Гpeг застонал и сморщился от боли. Так всегда бывает после продолжительного анабиоза, во всяком случае, с ним: тело оживает, и по нему прокатываются волны легких судорог. «Но я жив!» — была его первая мысль после бесконечного вялого сновидения. Грег с трудом разлепил веки, но взгляд не фокусировался, а яркий свет резанул по глазам и заставил зажмуриться вновь.
      Сердце гулко стучало в ушах: как бы ни были замедлены анабиозом жизненные процессы, все-таки они шли, в организме накопились токсины, и теперь сердце интенсивно прокачивает кровь через почки. Говорят, если пристрелить медведя сразу после спячки, его мясом можно отравиться…
      Представив себя медведем в берлоге, Грег невольно хохотнул и тут же зашелся в приступе удушающего кашля. Боль, которая стала уже не такой острой, от кашля вновь вскипела в теле, на глаза навернулись слезы и потекли по вискам к ушам, что, кстати, говорило о наличии гравитации. Грег хотел вытереть их, но не смог даже приподнять руку. Неужели он провалялся в саркофаге столько, что атрофировались мышцы? Текли не только слезы, Грег чувствовал, что влага сочится и через мочеточный канал, но как раз это его не беспокоило. Это было естественно и могло случаться и во время сна. На то и катетер.
      Кашель утих, стало немного легче. Грэг вспомнил, на что его состояние похоже более всего. На ужасное похмелье после грандиозной пьянки. «А может, так оно и есть? — подумал он, не веря себе. — Может, еще и не было никакого полета? Был лишь пьяный полусон-полубред про странные и страшные миры. А он себе валяется сейчас на кровати в центре подготовки участников звездной программы, и с минуту на минуту ворвется босс, чтобы заорать: „Какого хрена ты себе позволяешь, долбаный астронавт! Штраф — тридцать процентов от месячной стипендии!..“
      Прекрасно сознавая, что все это неправда, Грег еле удержался, чтобы не прыснуть снова, и тут же понял, откуда берется эта противоестественная смешливость. Из эйфории, вызванной переизбытком кислорода, усиленно подающегося при пробуждении. Грег удержался от улыбки и, вместо этого оскалившись, опять попытался приоткрыть веки. Чуть-чуть. Это ему удалось, но слезы преломляли свет, и изображение было расплывчатым. Грег моргнул и наконец широко открыл глаза.
      То, что он увидел, скорее даже не потрясло, а обидело его. Стоило ли так мучиться, стараясь проснуться, чтобы оказаться в другом сне. С ним уже бывало такое: снилось, что проснулся… Снаружи продолговатую прозрачную крышку саркофага облепили маленькие, сантиметров десяти в высоту, человечки с крыльями, как у бабочек, и в одежде. Они внимательно следили за его мимикой и вроде бы переговаривались друг с другом. Звук через крышку не проникал, но время от времени губы то одного, то другого существа шевелились.
      Грег лежал и смотрел на них целую минуту. Две. Три… Пока с леденящей отчетливостью не осознал, что это не сон, а все-таки явь. «Итак, наша последняя отчаянная попытка вернуться на Землю не удалась, — подумал Грег. — Чего и следовало ожидать». Астронавигатор Барри Ленц предупреждал, что после десяти лет хаотических прыжков через гиперпространство он не может гарантировать точное попадание корабля в пределы Солнечной системы.
      А запасов полония хватало лишь на один прыжок. Потому-то и было решено отключить автоматическое прекращение анабиоза. Если корабль вынырнет в Солнечной системе, его обнаружат и экипаж оживят. Если же нет, то спастись самостоятельно нет ни малейшей возможности. Тогда уж лучше спать — авось все-таки найдут когда-нибудь. Или умереть во сне, а не грызть друг другу глотки за воздух, воду и пищу, чтобы продолжать бессмысленное существование на борту похороненного в пустоте корабля.
      Это решение не было демократическим, о нем знали только пять членов капитанской коллегии, в которую входил и Грег. Остальные члены экипажа, ложась в саркофаги, понятия не имели, что засыпают, скорее всего, навсегда… Теперь-то стало ясно, что это не совсем корректное решение на тот момент было единственно верным. Потому что занесло их черт знает куда и болтались они тут черт знает сколько. И все-таки их нашли. Пусть не люди, но нашли!.. «И наконец-то обнаружен мир, населенный явно разумными существами», — Грег улыбнулся одновременно и горько, и торжествующе.
      Ведь именно такой мир искали они все десять лет экспедиции, но находили лишь песчаные бури в азотистой атмосфере да мертвенные хлористые болота. Жизнь обнаружилась лишь однажды, но не только без признаков разума, а такая, что в миг убила двенадцать членов экспедиции — всех, кто вышел из корабля на альфе Ганимеда. И убила бы еще больше, если бы они вовремя не унесли ноги с этой жуткой планеты. Так что Грегу, имевшему очень сомнительную специальность «астробиолог», применить свои знания за все эти годы не пришлось ни разу. Зато уж здесь явное раздолье.
