Юлий БУРКИН
      ЗВЕЗДНЫЙ ТАБОР, СЕРЕБРЯНЫЙ КЛИНОК
      Фантастический роман
      Анонс
      В этой книге есть все, от чего воротит высоколобых критиков, но что по сердцу настоящим любителям фантастики. Пришельцы из будущего, борьба за российский престол, межзвездные цыгане - "звездокрады", борьба с инопланетным оборотнем, любовь, ярость и так далее, и так далее.
      Сергей Лукьяненко, прочитав в рукописи первую главу этой книги, заметил: "Это просто "Сегодня, мама!" для взрослых..." Это, конечно, не так, но и сравнение не из худших.
      На свете есть только две вещи, от которых срывает крышу, - космос и женщины.
      Мой сын Константин
      Очень короткое, но очень нужное предисловие
      Долго нудил дядюшка Сэм, уговаривая меня описать выпавшие на мою долю приключения, уверяя, что потомкам это крайне необходимо. Но я все отнекивался, сознавая, что, наверное, нет в этом мире человека более невежественного, чем я, студент-недоучка. Однако выбранная когда-то профессия и надежда на нечто, о чем я скажу позже, заставили меня взяться за перо. В конце концов это ведь и развлечение.
      Для собственного удобства я решил писать так, словно читать эти строки будут мои бывшие современники - жители конца двадцатого - начала двадцать первого века. И не только для удобства: соображение, о котором я обещал сообщить ниже, делает это решение еще более оправданным. (Если уж так не терпится узнать, что я имею в виду, загляните в самый конец книги.)
      Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что текст этот не имеет никакой эстетической ценности и может служить лишь своеобразным историческим документом, однако, создавая его, мне удобнее было время от времени сбиваться на откровенно беллетристический, а иногда и вовсе опереточный стиль. Когда же мне это надоедало, я возвращался к стилю сухого документального отчета.
      Хочу заранее предупредить еще об одном - я не имею ни малейшего понятия, что моему потенциальному читателю может быть интересно, а что нет. Потому излагаю прежде всего то, что интересно мне, что запомнилось мне наиболее ярко, время от времени прибегая к помощи и свидетельствам тех, кто, кроме меня, был участником описываемых событий.
      Настоящим подарком стал для меня дневник Квентина Басова, добытый и доставленный на Блиц-12 XL дядюшкой Сэмом. Без него мое повествование, вероятно, выглядело бы не совсем полным. А так оно даже может претендовать на некоторую завершенность фабулы.
      Вот, наверное, и все или почти все, что я хотел бы сообщить тому, кто решился начать чтение этого документа - от скуки ли, из любопытства или же по каким-то иным, неведомым мне побуждениям. Возможно, мне следует извиниться еще за то, что сам я - человек недостаточно любопытный, я бы даже сказал, "поверхностный" и совершенно не склонен вникать в глубинные причины происходившего со мной.
      Извиняет меня, пожалуй, лишь то, что мое невольное появление в данном месте и в данное время в конце концов положительно отразилось на течении истории всего мира. Пока что единственного известного нам. Этого, думаю, не станет отрицать никто. Да и в конце концов с какой стати я принялся извиняться? Вас ведь никто не заставляет читать это. Так?
      Ну, а взялись, так с богом. Тешу себя надеждой, что текст этот принесет вам несколько приятных минут или хотя бы поможет уяснить последовательность некоторых событий, которые стали для этого мира поворотными.
      КНИГА ПЕРВАЯ
      Решил вести дневник. Потому что дело это, похоже, выгодное...
      Игорь Иванов. "Метаморфозы, или Как я стал цыганом"
      Долбленый челн
      На лоне вод.
      За ним плывет
      Скобленый плот.
      Владислав Куприянов
      Глава 1
      ТАК НЕ БЫВАЕТ
      - Красивые цветы. Спасибо, Рома, - сказала Ольга и окунулась лицом в припорошенные редким снежком розы.
      Мы стояли с ней в рыхлом пятне света, падающего из круглого окна ее подъезда.
      - Фирма веников не вяжет, - сообщил я и даже почувствовал, что покраснел от сознания своей беспросветной тупости и никчемности. Придурок. Остряк-самоучка. Ну почему с ней (и только с ней!) я бываю таким идиотом?!
      Я знал, что улыбка ее вовсе не высокомерна, и понимал, что, если бы не нравился ей, она не стояла бы тут со мной, время от времени стряхивая искрящиеся снежинки с волос... Но я ничего, НИЧЕГО не мог с собой поделать!
      Почти всегда, в любой компании я умел находить слова, которые делали меня "своим": шутку, байку, анекдот... Но Ольга была так красива, так неправдоподобно красива, что ее улыбка казалась мне приговором, и если я и ухитрялся еще что-то выдавливать из себя, то такие пустые и банальные фразы, что они, с фальшивым шорохом падая на землю, превращались в промокшие окурки "L &M" или мятые обертки из-под мороженого...
      "Есть только два пути, - решил я наконец, - попрощаться или спросить, не могу ли я зайти к ней... Выпить чашечку кофе... Сама она меня, конечно, не пригласит, но, кто знает, возможно, и не прогонит... Попрощаться или спросить? Еще неизвестно, какой из вариантов будет для нее обиднее. Зато второй несомненно, беспроигрышный. Если откажет, ничего не изменится, я же при этом хоть не буду выглядеть тюфяком. А если не откажет..."
      А ведь я знал... К сожалению, знал, кто из наших спал с ней. Но такое уж сейчас время. Никто не может оставаться ангелом. Или это даже к лучшему: не прогонит и меня. Но у нас-то с ней все будет серьезно...
      Да! Сейчас я должен поцеловать ее и спросить: "Можно, я зайду к тебе?.."
      Я приоткрыл рот, сделал короткий нервный вдох... И с ужасом услышал, как мои собственные губы внятно произносят:
      - Ну, я, пожалуй, пойду... Увидимся?
      Но даже это "увидимся" было не утверждением, а обращенной к повелительнице мольбой существа третьего сорта, которому не на что рассчитывать!
      - Наверное, - усмехнулась она.
      Презрительно? А может быть, многообещающе? Хотя, с чего бы?.. Или все-таки?..
      Она повернулась ко мне спиной, тронула кнопки кодового замка и скользнула в подъезд. А я, костеря себя на чем свет стоит, двинулся к своему дохлому "Форду-Сиерре" с дядькиного плеча.
      Нет на свете машины нелепее моей. Даже "Ока", хотя и является не чем иным, как примусом на колесах, на мой взгляд, практичнее и милее. Потому что древняя иномарка - это проклятие конца тысячелетия. После августовского скачка бакса детали на иномарки подпрыгнули раз в десять, и новая коробка передач, например, стоит сейчас больше, чем вся эта колымага целиком. А "летит" все по кругу...
      Да что говорить, сам бы я такую не купил... Впрочем, нет, надо быть честным, хотя бы перед собой. Сам бы я И ТАКУЮ не купил. Откуда деньги у студента-филолога?
      "Сиерру" эту подарил мне мой дядька. Он у меня "предприниматель" (читай, "бандит"), и эту машину всучил ему какой-то "хачик" в счет погашения долга. Больше хачику отдать было нечего. Беден был хачик на мою беду. "С дурной овцы хоть шерсти клок", - решил дядька и взял. Но ему-то, крутому, зачем этот металлолом? Вот мне и пожаловал, приговаривая: "Запомни, Рома: не любят красивые женщины, купи крутую тачку; нет денег на тачку, заведи красивую женщину..."
      Подойдя к машине, я даже пнул ее в сердцах... Но честно говоря, не только для того, чтобы выместить на ней разочарование от бесславного прощания с Ольгой, но и из чисто практических соображений: без хорошего пинка почему-то не открывался замок водительской дверцы.
      Я уселся за руль и повернул ключ зажигания. На удивление, машина завелась сразу: не успела еще, значит, остыть. А то бы я тут попрыгал. Я ведь обычно и не езжу при минусовой температуре: хрен заведешь. Сегодня же вывел ее только для того, чтобы пустить пыль в глаза Ольге. Встретить девушку не просто так, а на своей собственной тачке!.. Пришлось при этом забашлять какому-то парню на нормальной "девятке" за то, что он кварталов пять тащил меня на буксире, пока моя "Сиерра" не затарахтела самостоятельно. За эти деньги я спокойно проехался бы и на такси. И на обратный путь еще осталось бы.
      А пыль в глаза пустить все равно не получилось. Ольга села в машину с нескрываемой опаской. Еще бы! Разве на ТАКИХ машинах возят таких девушек?! Тут только я понял, что злобными размышлениями об автомобиле я подсознательно гоню от себя мысли о своей мужской несостоятельности и позорном бегстве от ее подъезда...
      Я включил печку, и окна моментально запотели. Но ничего, скоро оттают. Я запустил дворники, и в тоненьком слое свежего снега образовалось два полукруга - в форме задницы. При этом я нечаянно газанул сильнее, чем надо, нешипованная, да еще и лысая, резина секунд пять побуксовала, и машину повело в сторону. И вот так неказисто, как корова на льду, с трудом выровнявшись и взревывая, она, наконец, тронулась. Хорошо хоть этого Ольга не могла видеть...
      Но в конце концов не я ли в детстве из принципа снимал с велосипеда тормоза? За ненадобностью! Я никогда не ладил с техникой, никогда не мог ничего починить, но всегда умел приноравливаться к любым неисправностям и не боялся их.
      И вот я иду уже под девяносто. Снег стал гуще, и встречные машины видны только парами огней. С моими водительскими талантами в такую погоду следовало бы встать на обочину, включить аварийку и дождаться конца снегопада. Но если снег будет валить часа два, самостоятельно мне тогда уже не завестись, а цеплять меня ночью никто не остановится... Ладно. "Дотянем до леса, - решили друзья..."
      Мне казалось, я еду очень даже рискованно, на весьма приличной скорости... Но какие-то мудаки преспокойно меня обгоняли, и это бесило еще больше.
      Перед глазами возникло насмешливое лицо Ольги. Я нервно затянулся, и огонек сигареты обжег пальцы: оказывается, я курю уже фильтр. Я закашлялся и стал крутить ручку окна, чтобы выбросить окурок в промозглую тьму. Как раз в этот миг машина поравнялась с перекрестком, а желтый глаз светофора сменился красным.
      Выбрасывая бычок наружу, я машинально отреагировал на сигнал светофора: отжал сцепление и ударил по тормозам. Сознавал, что делаю все неправильно, совсем не так, как полгода назад учил меня инструктор по вождению... Надо было спокойно проскочить на красный "ввиду небезопасности маневра", а еще правильнее было бы плавно снизить скорость загодя... Все я знал... Но было уже поздно, и я лишь вцепился в баранку обеими руками, в то время как машина, словно на коньках, заскользила по обледеневшему шоссе, практически не замедляясь.
      Она неслась вперед, слегка разворачиваясь при этом влево. Угловым зрением я видел ряд мчащихся на меня огней. Вот так. Допрыгался... Первый удар пришелся по левому заднему поворотнику. От сотрясения у меня потемнело в глазах. Но лишь на миг. Как раз за этот миг мою "Сиерру" окончательно развернуло - мордой к потоку автомобилей, которые только что мчались позади меня. И я, придя в себя, увидел несущийся прямо на меня огромный джип "Чероки". Я даже успел разглядеть за его лобовым стеклом перекошенное лицо вцепившегося в руль "братка".
      Удар!..
      Зажмурившись, я приготовился к боли, к хрусту ломающихся костей, рвущих сухожилия и кожу... Но... Почему у меня есть время представлять все это? Я приоткрыл глаза. В висках стучало. Я глубоко вздохнул, и розовая пелена ужаса в моих глазах рассеялась. И я увидел перед собой все те же вытаращенные глаза бритоголового.
      Такие, как он, в отличие от меня страховочным ремнем не пристегиваются. Или он на подушку надеется? Ну, и где она, подушка?.. Подавшись вперед, бритоголовый уже почти касался лбом стекла, как бы готовясь выбить его. Вот, значит, почему это окно называется "лобовым".
      Но что за чертовщина?! Почему со мной ничего не происходит?! Хотя я много раз читал, что перед смертью течение времени словно бы останавливается. И сейчас я вспомню всю свою жизнь. Она, словно пущенное задом наперед кино, галопом пронесется перед моим внутренним взором, а затем время вновь извергнется гибельным вулканом и бритая голова водителя джипа все-таки пробьет стекло, а моя грудная клетка лопнет, стянутая серым ремнем безопасности, и машины завертятся, закружатся нелепыми фигуристами на катке магистрали, вовлекая в аварию все новых и новых несчастных...
      Но ничего этого не совершалось. Никакого движения. И я с удивлением осознал, что даже поблескивающие в свете фар снежинки за лобовым стеклом не падают, а висят, как малюсенькие елочные игрушки, привязанные к чуть подрагивающим невидимым нитям...
      Я попробовал шевельнуться, почти уверенный, что ничего не выйдет. Раз уж весь мир застыл, словно воздух превратился в прозрачный лед, то и я - вмерзший в него карась... Но ни фига подобного: двигаться мне ничего не помешало.
      Я отстегнул ремень и вышел из машины.
      А мир продолжал цепенеть. Самое подходящее слово, это я вам как филолог заявляю. Именно "цепенеть".
      Все окружающее нелепо застыло, мелко дрожа, словно изображение на видео в режиме паузы. Нормально двигаться мог только я.
      Хотя нет, не только. Теперь лишь я увидел, что на обочине дороги стоят двое персонажей в нелепых, словно одежда "телепузиков", светло-розовых плащах. И они делают мне руками знаки. Похоже, они зовут меня. Позади них призрачным зеленым светом мерцает прозрачный куб размером чуть больше человеческого роста.
      Я не люблю фантастику... Любил раньше, но после того, как на филфаке почитал НАСТОЯЩУЮ литературу, к фантастике стал относиться довольно прохладно. Но иногда все-таки почитываю... Так вот, картина была явно из романа какого-нибудь Головачева или Лукьяненко. То есть неправдоподобно глупая.
      Я хотел крикнуть "розовым": "Кто вы?", и мне казалось, я даже сделал это... Но не услышал звука, мой вопрос остался лишь мысленным. А им надоело ждать, когда я наконец послушаюсь их, и они сами побежали ко мне. Тогда я на подгибающихся ногах шагнул им навстречу, а затем тоже побежал, вдруг осознав, что это невероятное оцепенение мира может прекратиться так же внезапно, как началось, и тогда я погибну под колесами одной из этих машин, уже втянутых в ДТП и стоящих под самыми неестественными углами, порою касаясь друг друга. Ведь я нахожусь в самой их гуще.
      Я видел похожих на восковые куклы людей в салонах этих автомобилей. Лица у некоторых из них были перекошены испугом, у некоторых - недоумевающие, некоторые уже успели расквасить носы и лбы, а на лице девушки, вцепившейся в руль новенького белого "Седана", я заметил оскал упоительного азарта...
      Я даже приостановился. Такой кадр отлично вписался бы в клип на песню Высоцкого: "... чую с гибельным восторгом: пропадаю! Пропадаю!!!" Но тут люди в розовом, встретившись со мной, схватили меня за руки и торопливо поволокли к обочине.
      Едва добравшись до зеленого куба, они, отпустив меня, окунулись в его стенку (именно "окунулись") и вытащили из него, держа под мышки, тело человека.
      Впервые за все время этой переделки мне стало по-настоящему дурно. То есть меня чуть было не стошнило. Это было МОЕ тело с моим же, само собой, лицом. Было бы странно, если бы я не узнал это лицо и эту одежду. Честно говоря, я никогда не любил свое лицо, и мой внутренний взор упрямо рисовал меня совсем другим человеком, значительно более миловидным... Но именно такое лицо я достаточно часто видел в зеркале, чтобы смириться и уяснить: это я.
      Сглотнув и с трудом оторвав взгляд от открытых глаз мертвого двойника, я глянул на одного из "розовых". Это был усатый, слегка смахивающий на Андрея Макаревича, мужчина с припухшим, словно после вчерашней попойки, лицом, глазами слегка навыкате и вьющимися волосами. Поймав мой взгляд, он недвусмысленно показал мне жестом, что я должен помочь.
      Я подхватил своего двойника за ноги, отметив, что и полуботинки на нем такие же точно, что и на мне: потрепанные "Саламандры". Купить что-нибудь поинтереснее или хотя бы поновее не получилось: все деньги ушли на текущий ремонт "Форда", а последняя заначка - на сегодняшний букет Ольге.
      Втроем мы доволокли тело обратно до моей машины и усадили его в кресло. Руки от сотрясавшей меня и не прекращающейся все это время вибрации чуть онемели, но я, уже понимая, что мы занимаемся инсценировкой моей гибели, без каких-либо подсказок влез в салон и пристегнул тело ремнем к спинке сиденья так, как недавно был пристегнут сам. Делая это, я коснулся груди, а затем и шеи моего двойника... Меня прошиб пот и слегка закружилась голова. Это тело не было мертвым, как показалось мне сначала, оно просто пребывало в том же оцепенении, что и все остальное, кроме меня и "розовых".
      Но попереживать по этому поводу мне не дали и рывком выдернули из машины. Бегом мы вернулись к зеленому кубу и сразу же вошли в него. Только тут вибрация прекратилась, и это принесло ощутимое облегчение. Все происходящее снаружи было прекрасно видно.
      Едва я успел обернуться, чтобы глянуть на место своей чуть было не свершившейся гибели, второй из "розовых" (был он пониже первого ростом, так же пучеглаз, но бледен и лысоват) коснулся рукой какого-то продолговатого металлически поблескивающего брелка на груди... И мир ожил. И лопнула ватная тишина.
      Завизжали тормоза, заскрежетал и загрохотал коверкающийся металл. Мой "Форд" был уже не виден под грудой кувыркающихся, наползающих на него машин-айсбергов...
      Лысоватый, прищурившись, обернулся ко мне и, скривив рот в улыбке, слегка нараспев произнес:
      - Беда-а...
      Я согласно кивнул, хотя мне и показалось, что он почему-то произнес это слово с иронией. Теперь ко мне обратился кудрявый, так же распевно, но с интонацией явно официальной:
      - Поздравляю вас, государь. Волею Провидения вы спасены.
      - Спасибо, - выдавил я и не узнал собственного голоса, думая в то же время о том, с какой это стати я стал "государем". Похоже, меня с кем-то спутали. Хотя главное - то, что они вытащили меня из этой мясорубки, так что пусть теперь называют как хотят. Как там в пословице? "Хоть горшком называй, только в печь не сажай". Интересно, какая печь может угрожать мне?
      - Служим престолу и отечеству, - проблеяли между тем мои спасители.
