Эскалатор полз медленно, натужно. Старая станция, ничего не поделаешь. Зато ветер гулял в бетонной трубе вовсю – трепал волосы, оттягивал капюшон, забирался под шарф, толкал вниз.
      Ветер не хотел, чтобы Егор поднимался.
      Ветер просил вернуться.
      Удивительно – но никто вокруг, казалось, не замечал ветра. Людей было немного – к полуночи станция пустела. Несколько человек ехало навстречу, на лестнице с Егором тоже почти никого: один впереди, двое или трое сзади. И все.
      Разве что еще – ветер.
      Егор засунул руки в карманы, покосился назад. Уже минуты две, едва он вышел из поезда, его не оставляло ощущение чужого взгляда. Почему-то совсем не страшное, скорее – завораживающее, резкое, как укол.
      В самом начале эскалатора, едва начиная подъем – мужчина в форме. Не милиционер, военный. Дальше женщина – с сонным малышом, держащимся за руку. Еще один мужчина, молодой, в яркой оранжевой куртке, с плеером. Он, казалось, тоже спал на ходу.
      Ничего подозрительного. Даже для мальчишки, который слишком поздно возвращается домой. Егор снова посмотрел вверх – увидел милиционера, привалившегося к блестящим поручням, уныло высматривающего среди редких пассажиров легкую добычу.
      Ничего страшного.
      Ветер толкнул Егора последний раз и стих – будто смирился, понял, что бороться бесполезно. Мальчик еще раз глянул назад – и побежал по сминающимся под ногами ступенькам. Надо было спешить. Непонятно почему, но надо. Его еще раз кольнуло – бессмысленно и тревожно, по шее прошел холодок.
      Это все ветер.
      Егор выскочил в полуоткрытые двери, и пронизывающий холод навалился с новой силой. Волосы, еще мокрые после бассейна – сушилка снова не работала – мгновенно стали ледяными. Егор надвинул капюшон глубже, не останавливаясь проскочил мимо ларьков, нырнул в переход. На поверхности людей было куда больше, но тревога не проходила. Он даже обернулся – не замедляя шаг – но никто за ним не следовал. Женщина с малышом шла к трамвайной остановке, мужчина с плеером остановился возле ларька, изучая бутылки, военный вообще еще не вышел из метро.
      Мальчик шел по переходу, все убыстряя и убыстряя шаг. Откуда-то лилась музыка – тихая, едва слышная, но удивительно приятная. Тонкое пение флейты, шелест гитарных струн, перезвон ксилофона. Музыка звала, музыка торопила. Егор увернулся от спешащей навстречу компании, обогнал плетущегося еле-еле пьяненького и веселого мужичка. Из головы будто выдуло все мысли, он уже почти бежал.
      Музыка звала.
      В нее уже вплетались слова… пока невнятные, слишком тихие, но такие манящие. Егор выскочил из перехода, на миг остановился, глотая холодный воздух. К остановке как раз подкатывал троллейбус. Можно было проехать одну остановку, почти до самого дома…
      Медленно, словно внезапно онемели ноги, мальчик пошел к троллейбусу. Несколько секунд тот ждал с открытыми дверями, потом створки сошлись, и машина отъехала от остановки. Егор вяло смотрел вслед – музыка становилась все громче, заполняла весь мир, от полукружья высотной гостиницы до видневшегося невдалеке «коробка на ножках» – его дома. Музыка предлагала идти пешком. По ярко освещенному проспекту, где до сих пор шло немало людей. Всего-то пять минут до подъезда.
      А до музыки – еще меньше…
      Егор успел пройти метров сто, когда гостиница перестала прикрывать его от ветра. Ледяной поток ударил в лицо, почти заглушая зовущую мелодию. Мальчик зашатался, останавливаясь. Очарование рассеялось, зато вновь вернулось ощущение чужого взгляда – теперь еще густо замешанное на страхе. Он обернулся – к остановке подходил еще один троллейбус. А еще в свете фонарей мелькнула ярко-оранжевая куртка. Мужчина, поднимавшийся с ним на эскалаторе, шел следом. Все так же полуприкрыв глаза, но неожиданно быстро и целеустремленно – будто видел Егора.
      Мальчик побежал.
      Музыка зазвучала с новой силой, прорвалась сквозь завесу ветра. Он уже мог различить слова… мог, но не хотел.
      Правильнее всего сейчас было идти по проспекту, мимо закрытых, но ярко освещенных магазинов, рядом с припоздалыми прохожими, на виду у несущихся машин.
      Но Егор свернул в подворотню. Музыка звала туда.
      Здесь было совсем темно – и только у стены шевелились две тонкие тени. Егор видел их как сквозь туман, словно подсвеченные мертвенным синеватым светом. Юноша и девушка, молодые, очень легко одетые, будто на дворе не минус двадцать.
      Музыка грянула последний раз – пронзительно и торжествующе. Смолкла. Мальчик почувствовал, как обмякает тело. Он весь был в поту, ноги не держали, хотелось сесть на скользкий, покрытый обледенелой грязью тротуар.
      – Хорошенький…– тихо произнесла девушка. У нее было тонкое лицо, впалые щеки, бледная кожа. Только глаза казались живыми – черные, огромные, затягивающие.
      – Оставишь… чуть-чуть…– сказал юноша. Улыбнулся. Они были похожи как брат и сестра – не чертами лица, а чем-то неуловимым, общим для них, наброшенным сверху, словно пыльная полупрозрачная тюль.
      – Тебе? – девушка на миг отвела от Егора взгляд. Оцепенение слегка спало, зато нахлынул страх. Мальчик открыл рот – но встретил взгляд юноши, и не смог закричать. Его будто стянуло холодной резиновой пленкой.
      – Да. Держи!
      Девушка насмешливо фыркнула. Перевела взгляд на Егора, вытянула губы, будто в воздушном поцелуе. Тихо произнесла уже знакомые слова – те самые, что вплетались в манящую музыку.
      – Иди сюда… иди ко мне…
      Егор стоял неподвижно. Сил убежать не было, несмотря на весь ужас, несмотря на рвущийся и застревающий в горле крик. Но, по крайней мере, он мог просто стоять.
      Мимо подворотни прошла женщина с двумя здоровенными овчарками на поводке. Медленно, заторможено, будто двигаясь под водой, будто снясь в страшном сне. Краем глаза Егор увидел, как псы дернулись, потянули в подворотню – и в душе вспыхнула безумная надежда. Овчарки зарычали, но как-то неуверенно, с ненавистью и страхом одновременно. Женщина на миг остановилась, подозрительно посмотрела в подворотню. Егор поймал ее взгляд – слепой, словно сквозь пустое место.
      – Пошли! – она дернула поводки, и собаки охотно отступили к ее ногам.
      Юноша тихо засмеялся.
      Женщина ускорила шаг, скрылась из вида.
      – Не идет! – капризно воскликнула девушка.– Ну ты посмотри, он же не идет!
      – Сильнее,– коротко сказал юноша. Нахмурился.– Учись.
      – Иди! Иди ко мне! – с напором произнесла девушка. Егор стоял метрах в двух, но ей словно было важно, чтобы он сам прошел это расстояние.