      Тем временем люди-бабочки одновременно вспорхнули с крышки саркофага, и миг спустя та поползла в сторону. Грег сообразил, что это дело рук братьев по разуму, и удовлетворенно отметил про себя, что техническая мысль им не чужда. Чувствовал он себя вполне сносно, но попытка шевельнуть рукой или ногой вновь не принесла успеха. Он скосил взгляд и обнаружил, что весь с ног до головы окутан тонкими полупрозрачными нитями, напоминающими рыболовную леску.
      «Вот как! — подумал Грег. — Не слишком-то вы гостеприимны? Итак, я — Гулливер в стране лилипутов?.. Только раз уж снимали крышку, чтобы связать, зачем обратно-то закрыли?» И тут же сам ответил на свой мысленный вопрос: чтобы вывести его из анабиоза. Ведь это делается с помощью определенных добавок в дыхательную смесь, которая закачивается под крышку. Выходит, они во всем разобрались!
      — Эй, черти, — сипло произнес Грег, прекрасно сознавая, что его не поймут. Люди-бабочки уставились на него. — Что вы собираетесь со мной делать?
      Из группы инопланетян, стоявших на пульте ручного управления саркофагами, выпорхнули три фигурки и полетели к нему. Через несколько секунд они опустились справа от его лица, и, чуть повернув голову, Грег смог хорошо их разглядеть. Если бы не сине-зеленые переливчатые крылья со светло-коричневыми пятнами и игольчатыми стрелками внизу, это были бы самые настоящие люди. Маленькие, но люди.
      Тела и лица двух полуголых мужчин по краям были неестественного золотого окраса и лишь чуть-чуть прикрыты лиловыми набедренными повязками. В руках они держали что-то очень похожее на огнестрельное оружие. «Это охрана того типа, который между ними», — догадался Грег.
      «Тип» был одет в белоснежные шальвары и такую же белоснежную блузу. Он был безоружен. Крылья его были несколько иными по форме, чем у остальных, и без пятен. Скуластое лицо было смуглым, волосы и глаза — светлыми, от осанки веяло гордостью.
      — Ну и что? — сварливо сказал Грег. — Долго будем пялиться?
      Смуглый явно ритуальным жестом приложил обе руки ко лбу, опустил их, а затем тонким и певучим, но твердым голоском произнес:
      — Как имя твое, бескрылый?
      У Грега от удивления отвисла челюсть. Однако он быстро взял себя в руки.
      — Откуда вы знаете английский? — спросил он, удивляясь бестолковости, с которой он, оказывается, провел первые мгновения контакта с внеземной цивилизацией.
      — Я, император Лабастьер Первый, внук бога и правитель этого мира, знаю все языки бескрылых… — человечек приостановился, а затем как бы поправился: — …людей. Много надписей на этом диалекте в корабле. Я понял, что нужен английский.
      Откуда он знает все языки людей? Но об этом позже. Сейчас — самое важное.
      — Где я нахожусь? Как вы называете свою планету? — спросил Грег.
      Голос крылатого правителя прошелестел нечто несусветное, а затем он сказал:
      — Так наша планета называется на языке нашем, но ты понять не можешь.
      Грег сообразил, что вопрос им был задан некорректно, и переформулировал его:
      — А как называется это место на моем языке?
      — Вы называли эту планету «Земля», — ответил Лабастьер.
      — О, господи! — выдохнул Грег.
 
      Теперь он уже не мог сказать уверенно, что лучше: быть спасенным инопланетянами вдали от дома или обнаружить, что ты на родной планете, но вместо людей она населена какими-то «теплокровными бабочками»… Стоило ли так спешить домой, лишь для того, чтобы убедиться, что его захватили маленькие крылатые монстрики?
      После того как Грега странным образом покормили странной пищей, вкуса которой он так и не смог разобрать, он вновь помочился (работают, работают почки!) и теперь вместе с едой переваривал свой разговор с Лабастьером Первым. Если сначала тот строил фразы довольно коряво, то вскоре стал разговаривать вполне гладко.
      «…Зачем вы меня связали? — спросил Грег правителя. — Почему не будите остальных?»
      «Вы большие и сильные. Я не уверен, что вы нужны нам, а мы вам. На Земле нет места двум таким разным расам, хотя я и имею на этот счет сомнения».
      «Зачем же вы разбудили меня?»
      «Я долго думал, стоит ли это делать. Годы. Я нашел три причины, по которым следовало разбудить тебя».
      «Что это за причины? Какая первая?»
      «Вы — нечто новое в моем мире. В нем так давно нет ничего нового, что я уже устал от этого».
      «Вторая?»
      «Та же. Вы были в других мирах и можете о них рассказать».
      «А что за третья причина?»
      «Вы — наши предки и создатели. Вы сделали нас из себя. Я испытываю к вам нечто вроде благодарности потомка. Я ощущаю связь между нами, так как я получил в наследство и ваши знания».
      «Тогда развяжи меня».
