешить их просто невозможно.
      – Дед, что ты решаешь? Я имею в виду Геометров.
      – Дальнейшие решения будут принимать те, кто имеет на это право, – просто ответил он. – Я предоставлю свои рекомендации, но не от меня зависит, с кем пойдет Земля. Надеюсь все же, что с Геометрами.
      – Дед, это ошибка.
      – Петр! – рептилоид дернулся, в тщетной попытке изобразить человеческое возмущение. – Все, описанное тобой, не выходит за рамки нормального общества.
      – Выходит, – твердо сказал я. – И далеко.
      – Петр, тобой сейчас движет чисто эмоциональная реакция. Тебя возмутила их структура власти? Власть, построенная на воспитании?
      – И это тоже. Понимаешь, это система, не оставляющая шансов. При любой тирании, любой диктатуре, всегда есть сопротивление со стороны общества. Это от рождения, наверное, закладывается. Пока есть деление мира на внешний – враждебный, и на внутренний – семью, всегда существуют две логики, две модели поведения… Даже три, – не удержался я, – на стыке двух систем возникает личность как таковая, сплав общества и наследственности. Это дает свободу. Но мир, уничтоживший семью как таковую, становится монолитен. Нет конфликта. Нет двойной морали. Нет… нет свободы как таковой, наверное…
      – Вот я воспитал тебя на свою голову, – промолвил дед, – и что хорошего?
      – А я не просил меня воспитывать, – сказал я.
      Дед помолчал, прежде чем ответить:
      – Удар ниже пояса, Пит.
      Но меня не растрогало детское имя:
      – У тебя и пояса сейчас нет. Дед, как бы там ни было, но ты воспитал во мне именно право решать. Свободу. Так? Ты хотел этого? Так вот, я уверен, что мир Геометров ничего хорошего Земле не принесет.
      – Петя, ты видел там, у них, нищих?
      Я молчал, мне нечего было ответить, но к счастью, дед решил усилить эффект:
      – Бандитов, преступников?
      – Видел. Я сидел в концлагере.
      – Если верить твоему описанию, так это не самое ужасное место, Петя! Миллионы людей у нас живут в куда худших условиях. Ты видел лагеря беженцев под Ростовом? Или молодежные трудовые поселения в Сибири? – дед повысил голос, выжимая из горла рептилоида все, что возможно. – Посмотрел на изнаночку чужой планеты – своя медом показалась? Опомнись, Петя! Земля вовсе не тот курорт, которым ты привык ее считать!
      Я вспомнил бескрайнюю холодную тундру. Цепочку сторожевых вышек, на которых обитали гибкие друзья. Историка Агарда Тараи, знающего слишком много правды, но даже при этом не способного протестовать. Баня почему-то вспомнилась. Словно по контрасту – раскаленный ветер и толпа людей, боящихся коснуться друг друга. А еще пацаны из интерната «Белое море» – славные, ершистые мальчишки, которых бережно и с любовью превратят в славных, послушных роботов.
      – Земля – это рай, – сказал я. – Поверь, деда.
      Он как-то даже осекся от моего тона. Замотал треугольной вараньей головой, промолвил:
      – Столкновение утопии с реальностью всегда приводит к деформациям. Утопия искажается, но…
      – Нет, дед. Это не утопия деформировалась, а реальность.
      – Что тебя наиболее возмутило в их мире, Пит? – спросил дед, помолчав.
      Это было как привет из детства. Умение вычленять главное, которому так долго учил дед. «Не ной, объясни, что у тебя болит! Не бросай учебник, скажи, что непонятно! Не реви, вспомни, кактебе разбили нос!»
      – Наставники. Их уверенность в себе. Их… их стремление творить добро.
      Дед очень натурально крякнул:
      – Да что же ты заводишься, Петя? Это ведь здорово, что люди верят в свою правоту! Что они пытаются воспитать детей! Хорошие учителя – вот чего не хватает нашему обществу!