      И Егор понял, что сопротивляться больше сил нет. Взгляд девушки держал, приклеивал к невидимой резиновой привязи, слова звали, и он ничего не мог с собой поделать. Знал, что идти нельзя – и все-таки сделал шаг. Девушка улыбнулась – блеснули ровные белые зубы. Сказала:
      – Сними шарф.
      Противиться он уже не мог. Дрожащими руками сбросил капюшон, стянул, не разматывая, шарф. Шагнул навстречу зовущим черным глазам.
      У девушки что-то происходило с лицом. Отвисала нижняя челюсть, зубы шевелились, искривлялись. Блеснули длинные, уже нечеловеческие клыки.
      Егор сделал еще шаг.

      Ночь начиналась неудачно.
      Я проснулся, едва лишь стемнело. Лежал, глядя как тают в щелях жалюзи последние проблески света, размышлял. Пятая ночь охоты – и все безрезультатно. Едва ли и сегодня повезет.
      В квартире было холодно, батареи чуть грели. Единственное, за что люблю зиму – быстро темнеет, и людей на улицах мало. А так… давно бы плюнул на все, уехал из Москвы, куда-нибудь в Ялту или в Сочи. Именно на Черное море, а не на далекие острова чужих теплых океанов, люблю, когда вокруг родная речь…
      Глупые мечты, конечно.
      Рановато мне еще на покой, в теплые края.
      Не заслужил.
      Телефон словно дожидался моего пробуждения – зачирикал, требовательно и мерзко. Я нащупал трубку, приложил к уху – молча, не говоря ни слова.
      – Антон, ответь.
      Я молчал. Голос у Ларисы деловой, собранный, но уже усталый. Весь день не спала, явно.
      – Антон, тебя соединить с шефом?
      – Не надо,– буркнул я.
      – То-то. Проснулся?
      – Да.
      – Ты сегодня как обычно.
      – Что-то новое случилось?
      – Нет, ничего.
      – Позавтракать есть чем?
      – Найду.
      – Хорошо. Удачи.
      Пожелание было вялым, скучным. Лариса в меня не верила. Шеф, наверняка, тоже.
      – Спасибо,– сказал я частым гудкам. Поднялся, совершил экскурсию в туалет и ванную. Начал было намазывать зубной пастой щетку, потом сообразил, что спешу, отложил ее на край раковины.
      На кухне было совсем темно, но свет я, конечно же, включать не стал. Открыл дверцу холодильника – вывернутая лампочка мерзла среди продуктов. Посмотрел на кастрюлю, накрытую дуршлагом. В дуршлаге валялся кусок полурастаявшего мяса. Я вынул дуршлаг, поднес кастрюлю к губам, сделал глоток.
      Если кто-то думает, что свиная кровь – это вкусно, то он ошибается.
      Вернув кастрюлю с остатками натекшей крови на место, я прошел в ванную. Тусклая синяя лампочка едва разгоняла темноту. Я долго, с ожесточением, чистил зубы, потом не выдержал, совершил еще один поход на кухню, и глотнул ледяной водки из морозильника. Теперь в животе было не просто тепло, горячо. Чудесный букет ощущений – холод на зубах и жар в животе.
      – Чтоб тебе самому…– начал было я в адрес шефа, но вовремя опомнился. С него станется почувствовать даже неоформленное проклятие. Двинувшись в комнату я стал собирать разбросанные повсюду предметы гардероба. Брюки нашлись под кроватью, носки на подоконнике, рубашка почему-то висела на маске Чхоен.
      Древний корейский царь взирал на меня с неодобрением.
      – Стереги лучше,– буркнул я, и тут снова заверещал телефон. Запрыгав по комнате я нашел трубку.
      – Антон, ты что-то хотел мне сказать? – поинтересовался незримый собеседник.
      – Никак нет,– мрачно сказал я.
      – Ну-ну. Добавь «рад стараться, ваше благородие».
      – Не рад. Тут уж ничего не поделаешь… ваше благородие.
      Шеф помолчал:
      – Антон, я все-таки попрошу тебя отнестись серьезнее к сложившемуся положению. Хорошо? Утром жду с отчетом, в любом случае. И… удачи тебе.
      Я не то, чтобы устыдился. Но все-таки раздражение поутихло. Спрятав сотовый в карман куртки, открыл шкаф в прихожей. Некоторое время размышлял, чем завершить обмундирование. Было у меня несколько новинок в снаряжении, подаренные друзьями за последнюю неделю. И все таки я остановился на обычном наборе – в меру универсальном, и достаточно компактном.
      Еще – плеер. Слух мне не нужен совершенно, а вот скука – враг неумолимый.
      Перед выходом я долго рассматривал в глазок лестницу. Никого.
      Так началась очередная ночь.
 
      Часов шесть я ездил в метро, без всякой системы переходя с ветку на ветку, временами задремывая, позволяя сознанию отдохнуть, а чувствам – раскрепостится. Все было глухо. Нет, кое-что интересное я видел, но все случаи были ординарные, для новичков. Лишь к одиннадцати, когда в метро стало более безлюдно, ситуация изменилась.
      Я сидел с закрытыми глазами, уже в третий раз за вечер слушая пятую симфонию Манфредини. Компакт-диск в плеере был совершенно безумный, моя личная сборка, где итальянцы средних веков и Бах чередовались с «Алисой», Ричи Блэкмором и «Пикником». Всегда интересно, какая мелодия и с каким событием совпадет. Сегодня удача выпала на Манфредини.
      Меня скрутило – судорога прошла от пяток до затылка. Я даже что-то прошипел, открывая глаза и оглядывая вагон.
      Девушку я выделил вмиг.
      Очень миленькая, молодая. В нарядной шубке, с сумочкой и книжкой в руках.
      И с таким черным вихрем над головой, какого я уже лет пять не видел!
      Наверное, у меня был безумный взгляд. Девушка его почувствовала, глянула на меня, тут же отвернулась.
      Ты бы лучше вверх посмотрела!
      Нет, конечно, увидеть воронку ей все равно не дано. Максимум, что она может ощутить – легкое беспокойство. И лишь смутно-смутно, уголком глаз, способна заметить мельтешение над головой… будто мушки в глазах, будто в жаркий день над асфальтом рябит воздух…
      Ничего ей не увидеть. Ничего. И она будет жить еще день или два, пока не оступится на гололеде, да так, что ударится головой насмерть. Или попадет под машину. Или в подъезде наткнется на нож бандита… не понимающего, в общем-то, зачем он убивает эту девушку. И все будут говорить – «такая молодая, жить еще и жить, все ее так любили…»
      Да. Конечно. Верю, уж очень доброе и хорошее лицо, усталость есть, а озлобленности нет. Рядом с такой девушкой чувствуешь себя не таким, каков ты есть на самом деле. Пытаешься быть лучше, а это тяготит. С такими предпочитают дружить, чуть-чуть флиртовать, делится откровениями. В таких редко влюбляются, но зато все таких любят.
      Кроме кого-то одного, заплатившего темному магу.
