И корабль возникает у астероида. Совсем ненадолго, на три с половиной минуты, будто замерший на миг в нижней части траектории маятник. Каждые три месяца – на три с половиной минуты…
      Когда-то ученые рвались на этот астероид. Каменная глыба в межзвездной пустоте казалась им уникальным подарком судьбы, бесплатным приложением к колонии у звезды Барнарда. Вначале на астероиде построили станцию, а уж потом год за годом пытались найти смысл ее существования.
      Смысла не оказалось. Та же Церера или Веста, только в трех световых годах от Земли. Астероид назвали Точкой Равновесия, аппаратуру перевели на автоматический режим работы.
      И вот уже четыре года, как на Точке Равновесия дежурит один-единственный человек. Формально – ученый, фактически – техник, меняющий записанные диски на чистые и в меру сил исправляющий поломки. А если уж докапываться до самой сути, человек на станции – еще один шоумен, развлекающий путешественников, живая иллюстрация к фразе «плохо человеку, когда он один». За те три минуты, пока корабль не отправится в дальнейший путь, пассажиры должны проникнуться ужасом его одиночества.
      Говорят, вторая половина пути всегда проходит легче. Люди становятся бережнее друг к другу.
 
      Максим купил кота на Птичьем рынке. Почему-то казалось неправильным брать с собой на астероид породистого кота, будь то изнеженный перс, хитрый сиамец или надменный русский голубой. Их и на Земле ждала неплохая судьба.
      Максим купил самого обычного беспородного котенка, черного как смоль, лишь на грудке – маленькое белое пятнышко. Котят продавала серьезная девочка лет двенадцати, «за рубль, чтобы прижился», как она сразу же сообщила Максиму. Максим извлек из корзинки жалобно мяукающий черный комочек, спросил:
      – Это кот?
      – Конечно! – запрокидывая котенка на спину, сказала девочка. – Вы что, не видите, какие у него здоровые пушистые яйца?
      Максим смешался, заплатил рубль и больше вопросов не задавал. Котенка он вез домой за пазухой, и тот терпеливо ждал до самого дома, напрудив лужицу лишь на полу в прихожей.
      Мама к появлению котенка отнеслась стоически. Она ко всему относилась стоически, как и положено правильной еврейской маме, воспитывающей тридцатилетнего сына-охламона. Напоила котенка молоком, сходила к соседке-кошатнице и принесла таблетки от глистов.
      – Еще не хватало, чтобы ты вез в космос всяких нематод, – сообщила она, впихивая в пасть упрямому котенку таблетку. – Космонавт…
      К затеи Максима она относилась спокойно, будто к командировке в другой город. Наверное, этот стоицизм выработался у мамы в детстве, когда ее едва успели вывезти обратно в Россию. Когда в семь лет совершенно случайно становишься «йоред», убежав от войны – космоса уже не боишься.
      – Я не космонавт, – сказал Максим. – Я астрофизик. Но я работал на Луне и на Плутоне…
      – Ты идиот, – спокойно сказала мама. – Только идиоты делают глупости, когда их бросает женщина. Нормальные люди уходят в работу и совершают великие открытия. Или зарабатывают огромные деньги.
      – Я и ушел в работу, – попытался отбиться Максим. – И заплатят мне, кстати, очень даже…
      – Что ты там будешь делать? – спросила мама. – Протирать железяки? Кормить кота?
      – Кормить кота тоже придется.
      – Купи мышей, – посоветовала мама. – Создай замкнутую экологическую систему.
      По профессии мама была биологом. К ее советам Максим обычно прислушивался, но мышей покупать все-таки не стал.