      «Тебя развяжут, но только после того, как доставят с орбиты на Землю. Я один понимаю, что мы обязаны вам своим существованием, но я же один отвечаю и за свой народ, за его безопасность. Я отвечаю за все. Я хочу говорить с тобой, пока мы не решим вместе, как нам с вами поступить, и пока ты не расскажешь обо всем, что видел в иных мирах».
      «Почему ты выбрал именно меня?»
      «Мне было все равно. Я не знал, кто из вас главнее, кго умнее и ответственнее. Я выбрал тебя».
      «Почему?»
      «Ты ближе других к выходу. Легче транспортировать. И самец. С самцами проще».
      «Это точно, — усмехнулся Грег. — И как долго ты собираешься со мной говорить?»
      «Сколько понадобится. Если мы найдем ответ быстро, то и говорить будем недолго. Если ответ спрятан, будем говорить годы. Я не ограничен во времени, я бессмертен. Если до того, как будет принято решение, ты умрешь, я разбужу другого бескрылого…»
      Грега такая перспектива не слишком-то обнадежила. Но упрекать Лабастьера в нелогичности не приходилось.
      Почему корабль вынырнул в таком далеком будущем?! Судя по всему, с момента его старта на Земле прошли сотни тысяч лет. Человечество успело погибнуть, а на его останках появилась и расцвела махровым цветом цивилизация этих чертовых бабочек! О том, что после каждого гиперпрыжка земное и бортовое время будет основательно различаться — на годы или даже десятилетия — было известно. Но такая разница… Впрочем, природа гиперпространства почти не изучена, мало ли какие там могут быть аномалии…
      Кроме отброшенной сразу идеи, что все это сон, у Грега появилось и предположение, что «внук бога» просто врет и что корабль все-таки не в Солнечной системе, «бабочки» все-таки инопланетяне да к тому же еще и телепаты. Отсюда и знание языка… Зачем врет? А кто его, врага, поймет… Но эта версия показалась Грегу даже менее правдоподобной, чем предложенная Лабастьером, да к тому же еще и по-детски глупой. Нет, скорее всего, дело обстоит именно так, как тот и говорит.
      В таком случае нужно приложить все силы, весь интеллект и все дипломатические способности к тому, чтобы вывести из анабиоза экипаж и создать на Земле человеческую колонию… «А для начала надо уговорить императора разбудить хотя бы Клэр, без нее мне будет совсем уж тяжко…» На миг ему стало страшно и больно от мысли, что ничего из того, что он любил, больше нет, что сейчас он, наверное, единственный в мире живой и бодрствующий человек. Грег был готов к тому, что никогда больше не увидит оставшихся на Земле близких, но чтобы все человечество… С другой стороны, засыпая, он был почти уверен, что не проснется вовсе…
      Мысли Грега прервало появление команды из нескольких десятков бабочек, взявшихся за его транспортировку. Надо отдать им должное: они верно сообразили, как это делать. Отсоединили катетер, сняли с головы датчики биоэлектрической активности и мозгового давления. Затем отключили искусственную гравитацию, после чего, ухватившись за прозрачные путы и мелко трепеща крыльями, оторвали его невесомое тело от ложа и головой вперед повлекли к стыковочному модулю. «Как муравьи гусеницу», — подумал Грег.
      Он пытался заговорить с ними, но то ли им было запрещено общаться с ним, то ли человеческим языком владел только их отсутствующий сейчас босс… Почему только он? Загадка. Он сказал, что получил в наследство знания людей, но, как и почему, не уточнил.
      Все-таки масса человеческого тела для миниатюрных бабочек была слишком велика: сперва они тащили Грега очень медленно, а когда разогнались, не вписались в поворот ведущего к шлюзу коридора и довольно ощутимо треснули свой груз башкой о стену.
      — Эй, эй! Полегче! — прикрикнул Грег, но с тем же успехом он мог бы разговаривать и с обычными мотыльками.
      «Всегда не любил насекомых, — размышлял Грег. — Может, это и не совсем правильно для биолога… Впрочем, ученый вовсе не обязан любить объект своего изучения. Никогда я не мог понять, что красивого видят некоторые люди во всяких там бабочках, стрекозах и прочих жужелицах. Особенно в бабочках. Крылья разноцветные, как лепестки цветов, но между ними — гусеницы с тупыми злобными глазками…»
      Грегу вспомнилось, как в детстве он разглядывал пойманную бабочку через увеличительное стекло, и его передернуло даже сейчас. Визуальным изучением его любознательность тогда, кстати, не удовлетворилась. Каких только опытов ни проводил будущий астробиолог с бедным насекомым, пока в результате оно не издохло… Похоже, теперь его настигла расплата за эту детскую шалость.
      Словно в подтверждение крылатые носильщики снова стукнули его тем же самым местом о край проема шлюзовой камеры, и Грег, сморщившись, охнул. «И куда, интересно, они меня тащат? — подумал он. — Если в свой корабль, то откуда у них там столько места? Или они сделали корабль специально для меня?.. Вполне вероятно, — допустил он. — Похоже, их технологии развиты ничуть не хуже, чем когда-то у людей. Пристыковаться к чужому кораблю, да так точно, чтобы автоматика сработала и впустила внутрь, не так-то просто».