      Я вдруг вспомнил Тага. И ответил, пожав плечами:
      – А детям не нужны хорошие учителя. Им нужны хорошие родители.
      Внезапно дед захихикал:
      – Петя, меня всегда поражали твои лакуны в знаниях и умение их заполнять. Ты вот сейчас споришь с авторитетами…
      – А с авторитетами всегда приходится спорить. У них должность такая.
      – Если бы я это знал раньше…– начал дед. – Ладно. Чего ты хочешь, Петя?
      – Тень, дед. Я должен отправиться…
      – Почему именно ты?
      – Я знаю Геометров. Значит, сумею быстрее понять их врагов.
      – И как ты мыслишь это путешествие? Джампом? Тридцать две тысячи световых лет, делим на двенадцать целых, три десятых… ух ты, всего лишь три тысячи прыжков! Если брать перерыв между джампами в два часа, то мы доберемся примерно за восемь месяцев. Реально, Петя?
      Разозлился дед, это точно.
      – Нет, – согласился я. – Даже если алари поставят на челнок свои генераторы и системы жизнеобеспечения… это слишком долго. У нас нет такого времени. Да и не выдержит никто столько джампов. Я на сотом рехнусь.
      – Тогда о чем ты? У нас нет технической возможности добраться до Ядра!
      – Есть. Кораблик Геометров.
      Дед замолчал.
      – Они используют движение сквозь подпространство, – пояснил я. – Как и Алари, и прочие расы. Вот только у них реализован принцип постоянного ускорения. Чем больше расстояние, тем выше скорость. На дистанции в десяток парсеков джампер, может быть, и побыстрее. А вот если расстояние в десять килопарсеков– тут ничего лучшего не найти.
      – С чего ты это взял, Петр? – он казался растерянным.
      Я вздохнул:
      – Пространство – как ткань, дед. Мы можем ползти по нему, скованные рамками скорости света. Можем смять и перескочить из точки в точку – это джамп. Складки всегда одинаковы, тут уж ничего не поделаешь, и шоковый эффект неизбежен – энергия не переносится вместе с материей. Все прочие расы используют изнанку пространства, как ее ни называй – вне-пространство, гиперпереход, или подпространство. Но…
      – Спасибо за лекцию, – сказал дед, – ее стоило бы почитать перед школьниками. Гипотез много, но принципа джампа мы не знаем. И как работают двигатели чужих – тоже. Единственный достоверный факт – скорость движения в подпространстве ограничена. Чем она выше, тем больше энергозатраты, причем в геометрической прогрессии. Значит..
      – Дед, я говорил с кораблем Геометров, – объяснил я. – Это хорошая машина, там много информации. Принцип их передвижения – смесь джампа и движения сквозь подпространство. Вначале они уходят в изнанку, а потом начинают джампировать. Изнутри. Понимаешь? Не надо тратить энергию на движение сквозь вне-пространство. Нет джампер-шока.
      Дед словно стал хуже соображать:
      – Петр, но если эта информация есть в одном корабле… они же все одинаковы… тот, на котором ты улетел, также должен был ее содержать…
      – А он и содержал, – сказал я. – Уверен.
      Тело рептилоида дернулось. Я уже научился отличать, кто собирается высказаться – Карел или дед.
      – Прошу прощения, что прерываю вас, Андрей Валентинович, – сказал счетчик. – Но это единственный доступный нам метод коммуникации…
      – Врешь, – я покачал головой. – Уверен, ты можешь читать его мысли. И транслировать свои.
      – Могу, но не делаю, – отрезал счетчик. – Это было оговорено между нами.
      Может быть, он и не врал.
      – Да, я знал принцип движения Геометров, – продолжал счетчик. – Но это непринципиальная информация, которая мало что меняет. Поэтому я не счел нужным ее сообщать.
      Тело рептилоида чуть обмякло.