      За три месяца пути кот вырос, из умилительного неуклюжего котеночка превратился в грациозного, но стервозного подростка, избалованного женщинами-колонистами и прекрасно освоившего псевдогравитацию в одну десятую земной. Максима это радовало – на астероиде сила тяжести составляла менее одной двадцатой. Сам он из каюты, которую делил с тремя молодыми немецкими поселенцами, почти не выходил: иногда играл с ребятами в карты, а большей частью читал. Его буксер, недорогая русская модель «Чтиво», был заряжен текстами – от нудноватой классики до современной попсы. Тексты Максим закачал из сети нелегально и с некоторым удовольствием предвкушал, как, утомившись перечитывать Бернарда Шоу, Вудхауза и Честертона, зарядит в буксер кого-нибудь из современных «творцов», для покупки чьих книг не было ни желания, ни денег, ни места на полках.
      Но пока он переходил от Дживса и Вустера к патеру Брауну, возвращался к пьесам Шоу – и был вполне доволен собой. Кто сказал, что три месяца в консервной банке – тяжело? Наверное, тот, кто так и не научился читать книги.
      Его немецкие соседи тоже читали – руководства по агрономии, а изредка – Библию. Таких среди колонистов было большинство. Во влажных джунглях второй планеты звезды Барнарда, не слишком-то страшных и опасных, но для жизни некомфортных, не требовались книгочеи. Там нужны крепкие молодые люди с приличными моральными устоями (христианская вера и светлая кожа приветствуются) и не слишком загруженные этическими проблемами. Умники пойдут во втором эшелоне – так было и будет всегда.
      Максим читал, лениво играл с котом – тот все-таки выделял его как хозяина, будто предчувствовал, что пожить вместе еще придется. Но в основном кот терся среди пассажиров и членов команды. Он получил два десятка имен – от Пушистика до Черной Дыры, только Максим упорно звал котенка Котом и никак иначе. Команда, поначалу поглядывавшая на Кота неприязненно, скоро начала ему безоглядно симпатизировать. По мнению психолога, котенок замечательно улучшил психологический климат на корабле – из трехсот пассажиров лишь двое или трое протестовали против гуляющей где попало «пушистой твари». Максиму даже стали намекать, что хорошо бы ему оставить кота на корабле. Максим только улыбался в ответ.
      А за сутки до прибытия к Точке Равновесия посадил протестующего Кота в переноску и стал все время держать на виду. По разочарованным взглядам кое-кого из команды и кое-кого из пассажиров Максим понял, что предосторожность оказалась нелишней. Соседи-немцы осмотрительность одобрили. Максиму даже показалось, что своим поступком он значительно улучшил их мнение о русском характере.
      Так что за десять минут до выхода в реальность Максим стоял в шлюзовой камере – в скафандре, с большим герметичным контейнером для вещей и вторым, поменьше, внутри которого возмущался судьбой и хозяином кот по имени Кот.
 
      Темная каменная равнина. Ровная… но словно бы выпуклая, неуловимо вздувающаяся под ногами.
      Черное небо с мириадами звезд – таких цветных и ярких, какими они бывают лишь в мультиках и детских снах.
      И станция.
      Она напоминала парник: решетчатая половинка цилиндра, покоящаяся на бетонной плите. Сквозь толстые стекла сияли яркие лампы дневного света, позволяя увидеть маленький уютный домик – самый настоящий деревянный домик, крытый красной черепицей. Такие встретишь в ухоженных европейских деревнях и редко-редко – в подмосковных дачных поселках. Рядом с домиком Максим заметил колодец – на самом деле это был ход в подземные помещения станции и небольшой пруд – это был и бассейн, и садок для выращивания рыбы, и основной запас воды. Все это так буйно заросло зеленью, что банальные помидоры и огурцы казались диковинными пришельцами из тропических джунглей. Низкая гравитация явно шла растениям на пользу.
      Максим даже остановился на трапе, с удивлением взирая на сказочный сверкающий мирок. Он был таким уютным – островок света и тепла посреди бескрайней пустоты, что любой пассажир сейчас должен был бы взвыть от тоски. Какая тут «психотерапия»? Но когда навстречу, придерживаясь за леер, пробежал, даже не глянув на него, предшественник – все стало понятно. Вот чьи рассказы о полугодовом одиночестве через несколько часов примирят путников с оставшимися месяцами заточения.