      …Места было предостаточно, да и вообще, преодолев некоторый культурный шок, Грег понял, что корабль бабочек подозрительно похож на человеческий. Точнее, он словно был сделан по человеческим чертежам, лишь наскоро подогнанным под возникшие новые требования нынешних владельцев.
      Нет, дизайн, конечно, отличался сильно, это-то Грега сперва и сбило с толку. Не было привычной четкости геометрических форм и линий, не было прямых углов и ровных окружностей — стены как будто руками вылеплены из глины. Непривычной была и окраска: плоскости испещрены разноцветными темными разводами и потеками… Но размеры, расположение и технические решения тех или иных блоков — от дверных шарниров до осветительных приборов — практически совпадали с привычными Грегу. И вновь вспомнились слова Лабастьера о том, что он — наследник человечества… А еще он понял, что это не звездолет, а шаттл, не имеющий гиперпространственного привода и движущийся лишь на поглотителях.
 
      Перелет длился несколько не самых приятных для Грега часов. И так-то тело после анабиоза не прекращало ныть — пусть не так сильно, как вначале, но все же ощутимо, а теперь еще и затекло от связывающих его пут. К тому же Грега подташнивало от незнакомой пищи, а в животе что-то усиленно булькало и тяжело, с резью, перекатывалось с места на место. В довершение ко всему то ли пилот оказался отменным лихачом, то ли бабочки легче людей переносят перегрузки, но сразу после расстыковки корабль рванулся так стремительно, что глаза у Грега полезли из орбит, и его вырвало.
      Впрочем, пожаловаться было некому. Он в полном одиночестве лежал на том, что только что считал потолком, стонал и шептал в адрес крылатого пилота все проклятия, которые только мог припомнить. Потом переключился на императора Лабастьера и дополнил лексический состав своей речи отборной нецензурной бранью, резонно рассудив, что таким неосторожным с собой обращением он обязан именно ему. «Ему же на меня наплевать. Если я сдохну, он „разбудит другого бескрылого“, мать его так!..»
      Посадка была еще ужаснее, но тут уже Грег просто потерял сознание.

 
      Очнувшись, Грег обнаружил, что уже не связан. Кряхтя, приподнялся, огляделся и присвистнул. Он сидел на циновке посредине лесной поляны. Лес производил впечатление тропического, однако было не жарко, а даже прохладно, и воздух был, похоже, слегка разрежен. Грег машинально потрогал свое лицо и нащупал густую щетину, точнее, даже небольшую бороду: как ни замедлены были в анабиозе биологические процессы, они все же текли.
      Сразу бросался в глаза высоко выдающийся из-за деревьев серебристый купол шаттла, находившегося невдалеке. Корабль был, конечно, поменьше, чем их «Стар Стрейнджер», но размеров все же внушительных, а вовсе не «лилипутских», и формы практически той же.
      Окончательно придя в себя, Грег зябко повел плечами и обнаружил, что, во-первых, он одет в серые, похоже, шелковые шальвары и блузу с большим красным крестом на груди («тоже мне, „скорая помощь“…). Во-вторых, что в некотором отдалении, окружив его, неподвижно висят несколько летательных приспособлений, похожих на разрезанные пополам мячи для регби, а на них, застыв, сидят по две вооруженные человекобабочки. И, наконец, в-третьих, что его шею плотно облегает металлический ошейник.
      Грег потрогал его рукой. Металл был гладким, без всяких там шипов. А то уж он подумал, что это нечто вроде рабской колодки, которая должна причинять ему боль и неудобства. В то же время на ошейнике не обнаружилось ни застежки, ни шва, словно тот был цельнолитой.
      Вместо естественного, казалось бы, в этой ситуации шума космодрома вокруг стояла девственная природная тишина. Лишь листья деревьев шелестели на легком ветерке, и Грег подумал, что мир бабочек, наверное, очень экологичен. Он понятия не имел, что делать дальше, и поискал взглядом императора Лабастьера. Но, не обнаружив его, поднялся во весь рост и, разминая затекшие члены, сделал несколько гимнастических движений. Тут только Грег заметил, что на ногах у него пластиковые краги из его космической амуниции.
      Флаеры бесшумно поднялись вместе с ним и теперь вновь висели на уровне его лица. Внезапно, так, что Грег подпрыгнул от неожиданности, в правом ухе раздался отчетливый голосок императора:
      — Ты в родном гнезде, бескрылый. Приветствую тебя от имени всех его сегодняшних обитателей.
      Грег сунул палец в ухо. Так и есть. Он извлек оттуда что-то мягкое, розовое и овальное, напоминающее поролоновый тампончик. Штуковина необычная, но назначение ее ясно — дистанционный наушник. Грег вложил его обратно в ухо и спросил:
      — А где ты есть, император?
      — Позади тебя, — отозвался тот.