      Я уже перестал чему-либо удивляться, но, если бы даже и не потерял эту способность, все равно удивиться не успел бы. Потому что как раз в этот миг из гибельной кучи-малы, кувыркаясь по продольной оси, прямо на нас помчался тот самый белый "Седан", за рулем которого я видел азартную девушку.
      - Эй-эй! - испуганно выдохнул я и ухватился за руку того из моих спасителей, который напоминал Макаревича, по-видимому, инстинктивно ощущая в нем большую силу, чем в лысоватом. Хотя у меня и мелькнула успокоительная мысль, что под защитой зеленого куба мы неуязвимы, ведь, наверное, это какое-нибудь сверхпрочное "силовое поле". Но мои спасители так не считали. С поспешностью, явно продиктованной боязнью, лысоватый вновь коснулся брелка... И все померкло.
      А очнулся я уже совсем в другом месте.
      * * *
      Хотя "очнулся" - не самое точное определение, подходящее к данному случаю. Я ведь и не терял сознания. Но и в реальности в полном смысле этого слова я тоже не оставался.
      В тот момент, когда "розовый" задействовал свой брелок, каждая моя клеточка ощутила щемящую, похожую на оргазм, блаженную боль... А еще через мгновение мне показалось, будто бы я раскололся на тысячу разноцветных искр, которые, словно трассирующие пули, растянулись в светящиеся змейки. И, вращаясь вокруг одной оси, радужным веретеном протянулись через холодную бездонную черноту вселенной...
      Сколько длилось это болезненное счастье? Миг? Вечность? И то и другое?..
      И вот спустя этот миг или эту вечность, я и мои спасители очутились в некоем новом месте. В ушах еще звенело и сладко посасывало под ложечкой, а я уже оглядывался по сторонам.
      Вообще-то я догадывался, что спасли меня (или похитили?), конечно же, пришельцы из будущего. Прежде всего потому, что уж больно они походили на рыцарей Джедаев из "Звездных войн". Но это, однако, не довод... Ну а кем еще они могли быть? Инопланетянами? Чепуха! Не верю, как любил говаривать Станиславский! Жителями параллельного пространства? Не верю я и ни в какие параллельные пространства. Правда, я и в пришельцев из будущего не слишком-то верю... Но будущее, оно все-таки как-то реальнее, чем параллельные миры.
      Ну а то, что я увидел теперь, догадку мою однозначно подтверждало.
      Это помещение... Или скорее пейзаж... Это была как бы полянка, и не маленькая, метров двести в диаметре, покрытая темно-зеленой сочной травой, а кое-где и невысокими, причудливо изогнутыми деревцами, словно сошедшими с японских акварелей на шелке. И все же потом, когда я узнал, что это - рубка (и единственное жилое помещение) космического корабля, я даже не очень удивился. Из-за прозрачного, усеянного яркими-яркими звездами полусферического купола, накрывающего эту полянку.
      Казалось бы, что такого - трава в планетарии. Пусть даже и чрезвычайно большом. Но я почти сразу заметил и то, что делало окружающее по-настоящему невозможным. По прозрачному, как мне сперва показалось, куполу туда-сюда, от звезды к звезде сновали сотни малюсеньких, но отчетливо видимых космических кораблей самых разнообразных форм. Причем довольно часто корабли эти не ползли куда-то, а просто исчезали в одном месте, а в другом появлялись, а между этими двумя точками в этот момент на миг возникала светящаяся линия... И я понял, что никакой это не прозрачный купол, а огромная звездная карта.
      Все эти впечатления и мысли заняли совсем немного времени. Ситуация требовала от меня немедленной адаптации. А я еще во время службы в армии заметил, что способен на это, благодаря чему не раз успешно выходил из сложнейших переделок. А еще благодаря чувству юмора. Переживал позднее, когда опасность была уже далеко позади...
      Я переключил внимание на обитателей этого помещения-пейзажа. Теперь, кроме меня, их было трое: два моих спасителя-похитителя и третий - седовласый с залысинами, голубоглазый старик, одетый в нечто, до смешного напоминающее национальный русский наряд. Жаль, я не знаю точного названия его деталей... На старце была длинная белая рубаха с закрытым воротом, подпоясанная тонким пояском, и темно-синие широкие штаны, лихо заправленные в черные глянцево поблескивающие полусапожки. А на шее, поверх рубахи, у него висел крестик! Неужели христианство доживет до... До каких времен? Откуда, из каких пучин времени прибыли за мной эти люди?
      Моя мысль о живучести христианской религии подтвердилась тут же.
      - Благодарение Господу, все прошло удачно, - произнес старец, затем перекрестился и слегка поклонился мне: - Рад приветствовать вас, государь мой.
      - Кто вы, люди добрые? - в тон ему, по-былинному, задал я наконец вопрос, который хотел задать еще на автостраде. И тут заметил, что ни старец, ни розовые "Джедаи" не стоят, как я, на траве, а как бы парят в сантиметре над ней.
      И мне пришло в голову, что все происходящее - все-таки какая-то загробная фантазия. Просто я разбился в аварии, а в последнее предсмертное мгновение мой мозг сумел впихнуть такое количество образов, ощущений и несуразных видений, что мне кажется, будто жизнь все продолжается и продолжается... Говорят, звезда гаснет, а свет ее все летит и летит... Почему у меня возникли именно такие видения? А кто его знает?! Кто объяснит, почему нам снятся именно такие, а не иные сны? А может быть, я и в самом деле сплю? Сон - все, в том числе и сама авария? Мысль не оригинальная, но все объясняющая.
      Я немножко увлекаюсь техникой видения осознанных снов, читал в Интернете специальные методики и пару раз ухитрялся управлять своим сновидением. Это, надо сказать, чертовски занятно. Итак, если это сон, я, дважды посмотрев на какие-то одинаковые мелкие детали, например цифры или буквы, увижу совершенно разную картинку.
      Я глянул на часы. 3. Отвел глаза. Посмотрел еще раз. 4... Ну, это еще ничего не значит: просто одна минута закончилась и началась другая. Тогда я посмотрел на небольшой участок купола и запомнил расположение нескольких звезд, отвел глаза, посмотрел снова... То же самое. Не сон? Я поспешно поднес ко рту запястье и со всей силы укусил себя... Больно было нестерпимо.
      - Полно, Роман Михайлович, - замахал на меня руками старик, улыбаясь, - не спите вы, не спите! Я сейчас вам все объясню. Возьмите-ка вот это, - подал он мне какой-то предмет.
      Машинально протянув ладонь, я принял из его рук нечто бесформенное, на ощупь похожее на кусок подтаявшей замазки... И тут же пожалел об этом. Потому что ладонь обожгло, и огонь, похожий на тот, что бывает, когда натощак или с мороза хватишь полстакана водки, пробежал по всему моему телу... А в ладони уже ничего не было! "Замазка" всосалась в нее!
      Я отшатнулся от старика... И неожиданно для себя отлетел от него метров на пять. И повис над травой под углом градусов в сорок пять к земле.
      - Успокойтесь, - пряча улыбку, сказал мне старец, - просто теперь тут, в корабле, вы сможете управлять своим телом так же, как мы.
      С этими словами он сперва еще чуть приподнялся над поверхностью, а затем принял горизонтальное положение и, взмыв под купол, сделал кульбит. И тут же вернулся на прежнее место.
      - Попробуйте, - предложил он.
      Я послушно попробовал и, к собственному удивлению, без малейшего труда повторил его трюк, сам не понимая, как мне это удается.
      - Чего же они ко мне ТАМ не подлетели? - показывая на "розовых", несуразно спросил я, вернувшись к старцу.
      Но он понял меня.
      - Эта штуковина называется "мнемогравитат" и действует только там, где установлены специальные генераторы, - пояснил он. - В нашем мире пользоваться им могут лишь самые высокопоставленные персоны. Всякий раз, когда вы будете входить в зоны действия подобных генераторов или выходить из них, вы будете ощущать во всем теле эдакое легкое жжение, словно - он замешкался в поисках сравнения.
      - Словно водки хватишь с мороза, - подсказал я.
      - Точно! - обрадовался старик. - А не желаете ли, кстати? - хитро прищурился он.
      Я уже привык к певучему говору моих спасителей-похитителей, и интонация, с которой седовласый и лысоватый христианин предложил мне выпить, ясно указала мне на то, что сам он сделать это никогда не откажется... Я пригляделся и заметил, как забегали его бездонные глазки...
      - Отчего же? - согласился я. - За знакомство, например. Или за мое удивительное спасение.
      - Вот-вот, - благостно подтвердил старец. - Водочки? Коньяку? Али чего другого?
      - Водки, - выбрал я.
      И тут же, прямо из земли между нами вырос ажурный столик с графинчиком, рюмочками и какими-то закусками. Я вспомнил "Мастера и Маргариту". Пробуждение Степы Лиходеева. Но на Воланда старикан не тянул. Как его зовут-то, хотя бы?
      - Меня, Роман Михайлович, Сэмюэлем зовут, - словно отвечая на мой мысленный вопрос, сказал он, разливая прозрачную жидкость в четыре рюмки. Заметив мое удивление, пояснил: - Русские имена, к сожалению, в быту совсем не сохранились. А уж тем паче традиция величать по отчеству. Отца моего, к примеру, звали. Сомерсетт. Согласитесь, вряд ли можно было бы услышать что-либо глупее, чем Сэмюэль Сомерсеттович?
      - Да уж, - промямлил я, принимая рюмку из его рук.
      - Так что, хотя я и считаю себя чистокровным славянином и, кстати, горжусь этим, зовите меня просто дядюшка Сэм. Я к этому привык.
      Я подумал, стоит ли сообщать ему, что в советских политических пасквилях времен "холодной войны" "дядюшкой Сэмом" было принято называть Соединенные Штаты Америки, да еще и изображать сей персонаж этаким набитым долларами злобным толстяком с сигарой в зубах и котелком на голове... Но решил воздержаться. Вместо этого обернулся к "розовым":
      - А вас-то как звать?
      В том, что они - подчиненные "дядюшки Сэма", и в том, что субординация тут строжайшая, сомнений не возникало. Это было ясно хотя бы уже по тому, как бедолаги притихли и оцепенели. Но распивание спиртного, видно, нарушением дисциплины не считалось: оба "Джедая-телепузика" уже держали в руках по рюмашке. Услышав мой вопрос, они искательно, почти испуганно, посмотрели на начальника. Тот, чуть заметно кивнув головой, заметил:
      - Подчиненных у нас принято называть по фамилиям.
      - Синицын, - представился кудрявый, слегка поклонившись.
      Затем назвался лысый:
      - Семецкий. Можно, Сема, - добавил он, крякнул и виновато посмотрел на дядюшку Сэма.
      - Так за знакомство! - протянул я рюмку, чтобы чокнуться, но никто из троих не поддержал меня. Я сперва удивился, но потом догадался, что этот обычай людям будущего не известен.
      - За знакомство, - повторил я и просто опрокинул рюмку в рот.
      И остальные последовали моему примеру. А водка-то оказалась не фонтан. Просто самогон какой-то, а не водка... "Ключница водку делала"... А ведь Грозный в фильме "Иван Васильевич меняет профессию" произнес эту фразу, тоже попав в будущее. Видимо, имеет место процесс ухудшения качества водки от века к веку.
      Взяв с овального блюдца что-то мокрое и твердое я сунул это в рот и похрустел. Вкусно. Какой-то овощ или корешок. Какой, не понял. Но вкусно. Вроде как маринованный. Короче, сойдет.
      - Ну и что вы со мной собираетесь делать? - спросил я, прожевав.
      - С вами? - поднял брови старец с деланым удивлением. - Ошибаетесь, дорогой Роман Михайлович. Это вы с нами будете делать... Все, что только пожелаете. Ведь вы, Роман Михайлович, царь наш батюшка.
      Ну вот, приехали... Вообще-то после повторенного несколько раз обращения "государь" к чему-то подобному я был готов. И все-таки слегка охренел.
      - Царь? - переспросил я тупо.
      - Вот именно, - подтвердил он. - Наш символ, наше национальное знамя. Наш оплот и надежда на возрождение.
      - С какого хрена? - сбил я грубой интонацией елейность его тона.
      - Кровь у вас монаршая, вот с какого, - заявил он.
      - Поясняй, - потребовал я и вдруг заметил, что тон, которым я это произнес, и впрямь какой-то царский. - С каких это пор опять появились цари? В мое время демократия была, президент был - Путин. Неожиданный, но вроде нормальный.
      - Поясняю, - кивнул он. - Все просто. Реставрация монархизма в России произошла еще в начале двадцать первого века. Ежели бы вы. Роман Михайлович, не разбились в автомобиле, вы бы это дело и сами застали. После долгой, почти в сто лет, паузы без самодержцев царем себя провозгласил Никита Михалков...
      - Михалков?! Актер?! - не поверил я своим ушам. - Тот, который "шагает по Москве"?!
      Дядюшка Сэм пожал плечами:
      - Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, я, видите ли, не историк и не в курсе всех политических интриг того времени... Знаю лишь, что он был избран президентом, в основном при поддержке провинции, тогда как названная вами Москва была чуть ли не поголовно против... А царем он себя провозгласил, возложив, так сказать, судьбу свою на алтарь служения отечеству. Ибо, будучи монархистом, иного пути реставрации самодержавия он не видел. "Самодержавие, православие, народность" - вот триединый оплот России во все века ее процветания.
      Тут я вспомнил, что Михалков в одном своем фильме и в самом деле сыграл царя. "Сибирский цирюльник" фильм называется. Но я еще не успел его посмотреть... Ну надо же! Кто бы мог подумать?! Хотя... Другой киношник Станислав Говорухин - тот, помню, да, выставлял свою кандидатуру на президентских выборах. Опять же Рональд Рейган... Видно, дурной пример оказался заразительным...
      Адядюшка Сэм продолжал:
      - Кончил он худо. Как всякий самозванец. Началась на Руси смута, и то ли на кол его посадили, то ли просто пристрелили, аки пса сбесившегося... Однако ж самодержавие на Руси с тех самых пор так и стоит незыблемо. Так что, спасибо ему, каков бы он ни был.
      - За Никиту Михалкова? - предложил я, подняв пустую рюмку и почувствовав, что на глаза навертываются слезы. - А я ведь его живьем видел. В Доме кино, на встрече...
      - Не может быть! - воскликнул дядюшка Сэм, всплеснув руками. А затем, недоверчиво на меня поглядывая, стал молча разливать.
      - Да, честное слово! - даже обиделся я. - Чего особенного?! Вся группа ходила. После этой встречи его фильм "Утомленные солнцем" показывали. Классный фильм. И мужик классный. Усатый такой, обаятельный, как кот. А еще больше он похож на кота в "Шерлоке Холмсе". Да я его вот так, как вас, видел, правда! Автограф не взял только потому, что я их не собираю.
      - Сомкнулась связь времен! - заявил дядюшка Сэм, видимо, прекратив подозревать меня во лжи. И хоть я и не слишком прилежный студент-филолог, я все-таки узнал цитату. Это он Шекспира наизнанку вывернул.
      - Это судьба, - продолжал он. - Вы были знакомы с тем, кто восстановил на Руси монархию.
      Это, конечно, большое преувеличение, говорить, что я был с ним знаком. Видел, не более. Но дядюшка продолжал:
      - Это мистическое подтверждение правильности нашего пути! Если доселе у меня и были сомнения, то отныне их больше нет! За пчеловодов! За Михалкова!
      Я не стал спрашивать, при чем тут какие-то пчеловоды. Какое мне дело? Вот за Михалкова - не грех. И мы выпили, опять же не чокаясь, но тут уже с полным правом, так как вроде бы "за упокой". На кол, это неприятно...
      - И все-таки, я-то тут при чем? - спросил я, проглотив неизвестный овощ. Мало ли кто видел Михалкова?!
      Дядюшка Сэм строго на меня посмотрел. На щеках его играл хмельной румянец.
      - Ладно, - сказал он. - Не хотел я так сразу вводить вас в курс дела. Но раз уж есть мистические знамения... А я, знаете ли, верю в мистические знамения... Буду с вами предельно откровенен.
      - Пожалуйста, - попросил я. - Мне бы очень хотелось.
      - В Думе идет борьба фракций, - рефлекторно понизив голос, начал дядюшка Сэм, не замечая кислого выражения моего лица. Про борьбу фракций в Думе мне надоело слушать по телевизору. - Власть нынешнего самодержца Рюрика ведет Россию в тупик. Наша фракция оппозиционная, и все идет к тому, что вскоре она будет объявлена вне закона, а представители ее подвергнутся политическим гонениям, а то и физической расправе. Самый надежный, хотя и сложнейший способ уберечь себя, а также и спасти Россию - сделать царем своего ставленника. Но мы никогда и не подумали бы о такой возможности, если бы не появилась реальная возможность предъявить сенату истинного потомка рода Романовых.
      По его логике однозначно выходило, что потомок рода Романовых - я. Это предположение было столь нелепым, что я даже не стал пытаться перебить дядюшку, а просто промолчал и стал слушать дальше, надеясь, что необходимое объяснение прозвучит.
      - Мы сделали ставку на чудо. Мы профинансировали работу над установкой, которую в легкомысленной литературе вашей эпохи было принято называть машиной времени. И вот результат: мы изъяли вас из вашего времени, причем так, что это никоим образом не могло повлиять на ход истории и привести к необратимым последствиям.
      - Но ведь я-то - не потомок Романовых! - не выдержав наконец, вскричал я. - Моя фамилия Безуглов!
      - "Без-углов", - зачем-то раздельно произнес дядюшка Сэм и хитро на меня посмотрел. - А вы никогда не слышали о том, что прадед ваш получил эту фамилию в детском приюте? Что, когда его подобрали, родителей своих он не помнил?.. Без-углов - это ведь значит только то, что человек не имеет своего угла, не так ли? Ваш прадед был беспризорником... Его реальная фамилия была совсем иной, опасной в те времена. И все-таки - не Романов. Он был незаконнорожденным сыном князя Романова. Генный детектор безошибочно показывает в вас прямого наследника царской династии, и, ежели возжелаете, я покажу вам, милейший государь мой Роман Михайлович, ваше, до тонкостей нами восстановленное, генеалогическое древо...
      - Потом, - махнул я рукой, в который уже раз за сегодняшний день чувствуя себя полным идиотом. И особый идиотизм заключался в том, что ситуация перестала казаться мне сказочной и невероятной. Она обрела плоть и логику.
      - Водочки? - неожиданно, несмотря на субординацию, обрел дар речи лысый Джедай. Видно, уж очень жалко я выглядел. Я с благодарностью посмотрел на него... Никогда раньше не замечал я в себе никаких особенных способностей к предчувствию, но сейчас, в миг потрясения, мне показалось, что на лице этого человека я вижу некую незримую печать. "Не жилец", - подумалось мне.
