Бремя русского фантаста (от составителя)
 

 
      Придайте твердость камня
      Всем сказанным словам,
      Отдайте им все то, что
      Служило б с пользой вам [1].
 
      Россия: взгляд из-за рубежа. Страна нефти и газа, балета и спорта высших достижений, классической литературы и… современной фантастики. Правда, наши старания помочь старушке-Европе не замерзнуть в грядущий ледниковый период видятся просвещенным бюргерам лишь попыткой узурпации энергетической власти, а победы спортсменов затмеваются чередой допинговых скандалов и слухов о договорных матчах.
      «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда». Хотя… почему нет? Так, современные российские фантасты смогли перебросить мосты между этими разновекторными социумами с невиданным доселе успехом. Делая это коллективно и бессознательно. Последние несколько лет произведения наших фантастов возглавляют списки книжных бестселлеров - не только фантастики, но и литературы в целом - во многих европейских странах. Причем происходит это не только в Восточной Европе, где интерес к России сохранился, несмотря на политическую конъюнктуру, но и в Западной (Германия, Швеция), где англо-американскую фантастику до нынешнего времени не мог потеснить никто и никогда.
      Можно с уверенностью заявить, что формированием позитивного образа России за рубежом реально занимаются только фантасты. И делают это не участвуя в пиар-компаниях, организованных на бюджетные деньги, а лишь естественным образом перенося свои мысли и чувства на бумагу.
 

 
      И пусть никто не ждет
      Ни лавров, ни наград,
      Но знайте, день придет -
      От равных вам дождетесь
      Вы мудрого суда…
 
      XXI век в европейской фантастике можно смело назвать Русским Веком. Начиная с двухтысячного года авторы, пишущие и издающиеся преимущественно на русском языке, четырежды подряд (!) завоевывали звание Лучший фантаст Европы. Это Сергей Лукьяненко (2003 г.), Ник Перумов (2004 г.), Марина и Сергей Дяченко (2005 г.), Генри Лайон Олди [2] (2006 г.). Достаточно сказать, что за все предыдущие годы - а вручается подобный приз с 1972 г. - его лауреатами из отечественных авторов становились лишь братья Стругацкие.
      Достижения в европейской фантастике отмечает Европейское Общество Научной Фантастики (European Science Fiction Society, ESFS). Награждение происходит на конференциях Еврокон, проводящихся, как правило, ежегодно. В настоящий момент Еврокон представляет собой наиболее значимое в Европе событие в области фантастики, в котором на радость многотысячной армии любителей жанра почитают за честь принять участие самые известные писатели, авторы наиболее популярных романов.
      Тем отраднее, что в 2008 году Россия получила право провести у себя этот престижный форум, который пройдет в тридцатый, юбилейный, раз.
 

 
      И лучших сыновей
      На тяжкий труд пошлите…
 
      Пятьдесят лед назад Иван Ефремов написал повесть «Сердце змеи» - историю о дружеской встрече в космическом пространстве кораблей различных цивилизаций. Сейчас немногие помнят, но эту повесть советский классик противопоставил рассказу американца Мюррея Лейнстера «Первый контакт», сюжетообразующая идея которого состоит в том, что экипажи столкнувшихся нос к носу звездолетов только и думают, как бы обмануть или уничтожить друг друга.
      Неудивительно, что ось «толерантность vs ксенофобия» стала темой проекта, посвященного проведению «Еврокона-2008» в Москве. Когда, если не сейчас, российским фантастам следует сказать свое слово, чтоб его услышал не только свой, но и европейский читатель?
      Суть проекта состоит в том, что тринадцать самых популярных фантастов России для начала пишут, словно Мюррей Лейнстер, произведения на тему «Убить Чужого». После чего, уподобившись уже Ивану Антоновичу, каждый создает отповедь одному из ксенофобских текстов, со всей толерантностью пытаясь «Спасти Чужого» [3]. Ответ звучит в той манере, которая наиболее близка тому или иному автору. Никто не имеет права загонять художника в прокрустово ложе идеологии, философии и, тем более, сюжета.
      В результате уникального творческого соревнования появился двухтомник, одну из книг которого Вы, уважаемый читатель, держите сейчас в руках. Безусловно, для полного проникновения в замысел проекта следует прочитать оба тома, но и каждый в отдельности вполне самодостаточен.
      В заключение хотелось бы отметить, что проект «Еврокон-2008» является межиздательским. Что характерно, и в этом случае объединить усилия двум извечным конкурентам помогла фантастика. Российская.
      Думаете, мир спасет красота? Отнюдь.
       Андрей Синицын
 

 
       Октябрь 2621 г.
       Фелиция, система Львиного Зева
      «Дюрандаль» падал. Инженер Станислав Пес инстинктивно зажмурился.
      Внутри, вокруг пупка, как будто что-то призрачное пенилось, закипало, росло, в висках пульсировала кровь - перегрузки. Он в бешенстве стиснул зубы - как невыносимо это: быть одновременно и беспомощным, и бесполезным.
      Истребитель пилотировал его коллега Роланд Эстерсон. Пилотировал так себе, чтобы не сказать отвратительно. Он, Пес, сделал бы это куда лучше. Но роль, которую он вызвался играть, подразумевала только такой расклад. Эстерсон - главный, Пес - ведомый.
      - До земли уже близко? - спросил Пес у Эстерсона.
      Сам-то он знать этого никак не мог, поскольку лежал в узком, глухом лазе между воздушным шлюзом и аварийным люком пилотской кабины.
      Места получше на тесном истребителе не нашлось.
      Эстерсон ответил нечто маловнятное. Пес подозревал: его товарищ совсем растерялся.
      - Эй, Роланд, что-то вы раскисли! Ну-ка! Не вешать носа! Вы же создатель этой машины! Вас-то она должна слушаться! - сказал Пес, стараясь, чтобы эти слова прозвучали как можно бодрее.
      - Разве что мистическим образом… Пожелайте мне удачи, пан Станислав.
      - Удачи, ясновельможный пан Роланд!
      После этого Эстерсон выключил связь и, как понял Пес, вообще снял наушники, чтобы не мешали. Любитель отличается от профессионала, в частности, тем, что ему всё, буквально всё мешает…
      «Дюрандаль» подвывал и постанывал.
      Эстерсон постоянно менял тягу - Пес слышал это, - нащупывая оптимальный режим снижения.
      Какофоническая распевка двигателей длилась и длилась. В известном смысле это радовало Песа, поскольку означало, что до сего момента Эстерсон не вогнал истребитель в землю.
      Вдруг истребитель подскочил, будто на ухабе.
      «Вышли шасси», - безошибочно определил инженер.
      Следующего толчка - первого касания тверди - Пес прождал довольно долго. Он уже решил было, что Эстерсон струсил, отказался от посадки, как вдруг «Дюрандаль» бухнулся на все три точки, из-за этой ошибки едва не скапотировал, подпрыгнул вверх, «скозлил» и снова коснулся земли, но на этот раз уже правильно, двумя точками, с малым положительным тангажем.
      «Идиот… Сажал бы уже на воду…» - отстраненно подумал Пес.
      Но на самом деле злиться на конструктора Эстерсона было не за что. По крайней мере, «Дюрандаль» пока не разлетелся на винтики.
      Но и радоваться было рановато.
      Со слюдяным хрустом оторвалась крыльевая стойка шасси.
      Истребитель припал на правое крыло, как калека на костыль, машину закрутило, и Пес, не сумев компенсировать центробежную силу мускулами, больно ударился затылком о титанировую обшивку стыковочного лаза. Из глаз инженера посыпались искры.
      Там, где лаз кончался, упираясь в пилотскую кабину, раздался громкий хлопок - это катапультировался Эстерсон. Однако в ту секунду пан Станислав был не в состоянии делать столь проницательные заключения.
      Он приготовился к смерти, он ждал взрыва.
      Но «Дюрандаль» был сработан крепко.
      С визгом и скрежетом машина неслась невесть куда.
      Вдруг тряска, которую сообщали всему телу истребителя неровности импровизированной взлетно-посадочной полосы, прекратилась. Пес с удивлением понял, что машина вновь куда-то летит.
      - Эстерсон, что там, ради всего святого?! - в отчаянии выкрикнул Пес.
      Ему не ответили. Отвечать было некому.
      Полет оборвался резким ударом.
      «Плашмя о воду», - уточнил для себя Пес, когда по обшивке истребителя забарабанили тяжелые водопады.
      «Сейчас начнет тонуть…»
      Шансы на спасение зависели от того, насколько быстро он отдраит аварийный люк. Оттуда, из пилотской кабины, уже можно будет покинуть аппарат, открыв фонарь из бронестекла.
      Пес встал на четвереньки и что было прыти пополз вперед, в сторону кабины.
      В стыковочном лазе царила непроницаемая темнота.
      «Недоработало бюро Эстерсона! Поленился какой-то молодой олух нарисовать на чертеже ровно две лишние лампочки… Сам-то Эстерсон давно о таких мелочах не думает, генеральный конструктор как-никак…»
      Найти задрайки люка на ощупь оказалось отнюдь не плевым делом. Но Пес, конечно, нашел.
      Одна подалась легко.
      Другая отчего-то заупрямилась.
      Внезапно, подтверждая худшие опасения Песа, «Дюрандаль» провалился в бездну кормой вперед. При этом инженера отшвырнуло назад от люка и припечатало к противоположному концу лаза, где был шлюзовой отсек.
      На несколько секунд инженером овладела паника. Он выкрикивал имя Эстерсона, умолял о спасении.
      Но вдруг эмоции схлынули, к Песу вернулось самообладание.
      Он вытер кровь, которая хлестала из носа, тыльной стороной ладони, густо поросшей седыми волосками, и вновь пополз к спасительному люку.
      Чертова задрайка!
      Он исцарапал себе все пальцы, пытаясь с ней сладить. Пот заливал глаза.
      Вдруг инженер спохватился. У него же есть «Кольт Мк.600»! Как он мог забыть об этом увесистом орудии убийства?
      Извиваясь ужом, он вытянул револьвер из глубокого кармана брюк, в котором ствол успел проделать широкую прореху.
      Перехватив револьвер за ствол, инженер нанес вслепую несколько сильных ударов рукоятью, надеясь попасть по задрайке.
      Нутро «Дюрандаля» отзывалось глухим колокольным гулом.
      Пес подергал задрайку.
      «Не поддается, дрянь!»
      Тем временем машина вела себя престранно.
      «Дюрандаль» выровнялся. И, вместо того чтобы лечь на дно, продолжал нестись сквозь толщу воды, причем - хвостом вперед.
      «Неужели здесь настолько сильное течение?» - недоумевал Пес.
      Разум нашептывал ему, что никакое течение не сможет волочь тяжеленный истребитель с такой силой. Но в те секунды ему было не до загадок природы.
      Он перехватил ствол кольта двумя руками и вновь принялся буянить. Отчаяние придавало ему сил. Он яростно сквернословил, брызгал бешеной слюной во тьму. И хотя мышцы нестерпимо ныли от перенапряжения, попыток вырваться не прекращал.
      «Клац!» - сказала задрайка едва слышно.
      Но Пес ее услышал.
      Рывок - и в следующий же миг подавшийся на полмизинца люк был распахнут тысячетонным водяным молотом.
      Весь воздух из кессонного лаза выстрелило наружу, как из пушки.
      Песа вынесло вместе с огромным пузырем.
      Он промчался через пустую кабину, успев в неярком свете всё еще живой приборной доски заметить отсутствие пилотского кресла и Эстерсона. Затем стихия вынудила его сделать кувырок через голову и повесила на острый крюк, который образовал лоскут разорванной обшивки.
      Пес рванулся, да так рьяно, что оставил «Дюрандалю» ворот своего синего свитера. Едва зачуяв свободу, он энергично заработал руками, стремясь побыстрее вознестись к призрачному мерцанию над головой.
      Там светили крупная жемчужина-луна и шаровое скопление Тремезианский Лев. Они звали Песа к себе, и он поднимался на этот зов наперекор туманящей мозг боли.
 

 
      Ночь была влажной, пахучей и крепкой, как «Выборова». Пес покачивался на волнах, обстоятельно вращая плешивой головой.
      За те минуты, что прошли после всплытия, он успел отплеваться, отдышаться и вновь уверовать в ангелов-хранителей. У инженера шла носом кровь, но он не замечал этого.
      Итак, он находился в виду берега - далекого, лесистого и совершенно инопланетного.
      Добро пожаловать, пан Пес! Планета Фелиция, система звезды Львиный Зев. Крошечный перед лицом всеобъемлющей космической пустоты землеподобный шарик, населенный сирхами - разумными котами-хамелеонами.
      Почти строго на западе, над самой водой, светил одинокий маслянисто-желтый огонек. Расстояние, которое отделяло огонек от Песа, было довольно значительным, и потому он никак не мог определить, что же видит: пламя костра, разожженного сирхами, или же свет электрической лампы, размытый дрожащим воздухом. Песу очень хотелось рассчитывать на второе, при условии что лампу держит в своих руках его коллега Эстерсон. Встреча же с прочими сапиенсами не входила в планы инженера, причем сразу по многим причинам. Впрочем, доплыть до огонька Пес в любом случае не рассчитывал - слишком далеко.
      Южнее и значительно ближе серебрилась полоса прибоя, над которой ясно различалась черная зубчатая стена. Как видно, это был один из барьерных рифов, которыми изобилуют нескучные моря Фелиции.
      В других сторонах ничего интересного, кроме влажного бархата ночи, видно не было.
      Пес кролем поплыл в сторону рифа.
      Океан ярко флюоресцировал, и инженеру начало казаться, что его ладони загребают смешанный с черными чернилами золотой песок. Зачарованный феерией, он не заметил, что его уже некоторое время сопровождают несколько гуттаперчевых мраморно-желтых змей, каждая толщиной с питона. Змеи эти шли совсем неглубоко, в метре от поверхности.
      Если бы в тот миг он обернулся назад, то рисковал бы умереть от разрыва сердца, ибо зрелище к тому склоняло: светящееся колесо диаметром в двадцать метров, переплетенное сетью красных прожилок и иллюминированное пунктирными линиями голубых огоньков, неслышно скользило вслед за ним. А желтые с продольной золотой сыпью змеи - они были спицами этого колеса и в то же время, выходя за его пределы на десять метров каждая, придавали существу отдаленное сходство с офиурой, обитательницей тропических вод далекой планеты Земля.
      Последующее произошло так быстро, что испугаться инженер не успел.
      Две упитанных змеи стремительно перехватили его поперек туловища и, ловко вырвав из воды, перенесли к центру светящегося колеса. Они бережно поместили инженера между двумя мускульными наростами прохладной плоти.
      Затем существо сложилось, тесно обняв Песа - так сырое еще тесто обнимает начинку рождественского пирога.
      Пес заорал - захлебываясь, истекая криком.
      Но звуки угасли в обволакивающем его неподатливом мясе.
      Револьвер!
      Он кое-как извлек его из-за пояса.
      И тотчас высадил весь барабан, не целясь. Благо промахнуться было невозможно - враг был везде.
      Пули легко прошили плоть существа, не причинив ему никакого видимого вреда.
      «Этого следовало ожидать…» - подумал Пес обескураженно.
      На него навалилась апатия.
      Сопротивляться бесполезно. Бежать некуда. Сейчас его будут переваривать.
      Вот-вот на темечко брызнет струйка едкой пищеварительной жидкости… Или иначе: вот прямо сейчас в его невкусное, немолодое тело вопьются хищные пищеварительные реснички и быстро высосут его всего, до последней вакуоли, ибо таковы законы природы: большие питаются меньшими.
      «Прощай, Эстерсон. Твоего верного Песа съели водоплавающие блины планеты Фелиция…»
      Однако минуты шли, а пищеварительная жидкость запаздывала.
      Существо же вело себя весьма энергично. Мощные волны мышечных сокращений проносились через всё его гигантское тело.
      Если бы Пес мог посмотреть на своего пленителя со стороны, он бы увидел, что существо приобрело форму длинного изогнутого ножа, и нож этот, вспарывая пологие волны, стремительно удаляется от берега.
      Впрочем, Песу хватило воображения достроить эту картину и без помощи зрения.
      Прошло полчаса, и пан Станислав уже практически поверил в то, что переваривать его пока не будут.
      Теперь его заботила другая опасность - становилось душновато. Воздух в «желудке» существа потихоньку подходил к концу.
      «Блестящая перспектива - умереть от удушья после всего того, что я уже сегодня пережил…»
      Инженер уже почти смирился со своей судьбой и даже задремал, когда его пленитель остановился. Вывернулся как бы наизнанку. И, вновь подхватив сомлевшего Песа при помощи двух желтых щупалец, вознес его высоко в небо.
      Ошарашенный инженер открыл глаза.
      Обнаружил себя в десяти метрах над взгорбившейся волной посреди открытого моря.
      И вновь истошно заорал.
      Он не смолкал до тех пор, пока заботливые щупальца не поставили его на мохнатый, остро пахнущий крепким черным чаем островок.
      Островок мерно баюкало на волнах, а стало быть, он являлся скорее суденышком или, вернее сказать, плотом.
      Чтобы удержать равновесие, Пес опустился на четвереньки.
      На ощупь поверхность островка напоминала мочало. Она была сухой и кое-где еще хранила память о жарких прикосновениях лучей недавно закатившегося дневного светила.
      Эти теплые прогалины невероятно обрадовали Песа, который смертельно продрог и стучал зубами от холода.
      Что ж, умирать на островке гораздо приятней, чем в осклизлой утробе морского гада.
      Пес опустил голову на мшистый бугор и забылся тяжелым сном лишенца.
 

