Сергей Лукьяненко
      Далекие берега
      Часть первая
      Печальные Острова
      Глава первая, в которой я делаю выводы, и пытаюсь в них поверить.
      Плеть в руках надсмотрщика казалась живой. Она то спала, прикорнув на мускулистых, поросших рыжими волосами руках, то лениво потягивалась, едва не касаясь плеч каторжников, то, рассвирепев, начинала бросаться из стороны в сторону, посверкивая крошечным медным наконечником.
      И лицо надсмотрщика, всегда скучное и безучастное, будто говорило это не я, не я, без обид, ребята! Она, она - что хочет, то и творит...
      - Ну, разбойнички, душегубцы... бунтовать будем?
      Нестройный хор голосов ответил что нет, никак не собираемся. Надсмотрщик выдавил улыбку:
      - Хорошо, радуете старика...
      Для надсмотрщика он и впрямь был стар - лет сорок, пожалуй. Редко до таких лет доживают на его работе - кого придушат цепью, кого затопчут ногами, а кто и сам уйдет, подкопив деньжат, от греха подальше. Лучше уж маршировать в строю, или бродить по ночным улицам в тощих доспехах стражника, чем иметь дело с десятком-другим готовых на все негодяев.
      Но этот, с укоренившимся прозвищем Шутник, был слишком осторожен, чтобы попасть в руки отчаявшегося, и достаточно умен, чтобы не злить без нужды весь этап. Велик ли труд - разобраться, кто виноват, прежде чем пустить в ход плеть, или прикрикнуть на повара - чтобы из недоворованных остатков провианта сумел сготовить чтото съедобное?
      А нет... не каждый это понимает. Вот и вспыхивают в трюмах кораблей такие безумные бунты, после которых растерянные офицеры и следов не находят от свирепых, здоровенных бугаев. И остается одно - вешать каждого третьего, хоть и это угомонит каторжан лишь на время.
      - А ты, Ильмар? Еще не разобрался с замками?
      Тяжелая рука опустилась мне на плечо. Ох, здоров Шутник! Не хотел бы я его рассердить - даже без цепей.
      - Что ты, Шутник. Они мне не по зубам.
      Надсмотрщик, нависший над моей койкой, осклабился.
      - Это верно, Ильмар... верно. Только у тебя за зубами еще и язык есть. А? Может у тебя Слово, а на то Слово - связка ключей прицеплена?
      На миг его глаза стали жесткими, буравящими. Опасными.
      - Будь у меня Слово, Шутник, - тихо сказал я, - не болтался бы вторую неделю в этой вони.
      Шутник размышлял. Потолок в трюме был низкий - чего уж тут, зачем для каторжников стараться, и он невольно горбился, чтобы не задеть болтающийся прямо над головой фонарь.
      - Тоже верно, Ильмар. Значит судьба твоя - дерьмо нюхать.
      Он наконец отошел, и я перевел дух.
      Дерьмо - не беда. И не такое терпели. Другое дело - - рудничную вонь нюхать, от нее живо дышать разучишься.
      Надсмотрщик вышел, повозился с засовом, и забухал сапогами по трапу. Трюм сразу ожил. Шутник не из тех, кто делает вид, что уходит, а потом подслушивает под дверью.
      - Куда колоду дел, Плешивый? - заорал Арни, карманник, залетевший на каторгу по какой-то злой усмешке судьбы. По всем законам полагалась ему хорошая плеть, да может, еще отсечение пальца. А вот нет - не приглянулся судье, или вспомнил тот подружку, которой на базаре карманы обчистили - и все. Плыви к Печальным Островам, надейся, что молодость поможет протянуть три отмеренных года. Впрочем Арни не унывал - такие никогда не унывают.
      - А ты поищи, ты же у нас мастер, - хмуро отозвался Плешивый, мелкий чиновник, угодивший к нам за казнокрадство. Все ясно, сегодня не его масть...
      В дальнем углу Волли-сладкоголосый затянул прерванную появлением надсмотрщика песню. Длинный язык довел его до каторги, но выводов он из того не сделал. Что говорить, третий раз сажают, а Волли честно вкалывает полгода - больше за крамолу не дают, и принимается за старое.