      Черная воронка, на самом деле, явление обычное. Приглядевшись, я мог заметить еще пять или шесть, зависших над пассажирами. Но все они были смазанные, тусклые, едва вращающиеся. Результаты самого обычного, непрофессионального проклятия. Кто-то бросил вслед человеку: «чтоб ты сдох, сволочь». Кто-то выразился проще и мягче: «чтоб тебе пусто было». И протянулся с Темной Стороны маленький смерч, вытягивающий удачу, высасывающий силы.
      Но только обычного проклятия, дилетантского и неоформленного, хватает на час, два, максимум на сутки. И последствия от него хоть и неприятные, но не смертельные. А вот черная воронка над девушкой была полноценной, стабилизированной, сработанной опытным магом. Сама того не зная, девушка уже была мертва.
      Я машинально потянулся к карману, сообразил, где нахожусь, и поморщился. Ну почему сотовые не работают в метро? Те, кто их имеют, под землей не ездят?
      Теперь я разрывался между основным заданием, которое надо было выполнять, пусть и без надежды на успех, и обреченной девушкой. Не знаю, возможно ли ей еще помочь, но выследить создателя воронки я обязан…
      И в этот миг меня ударило второй раз. Теперь – по-другому. Без судорог, без боли – лишь пересохло горло, онемели десны, запульсировала кровь в висках, а кончики пальцев стали зудеть.
      Есть!
      Но почему так не вовремя?
      Я поднялся – поезд уже притормаживал перед станцией. Прошел мимо девушки – и почувствовал ее взгляд. Она следила за мной. Боялась. Видимо, черный вихрь, пусть и неощутимый, вызывал у нее беспокойство, заставлял приглядываться к окружающим.
      Может быть, потому она до сих пор жива?
      Стараясь не смотреть в ее сторону, я опустил руку в карман. Нащупал амулет – прохладный стержень, выточенный из оникса. Еще секунду медлил, пытаясь придумать иные действия.
      Нет, другого выхода не было.
      Я сжал стержень в ладони. Пальцы стало покалывать, потом камень потеплел, отдавая накопленную энергию. Ощущение не было ложным, но это тепло не измерить термометром. Мне казалось, что я сжимаю уголек из костра… уголек, покрытый холодным пеплом, но раскаленный в сердцевине.
      Выбрав амулет до конца, я бросил один взгляд на девушку. Черная воронка дрожала, слегка изгибаясь в мою сторону. Вихрь был настолько мощным, что обладал зачатками интеллекта.
      Я ударил.
      Будь в вагоне, да что там в вагоне – во всем поезде, еще хоть один Иной, он увидел бы ослепительную вспышку, с одинаковой легкостью пронзающую металл и бетон…
      Еще никогда я не бил по черному вихрю такой сложной структуры. И никогда не применял амулета с таким мощным зарядом.
      Эффект был совершенно неожиданным. Слабенькие проклятия, висевшие над другими людьми, смело начисто. Пожилая женщина, устало трущая лоб, удивленно посмотрела на ладонь – у нее вдруг исчезла жестокая мигрень. Молодой парень, тупо глядящий в стекло, вздрогнул, лицо его расслабилось – из глаз уходила глухая тоска.
      Черный вихрь над девушкой отнесло метров на пять, он даже наполовину выскочил из вагона. Но структуры не потерял, и зигзагами поплыл обратно к жертве.
      Вот это сила!
      Вот это нацеленность!
      Говорят, правда сам я этого не видел, что оттесненный хотя бы на два-три метра вихрь теряет ориентировку, приклеивается к ближайшему человеку. Это тоже скверно, но чужое проклятие действует куда слабее, у новой жертвы есть все шансы спастись.
      А этот вихрь пер обратно, будто верный пес к попавшему в беду хозяину!
      Поезд останавливался. Я бросил последний взгляд на вихрь – тот вновь завис над девушкой, даже ускорил вращение… И ничего, совершенно ничего поделать я не мог. Рядом, на станции, была цель моих недельных блужданий по Москве. Проехать мимо, проследить за девушкой я не мог. Меня бы шеф заживо сожрал… может быть, даже, не фигурально выражаясь…
      Когда двери с шипением разошлись, я бросил на девушку последний взгляд – торопливо запоминая ауру. Шансов найти ее вновь в огромном городе – немного. И все таки я должен буду попытаться.
      Но не сейчас.
      Выскочив из вагона, я огляделся. Опыта полевой работы мне и впрямь не хватает, в этом шеф абсолютно прав. Но вот метод, которым он применил для обучения, мне совершенно не нравился.
      Как, черт возьми, найти цель?
      Обычным зрением я видел людей, ни один из которых не вызывал подозрения. Здесь до сих пор толклось много пассажиров – все-таки «Курская-кольцевая», тут и приезжие с вокзала, и расходящиеся торговцы, и спешащие на пересадку в спальные районы… Прикрыв глаза я мог наблюдать картину более занятную – блеклые, как обычно к вечеру, ауры. Среди них ярким алым пятном горела чья-то злоба, пронзительно-оранжевым светилась парочка, явно спешащая добраться до постели, размытыми коричнево-серыми полосами тянулись распадающиеся ауры пьяных.
      И никакого следа. Только сухость в горле, зуд в деснах, безумно колотящееся сердце. Привкус крови на губах. Нарастающее возбуждение.
      Все признаки косвенные, и в то же время слишком явные, чтобы пренебречь ими.
      Кто же? Кто?
      Поезд за моей спиной тронулся. Ощущение близости цели не слабело – значит, пока мы рядом. Показался встречный состав. И я почувствовал, как цель дрогнула, двинулась навстречу ему.
      Вперед!
      Я пересек перрон, лавируя между пялящимися на указатели приезжими, двинулся к хвосту состава – ощущение цели начало слабеть, побежал к головному вагону… есть… ближе….
      Как в детской игре – «горячо-холодно».
      Люди входили в вагоны. Я бежал вдоль состава, чувствуя, как рот наполняется тягучей слюной, начинают болеть зубы, судорогой сводит пальцы… В наушниках гремела музыка.
      In the shadow of the moon, She danced in the starlight Whispering a haunting tune To the night…
      Ох, к месту песенка. Удивительно к месту…
      Не к добру.
      Я прыгнул в сходящиеся двери, замер, прислушиваясь к себе. Угадал или нет? Визуально я по-прежнему не фиксировал цель…
      Угадал.
      Поезд мчался по кольцу, а мои бунтующие инстинкты кричали: «Здесь! Рядом!»
      Может быть, я и с вагоном угадал?
      Искоса оглядев попутчиков я отказался от этой надежды. Здесь не было никого, способного вызвать интерес.
      Что ж, будем ждать…
 
``Feel no sorrow, feel no pain, Feel no hurt, there's noting gained…
Only love will then remain,''
She would say.
 
      На «Проспекте Мира» я почувствовал, что цель удаляется. Выскочил из вагона, двинулся на пересадку. Рядом, где-то совсем рядом…
      На радиальной станции ощущение цели стало почти мучительным. Я уже высмотрел несколько кандидатур – две девушки, молодой парень, мальчик. Все они были потенциальными кандидатами, но вот кто из них?
      Моя четверка села в один вагон. Это уже была удача, я вошел следом, и стал ждать.
      Одна девушка вышла на «Рижской».