      Грег обернулся и действительно увидел правителя сидящим на флаере возле пилота. Этот летательный прибор отличался от остальных: он был украшен колечком с зеленым камнем, похожим на изумруд. Если бы Грег не был уверен, что это не так, он бы решил, что перед ним перстень с человеческой руки.
      — И что дальше? — спросил Грег.
      — Не понял, — отозвался император.
      — Я спрашиваю, что мы будем делать дальше?
      — Двинемся в город.
      — В город? Значит, у вас есть города?
      — Есть, — лаконично согласился император.
      — А зачем мы туда пойдем? — поинтересовался Грег.
      — Чтобы мне удобнее было беседовать с тобой, чтобы было интересно моим подданным.
      — А если я не захочу? Если я сейчас брошусь в чащу и убегу? — Грег, конечно же, не собирался этого делать: его вовсе не радовала идея жить в лесу единственным в мире человеком, но он хотел услышать ответ. И он услышал:
      — Если ты не будешь послушным, тебе будет больно.
      — Ты хочешь сказать, что твои солдаты будут палить в меня из своих пукалок? — Грег презрительно усмехнулся. — Да я одним ударом разнесу эту команду лилипутов.
      — Я не хочу делать тебе больно, бескрылый, — сказал император вместо ответа.
      — Сделай, сделай, — попросил Грег. — Мне интересно. И, кстати, будь любезен, не зови меня «бескрылым», я же не называю тебя «крылатым». У меня есть имя — Грег Новак.
      — Ты действительно хочешь боли, Грег Новак?
      — Да, давай, — кивнул головой тот.
      Император сделал своими ручками какое-то неуловимое движение, и в тот же миг жгучая молния пронзила все тело Грега с головы до пят. Дыхание перехватило, он пошатнулся, но на ногах все-таки устоял. Боль длилась только миг, а когда прекратилась, осталось жжение на шее. Тут только он осознал назначение металлического ошейника. Задыхаясь, он схватился за него обеими руками… Вскоре воздух вновь стал поступать в легкие, и Грег прохрипел:
      — Где город? Куда идти?..
 
      К городу они выбрались только к вечеру. В начале пути беседа не клеилась, тем более что Грегу не хватало воздуха и он сильно уставал. Но понемногу разговор сделался более оживленным. (Кстати, оказалось, что красный крест на груди Грега — государственная символика той части империи бабочек, где приземлился шаттл.)
      — Скажи, Грег Новак, — спросил Лабастьер, — как бы ты сам поступил на моем месте? Если бы ты правил своим миром и вдруг с неба спустились бы великаны и сказали, что это их земля, потому что они жили здесь раньше?
      Вообще-то великаны пока еще ничего не говорили, но вопрос хороший. Уместный. Грег подозревал, что люди сперва закидали бы таких непрошеных титанов термоядерными ракетами, а потом уже подумали, правильно ли они поступили. Но такой ответ был явно не в его интересах.
      — Есть такое понятие «демократия», — сказал он, даже сам слегка морщась от затхлости своих речей. — В него включается и то, что всякий разумный индивидуум имеет право на жизнь и на тот образ жизни, который считает правильным. Если, конечно, это не ущемляет интересы других граждан. Демократия — ключевое понятие нашей цивилизации…
      — Поэтому вы и уничтожили себя? — отозвался Лабастьер, и Грегу показалось, что он уловил в его интонациях иронию. — В вашем мире не смогли сосуществовать несколько рас, относящихся к одному виду. Они могли бы ассимилироваться, а вместо этого убивали друг друга. А в моем мире сосуществуют виды бабочек, не способных к ассимиляции. Не значит ли это, что наш образ жизни правильнее? А у нас нет этой вашей демократии. Когда-то мы тоже воевали и истребляли друг друга, пока это неразумное занятие не прекратил единый правитель.
      — Ты? — как можно ехиднее спросил Грег.
      — Да, — без малейшего смущения отозвался император, и Грег понял, что пуля его сарказма угодила в молоко. Тогда он заговорил серьезно:
      — Это называется тоталитарное общество. В истории людей их было немало, но, как правило, все они плохо кончали, и граждане таких государств не были счастливы. Кстати, правители таких государств тоже кончали не лучшим образом.
      — Знаю, знаю. Но у вас не было такого правителя, как я — бессмертного и единого в тысячах тел. Я не делю наше общество на избранных и неизбранных, что делали все ваши правители, наши касты имеют сугубо профессиональные различия. Во главе ваших обществ стояли такие же люди, как и все прочие, с такими же низменными интересами и страстями. Они не могли отрешиться от них для всеобщего блага. Если бы вами взялся управлять спустившийся с неба бог, вы бы продолжали держаться за свою демократию?
      — Думаю, да, — честно сказал Грег. Он был уверен, что правители его времени не отдали бы свою власть даже богу.