      - Налей, - согласился я. - Как, говоришь, твоя фамилия, подданный? попробовал я на вкус новое для меня словечко.
      - Семецкий я, - отозвался он, - наполняя рюмки.
      - А моя фамилия - Синицын, - отозвался второй, хотя никто его и не спрашивал.
      - Береги себя, Семецкий, - сказал я, поднимая налитое. - Хороший ты, видно, человек. И товарищ твой вроде тоже ничего, - решил я не обижать и второго.
      Но похоже, их фамильярность со мной дядюшке Сэму показалась недопустимой.
      - За государя всея Руси Романа Михайловича Без-углова-Романова, - с нажимом произнес он, - хоть и не венчанного пока на царствование, но законного по крови!
      Именно то, что я полностью уверовал в свое царское происхождение, вызывало во мне протест по отношению к этой театральности.
      - А меня тоже... как Михалкова - на кол не посадят? - поинтересовался я дурашливо. Но дядюшка Сэм моего ернического тона не услышал или не пожелал услышать.
      - Вся Россия возликует, когда на трон взойдет Романов, - торжественно возвестил он. - Истинно вам говорю.
      - А какая она сейчас, Россия? - спросил я. - Большая?
      - Восемнадцать планетных систем из тридцати одной освоенной человеком, не без гордости сообщил дядюшка Сэм, - империя включает в себя девять автономных территориальных субъектов.
      - А Земля - наша?
      - Земли нет, - покачал он головой. - Земля уничтожена в двадцать третьем столетии - двести лет назад. Наш звездолет вращается сейчас как раз по ее былой орбите.
      - Эх, - выдавил я из себя, чувствуя, как сердце сжимается жалостью. Вдруг перед глазами почему-то возникло лицо Ольги... Хотя, что тут непонятного? Она последний человек, с которым я разговаривал в своем времени на не существующей ныне планете... И ведь для меня с того момента прошло каких-то несколько часов!
      А может, вытащить и ее сюда - на царствование? Престол всея Руси из восемнадцати обжитых планетных систем - это не прожженное сигаретой кресло "форда-Сиерры" восемьдесят второго года выпуска... Но... Рано об этом. Да и вряд ли это выполнимо.
      И, не зная, что сказать еще, я просто опрокинул рюмку.
      Столичная планета Москва, куда мы сейчас должны были направиться, находилась в центральной части галактики, но для того, чтобы добраться до нее, необходимо было, оказывается, сперва подзарядиться энергией на заправочной станции в районе Бетельгейзе. Только тогда мы сможем совершить нульпространственный скачок, в один миг оказавшись возле Москвы, а до Бетельгейзе будем тащиться целых несколько дней в экономичном режиме "поглощения пространства", как назвал его дядюшка Сэм.
      Ничего особенного. Помню, я как-то в Смоленск летел, так путь от дома до аэропорта на автобусе занял ровно в четыре раза больше времени, чем сам полет...
      А энергии у нас маловато потому, оказывается, что ее здорово жрет машина времени. Особенно в тот момент, когда заставляет время остановиться. Потому-то там, на Земле, когда я в момент аварии замешкался, Синицын и Семецкий и бежали за мной, как угорелые, что каждая секунда пребывания там влетала их фракции не то что в копеечку, а в добрый миллиардик.
      Еще я узнал, почему все там слегка вибрировало. Им ведь нужно было не просто попасть в прошлое, а выкрасть меня в миг катастрофы, то есть именно остановить время. Однако по выкладкам изобретателя установки выходило, что если в паузе не гонять время вперед и назад на коротком отрезке, а по-настоящему остановить его, то все связи между частицами реальности разрушатся, ведь движение - основа материи... И все тогда. Хана нашему миру.
      - А давно уже люди путешествуют во времени? - поинтересовался я.
      - Это был первый и последний раз, - сообщил дядюшка Сэм как ни в чем не бывало, я же от этого заявления просто обалдел. - Как только вы сюда прибыли, установка отправлена в зону безвременья, а изобретатель... - он отвел взгляд. Из его памяти будет удалено все лишнее.
      Однако я догадался, что с изобретателем будет худо.
      - А кто он? - спросил я.
      - Семецкий, - ответил дядюшка Сэм.
      "Так я и знал, что этот симпатяга плохо кончит", - подумал я. И дальнейшее показало, что я был прав, хотя и обернулось все совсем не так, как я предполагал... Но все-таки еще более в рассказе дядюшки Сэма меня поразило другое:
      - И лишь ради того, чтобы вытащить меня из прошлого, вы рисковали существованием всего мироздания?!
      - Нет. Мы рисковали ради будущего России, - с апломбом заявил он. - И мы выиграли.
      "Ненавижу фанатиков", - подумал я. Но промолчал. А еще решил, когда представится такая возможность, предупредить Семецкого об опасности. Но не успел.
      Я узнал также, почему дядюшка Сэм не опасается, что появятся и другие претенденты на российский престол по ветви Романовых. Оказывается, еще во времена правления Михалкова и последующих монархов разнообразные спецслужбы методично "купировали" все ветви романовского генеалогического древа. Чтобы ни у кого не возникало искушения реставрировать эту династию. В результате ни одна ветвь не дотянула и до конца двадцать первого века.
      А нашли меня так. В режиме сканирования "машина времени", рассказал мне дядюшка Сэм, работает абсолютно безопасно и энергии потребляет совсем немного. Пользуясь этим в сочетании с генным детектором, найти и отследить жизненные пути всех потомков Романовых было хоть и трудно, но выполнимо. Благо средств не жалели. А образцы генов получили, похитив микрочастицу мощей из соборного храма святого царя-искупителя Николая Второго, канонизированного как мученика еще в конце двадцатого века.
      Бред. Но не я его выдумал. Выяснилось к тому же, что нашли меня уже довольно давно, дистанционно сняли мои точные генетические данные и вырастили мой клон. Его-то мы и запихали в "Форд". Клонирование людей, по словам дядюшки, считается преступлением пострашнее убийства, да к тому же дело это сложное и дорогостоящее, в особенности выращивание в ускоренном режиме. Но надо быть последовательным, даже совершая преступление.
      Я, конечно же, спросил, почему им тогда было не создать клон Николая-Второго да и не посадить на трон именно его? Но дядюшка ответил, что клонирование людей - дело, противное Богу, это общепризнанный факт, и такого царя народ никогда бы не признал. Без смуты не обошлось бы.
      Далее дядюшка поведал, что носителей генома Романовых в нашем веке нашли довольно много. Почему же остановились именно на мне? Ответ и на этот вопрос был также достаточно прост. Во-первых, возраст, в котором я погиб (а забрать человека из прошлого можно только в момент его гибели). Царь нужен был не старый, способный продолжить свой род. Но и не какой-нибудь желторотый юнец: держать в тайне его существование до достижения зрелости потомкам тоже не улыбалось. Во-вторых, не зная о своих корнях, я не был испорчен сознанием своего врожденного величия, как какие-нибудь Великие Князья-седьмая вода на киселе, схоронившиеся в семнадцатом году в парижских борделях...
      Я - самый что ни на есть нормальный русский парень, ни на что особенно не претендующий. Школа, армия, университет... Отличная характеристика для соискателя престола - это так мне объяснил дядюшка Сэм. А сам я понял по-другому: нашли такого, у которого понтов поменьше, кем вертеть можно будет как угодно... Посмотрим, посмотрим...
      А ведь на самом-то деле я всегда, ВСЕГДА, особенно в детстве, чувствовал, что я не такой, как все, что у меня великое будущее! Только ничто этого не предвещало... Интересно, и вправду это кровь во мне говорила или юношеский максимализм, свойственный всем?..
      Узнал я, наконец, и то, почему за такой срок совсем не изменился русский язык... Ничего подобного! Еще как изменился. Они язык двадцатого века специально для меня выучили. А когда дядюшка Сэм произнес мне пару фраз на современном русском, я вообще ничего не понял... Хотя своим филологическим ухом кое-какое чисто фонетическое сходство все-таки уловил. Короче, хуже польского. Особенно раздражало обилие внедрившихся в наш язык англицизмов. Даже "здравствуйте" теперь по-русски - "хай"! Вот же гадость какая! А я, между прочим, всегда так с друзьями и здоровался. Но это же в шутку. А когда всерьез - противно...
      Так что это даже хорошо, что нам до Бетельгейзе несколько дней лететь, хоть язык чуть-чуть подучу.
      И вот так, значит, мы и летели, водочку попивали, беседовали о том о сем... Вот только обидно, сигарет у потомков не нашлось. Они мне даже во сне снились...
      Особенно много пили за моих родителей. Жалко их. Ночью, когда никто не видел, я даже всплакнул пару раз... Но ничего тут не поделаешь. Я ведь в самом деле в тот вечер насмерть разбился, никто этого не подстраивал, сам виноват. И если меня в прошлое возвращать, то только прямиком в то месиво из железа и мяса, а иначе - никак... Никакого от этого ни мне, ни папе с мамой толку не будет... Хоть бы весточку им... Но нет! И весточки нельзя.
      А Ольге каково было узнать, что по дороге от нее я погиб, что, оставь она меня у себя, я бы еще жил бы да жил?.. Трудно ей, что ли, было предложить мне зайти на часок? Кофе пожалела? Причем вовсе не обязательно было при этом со мной спать... Хотя и желательно... Так ведь нет, понты не позволили. Может быть, я даже еще и женился бы на ней, детей бы нарожали... Прикидываю, как она себя казнила... Бедная.
      А дядька мой - благодетель... Он ведь мне этот "Форд" от чистого сердца подарил... Каково ему сейчас?.. Точнее, тогда... Ох, как давно это было! Пятьсот лет назад... Но вина моя от этого меньше не становится. Вот ведь сколько людей я сделал несчастными...
      Так я горевал и убивался... И в результате выучил совсем немного слов. Зато водки мы выпили с дядюшкой Сэмом порядочно. Я все расспрашивал его о нынешней жизни. Например, задал актуальный вопрос: неужели и в двадцать пятом веке люди пьют столько же, сколько в наше время?! И получил удивительный ответ.
      Оказывается, ученые будущего пришли к выводу, что алкоголь в человеческом обществе выполняет важнейшую эволюционную функцию. Он - первостепенный фактор то ли естественного, то ли искусственного отбора. Человек создал себе парниковые условия, и выживать стали все кому не лень, независимо от состояния физического и психического здоровья. И человечество из-за этого могло превратиться в вид поголовно больных особей, но, на свое счастье, люди наткнулись на алкоголь. Только благодаря ему слабые имеют меньше шансов продолжить свой род, и вид в целом не деградирует... А раз так, употребляя алкоголь, ты, рискуя собственным здоровьем, участвуешь в крайне важном процессе глобального оздоровления человечества.
      ... И лишь от ответа на один вопрос он все время уходил. Чем политика его фракции отличается от политики ныне правящего государя Рюрика Четвертого? Чем он, собственно, плох? "Я обязательно открою вам это, дорогой мой друг, говорил дядюшка. - Но не сейчас. Сейчас это было бы несколько несвоевременно. Поверьте мне. Если, конечно, вы прикажете, я не смогу вам отказать. Но я прошу: не приказывайте мне этого..." И я не приказывал. Не так уж это и важно.
      А еще дядюшка Сэм показал мне на небесном куполе отображение нашего звездолета. На самой окраине. Полз он еле-еле, как божья коровка по стеклу...
      ...И все ж таки мы добрались. Когда подлетели к Бетельгейзе, дядюшка Сэм сделал так, что почва перед нами расступилась, и мы по скобам, словно в канализационный колодец, спустились с ним в какое-то подземное помещение. И внутренности мне при этом обожгло приятным огоньком. А значило это, что тут я управлять гравитацией уже не смогу. Тут генераторы искусственной силы тяжести обыкновенные, и она неуправляемая, и ходить тут нужно ножками...
      Комнатушка, в которую мы спустились, была страшно тесная, не имела ни окон, ни дверей и освещена была более чем скудно.
      - Придется потерпеть, - сказал дядюшка Сэм. - Незачем вам "светиться". А тут, бывает, и таможенный патруль случается... Посидите часика три-четыре, пока зарядимся.
      Он просочился обратно, и почва за ним сомкнулась, а я остался осматриваться.
      Боже ж мой! Да почему ж они меня сразу сюда не определили?! Тут ведь пыль есть! Представляете?! Нормальная человеческая пыль! И какие-то железяки ржавые. И по-моему, я тут даже мышиные какашки нашел! А больше в этом склепе ничего не было.
      Как мне тут поначалу хорошо было! Там, наверху, и красиво, и чистенько, но знал бы кто, как мне надоело порхать над стерильной травкой под звездным небом, словно ночной мотылек какой... Только справить нужду и присаживался. А трава эта диковинная все тут же в себя поглощала, и попу еще подтирала... Блин! Ужас.
      Однако тут, в склепе, мне, как ни странно, надоело еще быстрее. И часа через два я уже начал тосковать. А когда окончательно убедился, что кучка посередине - это и вправду мышиный помет, я его осторожненько смел в уголок, чтобы не наступить.
      Самым противоестественным было то, что по перегрузкам, которые я испытал дважды, я определил, что мы и садились куда-то и потом наоборот - взлетали.
      Но никто за мной не пришел. Вместо этого где-то часа через четыре от начала моего заточения и минут через пятнадцать после взлета наверху раздался дикий грохот, и мне даже послышались крики. "Таможенники? - подумал я. - Только чем они там могут грохотать?"
      После этого шума я просидел еще примерно час. Ничего не менялось, и я начал беспокоиться. А что если, например, таможня по каким-то причинам задержала корабль, а команду прищучила? На сутки или даже на несколько. За сутки я с ума стронусь в этой камере, а за несколько могу и помереть. А дядюшка Сэм и пальцем для моего спасения не шевельнет: пусть уж лучше я помру, чем его уличат в попытке государственного переворота. "Он ведь, - как говорили у нас в армии, - парень неплохой. Только ссытся и глухой..." Обожаю подобные прибаутки.
      Разок я в темноте поднялся по скобам и уткнулся в твердый потолок. Как открыть потайное отверстие? Как пройти наверх? Этим искусством владел только дядюшка Сэм. Как он мне объяснил, все в этом звездолете слушается только его телепатических команд. И это единственный такой суперсовременный корабль. Остальные попроще.
      Я обшарил "потолок", но в гладкой поверхности не обнаружил ни единой выемки или выпуклости. Спустился обратно и попытался выяснить, куда еще можно попасть из этой комнатушки. Оказалось - никуда. Наблюдение, что тут нет ни дверей, ни окон, подтвердилось. Ни намека.
      Тогда я поднял с пола металлическую болванку и принялся обстукивать ею стены, надеясь обнаружить пустоты, а значит, возможно, и потайные выходы. Но звук был одинаково глух и гулок везде. Везде вокруг моей кельи была пустота. Попробовал просто колотить железякой поувесистее в стену, но не только не смог пробить ее, но не оставил ни малейшего следа. Так же безрезультатна была и попытка пробить "потолок"...
      Выхода не было. Нашлось, правда, узкое вентиляционное отверстие в одном из нижних углов комнатки. Но никаких шансов на спасение это не добавило. Сунул туда руку, но нащупал только гладкие стенки трубы. Покричал туда что есть силы... Но без толку.
      Я взмок и основательно проголодался. Убедившись, наконец, что все попытки выбраться отсюда самостоятельно бессмысленны, решил ждать и беречь силы. Я уселся на пол, привалился спиной к прохладной стене, закрыл глаза и стал думать обо всем том невероятном, что произошло со мной за какие-то несколько дней. Я чудом спасен из автокатастрофы, погибнуть в которой должен был неминуемо. Я совершил путешествие во времени и попал в будущее. Я узнал, что являюсь законным наследником русского престола, и все, что мне нужно было, чтобы вступить в свои права, - добраться до столицы... Которая называется Москвой так же, как мой родной город! И вот вместо этого сижу тут, заточенный в душной и грязной темнице, и, возможно, тут-то и суждено мне подохнуть от самого пошлого голода.
      Я начал плакать. Я всегда был чересчур раним, иногда слезы навертывались мне на глаза перед телеэкраном в момент счастливой развязки самой наибанальнейшей мелодрамы. Даже индийской. Но в подобных случаях старался прятать свою сентиментальность от окружающих. Здесь же скрываться было не от кого. Да и основания для расстройства были более чем серьезные. Так что поревел я вволю.
      Самое ужасное, кстати, состояло в том, что я понял: оказывается, не отдавая себе отчета, я разработал для себя схему, благодаря которой мог без слез вспоминать о родителях, о друзьях, об Ольге... Она заключалась в том, что, не появись пришельцы из будущего и не спаси они меня, я бы погиб. И никому от этого было бы не лучше. А отсюда то, что я спасся, радость. Жаль, что об этом не знают мои близкие, но, если бы узнали, это была бы радость и для них. Так что можно считать, что живу я теперь и для них тоже и род наш продолжу. А раз так, то и горевать глупо.
      Но теперь эта схема не работала. Все тщетно. Пусть и не по своей воле, но выходит, что я снова всех подвел...
      Я плакал навзрыд, когда почувствовал, что кто-то коснулся моей ноги. Я протер глаза. Передо мной сидела здоровенная крыса. Я брезгливо отдернул ногу. Крыса отскочила в сторону, но уходить не собиралась. И смотрела она на меня как-то нехорошо. То есть, наоборот, уж слишком торжествующе. Если бы она умела говорить, она бы, наверное, восклицала: "Как много еды! Как мне повезло!.."
      Тут я подумал: раз эта крыса откуда-то пришла, значит, выход есть! Я схватил металлическую болванку и запустил в крысу, стараясь не упускать ее из виду. Но чуда не случилось. Крыса юркнула в ту самую отдушину в полу, о существовании которой я прекрасно знал и без нее.
      Я вновь прикрыл глаза. И понял, что хочу спать. Что ж, это хорошо. Во сне хотя бы не чувствуешь голода. Время пройдет незаметно, и, кто знает, может быть, за мной все-таки придут... Но крыса!
      Я встал и заложил вход в ее нору несколькими железяками. Отодвинуть их грызуну будет не под силу.
      Вернувшись на место, я почти сразу уснул, отметив, что с начала моего заточения прошло уже больше двенадцати часов.
      Проснулся я от того, что почувствовал, как кто-то легонько теребит меня за плечо. Я вскочил, но, где нахожусь, сообразил не сразу. А в еще большее замешательство привело меня то, кого я увидел прямо перед собой.