      Ощущение цели не ослабло.
      Парень вышел на «Алексеевской».
      Прекрасно. Девушка или мальчик? Кто из них?
      Я позволил себе украдкой поглядеть на обоих. Девушка была пухленькая, розовощекая, внимательно читала «МК». Никакого волнения не проявляла. Мальчик, наоборот, тощенький и хрупкий, стоит у двери, водя пальцем по стеклу.
      На мой взгляд девушка была гораздо… аппетитнее. Два к одному, что она.
      Но, в общем-то, тут все решает вопрос пола.
      Я уже начал слышать Зов. Пока еще не вербализированный, просто нежная, тягучая мелодия. Звук из наушников сразу перестал восприниматься, Зов легко перекрыл музыку.
      Ни девушка, ни мальчик не проявляли беспокойства. Либо у них очень высокий порог переносимости, либо наоборот – сразу поддались.
      Поезд подъехал к «ВДНХ». Мальчик убрал руку от стекла, вышел на перрон, торопливо зашагал к старому выходу. Девушка осталось.
      Проклятие!
      Они были еще совсем рядом, и я не мог понять, кого из них чувствую!
      И тут мелодия Зова ликующе взвилась, в нее стала вкрадываться речь.
      Женская!
      Я выскочил из сходящихся дверей, торопливо пошел следом за мальчиком.
      Прекрасно. Охота подходит к концу.
      Вот только как я собираюсь справится с разряженным амулетом? Ума не приложу…
      Народу вышло совсем мало, по эскалатору мы поднимались вчетвером. Мальчик впереди, за ним женщина с ребенком, потом я, следом помятый, пожилой полковник. Аура у военного была красивая, яркая, вся из блистающих серо-стальных и голубых тонов. Я даже подумал, насмешливо и устало, что его можно позвать на помощь. Такие до сих пор верят в понятие «офицерская честь».
      Вот только пользы от старого полковника будет меньше, чем от мухобойки при охоте на слона.
      Прекратив забивать голову ерундой, я снова посмотрел на мальчика. С закрытыми глазами, сканируя ауру.
      Результат был обескураживающим.
      Его окружало переливчатое, полупрозрачное сияние. Временами – окрашивающееся красным, порой наливающееся густой зеленью, иногда вспыхивающее темно-синим цветом.
      Редкий случай. Несформированная судьба. Расплывчатый потенциал. Мальчик может вырасти большим мерзавцем, может стать добрым и справедливым человеком, а может оказаться никем, пустышкой, каких на самом деле – большинство в мире. Все впереди, как говорится. Подобные ауры обычны у детей до двух-трех лет, но у более старших встречаются исчезающе редко.
      Теперь понятно, почему зов обращен именно на него. Деликатес, что ни говори.
      Я почувствовал, как рот наполняется слюной.
      Слишком долго все тянулось, слишком долго… Я смотрел на мальчика, на тонкую шею под шарфом, и проклинал шефа, традиции, ритуалы, все то, из чего складывалась моя работа. Десны зудели, горло ссохлось.
      У крови горьковато-соленый вкус, но эту жажду утолит лишь она.
      Проклятие!
      Мальчик соскочил с эскалатора, пробежал по вестибюлю, скрылся за стеклянными дверями. На миг мне стало легче. Замедляя шаг, я вышел следом, краем глаза зафиксировал движение – мальчик нырнул в подземный переход. Он уже бежал, его тащило, влекло навстречу Зову.
      Быстрее!
      Подбежав к ларьку, я бросил продавцу две монетки, сказал, стараясь не показывать зубы:
      – За десять, с кольцом.
      Прыщавый парень заторможено – он и сам, похоже, грелся на работе – подал шкалик. Честно предупредил:
      – Водка не очень.
      – Здоровье дороже,– отрезал я. Водка явно была суррогатом, но сейчас меня это устраивало. Одной рукой я содрал колпачок за прикрученное к нему проволочное колечко, другой вытащил сотовый, включил дозвон. У продавца округлились глаза. Сделав на ходу глоток – водка воняла как керосин, а на вкус была еще гаже – я побежал к переходу.
      – Слушаю.
      Это уже не Лариса. Ночью обычно дежурит Павел.
      – Говорит Антон. Гостиница «Космос», где-то рядом, во дворах. Иду следом.
      – Бригаду? – в голосе появился интерес.
      – Да. Я уже разрядил амулет.
      – Что случилось?
      Бомж, прикорнувший в середине перехода, протянул руку, будто надеясь, что я отдам ему початый шкалик. Я пробежал мимо.
      – Там другое… Быстрее, Павел.
      – Ребята уже в пути.
      Я вдруг почувствовал, как челюсти пронзило раскаленной иглой. Ах ты ж, сволочь…
      – Паша, я за себя не отвечаю,– быстро сказал я, обрывая связь. И остановился перед милицейским нарядом.
      Ну вот так всегда!
      Почему человеческие стражи порядка всегда появляются в неподходящий момент?
      – Сержант Каминский,– скороговоркой произнес молодой милиционер.– Ваши документы…
      Интересно, что мне собираются пришить? Пьянство в общественном месте? Вернее всего.
      Опустив руку в карман я коснулся амулета. Едва теплый. Но тут многого и не надо.
      – Меня нет,– сказал я.
      Две пары глаз, обшаривающих меня в предвкушении добычи, опустели, их покинула последняя искра разума.
      – Вас тут нет,– хором повторили оба.
      Программировать их времени не было. Я бросил первое, что пришло в голову:
      – Купите водки и отдыхайте. Немедленно. Шагом марш!
      Видимо, предложение упало на подходящую почву. Схватившись за руки, будто малыши на прогулке, милиционеры рванули по переходу к киоскам. Я почувствовал легкое смущение, представив последствия своего приказа, но времени выправлять положение не было.
      Из перехода я выскочил в полной уверенности, что уже опоздал. Нет, как ни странно, мальчик далеко не ушел. Стоял, чуть покачиваясь, метрах в ста. Вот это сопротивляемость! Зов звучал с такой силой, что казалось странным, почему редкие прохожие не пускаются в пляс, почему троллейбусы не сворачивают с проспекта, не врываются в подворотню, навстречу сладостной судьбе…
      Мальчик оглянулся. Кажется, посмотрел на меня. И быстро пошел вперед.
      Все, сломался.
      Я двинулся следом, лихорадочно решая, что буду делать. Стоило бы дождаться бригады – им ехать минут десять, не больше.
      Но как-то нехорошо выйдет – для мальчика.
      Жалость – штука опасная. Сегодня я поддавался ей дважды. Вначале в метро, истратив заряд амулета на бесплодную попытку сбить черный вихрь. А теперь снова – двинувшись вслед за мальчиком.
      Много лет назад мне сказали фразу, с которой я никак не хотел соглашаться. Не соглашаюсь и до сих пор, хотя уж сколько раз убеждался в ее правоте.
      «Благо общее и благо конкретное редко встречаются вместе…»
      Да, я понимаю. Это правда.
      Но, наверное, есть такая правда, которая хуже лжи.