      - Сборщик сказал - новый налог,
      Что ж, заплачу, я отвечал...
      Голос у него был и впрямь хорош, и дерзости хватало, но вот больше ничего за душой певец не имел. Наверное, ему рукоплескали в селах и кварталах ремесленников... впрочем, он иной славы и не искал. Я лениво слушал про то, какой именно продукт герой песенки собрал в большую корзину, за что этот продукт выдал, и как оплошал тупой сборщик налогов, вывалив содержимое корзины в общий воз с податями.
      Пел бы лучше чужие песни, дурак... Про любовь, про лунную дорожку на воде, про потаенное Слово. Жил бы безбедно, и людей бы радовал.
      - Новую! - завопил Арни. Ему сегодня везло. Может виной был фарт, а может ловкие пальцы. Интересно, на что играют - на пайку, на дежурство, на интерес?
      - Хватит, - глядя в покачивающийся деревянный потолок сказал я. Потолок поскрипывал - кто-то ходил по палубе. - Наигрались. Спать пора.
      - Ильмар, да ладно тебе... - неуверенно начал Арни.
      - Хватит, я сказал!
      Командовать двумя десятками балбесов мне особенно не улыбалось. Но пришлось этим заняться - иначе власть в трюме держал бы Славко-дубина, самый натуральный душегуб, пойманный прямо у свежего трупа. Сто кило мускулов и костей, и чуть-чуть мозгов под крепким лбом. Я от души надеялся, что в рудниках его случайно придавит груженной вагонеткой. Сам бы поспособствовал, вот только нет у меня желания под землю лезть.
      Значит - завтра придется изворачиваться. Ловчить, убегать, таиться. Доказать, что не зря слыву самым ловким вором во всей державе. Из шахты не очень-то убежишь - вся надежда на короткий путь из порта в горы.
      Надо выспаться...
      Я встал, потянулся - цепь напряглась - и затушил фитиль в фонаре. Запахло горелым маслом. В темноте сразу стал слышен плеск волн за бортом, будто слух обострился. Поскрипывали койки, кое-кто торопливо бубнил положенные вечерние молитвы Искупителю, Волли вполголоса допевал песню - не умел он останавливаться посередине, я даже и окликать его не стал.
      - А вот у меня однажды была девка... - Славко затянул обычную вечернюю историю. На каторге о женщинах лучше не говорить - к концу второй недели народ распаляется, и начинаются непотребства. Но Славко я не перебивал - все его истории были такие тупые и тошнотворные, что действовали лучше лекарского брома, который положено было добавлять в наше пойло. Распалялся от них сам Славко, причем так лихо, что на второй день я посоветовал Шутнику поменять народ на койках. Теперь рядом со Славко-дубиной лежал молчаливый здоровенный верзила из какой-то богами забытой славянской деревеньки. Как попал в державу, где научился разговору, за что на каторгу угодил - не знаю. Парень он был неплохой, а мускулами - еще покрепче Славко, похоже, кузнецом работал. Одна беда очень уж инертный, погруженный в свои мысли. За себя-то постоит, а вот народ в порядке не удержит. Мальчишку, который поначалу оказался рядом с душегубом, я от греха подальше поместил на койку над своей - хоть и есть у старшего по этапу право жить с комфортом, но так оно спокойнее будет. И кажется, в тот миг посмотрела на меня Сестра-Покровительница с заоблачных высот... верно я сделал, ох как верно.
      - А на третий день, когда поставили ее свинарник чистить, я и подошел невзначай... - захлебываясь бубнил Славко. - Юбки-то она задрала выше колен, чтоб не извозить, а я как подкрадусь...
      - Как про женщин говоришь! - с тоской и глухой яростью воскликнул верзила-кузнец. Это у него было больное место, видно в диком краю до сих верховодили бабы - и душегубу приходилось постоянно выкручиваться.
      - Как? - с наивной звериной хитростью спросил Славко. - Хорошо говорю! Красивая была баба!