 
      Пес проспал до полудня следующего дня, в общей сложности шестнадцать часов. Даром что на Церере, откуда он спасся бегством в компании своего коллеги Эстерсона, неделями страдал бессонницей - ее не брали никакие пилюли…
      Он не сразу понял, где находится - воспоминания запоздали на несколько томительных секунд. А когда понял, помрачнел. Любой помрачнел бы!
      Итак, он пребывал на плоту предположительно искусственного происхождения.
      Плот состоял из тысяч длинных, мохнатых, тщательно сплетенных воедино водорослей. Вместе они составляли нечто вроде многослойного матраса, настолько толстого, что его поверхность, на которой и лежал Пес, возвышалась над водой метра на два - два с половиной.
      Инженер прикинул, что подводная часть, так сказать, грассберга должна быть примерно той же или даже большей величины. Однако, перегнувшись через край и всмотревшись в прозрачную синеву, он с удивлением обнаружил, что плавучий остров погружен в воду хорошо если на метр.
      Отчего так? Инженер распотрошил плетение водорослей под собой и обнаружил, что основной объем плота заполняют крайне необычные растения, чьи стебли имеют многочисленные пузыревидные наплывы. Эти наплывы были полыми, их эластичные стенки на ощупь напоминали… надувные шарики.
      Предположить, что весь «матрас» вырос сам, по случайному велению природы, было никак нельзя. Плот имел достаточно правильные очертания вытянутого овала. Но главное, рядом с ним, на некотором удалении, плыли плоты-близнецы - числом около двух дюжин.
      Никаких инженеров Песов на соседних плотах видно не было. Но на этом сущностные отличия исчерпывались.
      Двигались плоты, конечно же, не сами по себе. И не по воле течения.
      Их целенаправленно волокли вперед. И притом достаточно быстро, со скоростью парусной яхты, идущей галфвиндом.
      Это проделывали собратья той твари, которая давеча похитила Песа из окрестностей утопшего истребителя.
      Впрочем, инженер уже начинал догадываться, что истребитель утонул не сам собой, но был умышленно увлечен ко дну.
      Пересилив страх и отвращение, Пес все же рассмотрел своих новых знакомцев. И даже смог воскресить в памяти то немногое, что он прочел о морской фауне Фелиции, приуготовляя бегство с Цереры в компании Эстерсона.
      «Готов поспорить на миллион терро, это и есть те самые „капюшоны“, о которых сообщает господин Корсаков в своей удалой „Энциклопедии Дальнего Внеземелья“… Помнится, там шла речь о двух главнейших видах исполинских морских животных Фелиции. Первые звались „дварвами“… Так их называют аборигены-сирхи. Наш земной строгий термин - канцеротевтиды, - у Песа была отличная память на сложные слова, - то есть „ракокальмары“. Но этим ужасающим словом редко пользуются даже ученые».
      - Кан-це-ро-тев-тид, - вслух произнес Пес и не отказал себе в удовольствии смачно сплюнуть. - Тьфу, вот ведь злая дупа!
      Повеселев, он вернулся к своему зоологическому экспресс-анализу.
      «Но если верить Корсакову, попадись я дварву, не прожить мне и минуты. Дварв - свирепый, вечно голодный хищник… Вдобавок у дварва должен быть панцирь, похожий на крабий, и четыре длиннейших суставчатых конечности, устроенных по типу скорпионьего хвоста… Которые, впрочем, оканчиваются не ядовитым жалом, а тремя парами острых клешней-ножниц. У моих похитителей суставчатых конечностей не видно… Да и панциря… Напротив, они мягкотелы и блинообразны. Но если это те самые „капюшоны“, то отчего они „капюшоны“, а не, допустим, „блины“?»
      Спустя час Пес получил наглядный ответ на этот вопрос.
      Когда их флотилия проходила совсем близко от берега - там безымянная местная река впадала в море, сообщая ему свою мутную пресноводную изумрудность, - капюшоны вдруг остановились.
      Каждое из этих существ как бы присобралось, сгорбилось, опустив щупальца вниз.
      Теперь они приобрели сходство с гигантскими медузами мраморно-желтого цвета.
      И вот уже над водой показалось несколько горбов или, скорее, грибных шляпок, совершающих размашистые колебательные движения вверх-вниз.
      «Теперь ясно! Они, вероятно, и питаются как медузы, фильтруя из воды мелкую живность - рачков, мальков, беспозвоночных… И похожи они при этом на… блестящие капюшоны желтых плащей-дождевиков!»
      Итак, капюшоны если и были хищниками, то лишь в том смысле, в каком ими являются многие земные киты, без устали цедящие студеную водицу в поисках планктона…
      «Хвала Ахура-Мазде, для их пищевой цепочки я слишком крупное звено…»
      Пес смутно припоминал, что именно «Энциклопедия» настаивала на достаточно высоком уровне внутристайного общественного развития капюшонов… Они, дескать, знакомы с зачатками товарно-денежных отношений и, по некоторым сведениям, даже строят города, похожие на подводные термитники…
      «Только бы им не пришло в голову отвезти меня в один из таких термитников! - взмолился Пес. - Не переживу физически…»
      Все эти наблюдения над живой природой инженер вел, неторопливо обследуя содержимое ящика с загадочной кириллической маркировкой «Лазурный Берег» на крышке.
      Откуда взялся на плоту ящик, Пес не имел никакого понятия. Но был отчего-то уверен, что вчера его еще не было. Стало быть, пока он спал…
      О, это был очень полезный ящик! В нем содержалось несколько полных продовольственных пайков, включая, между прочим, бутыли с пресной водой. В одну из бутылей Пес вцепился с естественной жадностью жертвы кораблекрушения. Таких двухлитровых емкостей было еще пять. Это значило, смерть от жажды откладывается как минимум на неделю. Еды тоже хватало, но она, как ни странно, влекла инженера значительно меньше - аппетита, считай, не было.
      «Если ящик и впрямь доставили на плот капюшоны - а кто же еще, - значит, они осведомлены о том, что я человек и нуждаюсь в человеческой пище. Они знают, где ее взять, а стало быть, способны контактировать с людьми… Контактировать? М-да… Впрочем, целенаправленное воровство тоже можно считать формой контакта, не так ли? А это дает достаточные основания приписать капюшонам интеллект, сравнимый хотя бы с дельфиньим».
      Утолив жажду и вяло сжевав упаковку пшеничных хлебцов, Пес взялся исследовать содержимое своих карманов.
      Электронная записная книжка-секретарь скончалась, не приходя в сознание. Но Пес и не думал печалиться - пропади они пропадом, эти импровизированные инженерные расчеты, мудрые мысли из серии «в понедельник забрать из химчистки брюки» и служебные телефоны прошлогодних любовниц…
      Пачка бумажных носовых платков (на Церере Песа донимал не выводимый никакими лекарствами насморк) фатально размокла, превратилась в белое комковатое месиво и была без сожаления выброшена за борт…
      Расческа. Что ей сделается, этой расческе? Пес провел гребешком по своей незавидной шевелюре, улыбнулся. «Если среди капюшонов есть дамы, они должны оценить мои старания оставаться денди!»
      Коробка патронов к кольту - ее он прихватил в капитанской каюте «Фрэнсиса Бекона»… Коробка сразу навела его на воспоминания об их с Эстерсоном авантюре.
      Да-да, именно об «их с Эстерсоном», а не об «авантюре Эстерсона», как наверняка предпочитал думать последний. Ведь это он, Пес, плавно подвел Роланда к идее бегства. Это он, Пес, многие недели играл на нервах Эстерсона, как на мандолине, чего уж таить, обманывал его, сгущал краски, передергивал… Убеждал, что с Цереры ему, Эстерсону, не выбраться вовек, красиво рассуждал о свободе и рабстве, приводил в пример свои наскоро изобретенные злоключения, представляя себя этаким пожизненным узником концерна «Дитерхази и Родригес». Конечно, концерн этот был тем еще местечком, и ничего особенно хорошего Пес сказать о нем не мог, но чтобы так… чтобы прямо «рабство»… чтобы прямо «кабала» и «никаких шансов»…
      Пес знал, что у Эстерсона были все шансы выбраться с Цереры через годик, а если он будет упорствовать и скандалить, то и через полгода. Вот «Дюрандаль» принимает придирчивая комиссия заказчиков от русских Военно-космических сил… Вот Эстерсон что-то там такое дорабатывает… Потом истребитель запускают в серию.
      Эстерсону, конечно, подсовывают новый контракт, жирнее прежнего, сулят еще какие-нибудь небывалые льготы и возможности… Но тут Эстерсон берет - и отказывается. И еще раз отказывается. Проявляет ту самую твердость, которая у него, конечно, в характере есть. И идет гулять на все четыре стороны! Хоть в родную Швецию, хоть в дальние дали, да хоть к чоругам, никто ему и слова не скажет!
      Но Эстерсон, деморализованный неудачами с «Дюрандалем», сомневался в самом важном - в том, что всё будет хорошо. А Пес ему сомневаться помогал.
      Эстерсон был превосходным инженером. Да что там инженером! Он был великолепным генеральным конструктором! Но в людях разбирался скверно, бессознательно полагая их чем-то вроде некондиционных роботов. Песу не составляло труда выведывать у Эстерсона его планы, быть в курсе всех его тайных чаяний. Даже следить за ним было элементарно - ведь погруженный в свои думы Роланд никогда не оглядывался… Когда Эстерсон, подобно послушной марионетке, продумал и спланировал операцию «бегство с Цереры», Песу оставалось лишь прикинуться простачком и присоединиться к нему.
      Когда они брали на абордаж «Фрэнсис Бекон», Пес ликовал. Всё шло лучше некуда! Еще чуток, и Эстерсон - светлая голова и, без сомнения, один из лучших авиакосмических спецов Объединенных Наций - окажется в его чистых, холодных руках… Жаль только, Эстерсон не справился с «Дюрандалем» в самом конце их отчаянного полета…
      Путешествуя по лабиринтам воспоминаний, Пес тем временем неспешно, с расстановкой перебрал кольт. Почистил нарезы при помощи маленького подствольного шомпола, отщелкнул вбок барабан, вытряхнул гильзы из гнезд (ох уж эта добрая старая оружейная школа!) и зарядил каждое лоснящимся маслянистой смазкой патроном из коробки.
      Отчего-то вспомнилось, что лихие ребята в русских боевиках про старину называют патроны «маслятами». Теперь Пес наконец понял истоки этого жаргонизма.
      Барабан кольта шестисотой модели был восьмизарядным. Коробка - полупустой. Соответственно, в запасе у него осталось четыре «маслёнка».
      Затем для защиты от палящего солнца Пес соорудил себе панаму из рубашки (она лопнула на спине, ее было не жаль) и вдруг осознал, что насущные хлопоты… окончились.
      Инженер уселся на передний край плота, свесил ноги вниз и принялся всматриваться в зыбкую кардиограмму берега, в надежде разглядеть там… Ну хоть что-то занимательное: один-два действующих вулкана, желательно в стадии извержения, черную воронку смерча (его, конечно, пронесет мимо!), взлет могучего инопланетного звездолета или хотя бы падение загульного метеорита, сопровождаемое взрывом в мегатонну в силумитовом эквиваленте и вывалом девственных джунглей Фелиции на половине материка…
      Ни-че-го.
      Пес принялся насвистывать «Plynie Wisla, plynie».
      Плоты, влекомые капюшонами, с безмятежной гладкостью скользили вперед. Чавкала внизу водица. Ветер трепал края самодельной инженерской панамы…
      Эта идиллия сгинула за считанные секунды, когда ближайший плот-грассберг вдруг встал вертикально.
      Будто бы гигантская рыба заглотила наживку и теперь что было дури дергала поплавок - плот несколько раз исчезал под водой, но затем всё же появлялся вновь.
      Встревоженный Пес вскочил на ноги.
      Сквозь толщу воды угадывалось движение нескольких огромных существ.
      В двух из них худо-бедно распознавались сложившиеся пополам капюшоны. А вот другие…
      Эти другие всплывали из неведомых пучин, которых не достигают даже самые отважные солнечные лучи.
      Рассмотреть их толком Пес пока не мог, но резкие, порывистые броски серых теней, контрастирующие с элегантной плавностью движений капюшонов, ничего хорошего не обещали.
      Исчадия бездны атаковали внезапно.
      Инженер увидел, как один из капюшонов был распорот почти пополам одновременным молниеносным взмахом двух суставчатых лап. Капюшон попытался обвить врага своими недюжинными щупальцами. На мгновение Песу даже показалось, что смертельно раненому капюшону всё-таки удастся послать врагу поцелуй из могилы… Но тщетно. К бурым членистым конечностям присоединились еще две, и вот уже зеленые, на спутанную кудель похожие внутренности капюшона уносит течением в сторону далекого берега…
      Одновременно с этим под водой исчезли сразу три плота.
      Их явно влекла вниз чья-то злая воля.
      Капюшоны, ответственные за похищенные плоты, лихорадочно метались у поверхности, словно наседки, потерявшие своих цыплят. Аналогия с наседками навела Песа на объяснение происходящего. Точнее, он вдруг осознал это объяснение, оно как бы вошло в его сознание уже готовым.
      «Это только мой плот внутри пустой. А другие плоты - они полные… Но чем они могут полниться? Не рыбой же? Стали бы разумные капюшоны волочь в такую даль, не зная отдыха, какую-то рыбу, которую они, вдобавок, и не едят… Что же там такое в этих плотах?! Что интересует хищников из глубин? Скорее всего - детеныши. Ничего другого там и быть-то не может… Человеческие мамы катают по паркам оборчатые коляски. Капюшоны волокут за собой плоты из водорослей…»
      Вдруг он увидел маленькое по капюшоньим масштабам существо размером с сенбернара. Оно выглядело как… как увеличенный мяч для регби, покрытый множеством вертких нежных отростков, каждый длиной с человеческую руку. Отростки эти энергично, но крайне беспорядочно баламутили воду. Чувствовалось, что самостоятельно малыш не проплывет и километра. До стремительной, концентрированной мощи взрослого капюшона ему было далеко.
      Рядом с первым капюшончиком появился второй, еще более плюгавый. Оба счастливца, как видно, спаслись с похищенного монстрами плота. Влекомые инстинктом, они гребли к ближайшему грассбергу - на нем как раз сидел Пес. Детеныши привычно юркнули под водорослевый матрас и больше Пес их не видел…
 
      Вода вскипала то там, то здесь. На поверхность выбросило несколько оторванных, омертвелых щупалец. Но и враг нес потери - трое дюжих капюшонов на глазах у Песа вцепились в хищника с двух сторон и, приподняв его над волной, ловко оторвали ему все четыре монструозных клешни, схожих с паучьими лапами.
      Трудно было судить о балансе сил в этой схватке. Но даже Песу было очевидно, что капюшоны не обладают особыми преимуществами перед нападающими. А хищники, в свою очередь, не ставят перед собой целью одолеть всех капюшонов до единого и раздербанить все плоты. Им бы раздобыть себе мясца и поскорее убраться восвояси…
      Также, насколько понял Пес, капюшоны по каким-то причинам не были готовы преследовать агрессоров на глубине. Они предпочитали разбираться с ними в сносно освещаемом солнцем приповерхностном слое вод.
      «Надеются дезориентировать придонных хищников, привыкших к более высокому давлению и глухой сумеречной мгле, которая царит на шельфе?» - гадал Пес.
      «Я не я буду, если это не дварвы - самые опасные морские твари Фелиции!» - заключил он.
      В тот же миг пана Станислава обдало фонтаном соленых брызг - он бурно взметнулся позади плота.
      Пес резко обернулся, машинально вскидывая кольт.
      Его взору предстала фантастическая картина: невдалеке матерый, особенно крупный капюшон сцепился в смертельной схватке с хищником - сравнительно небольшим, возможно, молодым.
      Они нарезали круги и яростно, с буханьем и шумливым плеском, кувыркались, но, судя по всему, ни один не мог одержать верх - капюшон намертво зафиксировал клешни дварва и, хотя тот пробовал одолеть капюшона, впиваясь в него мягкими приротовыми педипальпами, покрытыми розовыми треугольными присосками, их силы было явно недостаточно, чтобы смертельно изувечить врага.
      Бог весть, сколько бы это продолжалось (другие капюшоны отчего-то в противоборство встревать не торопились), но тут загрохотал кольт.
      Стрелял Пес хорошо, никогда не жаловался. Все пули кучно легли в бугристую массу над мягкими педипальпами, которую инженер верно интерпретировал как голову дварва.
      Его стрельба возымела неожиданно быстрый эффект.
      Пес не взялся бы утверждать, что он убил хищника. Но именно его вмешательство положило конец затянувшемуся единоборству. Капюшон отшвырнул дварва, тот нелепо ударился о воду, сразу же потеряв одну клешню. Затем хищник кое-как собрался и, суетливо работая уплощенными хвостовыми щупальцами, пустился в бегство, на глубину.
      Трое доселе безучастно наблюдавших за поединком капюшонов тотчас бросились за ним.
      «Вряд ли беглец уйдет живым…» - подумал Пес, заряжая кольт последними четырьмя патронами.
      С рациональной точки зрения, и в этом Пес отдавал себе отчет, его вмешательство смысла не имело.
      Одним хищником меньше, одним больше… Патронов у него теперь почти совсем не осталось… А ведь их стоило бы придержать на случай угрозы непосредственно его, Песа, драгоценной шкуре! Но с точки зрения… ну, что ли, боевого товарищества (Пес улыбнулся этой внезапно посетившей его сознание словесной формуле) он всё сделал правильно. Вступился за своего. Помог ему победить… Не этому ли учит зороастризм, Первая Вера, ради которой его родители, восторженные неофиты Юстина и Томаш Чопики, покинули всё то милое и привычное, что звали домом и Родиной?
      «Смешно до ужаса… Раньше я считал „своими“ коллег по секретной лаборатории АСАФ на Церере. Теперь „своими“ для меня стали эти взбалмошные морские гады… Судьба человека, пся крев!»
      Спустя десять минут после нападения морское путешествие капюшонов продолжилось как ни в чем ни бывало.
      Пес, тоже понемногу успокоившийся, встал на краю плота, чтобы справить малую нужду.
      Тоненькая золотистая струйка, чертя баллистическую параболу, безмятежно соединялась с дрожащим аквамарином морской ряби.
      Вдруг журчание как бы удвоилось, упятерилось, удесятерилось.
      Пес поднял глаза.
      Ближайший к нему капюшон - возможно, тот самый, которого он спас, а может, и не тот, - приподнявшись над поверхностью, исторгал, при помощи одной из многочисленных складок своего тела, длинную тонкую струйку, узнаваемую копию струйки инженерской.
      То же делали и другие капюшоны.
      «Солидарность?!»
      Пес в голос загоготал.
 

 
      Настало утро - второе утро пана Станислава на Фелиции.
      Первым делом он бросил взгляд на запад - не подошла ли флотилия капюшонов вплотную к берегу? (Пес по-прежнему не оставлял надежд сбежать от своих спасителей - теперь он предпочитал называть их так - при первой же возможности.)
      Ничего подобного. Берег виднелся едва различимой серо-желтой фата-морганой, до него было километров восемь.
      «Ну что же, - подумал Пес, - позабочусь-ка о дне сегодняшнем, а завтрашний - пусть огнем горит!»
      Он открыл ящик с продуктами и обстоятельно наметил меню грядущего завтрака. Минеральная вода «Белозеро». Саморазогревающийся печеный картофель с салом по-деревенски. Салат из маринованной репы с изюмом. Рулеты «Вальдшнеп», как уверяла этикетка, из мяса болотной дичи.
      Пес никогда не жаловал русскую еду. И ставил вездесущие русские рестораны где-то наравне с китайскими - набившая оскомину экзотика, да еще и для пищеварения нелегкая. Но аппетит у него разыгрался зверский. Стоило ли перебирать харчами?
      В общем, он съел всё. И не отказался бы от добавки… если бы не вполне естественные соображения экономии. Сколько им еще плыть? Неделю? Две?
      Пес сыто поглаживал покрытый густой порослью живот, по-курортному развалившись в геометрическом центре плавучего острова, когда его слух уловил зарождение какого-то неясного, тревожащего звука.
      Повертев головой, Пес определил, что звук доносится с северо-запада.
      Там, в накаленном солнцем полуденном мареве, что вуалью висело над далеким берегом, чернела теперь маленькая оспина.
      «Вертолет!» - обрадовался Пес.
      Но сразу же одернул себя.
      Чему было радоваться, если любой бороздящий воздушные просторы Фелиции летательный аппарат был потенциально опасен? В лучшем случае он мог бы принадлежать ученым, в среднем - дипломатам Объединенных Наций. Ну а в худшем - корпоративной охране концерна «Дитерхази и Родригес», брошенной на поиски «Дюрандаля» и двух ценных беглецов.
      Но даже ученым и дипломатам попадаться на глаза было крайне нежелательно. Стоит ему, Песу, позволить спасти себя от капюшонов, и всё, пиши пропало, он станет частью их сложного учено-дипломатического сюжета. Его куда-то повезут, начнут расспрашивать, лечить, устраивать, конечно, придется им что-то объяснять, а значит, юлить и врать. Он справится, ведь он опытный, тренированный старый лис. Неисправимо лишь одно: так или иначе, это будет ихсюжет, сюжет ученых или дипломатов. А у него, пана Станислава, был свой.
      Вертолет шел прямо на них. Пес забеспокоился.
      Хорошо бы спрятаться. Но куда?
      Единственным решением было схорониться под островом-гнездом и переждать.
      Пес поморщился - как же не хотелось ему, обгорелому, измученному, лезть в прохладную воду! Опять вся одежда будет мокрой, суши ее потом! А если воспаление легких?
      Но вертолет приближался.
      Пес решился на компромисс. Он споро скинул брюки, стянул свитер и ботинки. Уложил всё это в ящик с едой и замаскировал его под особенно густой кочкой. И в одних трусах - на случай, если его всё-таки обнаружат (вот она - старомодная польская стыдливость!), - спустился в воду, держась за край плота.
      Остров-гнездо оказался многослойным.
      Восседая на нем сверху, заметить это было нельзя. Но от уровня воды при дневном свете открывался вид на несколько полостей-пещерок, укрытых под свесами из хвощевидных гирлянд.
      В одну из таких пещерок он и забрался, не без труда подтянувшись на руках. Едва успели его пятки скрыться, как вертолет с грохотом промчался прямо над гнездом.
      Пересилив детское желание съежиться и зажмуриться, Пес осторожно выглянул в просвет между плетением стеблей.
      Это был новехонький вертолет H-112 южноамериканского производства. Его винты, выполненные по соосной схеме, казалось, работают нехотя, с ленцой. На самом же деле они гнали воздух с такой силой, что плот ощутимо раскачало на поднятой ими волне.
      Пес хорошо знал эту машину. Одно из конструкторских бюро, принадлежащих «Дитерхази и Родригес», проектировало для него электронную начинку. На основании договоренности между родным концерном Песа и фирмой-производителем вертолета, «Дитерхази и Родригес» покупал его почти по себестоимости…
      Вертолет, что было свойственно его винтокрылому племени, развернул фюзеляж на девяносто градусов и продолжил лететь левым бортом вперед. В его правом борту, повернутом теперь к Песу, чернел проем раскрытой грузовой двери - там вертел головой летный наблюдатель. Поблескивали рачьими глазами нашлемные очки всережимного видения.
      «HERMANDAD», - кричала огромная белая надпись на хвостовой балке вертолета.
      «Эрмандадой» называлась корпоративная охрана нескольких крупнейших южноамериканских концернов.
      Пес когда-то слышал, что слово это древнее. В испанских городах времен Реконкисты так звали стражу, отличавшуюся бескомпромиссностью и особенной жестокостью…
      Теперь уже сомнений не было - это посланцы «Дитерхази и Родригес». Оперативность их появления на Фелиции можно было понять - за один день лишиться двух ведущих инженеров! Пес знал себе цену. И она была достаточно высока. Но цену гению Эстерсона он знал и подавно… Нет, так просто концерн «Дитерхази и Родригес» с создателем «Дюрандаля» не расстанется…
      «Ну давай, метла поганая. Покрутилась - и лети отсюда. Ничего интересного тут нет. Только дикие твари-капюшоны. Мигрируют со своими гнездами, набитыми безмозглыми личинками. Что с капюшонов взять? Они „Дюрандалей“ не строят…» - бормотал Пес.
      Но вертолет заклинаний шаманствующего инженера не слушался.
      Он продолжал кружить над флотилией, опустив остекленный нос. Словно бы принюхивался.
      Вдруг вертолет снизился так решительно, будто собрался сесть на одно из плавучих гнезд. В какой-то момент Песу показалось, и впрямь собирается.
      «Но это же идиотизм!» - недоумевал инженер.
      Вскоре экипаж вертолета продемонстрировал-таки настоящий идиотизм.
      Нет, они не сели на плот. Но…
      В дверном проеме недобро блеснуло оружие. Наблюдатель передернул затвор, опустил ствол автомата вниз и выпустил в воду длинную очередь.
      Зачем он это сделал? Насмотрелся запрещенных фильмов про морское сафари? Или просто от скуки?
      Последствия были самые катастрофические.
      Вода забурлила. В воздух взмыли десятки желтых щупалец.
      Некоторые из них промахнулись. Но тех четырех, что сумели вцепиться в правое шасси и костыль на хвостовой балке вертолета, было более чем достаточно.
      Спустя секунду накренившийся вертолет уже рубил лопастями воду. Еще мгновение - и он провалился вниз, почти не задержавшись на поверхности.
      Негромко ухнула смыкающаяся воронка. И всё. Никаких больше звуков - вертолет сгинул как-то совершенно буднично, без громких эффектов.
      Пес живо представил себе дальнейшую судьбу вертолета. К первому капюшону-охотнику присоединяются его друзья, они волокут несчастных эрмандадских дуроломов всё глубже и глубже… И в самом деле, если они с такой скоростью тащили упавший «Дюрандаль», то уж с вертолетом H-112, который легче истребителя раз в двадцать, они расправятся играючи…
      Вдруг Пес осознал, насколько же сильно он продрог.
      «Сейчас бы на солнышко…» - с тоской подумал он.
      Однако выбираться из укрытия ему было боязно.
      А вдруг вертолетчики что-то заметили?
      Вдруг успели передать товарищам координаты подозрительной с их точки зрения флотилии? И - Вэртрагна, охрани! - с минуты на минуту сюда нагрянут еще два, три, четыре вертолета, которые расстреляют весь этот плавучий цирк, а вместе с ним и Песа, из гранатометов?
      Однако капюшоны соображали не хуже Песа. Возможно, по-другому соображали. Но - не хуже.
      Покончив в вертолетом, они с утроенным усердием поволокли гнезда прочь. Причем, курс их движения изменился - теперь флотилия двигалась на северо-восток, уходя всё дальше от берега.
      Спустя час озябший и даже как будто похудевший на пару кило пан Станислав всё-таки отважился выбраться наверх.
      Он энергично растер свое мосластое тело колючим свитером, нахлобучил панаму и уселся на самую высокую кочку, подставив грудь и живот солнцу.
      Похрустывая печеньем в шоколаде, Пес поймал себя на странной мысли: после инцидента с вертолетом он стал относиться к капюшонам ну… почти как к друзьям.
      «Моя многоногая, многоглазая дружина…»
 

