Несколько раз глотнув воздух, я посмотрел на Вика. Лицо у меня горело.
– Нравится? – жестко спросил Вик. – Ругайся, поможет.
– Сколько лет Дэну? – спросил я.
– Не знаю. У него есть Знак, в таких случаях не спрашивают. Андрею пятнадцать, Кристе четырнадцать. Кажется.
– Пошли.
– Только не к ним. У них Знаки, понимаешь? Они могут делать все что угодно, если не мешают другим.
– Они мешают мне.
– Остынь… – попросил Вик.
Я ощутил, как гнев уходит. Осталась лишь легкая растерянность. И дурацкая мысль – участвовал ли Вик в таких играх?
– Нет. Никогда. Пойдем, я тебя долго сдерживать не смогу. И так уже есть хочется.
Он молча пошел дальше. Я постоял немного и побрел за ним. Когда мы перевалили через сопку, попросил:
– Прекращай свое сдерживание. И больше в мои эмоции не вмешивайся.
– А я уже прекратил. Видишь искорку впереди?
Я присмотрелся. Километрах в трех от нас поблескивала над землей серебристая черточка.
– Антенна. Вызовешь себе флаер… Нет, лучше я тебе вызову. Ты же без Знака.
– Слушай, Вик! Тебе не интересно, кто я такой? Без Знака, ничего не понимающий, врущий на каждом шагу. Или ты все же читаешь мысли?
– Нет! – с неприкрытой обидой ответил Вик. – Мне интересно, но лучше ничего не говори.
– Не хочешь ввязываться в чужие тайны?
Парнишка ответил не сразу.
– Не хочу терять тайну. Сергей, у меня никогда не было тайн. Все можно узнать, на любой вопрос найти ответ. Особенно если умеешь читать эмоции. А ты не раскрываешься. Дай помучиться.
Страшно, когда на ответы нет вопросов. Я даже замедлил шаг и подозрительно посмотрел на Вика. Мысль казалась сделанной, вложенной в сознание извне. Страшно. Когда на ответы. Нет вопросов.
Чушь.
– Вик, у тебя можно попросить совета?
– Конечно.
– Где мне лучше остановиться на несколько дней? Не привлекая внимания?
– В Иркутске? Или в Москве?
– Ну… В любом городе.
Вик улыбнулся. Пожал плечами.
– Отели есть везде. Но без вопросов… и Знака…
Дался им этот Знак!
– …если только. Один ответ, Сергей. Бери в справочной адрес руководителя роддер-клуба. Они есть почти в любом городе. Вспоминают молодость, пишут мемуары… Приходи к нему, говори, что ты роддер, и живи. Вопросов не будет, не принято.
– Спасибо.
– Да не за что. Или познакомься с девушкой…
– Ты думаешь, удастся обойтись без вопросов?
Вик смутился.
– Ну… не знаю… смотря с кем…
– Не знакуй, – с удовольствие съязвил я. – Не старайся казаться взрослее, чем есть. Я правильно сказал?
Ответа не последовало. До «точки связи» мы шли молча. И лишь возле невысокого каменного столбика, увенчанного тонкой металлической спицей, Вик сказал:
– Еще, не забывай. Тебе надо сменить одежду. Но в автомат-магазинах без Знака не обслужат. Зайди в обычный, ты достаточно взрослый, чтобы не доказывать кредитоспособность. Только не одевайся в секции «Люкс», не бери одежду на заказ. Что-нибудь простое, дешевое, не слишком модное.
– Брюки и свитер. Можно?
Вик иронии не заметил.
– Можно. Только не из натуральной шерсти.
На каменном столбике была маленькая панель с тремя цветными кнопками – зеленой, желтой и красной. Вик коснулся желтой, та мягко засветилась. Из невидимого динамика раздался приятный женский голос:
– Срочный вызов флаера принят, Знак фиксирован. Свободная машина прибудет через семь минут.