      – Принципиальная! – рявкнул дед. – Совершенно принципиальная!
      Да, больше всего это напоминало раздвоение личности.
      – Двигатели Геометров доступны чужим? Они не сходят с ума? А, Петя?
      – Полагаю, что нет. Ведь свою звездную систему они перемещали тем же методом, а ее населяют три разумные расы. Да и не похож джамп в подпространстве на обычный джамп. Эйфории нет никакой.
      – Значит, теперь всем расам Конклава становится доступным быстрое передвижение в космосе? Мы – не нужны?
      Рептилоид привстал, передние лапы заплелись и он шлепнулся на брюхо. Но дед даже не заметил, что от волнения попробовал двигаться в чужом теле:
      – Карел, ведь это наша смерть! Если появляется враждебная Конклаву раса, абсолютно идентичная людям, это уже повод уничтожить нас! А если к тому же мы утрачиваем свою единственную ценность…
      Счетчик принял управление телом, уселся поудобнее и сказал:
      – Андрей Валентинович, я с самого начала предупреждал, что ситуация смертельно опасна для людей. Если Сильные расы узнают технологию Геометров, они уничтожат вас без всяческих колебаний. – Он помедлил: – Могу утешить лишь одним, та же участь ждет и нас. Мы ведь только живые компьютеры – для Сильных рас. Нас используют, потому что создание разумных машин считается опасным. Но Геометры обошли эту проблему.
      – Кого еще ожидают неприятности? – перехватил инициативу дед.
      – Многих. Конклав одновременно и ужасен, и спасителен тем, что использует сильные стороны своих членов. Да, это приводит к ущербному, одностороннему развитию Слабых рас. Но одновременно гарантирует им безопасность – их способности постепенно становятся уникальны. А Геометры развиты комплексно.
      – Очень странно, – похоже, дед немного успокоился. – Они пришли из Ядра. Расстояние между звездами в Ядре гораздо меньше. Можно было ожидать, что количество разумных рас там на порядок больше, контакты между цивилизациями случаются гораздо чаще… соответственно – возникают структуры, подобные Конклаву…
      – Что мы знаем о законах возникновения жизни? – бросил счетчик.
      – Мы – немного! – съязвил дед.
      –  Мы– еще меньше.
      Мне показалось, что рептилоид готов сказать что-то очень, очень важное. Но увы, дед, раздраженный необходимостью говорить по очереди с Карелом, этого не заметил:
      – Нам известно лишь о двух цивилизациях Ядра, – произнес он. – Геометры – союз трех рас, в котором, при внешнем равноправии, главенствуют люди. И Тень, о которой мы не знаем ничего. Даже внешнего их вида.
      Я наконец решил вмешаться в разговор:
      – Мне кажется, они тоже гуманоиды.
      – Почему?
      – Ну… это интонации, дед. Когда они говорили о Тени… мы так не рассуждаем о чужих. Скорее о каком-то земном государстве. Неприятном, но своем.
      – Геометры гораздо менее подвержены ксенофобии, чем мы.
      – Тем более, дед. Они признают за Друзьями право на любые странности. Знаешь, такая вот позиция… старшего брата. С Тенью совсем другое дело.
      Дед молчал.
      – Карел, – негромко спросил я, – ответь мне на один вопрос. Почему мы с Геометрами так похожи? Даже не внешнее сходство, а единый генетический код. Это ведь не может быть случайным!
      – Не может, – неохотно согласился счетчик.
      – Тогда в чем дело?
      Мне казалось, что если он объяснит, то я сразу найду ответ. Какой-то странный, универсальный ответ на все загадки и проблемы. Почему Сильные – сильны, почему Слабые – слабы, что такое Тень и как заставить Геометров не лезть ко всем со своей Дружбой…
      – Я не знаю точного ответа.