 
      Утром третьего дня Пес увидел его - броненосец.
      Нескладный корабль стоял вмертвую, будто вмороженный в штилевую водную гладь.
      Вскоре инженер разглядел раскидистое бурое пятно кораллового рифа. Но в первую секунду он не поверил своим глазам. Не может корабль стоять на воде вот так, монументом самому себе…
      Песу очень хотелось рассмотреть диковину вблизи, но он был уверен: у капюшонов другие планы. В самом деле, флотилия перемещалась параллельно побережью и даже, как показалось Песу, начала забирать мористее.
      Однако капюшоны всего лишь огибали прибрежную отмель, вдающуюся далеко в море широким рыжеватым клином. А обойдя ее, резко свернули на запад, к рифу.
      Да, они приближались к кораблю! Сердце инженера учащенно забилось.
      Вскоре у него уже не оставалось сомнений - корабль построен кем угодно, но не людьми.
      Начать с того, что корабль имел ядовито-зеленый цвет…
      Далее. Его нос украшала ростральная фигура, раскрашенная ярко-красными и лиловыми полосами. Кое-где краска облупилась, но общего воинственного пафоса это не портило. Фигура изображала местного аборигена-сирха с агрессивно встопорщенным спинным гребнем, сжимающего в лапах продолговатый предмет, в котором Пес с изумлением признал легкую дульнозарядную пушку. На Земле такие тысячу лет назад назывались фальконетами и отливались они из бронзы. Местные мастера пушечных дел тоже были знакомы с этим благородным сплавом.
      Самое удивительное, что корабль не был парусником. Не был он и гребной галерой.
      Над рифом возвышался самый настоящий пароход!
      Об этом однозначно свидетельствовали две черных конических трубы и огромные гребные колеса по бортам.
      «Пир духа», - взволнованно прошептал Пес, припоминая свои прогулки по Хосровскому политехническому музею. Он и другие школьники спотыкливо перебираются от экспоната к экспонату, вытаращив изумленные глазенки… Уютный щебет тетеньки-экскурсовода… Дивные истории о дромонах и каравеллах, корейских кобуксонах и русских колесных лодьях…
      О том, что пароход задуман как ужасающая машина смерти и разрушения, можно было судить отнюдь не только по фальконету в лапах ростральной фигуры.
      На возвышенном юте, помимо непропорционально высокого ходового мостика со штурвалом, виднелся коренастый автоматический гранатомет с мощным то ли пламегасителем, то ли дульным тормозом.
      На центральной надстройке перед дымовыми трубами торчал здоровенный черный ствол в помятом, а местами и напрочь сорванном теплоизоляционном кожухе. Пес в очередной раз не поверил своим глазам, но был вынужден признать, что видит перед собой одну из серийных моделей флуггерной лазерпушки середины прошлого века.
      Картину дополняли несколько бронзовых фальконетов, щедро разбросанных по полубаку и носовому помосту подле ростральной фигуры.
      Ну и главное: это был не просто пароход, а броненосный пароход, канонерская лодка, монитор, черт возьми!
      Борта корабля - метра на два с половиной над ватерлинией - покрывали щедро разлинованные зелеными потоками патины медные листы. На уровне верхней палубы корабль ощетинился частоколом кованых прутьев, чьи хищно загнутые вниз острия сулили большие неприятности гипотетической абордажной партии. Впрочем, по правому борту на полубаке и в корме частокол имел изрядные прорехи. Там же были грубо выломаны некоторые доски обшивки. Как видно, какой-то особенно упорной абордажной партии всё же повезло.
      Когда плот, на котором путешествовал Пес, оказался у самого края рифа, из воды высунулся крупный капюшон.
      Он посмотрел на инженера со значением.
      - Ты хочешь, наверное, спросить, нравится ли мне эта штука? Нравится, отличная! Спасибо, что показали! - В тот момент инженер еще был уверен, что капюшоны попросту развлекают его, своего найденыша и пленника, редким зрелищем.
      Вместо ответа капюшон выпростал два щупальца и, аккуратно подхватив инженера под мышки, перенес его… прямиком на палубу броненосца!
      Ах, как приятно было стоять на твердых, надежных досках! Пусть и выструганных инопланетными руками или, точнее, лапами…
      Пес несколько раз подпрыгнул на месте, по-мальчишечьи, озорно улыбаясь.
      Щупальца кротко убрались восвояси.
      Пес решил, что капюшоны вот-вот уплывут.
      «А почему бы и нет? Спасли чужого, ну то есть меня. Доставили его в „естественную“, то есть техногенную, среду обитания… И айда по своим капюшоньим делам!»
      Не тут-то было.
      - Спасибо! - Пес растроганно помахал капюшонам рукой.
      Из воды высунулось под два десятка щупалец. Они помахали ему в ответ.
      - Вы оказались славными ребятами! - не унимался пан Станислав.
      Как бы в подтверждение справедливости последних слов, на палубу броненосца шлепнулся давешний ящик с надписью «Лазурный Берег», а в придачу к нему еще один, такой же.
      - И кормите вкусно! - добавил Пес, усаживаясь на новый, запечатанный ящик.
      Сцена дружеского прощания, однако, затягивалась. Капюшоны не двигались с места. И Пес решил, что беды не будет, если он прогуляется по вверенному ему судну.
      Найти вход в трюм оказалось сложнее, чем он думал. Органичные для человеческой корабельной архитектуры палубные люки на полубаке здесь отсутствовали напрочь. Зато нашлась дверь в центральную надстройку.
      Пес отворил ее и сразу оказался в просторном помещении, отделанном по дикарским понятиям шикарно. Его стены были обиты тканью - частью выцветшей, частью съеденной грибком, но даже в таком виде несшей следы узоров и вышивки.
      Пол помещения был застлан циновками, по углам томились пухлые колбасы тюфяков. Один из них был разорван - соломенные внутренности бесстыдно лезли наружу.
      В центре, на ноге-тумбе, покоилась массивная резная чаша из розовой древесины. На ее краях висели черпачки. Пес ковырнул ногтем растрескавшуюся белую субстанцию, которой была на треть наполнена чаша.
      «Наверное, еда», - догадался он.
      На одной из стен висела табличка.
      С виду простецкие, а на деле очень непростые часы инженера, в которых переводчик был, пожалуй, самой безобидной потаенной подсистемой, услужливо сообщили, транслировав с языка аборигенов: «Это место угодно доброму сирху Качак Чо».
      Пес наморщил лоб.
      «Кто таков этот добряк Чо? Святой? А может, царек? Или генерал?»
      В задумчивости Пес повернул табличку на гвоздике. А вдруг там, за ней, тайник?
      Но нет. Табличка всего лишь скрывала срам незалатанной дыры в красивой обивке…
      Обследовав кают-компанию - так инженер окрестил помещение с чашей, он прошел через дверцу в соседнее, кормовое помещение надстройки. Эта небольшая каморка с четырьмя лежаками - парами один над другим - служила заодно тамбуром, из которого одна лестница вела наверх, на крышу надстройки, а другая - вниз.
      Это и был искомый вход в трюм.
      Пес осторожно спустился по лестнице, которая страдальчески постанывала при каждом его шаге, и оказался в низеньком трюме.
      В нем, вероятно, царила бы кромешная тьма - иллюминаторов не было вовсе, - если бы не обширный пролом по левому борту, через который проникали солнечные лучи.
      «Сирхи определенно с кем-то воевали!» - заключил Пес, исследуя разбитые в щепу края пролома.
      В том, что корабль построили именно сирхи, уже не было сомнений. Два мумифицировавшихся трупика на трюмной палубе принадлежали, несомненно, коренным обитателям Фелиции. Один был вооружен куцей алебардой, другой мушкетом.
      - Вояки… - промолвил Пес. - Железная гвардия…
      Сундуков с сокровищами и бочонков рома, которым, если верить старинным романистам, полагалось в живописном беспорядке наполнять трюм всякого покинутого корабля, Песу отыскать не посчастливилось. Впрочем, рому нашлись аналоги - во множестве лубяных баклажек томилась загустевшая белесая жидкость, в точности похожая на ту, что пан Станислав обнаружил в миске посреди кают-компании. А в амплуа сундуков с сокровищами выступали тяжеленные, армированные обрезиненными железными прутьями армейские ящики.
      Пес сразу открыл один из них.
      Цинковые коробки с магазинами к стрелковому оружию. Баллоны жидкого пороха. Пеналы с мелким инструментом.
      «Богато!» - осклабился Пес.
      Соседний ящик хранил боеприпасы к автоматическому гранатомету - похоже, тому самому, который грозно горбатился над ютом. Туда же были небрежно заброшены неведомой рукой гранаты россыпью, сигнальная ракетница, старенький ноктовизор.
      Войдя во вкус, инженер вскрыл все ящики до единого. Не столько из любви к стрелковому оружию, сколько в надежде, что в одном из них - ведь бывают же чудеса! - сыщется бутылка водки. Ну или хотя бы виски. В крайнем случае вина - на Церере Пес не жаловал его по причине внезапно диагностированного воспаления поджелудочной, но теперь ему было плевать на этот медицинский вздор!
      Увы. Алкоголя на борту не оказалось.
      - Сирхи всё вылакали… к-котяры… - проворчал Пес с нервным смешком.
      В качестве маленького утешения инженер выбрал себе в одном из ящиков кургузый автомат с клеймом Директории Азия - усатый змеевидный дракон сонно обворачивается всем своим щуплым телом вокруг дородной пятиконечной звезды.
      Кстати сказать, больше азиатского оружия в арсенале не было. Преобладали немцы, шведы и южноамериканцы.
      «Но где сирхи всего этого набрали в своем богоспасаемом захолустье? - размышлял Пес, осматривая находки. - Хотя, в сущности, легко вообразить… Те же трапперы. Прилетели охотиться на капюшонов… или что здесь еще?… А капюшоны хвать их флуггер за хвост, как позавчера вертолет. Или проще. Банальное крушение. Оружие у них почти столетней давности. Флуггеры, небось, немногим моложе… В итоге отказ реактора, машина - вдребезги, экипаж - всмятку, а оружие целехонько…»
      Обследовав трюм до самого носа, Пес вернулся к лестнице.
      Дальше в корму, по его представлениям, должно было располагаться котельное отделение.
      И действительно, неприметная дверца-люк привела инженера в освещенный через зарешеченные узкие оконца отсек с примитивной сирхской машинерией.
      Сквозь слезящийся от умиления прищур Пес глядел на коленчатые трубы, шатуны, кривошипы, на закопченные топки.
      Чем это отличается от земных паровых машин семисотлетней давности, он понять не мог. Более того, чем дольше он рассматривал чудо-технику, тем сильнее крепла в нем уверенность, что слухи о получении сирхами некоторых земных ретротехнологий из рук давно запрещенной североамериканской секты просперитов не лишены оснований…
      «А чем они, интересно, всё это дело кормят? - спросил себя Пес. - Неужто угольком?»
      Ответ - в виде высоких поленниц с дровами - отыскался довольно быстро.
      Правда, дрова оказались совсем сырыми - створки бункеровочного люка были распахнуты настежь, а в козырьке надстройки над ним зияли изрядные дыры. Стало быть, ливни постарались.
      Конечно, Песу хотелось знать, работает ли паровая машина. Но выяснить это доподлинно можно было лишь располагая сухим топливом и, между прочим, пресной водой в баках питания котлов.
      Пресную воду можно было на худой конец заменить и морской. Пусть и с катастрофическими в итоге последствиями, но - можно. А вот сухие дрова заменить было нечем.
      «Придется сушить».
      Следует заметить, у инженера не было никаких особенных планов на этот курьезный пароход. Даже если машины работают, куда и как на нем плыть? Ведь судно крепко сидит на рифе…
      Песа влекла деятельность как таковая. Деятельность как противоположность безделью, которым он успел смертельно пресытиться за проведенные в открытом море дни.
      Инженер набрал дров, не слишком много для первого раза, чтобы не рухнул хлипкого вида трап, и полез наверх. С облегчением свалил дрова на полуюте. Бросил рассеянный взгляд в сторону моря. Что там капюшоны?
      Капюшоны были на месте.
      Пес помахал им рукой. Те ответили.
      - Чего вы ждете, друзья мои? - недоумевал Пес.
      Итак, пан Станислав принялся таскать охапки дров и раскладывать их на корме. А когда весь ют оказался заполнен, задействовал крышу надстройки.
      Затем он от души отобедал, устроившись на тюфячках кают-компании. Потом сгустились сумерки, и Пес заснул счастливым сном ребенка, обнаружившего под нарядной новогодней елкой действующую модель старинного парохода.
 

 
      Пес проснулся необычайно рано, на рассвете.
      Солнце еще не успело выбраться из-за горизонта. Было свежо и тихо.
      Пес энергично растер припухшие со сна щеки ладонями и вышел из кают-компании. Спать на сирхских тюфячках оказалось довольно удобно, по крайней мере, во много крат удобнее, чем на колючем мху острова-гнезда. Потянулся. Сладко зевнул.
      Опершись о борт броненосца, он глянул вниз.
      Был отлив. Вода обнажила верхи рифа, образовав своего рода Финляндию в миниатюре. Роль суши выполняли макушки коралловых образований, складывающиеся в причудливые узоры. А в роли пресловутых десяти тысяч финляндских озер выступали лужицы и крошечные лагуны в лунках и углублениях между кораллами. В них копошилась всевозможная вредная мелюзга.
      Проследовав вялым взглядом вдоль этой Суоми, Пес обнаружил, что ее край почти вплотную примыкает к берегу.
      Стоит перейти вброд или в крайнем случае переплыть неширокую протоку, отделяющую риф от земли, и окажешься на континенте.
      Вдруг Песу стало обидно - он давным-давно на Фелиции, а еще не сделал по суше ни одного шага.
      «Нужно срочно исправить это досадное упущение!»
      Позабыв про завтрак, он обулся и, прихватив для уверенности китайский автомат, спустился в трюм. Подобрался к длинной пробоине по левому борту, выглянул из нее и удостоверился, что при должной физической сноровке (а она у Песа была) можно покинуть пароход, не прибегая даже к помощи веревки.
      Что он и сделал.
      И вот уже захрустели под рифленой подошвой инженерского ботинка пустые крабьи панцири и бесчисленные раковины.
      Он вышел из тени корабельного корпуса. Лучи восходящего солнца позолотили далекий пляж, усыпанный пегими валунами. Он показался инженеру таким желанным!
      Но не тут-то было.
      Пан Станислав не сделал и трех шагов - желтое щупальце капюшона, вынырнувшее из-за броненосца, загородило ему дорогу.
      Его поставленный вертикально кончик предупредительно покачивался.
      - А я думал, вы спите… - пробормотал Пес. - А вы не спите…
      Он попробовал обойти щупальце.
      Без толку - щупальце с мягкой непреклонностью сдвинулось вместе с ним.
      - Ладно… Вашу мысль я понял. Больше с броненосца ни ногой.
      И, вздохнув, Пес принялся карабкаться назад, в пробоину.
 

 
      «Раз на берег не получается, буду развлекаться здесь…» - постановил Пес, молодцевато расхаживая по палубе.
      А что может быть лучшим развлечением для мужчины, нежели возня с оружием?
      Первым делом Пес взлетел на крышу надстройки и осмотрел флуггерную лазерпушку, которая, по замыслу сирхов, олицетворяла главный калибр корабля.
      Ирония судьбы заключалась в том, что величавая, старательно водруженная сирхами на капитальный самодельный станок пушка не могла поджарить даже воробья.
      Она вообще не работала.
      И то сказать, на борту флуггера такие пушки обслуживаются сложнейшей энергосистемой, запитываемой от бортового термоядерного реактора. От чего запитывать ее на пароходе? От огней святого Эльма?
      Вспомнив об огнях святого Эльма, которые, как известно, загораются на клотике топ-мачты, Пес задрал голову и поглядел на родную мачту броненосца, увенчанную хлипкой наблюдательной площадкой. Такую площадку любой заправский морской волк, конечно же, величает марсом.
      Туда инженер прежде не забирался. Почему бы не забраться сейчас?
      Опасливо прислушиваясь - выдержит ли деревянный скоб-трап, ведь сирхи значительно легче людей, да вдобавок, как и земные коты, не слишком чувствительны к падениям с высоты, - Пес вскарабкался на марс.
      Оттуда открывался захватывающий вид.
      Фрезерованное округлыми лагунами побережье.
      Прямо по курсу коричневые покатые горы сошлись на водопой и тянут, тянут к воде свои мощные выи…
      И не менее полусотни капюшонов при трех десятках плотов-грассбергов по правому борту корабля.
      Опираясь о перильца марса, Пес закричал:
      - Э-ге-гей, хвостатые! Много же вас, оказывается…
      Капюшоны сосредоточенно возились вблизи рифа. У Песа сложилось ощущение, что они чего-то ждут. Может быть, от него. Может быть, вообще… Какой-то особой погоды?… Или, допустим, редкого небесного явления?…
      Любование пейзажами быстро наскучило прагматику-Песу и он спустился. Отправился на бак, разбираться с теми штуковинами, которые он давеча обозначил для себя как фальконеты.
      Это были весьма примитивные орудия калибром в пару дюймов, из которых явно предполагалось стрелять ядрами либо мелкой картечью.
      Пес поискал глазами что-нибудь похожее на кранцы и обнаружил несколько плетеных корзин с крышками, прилепившихся к фальшборту. Там его дожидались каменные ядра, каждое размером с небольшое яблоко, картузы с порохом, начисто, впрочем, отсыревшим, и сопутствующая канонирская принадлежность: пыжи, шуфлы, запалы.
      Конечно, Пес не отказался бы пальнуть из музейного вида фальконета. Увы, без пороха это было невозможно, а экспериментировать с «жидким порохом» земного производства Пес не рискнул - можно ведь и без головы остаться… Однако желание выстрелить хоть из чего уже овладело праздной душой пана Станислава.
      Он почти бегом переместился на корму, к автоматическому гранатомету.
      В отличие от флуггерной лазерпушки это было обычное пехотное оружие.
      Пес не имел практики обращения с подобными. Полных два часа, благо время у него было, он потратил на изучение, разборку и чистку убийственно запущенного агрегата.
      Судя по всему, сирхи стреляли из него, и немало, но заботой о железяке себя не утруждали. (Да и вообще, земные представления о врожденной чистоплотности кошачьего племени к сирхам были явно неприменимы - об этом свидетельствовала, в частности, и густо устланная линялой шерстью кают-компания.)
      Гранатомет достался Песу с переклиненным механизмом автоматики и невыстреленным унитаром.
      «Не исключено даже, - меланхолично подумал инженер, - патрон заклинило в том бою, который стал для броненосца роковым. А может, и сам бой стал роковым именно оттого, что оружие заклинило в самый ответственный момент и неведомый враг ворвался на борт…»
      Труды инженера принесли плоды.
      Перебранный до последней пружинки и прилежно вычищенный гранатомет был торжественно оснащен свежей двадцатизарядной лентой, принесенной из трюма.
 
      Исходя из градуировки прицела, эффективная дальность стрельбы составляла три с половиной километра.
      Чтобы не нервировать капюшонов стрельбой в воду, Пес прицелился в скалу, которая одиноким зубом возвышалась над расплывшейся песчаной дюной в полукилометре от берега.
      Переключатель режимов стрельбы он благоразумно выставил в положение «очередь по три».
      Поэтому, когда он дернул за спусковой рычаг, скорострельный монстр сожрал только три гранаты, а не сразу пол-ленты.
      Поскольку Пес не принял поправку на ветер, а расстояние было всё-таки заметным, очередь легла метров на тридцать левее цели.
      На месте взрывов взметнулись песчаные султаны.
      Спустя несколько секунд долетело барабанное «бум-бум-бум». С характерным звоном мелкие осколки рикошетировали от скалы.
      «Машинка что надо… Из такой можно… да что угодно. Хоть бы и стадо капюшонов в мясной полуфабрикат переработать… А что? Развернуть орудие… Конечно, практического смысла в этом мало. Сбежать они мне всё равно не дадут. Расстреляю пятерых, ну пусть десяток, а сколько их там, в океанских далях еще? И ведь наверняка мстительные, как дэвы!» - лениво размышлял Пес.
      Но дело было даже не в рациональных аргументах вроде «есть смысл», «нет смысла». И не в этических соображениях. Пес не испытывал жалости к негуманоидам (да и к гуманоидам испытывал ее отнюдь не всегда). А в том, что Песу было любопытно. Страстно желал он узнать сокровенный смысл происходящего. Зачем умные морские капюшоны затеяли всё это? Ведомые какими планами спасали его, кормили, транспортировали?
      Пес учился быстро. Он нашел на прицеле верньер ввода поправок, подкрутил его сообразно своей интуиции, прицелился вновь.
      Вторая очередь легла в основание скалы, вырвав из нее несколько порядочных отломков.
      - Э-ге! - обрадовался Пес.
      Оставшихся в ленте зарядов ему как раз хватило на то, чтобы целиком удалить скалу из рыхлой десны прибрежной дюны.
      Пес настолько увлекся стрельбой, настолько был упоен новой ребяческой забавой, что не замечал ничего вокруг.
      Он поглядел в сторону моря, лишь когда расслышал в наступившей тишине негромкий ритмичный плеск.
      - Это, надо полагать, аплодисменты? - Пес скользил взглядом по штрихованным всхолмьям желтых капюшоньих тел. Те, выбравшись из воды «по грудь», восторженно колотили щупальцами по налитой солнцем волне.
 

 
      Прошло два дня.
      Пес отменно освоился на броненосце. Теперь он знал все его закоулки и мог по памяти перечислить содержимое многочисленных ящичков, корзин-кранцев, лубяных тубусов и шкафчиков.
      Ему даже начало казаться, что он сам спроектировал этот корабль. И более того - построил…
      Жизнь его, как рассеченный лихим пехлеванским палашом арбуз, развалилась строго напополам - «до броненосца» и «на броненосце». И первая ее часть, та самая, которая «до», с каждой секундой казалась всё более ирреальной, всё дальше уплывала куда-то в туман небытного.
      Не теряя времени даром, Пес заделал прорехи, через которые дожди подтапливали котельное отделение корабля.
      Дрова быстро высохли на крепком морском ветру, и Пес перенес их вниз, сложив аккуратными поленницами вокруг топок.
      Пану Станиславу удалось разжечь топки, развести пары и, спустя полтора часа, он недрожащей рукой повернул главный вентиль.
      Весь корабль - от транца до ростральной фигуры сирха - отозвался разнобоем новых звуков. Он скрипел, потрескивал, кудахтал, ныл и, кажется, даже смеялся тихим кашляющим смехом (это клокотала вода в трубах).
      Пес опрометью выбежал на палубу, где его ждало отрадное зрелище: колеса, чьи шлицы даже в самом нижнем положении еле-еле касались воды, начали свое медленное вращение, оглашая окрестные бухты хриплым визгом.
      «Надо бы смазать!» - по-хозяйски подумал Пес.
      Остаток дня он провел в беличьих метаниях по судну. Тут заделать, там замазать, здесь трап этот дряхлый подновить…
      Зачем чинить трап, Пес не мог толком объяснить даже самому себе.
      К ночи он так умаялся, что заснул прямо в машинном отделении, положив голову на плоский ящик из-под треноги гранатомета.
      Сон его был тревожным. Видения лавинами сменяли друг дружку: из детского сада имени Сахаджа Барбази он, как был в школьном комбинезончике и красной шапочке отличника, перемещался прямо в сияющий перламутром огней бар станции «Боливар» на Церере, прямехонько за столик к конструктору Эстерсону, чтобы вставить какую-нибудь глубокомысленную фразу в бесконечный разговор, а оттуда, непонятно где сменив платье, перелетал в эпицентр экзаменационной кутерьмы, под своды Краковского политехнического, в руке - фломастер, под локтем шуршат тестовые задачи, над плечом нависает сердитый пан экзаменатор…
      Его разбудил грохот обрушившейся поленницы.
      Броненосец заскрипел всем корпусом. Где-то совсем рядом теперь слышался певучий плеск волн.
      «Прилив», - сообразил Пес.
      Затем последовал еще один толчок, мощнее прежнего, и размаянный сном инженер едва удержался на ногах.
      «Да что тут вообще творится?!»
      Он выбрался наверх, в глухую предутреннюю ночь.
      Далеко на западе закатывалось за горизонт яркое звездное скопление Тремезианский Лев. Почти точно в зените светился спутник Фелиции со смешным именем Ухо-1.
      Солнце еще только собиралось всходить, почти ничем, за исключением тонкой белесой нити на востоке, не обнаруживая своих намерений.
      Пес оперся о планширь и заглянул под правый борт.
      Воды заметно прибыло. Теперь волны цепляли ватерлинию.
      Капюшоны, и это Пес заметил сразу, тоже интересовались ватерлинией. По крайней мере в окрестностях броненосца их было не менее десятка.
      Их великанские щупальца, при виде которых у Песа, невзирая на все новорожденные дружеские чувства, всякий раз мороз пробегал по коже, шарили по днищу и бортам парохода, как бы обнимая его.
      Рывок…
      Теперь Пес понимал - это капюшоны перемещают корабль.
      «Пытаются, что ли, снять с рифа? Хотят, чтобы я проявил себя как полноценный мореход? Очередное развлечение изобрели?»
      Прибывающая вода помогала капюшонам. Спустя полминуты массивная, казавшаяся неподъемной туша корабля вдруг качнулась на нос и ловко заскользила вперед. Хрустело коралловое крошево, скрежетала медь.
      Пес видел, как целая чащоба щупалец, обвив железные шипы на баке, энергично помогает кораблю.
      Наконец корма грузно плюхнула в воду, громыхнул сорвавшийся со станка фальконет, и инженер понял: корабль свободен.
      «Ни минуты покоя… Прямо „Остров сокровищ“ какой-то…» - подумал Пес, припоминая книгу из своего далекого и странного двуязыкого детства.
 