      Я побежал навстречу Зову. Я слышал его, наверняка, не так, как слышал мальчик. Для него призыв был манящей, чарующей мелодией, лишающей воли и сил. Для меня, наоборот, будоражащим кровь набатом.
      Будоражащим кровь…
      Тело, над которым я издевался неделю, бунтовало. Мне хотелось пить – не воды – я способен без всякого вреда утолить жажду грязным городским снегом, не спиртного – шкалик с поганой сивухой был под рукой, и тоже не принес бы мне вреда.
      Мне хотелось крови.
      И не свиной, не коровьей, а именно человеческой.
      Будь проклята охота…
      «Ты должен пройти через это,– сказал шеф.– Пять лет в аналитическом отделе – многовато, не находишь?»
      Не знаю, может и многовато, но мне нравится.
      В конце концов сам шеф уже больше ста лет оперативной работой не занимается.
      Я пробежал мимо светящихся витрин, уставленных поддельной гжелью, заполненных бутафорской едой. Мимо, по проспекту, неслись машины, шли редкие прохожие. Это тоже было подделкой, иллюзией, одной из граней мира, единственной, доступной для людей.
      Хорошо, что я не человек.
      Не прерывая бега, я вызвал сумрак.
      Мир вздохнул, расступаясь. Будто ударили по мне со спины аэродромные прожекторы, высекая длинную тонкую тень. Тень клубилась и обретала объем, тень тянула в себя – в пространство, где вообще нет теней. Тень отрывалась от грязного асфальта, вставала, пружинила – будто столб тяжелого дыма. Тень бежала передо мной…
      Ускорив бег я пробил серый силуэт и вошел в сумрак. Краски мира стали тусклее, а машины на проспекте будто замедлились, завязли.
      Я приближался к месту своего назначения.
      Нырнув в подворотню, я уже готов был увидеть развязку. Неподвижное, опустошенное, выпитое тело мальчика – и исчезающих вампиров.
      Но я успел.
      Мальчик стоял перед девушкой-вампиршей, уже выпустившей клыки, и медленно разматывал шарф. Вряд ли ему сейчас страшно – зов заглушает сознание начисто. Он скорее мечтает о прикосновении острых сверкающих клыков.
      Рядом стоял парень-вампир. Я сразу почувствовал, что в паре он главный – именно он инициировал девушку, именно он натаскивал ее на кровь. И самое мерзкое – у него была московская регистрационная метка. Вот скотина!
      Зато у меня прибавилось шансов на успех…
      Вампиры повернулись ко мне – но растерянно, еще не понимая, что происходит. Мальчик был в их сумраке, я не мог, не должен был его видеть… как и их самих.
      Потом лицо парня начало разглаживаться, он даже улыбнулся – дружелюбно, спокойно:
      – Привет…
      Он принял меня за своего. И не стоило его винить за ошибку – сейчас я действительно был одним из них. Почти. Неделя подготовки не прошла даром – я стал чувствовать их… но и сам почти перешел на темную сторону.
      – Ночной дозор,– сказал я. Протянул вперед руку с амулетом – он разряжен, но это не так-то легко почувствовать на расстоянии.– Выйти из сумрака!
      Наверное, парень бы подчинился. В надежде, что я не знаю о тянущемся за нем кровавом следе, что дело удастся классифицировать как «попытку неразрешенного взаимодействия с человеком». Но девушка не имела его выдержки, и не способна была что-либо соображать.
      – А-а-а-а!!! – с протяжным воем она бросилась на меня. Хорошо еще, что не впилась зубами в мальчика – она сейчас была невменяема – как наркоман в ломке, у которого выдернули из вены едва вколотый шприц, как нимфоманка, с которой слезли за миг до оргазма.
      Для человека рывок был слишком быстрым, парировать его не смог бы никто.
      Но я был с вампиршей в одном слое реальности. Вскинул руку – и плеснул из початого шкалика прямо в исковерканное трансформацией лицо.
      Почему вампиры так плохо переносят алкоголь?
      Угрожающий вопль перешел в тонкий визг. Вампирша закрутилась на месте, колотя руками по лицу, с которого пластами сходила кожа и сероватое мясо. А вампир повернулся – и бросился бежать.
      Все складывалось даже слишком просто. Регистрированный вампир – это не залетный гость, с которым пришлось бы сражаться на равных. Я швырнул бутылкой в вампиршу, протянул руку – и поймал послушно раскрутившуюся нить регистрационной метки. Вампир захрипел, хватаясь за горло.
      – Выйди из сумрака! – крикнул я.
      Кажется, он понял, что дело пошло уж совсем плохо. Кинулся на меня, пытаясь ослабить давление нити, в движении выпуская клыки и трансформируясь.
      Будь амулет полностью заряжен, я бы просто его оглушил.
      А так пришлось убивать.
      Метка – слабо светящаяся голубым печать на груди вампира, хрустнула, когда я послал беззвучный приказ. Энергия, вложенная кем-то куда поспособнее меня, хлынула в мертвое тело. Вампир еще бежал – он был сыт, крепок, и чужие жизни еще подпитывали мертвую плоть. Но сопротивляться удару такой силы было невозможно – кожа ссохлась, пергаментом обтянув кости, из глазниц потекла слизь. Потом переломился позвоночник, и дергающиеся останки рухнули к моим ногам.
      Я обернулся – вампирша могла уже успеть реанимироваться. Но опасности не было. Огромными скачками девушка бежала через двор. Из сумрака она так и не вышла – и увидеть это потрясающее зрелище мог лишь я один. Ну и собаки, конечно. Где-то в стороне заливалась истеричным лаем мелкая псина, скованная сразу и ненавистью, и страхом – всеми теми чувствами, что собачий род испокон веков питает к живым мертвецам.
      Преследовать вампиршу не было сил. Потянувшись, я снял слепок ауры – иссушенной, серой, затхлой. Найдем. Никуда теперь не денется.
      А где же мальчик?
      После выхода из сумрака, созданного вампирами, он мог либо упасть в беспамятстве, либо войти в ступор. Но в подворотне его уже не было. Мимо меня он пробежать никак не мог… я выскочил из подворотни во двор – и действительно, увидел мальчика. Улепетывал он едва ли не быстрее вампирши. Ну, молодец! Чудесно. Помощи не требуется. Плохо, что он запомнил все происходящее, но кто поверит маленькому мальчику? А к утру все уже поблекнет в его памяти, сгладится, превратится в нереальный кошмар.
      Или все-таки догнать паренька?
      – Антон!
      С проспекта бежали Игорь и Гарик, наш неразлучный дуэт оперативников.
      – Одна ушла! – крикнул я.
      Гарик на бегу пнул ссохшийся труп вампира, подняв в морозный воздух облако трухи. Крикнул:
      – Слепок!
      Я послал ему образ убегающей вампирши, Гарик сморщился, и прибавил в беге. Оперативники умчались в погоню, Игорь на ходу бросил:
      – Займись мусором!
      Кивнув – будто они нуждались в ответе, я вышел из своего сумрака. Мир расцвел. Силуэты оперативников растаяли, даже снег, лежащий в человеческой реальности, перестал приминаться под невидимыми ногами.