      - Женщина!
      - Ну, женщина... Юбки, говорю, задрала...
      - Нельзя так говорить!
      - Почему ж нельзя? - искренне поразился Славко. - Ноги у нее красивые были. Морда...
      - Лицо!
      - Лицо, лицо... Лица - никакого, а ноги - да! Можно ведь говорить что женщина красивая?
      - Можно, - поразмыслив сказал кузнец. - Это - хорошие слова.
      - А что мор... лицо у нее красивое?
      - Можно...
      - А что ноги красивые?
      - Тоже можно... - растерянно признал кузнец.
      - Так я и говорю, ноги у нее - во! Я сзади-то подкрался, да и шлепнул... любя. Она как растянулась, для вида сердится, а сама мор... лицо протирает, и улыбается!
      Захихикал Плешивый, видно для городского чиновника первобытный идиотизм Славко был очень забавен. Чувства юмора он не терял, не без оснований надеясь пересидеть два отмеренных года на непыльной работке счетовода. Проблем с ним оказалось куда меньше, чем ожидал, и потому я Плешивого немножко оберегал от опасностей.
      Кто-то из каторжников, в очередной раз обманутый в лучших ожиданиях, смачно плюнул. Спросил:
      - Что у тебя, Славко, все истории про то, как баба в грязь падает... или еще куда похуже?
      - Да нравится мне, когда ба... женщина к матушкеземле поближе, чистосердечно признался душегуб. - Самое оно...
      - Ладно, всем спать! - я счел за благо вмешаться. Кузнец мог все же воспринять слова душегуба оскорблением для женского пола и придушить дурака прямо в койке. Делото конечно хорошее, но не корабле же! Шутник так бедолагу отделает - кровью харкать будет...
      - Не прав ты, Ильмар, ой не прав! - хитренько, как ему казалось, произнес Славко. - Ребятам байку послушать интересно, а ты командуешь.
      Но поддержки он не нашел. Никого уже его байки не развлекали. Ха... под старшего копать пытается. Не с его умишком...
      - Заткни пасть! - гаркнул я, и кузнец охотно добавил:
      - А то я заткну! Неправильно ты говоришь, сердцем чую!
      Душегуб мгновенно заткнулся, и наступила благодатная тишина. Скрипели койки, порой прогибалась под чьими-то шагами палуба, стучали в борта волны. Суденышко маленькое, для быстрого тюремного клипера полного этапа не набрали. Потому и плыли так долго.
      Я лежал, кутаясь в тонкое одеяло, иногда машинально разминая пальцы - словно собирался немного поколдовать над замком. Тьма была кромешная огонек паршивого фитиля давно дотлел, а иллюминаторов нам не положено. Спать бы и спать... вот только нельзя.
      Или мне начала по ночам мерещиться всякая чушь, или...
      Вот!
      Нет, не показалось!
      Я услышал, как надо мной едва-едва слышно звякнул металл. И пусть другие думают, что это гремит цепь - уж я-то знаю, какие звуки издает замок, когда в нем пытаются ковыряться куском стали.
      Весь расслабившись, я лежал, и мысленно шептал благодарения Сестре-Покровительнице. Не оставила в беде глупого братца, не загнала под землю на семь нескончаемых лет! Сестра, как вернусь на Солнечный берег - приду в храм, упаду в ноги, ступни мраморные целовать буду, пять монет на алтарь положу - хоть и знаю, ни к чему богам деньги, все в карман священника попадет. Спасибо, Сестра, послала удачу мне, неумелому!
      Ай да мальчишка!
      Пронес, пронес на корабль с этапом железо!
      И где прятал - досмотрщик ведь был умелый, в такие места заглядывал, что и вспомнить противно. А все равно - - пронес!
      Целую неделю я трюм проверял, нет ли подарочка от прежнего этапа, нет ли случайного гвоздя в досках, за всеми приглядывал - только на пацана внимания не обращал. Не знал, в ком моя удача!
      Да и кто бы знал?