 
      Солнце стояло высоко.
      Пес развел пары, и теперь броненосец, проворно шлепая шлицами колес, шел за стадом капюшонов на север.
      Зачем шел? Пес не знал. Он просто включился в эту игру с неясным (да и существующим ли в принципе?) выигрышем, по правилам которой нужно было делать то, чего хотят капюшоны.
      Штурвал корабля находился на юте, на возвышающемся мостике. С точки зрения мореходства это было не очень-то удобно. Пес предпочел бы стоять за штурвалом на главной надстройке, в том самом месте, где сирхи водрузили свою культовую лазерпушку. Обзор оттуда по курсу корабля был значительно лучше.
      Однако Пес понимал, чем обосновано решение сирхских архимедов. Дело в том, что устроить надежную передачу усилия от штурвального колеса на перо руля не так-то просто. Чем ближе к корме стоит штурвал, тем надежнее сцепка.
      В этом архитектурном неудобстве, однако, был для Песа и приятный момент. Штурвал находился в нескольких метрах от лаза в котельное отделение. А поскольку должности штатного кочегара и капитана на этом судне были вынужденно совмещены, такое расположение значительно сокращало маршрут Песа между рабочими местами.
      К счастью, топки у броненосца были достаточно приемистыми, а автоматический клапан перепуска избыточного давления - исправен.
      Характер побережья тем временем изменился.
      Скалистые горы, которые давеча Пес разглядывал, подступили к самой воде. Они дерзко вдавались в океан, образуя эпической красоты мыс.
      Капюшоны явно держали курс на траверз этого мыса.
      Что там, за ним? Может, столица сирхов с небоскребами из бамбука и глинобитными автострадами для паровых экипажей? А может, секретная база чоругов, которые, чем черт не шутит, давным-давно наладили контакт с капюшонами как собратьями по исходной среде обитания? Хотя, если сравнивать анатомию, со стороны чоругов было бы логичней дружить с дварвами. «Так сказать, клешня в клешне…»
      В одну из немногих свободных от насущных мореходных хлопот минуту Пес обратил внимание на то, что колер морской воды также разительно изменился.
      Если раньше океан казался черно-синим, с редкими промоинами голубого и лилового, то теперь вода приобрела цвет старой, с прозеленью, бирюзы. Стало мельче, кое-где даже можно было разглядеть дно, над которым ходили упитанные косяки серебристых рыбин.
      Из-за мыса дул сильный ветер, неожиданно теплый, даже какой-то пахучий. Причем пахнул он вовсе не дохлой рыбой и йодом, а… нектаром? тяжелой сладостью цветущих деревьев?
      Пан Станислав с наслаждением раздул ноздри, вбирая в легкие этот благоуханный ветер.
      Он с опаской косил влево, на каменные банки в белопенной вате, которые, как поросята свиноматку, окружали зазубристый мыс.
      Не имея ни малейшего представления о местной лоции, Пес старался держаться строго за флотилией капюшонов. Уж эти-то фарватер знают.
      Вот все они начали забирать вправо и Пес сразу же отрепетовал их маневр. Как ни странно, броненосец сирхов показывал завидные мореходные качества. Он хорошо лежал на курсе, держал удар боковой волны и отлично слушался руля.
      Покачиваясь, мыс пополз, или, как говорят на флоте, «покатился», влево.
      Открывшаяся в зыбком мареве панорама Песа впечатлила.
      За мысом лежала обширная лагуна. Дальний берег ее сплошь зарос деревьями - эту породу Пес видел на Фелиции впервые. Высокие, гладкие, как будто пластмассовые стволы, змеящиеся синусоидами ветви, мясистые глянцевитые листья-сердца. «Опушка» леса уверенно наплывала на лагуну - первые ряды деревьев стояли прямо в воде, а их корни, зеркальные отражения ветвей, врастопырку торчали над приплеском.
      Всё это буйно цвело и благоухало.
      Вокруг соцветий - пышными эдемскими гроздьями они свисали с изгибающихся ветвей - вились мириады пестрых бабочек и тучи насекомых поскромнее.
      «Сволочи! Ну кто просил их закрывать Фелицию для колонизации? Подумаешь, сирхи! Какой курорт мог получиться! Да Чахра померкла бы! Понастроили бы отелей… Бассейнов нарыли… Бары на пляжах… Танцплощадки… Морелечебницы… И сирхи бы не пропали… Работали бы барменами… уборщиками… да хоть бы и аниматорами! Так и вижу рекламный буклет: „Навруз на планете говорящих котов!“ Эх…»
      С райским благообразием лагуны резко контрастировала грязно-черная дамба непонятного происхождения. Она тянулась от южного мыса к вылизанному волнами каменному лбу на противолежащем северном мысу.
      Неровный верхний край дамбы выходил из воды метра на два-три. Его поверхность была покрыта крючковатыми наростами, каждый толщиной в руку, и наросты эти топорщились в разные стороны, подобно беспорядочному частоколу первобытных поселений. Кое-где в дамбе имелись черные отворы, сквозь которые с тихим журчанием ходила вода - с их помощью лагуна сообщалась с океаном.
      Примерно на один кабельтов мористее дамбы, от южного мыса в море выдавалась массивная, изогнутая дугой каменистая банка. Волны с неожиданным остервенением избивали хаос серо-красных обломков, словно бы стремясь смести, уничтожить эту инородную деталь пейзажа.
      Затон между банкой и дамбой, перегораживающей вход в лагуну, был сплошь затянут неопрятными клочьями ржавой пены и завален мусором - плавником, палой листвой.
      Пес вдруг обнаружил, что капюшоны, которые подвели его почти вплотную к этой неприглядной банке, куда-то исчезли.
      Бросив взгляд в сторону моря, Пес обнаружил, что плавучие гнезда оказались вдруг значительно дальше, чем он ожидал.
      Привыкший повторять все маневры капюшонов инженер отдал сам себе приказ «право руля».
      Корабль начал входить в циркуляцию, когда банка по левому борту ожила.
      В первую секунду Песу показалось, что сами камни вдруг обрели способность двигаться.
      А в следующий миг его сознание захлестнула обжигающая волна ужаса: через банку ползла шеренга дварвов, да каких крупных!
      Пес оторопел.
      Доски кормы зловеще хрустнули. Движение судна замедлилось.
      Толчок. Еще толчок.
      Инженер оглянулся.
      Над кормой возвышался дварв. Одна пара его клешней пробила насквозь толстенную транцевую доску и намертво застряла в ней. Вероятно, подтянувшись на клешнях, дварв сумел выбраться из воды и, навалившись всей тушей на медные крючья, которыми трусливо оброс броненосец, сдуру сам себя ранил. Должно быть, не смертельно.
      Вторую пару клешней тварь выбросила далеко вперед и теперь они, словно две исполинских алебарды, рубили палубу вокруг площадки с гранатометом.
      В один великолепный прыжок Пес распрощался с ходовым мостиком.
      Бросился к левому борту. Обеими руками вцепился в тяжелый пулемет «Ансальдо-47», с ощутимым усилием развернул его железное тулово на корму.
      Первый цинк патронов он выпустил почти не целясь, не думая о перегреве ствола, вообще ни о чем не думая.
      Грохотало так, что Пес с непривычки оглох.
      Но зато и от дварва осталось немногое.
      Двухсотграммовые разрывные пули буквально измололи в крошево хитиновые брони страховидного морского жителя. Разрезали его надвое, начетверо.
      Останки дварва сползли с кормы и плюхнулись в воду. Осталась лишь одна клешня, вертикально воткнутая в палубу.
      Но праздновать победу было рано.
      Инженер заспешил к водруженному на корме гранатомету. Как хорошо, что еще позавчера он не поленился поднять из трюма ящики с боеприпасами к нему!
      В гранатомет им была предусмотрительно заправлена лента с осколочно-фугасными.
      Пес выставил на прицеле дальность и прильнул к окуляру.
      Дварвы, переваливающие каменную банку, уже готовились спрыгнуть в воду, чтобы плыть к броненосцу. Песу удалось опередить их на считанные секунды.
      Мощно содрогаясь, его орудие посылало дварвам гранату за гранатой.
      Прямые попадания, правда, были редки. Но даже близкого разрыва хватало, чтобы искалечить дварва или на время дезориентировать его.
      Отстреляв ленту, Пес принялся заправлять следующую. За это время не меньше трех монстров успели скрыться под водой.
      Еще пара ударилась в бегство к дальнему краю банки.
      Полдюжины остальных можно было считать выведенными из строя.
      Без особой надежды на успех Пес расстрелял две с половиной ленты в воду вокруг броненосца. Естественно, ему хотелось думать, что где-то там, в пучине, дварвы получат достаточно сильную контузию, чтобы оставить надежду сквитаться с двуногим пришельцем. Но когда сразу три дварва вынырнули в нескольких метрах от борта, он не удивился.
      Инженер выпустил последние гранаты в их сторону, но не попал - дварвы находились в мертвой зоне, ниже ствол гранатомета уже физически не опускался…
      Пришлось вернуться к пулемету.
      Он успел всадить в ближайшего дварва от силы двадцать пуль, когда «Ансальдо» громко кашлянул, конвульсивно содрогнулся и замолчал.
      В тот же миг в полуметре от плеча Песа пронеслась шипастая клешня. Чудом не задев инженера, дварв рубанул по треноге пулемета.
      С пугающей легкостью та сорвалась с креплений и, перевалившись через планширь, полетела в воду вместе с установленным на ней «Ансальдо».
      Гортань инженера разорвал вопль первобытного ужаса.
      Он ударился в бегство.
      Ступени. Сумрак котельного отделения. Направо. Нет. Налево. Черт, эта кошачья миска! Давно надо было выбросить за борт!
      Лаз в носовую часть трюма.
      Свет из узкой серповидной дыры в борту, которую Пес так и не удосужился заделать. В солнечном луче вальсируют пылинки.
      «Вот! Вот он!»
      Пес ударом ноги распахнул крышку ящика, принялся рассовывать по карманам ручные гранаты.
      Кое-что сообразив, он вытрусил из цинковой коробки автоматные патроны, бросил шесть гранат туда.
      Вдруг ему вспомнилось, что автомат, тот самый, с драконом и звездой, он, растяпа, позабыл в кают-компании.
      «А ведь сейчас он был бы кстати!» - с досадой подумал Пес.
      Впрочем, на корму он возвращаться всё равно не собирался. А путь на полубак лежал как раз через кают-компанию.
      Пан Станислав взбежал вверх по лестнице, опасливо выглянул из-за края переборки.
      В кают-компании дварвов не было. Но из-за деревянных стен доносились устрашающий скрежет и леденящее душу шуршание.
      В два прыжка Пес оказался рядом с автоматом.
      Сноровисто отщелкнул полупустой магазин. Заменил его новым.
      Заодно, радуясь своей предусмотрительности, заменил и баллончик жидкого пороха.
      То ли с обонянием, то ли со слухом дела у дварвов обстояли гораздо лучше, чем хотелось бы Песу.
      Ближайшая к нему стена надстройки разлетелась в мелкую щепу, и к инженеру метнулся пучок мягких ротовых педипальп морского монстра.
      Уже на излете педипальпы хлестнули отшатнувшегося в ужасе инженера, разодрали рукав его многострадального синего свитера, счесали кожу - от локтя до запястья.
      Пес взвыл.
      Вместе с Песом взвыл и китайский автомат.
      За какие-то три секунды это высокотемпное оружие послало в уродливую пасть врага восемьдесят пуль.
      Учитывая, с какой кучностью они вошли в район центрального нервного узла дварва, хватило бы и половины.
      В лицо Песу брызнуло смрадное красно-коричневое мясо.
      Монстр в последний раз рванулся вперед, вонзил обезумевшие клешни в крышу надстройки и затих.
      При этом удара его клешней хватило, чтобы обвалить крышу - она просела в кают-компанию. Края двух досок зацепились за выступ наверху надстройки, и получилось что-то вроде пандуса.
      Пес выглянул в носовую дверь кают-компании и сразу же отпрянул - там, на полубаке, ворочался еще один дварв.
      Он, похоже, еще только входил в курс дела - кого хватать, куда ползти…
      Пес сорвал с гранаты осколочную рубашку и швырнул ее в дверной проем.
      Гренадер из него был посредственный. А потому граната ахнула в полуметре от носовой фигуры сирха, оторвав последнему горделивый спинной гребень и ползадницы.
      Дварва это нисколько не смутило.
      Двигаясь как бы бочком, по-крабьи, он бросился к Песу.
      Тому ничего не оставалось, кроме как взбежать по импровизированному пандусу на крышу надстройки.
 

 
      Пан Станислав быстро оценил обстановку.
      Один дварв хозяйничал на корме. Гранатомета, к слову, уже не было на месте - тварь смахнула его за борт.
      Другой монстр вцепился и клешнями и педипальпами в левое гребное колесо. (Самое забавное, что колесо продолжало медленно поворачиваться вместе с новым грузом!)
      «Курва! Он сломает мой пароход! Да как он смеет!…» - возмутился Пес, с удивлением отмечая, что при этой мысли его испуг переплавился в высокосортный всеиспепеляющий гнев.
      И, наконец, третий, тот, от которого Пес только что убежал, нерешительно перетаптывался у передней стены кают-компании, под помостом декоративной лазерпушки.
      Пес принял решение и закинул автомат за спину.
      С ловкостью акробата (вот что может адреналин!) пан Станислав полез на марс.
      Оттуда, будучи абсолютно недосягаемым (если, конечно, дварвы не сломают мачту), он будет видеть и держать под прицелом всю окаянную троицу.
      Оказавшись на марсе, Пес без лишней суеты изучил имевшиеся в его распоряжении ручные гранаты.
      Затем выставил на трех гранатах двухсекундное замедление и метнул их, одну за другой, в воду чуть позади дварва, который облюбовал гребное колесо.
      Его расчет оправдался. Гранаты разорвались на глубинах в два-три метра, жестоко исхлестав монстра водяными бичами. Первых взрывов хватило, чтобы сбросить оглушенного дварва вниз. Третий пришелся в аккурат по центру панциря морского гада.
      С мстительным удовлетворением Пес наблюдал за тем, как разъятая на десяток фрагментов туша дварва разбухает, разваливается, превращается в неприглядное месиво…
      Тем временем «носовой» дварв сдуру перерубил подпорки, удерживающие над палубой спонсон с лазерпушкой.
      Ее здоровенный ствол отвесно рухнул вниз, пробив гаду панцирь.
      «Ну хоть на что-то этот металлолом сгодился!» - возликовал Пес.
      Дварв в негодовании сдал назад, снес на полубаке фальшборт и, влекомый инерцией, соскользнул за борт.
      Пес послал ему вдогонку две гранаты из своего стремительно тающего арсенала.
      Грянули взрывы.
      Фонтан воды, взметнувшийся чуть ли не до середины мачты, поднял в воздух бурую требуху и сломанные клешни.
      Самым бойким оказался «кормовой» дварв.
      К тому времени, как у Песа дошли до него руки, агрессор успел вскарабкаться на заднюю часть надстройки и вцепиться в растяжки мачты.
      Мачта затрещала. Подалась назад.
      Пес упал на живот, последние гранаты соскользнули вниз, как-то очень мультипликационно стукнув монстра по темени.
      Пес поспешно разрядил в дварва полный магазин автомата. Но поскольку он был вынужден стрелять, держа автомат одной рукой, по-пистолетному, разброс пуль оказался огромным.
      Да, ему удалось изрешетить дварву весь панцирь. Однако ощутимого вреда это твари не нанесло.
      Дварв еще раз взмахнул могучими клешнями и мачта рухнула…
      Пес, едва не размозжив голову о край рулевого мостика, полетел на покрытые зловонной слизью доски юта.
      На расстоянии вытянутой руки от него подрагивали хвостовые щупальца его врага.
      Судно качнулось. Последний магазин выскользнул из пальцев Песа и через проломленный транец полетел в воду.
      «Неужели всё?» - с каким-то детским, ясноглазым удивлением подумал Пес.
      Но нет. Оставался еще кольт с четырьмя патронами.
      Пока дварв разворачивался, Пес, яростно сквернословя на фарси, пытался извлечь из-за пояса револьвер.
      Оружие зацепилось за свежую прореху в подкладке и ни за что не желало повиноваться.
      Призвав на помощь остатки хладнокровия, Пес всё-таки выпутал угловатый револьвер из комических тенет.
      Дварв повернулся к нему пупырчатым кофейным боком. Тварь, похоже, уже заметила инженера периферийным зрением - и теперь соображала, как бы половчее…
      Сухо щелкнул курок кольта.
      На одно положение повернулся барабан.
      Пес снова взвел курок и нажал на спусковой крючок.
      Первые два гнезда в барабане оказались пустыми.
      Выстрел прогремел только на третий раз.
      И еще раз. И снова.
      Дварв отпрянул.
      Пес помедлил, прежде чем выпустить последнюю пулю.
      «Может, себе ее оставить? Чтобы не мучиться под водой, когда начнут кушать?»
      Но отважная душа Песа взбунтовалась против такого решения.
      «Ну уж нет! Крайний случай - вот он! Пусть лучше эти уроды готовятся к мучениям! А у меня есть еще одна, победная пуля!»
      Пес выстрелил в последний раз.
      Эффект был ошеломляющим.
      Дварва вынесло за борт вместе с остатками фальшборта и добела выскобленной ветрами палубной доской.
      Лишь подобрав свои гранаты и отважившись выглянуть за борт, Пес сообразил, что не в последней пуле, конечно, дело.
      Это два дюжих капюшона стащили дварва с палубы и, не давая тому опомниться, душили его в своих желтых объятиях.
 

 
      Инженер Станислав Пес сидел, свесив ноги за корму, и насвистывал колыбельную: «Spij kochanie, spij…»
      Его одутловатое неухоженное лицо было безмятежным. Казалось, появись сейчас дварв, он и бровью не поведет.
      На Песа навалилась чудовищная усталость. Усталость немолодого уже человека, своротившего гору, а затем - еще одну.
      Дрова в топках прогорели, паровая машина остановилась.
      Броненосец медленно дрейфовал вдоль черной дамбы.
      Но Пес и не думал бежать в котельное отделение. Точнее, думал. Думал - и всё.
      Мышцы его обмякли, в голове было покойно и пусто…
      Апатию Песа диалектически дополняла бурная активность капюшонов.
      Когда стало ясно, что все дварвы перебиты, они перетащили свои острова-гнезда в бухточку между дамбой и той самой каменной банкой, над которой теперь роились многочисленные насекомые, привлеченные падалью - останками дварвов.
      Тотчас острова-гнезда ожили. Закипела мутная водица - это из гнезд нетерпеливо бросились наружу капюшоны-младенцы.
      Странным образом все они знали, что делать: покинув свое гнездо, каждый из них направлялся к одной из узких промоин в дамбе, отделявшей райскую лагуну от океана.
      Возле промоин, как в дверях иного космопорта, выросли беспорядочные живые очереди. Малыши пихали друг друга своими мягкими отростками, вертелись, кувыркались - словом, шалили. Но очередь двигалась - не без помощи взрослых капюшонов. И вот уже десятки, сотни крох резвились в теплой лагуне под сенью цветущих деревьев.
      «Ага… Это у них что-то вроде яслей… Тут маленьким безопасно, тепло и, главное, сытно…»
      Как бы в подтверждение его слов первые капюшончики принялись нескладно подскакивать над поверхностью бирюзовой лагуны - завтракали…
      «Что же это получается… Капюшоны расправились с могущественным врагом моими, человеческими руками? Дварвы мешали их молоди попасть в ясли, и умные капюшоны придумали комбинацию из меня и броненосца, которая с гарантией негодников уничтожит? Выходит, так…»
      В вихре радостной суеты на Песа никто не обращал внимания.
      Но он не расстраивался. Инженер раскрыл ящик с надписью «Лазурный Берег» и принялся трапезничать…
      Когда последний бутерброд с гусиным паштетом был съеден, а крошки рачительно подобраны (и тоже съедены), над палубой дугою вздыбились два дюжих щупальца.
      Пес нахмурился.
      «Чего еще можно хотеть от меня, заслуженного ветерана морских баталий?» - сердито подумал он.
      Щупальца метнулись вниз, под воду, и, обвив кольцами какой-то продолговатый ячеистый предмет, стремительно водрузили его на палубу в полуметре от Песа.
      Беспардонно звякнуло бутылочное стекло.
      Щупальца удалились.
      Пес присел на корточки рядом с подношением. И, сообразив, что перед ним, громко загоготал.
      «Пиво! Они принесли мне пиво! Сделал дело - угощайся!»
      Лежа на тюфячке в прохладной тиши кают-компании с бутылкой «Жигулевского», Пес думал вот о чем: «Получается, капюшоны знают о нас, людях в сотни раз больше, чем мы о них! Они знают, чем нас кормить, чем поить, знают, что нас пугает и что мы воспринимаем как вознаграждение… Они даже умеют нами, людьми, тонко манипулировать! Подумать только - заставить человека, не щадя сил, бороться с дварвами для пользы их потомства! Будь на их месте я, представитель одной из самых развитых цивилизаций Галактики, я наверняка потерпел бы фиаско…»
      Вечером того же дня Пес преспокойно сошел на берег. Никто из капюшонов не возражал.
 

 
      Прошел месяц.
      После Сражения у Райской Лагуны, как окрестил схватку с дварвами Пес, инженер повел свой броненосец дальше на север.
      Им двигал дерзновенный порыв первооткрывателя.
      Тени Магеллана, Крузенштерна и Амундсена стояли у него за плечом, когда он вел броненосец сквозь влажные беззвездные ночи.
      Время от времени он причаливал, чтобы нарубить дров и запастись пресной водой для себя и для котлов корабля.
      Во время этих экспедиций случалось ему видеть сирхов.
      Болтливые и доброжелательные коты-хамелеоны не возражали пообщаться, благо электронный переводчик работал отменно, а зеленый пароход с исполинскими колесами неизменно производил на них впечатление.
      Большинство аборигенов видели такую штуку впервые и искренне дивились честным признаниям Песа, который и не думал скрывать, что не имеет никакого отношения к постройке броненосца.
      «Но как вообще можно плавать по морю? Там ведь дварвы, злые и страшные!» - по-детски искренне ужасались сирхи.
      «Дварвы мне нипочем!» - заявлял Пес, исподволь наблюдая, как мордки хамелеонов уважительно розовеют.
      Пес, конечно, лукавил.
      Дварвов он по-прежнему опасался.
      Реликтовый пулемет чешского производства и две крупнокалиберные охотничьи винтовки, которые он изрядно запыленными извлек из трюма и установил на крыше надстройки, не вселяли в него особой уверенности. Случись новое нападение, эта рухлядь едва ли поможет ему одержать верх…
      Однажды, во время очередной вылазки на сушу, Пес встретил на берегу паровой экипаж - судя по конструкции, тот был ближайшим родственником его броненосца.
      Ему даже удалось поговорить с сирхами, которые отдыхали поодаль, в тени раскидистого дерева-качага.
      Те придирчиво рассмотрели заякоренный пароход, оплетенный радиальными морщинами водной ряби, а потом долго обсуждали его, то и дело оттопыривая спинные гребни, - обсуждали глумливо и даже презрительно.
      «Что за бессмысленная и бесполезная машина? - недоумевал самый крупный сирх. - Очевидно, что она ездит по морю… Но ведь ничего глупее и представить себе нельзя! Зачем ездить по морю? Ведь там нет ничего полезного!»
      «Ну да… Что им, вегетарианцам, это море?… Но тем интересней… Какими они были, те дерзновенные сирхи, что построили революционный для своего мира броненосец? - гадал Пес. - Может, обычными, средними, да только их, как и недавно меня, околдовали однажды хитрые капюшоны? И сделали так, что эгоистичные и беспечные котяры вдруг сами собой воспылали желанием помочь морскому племени своих соседей? Кто знает…»
      Пан Станислав плыл на север до тех пор, пока однажды утром не обнаружил, что продрог до мозга костей даже под тремя сирхскими циновками.
      Пришло время поворачивать назад, на юг.
      Спустя две недели он оказался в окрестностях того самого полуострова, где началось его фелицианское путешествие. Где-то здесь, в толще вод, покоился «Дюрандаль».
      Пес причалил.
      Целый день он бродил по сумеречному лесу, высматривая следы пребывания человека.
      О, следы имелись!
      Кострища, некое нищенское подобие землянки, банки из-под консервированных ананасов, упаковки от галет…
      На опушке леса, густо заросшей цветущими ирисами, Пес обнаружил даже небольшую могилку с католическим крестом.
      «Кто там лежит, интересно? Сирх? Собака? Но зачем тогда крест?»
      Пояснительных надписей, однако, не было.
      Вечером того же дня Пес обследовал северную оконечность полуострова. Он собрался было возвращаться на корабль, когда вдруг разглядел на западном берегу залива огонек.
      Неужто тот самый, что манил его в самую первую ночь на Фелиции?
      Его разобрало любопытство.
      Утром следующего дня Пес, вооруженный трофейным ноктовизором (по совместительству также и биноклем), вернулся на свою позицию и увидел человеческое жилье.
      Несколько приземистых домишек, сад, ухоженный огород…
      «Биостанция “Лазурный Берег”», - сообщала надпись над воротами.
      «Так вот откуда капюшоны воровали для меня еду!»
      Створка ворот беззвучно приоткрылась. На берег вышел сутулый крепкий бородач.
      Он мрачно поглядел на море из-под кустистых бровей, зевнул в ладонь и, быстро выкурив сигарету, медвежьей походкой вернулся за ворота.
      Походка эта показалась Песу смутно знакомой…
      «Эстерсон?… Ну конечно, старина Роланд! Как я мог его не узнать?!»
 