      — Но ведь он мог бы спасти ваш мир от гибели…
      Грег в это время перебирался через небольшой ручей и был слишком занят, чтобы ответить сразу, но как раз это подсказало ему ответ. Оказавшись на другой стороне, он присел отдохнуть, отдышался и тогда сказал:
      — Был в нашей истории такой случай. Бог спустился на землю, ходил по воде, творил чудеса и обещал всем спасение. Ничего не вышло, его убили.
      — Он был слаб, а я сильный.
      — Мне трудно спорить с тобой, император, я ведь не знаю, кто ты и откуда взялся. Не делай мне, пожалуйста, больно, но я замечу, что, хоть ты и называешь себя «внуком бога», на бога ты совсем не похож…
      Грег услышал тихое покашливание и, обернувшись, с изумлением обнаружил, что Лабастьер смеется. Грег слегка смутился, но все-таки продолжил:
      — Я до сих пор не знаю, откуда ты знаешь наш язык и наши технологии. Ты говоришь, что знаешь о нас все, а я не знаю о вас ничего, и это как-то нечестно…
      — Хорошо, хорошо, — согласился император, продолжая посмеиваться. — Я уже вознагражден за то, что решил разбудить тебя. Ты сумел развеять мою скуку… Что ж, начнем с этого. Я расскажу тебе о нас и о себе. — Он помолчал, словно выбирая, с чего начать, затем произнес: — Мы появились благодаря вашему соплеменнику Роберту Страйку.
      — Страйку?! — воскликнул Грег. — Да я его знаю! Замечательный ученый и инженер!
      — Ваш мир был велик, — заметил Лабастьер, и Грег понял, на что тот намекает, — что в такое совпадение слабо верится.
      — Да я серьезно говорю! — чуть ли не обиделся он. — Мало того, что Роберт был знаменитостью, я был знаком с ним лично. Он был руководителем группы по разработке системы жизнеобеспечения нашего корабля. — И тут Грега осенило. — Я, кажется, понял! Ваше появление на свет как-то связано с Фондом Выживания Человечества. Идею биохранилища, с которой Боб носился как с писаной торбой, Мировой Совет не поддержал, и все средства пошли на постройку нашего звездолета… Но мало ли что еще он мог напридумывать в рамках той же программы…
      — Почему человечество так боялось погибнуть? — поинтересовался Лабастьер.
      — Странный вопрос, — удивился Грег. — А вы что, не боитесь смерти?
      — Я спрашиваю, почему людям казалось, что они могут уничтожить сами себя? Почему им казалось это столь вероятным? Ведь они не хотели этого, раз принимали против этого меры.
      — Ах, вот ты о чем… Ну-у… Во-первых, все-таки не обязательно сами себя. Могла прилететь какая-нибудь комета или мог случиться какой-нибудь катаклизм — наводнение, оледенение, взрыв на Солнце… Но и сами себя — тоже… Нас было слишком много. А Земля не так уж велика. Перенаселение — бич человечества.
      — Сейчас суша Земли в пять раз меньше, чем тогда, но мы не страдаем от перенаселения.
      — Вы и сами маленькие, — сказал Грег и вспомнил, что и в его время в качестве одного из решений проблемы перенаселения предлагалась гормональная перестройка человечества, с тем чтобы люди будущих поколений стали на порядок меньше ростом. Меньшая занимаемая площадь жилья, меньшее количество необходимой пищи и одежды… Учитывая, что производство тогда уже было почти полностью автоматизировано, это было вполне реальным решением.
      С медицинской точки зрения здесь тоже не было ничего невозможного: методика была разработана досконально… Тот же Страйк был ярым приверженцем этой идеи. Но когда попытались обсуждать ее на мировом уровне, правительства перегрызлись друг с другом: каждое хотело, чтобы остальные своих граждан уменьшили, а оно — нет. Параллельно с этим начались народные волнения: далеко не всякий хотел «уродовать своих детей», ну а под корень эту идею зарубил Ватикан, предав ее анафеме. Так что дело все-таки не в перенаселении…
      — Дело все-таки не в перенаселении, — повторил он мысль вслух, — дело в политических и конфессионных разногласиях… То тут, то там возникали очаги напряженности, локальные войны, бунты роботов… А оружие стало уже таким мощным, что какой-нибудь идиот в одиночку мог взорвать всю Землю…
      — И ты, бескрылый, учишь меня, как управлять обществом?
      — Никого я не учу, — обиделся Грег, поднялся и двинулся дальше. — И я уже просил не называть меня «бескрылым»… Между прочим, это ты обещал мне рассказывать вашу историю, а рассказываю все время я.
      — Такова твоя невыдержанная натура, — заявил император. — Ты — единственное на земле существо, которому я позволяю перебивать себя. Что ты регулярно и делаешь.
      «Ладно, ладно, — подумал Грег, — попросишь, слова не скажу…». Но тут же, противореча своим мыслям, полюбопытствовал:
      — А почему ты мне это позволяешь?
      — Потому что узнавать я люблю больше, чем сообщать. А от своих подданных я не могу узнать ничего нового. А также потому, что ты полностью в моей власти и я всегда могу остановить тебя. И еще потому, что никто из окружающих не понимает нас и мой престиж в глазах подданных не страдает.