– Спасибо, – вежливо произнес Вик. И кивнул мне. – Вот так это делается. Но вызывай флаер зеленой кнопкой, при этом не проверяется наличие Знака. Больше часа ждать все равно не придется.
– Хорошо.
Вик сел на траву, и я, поколебавшись, устроился рядом. Мне не давал покоя один вопрос, но задавать его почему-то не хотелось.
– Спрашивай, – неожиданно сказал Вик.
– Почему ты занимаешься этой глупостью? Роддерством? Дед просто ностальгирует по своей молодости, Андрею с компанией нравятся… игры на свежем воздухе с романтическим антуражем. А тебя как занесло?
Вик неуверенно посмотрел на меня:
– Не знаю, понятно ли будет.
– Попробуй, скажи. Я догадливый.
– Мне неуютно. Всегда и везде. А когда брожу с роддерами, чуть легче.
Лицо у него стало жестким. Интересно, сколько же ему лет? Это даже не акселерация, а черт знает что…
– Ты знаешь, Вик, я понял.
– Да? Тогда объясни! Я сам не понимаю, – неожиданно тонким, обиженным голосом выкрикнул Вик. – Чем я хуже других?
– Ничем, дурачок…
Я вдруг почувствовал жалость к этому нахохлившемуся пареньку. Жалость и нежность.
– Ты, наверное, даже лучше других, Вик. Ты сенс. Ты чувствуешь их эмоции, их боль и тоску. И не знаешь, как справиться. Для этого надо быть взрослым… а не владельцем Знака.
– Что же тогда, всем вокруг плохо? – Вик словно ощетинился. – Я не чувствую! Они довольны!
– Может быть, это глубже, чем удовлетворенность.
Вик молчал. Потом поднялся, повел плечами, устраивая рюкзачок поудобнее. Сказал:
– Твой флаер. С управлением разберешься?
Я оглянулся – со стороны озера скользила полупрозрачная каплевидная машина.
– Надеюсь. Ты не летишь?
– Нет. Я иду дальше.
Он засунул руки в карманы. Негромко сказал:
– Лети. Совершай активные действия. Лечи человечество…
– Я доктор-недоучка, Вик. Но вывихи вправлять приходилось.
Вик усмехнулся.
– Ладно. Жаль, что не увидимся, с тобой не скучно.
– Почему не увидимся?
Флаер беззвучно замер рядом с нами. Прозрачная крышка кабины поднялась вверх.
– Я же сенс, Сергей. И умею не только читать эмоции. Карту, например, я не смотрел. И так знал, что здесь точка связи…
– Ветра в лицо, роддер.
– Ветра в лицо. Знаешь, откуда наше прощание?
– Нет.
– Пока есть солнце и воздух, всегда будет ветер… Читай «Книгу Гор», Сергей. Поможет разобраться.
5. ИНФОРМАЦИЯ БЕЗ РАЗМЫШЛЕНИЯ
Управление оказалось простейшим, как и на галактических кораблях Сеятелей. Алфавитная панель, явно перенастраиваемая на несколько языков, фонетический блок для управления голосом. Я бегло оглядел приборы и сказал:
– Подъем на сто метров. Движение на запад.
Колпак кабины закрылся. Уверенный, сильный баритон с отчетливо угадываемым удовольствием повторил:
– Подъем на сто. На запад. Скорость?
Флаер плавно пошел вверх, и я оставил вопрос без ответа. Посмотрел вниз – Вик уже шагал вдоль берега. Лишь один раз он остановился, провожая меня взглядом, и взмахнул рукой. Почему-то я поверил – мы больше не встретимся. Может быть, Вик заставил меня это почувствовать.
– Прощай, роддер, – тихо сказал я. – Пусть твой ветер иногда будет попутным. У тебя теперь есть тайна.
– Скорость? – вкрадчиво поинтересовался флаер. Слава Богу, у него хватило ума не переспрашивать про ветер и роддера.
– Максимальная. И не повторяй команд, – отрезал я.