      Максим дошел до шлюза, повернулся и помахал рукой. Корабль пока еще оставался в реальности, но двое техников уже выгрузили из него, контейнер с продуктами, прицепили к стальному кнехту и теперь торопились обратно. Закрылся пассажирский шлюз, потом грузовой. Прощально вспыхнули проблесковые маячки. Качнулись в редких иллюминаторах тени.
      И корабль стал исчезать.
      – Вот мы и дома, Кот, – сказал Максим, хотя оборудовать переноску радиоприемником никто не озаботился. – Вот мы и дома.
      На какой-то миг ему стало страшно – вдруг шлюз не откроется, вдруг что-то случится и с аварийным входом. Вдруг он останется наедине с холодной бездной, не в силах попасть в маленький теплый мирок?
      Но шлюз открылся, люк загерметизировался, компрессор неторопливо наполнил маленькую каморку воздухом – и скафандр на Максиме сдулся, обмяк.
      Он был дома. В игрушечном мирке на полпути между Солнцем и звездой Барнарда, созданном в ту романтическую пору, когда люди еще ждали от космоса чудес.
 
      Первый месяц Максим откровенно наслаждался жизнью.
      Пятнадцать на сорок метров – это удивительно много. Шесть соток! Что-то символическое было в этой цифре, что-то пришедшее из истории России. Что именно, Максим вспомнить не смог, но решил, что «шесть соток» – научно доказанная площадь, достаточная для счастья одному человеку
      И он был счастлив.
      Разбирал бардак, оставшийся от сменщика, – вроде бы аккуратный человек, англичанин, а развел настоящий свинарник!
      Готовил – овощи и отчасти фрукты под куполом были свои, остальное Максим брал со склада. Даже привезенный этим рейсом контейнер пока не пришлось распаковывать.
      День проходил в возне с приборами – большей частью автоматическими, вынесенными за пределы купола. Некоторые отказали – Максим решил, что через месяц-другой выйдет в скафандре наружу и проверит, что можно сделать с датчиками. Пока же ему хватало купола. Когда ежедневное ТО заканчивалось, Максим читал.
      А лучше всего было вечерами, когда Максим давал подтверждение на отключение света – и лампы начинали медленно гаснуть. Он выходил в сад, садился за маленький столик, вокруг которого помидорные джунгли были слегка расчищены, и ждал, пока наступит темнота.
      Настоящая темнота.
      Только ослепительные звезды всех цветов – медленно плывущие вокруг. Астероид вращался, и Мисс Вселенная поворачивалась к Максиму то одним бочком, то другим, демонстрируя все свои красоты.
      Никаких метеоритов. Ничего движущегося – кроме танца звезд.
      Максим улыбался звездам и прихлебывал из стакана самогон. Установка стояла в доме, похоже, ее сработал еще первый дежурный по станции, сработал на совесть, из стекла и титана, в изобилии имеющегося на складе запчастей.
      Кот по имени Кот обычно приходил после наступления темноты. Весь день он блуждал по саду, охотился за мышами – только теперь Максим догадался, к чему был совет предшественника. Видимо, тот и завез на станцию первую живность.
      Максим великодушно позволял Коту улечься на коленях, давал понюхать стакан – Кот недовольно морщился, но каждый раз нюхал снова. Это превратилось в ритуал, как и кусочек колбасы, выделяемый Максимом из своей закуски.
      – Видишь Солнце? – спрашивал Максим, когда очередной оборот выносил в зенит яркую желтую звездочку.
      Кот молчаливо признавал, что видит.
      – Этот свет, – говорил Максим, – шел с солнца три года. Представляешь? Целых три года. А точнее – тысячу восемьдесят четыре дня… Что мы делали три года назад, Кот?
      Кот начинал вылизываться, намекая, что три года назад был не в состоянии что-либо делать.
      – Мы ездили в Крым, – говорил Максим, сверяясь с органайзером. – Вот ведь глупость, и чего нас в Крым понесло, почему хотя бы не в Турцию? Так… и были мы в этот день… нигде не были. Значит – валялись на пляже. И занимались любовью в номере. И пили сладкое вино.