      Мальчишка как мальчишка, едва вошел в возраст, чтобы по эдикту об "искоренении младенческого злодейства" на каторгу загреметь. То ли карманы кому-то важному обчистил, то ли в дом залез - молчаливый оказался паренек, сам ничего не рассказывал, а расспросы я первым делом пресек - не положено!
      Может проглотил железяку загодя? Нет, не мог, первые три дня я глаз не спускал с параши, все следил, не роется ли кто в своем дерьме.
      Значит и впрямь - Сестра удачу послала.
      Кто-то вскрикнул сквозь сон, может шахту представил, может свои же делишки вспомнил, и звяканье надо мной стихло. Ничего, дружок, ничего. Теперь дождусь.
      ...И все-таки - как он пронес с собой железо?
      Порода - вот что меня должно было насторожить. Чувствовалась в мальчишке порода, лицо тонкое, черты правильные, взгляд упрямый, твердый. Такие по базарам не промышляют. Чей-то незаконный сынок, наверное. Кто-то его на каторгу отправил, а кто-то и помог. Дал на карман Шутнику, тот и забыл про уставы, пронес отмычку, вложил мальчишке в руку.
      Только так, а не иначе.
      Тишина давно уже устоялась, а пацан все таился. Наконец - скрипнуло железо. И в тот же миг я соскочил с койки, беззвучно, цепь рукой зажимая, чтоб не гремела.
      Но мальчишка услышал. Дернулся, но поздно - схватил я его за руку, лежащую на замке, прижал, прошептал вполголоса:
      - Тихо, дурак!
      Он замер.
      А мои пальцы разжали ладонь, проверили - ничего.
      Я осторожно выпустил цепь, и уже двумя руками провел по узкой койке, все надеясь, что пальцы почувствуют холод металла.
      Ничего!
      Я ощупал замок, обыскал всю постель - и под мальчишкой пошарил рукой, и вокруг, потом его самого ощупал - спал он, как все, в одежде, и мог, чем черт не шутит, спрятать отмычку в карман или за пазуху.
      Пусто.
      - Что вы делаете! - тихо возмутился мальчишка. И вот это он сделал зря. Если бы за собой не чувствовал вины, и заподозрил плохое, то стал бы сейчас кричать. Раз таится...
      - Уберите лапы! Я кричать буду!
      Поздно, поздно. Сообразил, что неправильно себя ведет, но поздно... Я стоял, держа мальчика за руки и лихорадочно соображая. Он пока не дергался, ждал.
      И вот когда я почти уж уверился, что перетрусивший пацан сглотнул отмычку, и ничего теперь не поделать - не вспарывать же ему живот, как волку из сказки, и не сажать на парашу - утром к островам подойдем, ничего он уже не высидит... тут-то Сестра-Покровительница вновь на меня посмотрела. Головой покачала, глядя как я, недотепа, в руках ответ держу, а ничего не понимаю, вздохнула, да и послала просветление.
      Я от волнения руки мальчишке сдавил. Потом перехватывать начал правой рукой его левую взял, левой правую, и наоборот. Мальчишка молчал - видно все понял.
      - Не будешь ты кричать дружок, - прошептал я. - Никак не будешь. Даже если пальцы тебе сломаю, промолчишь. Только ты не бойся, малыш, все теперь путем, мы теперь друзья лучшие...
      Правая ладонь у пацана была холодной! Просто ледяной! Вот и весь ответ.
      - А сделаем мы вот что, - шептал я, лихорадочно вспоминая, как мальчишку зовут. В первый день он назвался, но не до того было, порядок пришлось в трюме ставить, а потом все его только пацаном и окликали. - А сделаем мы, Марк, вот что - сядем рядышком и поговорим. Тихонько и по-дружески...
      - Не о чем мне с вами говорить! - огрызнулся Марк, когда я сгреб его с полки, и опустил на свою, нижнюю. Вокруг все тихо оставалось, а если кто и услышал, то подумал, верно, худое. Пускай думают, мне с ними за вагонеткой не идти. Теперь я уверен!
      - Есть о чем, Марк, - прошептал я мальчишке на ухо. - Есть. Ты Слово знаешь!
