Работа над ошибками - Чистовик

      — Очень уютно, — признал я. — Выход в центре города?
      — В центре. — Марта закрыла дверь, прошла к следующей. Открыла ее со словами: — Янус.
      — Понятно, — глядя в кипящую снежную круговерть, сказал я. В дверь начало ощутимо задувать. Меня передернуло при мысли о том, что я сейчас мог валяться в этом ледяном аду — закостеневший, глядя в темноту разорванными льдинками глазами. — Закрой!
      Марта впервые посмотрела на меня с легким сочувствием. Закрыла дверь, буркнула себе под нос:
      — Гадкая Земля, ага. Летом тоже гадкая. Знаешь, что там люди живут?
      Я покачал головой:
      — Мне говорили, Янус необитаем.
      Марта покачала головой:
      — Однажды летом я видела парус на реке. Лодка, совсем плохая. Не похожая на наши. А еще тут есть дикие… — Она задумалась, потом неуверенно сказала: — Козы. Больше всего похожи на коз. Я подстрелила одну, она все равно отстала от стада, спотыкалась и падала. У козы в заднице, — Марта похлопала себя по крепкой попе, — оказалась стрела. С костяным наконечником.
      Что-то в ее голосе меня убедило. Вопреки мнению прочих функционалов я поверил, что на Янусе есть разумная жизнь. Какие-то кочующие по планете за теплом животные и следующие за ними дикари? Почему бы и нет? Идущие на границе убийственной зимы и изнуряющего лета вечные странники весны… нет, скорее — вечные странники осени, живущие теми плодами, что дает эта негостеприимная земля. Каковы они, наши братья из соседнего мира? Могли бы мы понять друг друга? Подружиться? Могли бы мы чем-то им помочь и чему-то научиться у них?
      Функционалов это не интересовало…
      Словно услышав мои мысли, Марта сказала:
      — Я иногда думаю, что каждый мир веера населен людьми. Только не всегда мы их видим. Может быть, иногда они не хотят, чтобы мы их видели. А если нам ничего не нужно от мира, так мы ведь и не ищем…
      Она подошла к третьей двери, постояла в задумчивости. Потом спросила:
      — Ты бывал в Антике?
      — Нет. Слышал немного.
      — Смешной мир. — Она фыркнула. — Далеко не высовывайся, если выйдешь из двери — местные тебя заметят.
      За третьей дверью был день. Солнечный и теплый. Дверь выходила на узкую улочку, где стояли каменные дома — не из кирпича сложенные, а именно из камня, надежно, но грубо, с узкими щелями то ли незастекленных окон, то ли бойниц, то ли вентиляционных отверстий.
      — Торговые склады, — сказала Марта.
      Это я понимал. Порталы почти всегда открывались в глухих местах, выходящая на площадь дверь в Эльблонг была скорее исключением из правил. Впрочем… ведь моя башня тоже выросла не на задворках Москвы. Видимо, в родном для таможенника мире проход мог открыться в любой точке. А уж потом он врастал в чужие миры осторожно, держась окраин…
      — А кто заметит-то? — спросил я.
      — Ну вот, слышишь, идут.
      Действительно, послышались шаги. Мимо двери, вроде как не замечая ее, прошагали двое — смуглый мускулистый мужчина в свободной белой рубашке и белых штанах и старичок, кутающийся в темный плащ. Оба почему-то были босиком. Мужчина нес на плече длинный серый тубус явно немалого веса и напоминал поэтому гранатометчика из какой-нибудь страны третьего мира, несущего на позицию свой «Вампир» или «Таволгу». Впечатление портил только сверкающий золотой обруч у него на шее — по обручу шел затейливый узор, и украшен он был как бы не бриллиантами.
      — Кто такие? — зачарованно спросил я. Кроме несчастных обитателей Нирваны и очень похожих на нас жителей Кимгима, я других обитателей чужих миров не видал.
      — Хозяин с рабом, — сказала Марта. — Здесь рядом склад гробовщика. Видно, человек небогатый, поэтому купил урну для костей хоть и большую, но впрок, без гравировок… да еще и уцененную, похоже.
      Я покосился на Марту. Ее лицо было абсолютно серьезным.
      — Раб — это тот, что в золотом ошейнике с бриллиантами? — уточнил я.
      — Ну да. А что тебя смущает? Богатый раб.
      — И бедный хозяин? Он что, не может деньги у раба отобрать?
      — Нет, не может. Здесь очень развитое рабовладение. Здесь раб может объедаться трюфелями, фуа-гра и черной икрой, спать на мягкой перине, иметь слуг и содержать любовниц.