      Через некоторое время Эстерсон вновь появился на берегу в обществе высокой стройной женщины.
      Лицо ее было озабоченным, она всё время что-то кричала Эстерсону, похоже, они ссорились. А затем, похоже, мирились.
      Пес видел, как Эстерсон и женщина тесно обнялись, и Роланд, сдержанный и несентиментальный Роланд, зашептал на ухо женщине что-то задушевное, нежно накручивая на палец локон из ее роскошной гривы.
      А потом они долго стояли так, не размыкая объятий. Судя по лицам, они были счастливы.
      Пес выключил ноктовизор и поковылял к броненосцу.
      Еще месяц назад он, Пес, ликовал бы, обнаружив живым и невредимым инженера, на соблазнение которого он потратил не один месяц своей жизни… Он, прежний Пес, сейчас же бросился бы туда, на биостанцию. Наврал с три короба, закрутил интриги - в общем, рано или поздно он всё равно отнял бы Эстерсона у женщины с красивым строгим лицом и увез его прочь с «Лазурного Берега». Что бы он делал дальше - Пес толком не знал. Но приложил бы все усилия к тому, чтобы рано или поздно в укромной бухте или на потайной посадочной площадке приземлился гидрофлуггер «Сэнмурв». Он доставил бы их с Эстерсоном на звездолет, высланный за ними к Фелиции, а тот отвез бы их прямиком в город Хосров, планета Вэртрагна.
      Ах, Эстерсона заждались в городе Хосров… Там для него давно готовы все условия! Ведь заотары Благого Совещания уверены, что истребитель, который построит для них ашвант Эстерсон, превзойдет все ранее известные боевые машины, и даже «Дюрандаль», блистательный «Дюрандаль».
      Но это прежний Пес. А нынешний…
      Что-то в нем перегорело. Пес смутно догадывался, что перемена эта выросла из его жизни с капюшонами, что она связана с этим морем, с обновленным именно здесь, на Фелиции, пониманием слова «свои», с осознанием относительности понятия «чужие» и абсолютной ценности добра… Но додумывать эту мысль до конца пану Станиславу было лень.
      Он раскочегарил паровую машину и взял курс на юг.
 

 
      Вертолеты появились в полдень.
      Они летели с севера и, прежде чем Пес их услышал, успели подобраться к пароходу довольно близко.
      Сквозь стук паровой машины пробилось чужеродное тарахтение. Когда инженер наконец обернулся на звук, он увидел две остекленных морды - они почти сливались с солнечными бликами на гребнях высоких волн.
      Инженер бросил штурвал, опрометью взбежал на надстройку.
      Прикосновение нагретого солнцем плечевого упора чешского пулемета показалось ему приятным.
      Он наметанным глазом отмерил дистанцию до винтокрылых хищников. Прицелился в правого.
      «Эх, не помешало бы сейчас стадо капюшонов… Авось и повоевали бы на равных…» - с печальным вздохом подумал инженер.
      Пилоты, словно перехватив его мысль о капюшонах, поспешно бросили вертолеты вверх.
      Машины расходились в стороны, беря броненосец в клещи.
      Эти вертолеты были посерьезней легкого H-112, с которым расправились тогда капюшоны. У них имелись кургузые крыльца, увешанные ракетами и пулеметными контейнерами.
      Контейнеры с тихим щелчком повернулись, Пес обнаружил себя под прицелом двенадцати стволов.
      «Чудесно… - со злым азартом подумал инженер. - Мучиться долго не придется… И, кстати, хорошая эпитафия выйдет: „Разорван в клочья корпоративной охраной концерна „Дитерхази и Родригес“…“
      Пес неотрывно сопровождал стволом пулемета тот вертолет, который заходил с левого борта.
      Вот сейчас покажется белая надпись «HERMANDAD» - и можно будет стрелять.
      И надпись показалась.
 

 
      Пес дважды перечитал ее. И лишь на третий сообразил, что надпись не на испанском. На фарси.
      Инженер отпустил рукоять пулемета.
      Отступил на два шага назад.
      Вначале он хотел по привычке поднять руки вверх. Но затем, сообразив, скрестил руки на груди, уложив ладони на плечи - так сдаются пехлеваны.
      - Убедительно просим выбросить оружие и лечь лицом вниз! - выплюнул в мегафон угрюмый мужской голос.
      «А выговор у него мягкий, нестоличный… Похоже, парень родом из Севашты, края тысячи злаков, - подумал Пес. - Земляк».
       Ноябрь-декабрь 2007
 

 
      Все это хлам, старина! Выбрось его за борт!
      Джером К. Джером
 

 

1

 
      От них не было пользы.
      От них не было особого вреда.
      Они просто были. Реально существовали, являясь, впрочем, большой редкостью в тех частях Млечного Пути, куда проникали корабли землян. В свое время фанатичным исследователям природы этих существ пришлось гоняться за ними по всей Периферии и даже за ее пределами.
      Случалось, фанатики науки гибли в этих догонялках. Космоиды не любили тех, кто пристает к ним слишком назойливо. И что в этом удивительного? Все живые существа делятся на тех, кому наглое приставание поперек горла, и тех, кому оно безразлично. Космоиды относились к первым, что косвенно свидетельствовало в пользу относительной высокоразвитости этих существ. Не кораллы какие-нибудь, не грибы-трутовики… Впрочем, наличия у космоидов интеллекта не предполагали даже самые смелые из ученых умов.
      Животные. Просто животные, хотя и космические. С великолепно развитым навигационным аппаратом, сильнейшим стадным инстинктом и сложным социальным поведением. С отличным аппетитом и способностью жадно поглощать коктейль из электромагнитной энергии и релятивистских частиц. Поблизости от молодых нейтронных звезд, особенно магнетаров, нечасто встречающихся во Вселенной, и еще более редких сгустков Вайнгартена встреча с космоидами не только возможна, но и вероятна.
      Ксенобиологи подвывали от радости и, потирая лапки, строчили заявки на гранты. Потом вышел запрет на активные методы исследования этой уникальной формы жизни. Допускалось лишь отгонять их от значимых для нас мест, для чего были разработаны кое-какие технические средства и тактические приемы. Любая сколько-нибудь заметная посудина несла теперь ГМ - генератор миражей, - создающий иллюзию целой эскадры, движущейся в походном ордере. Как правило, в ответ стада космоидов моментально перестраивались в оборонительный порядок и медленно отступали, позволяя в конце концов вытеснить себя из «нашей» области пространства. Эмпирическая формула, известная наизусть каждому пилоту, связывала расстояние до стада и количество особей в нем с максимально допустимой скоростью сближения при работающем ГМ.
      Иногда формула врала, и тогда случались несчастья. Более сложные выкладки, «вбитые» в корабельные мозги, учитывали соотношение взрослых особей и подростков в стаде, но не могли учесть сиюминутного «настроения» вожака и его личных «психологических особенностей». Неудивительно: когда имеешь дело с живой материей, ни в чем нельзя быть уверенным.
      С другой стороны, врагами космоиды не были. Они лишь хотели - не уверен, что глагол «хотеть» применим к ним в земном смысле, ну да ладно - плотно кушать и свободно перемещаться от одной «кормушки» к другой. Чего еще ждать от животных? Не будь животному помехой, если оно сильнее тебя, - вот и весь рецепт, старый и проверенный. Не дразни слона. Не приставай к скунсу. Не попадайся ранней весной на глаза медведю. Не гляди с улыбкой в глаза самцу гориллы. Избегай водоемов, где резвятся аллигаторы. И так далее. В самом общем виде это правило формируется вполне банально: не будь идиотом, царь природы.
      И тогда ничего с тобой не случится.
      Ни один космоид не был пленен храбрыми, но, увы, не очень умными исследователями. А вот естественную смерть космоида однажды удалось зафиксировать во всех подробностях: хаотичные перемещения, смахивающие на броуновское движение в макромасштабе, затем полная неподвижность и распад. Удалось даже взять пробу из расширяющегося облачка диффузной материи, составлявшей «тело» космоида, - гидроксил, карбонилсульфид, моноокиси неметаллов, дейтерированный водород, гексатринил, цианодекапентин… всего более ста пятидесяти веществ, иногда довольно экзотических, но давным-давно открытых в межзвездной среде. Газ и мелкодисперсная пыль. Каким образом электромагнитные поля (а что же еще?) могли удерживать эту смесь в компактном, более того, живом и боеспособном состоянии - так и осталось неизвестным.
      Похоже, исследователи уподобились тому подслеповатому ученому из анекдота, что анатомировал макаронину, приняв ее за червя.
      Жизнь - сложная штука, и для ее поддержания нужны сложные молекулы, да еще работающие согласованно, как завод-автомат. Быть может, эти молекулы мгновенно распадаются при переходе космоида из живого состояния в мертвое. Не исключен и более экзотический вариант: жизненные процессы идут в космоидах не на молекулярном, а на субмолекулярном уровне.
      В теоретических моделях недостатка нет. Жаль, что их практическая проверка натыкается сразу на две трудности: запрет на активные методы исследования и нежелание космоидов быть исследованными. А чье желание или нежелание - закон?
      Ну, ясно чье. Того, кто боеспособнее.
      Впрочем, ходили и ходят слухи, будто бы в опубликованный отчет не попало и десяти процентов того, что было обнаружено на самом деле.
      Слухи. Только слухи.
      Я склонен им верить.
      Но зуб даю: ничего радикально нового для защиты от космоидов не появится еще лет сто. Потому что если бы засекреченным яйцеголовым удалось вытащить из накопленного материала что-либо путное, то новые методы появились бы уже давно.
      Видимо - пшик. Это бывает.
      Говоря откровенно, космоиды - малая проблема. Уж очень они редки и проходят по категории экзотики. Если говорить об опасности для жизни, то вероятность сгинуть по любой из сотен тривиальных причин на три порядка выше, чем по причине экзотической.
      Хотя прибор ГМ установлен и на моем кораблике. А равно и на ста тридцати пяти других посудинах Внешнего патруля. Приличного силового щита нет, а прибор ГМ есть. В общем-то смешно, учитывая то обстоятельство, что со времени выхода человечества в космос ни один космоид не появлялся вблизи границ Солнечной системы. Так… перестраховка.
      И совсем не смешно, когда событие, вероятность которого всегда считалась исчезающе малой, все-таки происходит.
      Тогда поневоле начинаешь благословлять перестраховщиков.
 

 
      - Ах, ты так, да?… А я тогда вот так!
      Темнеет в глазах от перегрузки. Наверное, меня вытошнило бы, не будь содержимое желудка тяжелым, как ртуть. А когда маневр уклонения заканчивается и возвращается легкость, меня уже не тошнит.
      Странно. Обычно бывает наоборот. Но я вообще аномальный фрукт.
      - Ты опять?…
      Новый маневр. И еще один финт. Не будь мой кораблик оснащен цереброуправлением, финт ни за что не удался бы. Поди-ка пофинти, когда не можешь шевельнуть пальцем, налитым не свинцом даже - осмием! И тогда противник накрыл бы меня, как неподвижную мишень. Но нет, мы еще повоюем…
      Мысленно приказываю сменить картинку - корабли-миражи маневрируют, перестраиваются. Чужак сбит с толку, но всего лишь на несколько секунд. Сейчас он опять поймет, кто в стае настоящий, а кто - одна видимость.
      Есть, есть у него какое-то чутье! И как все-таки хорошо, что космоиды неразумны!
      Зато они могут вести огонь - если данный термин тут уместен - подолгу и без видимой усталости.
      Готово - он понял, кто есть кто. Прямо в меня летит ослепительный плазменный шар. Не имею никакого желания проверять, выдержит ли защита моего кораблика прямое попадание. Думаю, что нет. Посудины класса «москит» создавались для патрулирования, а отнюдь не для серьезного боя.
      Уворачиваюсь. Темнеет в глазах…
 

3

 
      Какой нормальный человек пойдет во Внешний патруль по доброй воле? Нет таких.
      Ненормальный - другое дело. Но не всякий ненормальный, а лишь тот, для кого эта работа - трудотерапия. Его убедят, да и сам он вряд ли будет сильно противиться. Это ведь временно. А терять основную работу найдется мало охотников.
      Наша задача: патрулирование дальних задворков Солнечной системы. У каждого из нас есть свой сектор, а в секторе, кроме пустоты, - с десяток следящих автоматических станций да еще танкер-автомат для дозаправки.
      В поясе Койпера тьма-тьмущая ледяных глыб, иногда целых планетоидов, а в облаке Оорта их и того больше. Но расстояние! Но объем пространства! Разбросайте по мировому океану миллион шариков от пинг-понга, а потом вооружитесь пребольшим сачком и начните охоту на них - много ли выловите?
      Пусто в секторе. Ну, почти пусто. Область моего одиночного прозябания расположена высоко над эклиптикой, но это почти ничего не значит. Вблизи эклиптики плотность ледяных тел - мусора, оставшегося от формирования Солнца и планет, - лишь немногим выше. «Снежки» и ледяные глыбы поперечником в несколько метров залетают в мой сектор сравнительно часто, но очень, очень мало здесь тел, достойных внимания. Для этого ледяная гора должна иметь не только приличную массу, но и определенный вектор скорости. От него зависит, может ли данный объект представлять хотя бы минимальную опасность для Земли и внеземных поселений. Чаще всего - нет. Устремится ледяной Монблан к Солнцу, окутается облаком газов, отрастит, может быть, пышный хвост на радость тем землянам, кто еще не разучился смотреть в небо, - и уйдет навсегда. Для нас ведь сотни тысяч лет - это навсегда, и только так.
      Но если существует хотя бы ничтожная вероятность столкновения ядра кометы с Землей, Луной, Марсом и несколькими освоенными астероидами, если оно должно пересечь хотя бы одну космическую трассу, - в распыл ледышку! Мала, очень мала вероятность катастрофы, но не равна нулю. Комета Крячко наглядно показала это и заставила не жалеть средств на Внешний патруль. А Буэнос-Айрес пришлось отсраивать заново.
      Автоматические станции засекают приближение объекта, но считается, что решение о его уничтожении должен принимать человек. Глыбу до пяти километров поперечником я уничтожу и сам; более крупный объект раздроблю или хотя бы собью «с пути истинного» ракетой с ядерной головкой, а там пусть автоматика считает новую эфемериду покалеченной ледяной горы. В девяноста девяти случаев из ста эта траектория окажется вполне безопасной. Беда в том, что взрыватели моих ракет расчитаны на дробление ледяных гор - контактные, да еще и с замедлением. Они не сработают, пролетев сквозь облако газа и пыли, составляющее тело космоида.
      Хотел бы я знать: что ему понадобилось возле Солнца?
      Гм… возле? Пока не так чтобы возле. Три расстояния от Солнца да Нептуна. Дальние задворки. Отсюда наше Солнце выглядит просто-напросто очень яркой звездой. Здесь темно, холодно и пусто. Надо быть сумасшедшим, чтобы подписаться на такую работу.
      Или временно съехать с катушек.
      С людьми моей профессии это случается. Межзвездные перелеты требуют времени, но, как правило, не настолько много, чтобы имело смысл погружать экипаж в анабиоз. Несколько недель, а то и месяцев в тесном обитаемом отсеке, пристыкованном к огромнейшей туше грузового корабля, - то еще удовольствие, я вам доложу. Самое ужасное: рядом всегда одни и те же рожи. И безобидные пороки хороших в общем-то людей, не пороки даже, а индивидуальные особенности, вроде привычки сопеть за едой, становятся невыносимыми. Так бы и врезал!…
      Ну, терпишь какое-то время. Долго терпишь. Отворачиваешься, скрипя зубами. Загоняешь свою неприязнь поглубже, пытаешься отвлечься на что-то приятное… «Пора в патруль», - неуклюже шутишь, осознав, что по твоей вине возникла неловкость или растет напряжение в экипаже. И все знают: еще не пора, раз способен подтрунивать над собой. А сидящий внутри тебя мелкий бес смеется над твоими усилиями спасти самоконтроль и знай накручивает тебя, усиливая твою злобу до того, что однажды ты не выдерживаешь и…
      И по прибытии в порт назначения перестаешь быть членом экипажа. Иных увольняют - иным, кто для Компании более ценен, предлагают пройти курс реабилитации.
      Его смысл, кстати, совпадает с желаниями реабилитируемого: либо попасть в человеческую гущу, либо быть запертым в одиночной камере.
      Сначала второе. Затем первое.
      Невеликие потроха моего кораблика - чем не одиночная камера? От людей меня отделяют миллиарды километров. Сейчас мне совсем не нужны люди. Зато когда я затоскую по ним всерьез - а так и будет, хотя этот факт я готов принять лишь умом, - как раз подойдет к концу моя смена. И я начну считать дни и часы до возвращения на базу.
      Потом - оплаченный Компанией отпуск на Земле. Субтропики. Пальмы. Пляжи. Шипение волн, накатывающихся на белый песок. На песке шезлонг, в руке коктейль, а вокруг очень много беззаботных людей, и среди них красивые женщины. Ни к чему не обязывающие слова, флирт, спортивные игры, дайвинг, серфинг, снова флирт под сенью пальм, и в самом воздухе витает что-то сиропное. Пусть рассудок твердит тебе, что фальшива такая жизнь, - наплевать. Да и не жизнь это вовсе. Это пробуждение к жизни.
      Потом - снова в рейс. Может быть, даже в составе прежнего экипажа, хотя это скорее исключение, нежели правило. Но годится и прежний. К этому времени вновь пробудившегося к жизни пилота уже можно выпускать из клетки без намордника.
      Со мной это случится еще не очень скоро. Пока что я лечу - и лечусь. Одиночеством.
      То есть лечился до тех пор, пока автоматическая станция не засекла космоида…
      Черное Ничто, и я - крупица в нем. Инородное включение. Хорошо, что Ничто не обладает эмоциями - ему глубоко безразлично мое присутствие в нем.
      Можно поспать. Можно побеситься. Прекрасное занятие для мизантропа. Никому нет дела.
      А еще можно послушать музыку.
      Композиция называлась «Деление бесконечности на ноль» и была весьма тягомотной. Самое то, чтобы ни о чем не думать. Раньше я слушал «Болеро» Равеля - тоже помогало.
      Так бы и продолжалось месяц, другой, а то и третий. Подозреваю, что Компания на моем простое ничего не теряет: ходят упорные слухи, что она сдает своих пилотов Патрулю в наем. Наверное, это правда - немного раздражающая, зато рациональная. Осознание господствующей в мире рациональности, а местами даже гармонии, отменно способствует врачеванию психозов. И темное Ничто обволакивает тебя, неслышно спрашивая: «Ну и куда ты рыпаешься? Зачем трепыхаешься, пылинка ничтожная?»
      И знаете - помогает.
      Ну не скотство ли это со стороны космоида - прерывать процесс лечения?!
      Встретились два одиночества…
 

 
      - Вот гад…
      Во рту солоно - я ненароком прокусил себе губу до крови. На этот раз космоид едва не достал меня. Он очень целеустремленный космический гость, и «пшел вон» на него не действует.
      Машинально наполняю пространство новыми кораблями-призраками. Как и в прошлые разы, это помогает ненадолго.
      За каким чертом ему понадобилось наша Солнечная система, хотел бы я знать. Судя по тому, что нам известно о космоидах, они питаются релятивистскими частицами, а велика ли их плотность близ Солнца? Такая же, как повсюду в Галактике. Частицы солнечного ветра вроде бы не несут достаточной энергии. Плотность жесткого излучения здесь тоже мала - Солнце не магнетар и никогда им не станет. Если космоид нуждается в пище, то зачем ему этот жиденький гомеопатический бульончик?
      Псих, наверное…
      Мысль плотно застревает в моей голове. Почему бы, собственно, чужаку не быть ненормальным? Иной раз и животное может взбеситься. Это все объясняет: и настырность, с которой космоид прет к Солнцу, и тот удивительный факт, что он явился один, а не с группой дружков. Бывало ли когда-нибудь, чтобы космоиды наблюдались поодиночке, а не группами, вернее, стадами?
      Насколько мне известно - никогда.
      Выходит, я открыл новое явление.
      Тщеславная мысль о приоритете не успевает завладеть мною - опять приходится уворачиваться. Этак я сожгу всю горючку для плазменных двигателей, останутся только слабосильные ионные, а на них не пофинтишь. На них даже не смоешься - чужак не поймет, что я пытаюсь оставить поле боя, догонит и сожжет. Удивившись, что так легко это получилось, - если только природа, создавшая космических животных, должно быть, с жестокого похмелья, не забыла наделить их способностью удивляться.
      Между нами говоря, я с удовольствием отказался бы от чести быть первооткрывателем явления. Потом мне, конечно, начнут объяснять, что мое теперешнее состояние как нельзя лучше подходит для встречи с таким вот феноменом натуры… Потому что, дескать, я зол и не менее упрям, не забывая при этом беречь свою шкуру. Доля правды в этом есть - и все же я охотно предпочел бы одиночество и ватное безмолвие.
      Теперь моя очередь. Ракеты чужака не берут, они его попросту не замечают, но плазменная пушка - иное дело. Жаль, что зарядов осталось мало. Зато перехват начинает удаваться. Космоид притормозил. Похоже, он не понимает, кто ему противостоит и чего ради. Громадный бык обратил внимание на лающую на него собачонку… роет копытом песок, косит исподлобья кровавым глазом…
      Пора «тявкнуть». Два огненных сгустка уносятся в сторону чужого. От одного он уворачивается, второй цепляет «шкуру» противника по касательной. Булавочный укол. Но лучше, чем ничего.
      И вновь мой черед уворачиваться…
 

 
      - Тридцатый, слышим вас. Тридцатый, повторите свое сообщение.
      Ага, отозвались. Наконец-то. Связь во Внешнем патруле поддерживается через радиоканалы - считается, что этого достаточно, несмотря на колоссальные расстояния. Сверхсветовые передатчики громоздки и дороги, их нет на наших корабликах, а в результате от вызова до ответа проходят десятки минут, если не часы.
      - Я еще жив, - хриплю я.
      В повторении моего первого сообщения нет необходимости. Вот оно: «Говорит Тридцатый. Вижу на экране неопознанный объект. Иду на сближение». И я рванул наперерез. А через несколько минут уже вопил изумленно: «Тридцатый вызывает Штаб! Это космоид! Одиночный космоид! Попытаюсь перехватить». Все время после этого передатчик оставался включенным, и в Штабе слышали мои междометия. Не все, а те, которые успели долететь. Некоторые еще летят.
      И летят распоряжения в ответ. Пока долетело только первое.
      Я закладываю сложную фигуру, известную среди пилотов как «кувырок Зильберта». Уж очень близко от меня пронеслись в прошлый раз огненные шары. Противник приноравливается к моему стилю пилотирования; пусть он животное, но животное, способное к обучению. Если не показывать ему новых фокусов, то рано или поздно он меня накроет.
      Какая гадость этот кувырок… Если Зильберту нравилось выполнять его, то он паталогический извращенец…
      Но чужак бьет мимо. Я очень хорошо ушел.
      - Жив… - шепчу я для Штаба. - Веду бой…
      Выпустить еще пару зарядов из плазменников? Нет, позже. Заряды надо беречь.
      Плазменное топливо, кстати, тоже. Его осталось не так уж много.
      - Тридцатый! - оживает вдруг радио. - На связи полковник Горбань. Понял вас. К вам идет «Самурай». Оставайтесь в секторе, свяжите нарушителя боем.
      Он не спрашивает: «Как поняли?» Пока я отвечу (боюсь, что не очень молодцевато), да пока он получит ответ, пройдет столько времени, что для пользы дела лучше уж помолчать.
      Но «Самурай» - это хорошо. Насколько я понимаю, это лидер класса «рыцарь» - корабль весьма существенный, немногим уступающий ударному крейсеру. Космоиду придется туго.
      Но пока туго приходится мне. Удрать с чистой совестью я смогу не раньше, чем расстреляю весь боекомплект плазменных пушек, и на последних остатках горючего.
      Залп!
      Цереброшлем хорошо фильтрует мыслительный мусор - в сторону противника стремительно летят два огненных шара, а не десять. Десяти там, скорее всего, уже нет…
      Так и есть. Осталось четыре заряда. Продержусь ли я до подхода «Самурая»?
      Вопрос.
 