      Он чуть дернулся, но я держал крепко.
      - Нет, ты не спеши, - продолжал уговаривать я пацана. - Подумай. Ты вторую ночь замок ковыряешь, ничего сделать не можешь. А завтра - порт. А потом - рудник. Там с тебя цепи и так снимут, не думай. Из рудника выход один, и замков там нет - там стражники караулят. Я знаю, я бывал. Так что упустишь шанс - не поможет и Слово!
      Мальчишка притих.
      - Ну а снял бы замок? - я тихонько засмеялся. - Что дальше? Думаешь я не могу свой открыть? Потрогай!
      Я заставил его взяться за дужку замка, сам быстро нашарил в кармане припасенную на крайний случай щепку - прочную, хорошую, еле отодрал от койки, и провернул механизм. Замок тихонько щелкнул, отпираясь.
      - Понял?
      - Почему тогда...
      - Почему я здесь? А куда мне податься? Положим, с засовом тоже справлюсь, не беда. Дальше что? За борт прыгать?
      - Шлюпка...
      - Да, да, в шлюпке за три сотни миль плыть. Умница. Хочешь - сейчас тебя выпущу? Беги... Только железяку свою мне отдай... кстати, что там у тебя?
      Марк сделал вид, что вопроса не услышал. Или вправду задумался?
      - Тогда что делать?
      - Порта дождаться. Поведут на канате, дело обычное. Ну и... в общем, можно уйти.
      - Как?
      Мальчишка от волнения заговорил громче, и я зажал ему рот.
      - Тихо! Как - не твоя забота. Главное, что вот тогда металл нужен, щепкой я только такую ерунду открыть смогу. А придется отпирать хороший, большой замок. Быстро отпирать придется!
      - Ножом - сможете?
      - У тебя нож? Да... наверное. Покажи!
      Я сказал и прикусил язык, слишком уж резкой была просьба. И громкой.
      Но Марк решился. Что-то прошептал - одними губами, я ничего не расслышал. И протянул мне руку.
      Ладонь была холодной, словно мальчик несколько минут подержал ее на льду. С замиранием сердца я осознал, рядом со мной и впрямь - знающий Слово! А вот сталь - теплая, согретая рукой. Не зря говорят - Слово лишь живое морозит.
      - Осторожно, острый! - запоздало предупредил Марк.
      Зализывая палец, я ощупал нож другой рукой. По форме - короткий обоюдоострый кинжал. Рукоять из кости, резная. Видимо, хорошая сталь, раз пацан не сломал его, неумело ковыряясь в замке.
      - Годится, - сказал я. - Дай-ка...
      Конечно, он не дал. Конечно, я на это и не рассчитывал. Еще секунду я держал лезвие, потом оно исчезло. Растворилось под пальцами, и я схватил воздух.
      - Тебе все равно предстоит мне довериться, - предупредил я.
      - Тогда объясните.
      Выхода не было.
      - Слушай, повторять не буду. Нас поведут на канате...
      Минут через десять я ему все втолковал, не забыв несколько раз напомнить, что нож все-таки придется мне дать. Мальчишка молчал, но у меня сложилось ощущение, что он согласен.
      - Значит - поладили? - спросил я для верности.
      - Да.
      Правильно. Куда же ему деваться? Не дурак, понимает, что в лабиринтах старых шахт, куда напихано тысяч двадцать каторжан, ничего хорошего ему не светит.
      - Утром держись рядом. Выведут, будут на канате строить - станешь за мной. Как придет время, я тебе дам знать.
      - Нельзя мне на Острова... - прошептал мальчик.
      - Верно, нельзя.
      - Вы не понимаете. Мне с корабля сходить нельзя.
      - Почему?
      - Я... случайно на этап попал.
      Вот оно! Старая песня. Все мы тут невинные, верные сыны Искупителя, несчастные братья Сестры. А вокруг нас - - злодеи, душегубцы...
      - Меня должны были казнить.
      Такого я никак не ожидал. Говорил пацан с убежденностью, и сомневаться не приходилось. Только вешают-то не зря, судьи может и сволочи, но они лучше душегуба на каторгу упекут, в рудниках ковыряться, чем без толку веревку потратят.