      — И иметь собственных рабов…
      — Нет, — резко ответила Марта. — Вот этого он не может. Привилегия свободного. Тут очень странное общество.
      Я посмотрел в спину могучему рабу и дряхлому старичку, спросил:
      — А влезут кости-то в эту банку?
      — Влезут. Их же перемелют в пыль. Вначале выставят тело на съедение птицам, лисам или рыбам — это уж кто как предпочитает. Потом соберут кости, раздробят и засыплют в этот цилиндр. И уже его водрузят на крыше дома или на кладбище — если дом перейдет не к кровным родственникам.
      Меня передернуло.
      — Непривычный мир, — согласилась Марта. — Но как-то живет.
      Она закрыла дверь и направилась к последней, четвертой. Судя по тому, что Земля-шестнадцать, о которой единственной я спрашивал, была оставлена на десерт, меня ожидало любопытное зрелище.
      Но я даже не подозревал, насколько любопытное.
      Здесь было два цвета — красный и черный. Растрескавшаяся черная равнина уходила к удивительно близкому горизонту. То там, то здесь тянулись вверх гладкие, зализанные ветром скалы из красного камня. Пахло серой. Сухой жаркий ветер наметал за порог пыль — черную и красную.
      Темно-красным, багровым было и небо. Низкое, давящее. На облака это не было похоже, скорее на тугую пленку, натянутую метрах в ста над землей. Временами сквозь багровый полог проблескивали всполохи — будто в небесах кипела беззвучная гроза.
      — Господи ты Боже мой! — вырвалось у меня.
      Честно говоря, кроме как воззвать к гипотетически существующему Всевышнему, мне ничего и не оставалось. Нет, конечно, можно было бы еще грязно выругаться. Но не при женщине же…
      — Я тоже иногда думаю, что это ад, — сказала Марта. Видимо, истолковала мой возглас чересчур буквально.
      Я покосился на девушку. Она неотрывно смотрела в багровое небо. Облизнула губы — с красно-черной равнины дул тяжелый, иссушающий ветер. Таинственным шепотом сказала:
      — Однажды я видела… мне кажется, что я видела. Что-то белое падало с неба. Что-то… будто большая белая птица…
      — Или человек? — спросил я, уже догадываясь, что там она увидела — или придумала.
      — У людей нет крыльев, — уклончиво ответила Марта.
      — Ты не пошла, не посмотрела?
      — Оно было очень большим. Раза в два больше человека. Я испугалась. — Она посмотрела на меня, усмехнулась: — Считают, что Земля-шестнадцать — вулканический мир. Сюда рекомендуют не ходить. Вообще никому. Даже функционалам. Те, кто уходил далеко, — обратно не возвращались.
      Равнина за дверью ощутимо заколебалась. Вдали медленным, ленивым волдырем вспух и опал белый колеблющийся купол. По одной из красных скал пробежала трещина.
      У нас в башне землетрясение не ощущалось — и это придавало происходящему еще большую жуть.
      — Так здесь бывает… — Марта вдруг взяла меня за руку. — Сейчас еще…
      Над равниной раскатился долгий протяжный вопль. Будто тысячи голосов слились в мучительной и безнадежной жалобе.
      — Что это? — спросила Марта. — Вот что это?
      Я сглотнул. Вопль затихал вдали. Чувствуя себя доктором Ватсоном, втюхивающим сэру Генри то, во что он сам не верит, я сказал:
      — Вулканы иногда издают странные звуки…
      Марта повернулась ко мне. Некоторое время мрачно смотрела мне в лицо. Сказала:
      — Я смотрела русский фильм про собаку Баскервилей.
      Я пожал плечами:
      — Прости. Но я как-то не верю, что ты открыла дверь в преисподнюю, где падают с небес ангелы, а под землей вопят грешные души.
      Несколько секунд Марта молчала.
      А потом — улыбнулась и захлопнула дверь. Сказала:
      — У тебя крепкие нервы. Почти все ведутся. Особенно если удастся подгадать под гейзер.
      — Так что там на самом деле?
      — Выжженная пустыня. Фумаролы. Гейзеры. Вулканы. Дышать очень тяжело. Один… — она помялась, — один ученый сказал, что когда-то вся наша Земля была такой. Но потом тучи развеялись, вулканы затихли. А вот тут почему-то этого не произошло. Мир ни для чего не годный. К тому же фонит.
      — Чего?
      — Фонит. Радиация. Как в Чернобыле.