      Это была женщина. Похоже, молодая. Но ужасно безвкусно одетая и размалеванная. От ее цветастых юбок исходил кисловатый запах давно не мытого тела. И она прижимала к губам палец, призывая меня молчать.
      - Тс-с, - прошептала она. И добавила с сильным акцентом: - Роман Михайлович.
      При этом в моем отчестве она сделала ударение на "о".
      - Да? - так же шепотом отозвался я.
      - Роман Михайлович, - повторила она так, словно пробовала эти слова на вкус. А затем протянула мне сверток, который до этого держала под мышкой.
      Это была одежда и провизия. В первую очередь, я конечно же, накинулся на пищу, разрывая упаковки из тонкого пластика, доставая и жадно запихивая в рот хлеб, вареное мясо, сыр, какие-то фрукты и что-то еще, природы чего я не понял. Но это и не имело значения. Главное, что это была еда!
      Утолив голод, я развернул одежду. Какой-то клоунский наряд. Мятые зеленые штаны с золотыми лампасами и черная, покрытая аляпистыми красными цветами рубаха с кружевами на рукавах и на воротнике, Женщина умоляюще свела брови, и я понял, что надеть все это необходимо, иначе она не станет меня спасать.
      Я переоделся. Но "красотка" никуда меня не повела, а присела передо мной на корточки и вновь прошептала:
      - Тс-с... - показав пальцем вверх. И добавила: - дядья Сэм.
      Это имя окончательно успокоило меня. Если нужно подождать, то я подожду. Я опустился на пол рядом с женщиной, и некоторое время мы сидели молча, почти не шевелясь. Но время от времени она касалась меня - то руки, то щеки, словно проверяя, каков я на ощупь. Или убеждаясь, что я существую. Внезапно она положила руку мне между ног и слегка погладила ею. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности, а она залилась смехом, но тут же оборвала себя сама, повторив: "Тсс!"
      Прошло еще около получаса, как вдруг сверху раздался шорох. Женщина, которую, как я к тому времени выяснил, зовут Ляля, потянула меня за рукав к скобам лестницы. Почва у нас над головами расступилась, и через трубу колодца засияли звезды корабельного потолка-карты.
      Она поползла вверх первой, я двинулся за ней, и вскоре мы выбрались наверх. Ощутив, как по моему телу пробежал знакомый жар, я, воспользовавшись гравитатом, слегка приподнялся над травой. Ляля испуганно охнула, но при этом крепко ухватила меня за руку и поволокла за собой. Оглядевшись вокруг, я сообразил, что идти ногами будет безопаснее.
      На лужайке, которая вчера еще была буквально стерильной, царил форменный бедлам. Здесь появилось человек тридцать мужчин и женщин, одетых примерно так же, как Ляля и я. Большинство из них валялись прямо на траве, сваленные, по-видимому, доброй дозой спиртного. Волны перегара и дружный храп подтверждали это.
      Неподалеку от того места, где мы, осторожно оглядываясь по сторонам, выбрались на свет, был разбит латаный-перелатаный шатер. Что может быть нелепее, чем шатер на звездолете? Разве что костры. Они дымили. Да - костры на космическом корабле! Нелепость еще большая, чем шатры. (Позднее я узнал, что и то и другое абсолютно нефункционально, что это - дань традиции и особый шик.) Посередине поляны-пола, прямо в бесценную "умную" траву был вбит толстенный ржавый кол, и возле него, прикованный к нему цепями, сидел дядюшка Сэм.
      Я не верил своим глазам. Ляля обняла меня за плечи и, имитируя пьяную походку, поволокла к дядюшке Сэму. Он тоже нас видел, но никак не реагировал, по всей вероятности, чтобы ничем не привлечь к себе и к нам внимания окружающих. Мы подошли к нему вплотную, и Ляля усадила меня на траву спиной к пленнику и к пьяному в стельку охраннику, которого я заметил только сейчас.
      - Мой государь, слушайте меня внимательно, - тихо и монотонно заговорил дядюшка Сэм. - Мы в опасности, поэтому, чтобы не привлекать к нам лишнего внимания, не откликайтесь и не спрашивайте меня ни о чем. Я постараюсь сам объяснить вам все - исчерпывающе подробно. Делайте вид, что целуетесь с этой девушкой, а еще лучше, целуйтесь на самом деле.
      От такой перспективы меня покоробило, но я послушался его и, стараясь не дышать носом, приник лицом к густым волосам девушки.
      Дядюшка вещал:
      - Итак, мы захвачены джипси. Это грязное бродячее племя звездокрадов, (услышав такое словечко, я вздрогнул), - которое не имеет своей планеты и кочует по галактике на ворованных звездолетах...
      - Цыгане! - догадавшись, не удержался я.
      - Тише. Молчите. Ни слова больше. Да, правильно, теперь я вспомнил, это племя упоминается еще в литературе вашего времени и именно под этим названием... Итак, мы захвачены. Когда мы освободимся и вы взойдете на престол, я лично подам вам прошение о том, чтобы вы со всею строгостью наказали меня за проявленную неосмотрительность. Их табор кружил вокруг заправочной станции, и это должно было насторожить меня. Но никогда доселе я не слышал, чтобы джипси нападали на звездолеты, не покинутые командой. Джипси - отъявленные воры, но не грабители... Однако в этот раз все произошло по-другому. Они напали на нас сразу после того, как мы заправились. Видно, добыча показалась им достаточно легкой и лакомой...
      Семецкий убит кинжалом, Синицын сбежал на шлюпке, но и ему в открытом космосе долго не протянуть. Похоже, кто-то из персонала станции находится в сговоре с джипси, и свидетелей они не оставят. За меня они могут просить крупный выкуп, ведь мой код социальной значимости чрезвычайно высок. У вас этого кода нет совсем, в ваш организм даже не вживлен соответствующий детектор, так что, если бы я проговорился о вашем существовании и вас нашли, они просто убили бы вас. А если бы я сумел убедить их в том, что вы наследник престола, они бы потребовали выкуп и за вас. И тогда бы, уверен, вас выкупили не наши друзья, а Рюрик, ведь он на несколько порядков богаче всей нашей фракции. В этом случае вы неминуемо будете уничтожены. Есть опасность, что и меня выкупят не друзья, а враги, но это менее вероятно.
      Дядюшка замолчал и тяжело вздохнул. Да, картину он нарисовал невеселую. Но я молчал, уверенный, что у него есть какие-то варианты выхода из столь запутанной ситуации. И он, действительно, продолжил:
      - Теперь о спасении. Сейчас мы ничего сделать не можем. Но я рискнул открыться этой девушке, пообещав, что, взойдя на престол, вы женитесь на ней...
      Дядюшка заметил, как меня передернуло при этих словах, и заговорил еще поспешнее:
      - Молчите. Потом что-нибудь придумаем. Сейчас джипси погонят корабль в какое-нибудь укромное местечко. А так как слушается он только меня, с требованием выкупа они пока что повременят. Искать его тоже, кстати, никто не будет, так как создан он был незаконно и тайно, специально для операции по поиску наследника трона. Он не числится ни в каких жандармских реестрах, не имеет опознавательных знаков и радиомаяка. Наши похитители не будут сильно торопиться еще и потому, что только меня слушается и синтезатор провизии, а есть и пить они хотят непрерывно. Так что я для них, как это у вас в сказках... Тише, я вспомню сам! Ага! "Скатерть-самобранка". Так вот. Вы должны сидеть все это время в подземелье и ждать, когда звездолет куда-нибудь прибудет, и тогда эта женщина вас выведет. До тех пор она будет кормить вас. Сидите и ждите своего часа. Эта женщина, как я уже сказал, тайно выведет вас, а затем приведет обратно, назвав своим мужем. Это нужно затем, чтобы я смог найти вас, когда освобожусь сам. Вне табора вам находиться нельзя, так как в нашем мире без детектора социальной значимости вам не пройти и шага. Только в воровских притонах да тут, в племени изгоев, не имеющих вышеназванных детекторов, вы можете чувствовать себя более или менее спокойно. Разумеется, если будете осторожны и осмотрительны.
      А теперь идите. Мой болван-часовой может проснуться в любой момент. Наши шансы на спасение малы. Но они есть, мой государь. Не отчаивайтесь. Да поможет нам Бог.
      * * *
      Цыган я всегда недолюбливал. Нет, мне, конечно, нравился фильм "Табор уходит в небо" (знал бы режиссер Латяну, какое пророческое название дал он своей картине! Табор и впрямь ушел в небо...) Песни, пляски, красавцы-скакуны, любовные страсти и свободолюбие... Короче, красота. Да только все это - не более чем кино. И даже актриса Светлана Тома, играющая главную роль прелестную цыганку Раду, сама и не цыганка вовсе. Я по телевизору видел интервью с ней...
      А на деле цыгане - это воровство, псевдогадание, хамство, грязь и полный рот золотых коронок. Это паленая водка и анаша в любое время года. И тогда, и сейчас. Пять веков прошло, а тут ничегошеньки не изменилось! Были конокрады, стали звездокрады! (Хотя словечко это, как я понял потом, придумал для меня сам дядюшка Сэм, пользуясь продуктивными формами русского языка моего времени.) А вот Пушкин цыган любил.
      Цыганы шумною толпою
      Толкали жопой паровоз
      И только к вечеру узнали,
      Что паровоз был без колес...
      Это такая школьная переделка. Пелась на мелодию "Как много девушек хороших". Переделка эта нравится мне больше, чем оригинал. Во всяком случае, тот, кто ее сочинил, был менее безответственно сентиментален, нежели Александр Сергеевич.
      ...В своей мрачной келье я просидел около месяца, одичав совершенно. Почему так долго? Да потому, что в таборе не было больше ни одного звездолета, снабженного гиперпространственным двигателем, и все они тащились на "поглотителях". Это и многое другое я узнал из записок. Их я находил в свертках с едой, которые Ляля раз в день сбрасывала мне.
      Пищу из свертка я растягивал на сутки, прикармливая, между прочим, и крысу, нареченную мною Сволочью. (Днем я освобождал проем ее "норы", и она разгуливала по каморке, привыкнув ко мне и совершенно меня не боясь. Лишь на ночь, загнав ее обратно, я вновь закрывал дыру болванками. Крыса, знаете ли, есть крыса, даже если ты с ней и подружился.)
      Чуть ли не самым отвратительным в моем положении было то, что и справлять свои естественные нужды мне приходилось здесь же. Надо сказать, пища, которую приносила и спускала мне с помощью веревки Ляля, была незнакомой и непривычной. А, как гласит народная мудрость, "каков стол, таков и стул..." Потому сами собой сложились в моей голове и постоянно вертелись в ней строки хокку (японское трехстишие - тема одной из моих курсовых):
      Что-то не очень
      Дружу я сегодня с кишкою.
      Огурцы с молоком...
      Печаль моя была глубокой, а вонь вокруг неописуемой. То ли поэтому, то ли из опасения быть разоблаченной Ляля больше ни разу не спускалась ко мне. Но меня это вполне устраивало. Зато, как я позже узнал, она часы напролет проводила возле скованного дядюшки Сэма, обучаясь русским словам образца двадцатого столетия.
      Чего я только не передумал за этот месяц... Не утешало меня и вино, недурное, кстати, которое время от времени спускала мне Ляля вместе с едой.
      Наконец, мы прибыли на космостанцию контрабандистов, где за умеренную плату можно было укрыть под не проницаемым для зондирования силовым колпаком все что угодно, вплоть до звездолета.
      Ночью, проведя через автоматические шлюзы станции, Ляля вывела меня наружу. Несмотря на мои уговоры, крыса Сволочь со мной не пошла, а только выползла проститься. Но оно и хорошо: значит, этот корабль еще не тонет.
      - Подарок дядьи Сэма, - сказала Ляля, сунув мне в руку пачку блестящих кредиток. Как бы ни оскорбляло это мое славянское самолюбие, но нынешние русские деньги называются тугриками.
      - Как мы встретимся?
      - Завтра в десьять часов вечера, Роман Михайлович, - она все так же делала ударение на "о", но говорила, на удивление мне, достаточно связно. - В корчме "Ганджа", в баре.
      Возможно, это слово произносится и не совсем так, как я расслышал, но вместе с деньгами Ляля сунула мне в руку пластиковую карточку, на которой печатными буквами было написано: "ОашкЗжаг". (Слово это цыганское и означает как раз то, что дядюшка Сэм назвал "звездокрадом". То есть человек, ворующий космические корабли.)
      - Не летать! - добавила она, но в тот момент я не понял, что она имеет в виду.
      А понял я это несколько позже, войдя в первый же уличный тоннель станции, когда по телу моему прошла знакомая горячая волна... Выходит, я мог бы передвигаться тут, управляя гравитационными генераторами. Но Ляля предупредила - "не летать!", и я послушно не рискнул воспользоваться своими способностями. А потом понял, почему этого не следовало делать. Ведь одет-то я был, как простой джипси, отщепенец, человек вне закона. Стоило мне воспарить, как я был бы моментально разоблачен.
      По слабо освещенным тоннелям улиц сновали приспособления, отдаленно смахивающие на автомобили, и я припомнил фильм "Пятый элемент". Примерно на таком транспорте и работал таксистом персонаж Брюса Уиллиса. Кажется, в фантастике эти штуковины называют "флаерами".
      Прежде всего мне следовало найти место ночлега.
      Заметив, как одну такую машину человек рядом со мной тормознул привычным взмахом руки, я поступил так же. Машина остановилась, я забрался в нее и обнаружил, что водителя нет. Живому шоферу я еще как-то объяснил бы, что мне надо, но киберу... Пришлось выбираться из такси обратно на тротуар. Позже я убедился, что такси бывают и автоматические, и управляемые живым шофером. Но тогда-то я этого не знал.
      И я начал приставать к пешеходам, но они шарахались от меня, как когда-то шарахался я сам, лишь услышав вкрадчивое: "Молодой человек, дай руку, всю правду скажу..."
      Наконец, какая-то доверчивая девушка с обнаженной грудью (большинство девушек тут ходили именно так) внимательно меня выслушала. Я эмоционально произносил: "Hotel! Гостиница! Спать! Sleep!.." - и изображал, что я, как на подушку, прикладываюсь на свою руку, закрываю глаза, смачно похрапываю...
      Девушка, улыбнувшись, сделала недвусмысленный жест, ткнув себя большим пальцем между ног и вопросительно посмотрела на меня ясными глазами. То ли она хотела узнать, правильно ли она поняла, что я хочу спать с ней, то ли уточняла, бордель мне нужен или что-то другое... Я интенсивно замотал головой и вновь, закрыв глаза, усиленно захрапел, чтобы уж точно было ясно, что я хочу спать, спать и только спать.
      Когда же я открыл глаза, девушки рядом со мной не было.
      Наконец, до меня дошло, что дядюшка Сэм и Ляля, скорее всего, предусмотрели подобные сложности, и в "Гандже" наверняка имеются спальные номера. Показывая карточку тем, кто не шарахался от меня, словно от прокаженного, я довольно скоро добрался до этого заведения и с грехом пополам объяснил администраторше, что мне нужно.
      Это была дама лет пятидесяти, одетая строго, почти по моде двадцатого века. Слушала она меня сперва подозрительно, то и дело оглядывая с головы до ног и даже принюхиваясь. Но когда я достал пачку кредиток, она расцвела, как маков цвет, и мы скоренько обо всем договорились.
      Апартаменты были прекрасными, постель просто роскошной. Я растянулся на ней, но совсем ненадолго. Я ведь уже знал, что лучший отдых - висение в невесомости. Повозившись с замком и уяснив, как он закрывается, я заперся, а затем завис над кроватью и уснул мертвым сном. Это вам не валяться на жестком полу тесной каморки.
      ...Чтобы оградить себя от случайностей, я не выходил из номера до самого вечера. Наконец, в половине десятого я отправился в вестибюль и нашел бар.
      Я уселся на порхающее без всяких ножек сиденье, взял меню и ткнул пальцем в первые попавшиеся на глаза названия. Официантка, девушка в прозрачном, соблазнительно открывающем взору ажурное белье, комбинезоне, записав заказ, почему-то продолжала стоять возле меня, натянуто улыбаясь. Наконец я сообразил, что она, так же, как давешняя администраторша, не доверяет мне, и протянул кредитку. Вежливо кивнув, она удалилась, и вскоре мой столик был уставлен знакомыми и незнакомыми яствами. А в качестве сдачи я получил целую гору кредиток других цветов.
      Я принялся за дегустацию. И так увлекся этим, что и не заметил, как ко мне за столик подсела девушка. Почти совсем голая. Весь ее туалет составляла узкая желтая лента, заменяющая юбку, и нечто вроде жилетика того же цвета, но с круглыми прорезями для груди...
      Хотя сперва я увидел ее ноги. И ноги эти были хороши. Потом я, сам того не желая, уткнулся взглядом в соблазнительно правильной формы отнюдь не миниатюрную грудь. Затем, не без усилия оторвав взгляд от этого предмета, я поднял голову и посмотрел девушке в лицо. И обалдел окончательно. Она была почти точной копией Ольги. Те же полные губы, те же брови дугой, те же черные с поволокой глаза... И она, поймав мой взгляд, чуть заметно улыбнулась мне.
      А что у нее творилось на голове! Это был какой-то застывший фейерверк... Хотя нет, не застывший. Что-то там порхало, переливалось и перемигивалось...
      Но в конце концов это первая девушка в этом мире, которую я мог внимательно разглядеть. Наверное, все они тут не менее прекрасны. И нечего мне таращиться на нее, это в конце концов неприлично... Мне сейчас не до девушек: "Первым делом мы испортим самолеты, ну а девушек... А девушек - потом!.." У меня здесь деловая встреча. От которой зависит вся моя дальнейшая жизнь, а возможно, и судьба этого мира...
      - Ты не узнавать меня, Роман Михайлович? - вдруг услышал я знакомый насмешливый голос и, подскочив как ошпаренный, принялся озираться по сторонам. Но никого, кроме юного создания в желтом, рядом не было.
      - Ляля?! - продолжал я не верить очевидному. - Ты?!
      - Я, - просто ответила она.
      Почему же она так уродовала себя до сих пор?
      - Зачем... было все это? - все еще продолжая стоять, я стал показывать, как будто повязываю на себя одну за другой юбки.
      Она поняла меня и не очень-то весело усмехнулась:
      - Я - джипси. Мусор. Вор. Так мне надо...
      Я понял ее и был тронут. Как часто молодые люди вынуждены подчиняться идиотским традициям своего народа... И на ум пришел бородатый анекдот про двух анальных паразитов: "Папа, тут так хорошо - воздух, травка, солнышко, что же мы-то все в заднице да в заднице?" "Там наша родина, сынок..."