      Если крайностей не брать, то казнят лишь таких злодеев, которых все равно попутчики-каторжане на части разорвут. Ну, если кто убьет женщину, что ребенка носит - - это понятно, это сама Сестра завещала, когда ее на костер вели. Если жертвам обычным счет за двенадцать перевалит - и тут дело ясное, Искупитель же сказал - "если кто дюжину положит, все равно передо мной чист", а про вторую дюжину промолчал. Можно, конечно, и перед Домом провиниться - только какую крайность измыслить мальчишке, чтобы Дом рассердить?
      На всякий случай я от Марка отодвинулся. Если у паренька с головой не в порядке, то придется стеречься. Ему миг нужен, чтобы Словом в Холод потянуться и нож достать. А что я против стали - в темноте, когда своего носа не видишь?
      - Не бойтесь, - сказал мальчишка, и я от такой наглости дернулся. Но смолчал - что поделать, и впрямь ведь боюсь. Хоть чуть-чуть бы света, хоть щелочку в палубе, лампадку на другом конце трюма - ко всему привычен, по саксонским подземельям ползал, в курганах киргизских копался, китайские дворцы ночами обчищал - когда одна смальта фосфорная с потолка светила... Но нет ничего - и сиди, жди, не вонзится ли в бок кинжал.
      - И за какие дела тебя вешать должны?
      - Мое дело.
      - Это верно. Только чего теперь боишься? Приговор получил, в корабль сел, до островов почти доплыли. Чуешь, как волны бьют? Это уже прибрежная качка, лоцман неопытный, боится ночью в бухту входить.
      - Если они поймут... там...
      - И что? Клипер вдогонку за тобой снарядят? Велика птица! Пошлют с оказией приказ повесить на месте, или обратно отправить.
      - Может и клипер, может и планёр.
      Ну-ну. Со всяким бывает. Помню одного типчика, тот девицу соблазнил, так в камере трясся - "повесят меня, повесят"... А получил плетей, да и поплелся домой.
      - Ложись-ка спать, - велел я, будто Марк сам на разговор напросился и с койки слез. - Завтра силы понадобятся. Учти - хитрость хитростью, а если бегать не умеешь - конец.
      Подсадил я мальчишку обратно на койку, цепь забренчала, и уж теперь точно кто проснулся. Прилег, между делом щепкой своей верной замок закрыл, и задумался.
      Великое дело - Слово знать. Не раз я таких видал, только обычно поверх голов. На войне, по молодости. Или из темного угла в чужом доме, молясь Сестре, чтобы прошел мимо хозяин, не вынуждал грехи множить.
      А вот так, рядом, за руку держа, когда Слово шепчут и в Холод лезут - никогда. Был, правда, Гомес Тихой, лихим делом промышлявший, но не зверствовавший. И пили вместе, и гулянки устраивали. А потом нашли его в переулке, так изрезанного и исколотого, что всякому стало ясно - Слово пытали. На лице у Гомеса улыбка застыла, страшная, злая. Видно, все вытерпел, а Слово не открыл...
      Но мальчишке-то, мальчишке откуда знать? Отец подарил? Тогда точно - из аристократов. Ах Шутник, ко мне приглядывался, на Плешивого посматривал, а кто Слово скрывает - не понял. Значит, такой твой фарт...
      Накормили нас торопливо и откровенной дрянью. Осмелели морячки, бунта больше не боятся. Шутник сам принес котел с кашей, даже не сдобренной рыбой, и миски. Стоял у дверей, поглядывал, как каторжники морщась набивают животы, плеточку баюкал. Корабль слегка покачивало на волнах, но лениво - даже те, кто маялся морской болезнью, повеселели. Отшумел уже якорный барабан, и совсем рядом, за бортом, слышались приглушенные голоса. И то верно, не только нас, скот рабочий, привезли, еще и провиант столичный для офицеров, оружие, одежду, инструменты городок-то немалый, близ гарнизона многие кормятся.