Посмотрев на приборы, я покачал головой. Скорость нарастала так стремительно, что без гравикомпенсаторов явно не обошлось – не могло. На полутора тысячах в час разгон кончился, а над пультом, прямо в воздухе, засветилась надпись:
«Скорость максимальная. Форсаж?»
Лаконично… Я покачал головой:
– Не надо. Мне нужна карта. Или нет. Можешь проложить маршрут до города Алма-Ата?
«Город Верный – Алма-Ата – Алматы? Координаты…»
– Да, – оборвал я ползущую в воздухе строчку. – Этот самый. Сколько времени займет полет?
«Придерживаясь общественных воздушных линий – 6 часов 22 минуты. Используя скоростные трассы – 4 часа…»
– Используй общественные линии, – приказал я. Полет по скоростным трассам вполне мог оказаться платным. Или требовать наличия загадочного Знака. Мысль о нем навела меня на новый вопрос:
– Мне нужно толкование некоторых терминов. Есть возможность пользоваться энциклопедическим словарем?
Вопрос мог выдать во мне чужака, но выхода не было. Оказаться среди людей, не зная смысла элементарных понятий, еще рискованнее.
«Да.»
– Хорошо. Толкование терминов «Знак Самостоятельности», «Роддеры», «Ассамблея»…
Я на секунду задумался и продолжил:
– «Генормисты», «Книга Гор». Можешь отвечать вслух.
Поудобнее устроившись в кресле, я ждал. Флаер заложил плавный вираж, выходя на «общественную линию», на пульте перемигивались огоньки: то ли просчитывая курс, то ли обрабатывая запрос… А может быть, просто создавая иллюзию напряженной работы.
– Знак Самостоятельности, Знак, Токен. – В приглушенном голосе флаера звучал все тот же оттенок удовлетворения от выполняемого задания. – Толкование по сводному социологическому словарю.
– Рассказывай, – подбодрил я, закрывая глаза. Кресло во флаере было чертовски удобным. Движение не ощущалось вовсе.
– Введен в две тысячи шестьдесят третьем году, в городе Квебек, Североамериканские штаты, после процесса Дженнингс против Дженнингса.
Я хотел было поинтересоваться, в какие такие штаты входит канадский город. Но заставил себя промолчать. Бог с ней, с Канадой…
– Эпизодическое использование Знаков происходило до семьдесят второго года, после чего они были узаконены решением Ассамблеи. С данного момента статус Знака Самостоятельности неизменен. Знак представляет собой изготовленный из титанового сплава позолоченный диск диаметром шесть сантиметров. Имеет два уровня – персональной и коллективной ответственности…
Я машинально кивнул, вспомнив болтающийся на груди Вика медальон. Ничего примечательного.
– Согласно статусу Знака, он может быть получен в любом возрасте человеком любого пола, национальности и убеждений. Основанием для получения Знака является личная самостоятельность индивидуума, заключающаяся в способности здраво решать основные проблемы межличностного общения, действовать, исходя из принятых в обществе морально-этических норм, противостоять психологическому воздействию силой до двух Доров и выполнять минимум трудовых обязательств – восемь месяце-часов. Переменные величины уточняются каждый месяц, однако их ужесточение не имеет обратной силы для владельцев Знака – поправка семьдесят третьего года. Средний возраст получения Знака – тринадцать с половиной лет, по состоянию на август этого года. Минимальный возраст получения Знака – шесть лет четыре месяца, процесс Ван Чжуна против Китайской федерации. Максимальный возраст получения Знака – девяносто три года. Количество людей, отказывающихся от получения Знака, – две десятых процента населения Земли. Количество людей, не проходящих контроля, – шесть десятых…
Я зевнул. Мне стало скучновато.
– Основные юридические процессы, связанные со Знаком Самостоятельности: «Дженнингс против Дженнингса»; «ЮНЕСКО против Ассамблеи»; «Ван Чжун и союз мутантов против Ассамблеи и Китайской федерации». Модификация Знака: введение в две тысячи сто четвертом году личностного детектора, введение в две тысячи сто тридцатом году щит-генератора с эмпатическим пуском и аварийного гипервызывника.