      Но я действительно понял ее. Есть обычаи племени, и она не может не соблюдать их, нравится ей это или нет. Ей жить в таборе, и только в нем... А я - ее единственный шанс стать чем-то большим. Что ж, я не против. Такая девушка достойна быть царицей всея Руси. А что цыганка... Так когда ж у нас царицы были русскими?
      И тут я испугался, что опять, как когда-то на Ольгином крыльце, не найду нужных слов, не решусь поцеловать, вновь буду выглядеть полным идиотом... И последствия могут быть не менее чудовищными... "Ну уж нет! - решил я. - Нужно брать быка за рога. Тут, в будущем, похоже, отброшены нелепые условности. Я вспомнил давешнюю девчонку на тротуаре. И, подавив в себе робость, показал так, как показала мне она, - большим пальцем между ног. А потом указал вверх, туда, где была моя комната. И предложил:
      - Пойдем?
      Ляля холодно отстранилась от меня:
      - Я джипси, а не бльядь, Роман Михайлович. Есть закон. Нет мужчин до свадьбы.
      Вот так. Я снова облажался.
      * * *
      В далеком двадцатом веке был у меня приятель, прекрасный поэт, звали его Макс Батурин. Он покончил с собой. Заперся в общежитской комнатке и проглотил несколько упаковок снотворного, запивая его водкой... Талантлив он был до гениальности. Однажды, когда он был еще жив и здоров, мы, попивая пивко, разговорились о его стихах. И он признался, что у него есть кое-какие технические приемы, наработки, которые он скрывает от коллег по Музе и Пегасу. Я засмеялся, а он никак не мог понять, что я вижу в этом смешного... А это было как...
      Как если бы мнящая себя хитрой улитка скрывала от окружающих свои приемы изготовления больших жемчужин. Что, например, надо для этого брать не обыкновенную средненькую песчинку, а большую, не гладкую, а шершавую и обязательно белую... Но те, от кого сия наивная улитка прятала этот прием, просто-напросто не умели вырабатывать драгоценную перламутровую слизь, и жемчужины у них не получились бы, бери они хоть большие песчинки, хоть самые маленькие, хоть гладкие, хоть шершавые...
      А на самом деле Макс был ярым жизнелюбом, остряком и весельчаком. И было у него такое стихотворение:
      Меня повстречали Оля и Ляля
      заверещали они о-ля-ля
      меня не чая встретить
      гуляли они скучая и тихо скуля
      меня они крепко облобызали
      ведь мы не виделись с февраля
      и бросив в урну букет азалий
      который им подарил спекулянт
      мне описали свои страданья
      мол тра-ля-ля и еще тополя
      беседа в пивном закончилась зале
      попойкой на двадцать четыре рубля
      а потом мне добрые люди сказали
      что Оля блядь да и Ляля блядь
      и как мне быть теперь я не знаю
      смеяться или же хохотать.
      Вот и я не знал, "смеяться мне или же хохотать". Но могу ли я на самом деле в чем-то винить Ольгу? Такие были у нас времена. А у цыган нет "времен", у них есть только традиция. И я ощутил, что уже за одно это начал уважать столь глубоко презираемое мною доселе племя.
      ... Но она не обиделась, и мы весь вечер просидели с ней в "Гандже", болтая, "мол, тра-ля-ля и еще тополя"... Например, я поинтересовался, зачем тут, на станции, принадлежащей контрабандистам, улицы оснащены специальными гравитационными генераторами.
      - Здесь что, бывают важные государственные персоны? - спросил я.
      - Нет, никогда, - отрицательно покачала она головой. - Тут есть свои большой шишки.
      - И это законно? - продолжал удивляться я.
      - Нет, тут нет закона, - развела она руками. - Свой закон. Тут порядок, добавила она. - Он больше, чем там. - Ляля показала рукой в потолок. - Тут покой.
      Я не сразу понял, что она имеет в виду. Но потом дошло. Вот как. Мы - в мире организованной преступности. И, как это бывало и в России конца двадцатого века, мафиози тут умеют поддерживать порядок не хуже, а возможно, и получше, чем официальные власти.
      Хотя говорил в основном я. А она слушала меня, затаив дыхание. Я рассказывал ей о Земле двадцатого века, о родителях, об армии, об институте... Ляля, казалось, понимала почти все. Она, как выяснилось, была весьма способной к языкам и уже к концу вечера говорила на моем русском заметно лучше, чем в начале. Хотя этого следовало ожидать, ведь цыгане всегда схватывали на лету... Особенно то, что плохо лежит.
      Какой-то пожилой невысокий человек прервал наш разговор, перекинувшись с Лялей несколькими фразами.
      - Что ему нужно? - спросил я, когда он удалился.
      - Он говорил, что плохо сидеть красивая девушка с джипси. - Она засмеялась, и от звука ее смеха у меня блаженно засосало под ложечкой. Какого черта старый хрыч ходит тогда в "Ганджу", если не любит цыган? А Ляля закончила: - Сказал, сесть к нему, потом спать с ним.
      Я почувствовал, что багровею, что готов вскочить, догнать и вытрясти из старого козла душу. А Ляля продолжала тихонько посмеиваться и, похоже, уже надо мной. Что, интересно, забавного видит она в этой грязной ситуации?.. Но смех ее был таким искренним и заразительным, что я почти сразу успокоился и даже хохотнул ей в тон. И подумал, что всегда был туповат в отношениях с женщинами, принимая жеманство за скромность, а прямодушие за испорченность.
      Она спросила, умею ли я драться, и я хотел было уже расписать свои вымышленные подвиги, но вовремя осадил себя. Искренность так искренность. И я признался, что драться по-настоящему, как профессионал, не умею. Приходилось, конечно, участвовать в пьяных разборках, но ни самбо, ни боксу, ни тем паче восточным боевым искусствам я не обучался.
      Я боялся увидеть в ее глазах презрение, но вместо этого увидел огонек радости. Оказывается, ее прабабушка по имени Аджуяр, самая уважаемая в таборе колдунья, нагадала ей еще в детстве, что ее муж не будет силен в рукопашной, но принесет ей любовь и счастье. А у джипси есть такой обычай: объявив кого-то своим женихом, девушка должна предложить любому мужчине табора помериться с ее избранником силой в поединке. Вот еще одна причина, по которой Ляля обычно так отчаянно уродует себя одеждой и косметикой. Помня о предсказании и боясь лишиться своего счастья, она старалась выглядеть так, чтобы ни один мужчина не захотел бы добиваться ее и не укокошил бы ее суженого.
      Лишь время от времени, оказавшись вне табора, она позволяла себе, сменив одежду и макияж, хотя бы недолго быть красивой и современной девушкой. И даже если при этом она встречала кого-то из сородичей, он все равно ее не узнавал...
      - Ты не любишь свой народ? - прямо спросил я ее, думая, что, если бы это было не так, она бы не устраивала этот маскарад.
      - Ай, Роман Михайлович, - прищурилась она. - Есть одно, за что я люблю джипси больше, чем всех других.
      - Что же это?
      - Гордость. Джипси никому не служит.
      Я не мог оторвать от нее восхищенных глаз. Заметив это, она стала еще и подначивать меня, говоря уже с откровенно цыганскими интонациями:
      - Взгляд твой - кипяток, а я - сахар, таю. Завтра поведу тебя к своим, завтра и возьмешь меня, как захочешь. А сейчас не смотри так, ласковый. Отведи глаза, а то сердце мое из груди выскочит.
      С этими словами она взяла мою руку и положила себе на грудь. И от этого, и от ее слов голова моя окончательно пошла кругом, но я, попытавшись взять себя в руки, срывающимся голосом спросил:
      - Как я буду говорить с твоими, я же не знаю языка?
      - Я буду говорить, - отозвалась она. - В разных таборах языки не одинаковые. Бывает, джипси из разных таборов совсем не понимают друг друга. Говори по-своему, я буду переводить. Или буду говорить свое. Я ведь знаю, что сказать надо, а ты нет... Одежду другую купи: эта - брата моего. Узнает.
      Назавтра я ждал ее в том же самом месте, в то же время. Но на этот раз в корчму вошла не вчерашняя современная девушка, а прежняя грязнуля в ворохе юбок. Однако ни грязь, ни краска не могли теперь скрыть от меня милых черт. В каждом жесте, в каждом подрагивании брови или уголка рта замечал я отблеск красоты своей возлюбленной.
      И вот мы стоим перед пестрой цыганской толпой на обшарпанной, изгаженной, но обширной верхней палубе звездолета, где запах табака и перегара давно уже намертво впитался в переборки. Тут были дымящие трубками старики и женщины, остервенело трясущие свертками с детьми. Тут были черноусые парни, разукрашенные побрякушками, словно армейские дембеля, и девушки в разноцветных юбках до пят...
      Из толпы сделал шаг человек, внешность которого надо описывать отдельно. Прежде всего в глаза бросалось кольцо из желтого металла в его мясистом, изрытом оспинами носу. Потом - толстенные прокуренные серо-лиловые губы и лихо завитый чубчик на бритой морщинистой голове. И наконец, близко посаженные глазки-угольки - такие, какие могли бы быть у очень-очень умной свиньи. Довершали его образ армяк из грубого серого сукна с вышитыми лилиями на груди и длинная трубка в руке из материала, называемого тут пластикат. Кстати, среди мужчин табора только он один не носил усов, словно это было его привилегией.
      Я знал, кто передо мной. Ляля заранее описала его. Это атаман табора, цыганский барон, джипсикинг Зельвинда Барабаш.
      - Хай, рома, - поднял он приветственно руку с трубкой. Но я не удивился, откуда он знает мое имя, "рома" - джипси называют себя, когда разговор приятен и радостен.
      - Хай, рома, - ответил я так же.
      Ляля, шагнув вперед, что-то коротко произнесла, показывая на меня рукой. Я знал: она объявляет меня своим избранником и предлагает кому-либо сразиться со мной за нее.
      Я выдернул из спрятанных под кушак ножен магнитоплазменный кинжал и угрожающе повел им из стороны в сторону. Но сражаться со мной, как и предполагалось, никто не вызвался. Зельвинда же, сунув трубку в рот, одобрительно воздел руки к небу и захохотал, точнее, заухал, не разжимая челюстей. Бурдюк его живота ходил вверх-вниз и, казалось, того и гляди лопнет.
      Его смех поддержали и остальные, окружив нас кольцом и то и дело дотрагиваясь до меня. Словно желая убедиться, что на свете и впрямь существует олух, пожелавший жениться на таком пугале.
      "Ничего, ничего, - сердито думал я. - Вы еще узнаете, какую невесту без боя отдали чужаку. Еще локти кусать будете". Я был почти взбешен и чуть ли не желал, чтобы кто-нибудь все-таки вызвался драться со мной. Но этого так и не произошло.
      Просмеявшись, Зельвинда что-то коротко рыкнул. Ляля с улыбкой обернулась ко мне:
      - Деньги. Калым. Позолоти ручку, ласковый.
      Отключив кинжал, я сунул его обратно под кушак и полез в задний карман новеньких лиловых штанов. И похолодел. Кожаного портмоне, набитого кредитками, там не было. Теперь-то я уже знал, что сумма, переданная мне через Лялю дядюшкой Сэмом, была немаленькой, на нее, к примеру, вполне можно было бы купить (плохонький, правда) звездолет. И вот - ужасный миг. Тугрики похищены.
      Я увидел, что улыбка сползла с лица Ляли. Я готов был разрыдаться от бессилия и обиды. Но тут позади меня раздался скрипучий глумливый смех. Я резко обернулся. Немолодая уже женщина, осклабившись, повертела моим кошельком у меня перед носом. Такие тут шутки, понял я и вырвал портмоне из ее морщинистых рук.
      Открыл. Деньги были на месте. Похоже, старуха даже не заглянула туда, уверенная, что у такого недоумка, как я, не может водиться приличных денег.
      Со слов Ляли я знал, что в качестве калыма достаточно двух кредиток, а за нее, как за "негодный товар", хватит и одной. Но я отсчитал пять и протянул их Зельвинде.
      Старуха захлебнулась собственным смехом и хрипло закашлялась, осознав, какой куш она упустила. Притихли и остальные. Наверное, ни один из присутствующих мужчин не вручал табору за свою невесту такую сумму. Это было и глупо, и гордо. Как раз по-цыгански.
      Отдав кому-то подержать трубку, Зельвинда Барабаш взял кредитки из моих рук. Послюнив указательный и большой пальцы правой руки, он растер одну кредитку меж ними. Затем глянул через нее на свет.
      - Ха! - сказал он, опуская руку, и ногтем другой руки щелкнул себя по кольцу в носу так, что то издало тоненький мелодичный звон. - Ха-ха-ха!!!
      И племя возликовало. Кредитки были подлинными, а значит, пир сегодня будет горой. Да и не только в этом было дело, как я уже начал к тому времени понимать. Просто умели эти вольные люди радоваться, когда радостно, и горевать, когда худо.
      Что-то еще выкрикнул атаман, и Ляля, обернувшись, развела руки:
      - Целуй же меня, яхонтовый, муж ты мне отныне.
      Стоило нам с Лялей оторваться от губ друг друга, как ее взяли под руки женщины, меня - мужчины, и под звуки удалой скрипки нас развели по шатрам.
      В шатре меня раздели, умыли, натерли какими-то пахучими кремами и снова одели, украсив цветами. А когда я вышел, то увидел и переодетую Лялю. Нет, это была не та эффектная цивилизованная девушка, с которой я беседовал в корчме, это была стопроцентная цыганка. Но какая!.. Соплеменники не сводили с нее глаз. Теперь-то, наверное, многие мужчины готовы были бы драться за нее не то что со мной, но и с самим чертом... Но, как говорится, поезд ушел. Раньше надо было думать. И никто из них не решится нарушить традицию, ибо тут она - и закон, и совесть.
      И ударили бубны, и закружилась лихая цыганская свадьба: молодое вино и копченое мясо таукитянского краба с дымком, песни под аккомпанемент чудных, напоминающих банджо, но напичканных какой-то электронной начинкой инструментов, именуемых тут балисетами, и самых обыкновенных сладкоголосых скрипок. И понеслось веселье, и грянули жгучие пляски, да с прыжками через костер.
      Все - до упаду! (Кроме, конечно, прыжков через костер).
      И пьет наравне с нами вино, и танцует вместе с нами невиданный мною доселе зверь на цепи - по всему вроде как медведь, да только о шести лапах. Говорят, с Альдебарана.
      И вдруг стронулся с места весь табор, все семнадцать ведомых хмельными штурманами звездолетов, и ну носиться лихо от планеты к планете системы - то наперегонки, а то и навстречу друг другу, уклоняясь от лобового столкновения в самый последний, самый рискованный момент...
      А потом была ночь любви. И сказать, что я был счастлив, значит, не сказать ничего. И я решил, что если дядюшка Сэм не найдет меня, то сам я никогда и вспоминать не стану, что я - какой-то там наследник... А где он, кстати, дядюшка Сэм? Я спросил об этом у Ляли, поглаживая ее утомленное, но все такое же чуткое тело. И услышал:
      - Продали.
      И даже в темноте заметил, как многозначителен был ее взгляд. И понял: нет, о том, кто я такой, она не даст мне забыть.
      Глава 2
      GAUNDXAR
      Старательно обходя патрульные кордоны, пограничные заставы и таможенные пункты, табор Зельвинды Барабаша плелся от звезды к звезде без какой-либо цели и особой нужды. Дорога - она и цель, и нужда для джипси. Если нам все же приходилось сталкиваться с пограничниками или таможенниками, те особо не свирепствовали, ведь если табор и пересекал какие-то границы, то только внутренние между субъектами Российской империи.
      Джипси старались держаться центра обжитой зоны: в отличие от окраины, тут всегда можно было чем-нибудь поживиться. Но удавалось это далеко не всегда, и порою каравану звездолетов приходилось менять направление движения на прямо противоположное.
      Несмотря на то, что за дядюшку Сэма (вместе с его феноменальным кораблем) табор выручил достаточно кругленькую сумму, почти вся она пошла на латание многочисленных технических прорех. Каждый корабль, например, был теперь укомплектован утерянными в тех или иных передрягах космошлюпками, без коих он потенциальная братская могила. Особенно это касается кораблей того возраста и состояния, которыми владели джипси.
      Когда меня привели в машинное отделение корабля, принадлежащего Лялиному семейству (или, как тут говорят, джузу, и это нечто большее, чем просто семья), мне показалось, что я оказался под капотом своего "Форда". Все тут, так же как там, ходило ходуном, стучало, брызгало, вибрировало, болталось и подтекало... И это было тем более невероятно, что находились мы в сердце, пусть и древнего по нынешнем временам, но все ж таки термоядерно-фотонного двигателя - поглотителя четвертого поколения, как мне его назвали.
      Недаром новая шлюпка стоит порой больше такого, с позволения сказать, корабля. Но когда я спросил Лялю, почему бы Зельвинде не купить на эти деньги пару современных кораблей, где вполне мог бы разместиться весь табор, она посмотрела на меня, как на маленького и, возможно даже, не совсем нормального ребенка:
      - Никогда два джуза не поселятся на одном корабле...
      Несмотря на кажущуюся нелепость, мне нетрудно было воспринять эту идею. Многие мои товарищи по университету были уже женаты, и почти всем приходилось жить с родителями - своими или жены. И как бы они ни любили своих "предков", как бы те ни помогали им, все-таки и молодым, и старым приходилось при этом нелегко. Что уж говорить о джузах, в которые входило до двухсот - двухсот пятидесяти человек.
      Я так и не сумел выяснить, кому был продан дядюшка Сэм - товарищам по фракции или Рюрику. Скорее всего, Зельвинда и сам не знал этого, ему на это было глубоко плевать. Кто купил, тому и продал.
      Итак, мы плелись по южному (если смотреть на общепринятую здесь звездную карту) сектору галактики, находясь на территории России. Однажды мне передали, что атаман желает переговорить со мной. Надо сказать, что за несколько месяцев я довольно сносно овладел языком русских джипси, который является диалектом русского языка. Таким образом, к тому времени я мог не только легко общаться с цыганом, но, пусть и с большими затруднениями, понимал и современную русскую речь.
      Я прошел в штурманскую рубку и уселся перед экраном модуля связи.
      - Я долго думал, - начал Зельвинда.
      Я сразу понял, что к добру это привести не могло.
      - Я долго думал, Рома, - повторил атаман, и было заметно, что произносить мое имя ему приятно. Он как бы обращался ко всему племени. - Я присматривался к тебе. Ты - чужак. Но наши законы мягки к чужакам, которые пожелали примкнуть к табору... Особенно к мужчинам, берущим в жены наших женщин: дети их будут плоть от плоти нашего табора... И я понял. Пора тебе украсть себе корабль и создать собственный джуз.