      - Ну, пора! - Шутник изобразил самую разлюбезную улыбку. - Рад я за вас, ворье несчастное. Честным трудом вину искупите - обязательно назад отвезу.
      - Не задерживайся только, - буркнул Арни. Еще вчера мог бы и плеткой за дерзость получить, а сегодня с рук сошло.
      Шутник двинулся по трюму, останавливаясь у занятых коек и отпирая цепь. Человек он был все же смелости отменной - не побоялся снять оковы с двух десятков бандитов. На нашу смекалку надеялся - какой теперь смысл убегать?
      Возле меня Шутник остановился, спросил:
      - Снять замок, или сам сумеешь?
      - Сними уж, - попросил я.
      Шутник покачал головой:
      - Что б такой как ты, и не сумел щепкой замок снять...
      В груди у меня екнуло, но надзиратель открыл замок и прошел дальше. Нет, ничего он не подозревает. Разочаровался, наверное, что Ильмар Скользкий на поверку оказался так прост.
      Ничего, потерпи, друг. Вскоре будет тебе спектакль...
      Марк спрыгнул с верхней полки, потирая натертую цепью руку. Как всегда бывает с мальчишками, его сковали слишком туго, чтобы не вывернул гибкую кисть из кольца. Но кровоточащий след Марка не волновал. Он уставился на меня с таким заговорщицким видом, что я мгновенно отвернулся. У Шутника все же чутье есть, не стоит Сестру гневить, собственной глупостью на неприятности напрашиваться.
      - По одному, по одному вверх! - крикнул Шутник. - Двинулись!
      Я шел пятым или шестым, за мной Марк. После десятидневного заточения сама возможность выйти из трюма казалась чудом, неслыханным подарком. Все радовало - и коридорчик, и крутой трап, и - вот оно, счастье! - квадрат безоблачного неба в люке.
      - Проходи, не задерживай! - рявкнули на меня с палубы. Щурясь от ослепительного солнечного света я поднялся, получил беззлобный, но крепкий толчок в спину, и присоединился к группе каторжников.
      Кораблик, на котором нас привезли к Печальным Островам был небольшой, но крепкий и чистенький. Палуба - отдраена, паруса аккуратно спущены и уложены, всё на своих местах, всё имеет строгое морское назначение и непонятное название. Если б не был вором, стал бы моряком...
      Десяток стражников, охраняющих нас, казался куда расхлябаннее корабельных матросов. Даром что вооружены прекрасно - и скорострелами, и стальными палашами, а у одного даже пулевик в руках. Зато форма грязновата, морды кислые и опухшие. Правды железом не скроешь. Перед стражниками лежала бухта толстого каната. Все как заведено.
      Это хорошо. На это и надеялся.
      Отведя взгляд от охраны я залюбовался островами. Глаза слезились, но ничего, после тесноты трюма с удивлением вспомнилось, что есть на свете расстояния и перспектива.
      Печальных Островов - три, но мы сейчас стояли у берега большего, самого обжитого и самого красивого. Скалистые берега, поросшие сочной зеленью, меловые холмы вдали, форт на огромном крутом утесе, господствующем над бухтой, городок, прижимающийся к порту - бестолковый, шумный и яркий. Вдали, в горах, поднимались дымы печей... вполсилы, раньше куда сильнее дымило. Посреди города, как положено, вздымался шпиль церкви Искупителя и купол храма Сестры-Покровительницы. Я ревниво отметил, что шпиль церкви куда выше, и вызолотка на дереве недавно обновлена. Эх, Сестра, жив буду - принесу подношение, нехорошо, что забывают тебя нынче... Корабль стоял у самого причала, по перекинутым мосткам сновали туда-сюда грузчики, со снисходительной ухмылкой поглядывая на нас. Ладно, еще посмотрим, кто посмеется последним...
      Выбрался Марк, поплелся, едва находя дорогу. Стражники похохатывали, глядя на наши неуклюжие движения, и явно не ждали дурного. Кое-кто из каторжников даже падал, это вызывало особенно бурное веселье.