      Вздохнув, я пошел к припаркованному к обочине серому «Вольво». На заднем сиденье лежал нехитрый инструментарий – крепкий пластиковый мешок, лопатка и веник. Минут за пять я сгреб почти невесомые останки вампира, спрятал мешок в багажник. Из чахлого сугроба, оставленного нерадивым дворником, набрал грязного снега, разбросал в подворотне, потоптался, вминая остатки тлена в грязь. Не будет тебе человеческого погребения, ты не человек…
      Вот теперь все.
      Я вернулся к машине, сел за руль, расстегнул куртку. Было хорошо. Даже очень. Старший вампир мертв, его подругу ребята схватят, мальчишка жив.
      Представляю, как обрадуется шеф!

      – Халтура!
      Я попытался что-то сказать, но следующая реплика, хлесткая как пощечина, заткнула мне рот.
      – Дешевка!
      – Но…
      – Ты хоть сам понимаешь свои ошибки?
      Напор шефа чуть ослаб, и я рискнул поднять глаза от пола. Осторожно сказал:
      – Вроде бы…
      Нравится мне бывать в этом кабинете. Что-то детское просыпается в душе при взгляде на все те забавные вещички, что хранятся в стеллажах бронированного стекла, развешены на стенах, небрежно валяются на столе, вперемешку с компьютерными дискетами и деловыми бумагами. За каждым предметом – от древнего японского веера до рваного куска металла с закрепленным на нем оленем – эмблемой автозавода – стоит какая-то история. Когда шеф в духе, то можно услышать от него очень, очень занимательный рассказ.
      Вот только редко я его застаю в таком состоянии.
      – Хорошо,– шеф прекратил прохаживаться по кабинету, сел в кожаное кресло, закурил.– Тогда излагай.
      Голос его стал деловым, под стать внешности. На человеческий взгляд ему было лет сорок, а принадлежал он к тому тощенькому кругу бизнесменов средней руки, на которых любит возлагать надежды правительство.
      – Что излагать? – рискуя наткнуться на новую нелицеприятную оценку спросил я.
      – Ошибки. Твои ошибки.
      Значит, так… Хорошо.
      – Моей первой ошибкой, Борис Игнатьевич,– с самым невинным видом начал я,– было неправильное понимание задания.
      – Неужели? – заинтересовался шеф.
      – Ну, я-то полагал, что моя цель – выследить вампира, начавшего активную охоту в Москве. Выследить и… э… обезвредить.
      – Так, так…– подбодрил шеф.
      – На самом же деле, задание имело своей основной целью проверку моей пригодности к оперативной работе, к полевым действиям. Исходя из неправильной оценки задания, а именно – следуя принципу «разделять и защищать»…
      Шеф вздохнул, покивал. Кто-нибудь, менее с ним знакомый, решил бы, что он пристыжен.
      – А ты в чем-то нарушил этот принцип?
      – Нет. И потому провалил задание.
      – Как ты его провалил?
      – Вначале…– я скосил глаза на чучело белой полярной совы, стоящее под стеклом в стеллаже. Шевельнуло оно головой, или нет? – Вначале я истратил заряд амулета на бесплодную попытку нейтрализации черной воронки…
      Борис Игнатьевич поморщился. Пригладил волосы.
      – Ладно, с этого и начнем. Я изучил образ – и если ты его не приукрасил…
      Я возмущенно покачал головой.
      – Верю. Так вот, подобную воронку снять амулетом невозможно. Ты классификацию помнишь?
      Черт! Ну почему я не перелистал старые конспекты?
      – Уверен, что не помнишь. Но неважно – это воронка вне класса. Тебе никак не удалось бы с ней справиться…– шеф перегнулся через стол и таинственным шепотом произнес: – И знаешь, что…
      Я внимал.
      – И мне бы не удалось, Антон.
      Признание было столь неожиданно, что я не нашел, что ответить. Уверенность в том, что шеф может абсолютно все, никем вслух не озвучивалась, но бытовала у всех сотрудников конторы.
      – Антон, воронка подобной силы… снять ее сможет лишь автор.
      – Надо найти…– неуверенно сказал я.– Жалко девчонку…
      – Не в ней дело. Не в ней одной.
      – Почему? – ляпнул я, и торопливо исправился: – Надо остановить темного мага?
      Шеф вздохнул.
      – Возможно, у него лицензия. Возможно, он был вправе наложить проклятие… Дело даже не в маге. Черная воронка такой силы… помнишь, как зимой упал самолет?
      Я вздрогнул. Это была не наша недоработка, да и вообще, по большей части, скорее дыра в законах – пилот, на которого наложили проклятие, не справился с управлением, и лайнер грохнулся на городские кварталы. Сотня жизней – ни в чем не повинных людей…
      – Такие воронки работать выборочно не способны. Девчонка обречена, но на нее не свалится кирпич с крыши. Скорее – взорвется дом, начнется эпидемия, на Москву случайно сбросят атомную бомбу. Вот в чем главная беда, Антон.
      Шеф вдруг повернулся, бросил испепеляющий взгляд на сову. Та быстро сложила крылья, блеск в стеклянных глазах угас.
      – Борис Игнатьевич…– с ужасом сказал я.– Это моя вина…
      – Понятно, что твоя. Тебя спасает одно, Антон,– шеф откашлялся.– Поддавшись жалости, ты поступил совершенно правильно. Амулет не мог сбить вихрь полностью, но на время оттянул прорыв инферно. У нас теперь есть в запасе сутки… может быть – двое. Я всегда считал, что непродуманные, но благие поступки приносят больше пользы, чем продуманные, но жестокие. Не используй ты амулет – уже сейчас пол-Москвы лежало бы в руинах.
      – Что же делать?
      – Искать девчонку. Охранять… по мере сил. Еще раз-другой вихрь удастся дестабилизировать. А нам за это время придется найти мага, поставившего проклятие, и заставить снять вихрь.
      Я закивал.
      – Искать будут все,– небрежно сказал шеф.– Я отозвал ребят из отпусков, к утру вернутся с Цейлона Илья и Семен, к обеду – остальные. Погода в Европе плохая, я попросил коллег из европейского бюро о помощи, но пока облака разгонят…
      – К утру? – я глянул на часы.– Еще сутки.
      – Да нет, к этому утру,– игнорируя полуденное солнце за окном, ответил шеф.– Ты тоже будешь искать. Может быть снова повезет… Продолжаем разбор твоих ошибок?
      – Стоит ли терять время? – робко спросил я.
      – Не бойся, не потеряем,– шеф встал, прошел к стеллажу, достал чучело совы, водрузил на стол. Вблизи стало ясно, что это действительно чучело, жизни в нем – не больше чем в меховом воротнике…– Переходим к самим вампирам и их жертве.
      – Я упустил вампиршу. И ребята ее не догнали,– покаянно подтвердил я.
      – Тут никаких претензий. Ты и так сражался достойно. Вопрос о жертве…
      – Да, мальчик сохранил память. Но он такого деру дал…
      – Антон! Очнись! Мальчика зацепили зовом на расстоянии нескольких километров! Он должен был войти в подворотню беспомощной куклой! А когда сумрак исчез – упасть в обморок! Антон, да если после всего произошедшего он сохранил способность двигаться – у него великолепный магический потенциал!