      Вот-вот. Примерно чего-то такого я и боялся больше всего. Предупреждала меня Ляля, что "слишком хорошо, тоже нехорошо", когда я правдами и неправдами добивался любви и уважения ее соплеменников. Сколько денег потратил я на подарки в каждом порту, сколько историй рассказал у костра, сколько произнес льстивых комплиментов... И вот, похоже, действительно перестарался. Атаман ревнует и хочет избавиться от меня. "Разделяй и властвуй". Или я неправильно оцениваю его побуждения? Может быть, наоборот, он действительно оказывает мне особое доверие, покровительство и поддержку? Но мне-то от этого не легче. Свой корабль мне нужен как собаке пятая нога...
      От суммы, оставленной мне дядюшкой Сэмом, осталось не более половины, но в принципе я мог бы подзанять, взять кредит или крутануться как-то еще...
      - Может, мне лучше купить себе корабль?
      Лицо Зельвинды исказила презрительная гримаса:
      - Если в твоем родном таборе так и принято... - он тяжело на меня посмотрел. - Тогда я не уважаю его атамана.
      Плевать я хотел на атамана своего несуществующего табора. Но я знал, что при этих словах я должен дико оскорбиться и схватиться за кинжал. И я конечно же схватился за него.
      Глаза Зельвинды одобрительно блеснули.
      - Ну, полно, полно, - проронил он. - Я не хотел тебя обидеть, Рома. (Или "рома" с маленькой буквы. Но это не имеет значения.) - Через несколько дней мы будем во владениях графа Ричарда Львовского, владельца множества грузовых звездолетов, обслуживающих государев Двор. Корабли у графа добрые. Там и займешься нашим промыслом.
      Всем своим видом Зельвинда показывал, что разговор закончен, и я поплелся восвояси. Я пересказал суть беседы с атаманом Ляле, стиравшей наше белье в пластикатовом корыте. Утерев со лба пот, она озабоченно нахмурилась. Но мне сказала:
      - Не кручинься, сердечный мой Роман Михайлович, - теперь уже не делая ошибки в ударении, она упорно называла меня только по имени-отчеству, но мне это даже импонировало, - что-нибудь придумаем.
      Прямо как из сказки какой-то. "Что ты, Ванечка, невесел? Что ты голову повесил?.." Как раз в этот момент к нашему шатру подошел молодцеватый чернокудрый паренек по имени Гойка, с которым я за последнее время сдружился более всего. В руках он держал балисет и явно был настроен повеселиться. Концы его невероятной длины усов были заброшены за плечи, а вместо трубки он курил обычные сигареты. Я же еще на корабле дядюшки Сэма был вынужден бросить курить и теперь уже сознательно удерживался от того, чтобы не начать снова. Хотя иногда и тянуло.
      - Хай, Рома! - помахал он мне рукой, присаживаясь к костру. - Слышал я, что скоро будет у тебя свой джуз. Прими и меня с моей Фанни. Нарожаем мы множество детей, породнятся они с твоими, то-то радость нам будет. А?
      Быстро же тут разносятся слухи. В отличие от меня, он явно уверен в том, что корабль я себе добуду...
      - И на добычу меня возьми, - словно прочитав мои мысли, продолжал Гойка. Ведь ты знаешь, в таборе нет равных мне в штурманском ремесле. А в драке тем более. А?
      Я неопределенно пожал плечами, но Гойка словно бы и не замечал мою неуверенность.
      - А как я узнал об этом деле, так и захотелось мне спеть для тебя одну старую-старую песню, которой научил меня еще мой дед. Тоже, говорят, бравый был штурман, когда нас с тобой и в помине не было. Приготовься же слушать, это длинная песня. А называется она "Баллада о джипси Бандерасе и о том, чего у джипси нельзя отобрать".
      "С чего начинается Родина" - пронеслось у меня в голове, а он замолчал и стал, бренча по струнам и трогая клавиши темброблока на корпусе, менять окраску звука. Наконец он что-то выбрал, замер и уставился на огонь. Затем ударил украшенными дешевыми перстнями пальцами по струнам и стал мелко и ритмично перебирать их. Гнусавостью звучание его инструмента напоминало индийский ситар, а мелодикой - испанское фламенко.
      Ляля, развесив белье на веревки, подсела к нам. До сих пор я не перестаю удивляться этим кострам на корабле! Жгут древесные поленья, которые стоят безумных денег. Сжигают кислород, из-за чего регенераторам приходится работать с двойной нагрузкой... Но "красиво жить не запретишь". Без этого они, понимаешь ли, не чувствуют себя настоящими джипси!..
      Целью долгой Гойкиной увертюры было не привлечение слушателей и даже не введение их в нужное эмоциональное состояние. Насколько я понимаю, а я уже не в первый раз слушал его, Гойка сейчас занимался чем-то вроде самогипноза или медитации, и только после этого он мог петь по-настоящему.
      И вот зазвучал его голос:
      - Эй, ромалы, слушайте правдивый рассказ,
      Что ветер нашептал, который бродит меж звезд,
      О том, что жил когда-то, братья, братом меж нас
      Бандерас, и глаза его не ведали слез.
      Ой, да отсохнет пусть тогда мой подлый язык,
      Коль я солгу, когда скажу, что был он так смел,
      Как тот, кого не ранит даже плазменный штык,
      Как тот, кто и внутри звезды и то б не сгорел.
      Ни от кого не бегал и не прятался он,
      Наоборот, туда он мчал, где наверняка
      Он мог ворваться коршуном в жандармский кордон,
      Чтоб взять на абордаж там звездолет вожака...
      Это, как Гойка и обещал, действительно была чертовски длинная и крайне поучительная песня. Сперва по смыслу она напомнила мне песенку про капитана, в которой "он краснел, он бледнел, и никто ему по-дружески не спел...". Бандерас, как и тот капитан, влюбился и пропал... Нюансов дальнейшего сюжета я, отвлекшись на собственные посторонние мысли, не уловил, но к концу почему-то все умерли. Как и почему конкретно - не знаю, пропустил мимо ушей, но мораль сей басни была такова: свободу нельзя менять на любовь.
      Собравшиеся возле нашего костра соплеменники рыдали, как один, сраженные вдохновенным Гойкиным вокалом. Я тоже, чтобы не оскорблять их чувств, сделал печальное лицо. Хотя подобный сюжет помню еще по уроку литературы седьмого класса, когда мы проходили рассказ Максима Горького "Макар Чудра". А потом по этому рассказу был поставлен упомянутый уже мной фильм "Табор уходит в небо". И так как я видел его раза три, катарсиса от песни не случилось, и я не смог выжать из себя ни одной слезинки. Это при моей-то сентиментальности. Но зато я извлек из этой ситуации некую науку: все в этом мире меняется, кроме анархических цыганских идеалов.
      - Все понял? - спросил Гойка, утирая слезы.
      Как настоящий художник он сам переживал не меньше, а то и больше публики.
      - А то! - ответил я, разведя руки.
      Хотел бы я знать, что он имел в виду.
      Но именно во время слушания его песни я и замыслил, и почти детально продумал дерзкий план добычи звездолета для своего будущего джуза. А куда деваться?
      ... И вот мы в засаде на захудалой, с единственным космопортом, геоподобной планетке, именуемой почему-то "Треугольник БГ". Я прекрасно помню альбом Бориса Гребенщикова "Треугольник", но, думаю, это все-таки чистейшее совпадение. Ведь если учесть, что космическая экспансия человечества началась лишь в начале двадцать третьего столетия, то придется признать, что творчество Гребня знали и любили самое малое двести лет. Ох, сомнительно... Хотя, может, планету эту открыл какой-нибудь его прямой потомок, к примеру хранитель семейного музея?
      А был ли он вообще - двадцатый век? Иногда мне кажется, что это не настоящая моя память, а ложная, то, что называется "параноидальным бредом". Вот, например, сейчас я вспомнил некоего Бориса Гребенщикова. Мне кажется даже, что я помню некоторые его песни...
      Да, полно, мог ли в действительности существовать на свете, да к тому же еще и быть более или менее популярным автор-песенник, сочиняющий и исполняющий следующее: "...друзья, давайте будем жить и склизких бабочек душить..." или "... ползет Козлодоев, мокры его брюки, он стар, он желает в сортир..."? "Вряд ли", - решаю я. И все чаще мне кажется, что родился я здесь, в таборе астроджипси. И услужливая фантазия тут же подсовывает мне разноцветные картинки моего псевдодетства. А что вы хотите? Мало на свете найдется людей, у которых не сорвало бы крышу после всего того, что пришлось пережить мне.
      Ладно. Перейдем к делу. С "Треугольника БГ" мы собираемся угнать звездолет сборщика налогов.
      Спланированная мной, дерзкая на первый взгляд операция, в сущности, значительно безопаснее угона какого-нибудь частного грузовика-дальнобоя, чем промышляют джипси обычно. Дело в том, что мы вошли в сговор с губернатором планеты и условия угона у нас будут самые благоприятные.
      Основной источник доходов в бюджет "Треугольника" - добываемое тут, и только тут, вещество мудил, сырец для производства повсеместно используемого в медицине наркотического препарата трахатина. Мудил не обнаружен больше ни на одной обжитой планете галактики. В этом и счастье и беда треугольцев. Так как добыча подобных уникальных веществ по закону облагается налогом в размере пятидесяти процентов от добытого, причем натурой. А после реализации оставшегося еще тридцать процентов отдается государству, как налог от продажи наркосырья.
      В результате две трети дохода от добычи мудила уходит государству и лишь треть - в бюджет планеты. Само собой, это мало устраивает ее жителей.
      Уговор между нами и губернатором состоял в том, что он поможет нам угнать уже загруженный годовой порцией мудила звездолет налогового инспектора, мы же вернем этот груз треугольцам. Но выглядеть все должно так, как будто бы мы скрылись вместе с мудилом, и, само собой, никто не станет требовать от администрации планеты платить налог снова.
      Самым трудным было убедить губернатора в том, что мы не собираемся обмануть его и вместе с кораблем присвоить так же и груз мудила... (Да какой же мудила придумал веществу такое название?! Нет, все! Отныне буду называть его сырец трахатина... Тьфу, ты!.. Просто сырец.)
      Губернатора понять нетрудно. Мало кто склонен доверять цыганам. И правильно. Если бы мы знали, куда можно сбыть сырец или как произвести из него наркотик, мы бы обязательно умыкнули и его. Но мы не знали ни того ни другого: секрет производства принадлежит государству, охраняется им как зеница ока, и на рынок еще ни разу не поступала самопальная продукция. Это убедило губернатора. Все остальное было делом техники.
      Табор раскинулся вокруг "Треугольника БГ", когда звездолет налоговой инспекции был уже загружен сырцом, а во дворце губернатора начался прощальный банкет (традиционная форма взятки). Мы же с Гойкой уже заранее находились на планете, в засаде - на пригорке возле космодрома, откуда прекрасно был виден и дворец губернатора.
      В задачу губернатора входило напоить своих непрошеных гостей - налогового инспектора и штурмана корабля - до полного беспамятства, а также позаботиться о том, чтобы дежурить на космодроме выпало в эту ночь самым бестолковым из имеющихся в штате охранникам. Тогда картина кражи будет выглядеть натурально.
      На пригорке мы проторчали больше двух часов. Наконец окна губернаторской спальни дважды мигнули. Это означало: "Готовы оба". Архаичность приемов, то, что информацию мы не доверяли современным средствам связи, работала на чистоту операции. Вот и команду на посадку звездолетов я дал, выпустив в небо три зеленые ракеты. Не заметить их через бортовые телескопы Зельвинда просто не мог.
      Максимальная вместимость местного космопорта - сорок звездолетов, но он никогда не бывает загружен даже наполовину. Сейчас, например, на площадке находилось только девять кораблей - восемь местных и один, самый навороченный, налогового инспектора - тот, на который мы нацелились. В связи с такой недозагрузкой персонал тут привык работать не спеша...
      И вдруг сразу семнадцать посудин, находящихся возле планеты, передают просьбу об экстренной посадке в связи с техническими неисправностями! Закон требует непременно удовлетворить такой запрос, если, конечно, позволяет площадь космодрома. А она позволяет!
      Персонал в замешательстве. Если бы у дежурного диспетчера хватило ума не следовать букве закона слепо, если бы он решил взять на себя ответственность и не разрешил посадку... Но за пультом - отменнейший болван. Скорее всего, он почувствует какой-то подвох и прежде, чем дать "добро", позвонит губернатору... Но тот, как и его гости, в стельку пьян...
      С ревом и грохотом повалились на площадь космодрома все семнадцать цыганских кораблей, покрытые вековой окалиной, трещинами и кое-как наляпанными заплатами. Такого металлолома тут, наверное, еще не видели. (Джипси же, скорее всего, даже и не заметили когда-то, как перебрались в эти звездолеты из кибиток.)
      Но - не время для лирики и философии!
      Выдернув из-за поясов парализаторы, я и Гойка, пригнувшись, бросились вниз по склону к воротам космопорта.
      На такую удачу мы даже и не рассчитывали: ворота открыты и охраны нет. Хотя оно и понятно: сыплющиеся с неба корабли вызвали вполне естественное смятение: они восприняты как потенциальная угроза, хотя и неясно, чего от них ждать. Но уж нападения с тыла сейчас, в мирное время, предвидеть тут не мог никто.
      Внезапно из помещения диспетчерской, к которому мы, собственно, и спешили, навстречу нам выбежал человек в форме служащего космопорта. Мы уже держали оружие в руках, он же только судорожно потянулся к кобуре... Я и Гойка выстрелили одновременно, и бедняга получил двойной парализующий заряд.
      Вся эта операция совсем не походила на традиционные воровские вылазки джипси. Я с трудом уговорил на нее Зельвинду, нажимая на то, что времена меняются и расчет и хитрость могут стоить не меньше смелости и удачи. Я же настоял и на применении парализаторов. Джипси не кровожадны, грабежу они предпочитают бескровное воровство и мошенничество. Но они никогда не пользуются дистанционным оружием, предпочитая всему прочему магнитоплазменные кинжалы, при необходимости легко превращающиеся в сабли. И уж если случается рукопашная, бьют они насмерть. Я же хотел заполучить корабль, не погубив ни единой души.
      Хлопки парализаторов слышались тут и там. Это, вывалив из звездолетов, "цыгане шумною толпою" убирали свидетелей будущей отгрузки сырца. Мы с Гойкой уже вбегали в диспетчерскую, когда я отчетливо услышал свист: заряд бластера прошел, где-то совсем рядом с моим ухом. Гойка среагировал быстрее меня, и еще один работник космопорта на сутки превратился в неподвижный манекен.
      Мы тщательно осматривали диспетчерскую. Нельзя было оставлять ни единого свидетеля. Тут было тихо и пусто. Но дотошность, с которой мы обследовали каждый угол, оказалась нелишней. В запертой кабинке женского туалета мы обнаружили дрожащую женщину лет тридцати пяти.
      Дверь кабинки Гойка выбил пинком, женщина завизжала, но тут же смолкла, сраженная зарядом парализатора. Гойка не был бы джипси, если бы не посчитал ее своей законной добычей. Он внимательнейшим образом оглядел и даже ощупал беднягу, затем обернулся ко мне и изобразил на лице гримасу, означавшую: "Ничего стоящего". Я сделал вид, что огорчен этим. Мы продолжили путь и вскоре выскочили на улицу.
      Вдалеке уже слышался рокот гусениц транспортеров. На то, чтобы выгрузить сырец, хватит пяти-шести часов.
      А вот и роскошный губернаторский флаер-антиграв (или, как их тут называют в просторечье, псевдолет). Он остановился перед нами, и из него, чуть пошатываясь, выбрался сам губернатор - дебелый рыжий мужчина, в старомодном вечернем костюме с бабочкой. Выглядел он довольно неважно: видно, не одну таблетку спорамина пришлось ему заглотать, чтобы нейтрализовать действие алкоголя. Хмель при этом проходит, но нагрузка на организм ужасающая.
      - Все чисто? - спросил он меня, делая вид, что не замечает мою протянутую для рукопожатия ладонь.
      - Чисто, - отозвался я, пряча руку в карман.
      Мне глубоко плевать на его отношение ко мне. Я - джипси, и не мне добиваться расположения у этой рыжей государственной свиньи. - Вы сняли генный код инспектора?
      - Да, - кивнул он. - Поспешите к кораблю.
      Он хлопнул дверцей и помчался вперед. Скотина! Мог бы и подвезти!
      Операция прошла как по маслу. Треугольники вернули свой сырец, мы заполучили судно. Новый корабль табора, корабль моего джуза, ведомый Гойкой, поднялся в небо первым. За ним взметнулись и остальные семнадцать звездолетов.
      ... На борту со мной все те, кто решил встать под мое покровительство, человек примерно около пятидесяти. Большинство из них бродили сейчас по кораблю, осматривали, ощупывали и даже обнюхивали элементы его интерьера. Им еще никогда не доводилось бывать на таком современном и таком комфортабельном звездолете. Но если жена Гойки, чернокудрая болтушка Фанни, непрерывно нахваливала наше новое жилище, то желчный старикан Хомук смотрел вокруг недоверчиво и сердито. "Не будет нам удачи на этом корыте, ой, не будет..." бубнил он, и было неясно, зачем же тогда он попросился в мой джуз. Разве что из прежнего его выгнали...
      Среди этих людей, конечно же, и прабабка Ляли, старая колдунья Аджуяр. И она то и дело оказывается возле меня. И вид у нее был такой, словно она что-то хочет мне сказать и только ждет подходящего момента. Но это ее проблема. Не дождется старая ведьма, чтобы я подошел к ней первым.
      Я и Ляля, обнявшись, стояли возле штурманского Гойкиного кресла, когда застрекотал и замигал огоньками щиток модуля связи. Ткнув в кнопку пальцем, я увидел перед собой довольную рожу Зельвинды.
      - Хай, рома! - воскликнул он с жаром, поднимая перед собой объемистую посудину. - С удачей тебя! - И, как он всегда это делал в моменты наивысшего душевного подъема, щелкнул пальцем по колечку в носу, и оно отозвалось серебряным "дзин-н-нь!" - Что же ты еще без чарки?! И куда ж это смотрит твоя красавица жена?!
      - Ах, атаман, моя оплошность, - улыбаясь, кивнула Ляля и, выскользнув из моих объятий, отправилась за вином, скорее всего заранее ею припасенным.