Голос умолк.
Я вспомнил, как Вик ответил Деду: «сломаю Знак». Видимо, после этого и включался гипервызывник, сообщая, что человек попал в беду. Несомненно, это считалось позором.
– Дальше, – сказал я.
– Роддеры. Роуддеры. Общественное движение, расцвет которого пришелся на две тысячи восьмидесятый – две тысячи сто пятый годы. После начала колонизации планет Центавра и Фомальгаута движение резко пошло на убыль. Основные постулаты роддеров: «Свобода – содержание, а не форма», «Права выше обязанностей», «Выбор всегда правилен». Находились в оппозиции к правительству, существовали на гарантированном минимуме благ, отвергали любой труд, утверждая, что он бессмыслен. Основную массу роддеров составляла молодежь. Обычаи, законы, история роддерства подробно описаны в монографии Анны Файфер «Узники Свободы». Духовными вождями роддеров считаются Салли Дженнингс, автор «Книги Гор», и Игорь Пригородский, «роддер номер один».
– Ясно. Продолжай.
Лежа в полуопущенном кресле, я боролся с дремотой. Надо будет затребовать у флаера школьный курс истории. Если у них есть школы и история…
– Ассамблея. Высший законодательный орган Земли. Двухпалатный, с прямым и пропорциональным представительством от экс-государственных единиц. Переизбирается раз в два года. Запрещено избрание членов верхней палаты более чем на два срока подряд. Правом избрания обладает любой носитель Знака.
Генормисты. Антизаконная группировка, появившаяся в середине прошлого века. Ставит своей целью контроль за чистотой генофонда человечества. Деятельность заключается в пропаганде ужесточения генного контроля (легальные генормисты) и террористических актах в отношении нарушителей генных допусков (геннатуристы); теракты осуществляются боевиками из нелегальных генормистов.
«Книга Гор». Программный документ роддеров. Написан в две тысячи шестьдесят девятом году Салли Дженнингс, по некоторым данным – совместно с группой психологов, специалистов по подсознательному программированию поведения. В связи с этим в начале две тысячи восемьдесят третьего года проводился референдум по запрещению полного текста книги. Незначительным большинством голосов законопроект отклонен…
Говоривший закашлялся.
– Простыл? – поинтересовался я. И похолодел от ужаса. Машины не болеют.
Роботы не кашляют.
– У нас прохладно, – извиняющимся тоном ответил невидимый собеседник.
– Это где «у вас»?
– В Иркутске. Флаер приписан к общегородскому парку.
Несколько минут мы молчали. Я тихо бесился, представляя идиотизм ситуации. Принял человека за робота! Разговаривал с оператором, ведущим флаер, словно с машиной!
Но кто мог знать? Нигде в галактике такая система не использовалась. Если уж машине придавался водитель, то он в ней и сидел.
– Я не доставил много проблем своими вопросами? – осведомился я.
– Нет, что вы. Было очень интересно потревожить справочные службы. Я вначале решил, что предстоит скучный полет. Рад, что ошибся.
– Интересная работа? – небрежно спросил я.
– Вы не пробовали?
– Нет, никогда.
– Вполне интересно. Обычно обслуживаем туристов, развозим из по окрестностям, к озеру… А дальние полеты, как сейчас, редкость. Мое время, если откровенно, кончилось. Но я с удовольствием доведу флаер до алма-атинской посадочной зоны… Не против?
– Конечно.
– А вы издалека? Не тревожьтесь моим вопросом, он излишен…
– С Берега Грюнвальда.
Повторяя свою легенду, я мимоходом подбросил в нее несколько деталей – интересуюсь современными культурами земли, роддерами, генормистами и геннатуристами, собираюсь написать про них.
Мой собеседник явно оживился.
– Вы оптимист, молодой человек. Судя по вопросам, вы практически ничего о них не знаете.