      Шеф замолчал.
      – Я дурак…
      – Нет. Но ты и впрямь засиделся в лаборатории. Антон, этот мальчик, потенциально, сильнее меня!
      – Ну уж…
      – Давай без лести…
      На столе зазвонил телефон. Видно, что-то срочное – мало кто знает прямой номер шефа. Я вот – не знаю.
      – Молчать! – приказал шеф ни в чем не повинному аппарату, и тот затих.– Антон, паренька надо найти. Убежавшая вампирша сама по себе не опасна. Или ребята догонят, или обычный патруль ее возьмет. Но если она высосет мальчишку… или, того хуже, инициирует… Ты не знаешь, что такое полноценный вампир. Современные – комары рядом с каким-нибудь Носферату. А он ведь был еще не из самых лучших, пускай и пыжился… Так что – мальчик должен быть найден, обследован – и по возможности принят в Дозор. На темную сторону мы его отпускать не в праве, баланс по Москве рухнет окончательно.
      – Это что – приказ?
      – Лицензия,– мрачно сказал шеф.– У меня есть право на подобные приказы, как ты понимаешь.
      – Знаю,– тихо сказал я.– С чего начинать? С кого, вернее…
      – Как угодно. Видимо, все же, с девушки. Но и мальчика попробуй найти.
      – Я пойду?
      – Выспись, все-таки.
      – Я прекрасно выспался, Борис Игнатьевич…
      – Не думаю. Еще хотя бы часок рекомендую.
      Я ничего не мог понять. Встал я сегодня в одиннадцать, сразу же рванул в контору, чувствовал себя совершенно бодрым и полным сил.
      – Вот тебе помощник,– шеф щелкнул пальцем по чучелу совы. Птица расправила крылья и негодующе заклекотала.
      Сглотнув, я решился на вопрос:
      – Кто это? Или что это?
      – Зачем тебе? – заглядывая сове в глаза спросил шеф.
      – Чтобы решить, хочу ли я с ним работать!
      Сова глянула на меня и зашипела, как разъяренная кошка.
      – Неправильно вопрос ставишь,– шеф покачал головой.– Согласится ли она с тобой работать, вот в чем вопрос.
      Сова опять заклекотала.
      – Да,– обращаясь уже не ко мне, а к птице, сказал шеф.– Ты во многом права. Но кто-то просил о новой апелляции?
      Птица замерла.
      – Обещаю, что буду ходатайствовать. И на этот раз шансы есть.
      – Борис Игнатьевич, мое мнение…– начал я.
      – Извини, Антон, оно меня не волнует…– шеф протянул руку, сова неуклюже переступила пушистыми ногами, встала на ладонь.– Ты своей удачи не понимаешь.
      Я замолчал. А шеф прошел к окну, распахнул раму, вытянул руку. Сова забила крыльями и сорвалась вниз. Хорошо чучело!
      – Куда… оно?
      – К тебе. Вам работать в паре…– шеф потер переносицу.– Да! Учти, зовут ее Ольга.
      – Сову?
      – Сову. Будешь кормить, заботиться – все будет хорошо. А теперь… поспи еще чуть-чуть, и вставай. В контору можешь не заезжать, дождись Ольги – и за работу. Проверь кольцевую линию метро, например…
      – Как – еще поспать…– начал я. Но мир вокруг уже мерк, тускнел, растворялся. В щеку больно впился уголок подушки.
      Я лежал в своей постели.
      Голова была тяжелая, в глазах – песок. Горло ссохлось и болело.
      – А…– хрипло застонал я, переворачиваясь на спину. Тяжелые шторы не давали понять, ночь на дворе, или давно уже день. Я скосил глаза на часы – светящиеся цифры показывали восемь.
      Первый раз я удостоился от шефа аудиенции во сне.
      Штука это неприятная, причем в первую очередь для шефа, которому пришлось вломиться в мое сознание.
      Видно и впрямь – туго со временем, если он счел нужным провести инструктаж в мире снов. Но надо же… какая реальность! Не ожидал. Разбор задания, сова эта дурацкая…
      Я вздрогнул – в окно снаружи заколотили. Мелко и часто, будто когтями. Донесся приглушенный клекот.
      А чего еще я, собственно говоря, ожидал?
      Вскочив, нелепо оправив трусы, я подбежал к окну. Вся та дрянь, что я глотал, готовясь к охоте, еще действовала, и очертания предметов я различал четко.
      Рывок – я распахнул шторы. Поднял жалюзи.
      Сова сидела на подоконнике. Чуть щурилась – все-таки уже рассвело, и для нее было слишком светло. С улицы, конечно, трудно понять, что за птица уселась на окно десятого этажа. А вот соседи, если выглянут, будут весьма удивлены. Полярная сова в центре Москвы!
      – Что ж такое…– тихо сказал я.
      Хотелось выразиться более ярко. Но от этой привычки меня отучили в самом начале работы в Дозоре. Точнее – сам отучился. Как увидишь раз-другой темный смерчик над человеком, в чей адрес ты ругнулся – сразу начинаешь придерживать язык.
      Сова смотрела на меня. Ждала.
      А вокруг бесились птицы. Стайка воробьев, усевшись на дереве подальше, заходилась в чириканье. Вороны были посмелее. Уселись на соседском балконе, на ближних деревьях. И каркали не переставая, временами спрыгивая с веток и кружа у окна. Инстинкты подсказывали им все грядущие неприятности от такого неожиданного соседа.
      Но сова не реагировала. Плевала она и на воробьев, и на ворон. Если бы могла, конечно.
      – Кто же ты такая? – открывая окно, безжалостно отдирая заклеенные рамы, пробормотал я. Удружил шеф с напарником… с напарницей…
      Одним взмахом крыльев сова внесла себя в комнату, уселась на шифоньер, прикрыла глаза. Будто век тут жила. Может, замерзла по дороге? Да нет, она же полярная…
      Я принялся закрывать окно, размышляя, что теперь делать. Как с ней общаться, чем кормить, и как, скажите на милость, это пернатое создание может мне помочь?
      – Тебя зовут Ольга? – спросил я, закончив с окном. Из щелей все равно дуло, но это оставим на потом.– Эй, птица!
      Сова приоткрыла один глаз. Меня она игнорировала почти так же, как суетливых воробьев.
      С каждым мигом я чувствовал себя все нелепее. Во-первых – сам напарник, с которым невозможно общаться. Во-вторых – она ведь женщина!
      Хоть и сова.
      Может, брюки одеть? Стою в одних мятых трусах, небритый, заспанный…
      Чувствуя себя последним идиотом, я подхватил одежду и выскочил из комнаты. Моя фраза, брошенная сове напоследок: «Извините, я на минутку», была достойным завершающим штрихом к портрету.
      Если эта птичка и впрямь то, что я думаю, то я создал о себе не лучшее впечатление.
      Больше всего хотелось принять душ, но такую трату времени я себе позволить не мог. Ограничился бритьем и засовыванием гудящей головы под кран с холодной водой. На полочке, среди шампуней и дезодорантов, нашелся и одеколон, которым я обычно не пользуюсь.
      – Ольга? – выглядывая в коридор позвал я.