      - Ай-ай-ай, - покачал головой Зельвинда. - А я-то сдуру собрался наречь тебя именем Рома Чечигла. - ("Чечигла" по-цыгански - хитроумный. Прямо, как Одиссей.) - Не рано ли? Ты, как я погляжу, и жену воспитать как следует не можешь... Ладно. Придет девка, принесет вино, вызови меня. - И Зельвинда отключился.
      Вот тут-то, улучив момент, когда ее правнучки не было рядом, ко мне и подковыляла старуха Аджуяр. Потянув за рукав, она увела меня от Гойкиного кресла и тихо спросила:
      - Твоя женщина уже сказала тебе, что беременна?
      Я ошеломленно покачал головой, и Аджуяр, сверля меня ведьминским взглядом из-под мохнатых бровей, продолжала:
      - Видно, касатик, совсем я рехнулась на старости лет. Только никогда еще карты не обманывали меня. И вот что они говорят мне. Быть твоему сыну на царевом престоле, ежели только убережешь его от погибели.
      - О-о!.. - только и смог вымолвить я.
      Лишь бы старуха не разоблачила меня перед соплеменниками. А я-то уже успел позабыть, зачем появился в этом мире. И как не хочется мне об этом вспоминать!..
      Внимательно проследив всю череду эмоций на моем лице, старуха издала сиплый смешок и загадочно произнесла:
      - Жалко мне тебя, яхонтовый, ох, жалко. А еще жальче правнучку мою, раскрасавицу...
      Оглядевшись по сторонам и убедившись, что на нас никто не обращает внимания, я схватил старуху за повязанную на шее выцветшую косынку и притянул к себе:
      - Говори, ведьма, что знаешь!
      - Отпусти-ка руки, - прошипела старуха. - Не вводи в грех.
      Я послушался ее, вспомнив про порчу, сглаз и прочую цыганскую чертовщину. И она, потрогав шею и поморщившись, вновь усмехнулась:
      - Кабы знала чего, так сказала б. Не чужая мне и Ляля, а напротив: любимая правнучка. И сынок твой, выходит, мне праправнучком придется. Карты - не книга. Что открыли, лишь то и ведаю... А только сыночка-то покрести, покрести. Коль не покрестишь, ой, дюже потом сокрушаться будешь...
      О боги! Неужели вот это косматое и бородатое чудовище с головой, повязанной кроваво-красной косынкой, что ведет через тьму галактики угнанный у властей звездолет, неужели этот неопрятный монстр и есть Роман Безуглов, то бишь я?.. Тот самый Роман Безуглов, который еще недавно был студентом-филологом. Тот самый несуразный человек, с которым там, в двадцатом веке, вечно случались какие-то нелепые происшествия...
      Например, в армии. Ну с кем, скажите, с кем еще мог произойти такой идиотизм, о котором вслух я никому и никогда не рассказывал... (Я понимаю, что этот кусок выбьется из стиля всего прочего повествования, но, надеюсь, вы простите мне это.)
      Однажды я попал в госпиталь с воспалением легких. И пока лежал, начальник госпиталя, майор, прознал, что я хорошо рисую. И предложил мне полежать еще несколько месяцев, чтобы оформить в госпитале "красный уголок". Я, само собой, согласился, ведь в любом случае это лучше, чем служить на общих основаниях, ходить в наряды. Но загвоздка была в том, что я выздоровел. Но майор сказал: "Мы тебе такую болезнь напишем, что держать у себя сможем сколько захотим".
      И в историю болезни написал: "геморрой". Мол, случилось обострение положили, прошло - выписали...
      Вот, лежу я месяц, два, три, "красный уголок" расписываю, все вокруг знают о нашем договоре с майором... И тут пришел в госпиталь новый врач, лейтенант, прямо из медицинского института. И сразу вышел на дежурство. Вечером устроил обход. Садился перед постелью больного, листал историю болезни, выяснял, как самочувствие, рекомендовал что-нибудь... Если ангина, горло смотрел, градусник ставил, а если рана какая-нибудь, осматривал ее, перевязывал...
      И вот добрался до меня. Заглянул в карточку... Говорит:
      - Пройдите со мной.
      Иду я за ним по коридору и размышляю: "Наверное, он знает, что никакого геморроя у меня нет. Но он-то думает, что другие больные этого не знают, а потому повел меня к себе, якобы для осмотра. А на самом деле чайку попьем, покурим, поболтаем, он меня и отпустит..."
      Потом подумал по-другому: "А вдруг ничего он не знает? Тогда надо ему объяснить. А вдруг тогда он обо всем настучит в округ, и майора, моего благодетеля, накажут. Да и меня по головке не погладят..." Так я ничего конкретного и не решил к тому моменту, как мы до его кабинета добрались. Там он мне говорит:
      - Снимайте штаны.
      Я снял.
      - Наклоняйтесь, - говорит он и натягивает резиновую перчатку.
      Я наклонился. И решился, наконец, на откровенный разговор. Но было поздно. Уже чувствуя, как его смазанной вазелином палец, входит мне в задницу, я почему-то очень писклявым голосом произнес:
      - Я вам сейчас все объясню...
      - Что объясните? - и палец его при этом совершает вращательное движение.
      - Поговорите с товарищем майором, - все так же пискляво продолжил я, чувствуя, что краснею.
      Уж и не знаю, что он подумал, но сразу же меня отпустил.
      Вот такие истории со мной случались... А почему я пошел в армию, а не сразу поступил в университет? (Еще одна выбивающаяся из стиля история.) Да потому, что я, когда закончил школу, вычитал в газете, что в одном училище набирают группу для работы поварами в условиях арктической зимовки. Ну кто еще мог бы заинтересоваться такой идиотской перспективой?! А я отправился туда. И в течение двух с половиной месяцев, пока ребята поумнее сдавали вступительные экзамены в нормальные учебные заведения, меня таскали по самым разнообразным медкомиссиям и осмотрам.
      Наконец, когда я полностью прошел обследование, меня вызвали на собеседование. Дядечка, суровый такой, обветренный, как скалы, явно полярник, сказал мне:
      - К сожалению, вы непригодны.
      - Как так? - удивился я, - я же совершенно здоров!
      - Ничего подобного, - говорит он. - Вот тут ясно написано: диагноз No 3/4.
      - А что это за диагноз? - еще сильнее удивился я.
      - Сейчас посмотрим, - отвечает он и начинает копаться в каких-то бумагах. Наконец он нашел то, что искал, прочел про себя, а затем сообщил: - Вам нельзя работать с быстротекущей водой.
      Я просто онемел.
      С тех пор как пойду пописать, на всякий случай отворачиваюсь...
      Но самое обидное, что в результате этой истории я потерял время и загремел в войска связи.
      А с женщинами?! Да, они были у меня. Но в какие только нелепые ситуации я не попадал с ними, каким только унижениям не подвергался... Но к делу это не относится...*
      * Я решил, что хватит уже ломать стиль, поэтому рассказываю эту историю не в основном тексте, а в сноске. Хотите читайте, хотите нет.
      Так вот. Однажды мне позвонила одна моя подружка-первокурсница по имени Лена.
      - Приходи ко мне, - говорит, - родителей всю ночь не будет, на дачу уехали.
      А родителей ее я как огня боялся, они меня даже не видели ни разу.
      Обрадовался я, примчался... Занялись мы любовью, все классно... А потом я решил пойти в туалет. Прямо в чем мать родила и отправился. И дверь в сортир не закрыл: зачем, все равно ведь нет никого...
      А родители возьми, да и вернись. Я даже не слышал, как дверь хлопнула. Мамаша сразу в туалет решила зайти, видно, растрясло в дороге. Дверь открывает, а на унитазе сижу я - абсолютно голый незнакомый ей юноша.
      И ничего умнее я не нашел сказать, как:
      - Здравствуйте... А Лена дома?
      Как будто только что с улицы зашел. Мама ее сделала большие глаза и машинально крикнула:
      - Лена, это к тебе!..
      Само собой, всякие отношения с Леной у меня после этого прекратились.
      Когда такое происходит не с тобой, это довольно смешно...
      Когда эту историю я рассказал Ляле, она хохотала так, что я даже всерьез забеспокоился, как бы это не отразилось пагубно на ее беременности...
      Да. И вот этакий недотепа стал главой космического джуза, тайным претендентом на русский трон и ведет свой звездолет к храму своего предка, святого мученика царя-искупителя Николая Второго, к главному православному храму этого мира... Потому что если уж где-то крестить сына (если, конечно, не врет колдунья и у нас родится именно сын, а не дочь), то лучшего места, чем эта, одна из немногих клерикальных космо-станций, и представить себе нельзя было. Покрестим, так сказать, чисто по-семейному.
      Уговорить Зельвинду направить табор именно в этом направлении мне не составило ни малейшего труда, поскольку ему самому было в высшей степени начхать, куда лететь. По моим расчетам, тащиться нам туда предстояло около десяти месяцев. В тот момент, когда мы двинулись в путь, Ляля была на втором месяце беременности. То есть когда мы доберемся до храма, моему сыну (или все-таки дочери?) будет три месяца...
      И вот к настоящему моменту мы преодолели уже полпути, то и дело останавливаясь на планетах, крупных обжитых астероидах или же пристыковываясь к космическим станциям. И где бы мы ни оказывались, всюду мы устраивали торговые ярмарки. Ведь далеко не одно только воровство приносит джипси средства существования, напротив, прежде всего это относительно честная торговля. Секрет в том, что мы не платим налогов и пошлин, а потому наш товар, прежде всего это водка и табак, несколько дешевле, чем у других торговцев, и простой люд покупает его у нас с превеликим удовольствием.
      Что-то уж слишком легко влез я в эту пеструю цыганскую шкуру. Интересно почему? Может быть, вышли наружу порочные задатки моей души, прежде подавляемые цивилизованным окружением? Я много думал об этом и в конце концов выделил для себя несколько причин.
      Во-первых, у меня просто-напросто нет другого выхода. Я мог либо рефлектировать, либо "расслабиться и получать удовольствие". Я избрал последнее, ибо, как я уже сообщал, всегда отличался способностью к молниеносной адаптации.
      Как тут вновь не вспомнить Макса Батурина и его верлибры:
      ... Главное - твердо решить, что жизнь кончена,
      и тогда наступает полный привет.
      Тогда каждый день ощущаешь как бы последним днем
      и радуешься ему, как дитя,
      ибо это недопустимая роскошь
      горевать и убиваться в последний день.
      Пусть даже и о себе.
      То есть жизнь-то, конечно,
      не то, чтобы кончилась,
      но покончено с ожиданием от нее.
      И не все, конечно же, в кайф,
      даже иногда многое не...
      Но надо как-то, сохраняя спокойствие,
      быть готовым к почти всему
      и по возможности не винить ни в чем никого,
      так сейчас кажется мне...
      Я остро ощущаю себя "человеком ниоткуда". Прямо-таки "Nowhere Man", говоря словами Джона Леннона... Если бы где-то продолжал существовать оставленный мною мир, я бы, наверное, приложил все усилия к тому, чтобы покинуть табор астроджипси и вернуться туда. Но нет! Того мира больше не существует! Здесь же чуждо мне одинаково все. Так стоит ли привередничать?
      Более того, еще задолго до того, как люди уничтожили свою родную планету, студент филологического факультета Роман Михайлович Безуглов погиб в автомобильной катастрофе. А я - Рома Чечигла. Я как бы рожден заново. И родился я в другом качестве.
      Вторая причина моего приятия стиля жизни джипси состоит в том, что их будни оказались вовсе не сплошной чередой криминальных эпизодов и пьяных ссор. Многие из них умели лечить, впитывая в себя секреты народной медицины самых разных народов. Многие владели секретами рукопашного боя и искусством драки с кинжалом, что в эпоху звездных перелетов вновь стало актуально, ведь выстрел из дистанционного оружия мог привести к уничтожению звездолета, не оставив ни побежденных, ни победителей. Многие занимались оккультизмом, а кое-кто имел и реальный дар предвидения. Во всяком случае, утверждали это. Как моя новоявленная родственница Аджуяр... Наконец, все без исключения джипси умели прекрасно петь и танцевать...
      Так что жители многих, в первую очередь отсталых, аграрных планеток души не чаяли в цыганах и встречали их с распростертыми объятиями, устраивая красочные, праздничные карнавалы... Но ухо, правда, держали при этом востро. Мало ли...
      Наконец, была и еще одна немаловажная причина, по которой я так легко смирился со своим сегодняшним положением. Это Ляля. Она основательно подсластила мне эту горькую пилюлю. Нет, я не эротоман Хоботов*, но и отнюдь не аскет. Однако считаю, что вовсе не обязательно быть дедушкой Фрейдом, чтобы догадаться: для любого нормального мужчины чуть ли не самое главное в жизни, а возможно, и самое главное - быть с любимой женщиной.
      * Персонаж художественного фильма "Покровские ворота" (прим. автора).
      Там, в моей прошлой жизни, мне с этим явно не везло. Женщины у меня случались, хоть и немного.. (Интересно, сколько это - много, а сколько немного?..) Но как-то так выходило, что те, в кого влюблялся я, пренебрегали мною, а те, кто не пренебрегал, не были нужны мне. А Ляля была невероятным исключением из этого правила. Как странно, что для того, чтобы найти свою половину, мне пришлось скакнуть на пять веков вперед... Но это случилось, и уже одно это делало всю эту сумасшедшую ситуацию не безнадежно бессмысленной...
      С Лялей я и поделился своими соображениями. Тогда она, со свойственной ей мудростью простоты, указала мне еще на целые две причины, обусловившие мою легкую метаморфозу.
      Вот одна.
      - Кто ты был там и кто ты здесь? - сказала она, чем заставила меня покраснеть от пяток до кончиков ушей (где это, интересно, я видел такую часть тела у человека?) Как все-таки трудно признавать свое, пусть даже и былое, ничтожество. Оказывается, подсознательно я избегал и мысли, что для меня так важно хоть кем-то командовать... Хотя зачем же это я сам себе вру? Я же ведь и раньше замечал в себе карьеристские наклонности. Например, когда в университете меня назначили старостой группы. Вроде бы автоматически: в группе было всего четверо парней, из них в армии служил только я. И ничего это мне не давало, никаких привилегий, только дополнительные обязанности... Но и сейчас помню, как билось мое сердечко, когда объявили о назначении...
      А вот и вторая названная Лялей причина.
      - Ты - другой, Роман Михайлович. Это джипси заметили сразу. Когда ты украл корабль, когда позвал в свой новый джуз, пошел не каждый. Пошли те, кому ты понравился. Кто почище, кто поумней. Кто хочет жить как-то по-новому. Вот тебе и легко с ними, яхонтовый мой.
      - Ты у меня - золото, - искренне восхитился я остротой ее ума.
      - И золота у тебя все больше и больше, - усмехнувшись, сообщила она и похлопала себя по уже отчетливо обрисовавшемуся животу.
      Нашей ближайшей остановкой должна была стать планета под неактуальным пока, но все-таки близким названием "Рожай резче!" Да-а, уж что-что, а названия обжитого человеком космоса совсем не похожи на те, которые представлялись фантастам двадцатого века. И ничего удивительного. Первопроходцы вкладывали в названия то, что им было по-настоящему близко. Случались, конечно, и более или менее стандартные названия, но значительно чаще на звездной карте встречались такие оправданно унылые, как "Надоели Консервы" или "Устал", такие романтические, как "Подарок Матильде" и "Рай Котам", или такие агрессивные, как "Пшел вон!"
      В одной из обжитых звездных систем я заметил две планетки, одна из которых являлась спутником другой. Та, что крупнее, называлась "Тут-то я ее и трахну", спутник же назывался "Не вышло"... Но потом, наверное, все-таки вышло, потому что планета "Рожай резче" находилась от этой парочки как раз примерно в семи-девяти месяцах движения на поглотителях.
      Правда, было довольно много названий и земного географического происхождения - названия городов, а изредка и стран с приставкой "новый" или без нее: Париж, Болонья, Екатеринбург, Новая Саломанка, Новый Томск, Новые Холмогоры, Новая Кастория и даже Новая Новая Гвинея...
      Я выбрал для привала именно "Рожай резче!" прежде всего, чтобы повеселить Лялю названием, Зельвинда же был не против. При условии, что мой корабль сядет первый - на разведку. Всякое ведь бывает.
      Сев, мы увидели то, о существовании чего я уже давным-давно забыл. Но чего, как выяснилось, мне отчаянно не хватало. Мы увидели снег.
      Мои цыгане были прекрасно знакомы с этим природным явлением, но относились к нему совсем не так, как я. Сразу после приземления ко мне подошел Гойка:
      - Чечигла Рома, летим отсюда, а?
      - Почему же?
      - Там, где даже вода стала холодной и твердой, люди не бывают добрыми и приветливыми.
      - Не спеши, рома, - возразил я. - Было дело, я жил в мире, где снег регулярно покрывал землю и не таял по нескольку месяцев. Однако люди там были не хуже, а может, и лучше других. А как мы справляли Новый год! Как раз снег делает этот праздник особенным, а осталось до него всего несколько дней. Возможно, и тут его отмечают так же весело...
      - Не думаю, - пожал плечами Гойка. - Может там, откуда ты родом, Новый год и праздник. А тут - нет. Весело в России отмечается Рождество Христово.
      * * *
      Жаль. Новый год я любил безумно. С его украшенной елкой и морковоносой снежной бабой, с разноцветными лампочками и пощипывающим язык шампанским, со смесью запахов хвои и апельсина, с бенгальскими огнями и катанием с горки...
      Хотя, возможно, именно так тут празднуют Рождество.
      Больше всего мне, кстати, нравилось быть Дедом Морозом. Два года подряд я подрабатывал этим в детском клубе. Реальное подспорье - дополнение к стипендии. Именно на детских "елках" Новый год ощущается особенно остро: костюмы, хороводы, подарки... А главное - наполненные ожиданием чуда глаза маленьких людей.
      Ну и я, конечно же, был бы не я, если бы при этом со мной не приключались всякие нелепости. Так, однажды, когда дети уже хором скандировали: "Дедушка Мороз, выходи!..", а я, одетый, сидел в гримерке, выяснилось, что у меня куда-то запропастилась шапка с пришитым к ней париком. Поднимаюсь, беру мешок, посох... А шапки нет.
      Тут влетает в гримерку парнишка по имени Марат, который обеспечивал празднику музыкальное сопровождение, и кричит:
      - Давай быстрее! Сколько можно тебя ждать?!!
      Я ему - так, мол, и так: ни шапки, ни парика...
      И давай мы с ним по гримерке метаться, искать. А комнатка маленькая, вся завалена игрушками, костюмами, всякой ерундой...
      Дети уже раз двадцать "Дедушка Мороз, выходи!.." прокричали, а мы шапку все еще не нашли. Тут Марат схватил верх от валявшегося костюма зайца, напялил на меня и говорит: "Нормально, иди!"