      — Сильная? — насторожился я. Марте все равно, она функционал, а вот мне…
      — Не сильная. Не бойся. Если не жить там, не спать на земле, не дышать долго их воздухом — то нормально.
      Не поддавшись на мрачный антураж Земли-шестнадцать, я, похоже, заработал у Марты какие-то призовые баллы. Во всяком случае, смотрела она на меня куда доброжелательнее. И даже спросила:
      — Есть хочешь?
      — Конечно.
      — Хорошо. Сейчас подберу тебе одежду… — Она замялась, но все-таки продолжила: — Если хочешь, я приглашаю поужинать в Эльблонге.
      — Не привык, чтобы меня приглашали женщины.
      — И что же? — Как мне показалось, в ее голосе мелькнуло разочарование.
      — Придется привыкать, — со вздохом сказал я.

5

      Сходство города Эльблонга с Кимгимом не ограничивалось одной лишь фонетикой названия. Городок был еще и застроен домами в стиле «Центральная Европа, эпоха Возрождения и далее». В принципе таких городов полно — там, где их пощадил пресс Второй мировой, где не поработали немецкие пушки, русские «Катюши» или американские «Б?17». Но несмотря на все старания реставраторов, возраст зданий виден. Свернешь с туристической тропки — и наткнешься на облупившуюся штукатурку, осыпающуюся кладку, прогнившее дерево и выщербленный камень.
      Здесь же, как и в Кимгиме, все было свежим. Живым. Новеньким. И брусчатка, и фахверковые строения в немецком стиле. Между двумя такими зданиями и была зажата башенка, в которой жила Марта, — со стороны Эльблонга она выглядела узеньким, в два окна трехэтажным домом. Как это водится, обычные люди к дому не присматривались — иначе кого-то мог бы насторожить яркий солнечный свет, прорывающийся в окно третьего этажа. Наверное, Марта оставила открытым окно со стороны Антика…
      Мы с Мартой сидели в маленьком ресторанчике, в котором ее явно хорошо знали. Нас с улыбкой провели на второй этаж, где было-то всего пять-шесть столиков. Усадили за самый уютный — у выходящего на площадь окна, от остальных отгороженный увитой цветами деревянной решеткой.
      Марта насмешливо посмотрела, как я изучаю меню на польском языке, и сама сделала заказ на двоих. Когда официант отошел, спросила:
      — Непонятно?
      — Слишком много похожих слов, — пробормотал я. — Поэтому и непонятно. Ты что заказала?
      — Борщ. Тут очень хороший борщ. Свинину с яблоками. Салат из сельди. Выпить — зубровку.
      — Ух ты. Давно хотел попробовать настоящей польской кухни, — сказал я. И, видимо, опять недооценил Марту — она иронически прищурилась.
      — Хочешь чего-нибудь народного? Аутентичного? Хорошо. Сейчас закажу тебе на первое — чернину, на второе — фляки…
      — Стоп! — Я поднял руки. — Я парень умный, я подвох чую за версту. Борщ — это замечательно! Я готов признать, что его и придумали в Польше.
      — В Польше, — твердо сказала Марта.
      Официант принес графинчик с прозрачной жидкостью, в которой плавала тонкая травинка.
      — Это не ваша… зубровка, — сказала Марта с презрением. — Это настоящая. С травинкой!
      Против правды не попрешь — вот и я не стал спорить. Тем более со спасительницей. Наверное, она была знакома с каким-то очень противным русским, иначе с чего бы такая непрерывная ирония и противопоставление?
      Зубровка и впрямь была вкусной — мы молча выпили по рюмке. И борщ великолепный.
      — Я утром в Харькове борщом завтракал, — сказал я, стараясь завязать непринужденный разговор. — Сегодня в Польше ужинаю. У меня день борща.
      — На Украине вообще не умеют готовить борщ, — фыркнула Марта. — У нас переняли, только все равно — наш борщ лучше.
      Несмотря на то что Украина и Россия давно уже не были единой страной, я почувствовал легкую обиду и покривил душой:
      — Не знаю, не знаю. Украинский мне больше понравился!
      — Это в тебе говорят русские колониальные комплексы, — сказала Марта уверенно. — Все непредвзятые люди знают, что в Польше борщ лучше. Ты селедку попробуй! Вкусная?
      — Вкусная, — жуя знакомую с детства селедку, сказал я.
      — У нас тут ловят. — Марта ткнула рукой в темноту, будто мимо окна плыл сейнер.
      — Эльблонг на море?
      — На Балтийском. А ты не знал?