      «Ответ, как всегда, логичный и исчерпывающий, — подумал Грег, — но если ты такой крутой, чего ж ты так трясешься за свой престиж? Видно, все-таки не все довольны твоей властью…» Но произносить это вслух Грег не стал.
      — Понял, — отозвался он вместо этого. — И все-таки я жду твоего рассказа.
      — Хорошо, — согласился император, — но если тебе захочется что-то добавить, перебивай… То, что ты сообщил о Роберте Страйке, удивительно, но вполне вписывается в то, что известно мне. Похоже, он все-таки настоял на своем. Запуск вашего корабля и создание хранилища эмбрионов преследовали одну и ту же цель — сохранить человечество.
      Далее Лабастьер Первый поведал Грегу о том, что «биохранилище» с человеческими эмбрионами люди расположили внутри Эвереста (на случай потопа), а на орбиту вокруг Земли запустили спутники, которые должны были бы зафиксировать гибель человечества, если таковая произойдет, а затем, регулярно зондируя атмосферу и почву, дождаться, когда Земля вновь станет пригодной для обитания человека, и запустить «инкубатор».
      Однако времени между катастрофой и этим моментом могло пройти слишком много. Через сотни тысяч, а то и миллионы лет эмбрионы человека могли погибнуть, несмотря на все ухищрения ученых. А вот эмбрионы насекомого могли бы сохраняться в десятки раз дольше. И тогда люди создали «запасной вариант»: совершенно новый вид разумного существа — нечто среднее между человеком и насекомым…
      — Кретины! — возмутился в этом месте Грег. — Я всегда был уверен, что ученые — безответственные кретины. А о том, что будет, когда вылупятся и те и другие, они подумали?!
      — Ты их недооцениваешь, — спокойно откликнулся Лабастьер. — Если бы ожили эмбрионы бескрылых, наши куколки были бы автоматически уничтожены. Но этого не случилось. Выжили только мы.
      — Проклятье! — воскликнул Грег, и Лабастьер вновь усмехнулся его непосредственности. А затем поведал, как его отец по имени Рамбай и мать, Ливьен, нашли останки «биохранилища», а в нем и банк человеческих знаний.
      Император не смог понятно объяснить, каким образом все эти гигантские залежи информации, предназначенные людьми для возрожденных потомков, полностью были влиты ему в голову. Грег понял лишь то, что роль в этом сыграли предрасположенность бабочек к телепатии и какой-то специальный способ хранения знаний, связанный с особенностями их биологии. Живые хранилища знаний назывались «думателями».
      Другими словами, еще задолго до обнаружения «биохранилища» человекобабочки создали собственную, отличную от людской, цивилизацию, немалую роль в которой играли некие мнемотехники, которые впоследствии и позволили Лабастьеру усвоить весь багаж научных знаний человечества.
      Такое объяснение вполне удовлетворило Грега, и он подтвердил это вопросом:
      — Ваш космический челнок создан по человеческим чертежам?
      — Мне не нужны чертежи, — ответил император, — но ты прав, Грег Новак. До знакомства с вашими технологиями бабочкам была чужда даже сама идея полета в космос. Но я воспринял ее.
      — Однако все это еще не сделало тебя богом? — заметил Грег, усаживаясь отдохнуть.
      — Нет, — легко согласился император. — Но я смог перестроить свой организм и научился многократно копировать себя. Тысячи моих копий связаны телепатически и являются одним целым. Я слежу за всем нашим миром, находясь одновременно везде.
      — А кто дал тебе на это право?
      — Я сам себе его дал. И с тех пор наш мир процветает.
      — Угу, — пробормотал Грег. — Это додуматься надо: клоны-телепаты правят миром… Ты тоже, думаю, нe бедствуешь, — вновь обратился он к Лабастьеру.
      — Твоя логика не может отделаться от ущербных человеческих штампов, — заявил тот. — Я взял на себя ответственность. Я сделал мир таким, о каком бабочки мечтали столетиями. Я ничего не взял себе взамен, кроме груза знаний, который лишил меня радости. Я — не человек. Это вы, бескрылые, только и думали о том, как набить свои утробы пищей…
      — Кстати, а поесть мне дадут? — живо заинтересовался Грег. — Я уже основательно проголодался.
      — Люди ужасно прожорливы, — заметил император. — И это одна из тех причин, которые вас погубили. И одна из причин, по которым я сомневаюсь в целесообразности возвращения вашего вида к жизни.
      — Можно подумать, что вы никогда не едите, — огрызнулся Грег.
      — Много едят наши личинки, — спокойно отозвался император. — Взрослая бабочка ест очень редко, только тогда, когда необходимо восполнить большой расход энергии. Хотя иногда и просто ради развлечения… Надо отдать вам должное, нас вы сделали значительно совершеннее себя.
      — Но я-то не бабочка! — возмутился Грег.
      — Да, — невозмутимо согласился Лабастьер Первый, и с этим трудно было поспорить.