– Взгляд неискушенного порой зорче, – ответил я. И поразился своей фразе – она возникла из ниоткуда.
– О, «Книгу Гор» вы все-таки читали, – одобрительно заметил оператор флаера. – «Взгляд неискушенного зорче, слова ребенка честнее, простые пути – верны.»
Я заерзал в кресле. Не нравилось мне происходящее, ох как не нравилось. Кто-то ухитрился впихнуть в мое сознание неведомую раньше информацию. Или же тот самый эффект «предзнания», в который я никогда не верил? Считалось, что при туннельном гиперпереходе человек мог увидеть свое будущее… Ерунда. Случайные совпадения.
– Где вас высадить в Алма-Ате? – поинтересовался оператор. – Вы бывали в этом городе?
– Очень давно, – честно ответил я. – Думаю, он порядком изменился. – Вы ничего не подскажете?
– Авиавокзал? – неуверенно предложил оператор. – Горно-туристский комплекс? «Хилтон»? Больше ничего и в голову не приходит…
– Во сколько мы прилетим в Алма-Ату?
– Около полудня местного времени. Уточнить?
– Не надо. Можно выяснить адрес руководителя местного роддер-клуба?
– Конечно. Решили начать изучение субкультуры изнутри? Похвально…
Слушая разговорчивого оператора, я рассеянно оглядывал пульт. Технически флаер был оснащен не хуже орбитальных истребителей Тара или других хроноколоний. И все же имел живого оператора – не то дублера машин, не то просто дополнительного участника «трудовых процессов». Если подобная работа существует после массовой колонизации окрестных звезд, то что же творилось в роддерские времена?
– Адрес найден. Выдать на пленке?
Я кивнул, уже не слушая оператора. Мне вспомнился разговор с Лансом – давний, еще до того, как в экипаж «Терры» вошли Редрак и Данька, в ту пору, когда мы болтались по галактике, выискивая следы Земли.
Кажется, все началось в Гесмодее, на «бирже». Так называли открытый ресторанчик возле самого космопорта. В нем можно было просидеть весь день, заказав лишь пару дешевых напитков, чем большинство посетителей и пользовалось. Все они имели то или иное отношение к космическим кораблям: пилоты и техники, энергооператоры и связники, свежеиспеченные выпускники училищ и скрывающиеся от полиции бандиты. За неделю нанимали не более одного-двух завсегдатаев биржи. Но оптимизм оставшихся не уменьшался. Они приходили за несколько часов до открытия, отстаивали перед посторонними свои столики – нередко с помощью атомарников.
– Хорошо, что я родился на Таре, – сказал тогда Ланс. – Право на труд у нас охраняется законом, работой обеспечиваются все.
Я усмехнулся. Монархический коммунизм – так я про себя окрестил общественный строй Тара. Хотя, честно говоря, ближайшей аналогией Тару был Кувейт.
Именно тогда я задумался над проблемой места в жизни, которая омрачала существование большинства людей. Дело было даже не в том, что не хватало рабочих мест. Всегда имелись работы, с которыми не справлялась техника, точнее, справлялась, но слишком дорогой ценой. Гораздо проще нанять человека, который будет собирать в топких болотах Рапенга драгоценные рап-цветы, чем строить для этого сложный кибернетический агрегат. Проще иметь живой обслуживающий персонал, и уж наверняка лучше нанять солдат, обезопасив себя от вечной проблемы перепрограммирования боевых роботов. Человек, при всех его недостатках, очень выносливый, гибкий и даже преданный работник. Абстрактные понятия веры, любви, патриотизма делают его надежнее любой машины.
Но такие же абстрактные величины – гордость, честолюбие, любопытство – резко ограничивали сферу человеческой деятельности. Сборщик рап-цветов мог не устоять перед искушением попробовать наркотическую пыльцу. Официант, прислуживающий за ресторанными столиками, вовсе не испытывал удовольствия, обслуживая полупьяных бездельников. Захудалый лейтенантик или капитан в орбитальной крепости, набитой оружием и контролирующей всю планету, подвергался постоянному искушению взять власть в свои руки.