      Кот потягивался и задремывал.
      – Привет, милая, – говорил Максим. То ли звезде по имени Солнце, то ли женщине по имени Ольга. – Тогда ты ведь еще верила, что мы будем вместе, точно? Всю жизнь вместе…
      Кот недовольно мяукал – Максим слишком энергично взмахнул стаканом и облил его.
      – Молчи, не насмешничай! – сурово одергивал Максим Кота. – Вам хорошо – март кончился, орать перестали, разошлись. И забыли друг друга…
      Кот пристыженно молчал.
      – Ладно, не сержусь, – прощал его Максим. – Все равно мне хорошо. Здесь никого нет. Нигде и никого! На три световых года – ни одной живой души, разве что ангел пролетит…
      Небо вращалось все быстрее и быстрее. Обычно Максим так и задремывал, ближе к утру перебираясь в кровать, утром ополаскиваясь холодной водой – и становясь на удивление бодрым. Нет, это просто праздник какой-то! Самогонный аппарат, тупые приборы, уныло разглядывающие звездное небо и замеряющие уровни излучений, ледяной вакуум за стеклами купола – плевать, что вакуум не бывает ледяным… да еще и деньги за это платят!
      Спиться он почти не боялся. Да, конечно, руководство пришло бы в ужас, обнаружив, как Максим проводит свои дни. В ужас – и изумление, потому что Максим всегда считался надежным и выдержанным человеком. Но он и к этому полугодовому запою подошел основательно: не позволял себе напиться, прежде чем все работы по станции будут завершены, тщательно просчитал, какую часть продуктов может пустить на брагу, проверил и отладил самогонный аппарат, о существовании которого был наслышан еще на Земле.
      – Знаешь, чего я хочу, Кот? – спрашивал он Кота. И тот любопытным взглядом отвечал: «Говори, не томи!» – Я хочу поймать волну. Давным-давно ушедшую волну своей любви.
      – Мяу, – сомневался Кот.
      – Это как в сказке, – поглаживая черную шерстку, отвечал Максим. – Про Снежную Королеву, про мальчика Кая, которому осколки ледяного зеркала попали в глаз и в сердце… Любовь – самое отвратительное зеркало! В сердце у меня осколок сидит до сих пор. А из глаза – выпал. Как лучик света. Отразился – и ушел в небо. Так может быть, я снова его увижу, Кот? Этот лучик? И он снова ударит мне в глаза!
      – Зачем? – интересовался Кот.
      – Когда у человека любовь в сердце, – ничуть не удивившись, объяснял Максим, – это только страдание. Страдание и не больше. А вот когда еще и в глазах любовь…
      Кот тихо смеялся и отвечал:
      – Глупый Максим. Ты веришь, что если в твоих глазах вновь появится этот свет – она вернется?
      – Не смей называть хозяина глупым! – строго отвечал Максим. – Ты сам – безмозглое животное… ты даже не умеешь говорить, это лишь моя галлюцинация, бред!
      – Кто знает? – лукаво отвечал Кот, выгибая спинку. – Так вот, мой умный хозяин! Мы, коты, давно знаем эту тайну – свет, ушедший из глаз, не возвращается. Ты можешь быть сильным и умным, ты даже можешь научиться летать быстрее света. Ты можешь обмануть всех в целом мире, даже свою умную маму, а ведь мамы видят сыновей насквозь! Но тебе не поймать этот свет.
      – Посмотрим, – отвечал Максим, чтобы не спорить с глупым животным.
      Кот снова усмехался и принимался чистить усы.
      – Люди… ах эти глупые люди, – бормотал он. – Если уж ты позволил злым осколкам попасть в твое сердце и глаза – страдай и терпи. Вышел осколок из глаз, рано или поздно выйдет и тот, что в сердце! Тебе сразу станет легко, и ты пойдешь искать новую боль. Мы, коты, давно знаем эту тайну – не позволяй себе влюбляться. Есть только март, и еще апрель, и еще май… есть разные месяцы, и разные кошечки, и очень-очень много радости и счастья! Но никакой любви нет!