      – Карел, точных ответов не существует вообще, – ласково сказал я. – Но всегда есть догадки и предположения. Ты ведь не удивлялся тому, что мы с Геометрами похожи. Значит, имеешь гипотезу на этот счет?
      – Только гипотезу. И не хочу ее сообщать.
      – Почему?
      – Вы ее примете – и перестанете искать ответ сами. Лучше, чтобы вы искали ответ самостоятельно, независимо.
      Я поразмыслил секунду.
      – Карел, если ты считаешь… думаешь, что мы примем твою гипотезу, значит, она льстит людям?
      – В какой-то мере…– неохотно откликнулся рептилоид.
      – Например, что и мы, и Геометры – потомки древней могучей сверхцивилизации, некогда заселявшей всю Галактику…– начал я.
      Рептилоид зашелся тонким смехом:
      – Петр, подобные мечты свойственны юным, незрелым расам. Я раньше не относил людей к их числу.
      – Тогда, возможно…
      Заговорил дед:
      – Петя, я бы мог выложить тебе десять гипотез. Что Геометры – плод нашего материализовавшегося воображения, что мы – последствия их неудачного эксперимента, или потомки заблудившейся экспедиции…
      – Плод воображения? А почему бы и нет? Дед, ты же сам говорил, что их общество похоже на земные утопии! Даже я помню, мне где-то встречались регрессоры… или прогрессоры, Мировой Совет…
      – Это ничего не значит, Петр. Это лишь вопрос перевода и восприятия. Когда счетчик влил в тебя язык Геометров, ты поневоле подобрал адекватные замены их терминам. Отовсюду, из научных журналов, из прочитанных в детстве книг, из бульварных газет. Будь ты французским астронавтом Пьером или американцем Питером, планета Геометров стала бы для тебя другой. Совсем другой. Мы смотрим на мир сквозь очки с толстыми кривыми стеклами, которые нам одели в детстве. Эти очки – воспитание, культура, менталитет. От них не избавиться никогда. Я не мог вырастить тебя под черным колпаком, Петя, тогда ты вообще не научился бы видеть.
      – Слушай деда, он умный, – сказал Карел.
      Я смотрел на ухмыляющегося рептилоида. Потом спросил:
      – Сговорились? Двое на одного?
      – Думаешь, я не прав? – поинтересовался дед.
      – Прав, наверное, – неохотно признал я. – Ты умнее, дед. Гордись.
      – Ничего, Петя, я ведь и постарше тебя буду.
      Дед тоненько хихикнул, как всегда, если шутка была понятна лишь ему.
      – Тогда скажи, что мы будем делать? Поддерживать Геометров? Сражаться за Конклав? А?
      – Как ты представляешь себе поиск Тени? – спросил дед, помолчав.
      – В корабле Геометров есть какие-то маршрутные карты. Ведь он шел из Ядра Галактики самостоятельно. Я просто сяду в корабль и…
      – Мы сядем в корабль. Все вместе. Ты, я… мы с Карелом. Данилов, Маша…
      – Не выйдет, – с удовольствием сказал я. – Эти кораблики рассчитаны на одного. Максимум – на двоих, но это уже для коротких полетов.
      – Ты помнишь, при каких обстоятельствах алари захватили разведчика Геометров?
      – Что?
      – Он пытался взять на абордаж истребитель алари. Пристыковаться и утащить с собой. Видимо, операция достаточно отработана. Мы можем соединить корабль Геометров с нашим «Волхвом»…
      Я засмеялся.
      – Дед, ты серьезно? К Ядру Галактики – в челноке с жидкостным ракетным двигателем?
      – Почему бы и нет?
      А собственно говоря, почему? Я замолчал. Старый шаттл будет служить просто дополнительной кабиной. Вполне возможно, что мощности разведчика хватит и для полета вместе с челноком.
      – Кстати, там уже не жидкостные двигатели, – добавил дед. – Алари сменили их на свои плазменные.
      – Вот так просто взяли – и сменили?