      — Ты знаешь, где расположен Урюпинск? — ответил я.
      — Знаю. Город в Волгоградской области…
      — А без способностей функционала?
      Наконец-то у Марты кончился запас национальной гордости — и проснулось любопытство.
      — Ты все забыл? Все способности потерял?
      Я кивнул.
      — А как же ты убил акушерку?
      — Да так… — невнятно ответил я. — Не хочу об этом…
      — Странный ты. — Марта закурила, протянула сигареты и мне. — Никогда таких не встречала…
      — А ты знаешь многих функционалов?
      Она молчала, затягиваясь сигаретой. Неохотно сказала:
      — У нас тут… трое живут. Я, Дзешук и Казимеж. Дзешук — повар. Не здесь, у него на окраине ресторан. Казимеж — портной. Еще двое могут сюда дойти с хуторов. Квиташ — он мясник. Кшиштоф — полицейский. Земля-шестнадцать — необитаема, Янус, можно сказать, тоже, во всяком случае — функционалов у них нет. В Антике живет Саул. Он функционал-стеклодув. Раб. Он хороший… — Секундная заминка подсказала мне, что Марту и Саула связывает больше, чем знакомство. — Но очень занятой.
      — Немного, — подытожил я.
      Только сейчас мне стало понятно, как тяжко на самом деле давит «поводок», приковывающий функционалов к их функции. Это у меня были тепличные условия — вокруг вся огромная Москва, да еще и Кимгим, да еще и Заповедник — и современный мегаполис, и уютный, будто из книжек Жюля Верна и Диккенса явившийся город, и теплое ласковое море. А вот разбросанные по городам поменьше, а то и вообще по селам функционалы были на самом-то деле глубоко несчастными людьми.
      И Василиса в своей кузне.
      И Марта в своей башне.
      — Еще есть акушер, — вдруг добавила Марта. — Тот, кто делает функционалов. У нас, в Европе, это мужчина.
      — Тоже поблизости живет?
      Марта удивленно посмотрела на меня:
      — Нет. Не знаю. Какая разница, у акушеров поводка нет! Он вообще-то то во Франции, то в Германии живет, но порой сюда заходит. Это он меня сделал функционалом.
      Мы выпили еще по рюмке.
      — Тебе сколько лет? — спросил я. — Извини за такой вопрос, но…
      — А сколько дашь?
      — Двадцать.
      — Двадцать и есть.
      — И ты уже девять лет как функционал?
      — Да.
      Я даже не нашелся, что сказать. Я почему-то был уверен, что функционалами становятся только взрослые. А что чувствовала эта девочка, которую внезапно перестали узнавать родители, соседи, учителя? Как она росла — в своем родном городке, где знала каждую улочку, каждую лавочку? Что испытывала, сталкиваясь с матерью и отцом?
      — Вот поэтому я тебя не выдам, — сказала Марта. — Пусть даже ты убийца. Тебя ведь тоже не спросили, хочешь ты стать функционалом или нет?
      — Нет. — Я кивнул. — Спасибо. Я тебя долго напрягать не буду. Если можно, то переночую у тебя — и уйду.
      — Можно, — глядя мне в глаза, сказала Марта. — Переночуй.
      Но в следующую секунду взгляд ее изменился. Она тронула меня за плечо, разворачивая к окну.
      — Гляди… Человек на площади!
      Между нами и домиком Марты стоял на площади человек. Стоял в какой-то задумчивости, будто выбирал, куда пойти — к таможне или к ресторану.
      — Это Кшиштоф Пшебижинский, — сказала Марта.
      — Полицейшкий? — уточнил я и с ужасом понял, что пришепетываю в словах, вовсе этого не требующих. К счастью, Марта то ли не заметила, то ли проявила неожиданную тактичность.
      — Да. Он чувствует, где я…
      Полицейский с чрезмерно шипящим именем двинулся в сторону таможни.
      — Кшиштоф решил дать мне время, — сказала Марта. Посмотрела на меня, закусив губу. Вздохнула: — Отдохнуть у тебя не выйдет. Увы.
      — Он меня отпустит? — спросил я, кивая в сторону полицейского.
      — Нет. Его функция — ловить нарушителей. — Марта встала и взяла меня за руку. — Пошли…
      Навстречу нам сразу же выдвинулся встревоженный официант. Слов я не понял, но судя по тону — он испугался, что мы с Мартой остались недовольны обслуживанием. Но Марта быстро что-то ему сказала, после чего официант открыл перед нами дверь в служебные помещения.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.