Люди оказались в ловушке между двумя крайностями. Низкоквалифицированный однообразный труд устраивал лишь дебилов, а сложная, связанная с техникой и властью работа сводилась к минимуму и доверялась лишь абсолютно надежным людям.
На планетах хроноколоний основную массу недовольных поглощало сельское хозяйство. В производстве продовольствия можно было разбогатеть и сделать невиданную карьеру. Правительством такой отток населения только поощрялся. Земля же в крестьянах попросту не нуждалась.
Я задремал, слушая сквозь сон пояснения оператора: мы пролетали над станцией связи Абаза, над тувинским заводом гипердвигателей, над границей испытательного полигона… Глянув вниз с высоты нескольких тысяч метров, я увидел желто-бурую степь с разбросанными по ней черными пирамидками. Над некоторыми воздух дрожал жарким маревом, одна пирамидка тускло светилась. Я не стал интересоваться, что там испытывают на бывшем ядерном полигоне. Наверняка не меньшую гадость.
Потом под нами проплыла голубовато-белая полоска Балхаша. Оператор сообщил, что управление берет алма-атинская станция, и попрощался.
Согнав сон, я еще раз продумал свои действия. Обосноваться в гостях у местного предводителя роддеров. Сменить одежду – в ближайшем неавтоматическом магазине, выбирая вещи попроще и подешевле. Найти парк, где мы когда-то встретились с Терри, и ждать ее там каждый вечер. Если парк еще существует.
Флаер начал заходить на посадку – довольно резко, но гравикомпенсатор избавлял от неприятных ощущений. Я уставился сквозь прозрачный колпак кабины, разглядывая лежащий у подножий Алатау город.
Вот так возвращение на родину…
Лозунг «Превратим Алма-Ату в город-сад!» мне всегда нравился. Несмотря на его утопический оптимизм и приказной тон. Но нельзя же превращать лозунги в реальность так буквально! Подо мной раскинулось ярко-зеленое море с целым архипелагом разноцветных островков-домиков. Над ожившей утопией в нереально чистом, лишенном и следов туч небе взлетали, опускались и просто парили яркие точки флаеров. Мне стало не по себе. Я любил прежнюю Алма-Ату – и понял это лишь сейчас. Конечно, я никогда не считал венцом архитектурного творчества гостиницу «Казахстан», президентский дворец или бани «Арасан». Ну а хрущевские многоэтажки или элитарные монолитные дома в микрорайоне «Самал» должны были развалиться сами собой. С этим все вполне ясно. Но какая-то преемственность в архитектуре должна существовать? Я не видел даже следов той четкой «шахматной» планировки, которая мне всегда нравилась. Живописный беспорядок, зелень садов и разноцветные домики. Выделялись лишь несколько башен, белоснежный дворец в центре и беспорядочное нагромождение огромных тускло-зеленых шаров на горе Кок-Тюбе, занявшее место телевышки… Да еще несколько цилиндрических матово-зеркальных строений в разных точках города – различающихся размерами, но явно созданных по одному проекту. Красиво, но это уже не мой город! Он исчез бесследно…
– Когда город приобрел такой вид? – спросил я.
– Реконструкция Алма-Аты проводилась после землетрясения две тысячи семидесятого года.
Голос был безупречно правилен. На этот раз почему-то я был уверен, что говорю с автоматом.
– Высотные здания не строятся по соображениям безопасности?
– Высотные здания… – наступила пауза. Похоже, вопрос оказался нестандартным. – Высотные здания строятся. Они абсолютно надежны.
Я молча кивнул. Действительно, кто же предпочтет индивидуальному коттеджу квартиру в многоэтажном доме? Все производства наверняка вынесены далеко за пределы города. А конторы, институты, прочая административная дребедень стали просто ненужными с развитием телекоммуникаций.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