      Сова нашлась на кухне, на холодильнике. Сидела мертво, чучелом, поставленным ради забавы. Почти как у шефа в стеллаже.
      – Ты жива? – спросил я.
      На меня мрачно посмотрел янтарно-желтый глаз.
      – Хорошо,– я развел руками.– Давай начнем сначала? Я понимаю, что произвел не лучшее впечатление. И скажу честно – у меня это хроническое.
      Сова внимала.
      – Я не знаю, кто ты,– оседлав табуретку, я уселся перед холодильником.– Да ты и не можешь рассказать. Но вот сам представлюсь. Меня зовут Антон. Пять лет назад обнаружилось, что я – Иной.
      Звук, который издала сова, больше всего походил на сдавленный смешок.
      – Да,– согласился я.– Всего пять лет назад. Так уж сложилось. У меня был очень высокий барьер отторжения. Я не хотел видеть сумеречный мир. И не видел. Пока на меня не наткнулся шеф.
      Кажется, сове стало интересно.
      – Он вел практическое занятие. Инструктировал оперативников – как выявлять скрытых Иных. Наткнулся на меня…– я усмехнулся, вспоминая.– Пробил мой барьер, конечно же. А дальше все просто… прошел адаптационный курс, стал работать в аналитическом отделе. И… без особых изменений в жизни. Стал Иным, но словно и не заметил этого. Шеф хмурился, но молчал. Работу я делал хорошо… в остальное он вмешиваться не в праве. Но неделю назад в городе появился вампир-маньяк. Вот мне и было поручено его обезвредить. Якобы потому, что все оперативники заняты. На самом деле, чтобы я понюхал пороху. Может быть, это и правильно. Но ведь за неделю погибло еще трое людей. Профессионал взял бы ту парочку за сутки…
      Мне очень хотелось знать, что думает по этому поводу Ольга. Но сова не издала ни звука.
      – Вот что важнее, для сохранения баланса? – все же спросил я.– Повышение моей оперативной квалификации, или жизни трех ни в чем не повинных людей?
      Сова молчала.
      – Обычными способами я вампиров не почувствовал,– продолжил я.– Пришлось вводить себя в резонанс. Человеческую кровь пить не стал. Обошлись свиной. И все эти препараты… да ты, конечно, их знаешь…
      Заговорив о препаратах, я встал, открыл шкафчик над плитой, достал стеклянную банку с плотно притертой пробкой. Комковатого бурого порошка осталось чуть-чуть, на донышке, сдавать в хозчасть не имело смысла. Я высыпал порошок в раковину и смыл – по кухне пошел пряный, дурманящий аромат. Банку я сполоснул и кинул в мусорное ведро.
      – Я ведь чуть не сорвался,– заметил я.– Самым натуральным образом. Вчера утром, когда возвращался с охоты… попалась в подъезде девчонка-соседка. Я даже здороваться не рискнул – клыки уже прорезались. И этой ночью, когда почувствовал Зов, нацеленный на паренька… едва не присоединился к вампирам.
      Сова смотрела мне в глаза.
      – Думаешь, потому меня шеф и назначил?
      Чучело. Комок перьев, набитый ватой.
      – Чтобы посмотрел их глазами?
      В прихожей раздался звонок. Я вздохнул, развел руками – что уж тут поделаешь, сама виновата, любой собеседник лучше такой скучной птицы. Включив по пути свет, подошел к двери, открыл.
      На пороге стоял вампир.
      – Заходи,– сказал я.– Заходи, Костя.
      Он помялся у двери, но все же зашел. Пригладил волосы – я заметил, что ладони у него потные, и глаза бегают.
      Косте всего семнадцать. Вампир он с рождения, обычный, нормальный городской вампир. Очень неприятная ситуация – родители-вампиры, у ребенка в такой ситуации шансов вырасти человеком почти не остается.
      – Я диски занес,– буркнул Костя.– Вот.
      Я взял стопочку компактов, даже не удивившись, что их так много. Обычно парня приходилось пару недель теребить, чтобы вернул диски – он чертовски рассеян.
      – Все послушал? – спросил я.– Переписал?
      – Угу… я пошел…
      – Подожди,– я взял его за плечо и впихнул в комнату.– Что такое?
      Он молчал.
      – Уже в курсе? – прозревая, спросил я.
      – Нас очень мало, Антон,– Костя посмотрел мне в глаза.– Когда кто-то уходит, мы сразу чувствуем.
      – Так. Разувайся, пошли на кухню. Поговорим серьезно.
      Костя не спорил. А я лихорадочно соображал, что же делать. Пять лет назад, когда я стал Иным, и мир открыл свою сумеречную сторону, меня ждало множество удивительных открытий. Но то, что прямо надо мной живет семья вампиров, оказалось одним из самых шокирующих.
 
      Помню, будто это было вчера. Я возвращался с занятий – самых обычных, заставлявших вспоминать недавний институт. Три пары, лектор, жара, от которой липли к телу белые халаты – мы арендовали аудиторию у мединститута. Я шел домой и баловался на ходу, то уходил в сумрак– ненадолго, навыков еще не хватало, то начинал зондировать прохожих. И уже у подъезда наткнулся на соседей.
      Очень милые люди. Я как-то хотел одолжить у них дрель, а отец Кости, Геннадий, строитель по специальности, просто пришел ко мне и играючи помог справиться с бетонными стенами, наглядно показав, что интеллигенту без пролетариата не выжить…
      И вдруг я увидел, что они вовсе не люди.
      Это было страшно. Коричнево-серая аура, давящая тяжесть… Я застыл, с ужасом глядя на них. Полина, мать Кости, слегка изменилась в лице, мальчишка замер и отвернулся. А глава семейства подошел ко мне, с каждым шагом уходя в сумрак– той грациозной походкой, что умеют лишь вампиры, живущие и мертвые одновременно. Для них сумрак– нормальная среда обитания.
      – Здравствуй, Антон,– сказал он.
      Мир вокруг был серым и мертвым. Я и сам не заметил, как нырнул в сумрак вслед за ним.
      – Так и знал, что однажды ты перейдешь барьер,– сказал он.– Все в порядке.
      Я отступил на шаг – и лицо Геннадия дрогнуло.
      – Все нормально,– сказал он. Распахнул рубашку – и я увидел регистрационную печать, голубой оттиск на серой коже.– Мы все зарегистрированы. Полина! Костя!
      Его жена тоже перешла в сумрак, расстегнула блузку. Пацан не двигался, потребовался суровый взгляд отца, чтобы и он предъявил печать.
      – Я должен проверить,– прошептал я. Мои пассы были неумелыми, я дважды сбивался и начинал сначала. Геннадий терпеливо ждал. Наконец печать дала отклик. Постоянная регистрация, нарушений режима не обнаружено…
      – Все в порядке? – спросил Геннадий.– Мы можем идти?
      – Я…
      – Да ничего. Мы знали, что однажды ты станешь Иным.
      – Идите,– сказал я. Не по уставу, но мне сейчас было не до правил.
      – Да…– перед тем, как выйти из сумрака, Геннадий на миг задержался.– Я был в твоем доме… Антон, я возвращаю тебе приглашение заходить…