      – Неправда, – прошептал Максим, засыпая. – Я слышал эти речи много раз… я помню, кто так говорил… Но любовь все равно есть.
      – Нет, – упрямо повторил Кот. – Пока ты не поверишь в нее – любви нет!

* * *

      На следующее утро Максим долго искал Кота. Но тот мышковал в зарослях фасоли, лишь иногда мелькала среди зеленых стеблей черная шкурка и отблескивали настороженные глаза. В конце концов Максим выманил Кота блюдцем молока. Молоко Кот выпил с удовольствием, но говорить не стал, завалился на спину и позволил чесать себе брюшко.
      – Ты всего лишь животное, – сказал ему Максим. – А я – алкоголик. У меня белая горячка. Психоз. Это все пустота вокруг, верно? Пустота и одиночество…
      Чтобы доказать и себе, и Коту, и бездонному черному небу, что он в полном порядке, Максим надел скафандр и вышел из купола. Тонкий фал тянулся за ним, медленно разматываясь с катушки на поясе. Максим обошел-опрыгал все неисправные приборы, один даже сумел починить – там всего лишь неплотно сидел в гнезде кабель. Еще два датчика забрал в купол для доскональной проверки, но сразу возиться с ними не стал, решил почитать. Для разнообразия – кого-нибудь современного. Включил буксер и открыл популярный роман «Майор Богдамир – дистрибьютор добра», с любопытством глянул на первую страницу с «рекомендашками». Многим эта новая манера сопровождать каждую книгу своеобразным цензурным предписанием не нравилась. Максим же находил ее занятной. В конце концов, законопослушные порнографические сайты тоже предупреждают случайных посетителей о своем содержимом.
      «Дистрибьютора добра» одобряла администрация президента, РПЦ, духовное управление мусульман и главный раввин России. Ничего против не имели и прочие организации, на чье мнение могли ориентироваться читатели. Разве что Минздрав традиционно не одобрил книгу, но Минздрав не одобрял ни одного произведения, где герои безнаказанно курят, пьют или ведут распущенный образ жизни. Минздрав даже «Карлсона» не рекомендовал – травматологам не нравились прогулки по крышам, диетологам – увлечение героя сладким.
      Так что чтение Максима ожидало спокойное, никого не оскорбляющее и ни к чему плохому не призывающее. Он погрузился в чтение.
      Надо сказать, что автор лихо закрутил сюжет. Уже на пятой странице Максиму стало по-настоящему интересно. А тут еще Богдамир стал спорить с каким-то техником из Комитета Солнечной Безопасности об электронных книгах, о том, порядочно ли скачивать тексты с пиратских сайтов. Техник высказал любопытную мысль, что, хорошо зная архитектуру процессора (а все буксеры достаточно однотипны), можно в сам текст книги ввести ловушку – такое сочетание букв, цифр и знаков препинания, которое будет восприниматься как команда и уничтожать процессор. Всем ведь известно, что любая электронная техника может быть разрушена программным образом. Так что электронная книга станет сама себя проверять на законность и в случае необходимости наказывать воров…
      Максим усмехнулся и нажал кнопочку «перевернуть страницу».
      Но страница не перевернулась. Зато экран погас.
      Через несколько минут, вытряся из буксера батарейки и запустив его снова, Максим убедился, что автор вовсе не шутил. Буксер сгорел!
      – Вот сволочи! – только и выдавил Максим. – Где я новый возьму?
      Память в буксере тоже оказалась стертой. Правда, на компьютерах станции нашлось немало текстов – и на русском, и на английском. Но после удобного легкого буксера читать с ноутбука не хотелось.
      Максим загрустил, нацедил себе самогона, приказал компьютеру включить ночь на два часа раньше – и пошел в сад.
      Кот явился после второго стакана.
      – Будешь говорить? – добродушно спросил его Максим.