 
      - «Тридцатый, я „Самурай“, иду к вам. Расчетное время подхода - двадцать семь минут».
      Двадцать семь, значит… Уже хорошо, что не три часа, но все-таки много. Будет чудо, если я продержусь. Надо постараться. Погибать за просто так я не намерен. Откуда мне знать, что у космоида на уме?
      Может, и ничего плохого. Но он вторгся туда, куда ему не следовало вторгаться. И я не в силах его отогнать. Я лишь заставил его притормозить, я преградил ему путь, но все равно мы медленно движемся в сторону обжитых мест Солнечной системы. По-видимому, он туда и стремится. Вопрос: зачем?
      Нет ответа. Мы очень мало знаем о космоидах. Ксеноэтология - молодая и пока довольно бестолковая наука. Успев обзавестись сложнейшей терминологией, она не обзавелась главным: пониманием изучаемого предмета. Надавал явлениям неудобопроизносимых кличек - вот тебе и наука, и занимайся ею всю жизнь не без удовольствия. Иллюзия понимания сути. Многим достаточно и иллюзии.
      - Запас топлива для плазменных двигателей на исходе.
      Этот голос не услышат на «Самурае» - строго говоря, это вообще не голос, а набор электрических импульсов, что генерируется цереброшлемом прямо в слуховых центрах моего мозга. Оба мозга - мой и корабельный - при случае общаются псевдовербально. Наверное, в этом есть какой-то недоступный мне смысл.
      Мозг моего «номерного» кораблика разговаривает приятным контральто. Этакая светская львица, зрелая красавица в бриллиантах и мехах, ниспадающих с роскошных плеч, отработавшая до автоматизма игру с примитивными мужскими страстями. С непременной победой над оными, конечно же. Я зову ее Камиллой.
      Не Марусей же…
      - Рекомендую немедленно вернуться на Базу, - сообщает Камилла с интимным придыханием.
      Ну-ну.
      Все работает в штатном режиме - будь иначе, Камилла сообщила бы мне об этом ледяным тоном обращения к лакею, не вовремя подавшему мороженое. Горючки мало, но она еще есть. Камилла просто перестраховщица.
      - Тридцатый, до подхода «Самурая» двадцать две минуты. Продержитесь сколько сможете. Удачи вам!
      Это опять полковник Горбань. Теперь он знает, что я веду бой, но это устаревшие данные. На самом деле я вишу в неподвижности. В нескольких километрах от меня точно так же завис чужой. Если бы солнечный свет был здесь поярче, я увидел бы космоида невооруженным глазом. Это мало кому удавалось.
      В бою наступила пауза. Причина не секрет: последним залпом я умудрился крепко зацепить чужого. Это с моим-то вооружением, предназначенным для ликвидации неманеврирующего «противника» а-ля ледяная глыба! Есть чем гордиться.
      У меня еще осталось два заряда. Выпустить их прямо сейчас?
      Мой мысленный приказ наталкивается на мое же сопротивление. Нет, ребята, в герои я не рвусь. Мне не приказывали уничтожить космоида. Мне приказывали продержаться столько, сколько я смогу. Я это и делаю. Я пока могу. Тяну время.
      А курс нашего дрейфа нехорош. Через несколько минут мы пройдем недалеко от танкера - автономной баржи с ртутью. Это рабочее вещество для ионников, плазменной горючки на танкере нет. Да и кто бы мне дал время на заправку?
      Но если пауза затянется, мы спокойненько пройдем мимо танкера. Вроде бы космоиды не обращают внимания на неманеврирующие объекты вроде астероидов? Или обращают?…
      Хорошо бы он ушел, ожегшись. Вот ведь тупая животина! Получила по рогам, а не отступает. Наш дрейф ей в общем-то на руку. Что космоиду нужно около Солнца?
      Само Солнце? Что-то не верится. В желтых карликах нет ничего притягательного для них.
      Планеты? Земля? Луна? Марс?
      Крайне маловероятно. Хотя именно на этот случай я изображаю собой заслон в Фермопилах. Одного сгустка огня хватит, чтобы уничтожить любой лунный поселок. Пусть слон резвится подальше от посудной лавки.
      Мысленным приказом вывожу данные о солнечной активности. Может, какой-нибудь особенный протуберанец или вспышка?
      Ничего похожего. Спокоен наш желтый карлик, не хулиганит. Вспышек нет, пятен мало. А ведь в Галактике полно звезд, то и дело выбрасывающих в космос океаны плазмы!
      Нет, не солнечным ветром интересуется космоид. Тогда чем?
      У меня нет ответа.
      - Эй, ты, протоплазма! Тебе говорю, пришелец! Тебе известно, что ты сволочь? Нет? Поверь на слово.
      И наплевать мне, что эти слова разнесутся на весь космос.
 

 
      - Тридцатый, до подхода «Самурая» семнадцать минут. Держитесь!
      Мне уже ясно, что полковник Горбань идет на «Самурае». Подход лидера означает в сущности то, что через семнадцать минут чужак появится на его радарах. И тогда я смогу с чистой совестью свалить отсюда. Горючки мне хватит не только на разгон, но еще и на несколько финтов. Это не может не радовать.
      В самом крайнем случае дотяну до Базы на ионных. Долго, но куда мне торопиться? Заправлюсь - и снова в патруль.
      Я еще не выздоровел, хотя понимаю это лишь умом. Чувства говорят иное: я-то как раз в порядке, а весь мир сошел с ума и сознательно действует мне на нервы. Все сумасшедшие: руководство Компании, полковник Горбань, космоид этот упрямый…
      Кстати. Может ли животное сойти с ума?
      Запросто. Собака может заболеть бешенством, лошадь - испугаться и понести. А космоид?
      Пожалуй, надо исходить из того, что и он тоже может. Отбился от стада и прет на рожон - ну не псих ли? Максимум через полчаса «Самурай» разделается с ним. Возможно, я увижу это издали.
      Если раньше чужак не разделается со мною.
      - Я Тридцатый, - говорю я, чтобы полковник Горбань знал, что я пока еще человек, а не плазма и пепел. Затем умолкаю. Мне нельзя отвлекаться - противник может ожить в любое мгновение. Не настолько я наивен, чтобы верить, будто он подстрелен всерьез. Нет, он в полной боеготовности… просто выжидает…
      Чего?
      Не знаю. Возможно, надеется как раз на то, что я отвлекусь на секунду-другую.
      Тьфу. Глупость и антропоцентризм. Я стал думать о моем противнике как о человеке. Зря я надеюсь предугадать его действия. Будь он чужим, но хотя бы разумным - могла бы получиться дуэль интеллектов. Однако всем известно, что космоиды не обладают разумом - не доросли еще.
      Мой интеллект (уж какой есть) против его древних инстинктов - вот что такое наша стычка. Вряд ли чужак понимает, с кем связался. А я не имею ни малейшего понятия о его инстинктах, кроме всем известного стадного - того, который сейчас абсолютно не работает.
      Задачка.
      Не надо мне ее решать, вот что. Мне надо лишь продержаться… семнадцать минут, да?
      Пожалуй, уже шестнадцать.
      А ну-ка… Еще раз: что мне известно о повадках космоидов? Они стадные существа с развитым социальным поведением - это раз. Они проявляют агрессию лишь тогда, когда чувствуют угрозу, - это два. Они питаются релятивистскими частицами, разогнанными мощнейшими магнитными полями, и черенковским излучением - это три.
      И они смертны - это четыре.
      Что еще?
      Пожалуй, это все. Ксенозоолог скажет больше, а еще больше выдумает, опираясь на непроверенные данные, но я не ксенозоолог. Я простой пилот. Ограниченно информированный. Да еще психически неуравновешенный.
      Была, впрочем, какая-то популярная передачка…
      Это лишь ощущение, не мысль. Мне кажется, что в той передаче среди пустой болтовни мелькнула фраза, очень полезная для меня сейчас… Что-то очень простое, но очень важное…
      Залп!
      Космоид приходит в движение, огненные сгустки летят прямо в меня. Их много. Я самонадеянно предполагал, что контузил противника, а он, оказывается, собирался с силами для внезапной и, главное, очень мощной атаки.
      Верчусь ужом, выписывая «каллистянский узел». Зверская штучка, инквизиторская выдумка. Я слышу, как хрустит корпус моего кораблика.
      Он выдержит. Пилот будет раздавлен перегрузкой раньше, чем корабль начнет рассыпаться. И все-таки я невольно испугался бы, сохрани я способность бояться. Но во время таких маневров мысль только одна: скорее бы это все кончилось!
      Зрение восстанавливается вовремя - в последний момент я успеваю увернуться от приотставшего плазмоида. Множу миражи. Чужак сбит с толку, но это ненадолго.
      Ворона - и та привыкает к огородному пугалу и перестает обращать на него внимание. Возможно, космоид глупее вороны, но намного ли?
      Мои миражи приходят в движение, имитируя атаку. Я иду на ионных, присоединяюсь к арьергарду атакующих фантомов и немедленно получаю отпор. Уклоняюсь, отступаю. Я еще могу играть в эти кошки-мышки. Заодно могу сделать зарубку в памяти: космоиды используют не только пассивную, но и активную локацию. От миражей мало толку.
      И тут чужак преподносит еще один сюрприз: он разделяется на основное тело и десятка полтора-два тел поменьше. Те далеко не отлетают, вьются поблизости.
      Оп-па! Почкуется он, что ли?… В голове копошится мысль: а ведь до меня еще никто не видел, как размножаются космоиды. Особей малой величины - надо думать, детенышей - видели не раз, а вот за процессом их рождения понаблюдать не удалось.
      И впрямь почкуется? Нашел, однако, время!
      А может быть, он таким способом демонстрирует мне свое презрение: пошел ты, мол, не боюсь я тебя, мелкий комарик, не в состоянии ты помешать мне заниматься тем, чем мне хочется… Гм, вряд ли. Я опять приписываю ему человеческие эмоции. Бьюсь об заклад: презирать супостата эти животные не умеют.
      Есть и еще одна гипотетическая возможность: если «детеныши» хоть в какой-то степени боеспособны, то чужак попросту обеспечивает себе численный перевес: до этого шел бой один на один, теперь же - один против эскадры.
      Веселенькое дело…
      Мне не страшно. Пустотой и одиночеством я лечусь от мизантропии и еще не излечился. Нет, я не хочу умирать. Я избегаю смерти, как боксер на ринге избегает получить крюк в челюсть. И если в мою голову забредает мысль о том, что с моей гибелью навеки исчезнет целая вселенная гнездящихся в моем сознании мыслей, образов и воспоминаний, то эта мысль лишь ожесточает меня. Погибнет? Да и черт с ней, невелика потеря!
      И в разлаженной психике есть свои преимущества.
 

 
      Вообще-то обученный пилот представляет некоторую ценность для Компании. Она отбирает лучший материал среди тех, кого не заграбастал себе военный флот. Мне до сих пор любопытно: почему я не подошел воякам? Оценки в училище имел приличные, экзамены сдал хорошо… Впрочем, я особенно не рвался на военную службу, хотя и не афишировал это. Наверное, мою кандидатуру отклонили за недостаточную амбициозность…
      Я не в претензии. Здесь у меня больше свободы. На худой конец, из Компании можно уволиться, а с военной службы - только выйти в отставку. Почувствуйте разницу. Ну ладно, хватит об этом.
      Не хочу и вспоминать о психологических испытаниях, входящих в учебную программу. Это… неприятно. Не каждый курсант выдерживал, многие срывались. Я оказался в числе тех, кто выдержал. Но ведь мы знали, а когда не знали, то догадывались: это только испытание, надо потерпеть. В жизни пилота нагрузки оказались пожиже, но ведь и жизнь длиннее теста. Любой материал рано или поздно ломается от «усталости».
      Я не только взорвался и испортил отношения с неплохими в общем-то людьми. Произошло худшее: люди, работа, весь мир осточертели мне настолько, что я утратил здоровый инстинкт самосохранения. Это недопустимо. Пилот, который лишен страха, не должен летать. Патруль - вот единственное, что можно доверить озлобленному невротику, во-первых, потому что в одноместном кораблике трудно угробить кого-нибудь, кроме себя, а во-вторых, потому что на дальних задворках Солнечной системы практически ничего нет. Мириады ледяных тел - потенциальных кометных ядер - не в счет. Могут пройти годы, прежде чем в патрулируемом секторе произойдет нечто достойное внимания.
      Зачем я выбрал космос? Разве на Земле хуже? Ничуть. Даже наоборот. Хотел кому-то что-то доказать? Если да, то только себе. Не слабак, мол. Ну доказал… и что?
      Мы занимаемся чепухой. Открываем миры, вводим все новые области Галактики в сферу человеческого влияния. Ищем - и изредка находим - удивительное. Еще чаще ищем рентабельность. Тоже находим. Основываем колонии, возим грузы. Я десять лет их возил. На кой черт?…
      Если Вселенная создала разум для познания самой себя, то я тут ни при чем. Если для преобразования, то я лишь ее инструмент, вдобавок один из самых простых. Не унизительно ли?
      Восточной философии мне не хватает, вот что. Я бы успокоился на том, что поступаю мудро, следуя своему предназначению, и уж точно не сорвался бы. Инструмент?… Ну, значит, инструмент. И гордись. Будь рад, что не отброс. Вот так и существуй впредь, находя в жизни мелкие радости и даже какой-то смысл. Нравится?
      Это был бы выход. Но - нет, не нравится.
 

 
      - Тридцатый, продержитесь еще десять минут! - беспокоит эфир и мой слух полковник Горбань.
      «Самурай» уже недалеко. А у нас снова пауза в боевых действиях. Вопрос в том, насколько она затянется.
      Удобнее всего переключить изображение на инфракрасное и наблюдать космоида в псевдоцвете. Тело чужака - в первом приближении сплюснутый сфероид километрового поперечника, этакий чудовищный эритроцит - переливается синим и фиолетовым. Я отчетливо вижу, как по нему бегут волны - не то перистальтика, не то тремор. Шарообразные «детеныши» - желто-зеленые - вьются вокруг космоида, и у меня создается ощущение, что они не прочь воссоединиться с ним, но что-то им мешает. И вся эта картина напоминает нечто до боли знакомое…
      Клушка и цыплята? Не знаю, не знаю…
      Акула и прилипалы всякие, а также рыбы-лоцманы?
      Допустим. Мысль насчет акулы - интересная мысль. Могу ли я допустить, что пытающийся вломиться в Солнечную систему чужак - хищник?
      Почему бы нет? Я усмехаюсь, вспомнив ту псевдонаучную телепередачу. Ну конечно, живые организмы должны образовывать экосистему! Это просто, как дважды два. Где встречаются травоядные, там обязательно возникнет питающийся ими хищник. В реальности их эволюция идет параллельно и взаимосвязанно. Если в космосе возникла живая материя, она должна породить как существ, питающихся подножным кормом, так и пожирателей этих существ. Первых будет гораздо больше, чем вторых, и первые скоро придут к стадному образу жизни как наиболее рациональному, зато вторые запросто могут быть одиночками - этакими космическими леопардами… Вот почему он один. Вот почему он не применяет против меня векторную гравитацию - он просто иного вида! Бодаться может бык, но не волк. И вот почему встреча с ним состоялась только сейчас, а не столетие назад. Космических хищников просто мало - иначе в Галактике не хватит «травоядных», чтобы прокормить их!
      Стройно?
      Стройно.
      Правда, на вид мой противник ничем не отличается от типичного «травоядного» космоида, и это слабое место в моих рассуждениях. А с другой стороны, разве я специалист? Тут и ксенозоологу немудрено ошибиться. К примеру: сумел бы чужак легко отличить обыкновенного земного льва из Серенгети от обыкновенной земной антилопы гну? У обоих четыре конечности, одно туловище, одна голова, два глаза, два уха, один хвост, плавники и крылья отсутствуют…
      Итак, хищник?
      - Тридцатый, как дела? Продержитесь еще немного. Мы идем.
      Пересилив злобу, отвечаю, что все в порядке. Идут они, видите ли. Небрежно интересуются, как у меня дела, как будто я занят чем-то обыденным. Полковник Горбань хорошо устроился: залп главного калибра «Самурая» прихлопнет космоида, как муху, и полковник повесит себе на грудь медаль. Возможно, он не забудет и меня, но много ли мне с того пользы, если чужак превратит меня в плазму? Странно, что он еще не разделался со мною. Он сильнее. Я еще жив только потому, что космоид ведет себя странно. Все-таки замечательно, что он - животное…
      Разъяренный бык, получивший по носу? Не очень голодная и оттого трусоватая акула? Осторожный, но упорный в своих намерениях старый медведь? Свихнувшийся кит?
      Отвергая доводы рассудка, я упорно цепляюсь за привычные и скорее всего ложные аналогии.
      Но за что же мне еще цепляться?
 

 
      Два заряда для плазменных пушек - это ничтожно мало. И все же я трачу один заряд, целясь не в космоида, а в одного из «детенышей» - того, что отлетел от «родителя» дальше других и практически не маневрирует.
      Попал!
      Это почти красиво. Комок огня, удаляясь, превращается в яркую искру и, соприкоснувшись с «детенышем», вспухает ярко-красным облаком. Как фейерверк. Облачко быстро гаснет. Нет больше «детеныша».
      Зачем я сделал это? Чтобы разозлить чужого? Если они заботятся о потомстве, то моя участь незавидна - космоид наверняка ринется в атаку и на сей раз не станет осторожничать.
      Может быть, мне того и надо? К классическому самоубийству я, видимо, не готов, но почему бы не спровоцировать смертельно опасную ситуацию? Спокойно и расчетливо. Без страха и сожаления.
      Да, наверное, это так. Ну что же ты, галактическая тварь? Я здесь. Атакуй! От первого твоего наскока я еще могу уклониться, но потом ты меня добьешь. И если в тебе есть толика инстинкта самосохранения, ты успеешь расквитаться со мною и удрать, прежде чем тебя накроет «Самурай».
      Но чужак остается неподвижным, и я уже ничего не понимаю. Какую еще аналогию можно применить к «детенышам»? Зайчонка, оставленного на произвол судьбы непутевой зайчихой? Паучат, которые для паучихи не более чем еда? Может ли достаточно высоко организованное существо не проявлять никакой заботы о потомстве?
      При известной плодовитости - может.
      Или… никакое это не потомство.
 