      Я глянул на себя в зеркало... Боже мой! Это что за Дед Мороз? Это какой-то пожилой заяц! Борода, усы и уши сантиметров по тридцать длиной...
      Вбегает в гримерку девушка, режиссер праздника, увидела меня в таком виде и чуть в обморок не грохнулась. Я ей все объяснил, она за голову схватилась... А потом вытащила откуда-то черную бейсболку с надписью "New York" и натянула ее мне на голову, прямо на заячий верх. Якобы белые краешки имитируют седину. А уши под бейсболку спрятала. И выпихнула меня в зал:
      - Иди, филолог! Дети ждут!
      Снегурочка, едва увидела меня, так и обомлела... Но не растерялась, говорит:
      - Ну вот и Дедушка Мороз. Видно, издалека к нам пришел. Из Австралии.
      Почему не из Америки, я не знаю/
      Дети тоже как-то не сразу это нововведение приняли. Сначала относились ко мне довольно подозрительно. Но что делать? Стал я свою роль играть, конкурсы устраивать, хороводы водить, конфеты раздавать, они потихоньку и оттаяли. Эдакий суперсовременный Дед Мороз - в бейсболке... Я потом уже и забыл про это. Наплясываю с детьми. Как вдруг шапочка слетает, уши распрямляются... Дети от такого превращения - в полном восторге: был Дед Мороз, стал пожилой заяц!!!
      И пришлось мне до конца первого отделения весь утренник одному вести. Потому что все работники ДК во главе с Маратом - и Снегурочка, и Волк, и Лиса, и Снежная Королева - забились в гримерку и подыхали там со смеху. Выйти просто не могли.
      А нашелся парик только ко второму отделению...
      Вот такое милое воспоминание. Кажется, все это было лет сто назад... Хотя каких сто? Пятьсот!
      ... Из прошлого меня выдернуло событие, которое так и не позволило мне выяснить, празднуют ли жители планеты "Рожай резче!" Новый год или только Рождество. Событие неожиданное и небезопасное.
      Сели мы на заснеженном плато космодрома, отстоящем от города на несколько километров, и минут пятнадцать ждали, когда появится хоть кто-нибудь из официальных лиц. Никаких документов мы оформлять, само собой, не собирались, а хотели дать взятку. Но дать ее было некому. Это было неестественно. Обычно в надежде на наживу мелкие чиновники, как стервятники, слетаются к прибывшему на планету кораблю.
      Так никого и не дождавшись, я решил выйти на разведку хотя бы для того, чтобы походить по снегу, послушать под ногами его гипнотический скрип. Гойка увязался за мной. Хотела пойти и Ляля, но я не разрешил: в ее положении не до разведки.
      Одевшись потеплее, мы с Гойкой спустились по трапу вниз. И именно в тот миг, когда подошвы наших сапог коснулись снега, на горизонте показалась черная движущаяся точка.
      Сперва я подумал, что это что-то вроде аэросаней, но, когда объект приблизился, я с удивлением обнаружил, что эта машина передвигается на мощных, по колени проваливающихся в снег ногах. Она сильно походила на гигантского страуса, но без шеи и без головы.
      Мой интерес почти не имел примеси опасения. Вряд ли местные жители настроены к нам агрессивно. Кому мы, нищие цыгане, нужны? Что с нас взять? Самое плохое, что нам могут сделать, - это потребовать покинуть планету. Время от времени такое случалось.
      Мчался "страус" с невероятной скоростью, высоко задирая колени, и снег, клубами взметаемый толстыми ногами, казалось, не был для него помехой. Меня посетила глупая мысль: "Бедняге даже нечего сунуть от страха в песок..." Я усмехнулся. Но Гойка глянул на меня с беспокойством. Похоже, он не разделял моей уверенности в нашей безопасности.
      В тот момент, когда "страус" поравнялся с нашим звездолетом, из-за горизонта показалось еще несколько таких же фигур. Их было штук десять.
      Остановившаяся перед нами громадина согнула ноги и присела на корточки, словно собираясь помочиться. Передняя дверца с тонированным лобовым стеклом откинулась вверх, и на снег соскочил невысокий лысоватый человечек. Я не поверил своим глазам. Это был Семецкий. Убитый Семецкий! Он стоял передо мной в нерешительности, видно, сомневаясь, тот ли я, кого он ищет. Ведь внешность моя основательно изменилась.
      - Семецкий! Вы живы?! - шагнул я навстречу ему, сам удивляясь, как рад я видеть этого человека в здравии.
      - Приветствую вас, государь! - чуть отступив, обрадованно воскликнул он на русском языке двадцатого века и поклонился.
      - А дядюшка Сэм сказал мне...
      - Я был серьезно ранен, но я выжил, - прервал он меня. - Товарищи по борьбе подобрали мне кое-какие б/ушные органы на подпольном биоразборе и поставили меня на ноги. Простите, что перебил вас, но я должен немедленно вам сообщить...
      Но тут уже его прервал громкий посторонний звук - шум с напором текущей воды. Одновременно повернув головы, мы уставились на его "страуса". Тот и в самом деле писал. Специфический запах мочи на морозе, знакомый мне по деревянным дачным сортирам, не оставлял места для сомнения. Булькающий звук длился минуты две, и за "страусом" образовалась обширная проталина, от которой поднимались клубы пара. Чистоплотный "страус" сделал шажочек в сторону и замер вновь.
      - Беда, - сказал Семецкий. - Эти биороботы отвратительны, но другого транспорта тут не нашлось. А как эти уроды спариваются... - его лицо исказила гримаса брезгливости. - Впрочем, я тут вовсе не для того, чтобы описывать вам это. Времени у нас в обрез. За мной погоня. Я должен немедленно сообщить вам...
      - Они уже близко! - снова перебил я его. - Расскажете в корабле! Гойка, улетаем! - крикнул я по-цыгански.
      Мы бросились к трапу. Первым по вертикальной лестнице торопливо полез Гойка. Вторым был я.
      Резко затормозив, "страусы" встали полукругом и одновременно, словно по команде, присели. Гойка полез еще быстрее, опасаясь то ли их пассажиров, то ли предстоящей вони. Дверцы откинулись, и в тот же миг морозную тишину нарушило характерное шипение, с которым воздух рассекает плазма бластеров. В нас стреляли.
      - Скорее! - заорал Гойка. - Они пробьют обшивку!
      Позднее я понял, что преследователи не решились бы поставить бластеры на столь мощный режим, ведь, случись им повредить реактор, они бы погибли сами. Но в тот момент слова штурмана подстегнули нас, как хорошая плеть.
      Мы стремглав взлетели к дверной диафрагме шлюзового отсека, Гойка рухнул на пол и, откатившись подальше, вскочил на ноги. Так же поступил и я.
      В проеме показалась фигура Семецкого... Но именно тут ему в спину угодил плазменный заряд, предназначенный, скорее всего, мне.
      Я кинулся к нему, протянул руки к его вытянутым рукам... Но схватить его не успел.
      - Спасайтесь! - выдохнул Семецкий и рухнул назад. Но еще до этого какой-то серый комочек, сорвавшись с его ладони, упал передо мной. Не обращая на это внимания, я, несмотря на опасность, хотел высунуться из люка, но, видно, Гойка уже нажал клавишу замка, и диафрагма моментально задраила выход.
      Обессиленный, я повалился на пол, и тут же серый комочек взбежал мне на плечо.
      Сволочь! Милая Сволочь! Как же я, оказывается, скучал по тебе!
      Я сгреб ее в ладонь и поднес к лицу. Уж ты-то знаешь, что хотел сообщить мне бедняга Семецкий. Но нет, ты не сможешь мне этого рассказать... Я глянул в глубь коридора, Гойка уже исчез. Раздался нарастающий гул, и корабль охватила предстартовая вибрация. Поднявшись и вернув Сволочь на плечо, я побрел в рубку.
      Гойка готовился к взлету. Я забрался в кресло второго пилота. Непоседливая Сволочь сбежала вниз и пропала из виду. Заснеженный пустырь космодрома на штурманском экране был, как на ладони, только клубы густого пара несколько усложняли видимость. Двое наших преследователей волокли тело Семецкого к одному из переминавшихся с ноги на ногу "страусов". Его же машина так и оставалась неподвижной. Участь ее была решена: она будет сожжена огнем наших дюз.
      Корабль рванулся ввысь, и перегрузка распластала меня по креслу.
      Идиот! Трус! Я ведь строго-настрого запретил на период Лялиной беременности брать с места слишком резко! Я с трудом повернул голову к Гойке, но он уже и сам осознал свою ошибку:
      - Прости, Чечигла, - простонал он, снижая мощность двигателей. Запамятовал.
      - Если с ней что-нибудь случится, ты сам будешь рожать мне сына, пообещал я осипшим голосом. Я переключил экран модуля связи на интерком и глянул на верхнюю палубу. Там, слабо шевелясь, вповалку лежали врасплох захваченные перегрузкой цыгане.
      - Ляля! - позвал я.
      Одно из тел пошевелилось. Ляля приподнялась и глянула прямо в камеру. Ее глаза на бледном, как у манекена лице, казалось, смотрят сквозь меня. Мое сердце сжалось от жалости и страха.
      - Что случилось? - еле слышно проговорила она.
      - В нас стреляли, - ответил я, оправдываясь за этого идиота Гойку. - Нам нужно уносить ноги. Как ты себя чувствуешь?
      - Нормально, милый, - она вымученно улыбнулась.
      Тем временем и остальные джипси начали садиться, потягиваясь и разминая плечи.
      - А как... Как ребенок? - не унимался я.
      - Посмотрим... Но я ведь - джипси. Не бойся, Роман Михайлович. Вряд ли с ним случится что-то худое.
      Я вздохнул почти облегченно. Будем надеяться, что она права. Почему все-таки она так упорно величает меня по отчеству? Даже в такой ситуации. Возможно для того, чтобы я не забывал, кто я для этого мира? Но не скрою, это приятно.
      - Я скоро буду с тобой, - пообещал я, отключил связь и закрыл глаза.
      - Извини, Рома... - опять затянул Гойка.
      - Молчи! - огрызнулся я. - Не мешай мне думать.
      Так что же хотел передать мне Семецкий? Теперь мне это не откроет никто. Ясно лишь одно. Моя спокойная жизнь главы цыганского джуза закончилась. На меня объявлена охота. А это значит, что, скорее всего, дядюшка Сэм все-таки попал в руки врагов, а не друзей. И они сумели выпытать у него правду о моем происхождении. И теперь каким-то образом следят за мной. Так что же я должен делать? Да понятия не имею!.. И тут до меня дошло. Нас будут преследовать. Я обернулся к Гойке:
      - Немедленно отключи все наши навигационные маяки! - приказал я, а затем вызвал корабль Зельвинды.
      - Хай, Рома, - хмурясь отозвался атаман. - Что стряслось? Кто вам на хвост наступил?
      - За нами погоня, - пропустил я мимо ушей его вопрос. - Прикажи звездолетам отключить все маяки.
      - Ты понимаешь, что говоришь?! - выпучил глаза Зельвинда. - Мы исчезнем со всех карт, и кто-нибудь выйдет из гиперпространства прямо у нас перед носом! Свобода дорога, но она бывает только у живых.
      - Не время спорить! - заорал я сердито. - Вероятность столкновения невелика, а если мы останемся видимыми, нас уничтожат точно!
      - Ай-ай-ай-ай-ай! - состроил Зельвинда свирепую гримасу. - Во что ты нас втягиваешь, Чечигла Рома?
      - Уже втянул. Но давай обсудим это потом, - взмолился я. - Отключите маяки, а я сейчас же переберусь к тебе в шлюпке.
      - А знаешь ли ты, что, если нас застукают на этом жандармы, нам раз и навсегда запретят пилотировать звездолеты?
      Ах ты какой законопослушный гражданин... Я молчал, не зная, какой еще довод привести для убедительности. Но неожиданно Зельвинда сдался сам:
      - Ладно, - сказал он. - И на какой срок?
      Если б я знал. Больше всего мне хотелось ответить, навсегда, ведь, когда целый табор вновь включит навигационные маяки, нас обнаружат мгновенно. Из гиперпространства звездолеты толпой не выходят. Но я не мог позволить дискуссии затягиваться.
      - Убери маяки и встречай шлюпку, - ответил я уклончиво. - Мы все решим вместе, атаман. "Голова - хорошо, а два сапога пара"...
      * * *
      Пристыковавшись с горем пополам к кораблю Зельвинды, благо пилотируется шлюпка автоматически, я направился в рубку. Давненько же я тут не бывал. Все-таки мой и этот корабли - небо и земля. Ляля, конечно же, права, говоря, что в мой джуз перешли самые дисциплинированные и чистоплотные джипси табора. А тут... Грязь, вонь и вечная атмосфера вялотекущего пьяного дебоша. Пробираясь в рубку и здороваясь с соплеменниками, я не на шутку беспокоился о том, чтобы не нахватать в бороду вшей.
      И вот я предстал перед сердитым ликом кольценосого Зельвинды Барабаша. Я уже почти решил признаться ему во всем и получить по заслугам. Пристав к табору, я подверг опасности всех его людей. Хотя осознал это я только сейчас... Зельвинда может решить купить покой своему племени, выдав меня властям. Да, у него достаточно твердые понятия о чести, и мы почти друзья. Но я обманул его, и когда он узнает, что я не джипси, что я - чужак...
      К счастью, Зельвинда сам подсказал мне, как обманывать его дальше. Едва завидев меня, он взревел:
      - Говорил я тебе, Рома, что воровать корабль мытаря опасно! Видно, рано дал я тебе имя Чечигла!
      Итак, он уверен, что преследуют нас только из-за корабля. Моя голова моментально стала работать в этом направлении.
      - Я должен отвести опасность от табора, - заявил я. - Придется вам еще некоторое время оставаться невидимыми для жандармских навигационных систем. Я же включу все маяки и поиграю с ними в кошки-мышки, пользуясь гиперпространственным приводом. Пусть попробуют поймают.
      Зельвинда моментально оттаял.
      - Ха! - воскликнул он и щелкнул ногтем по кольцу в носу. "Дзин-нь-нь" отозвалось оно. - Ты хитер. И ты справедлив. Но есть загвоздка. Ни один штурман нашего табора не умеет протыкать пространство. У нас никогда не было таких кораблей. - Сказав это, он сунул в рот трубку, пустил клуб дыма прямо мне в лицо и прищурился, ожидая ответа.
      - Мы доберемся до ближайшего порта и выкрадем себе штурмана, - продолжал я гнать напропалую.
      - Смелый и глупый, - сообщил мне Зельвинда сведения обо мне.
      - Зельвинда, - решил я применить иную тактику, - не надо корчить из себя ангела. Я, между прочим, знаю, что перед самым моим появлением в таборе вы не просто угнали корабль, а захватили и продали его вместе с капитаном. А двух его помощников - прикончили.
      - Девка разболтала?! - нахмурился атаман. - Нет юбкам веры ни в чем!
      - Муж и жена одна сатана, - парировал я. - Что это за секрет, о котором знает весь табор? Что, только мне знать не положено? Она моя жена, и она должна рассказывать мне все, что знает.
      - Ладно, ты прав, - смирился Зельвинда. - Ну, прикончили. И что с того? Табор голодал, а тут подвернулся случай. Не тебе меня учить, что можно, а чего нельзя! Так и так было помирать. Но появился шанс выжить, и все получилось. Как раз потому, что жандармы никогда не заподозрили бы в грабеже мирных джипси. А сейчас ты предлагаешь играть с законом в открытую.
      - Да. Но я один. Все наши корабли без маяков разлетятся в разные стороны, а потом по очереди включат их, как будто бы выныривая из гиперпространства. Это не вызовет подозрений. Ты был прав, не стоило связываться с налоговой инспекцией. Когда я уведу погоню подальше, я постараюсь украсть обычный грузовик и пересяду в него. И все мы встретимся вновь.
      - А люди твоего джуза?
      - Ты заберешь их на свои корабли. Мы все провернем вдвоем с Гойкой.
      - Не выйдет, - Зельвинда покачал головой. - Тебя воспитывал странный табор. Наши люди не покидают своего капитана в беде.
      - Но это нужно. Я прикажу.
      - Даже не пытайся. Джипси - народ вольный. Они скорее убьют тебя, нежели выполнят такой приказ.
      Вот, блин, логика! Они не покинут меня в беде, они скорее убьют меня...
      - Но табор таким образом мы спасем, - продолжал он. - Что же касается тебя и твоего джуза... План слишком сложный, чтобы сработать. Но это - дело твое и твоих людей. Что ж, рискуй. Если пропадешь, про тебя сложат новую песню, - он ударил меня по плечу.
      Наверное, последнему его высказыванию я должен был безмерно обрадоваться. Но я подумал совсем о другом.
      - А потом, когда я украду грузовик, они опять не захотят пересесть в другой корабль?
      - Смелый, но глупый, - чуть изменил формулировку Зельвинда. - Почему не захотят? Капитана они никогда не бросят, а паленый корабль - сколько угодно.
      И Зельвинда не был бы собой, если бы в его руках откуда ни возьмись не появился объемистый кувшин вина.
      - За риск! За свободу! За доблесть! - провозгласил он, наполнив чаши.
      ... Действительно, в моем плане было слишком много тонких мест, готовых лопнуть в любой момент. Вот первое. Пока на моем борту не появится штурман, умеющий прыгать через гиперпространство, я не мог включить навигационные маяки. Но как без них садиться в космопорту?
      Приходилось выкручиваться. И данную проблему мы с Гойкой решили следующим образом. Мы спустимся на планету в шлюпке, а невидимый для навигаторов корабль с людьми оставим болтаться на орбите вокруг нее. Если учитывать, что из гиперпространства звездолеты выныривают в некотором отдалении от планет, риска столкнуться с ними нет. А если к планете кто-то будет подлетать в пониженном режиме поглощения пространства, он не сможет не заметить наш корабль.
      - И он не станет никому сообщать о нас, - подмигнул мне Гойка. - Мало ли почему звездолет мытаря, отключив маяки, затаился на орбите? А?
      Хотя я и был уверен, что все будет именно так, как предсказывал атаман, я все-таки собрал своих людей на сход. Я рассказал им о том, что за кораблем охотятся власти, о нашем плане, а закончил свою речь тем, что считаю, им безопаснее было бы на некоторое время перебраться на другие корабли табора.
      Освещение палубы имитировало сумерки, блики костра выдергивали из толпы непроницаемые лица моих цыган. Они молчали.
      - Ну?! - не выдержал я тишины. - Чего притихли? Разве я не прав?