      – Буду, – усаживаясь на стол, ответил Кот. Глаза его блестели в слабом звездном свете.
      – Я ничуть не страдаю, – сказал Максим, подумав. – Точнее – страдаю, но мне этого и хотелось. Конечно же, я не верну себе старую любовь. Но я исцелюсь и вернусь на Землю. Встречу ту, которая мне предназначена судьбой. И полюблю снова.
      – Не глупи, – сказал Кот. – Только люди придумали такую глупость, как любовь.
      Он изогнулся, лизнул брюхо и тихо добавил:
      – Любовь… ха-ха-ха… Знаешь, почему мы, коты, обычно не разговариваем с вами?
      – Почему? – заинтересовался Максим.
      – Вам тоже нужна любовь, – фыркнул Кот. – Все эти сюсюканья: «кисонька», «котик», «пушистик». Вам хочется, чтобы мы лизали вам руки, будто собаки! Чтобы согревали своим теплом…
      – Кто приходил спать в мою кровать? – спросил Максим.
      – Я сам грелся! – возмутился Кот. – Мы, коты, знаем, что любовь – это ужасная ловушка. И не важно, кого любить, милую киску или человека! Все равно любовь – рабство и страдание. А мы свободны и счастливы!
      – Но ведь любовь – это еще и счастье, – сказал Максим. – Даже если она умирает! Человек, будто птица феникс, сгорает и перерождается в пламени любви. Каждая любовь – это целая жизнь, которую можно прожить!
      – Чего стоит жизнь, начатая на пепелище и закончившаяся пожаром? – вопрошал Кот и подставлял брюхо. – Почеши мне живот.
      Максим, глядя в кружащие звезды, почесывал мохнатое пузо.
      – Вот видишь, – мстительно заметил Кот. – Ты меня любишь. И потому ты мой раб.
      – Нет, – ответил Максим. – Я тебя люблю и потому – свободен. Пошел вон!
      Кот медленно полетел на землю, лениво извернулся в полете, мягко опустился на лапы. Одобрительно произнес:
      – Вот-вот! Ты на правильном пути, Максим!
      Максим пил и смотрел на звездный танец.
      Вначале он ждал обратный рейс корабля. Считал дни. Посмеиваясь, придумывал, как именно станет веселить пассажиров – дикими воплями и плясками у корабля, криками о скуке и одиночестве.
      Потом вспомнил, что на обратном рейсе будет не так уж и много пассажиров – несколько правительственных эмиссаров, несколько командированных, несколько самых слабонервных колонистов, наотрез отказавшихся жить на чужой планете. И еще – его сменщик, кто-то из немногочисленных ученых колонии.
      Потом Максим просто забыл о возвращающемся корабле.
      Через четыре месяца ему надоело все. Максим выключил самогонный аппарат – хотел даже его разобрать и вернуть детали на склад, но пожалел сменщика. Звезды над астероидом стали такими же скучными, как книги на экране.
      Кот, ведущий жестокую войну с мышами, проигрывал – мыши брали числом. Кот растолстел, стал совсем ленивым и совершенно невыносимым в общении: начинал говорить, только когда Максим напивался до полусмерти. И твердо стоял на своем: любовь – это ловушка для слабоумных.
      Максим обиделся и перестал разговаривать с Котом. Потом перестал и пить – неделю читал вперемежку Достоевского, Ницше, Бёлля и Ремарка, после чего стер с компьютера все тексты на русском. И проспал почти сутки.
      – Человек не должен быть одинок, – сказал Максим своему отражению в зеркале, решив побриться. Последний раз он скоблил щетину две недели назад, и у него уже отросла изрядная бороденка. – Человек – он стадный.
      Отражение не спорило.
      Поборов небритость и приняв холодный душ, Максим честно попытался работать. Проглядел записи детекторов за последний месяц – компьютеры автоматически отфильтровывали все более-менее необычное.
      Ничего выдающегося Максим не открыл. Звезды светили, пульсары пульсировали, квазары излучали. Человек болтался на куске камня меж двух звезд и не знал, чем ему заняться.