      – Да.
      Я хотел было высказаться о центровке, аэродинамике, термоизоляции, системах управления – которые никак, ну никак не рассчитаны на чужую технологию! Потом посмотрел на ухмыляющуюся морду рептилоида и промолчал.
      Дикарь, которому заменили на луке привычную тетиву из вымоченных кишок на синтетическую нить, может усомниться: будет ли теперь лук стрелять? Но мне, наверное, не стоит ему уподобляться.
      – Алари не боятся? Это ведь нарушение законов…
      – Снявши голову…– обронил дед. – Ну, Петя? Я готов согласиться с тобой. Употребить то малое время, что нам отпущено, не на бюрократическое безумие, не на споры с идиотами из правительств, а на полет к Ядру. Быть может, нам и улыбнется удача. Мы встретим Тень… высоких, белокурых, благообразных гуманоидов, которые научат нас добру и пониманию. И Геометры станут терпимее, а Сильные устыдятся и попросятся в Слабые, Земля превратится в цветущий сад… Ну? Отправимся за чудом, Петя. Но – вместе.
      – Ты веришь в успех? – спросил я.
      Рептилоид покачал головой.
      – Тогда почему соглашаешься? Мы ведь можем совместить оба предложения. Я полечу к Ядру, а вы с Даниловым и Машей вернетесь на Землю.
      Дед молчал. И счетчик не вмешивался.
      – Ты… ты всего лишь хочешь попасть туда? – прозревая, спросил я. – Дед! Ты хочешь увидеть чужой мир?
      – Да!
      Насколько речевой аппарат рептилоида мог передать гнев, настолько дед этим воспользовался.
      – Неужели ты не понимаешь? – рявкнул он. – Пускай я всегда был дураком и фанатиком, но честным дураком и романтичным фанатиком! Я всех космонавтов до начала эпохи джампа знаю по именам! Я ревел, когда наш марсианский зонд рухнул в океан… а тебе и название его ничего не скажет. Когда американский лунный поселок выгорел дотла, я первый раз в жизни напился с горя! Я хотел для человечества звездного будущего. Оно наступило – но не такое, как думалось. Но если рушится большая мечта – всегда остается место маленькой. Личной! Может быть, лишь через такие маленькие мечты и возможно свершить что-то большое, а? Да, я хочу увидеть небо, пылающее от звезд! Попасть в центр Галактики! Ступить на планету, где людей никогда не было и не должно было оказаться в ближайшее тысячелетие! И может быть – сделать что-то для человечества. Если это вообще возможно…
      Он замолчал, не переводя дыхание – тело рептилоида в этом, похоже, не нуждалось, а собираясь с мыслями.
      – Я понимал, что могу сдохнуть еще при старте с Земли, – тихо сказал он. – Ну и что? Хоть тушкой, хоть чучелом, только в небо…
      – Деда…
      – Скажи, что я не прав, – произнес дед. – Знаешь, я соглашусь. В конце концов, ты лучше, чем я. Таким уж воспитан.
      – Ты прав.
      Рептилоид посмотрел на меня бледно-голубыми глазами.
      – Знаешь, дед, вот Геометры, – продолжал я, – они не умеют хотеть чего-то себе лично. Почти не умеют. Может быть, это и есть главный недостаток, когда забываешь о себе?
      – Эгоизм как залог процветания цивилизации? – дед на мое одобрение не отреагировал. – Нет, Петр, не надо подводить идейный базис под мое желание отправиться с тобой. Невозможно сейчас решить, что правильнее. Но побывать в Ядре – слишком большое искушение.
      Не знаю, может, дед и был прав, что оборвал мои философствования. Только я действительно сомневаюсь в нормальности людей, которые ничего не хотят для себя лично. Ничего – ни власти, ни денег, ни бунгало на Мальдивских островах, ни неба, в котором миллион звезд, ни сладкой дрожи, которой пронзает тело джамп.