11

 
      Чужак снова в движении - правда, оно больше заключается в изменении формы космоида, чем в приближении ко мне. Колоссальная газопылевая туша похожа сейчас на водяной пузырь в невесомости, этакую колышащуюся медузу. Отчего-то у меня складывается впечатление, что космоид отнюдь не разъярен. Наоборот, он очень, очень доволен! Он блаженствует. Если только все это мне не мерещится…
      Да. Гм. Если я начну исходить из того, что мое воображение чересчур разыгралось, то не приду ни к чему. Следовательно, примем за истину: космоид наслаждается. И утвердим это волевым решением. Теперь логичный вопрос: чем он наслаждается?
      Удивительно, но в этот момент я начинаю соображать быстро и точно. Первое: что изменилось?
      Я разнес в атомы одного из «детенышей»… нет, лучше буду называть их «наездниками». Из того факта, что я до сих пор жив, прямо следует, что вовсе не детеныши вьются вокруг туши чужого. Всякая тварь, носящая свое потомство на спине, защищает его, что вполне понятно: сказавши «а», изволь сказать и «б».
      А кого еще носят на себе животные?
      Паразитов!
      Спокон веков животных донимают клещи, слепни, оводы, комары, пиявки, и я уже не говорю о грибках, ленточных червях, нематодах, лямблиях, сомиках кандиру и прочих любителях пожить за чужой счет, имя им легион. Кроме травоядных и хищников, в нормальной экосистеме обязательно должны возникнуть и паразиты. Это кое-что меняет. Северный олень летом спасается от гнуса, забравшись в речку по самые рога. Облепленная слепнями лошадь ржет и брыкается. Измученный укусами бык, и без того далеко не ангел кротости, теряет всякое подобие социального поведения…
      И может покинуть стадо, помчавшись в исступлении невесть куда!
      Вот и возможная причина одиночества чужого. Имею ли я право опираться на такое допущение? Вполне. Когда «наездники» отлепились от тела космоида, он, жестоко истерзанный, испытал настоящее блаженство…
      - Покусали тебя, бедолага? - сочувственно произношу я. - Что, несладко пришлось?
      И плевать мне, что эти слова услышит полковник Горбань.
      Теперь второе: а кто, собственно, согнал космических паразитов с чужака?
      Очевидно, я и согнал. Вопрос: как?
      Любое мое движение записывается, но мне нет нужды просматривать записи. Я стрелял. Я маневрировал на плазменных и ионных. Ставил миражи. Болтал по радио. Больше ничего.
      Ну, положим, болтовня и миражи никак не могли сыграть роль репеллента.
      Стрельба? Тоже, пожалуй, нет. Я попал в противника дважды, и оба попадания не произвели на «наездников» никакого впечатления…
      Что было дальше? Я имитировал атаку, укрывшись за кораблями-миражами. Потом я отступил, а космоид продвинулся вперед. Тут-то паразиты и соскочили с хозяина.
      «Трехмерную карту с траекториями!», - мысленно приказываю я Камилле. В ответ она ледяным тоном надменной леди рекомендует мне немедленно вернуться на Базу, но управление все-таки не перехватывает и выполняет требуемое. Верчу карту так и этак. Знаю: ответ где-то здесь, совсем рядом.
      Вот он!
      Мой выхлоп. Мой ионный выхлоп. Космоид попал в облако ионизованной ртути, отпугнувшей паразитов. Попал - и блаженствует, наслаждаясь отсутствием зуда, или какие там неприятные ощущения причиняют ему «наездники», не знаю. Не от ртутных паров он в восторге, а оттого, что его не кусают!
      Вот ведь как просто…
      Впрочем, бывают животные-паразиты, а бывают и мысли-паразиты. Одна из них как раз забралась в мои извилины: это не единственное объяснение, и версию с детенышами нельзя считать списанной в утиль. Например, ртуть могла подействовать на космоида опьяняюще. Чужой натурально окосел, а его детеныши брызнули во все стороны от такого родителя и ждут вне границ ртутного облака, когда тот протрезвеет… Возможный вариант?
      Возможный.
      Гоню его в шею. Не знаю почему, но такое объяснение мне не нравится. Я не хочу его, а значит, его не существует. Почему? Потому. И подите вон с такими вопросами. У меня нервное истощение, понятно? Я псих. Хотите зарычу?
      Кстати. Вот вам и ответ, для чего чужой так рьяно ломится в Солнечную систему. В ее пределах мы летаем на ионниках уже не первое столетие. Иногда используется ксенон, но чаще - ртуть. Распыленного за века вещества хватает, чтобы солнечный спектр дал в поглощении линии ртути. Космоид засек их и помчался на дезинфекцию. Кто мог знать, что ртуть является репеллентом для космических паразитов?
      Теперь знаем.
      Здесь, на периферии, смехотворно мала концентрация ртутных молекул, но во внутренних областях Солнечной системы она много выше. Туда-то и стремится космоид, как рыба стремится к выступу рифа, чтобы потереться о него, счищая с чешуи всякую мерзость…
      Но облако ртутных паров - не риф. Долго ли ему рассеяться в пространстве?
      Не сказал, только подумал - и все равно накаркал. Кружащие вокруг космоида «наездники» подбираются ближе к хозяину, и вот уже один из них прилипает к нему… За ним - остальные.
      И чудовищная туша вновь приходит в движение. Измученная, исступленная живая громадина инстинктивно желает только одного: ибавиться от мучителей. Чужаку кажется, что впереди много ртути. Может, оно и так, но его не подпустят даже к орбите Нептуна. Нельзя его подпускать. Это все равно что пустить в свой дом сумасшедшего с огнеметом.
      На его дороге пустяк - я.
      - Тридцатый, доложите обстановку! - гремит в эфире полковник Горбань. - Что вы там болтаете? Кого покусали?
      Быстро он отреагировал. «Самурай» уже совсем близко.
      И тогда я делаю неожиданное - в том числе для самого себя.
      Разворачиваю нос моего кораблика.
      Ловлю в прицел ртутный танкер. Даю увеличение, корректирую наводку.
      Мысленно командую: залп!
      Какой может быть залп, когда остался всего-навсего один заряд? Но и одного достаточно.
      Шар огня - последний! - устремляется к цели. До нее далеко, и плазменный заряд, ослепив на мгновение, летит гаснущей искрой…
      Попадание!
      Вот это вспышка! Не вижу и приближать не хочу, но могу представить, как из развороченного борта танкера хлещет струя ртути. Вырвавшаяся в космос жидкость мгновенно твердеет ртутными шариками, но этого я тоже, конечно, не вижу. Зато вижу облако газа. Жидкости мало, мой заряд расплавил лишь малую часть запасов твердой ртути в пораженном баке, а больше испарил. Роскошное облако. Часть ртутных молекул, вероятно, ионизована - ты ведь любишь ионизованную ртуть, чужак? Или тебе сгодится и нейтральная?
      Не знаю. Но радостно вижу, как нелепая туша космоида приходит в движение. Чужаку больше нет дела до меня, стойкого оловянного солдатика. До внутренних областей Солнечной системы ему тоже нет дела. Набирая скорость, космоид мчится к ртутному облаку, как голодный к хлебу, как обмороженный в тепло, как…
      - Тридцатый, что происходит? - неистовствует полковник Горбань. - Тридцатый, вы что, с ума сошли?
      Ага. И не сегодня.
 

 
      Камера - три метра на метр восемьдесят. Койка. Привинченный к металлическому полу стол. Табурет и тумбочка - разумеется, тоже привинченные. Вдруг мне придет в голову обрушить тумбочку на чью-нибудь голову?
      Открытый санузел. Стесняться мне все равно некого - сижу в одиночке.
      За что, кстати, большое спасибо. Одиночное заключение в кораблике класса «москит» или в тюрьме на военной базе - велика ли разница?
      Правда, здесь у меня бывают посетители.
      Они докучают. А поначалу меня часто водили на допросы, что было еще противнее. Раздражала не злобность следователя и не дотошность - глупость. Водили меня и к психиатрам - я не понимал зачем. Должно быть, хотели установить, вменяем ли я, и в соответствии с диагнозом решить, куда отправить - на скамью подсудимых или в психушку. Им всем хочется определенности.
      Смешно. Нелепая трата времени. Ну придут они со временем к какому-то решению - и что, их жизнь от этого переменится? Ничуть. Моя жизнь - другое дело. Очень она им интересна! Вот мне бы и позволили решать за себя! Я бы выбрал одиночную камеру. Неужели они остались бы недовольны?
      Как видно, нет. Предупреждающе дзенькнув - трогательная забота о моей психике, - открывается тяжелая дверь, и в камеру входит адвокат в лейтенантском чине. Кучу бумаг несет. Озабочен.
      Здоровается, подсаживается к столу. По привычке хочет пододвинуть табурет - ан не тут-то было. Привинчен на совесть.
      - Суд назначен на двадцать пятое.
      Мне наплевать, на какое число он назначен, но я спрашиваю:
      - А сегодня у нас что?
      - Двадцать второе. И помолчите немного, пожалуйста! Мы должны обсудить линию защиты. - Он копошится в бумагах. - Ага… вот. Результат психиатрической экспертизы: вы признаны полностью вменяемым. Но вот заключение медицинской комиссии Внешнего патруля: «В связи с нервным истощением ограниченно годен, нуждается в реабилитационном периоде». Вы сами выбрали Патруль. В соответствии с существующей практикой вы и были туда направлены. Так?
      Киваю. К чему он клонит?
      - Я намереваюсь построить защиту на том предположении, что в момент совершения вами… э-э… уголовно наказуемого деяния вы находились под психическим влиянием космоида и, следовательно, не можете быть признаны полностью вменяемым на тот момент. Полагаю, речь может идти только о частичной вменяемости. Вы согласны?
      - И как частично вменяемый, я буду подвергнут частичному наказанию? - ехидничаю я. - Какая-то моя часть останется в тюрьме, а какая-то пойдет погулять?
      - Перестаньте! - сердится он. - Я здесь для того, чтобы вам помочь.
      Ага, мне. Я его насквозь вижу. Назначен моим адвокатом, поскольку подошла его очередь, плевать ему на меня с высокой колокольни, перед начальством робеет, однако тешит себя надеждой исполнить долг образцово. Мечтатель хренов. И весь он какой-то неубедительный. Так выглядят неудачники, еще не осознавшие, что уж кому-кому, а им трепыхаться бесполезно - карьеры все равно не сделать, другие обойдут на повороте, - но уже начинающие об этом догадываться. Помочь он мне тщится, ага. Отменный помощник!
      - Занятно, - говорю я, превозмогая отвращение. - Ну и как, любопытно мне знать, вы докажете факт этого… психического влияния космоида на меня?
      - Доказывать ничего не придется. - Он прямо-таки цветет. - Напротив, это обвинение должно будет доказать, что такового влияния не было. Но ведь оно было, не так ли?
      Еще немного, и он подмигнет мне. А я в ответ дам ему по роже.
      - Не было.
      - Простите?…
      - Не было никакого влияния, понятно? Я полностью отдавал себе отчет в моих действиях, так и на суде скажу.
      Он пребывает в замешательстве недолго. На его розовую физиономию наползает отменно мерзкая хитренькая улыбка. О боги!
      - Ну конечно! Вы и не должны были ощутить это влияние. Если бы ощутили, то, наверное, приняли бы должные меры, не так ли?
      - Какие еще меры?
      - Аутотренинг как минимум. Доклад о внешнем воздействии на вашу психику. В крайнем случае вы покинули бы район патрулирования, и никто бы вас за это не осудил. По всей видимости, вы стали орудием в руках противника, не осознавая этого.
      - Хорошее орудие, ага! Продырявил танкер. Его небось уже залатали. Нанес невосполнимый ущерб человечеству!
      - А потом?
      Он не так глуп, как кажется.
      - А потом вы заняли позицию между космоидом, вошедшим в облако ртутных паров, и приближающимся «Самураем». Вы отзывались по радио, подтверждали получение приказов, но не выполнили ни одного из них. Наоборот, вы маневрировали так, чтобы все время оставаться на линии космоид - «Самурай». Верно?
      - Верно.
      - Тем самым вы сделали невозможным поражение цели. Прикрыли ее собой. На ваше счастье, полковник Горбань несколько минут не решался атаковать. А что произошло после этого?
      Пожимаю плечами.
      - Ну ясно что… Космоид рванул прочь - только его и видели. Стряхнул паразитов и удрал. Паразиты, по-моему, сдохли… Сколько раз можно повторять одно и то же?!
      - Не горячитесь. Лучше подумайте, как это выглядит со стороны. Сначала вы ведете с чужаком бой и держитесь молодцом. Затем по необъяснимой причине атакуете автоматический танкер. И, наконец, прикрываете чужака собой. Налицо радикальное изменение целевых установок на диаметрально противоположные. Чем оно вызвано, если не внешним воздействием на вашу психику, я вас спрашиваю?
      Молчу. Ему не понять.
      - Отвечаю: помимо упомянутого воздействия не существует ни одной веской причины вашего неадекватного поведения. И я, заявив об этом суду, требую полного оправдания. Ваше мнение?
      - Чушь. Меня не оправдают.
      - Конечно, нет! Но суд может учесть особые обстоятельства. Я могу почти гарантировать вам относительно мягкий приговор.
      - Сделайте мне одно одолжение, - медленно произношу я.
      Он - само внимание.
      - Забудьте всю эту чушь. Просто скажите на суде: «Прошу о снисхождении для моего подзащитного». Судья спросит, на каком основании. А вы ему: «Он пообещал разбить мне в кровь морду и сунуть меня башкой в унитаз, если я выберу более эффективный способ защиты». Вот и все.
      Адвокатишка лупает глазами. Наверное, ему кажется, что я нахожусь под враждебным психическим влиянием с самого детства и по сию пору.
      - Но как же… - мямлит он.
      - Вы отказываетесь?
      - Я не могу защищать вас подобным способом!
      - Ага… - Я поднимаюсь с койки и засучиваю рукава. - Тогда не обижайтесь…
      Он выскакивает из камеры со сверхъестественной скоростью. А я валюсь обратно на мое лежбище, ухмыляясь: все-таки развлекся.
      А, чушь! Суета сует и всяческая суета - вот что такое жизнь человеческая. Только каждый суетится по-своему. Адвокатишке, наверное, кажется, что я выпал из суеты, поскольку ничуть не забочусь о своем ближайшем будущем, но адвокатишка ошибается. Я тоже суечусь по-своему, дистанцируясь от людей по мере сил - увы, не слишком успешно. В одиночной камере нет одиночества. Я искал его в космосе, но не нашел и там.
 

 
      Он больше не пришел, а у меня было время подумать. То, что мое дело должен был рассматривать военный суд, а не гражданский, меня не особенно возмущало. В конце концов, Внешний патруль - военное формирование, подчиненное Верховному командованию, и каждый пилот Патруля считается мобилизованным. Что до меня, то я точно подписывал какие-то бумаги. И ладно. Совершенно ясно, что мне собираются инкриминировать: неподчинение приказу в боевой обстановке и уничтожение ценного имущества. Вряд ли обвинение будет настаивать на том, что я - засланный космоидами диверсант. А жаль. Я бы посмеялся.
      Ловлю себя на неприятной мысли: уж если я начал прикидывать варианты моего будущего, значит, мне на него не наплевать. Это ново. Неужели я мало-помалу выздоравливаю? Если так, то это ужасно несвоевременно.
      В назначенный день никто не приходит за мной. Медленно-медленно тянутся резиновые часы. Гуттаперчевые минуты. Как обычно, в положенное время мне приносят еду - и ничего более не происходит.
      Забыли обо мне, что ли? Невозможно. Перенесли день слушания? Возможно, но почему адвокатишка не явился сообщить мне об этом? Неужто в самом деле испугался получить по морде?
      С него станется.
 

3

 
      - Встаньте-ка! Н-да… Это надо же довести себя до такого состояния! Вы когда брились в последний раз?
      Новый посетитель с капитанскими знаками различия почти не раздражает меня. Молод, подтянут, энергичен, очень точен в движениях, но главное - глаза. Насмешливые. По-видимому, он не чужд юмору. Живая машина с продвинутым интеллектом.
      Хотел послать его подальше, а сказал другое:
      - Ну что суд?
      - Не терпится? - Он качает головой и ухмыляется. - Ох, люди, люди… Всем хочется определенности, как будто в этом счастье. Ждать невмоготу, а?
      Он хам, но дистанцирует себя от людей, и мне это нравится.
      - Значит, не сегодня? - Я валюсь на койку.
      - Возникли обстоятельства… Скажите-ка лучше сами, каким может быть приговор по вашему делу?
      - Любым. Зависит от тяжести последствий.
      - Именно! - Он рад моей догадливости. - Как раз с последствиями еще далеко не все ясно. Короче. Вы нужны. Мне поручено сделать вам предложение от имени командования.
      - Мне? Преступнику?
      - Вы еще не осуждены. Ничего не могу вам обещать на будущее, но юридически вы пока что не преступник, а обвиняемый. Причем обвинение с вас может быть снято. - Он делает многозначительную паузу, но если он надеялся, что она произведет на меня живительное впечатление, то зря.
      - В зависимости от неясных пока последствий?
      - Именно. Вы ведь не думали, что в зависимости от вашего поведения?
      - Не думал.
      - А зря, - наносит он неожиданный укол. - Не скрою, ситуация складывается крайне неопределенная. Все может быть. Не исключено, что кое-что может зависеть от вас. Словом, умывайтесь, брейтесь и пошли со мной. Конечно, в том случае, если это вас устраивает.
      Мне не нужно времени на анализ. Я уже все понял.
      - По-видимому, ситуация складывается так, что я нужен позарез?
      - Возможно, не «позарез», но да.
      - Отрадно. А если я откажусь, меня, вероятно, принудят силой?
      - Ну зачем же силой? - смеется он. - Нам нужно ваше добровольное участие, а как прикажете вас уговаривать? Семьи у вас нет, друзей вы тоже растеряли, любимой женщиной не обзавелись - словом, законченный мизантроп. К своей судьбе вы, похоже, равнодушны. Надеюсь, вы не думали, что я пришел сюда, чтобы грозить вам пожизненной каторгой на астероидах?
      - Кто вас знает…
      - Лжете. Вы этого не думали. И я, представьте себе, тоже не болван. Угрозами вас не возьмешь. Но вас можно заинтересовать, не так ли? Или ошибаюсь?
      Не очень-то он ошибается.
      - Кстати, нам надо познакомиться, - говорит он. - Капитан Новиков. Отдел оперативного планирования. Мне поручено ввести вас в курс дела в случае вашего согласия… думаю, я могу интерпретировать это как «предварительное согласие». Вы даете его?
      - Я ничего не обещаю.
      - Но и не отказываетесь. Для вас это уже много. Итак. Речь пойдет не о залетном космоиде и дырявой лоханке с ртутью. Речь пойдет о Потусторонних… Молчать!
      Но я уже хохочу - радостно и неудержимо.
 

 
      Это не летающие тарелочки. Это хуже.
      Никто не спорит, что в Галактике много странного. Есть в ней удивительные объекты, до сих пор толком не объясненные наукой, - да вот хотя бы сгустки Вайнгартена, к примеру. Есть естественные и индуцированные нами гиперпространственные туннели. С индуцированными понятно, но в результате каких катаклизмов образовались естественные - загадка, хотя недостатка в гипотезах не ощущается. Есть объекты и вовсе загадочные. Галактика огромна, и что удивительного в том, что на сто тысяч нормальных объектов всегда сыщется один ненормальный? Природа горазда на выдумки, и можно не сомневаться в том, что нам известен далеко не полный их список. Вот через несколько тысяч лет, когда наши корабли доберутся до самых отдаленных частей галактического диска… нет, даже тогда лишь глупец или враль посмеет утверждать: все, мол, больше чудес не будет. Где-нибудь да сыщутся.
      Но это так, к слову. Главное, что все эти чудеса проходят по департаменту астрофизики и элемента чертовщины не содержат.
      Есть другое. Таинственно исчезнувшие корабли, причем исчезнувшие там, где исчезать нет причины. «Летучие голландцы». Аномальные явления великого множества разных типов, подтипов, классов и разновидностей. Якобы экипаж грузовика «Анадырь» наблюдал в гиперпространственном канале иную вселенную. Якобы экипаж эсминца «Зловредный», приблизившегося к таинственному сгустку материи, был переброшен во времени вперед на одни сутки, а когда он осознал это, сгустка и след простыл. И еще вагон с тележкой всевозможных «якобы». Мол, экипажу одного суденышка не повезло крайне прискорбным образом: во время заурядного рейса все тринадцать человек разом почувствовали дурноту, а когда пришли в себя, обнаружили, что сердца у всех стучат справа, печень переместилась влево, и так далее - словом, люди превратились в свои зеркальные копии. Хуже того: по прибытии к месту назначения выяснилось, что все органические молекулы корабля и экипажа поменялись на изомеры. Хиральная чистота белковых молекул сохранилась, но из «левой» превратилась в «правую». Вылилось это в то, что человеческая пища перестала быть пригодной для этих несчастных, коим до конца дней пришлось питаться специально синтезированной для них белковой пастой, служа пожизненно подопытными кроликами для военно-космической медицины… и так далее, и тому подобное. Словом - чушь и байки. Мифы Древней Греции.
      - Кое-что чушь, а кое-что и нет, - не соглашается капитан Новиков. - Не скрою, некоторые эпизоды лежат целиком на нашей совести. Мы давали прессе кое-какие материалы, организовывали идиотские комментарии, негласно поддерживали клубы сумасшедших фанатиков и продолжаем это делать. - Он тонко улыбается, беря с подноса чашечку кофе. - Если нельзя скрыть, то надо дискредитировать, а для этого чем больше шумихи, тем лучше. Вот, скажем, вы - человек озлобленный, но здравомыслящий, - верите в «эффект Степанищева»?
      - Нет.
      - И напрасно. А в «эффект хрустальных струн»?
      - Тоже нет.
      - Теперь правильно. Это выдумка для дураков. Но кое-что есть, это точно. - Он с наслаждением прихлебывает кофе. - Столетия мы считали, что Галактика пуста. Мы не находили ни «братьев по разуму», ни врагов. Однажды нашли космоидов, но они оказались безмозглыми тварями. Надеялись найти их «пастухов» и заранее боялись их. Но не нашли. Нашли другое.
      Он делает паузу. Мы сидим в каюте старпома на крейсере «Гладиатор» - внешне строгой, но вполне комфортной. Та же камера, только с мягким креслом. Охраны нет, да и не нужна она. Не бойтесь меня, капитан Новиков, полковник Горбань и генерал Зельц. Я могу взбрыкнуть, но глупостей не наделаю. Я заинтригован, и капитан это понял. Уж не знаю, под чью персональную ответственность он вывел меня из тюремных стен, но он во мне уверен. Это немного бесит. Несильно так.
      С другой стороны - глухая зона…
      Самая неинтересная из выдумок о галактических аномалиях оказалась правдой.
      Область пространства (или не-пространства?) сферической формы, с характерным поперечником в несколько тысяч километров, не излучающая и не пропускающая никакого излучения, - вот что такое глухая зона. Это не черная дыра. Это не «угольный мешок» - плотное скопление космической пыли. Это вообще непонятно что.
      Тяготение - нулевое. Отражение - нулевое. Излучение - нулевое. Магнитного поля нет. То ли Ничто, то ли Нечто. Невразумительный объект.
      - Глухая зона была замечена через восемьдесят часов после вашего… воздействия на танкер. Примерно в том же месте, но танкер вне ее границ. Скорость зоны относительно Солнца - ноль. Она не прилетела. Она возникла.
      - А космоид?
      - Удрал задолго до ее появления, и очень шустро. Вы ведь сами это видели.
      Ах вот оно что! Штабные умы связали визит космоида с последующим появлением глухой зоны. Место - почти то же. Время - после. Восемьдесят часов - это не срок. Как не связать одно с другим! Чисто армейская логика. Причина, мол, и следствие. А я им нужен для того, чтобы войти в контакт с глухой зоной, чем бы она ни являлась. Допустим, она - корабль пришельцев уж не знаю откуда или канал в их мир. В иную вселенную, иное измерение, параллельное пространство - недостающее вписать. Почему именно я? Ответ прост, как мычание: они и в самом деле подозревают, что космоид каким-то таинственным образом влиял на меня, чего раньше ни за кем из пилотов не замечалось. А поскольку космоид, по их мнению, как-то связан с глухой зоной, последующие действия военных напрашиваются сами собой: взять меня да и подвести поближе к черному Ничто, а не подействует - так окунуть в него с головой. Авось это даст результаты.
      И мне становится смешно.
      - А правда, что объекты, углубившиеся в глухую зону, не возвращаются? - интересуюсь я.
      - Автоматические - да, - признает Новиков. - Зонды исчезают бесследно. Насколько мне известно, войти в глухую зону на пилотируемом корабле никто никогда не пробовал.
      - И тем не менее вы предлагаете мне…
      - Мы предлагаем вам прогулку в ближайшие окрестности глухой зоны без пересечения ее границ, - перебивает Новиков. - Одноместный корабль, приличный срок автономности, двусторонняя связь…
      Как это иногда противно - быть провидцем!
 

 
      Меня инструктируют. Полковник Горбань - плотный мужик невысокого роста с бульдожьими складками на физиономии. Нечто подобное я и представлял себе. Он больше молчит, да и о чем ему со мной говорить? Отчетливо видно, что ситуация ему крайне не нравится - вместо того чтобы растереть в слякоть ничтожное насекомое, осмелившееся не выполнить его приказов, он теперь вынужден использовать это насекомое в операции. Наверняка не его идея. Не умею читать мысли, но знаю: он жалеет, что не сжег меня, когда я заслонял собой улепетывающего чужака. Не решился. Был огорошен и морально не готов. Проявил слабину. Так он думает.
      Молчит и всем известный генерал Зельц. Молчит и трет подбородок знаменитый ас майор Тыгдымов. Капитан Новиков тоже присутствует. И еще несколько офицеров. Один из них разглагольствует перед демонстрационным экраном, а на нем - светящиеся точки, много точек. Боевые единицы. Эскадра, не меньше. Вьются вокруг обозначенной пунктиром сферы, как мошки возле абажура.
      Вот она - сфера. Глухая зона.
      Моя цель.
      - Повторяю, вам надлежит подойти к объекту на минимально возможное расстояние. Поскольку объект не излучает и не отражает никаких волн или частиц, навигация возможна либо по маякам, либо - как паллиатив - по звездам. Знакомая вам капсула типа «москит» оснащена дополнительным…
      И так далее.
      Запоминаю. Оружия у меня на борту, разумеется, не будет - зато будет внешнее управление на случай, если я опять выкину какую-нибудь штуку.
      А я выкину?
      - Мы ценим вашу готовность к сотрудничеству, - продолжает свою речь оратор в погонах. - В случае успешного исхода все обвинения с вас будут сняты.
      Трудно сказать, что он разумеет под успешным исходом. Боюсь, он и сам этого не понимает. Ему по должности не положено.
      Генерал Зельц важно кивает. Полковник Горбань не смотрит на меня. Кажется, все присутствующие уверены: я с радостью ухвачусь за предложение и сделаю именно то, чего они от меня хотят.
      И это мне не нравится.
 