      Максим отправился в шлюзовую. Проверил скафандр, пристегнул фал и вышел из купола. Оглянулся – сквозь толстую стеклянную плиту на него смотрела наглая кошачья морда.
      – Прощай, котик, – сказал Максим, отстегивая каушку с фалом. В наушниках запищал тревожный сигнал, он его отключил.
      Адгезивные подошвы неплохо держали на камне. Максим шел по прямой – мимо посадочной площадки, у которой через месяц возникнет корабль, мимо черных квадратов рентгеновских датчиков, уложенных на грунт. Странно, ведь маятниковый корабль на самом деле и сейчас находится здесь… пусть даже с исчезающе малой вероятностью. Дисциплинированно читают книги по агрономии молодые немцы, трудятся шоумен и психолог, возникают короткие путевые романы и бурные ссоры, экипаж контролирует работу систем жизнеобеспечения – потому что больше на корабле контролировать нечего. Романтики межзвездных полетов не получилось. Нет и в помине могучих звездолетов, чьи ревущие двигатели подрывают основы мироздания и законы физики. Нет нуль-транспортировки, чтобы мгновенно преодолеть путь от звезды к звезде. Только теснота, давка, запах потных тел и грязной одежды. Космические каравеллы ползут к новому звездному берегу, поселенцы и экипаж сходят с ума от скуки…
      Максим специально свернул и прошел через центр площадки, где должен будет материализоваться корабль. Помахал руками, поулюлюкал.
      И двинулся дальше, пока свет купола не исчез за близким горизонтом.
      Там он медленно, не делая резких движений, лег на камни и стал смотреть в небо.
      Все в мире оказалось пустым и ненастоящим.
      Нет ни любви, ни приключений, ни чуда.
      Максим подождал, пока яркая звездочка Солнца взошла над ним, и сказал:
      – Здравствуй.
      Солнце не ответило. Даже у белой горячки есть свои законы – звезды не умеют говорить.
      Под этим самым светом, что коснулся сейчас его глаз, Максим поссорился с Ольгой. Раз и навсегда. Любви не существует, Кот прав. Есть только ловушка для глупцов.
      Стоило ли вообще рваться на Точку Равновесия? Ведь есть, наверняка есть нормальные астрофизики, которые дневали и ночевали бы у приборов, не пили самогон и не разговаривали с животными? Впрочем, таких не берут в космонавты. Науки нынче тоже нет. Вместо ученого – шут.
      – Мне незачем к тебе возвращаться, – сказал Максим уходящему за горизонт Солнцу.
      Солнце выплывало в зенит еще три раза. И каждый раз становилось все более и более обычной звездой.
      Предупреждающе пискнул компьютер скафандра – кончилась половина запаса кислорода. Вскоре сигнал будет верещать не переставая. Плевать. Ходить за него скафандр не сумеет. Такие скафандры есть только в дурной фантастике – вместе с могучими звездолетами, хитрыми Чужими и настоящей любовью.
      Почему-то не было страшно.
      А потом включилось радио.
      Максим даже вздрогнул от шороха. Там, на станции, кто-то нажал кнопку на пульте. Максим догадывался, что кнопку нажала пушистая черная лапка – глупое животное постоянно норовило забраться спать на теплые приборы.
      – Ну, зараза, скажи мне что-нибудь, – попросил Максим.
      В наушниках шелестело. Аппаратура прилежно усиливала слабые кошачьи шаги. Потом Кот лег и заурчал.
      – Говори же! – крикнул Максим. – Почему ты молчишь?
      Кот мурлыкал – тихо, уютно. Наверняка он слышал его голос. Но он никогда не умел говорить, потому что был всего лишь котом – любившим поспать на хозяйских коленях, полакать молоко или поохотиться за мышами.
      – Ну скажи что-нибудь, – сказал Максим. – Скажи, и я вернусь. Еще успею, наверное… Скажи! Тебе же плохо будет, дурак, одному!