      А я наслаждался светом. Глаза уже привыкли, в моей работе без этого нельзя. Грудь никак надышаться не могла сладким, чистым воздухом. Даже ругань стражников улучшала настроение - как-никак, новые люди, не эти, опротивевшие за неделю, морды.
      - К канату, - приказал наконец один из стражников. - Давай, кто смелый...
      И Марк вдруг шагнул вперед.
      Молокосос!
      Мальчишка!
      Я чуть не завопил - "стой!", но нельзя было привлекать к себе внимание. Никак нельзя.
      - Молодец, - похвалил Марка стражник, пожилой и добродушный на вид. - Приказов слушайся, Искупителя чти - домой вернешься...
      Он ловко набросил на шею мальчишке веревочную петлю, короткой веревкой соединенную со второй петлей, совсем узкой. Выдернул из бухты конец разлохмаченного, смоленого каната, продернул в маленькую петлю, заботливо осведомился:
      - Не давит?
      Марк покачал головой, и, конечно, затянул петлю. Стражники заржали.
      Пожилой стражник ослабил узел, наставительно сказал:
      - Головой не дергай, удушишься... Следующий!
      Придуманный план летел ко всем чертям. И все же, оттолкнув уже шагнувшего вперед Арни, я пошел к канату. Молча дождался, пока мне на шею оденут поводок, потом нагнулся, и стал бухту разматывать.
      - Эй, ты чего? - удивился стражник.
      - Удушится мальчишка, если между двумя взрослыми будет стоять, объяснил я. - Ему первому придется идти.
      - И впрямь... - стражник зашарил взглядом по каторжникам. Видно соображал, кого бы поставить сразу за Марком, чтобы ростом поменьше был.
      Но каторжники как на подбор были рослыми. Я и впрямь казался самым низким... особенно сейчас, когда старательно сутулился.
      - Ладно, вставай за ним, - озабоченно сказал стражник. - И аккуратнее иди, задохнется пацан - получишь плетей!
      Теперь ни о какой добровольности не было и речи, маленький рост Марка лишил стражников ожидаемого развлечения. Каторжников сортировали по росту, поругивая судей, определивших мальчишку во взрослый этап. Наверное Марк был прав, говоря, что попал на рудники случайно - обычно сюда ссылали крепких и рослых мужчин. Для детей есть наказания по силам - золотой песок на севере мыть, или в отвалах старых железных рудников остатки руды выискивать...
      Я встал за Марком, и пользуясь общим шумом прошипел:
      - Ты что творишь?
      - Сами же сказали - между двумя взрослыми удушусь, - шепотом ответил мальчишка.
      Врал он. Это только после моих слов оправдание придумал. А дело-то в другом было - не хотел нож из рук выпускать...
      - Тебе замок не открыть!
      - Сами откроете.
      Я ждал, кипя от злости. Наконец, всех нас нанизали на канат, а концы его зажали в деревянных брусках на тяжелые замки. Так... ключ большой, бородка двойная, три прорези, поворачивается влево...
      На двадцать секунд работы, если ножом. Много. Надо быстрее. Пусть стражники здесь службы не чтут - все равно, за двадцать-то секунд любой заметит неладное.
      - Вперед, хватит бездельничать! - когда все мы оказались на запоре, тон стражников неуловимо изменился. Вроде та же насмешливость, но теперь она стала злее, раздраженнее. - Пошли!
      И мы двинулись к трапу.
      Глава вторая, в которой все бегут, но немногие знают
      куда и зачем.
      Ох, нелегкое дело - ходить на канате! Жесткий он, смоленый, лежит на плече как шест, не гнется. Чуть замешкаешься, чуть ускоришь шаг, или, того хуже - в сторону подашься, - петля дергается, грозит затянуть шею. Если кто упадет - может и убиться.
      Неуклюжей человеческой гроздью мы развернулись поперек палубы, Марк первым ступил на сходни. Шел он на цыпочках, чтобы хоть как-то ослабить натянувшуюся петлю. Сестра-Покровительница, Искупитель - не дайте ему упасть! И сам пропадет, и мне конец...