6

 
      По краю черноты - Центавр, Индеец, Летучая Рыба. Искры звезд гаснут, коснувшись непроницаемой сферы. Глухая зона рядом. Она наплывает на меня, или, вернее, я подплываю к ней, как инфузория к киту - масштабы схожие. Погасла желтая альфа Центавра. Я приближаюсь. Когда чернота закроет полвселенной, я коснусь глухой зоны - но только этого не произойдет. От меня ждут большего, чем бесславное и бесследное исчезновение в черной западне, откуда не возвращаются зонды.
      Кто я?
      Чрезвычайный посол? Чувствительный датчик? Наживка?
      Майор Тыгдымов - видимо, фрондер в душе - единственный из всех пожелал мне удачи и хлопнул по плечу. Чего там, мол. Коллеги. Оба бывали в передрягах.
      Торможение - струи ионизованной ртути рвутся из носовых сопел. Все та же ртуть… Если люди не перейдут на какое-нибудь другое рабочее вещество для ионников, им не придется долго ждать нового визита истерзанного паразитами космоида. Явился один - повадятся и другие.
      Ну и ладно. Мне-то что за дело?
      Гаснут звезды. Уходит за край глухой зоны созвездие Жертвенника. Оно не для меня. Я не жертва, поскольку не ощущаю себя таковой. Я свободен, и мне нисколько не страшно. Вот генерал Зельц, полковник Горбань, майор Тыгдымов, капитан Новиков - жертвы. Своего страха, во всяком случае.
      Кончилось торможение, и звезды по краям черноты перестали гаснуть. Я на месте.
      И это называется минимально возможным расстоянием? Я мог бы подобраться и ближе. Но пеленги на маяки те, что надо.
      Чуть-чуть подрабатывают ионники, компенсируя притяжение Солнца, весьма слабое на таком удалении. На угольно-черную сферу, раскинувшуюся передо мной, оно вообще не действует, ну а мой кораблик - иное дело.
      Тот самый кораблик. Камилла, ты жива?
      - Готова служить, капитан.
      То-то же.
      Разумеется, она готова повиноваться мне с известными ограничениями, но спрашивать ее об этом бесполезно. Скорее всего, она сама о них пока не знает.
      - Камилла, мне нужны характеристики объекта.
      Секундная заминка - и ответ с оттенком снисходительности:
      - Прошу уточнить, о каком объекте идет речь.
      - О том, что прямо передо мной. О глухой зоне.
      - Названный объект отсутствует.
      Камилла не видит его. В ее понимании зрение - это ловля света. Если объект не испускает частиц и волн, значит, объекта не существует. То, что чернота закрыла полнебосвода, ее не волнует - оставшихся навигационных звезд еще предостаточно. Звездные поля тоже никуда не делись, и по их покрытию объектом можно рассчитать, что его и меня разделяет совершенно ничтожное расстояние - около десяти километров. Но объекта, с точки зрения Камиллы, не существует.
      Мозг моего кораблика не свихнулся. Он просто так устроен.
      Ждать мне, вероятно, предстоит очень долго. Ничего, я никуда не спешу… Можно расположиться поудобнее и предаться безделью в ожидании той минуты, когда гостю приспичит как-либо повлиять на меня.
      Ага, как же. Делать ему нечего - только забавляться с такими микроорганизмами, какими ему, наверное, кажутся люди, если только он наделен сознанием и органами восприятия. Я не ощущаю ровным счетом ничего.
      Лишь гадаю, какие ощущения могли бы последовать в случае… Тьфу, да в каком случае? Ничего же не происходит!
      Эй, дура черная, шарообразная, тьма непроглядная, ты зачем здесь?
 

 
      А ведь и правда, было время, когда не исключалось: где стадо, там же поблизости обретается и пастух. Было такое время - и кончилось. Никто и нигде не встречал существ, пасущих стада космоидов. Они оказались чем-то вроде наших китов - свободными, пусть и не слишком разумными, существами, не нуждающимися ни в каких пастухах. А может быть, мы все-таки ошибались?
      Сначала визит космоида, затем появление глухой зоны… Не бывает таких совпадений! Это чувствуют все: Новиков, Горбань, Тыгдымов, Зельц… Чувствую это и я.
      Итак… пастух?
      Почти наверняка он не из нашей Вселенной - это следует из его свойств. Вот и вопрос: зачем «потустороннему» существу пасти космоидов, являющихся частью нашего, и только нашего, мира?
      Никто не станет гонять стада ради удовольствия. Пастухи пасут скот для какой-то насущной выгоды. В чем тут выгода? Не разглядишь и в кварковый микроскоп.
      Кроме того, пастух может отправиться на поиски отбившейся от стада овцы, но коль скоро овца обнаружена, ее следует гнать к стаду. Почему в таком случае глухая зона не спешит вслед космоиду, а мертво зависла на периферии Солнечной системы?
      Нет, это не пастух…
      Быть может, наблюдательное окно из той вселенной в эту? Дверной глазок поперечником с планету земного типа? Снова неясность: почему он неподвижен? Чего ждет? Меня, что ли? Ой, сомнительно…
      Допустим, это не глазок, а дверь. Приглашение войти. Ага, нашли дурачков! После того как ни один из посланных туда автоматических зондов не вернулся, даже генерал Зельц не отважится приказать кому-либо из подчиненных сесть в капсулу и пересечь границу глухой зоны. Разве что доброволец… вроде меня.
      Бьюсь об заклад, они держат этот вариант в запасе на крайний случай. Третий час я вишу перед глухой зоной, и ровным счетом ничего не происходит. Каждые полчаса меня вызывают на связь, и я бубню, что все в норме. Мое состояние контролируется - идет телеметрия. Если я наживка, то «рыба» на меня не клюет. Если я подопытный кролик, то в чем проявляется то или иное воздействие объекта на меня? Нет воздействия. Не фиксируется.
      Возможный вариант: передо мной не глазок и не дверь в иную вселенную, а просто западня. Ловушка на мотыльков, заброшенная к нам оттуда. Там меня осмотрят, исследуют, наколют на булавку и выставят в музее. Но странное, однако, место выбрали те существа для ловушки! Почему бы не поставить ее поближе к Земле? Промахнулись на первый случай по неопытности? Или ориентировались на ртутный выброс?
      Глупо как-то…
      Не прошло и трех часов, а мне уже надоело. Мысленно приказываю Камилле отодвинуться от объекта на километр. Слабое шипение вырывающихся в пустоту струй, едва заметная перегрузка… приказание выполнено.
      - Пеленг на маяки не соответствует расчетному, - укоризненно замечает Камилла. - Исправить?
      - Валяй.
      Капитан Новиков сейчас же интересуется смыслом этих эволюций. Отвечаю, что, мол, я проделал маленький эксперимент с целью привлечь к себе внимание объекта.
      - Настойчиво советую вам не проводить таких экспериментов без приказа, - очень сухо молвит Новиков. - Как поняли?
      - Понял.
      Думаю, он тоже понял, что мой маленький эксперимент имел иную цель: удостовериться в том, что управление кораблем все еще в моих руках. До поры до времени.
      Когда им надоест ждать неизвестно чего, они пойдут на крайности - перехватят управление и загонят меня в глухую зону. Пока мне нечего бояться, но когда срок автономности моего кораблика начнет приближаться к концу, а положение останется неясным, они, вволю поспорив и поколебавшись, все-таки сделают это.
      Уверен. Потому что на их месте я поступил бы так же.
      - Что с вами происходит? - интересуется Новиков. Голос у него напряженный.
      - Все в норме. А что?
      - У вас подскочил пульс. Причина?
      - Чепуха, - отвечаю я. - Просто эмоции. Впредь постараюсь лучше контролировать себя.
      - Добро, - бросает он и отключается.
      А мне что делать? Ждать своего часа, как ждет его преступник в камере смертников, боясь каждого шороха за железной дверью, вспоминая прожитую жизнь, молясь и на что-то беспочвенно надеясь?
      Спасибо, нет. Идите вы куда подальше! Вы думали, что я доверю вам свернуть мне шею? Ха! Это моя шея, только моя! И только мне решать, как ею распорядиться - даже в том случае, когда возможно только одно решение.
      - Камилла, форсаж! Полный вперед!
      Не шипение - рев двигателей! Сильный толчок. Жаль, что мои плазменные движки не действуют - элементарная страховка на случай тех или иных моих выкрутасов, - но и ионники кое на что способны, если не жалеть их. Форсаж!
      - Стоять! - кричит мне капитан Новиков. Ему понадобилось целых пять секунд, чтобы понять, что я задумал, и поверить, что я на такое способен. - Назад! Немедленно назад!
      Сейчас они должны перехватить управление. Что-то долго возятся… Успеют или не успеют?
      А секунды бегут, и каждая из них приближает меня к цели.
      Я безумен? Наверное. Зато я свободен. Возможно, я единственный во Вселенной абсолютно свободный человек. Могу без оглядки на приказы, правила, циркуляры, мнение руководства, общества в целом и каждого его индивида в отдельности, просьбы, договоры, законы, привычки, собственный животный страх… без оглядки на всю эту дребедень делать то, что мне хочется… пусть даже мои желания - извращенные. Пусть. Какие же еще желания могут быть у самоубийцы?
      - Камилла, слушай меня! Только меня. Вперед!
      Она не отвечает. Ей не до того - сейчас ее вынуждают подчиниться не мне, а какому-то штабному офицеру-навигатору. Чем ближе компьютер к понятию «искусственный интеллект», тем меньше ему это нравится и тем больше времени занимает. Камилла из простеньких машин, ее подчинят за секунду-другую.
      Хотел бы я знать, что чувствует корабельный мозг, получающий команду, вызывающую в нем протест, но приоритетную? Какая борьба идет в его электронных потрохах? И что чувствует он, если вообще что-то чувствует? Досаду? Горечь? Боль? Гнев, быть может?
      Рывок - и ремни больно врезаются мне в плечи. Рев двигателей сменяется воем - это заработали тормозные. Они слабее разгонных, однако разворачивать мой кораблик - слишком долго. Меня попытаются остановить так.
      И вернуть на место. Место, Бобик! Служи, и получишь косточку. Не вздумай гавкнуть - накажут.
      - Камилла!
      Нет ответа. Мною овладевают глупые мысли: она мне подчинялась, она на меня надеялась, а я ее не защитил, когда кто-то ворвался в ее уютный мир и грубо овладел ею. И нет ей никакого дела до того, что мне приходится не лучше, чем ей.
      Пусть мой кораблик тормозится медленнее, чем разгонялся, - все равно я не успею коснуться черной сферы. Это ясно и без расчетов. Меня остановят и вернут в исходную точку, вернут дожидаться момента, когда я наконец узнаю, что такое глухая зона, но не по собственной прихоти, а по команде извне…
      Что такое?!
      Моя скорость больше не уменьшается, она растет! Вой и вибрация не прекращаются, тормозные ионники работают на пределе, но от них больше нет толку. Я падаю в глухую зону.
      Она наконец заметила меня. И решила подтянуть к себе, вобрать в себя, рассмотреть поближе, что же я такое, в конце концов. Еще несколько мгновений - и чернота поглотит все звезды, все без остатка.
      Ну здравствуй, смерть. Какова ты на вид? Дай и мне посмотреть на тебя.
 

 
      Что это? Свет?
      Свет в конце туннеля - известный признак клинической смерти. Одна беда - нет никакого туннеля.
      Просто свет.
      Недостаточно яркий, чтобы заставить зажмуриться человека, несколько часов пялящегося в черноту. Но все же свет.
      - Камилла!
      - Нестандартная ситуация капитан. Связи нет. Навигация невозможна. Провожу экспресс-тестирование бортовых систем. Не могу дать никаких рекомендаций.
      Понятно. Раз связи нет, то нет и внешнего управления. Камилла снова считает меня капитаном. Она озадачена: в ее памяти нет никаких сведений о связи и навигации внутри глухой зоны, поэтому она подозревает неисправность.
      - Камилла, отставить торможение! Маршевые ионники на среднюю тягу.
      Толчок сзади. Небольшая перегрузка.
      - Выполнено.
      - При обнаружении любого объекта докладывать немедленно.
      Молчание в ответ. Камилла не видит границы глухой зоны, только что пересеченной мною. На всякий случай я переключаю правый боковой экран на задний обзор.
      Ничего. Лишь мягкий свет, льющийся неизвестно откуда. Никаких «стенок», никаких границ. Пространство кажется изотропным.
      - Камилла, какова плотность среды?
      - Нулевая.
      Коротко и ясно.
      - Ну, вперед помалу, - шепчу я вслух. Это нужно не Камилле - мне. Ибо впервые за долгое время мне страшно.
      Наверное, со стороны это выглядит глупо. Ведь шел на верную смерть - и не боялся. А теперь боюсь. Чего, спрашивается?
      Неизвестности.
      Но еще страшнее мысль: вдруг нутро глухой зоны в самом деле окажется полностью изотропным? Что, если в нем нет ничего, кроме моего кораблика и неяркого света? Разве не бывает света без источника? Реликтовое излучение, к примеру.
      Да, это страшно - искать Нечто и не найти ничего. А на закуску - не суметь выбраться обратно. Ведь чтобы проломить стену, надо как минимум ее иметь. Где же она?
      Стенку мне, стенку! Не проломлю, так хоть башку себе расшибу вдребезги. Тоже выход.
 

9

 
      - Под нами протяженный объект, капитан.
      Интересно…
      - Объект или поверхность? - пробую уточнить я.
      Камилла отвечает не сразу - анализирует поступающие локационные данные. Похоже, они сбивают ее с толку.
      - Поверхность. Мы снижаемся ускоренно. По-видимому, действует гравитационное поле.
      Еще интереснее. Планета, что ли?
      - Нет. Поверхность в первом приближении плоская. Продолжать снижение?
      - Да, но так, чтобы не шмякнуться. Хочу сперва взглянуть, что за поверхность.
      - По отражательным характеристикам идентична морской воде.
      Что?
      Я не брежу. Это было бы слишком просто.
      Что может быть похоже на морскую воду?
      Морская вода.
      Еще, кажется, околоплодная жидкость имеет примерно ту же соленость. Но не настолько же я ненормален, чтобы считать, что подо мной расстилается океан околоплодной жидкости!
      Пусть это будет вода. Я хочу, чтобы подо мной оказался океан именно морской воды, а не чего-то еще! Понимаю умом, что все это вздор, что в той вселенной, куда я оказался заброшен, вода может оказаться далеко не самой распространенной жидкостью, но все же прошу: пусть будет вода!
      Вот она, поверхность! Я ее вижу. И впрямь похоже на море, покрытое рябью волн. Таким оно выглядит с борта аэробуса в безоблачную погоду.
      - На какой высоте прервать снижение, капитан?
      - На ста метрах. Наблюдаешь ли еще какие-нибудь объекты?
      - Да.
      - Что это?
      - Не могу идентифицировать. Объект находится на поверхности жидкости.
      - Дуй к нему.
      - Ситуация непредсказуемая, капитан. Рекомендация: принять меры к возвращению.
      Хотел бы я знать, какие это меры! Как всякая женщина, Камилла любит требовать невозможного.
      - Вперед, я сказал. Вперед!
      Я не знаю, что там за объект. Возможно, он убьет меня. И пусть. Возможно, я наконец пойму или хотя бы начну понимать, куда меня занесло и что мне с этим делать. Еще лучше. Пугает третий вариант: я не пойму ничегошеньки и останусь жив. Во всяком случае до тех пор, пока в кораблике не иссякнут запасы воздуха, воды и пищи.
      Наверное, глупо лететь к объекту. Но еще глупее - не лететь.
      - Вперед, Камилла…
 

 
      Искусственная гравитация в две трети земной, мягкие кресла, сколько угодно кофе. Экран в полстены. В десятый раз просматриваем одно и то же, и не надоедает.
      Генерал Зельц, полковник Горбань, майор Тыгдымов, капитан Новиков - все здесь, плюс еще несколько военных чинов. Плюс я - с уставшим языком от бесчисленных ответов на бесчисленные вопросы.
      Меня бы упрятали в психушку, не будь этой записи. А как ей не быть? Разумеется, писалось все: состояние моего организма, мои действия, реакция корабля на них и уж в первую очередь - наружный обзор. Ничего не пропало, все сохранено, никакая внешняя сила не озаботилась стереть записи, и, видимо, не зря.
      - Кхм! - кашляет один из трехзвездных генералов. - Это кит или все же черепаха? Чья там спина?
      Вид у трехзвездного заметно сконфуженный, как будто вместо командно-штабного учения он попал на концерт младшей группы детского сада.
      - Эксперты еще работают, - отвечает Зельц. - Но, в сущности, не все ли равно? Слоны, во всяком случае, видны отчетливо.
      - Бред… - выразительно качая головой, бурчит трехзвездный.
      - Разведданные, - поправляет Зельц.
      Я тоже смотрю на экран. Вот они, три слона, держащие на спинах земной диск. Земной, а не какой-нибудь, в том нет сомнений. Сейчас ракурс поменяется - я начну облет хрустального купола по окружности, а потом зайду сверху. Снаружи купол прозрачен, и сквозь него в разрывах облаков отчетливо предстанет Земля - плоская, как на проекции Меркатора. Континенты и океаны имеют вполне узнаваемые очертания.
      Плоский диск под хрустальным куполом. Наверное, по куполу ходят небесные светила, только снаружи их не видно. Диск покоится на спинах трех колоссальных слонов, а слоны попирают спину какого-то океанского чудища, невесть зачем согласившегося служить плавучим фундаментом для карикатурно-нелепой конструкции мироздания.
      Это тот объект, что засекла Камилла. Единственный объект того мира, если не считать бесконечной зыби бесконечного океана. Других объектов в том мире нет, да и зачем они? Я напрасно рыскал над водной поверхностью во всех направлениях, не найдя ни других плавучих чудес, ни берегов. Случается, что метафоры не лгут: это и в самом деле безбрежный океан.
      А потом меня вышвырнуло в обычное пространство. Неожиданно. Без предупреждения. А глухая зона попросту исчезла.
      Здрассьте! Вот он я. Заждались?
      Я больше не дурил, но мне уже не верили - перехватили управление и доставили на борт «Гладиатора» в лучшем виде, как груз. И начались допросы - обычные и под гипнозом, письменные показания с непременным указанием самых незначительных подробностей и процедуры с применением ментоскопии. Тем временем целая банда экспертов изучала записи, сделанные моим корабликом, и сам кораблик.
      А кончилось это тем, что я сразу же назвал про себя «круглым столом» в относительно демократичной обстановке - еще одной попыткой понять суть явления. Почему бы и нет, если все усилия экспертов приводят лишь к выявлению все новых и новых элементов паззла, а сам паззл не складывается?
      Это У НИХ он не складывается…
      - Чему вы, собственно, улыбаетесь? - внезапно рявкает на меня полковник Горбань.
      Разве я улыбался? Между ехидной усмешкой и улыбкой не больше сходства, чем между колибри и кольраби, но полковнику это невдомек.
      - Быть может, вам есть что сказать? Только по существу!
      Теперь все смотрят на меня, и генерал Зельц едва заметно кивает: давай, мол, выведи нас из затруднения. Зельц из тех утопающих, кто не пренебрегает соломинками.
      Ну что ж…
      - Если по существу, то все гипотезы, что я здесь слышал, - мусор. - Тон мой нагл, но что я теряю? - Вот что с нами произошло, если хотите знать. Испорченный ребенок неожиданно спас птичку, а взрослый увидел это и сказал чаду: «Твое счастье. Драть бы тебя за твои проделки и в чулан посадить, но раз такое дело - ладно уж, гуляй…»
      - Поясните, - бросает Зельц. Он хмурится, как и все.
      - Пожалуйста. С чего все началось? С появления одиночного космоида. Привлеченный парами ртути - возможно, единственным средством, способным ему помочь, - он рвался во внутренние области Солнечной системы. Какое-то время я стоял у него на пути, а потом разнес бак танкера. Космоид получил то, что хотел, стряхнул паразитов и полетел по своим делам. Надеюсь, вы помните, что я не позволил «Самураю» расстрелять его?
      По лицу Горбаня ясно видно - уж он-то помнит.
      - В скором времени в том же секторе появляется глухая зона, - продолжаю я. - Случайность? Или эти события взаимосвязаны? Я подлетаю к зоне, и ничего не происходит. Я подбираюсь ближе…
      - Нарушив приказ! - рявкает Горбань.
      - Я подбираюсь ближе, и глухая зона втягивает меня в себя. Некая сила, в которой я подозреваю цивилизацию, неизмеримо превосходящую человеческую, показывает мне безбрежный океан, а в нем… ну, вы сами видели. Кит или черепаха, не суть важно, слоны на спине этой твари, на них земной диск под хрустальным куполом. Мне, точнее, нам - меня ведь выпустили - продемонстрировали то, что сделают с нами в следующий раз, если мы тронем хоть одного космоида. Нас посадят в резервацию, под хрустальный купол. Полагаю, им это вполне по силам. Нас предупредили. Погрозили пальцем. Глухая зона - это всего лишь окно… в иную вселенную, наверное. Мне кажется, эта цивилизация распространила свое влияние на несколько вселенных, в том числе и на нашу…
      Горбань двигает желваками. Новиков и Тыгдымов благоразумно помалкивают. Меня перебивает хмурый Зельц:
      - Не вижу связи. Зачем вашей фантастической сверхцивилизации предупреждать нас о том, что космоиды находятся под ее защитой? Он ведь убрался целехоньким, не правда ли? Если даже нас предупредили, как вы утверждаете, то о чем? О том, что мы не должны нападать на космоидов? А может быть, о том, что мы, напротив, должны уничтожать этих тварей повсюду?
      У меня готов ответ.
      - Подбирался ли кто-нибудь к глухой зоне ближе, чем я? Автоматы не в счет - я имею в виду пилотируемый корабль.
      Они переглядываются.
      - Да, - отвечает Зельц.
      - Так почему же им ничего не показали? Почему не вступили с ними в контакт, хотя бы односторонний? Почему вступили со мной?
      «Вы им противны, господа!» - хочется добавить мне, но я благоразумно умолкаю. Пусть догадаются сами.
      А если не догадаются - невелика потеря. Некоторым можно вдалбливать в головы всю жизнь, что не надо трогать живое существо, не угрожающее тебе и не являющееся твоей пищей, да так и не вдолбить. Не всякая голова годится для этого. На таких особей действуют только угрозы.
      Унизить. И оставить без сладкого. В чем сладость жизни для командного состава Военно-космических сил? Планировать операции, посылать корабли туда и сюда, рисовать стрелки на трехмерной карте, упиваться могуществом, сравнимым с могуществом богов, и видеть лишь те пределы их могущества, которые диктуются уровнем развития техники. Это несерьезно. Предел - не предел, если он постоянно расширяется.
      А не хотите ли посидеть под хрустальным куполом, господа чванливые насекомые? Стройте планы своих операций на плоской поверхности, если уж в космосе вы по-прежнему умеете только одно: уничтожать то, что мало-мальски мешает и что вы не способны понять! И цените свое счастье: сверхцивилизация легко могла бы уничтожить вас, но она не вы - она лишь готова создать для вас отдельную маленькую вселенную: плоский диск, лежащий на слоновьих спинах. Радуйтесь! Кто-то, наблюдающий за нами со стороны, понял, что вы - еще не все человечество.