      Кот мурлыкал. Он лежал на теплой приборной доске, слышал голос хозяина – недовольный голос. Хозяин сердится, что он лежит на приборах, – понимал Кот своим маленьким кошачьим умом. Но хозяин был где-то далеко, и прятаться не требовалось…
      – Ты еще не понимаешь… – прошептал Максим. Маленькая звезда – Солнце – снова взошла над его головой. – Любовь – она как воздух… ее не замечаешь, пока она есть. Вот если я не вернусь… а я ведь не вернусь.
      – Хватит, – раздраженно ответил Кот. – Любовь и шантаж несовместимы!
      – Еще как совместимы, – откликнулся Максим. – Ну, уговори меня!
      – Возвращайся, – попросил Кот. – Никакой любви не существует, но… Два месяца, а вокруг – только мыши! Это ужасно! И я не смогу налить себе молока!
      – Ответ неправильный, – сказал Максим. – Любовь – это не только эгоизм.
      – Прошу тебя, – нервно сказал Кот. – У тебя еще есть шанс добежать. Я… я очень хочу, чтобы ты вернулся. Нет, я вовсе не люблю тебя, но мне нравится спать с тобой под одеялом.
      Максим засмеялся.
      – Ты повторил слова одной женщины, Кот, – сказал он. – Но ответ неверный. Любовь – это не только удовольствие.
      – Здесь только камни и звезды, – сказал Кот. – Мыши не в счет. Здесь одиноко… даже для кота. Вернись!
      – Ты почти прав, но не совсем, – ответил Максим. – Любовь – это не только страх. Ну?
      Заверещал сигнал – кислорода осталось ровно на обратный путь.
      – Я не знаю, что сказать, – признался Кот. – Я не знаю, что такое любовь. Я всего лишь кот. Ты бы еще мышей попросил с собой поспорить! Или конопляный куст, что растет в углу купола, на философский диспут вызвал! Я кот, кот, понимаешь? Животное, не умеющее говорить! Ты придумываешь себе собеседника и пьешь самогон. Ты даже решил героически задохнуться. А тебя на Земле ждет мама! И миллиард женщин – кроме той дурехи, что считала любовь ловушкой для простаков, эгоизмом, сексом и страхом одиночества! А та дуреха была всего лишь слишком молодой, чтобы полюбить! Ты пробовал снова с ней встретиться, Максим? Или думаешь, что все и всегда должны идти тебе навстречу? Я-то пойду, я лишь твоя фантазия. А она ждет, чтобы ты пришел первый. Пусть через год, два, три года – но пришел!
      Максим посмотрел на всходящее снова Солнце. Далекий луч уколол его в зрачок – быть может, это был тот самый фотон, что когда-то отразился от его глаз и ушел в небо.
      – Поздно, тебе уже не успеть… – вздохнул Кот.
      – В баллоны всегда закачивают больше воздуха, чем положено по инструкции, – сказал Максим. – Это защита от дурака. Я успею. Я-то знаю, что такое любовь.
 
      Обратно со второй Барнарда летело немного пассажиров. Молодой человек, отсидевший полугодовую вахту на Точке Равновесия, их приятно удивил. Хвастался проделанной научной работой и написанной за последние два месяца диссертацией, очень смешно рассказывал, как от одиночества разговаривал и даже ругался со своим котом, как гнал самогон в построенном предшественниками аппарате, а под конец даже нашел кем-то заботливо выращенный куст конопли, но выполол его с корнем. Похоже было, что время он провел с большим удовольствием – что даже удивительно для такого весельчака и жизнелюба.
 
      – Купи кошку, – сказал Максим.
      Он был в отпуске и о делах старался не говорить. Но приехавший к нему голландский астрофизик через месяц улетал на Точку Равновесия.
      – Почему кошку? Почему не кота? – Голландец на миг задержал ручку над органайзером. Он был очень серьезен и деловит – почти как немецкие агрономы.
      – Обещал… – туманно объяснил Максим.
      Голландец записал. Он знал, что надо доверять советам бывалых людей.