      — Так отдайте мне должное содержанием, соответствующим моим биологическим потребностям.
      — Насколько я знаю, голод не подразумевает немедленную гибель человеческой особи…
      — Мне дадут поесть или нет?! — уже всерьез забеспокоился Грег.
      — А сколько еще времени ты мог бы выдержать без пищи? — поинтересовался император.
      — Выдержать-то я мог бы еще долго, но голод — это очень неприятное чувство, поверь. Хорошо вам, насекомым, а я теплокровное млекопитающее!
      — Мы не насекомые. И постарайся больше так не говорить, у нас это считается оскорблением… В специальных помещениях мы содержим диких котов и других млекопитающих помельче, которые пережили катастрофу. Мы умеем с ними обращаться.
      «Меня поместят в зверинец?!» — подумал Грег, впадая в легкое отчаяние.
      — В том темпе, в котором мы движемся, — продолжал император, — до города осталось идти, по вашему исчислению времени, еще около двух часов. Там тебя ждет пища.
      — Так чего же мы рассиживаемся! — Грег вскочил на ноги. — Пошли быстрее!
      До самого города они двигались почти молча. Во всяком случае, Грег решил твердо: «Пусть сначала покормят, а потом уж будем разговоры говорить». Тем более что хоть он и старался держаться бодро, но мрачные мысли о человечестве, судьбе экипажа и собственном будущем все же мучили его не меньше, чем голод, и желание болтать отошло на второй план.

 
      Грег уже понял, что небольшой относительно человеческого рост бабочек вовсе не говорит о том, что они не способны на глобальные свершения. Он был готов к тому, что город окажется крупным и по людским меркам, но все-таки тот потряс Грега. И даже не масштабом, а формами. Ему почему-то казалось, что это будет зеленое поселение, утопающее в кронах деревьев. Вместо этого, выйдя из леса, он увидел вздымающуюся в небо скалу. И не сразу понял, что это не природный, а искусственный объект.
      Чем ближе они подходили, тем яснее становилось, что это не цельная глыба, а совокупность тонких и ажурных, напоминающих кораллы, стволов — белых, бледно-розовых, светло-лиловых и коричневых. Хрупкие на вид, похожие на суставчатые ветви бамбука, они, казалось, вот-вот рухнут под собственным весом. Иногда они, оканчиваясь грибовидными шляпками, а иногда, разветвляясь, китайскими фонариками вновь сходились к вершине…
      Грег остановился.
      — Это ваши дома? — на всякий случай спросил он.
      — Да, — отозвался император. — Это дома расы ураний. Но мы не строим их. Они строятся сами. Эту технологию мы не переняли у вас, а разработали самостоятельно. Наши дома строятся сами.
      — Это растения?
      — Почти. Это колонии специальных организмов.
      «Видимо, действительно что-то вроде кораллов», — заключил Грег.
      — Но живут они не сами по себе, — продолжал Лабастьер, — а соответственно нашим нуждам.
      «И как, хотелось бы мне знать, я войду в этот якобы город?» — подумал астронавт, однако император опередил его сомнения:
      — Мой народ готовился к встрече. Мы убрали часть домов, проложив дорогу к тому месту, где ты остановишься. Ты сможешь пройти.
      «Очень мило с вашей стороны», — подумал Грег.
      Императорский флаер, облетев человека, оказался спереди.
      — Следуй за мной, — скомандовал Лабастьер.
      Повинуясь, Грег спросил:
      — Это ваш единственный город?
      — На Земле множество городов бабочек, — сухо отозвался Лабастьер.
      — И все такие же?
      — Нет, все они разные. Есть города на суше и под водой, города бабочек вида маака и города бабочек-махаонов. Все они различны и не похожи друг на друга. Столицы маака и махаонов тебе еще предстоит посетить, так как мои подданные будут рады увидеть бескрылого предка. А это единственный город третьего и самого малочисленного из возлюбленных моих народов — город бабочек ураний. Когда-то они жили в дуплах деревьев, отсюда и такая архитектура.
      За разговором они подошли вплотную к первым «домам». Грег тем временем думал о том, что жилища этих существ и не должны походить на человеческие. Им не нужны лестницы и лифты, не нужны кухни и санузлы… Разве что спальни… Хотя вообще-то черт его знает, что им нужно.
      Вблизи оказалось, что стволы «домов» не так уж тонки — метра три-четыре в диаметре и раскачиваются под порывами ветра. Флаер императора двинулся вдоль этого частокола, и вскоре Грег, плетущийся за ним, увидел довольно широкую, метров десять шириной, щель между «домами». Он шагнул в нее вслед за флаером, и тут же словно по команде со всех сторон к ним устремились полчища человекобабочек.
      Грег не сразу понял, откуда они взялись, пока не заметил, как на разной высоте на стволах «домов» словно бы лопаются какие-то пленки-мембраны, открывая выходы, из которых и вылетают бабочки, а отверстия тут же вновь затягиваются… Урании стайками кружились около Грега, облаками нависали над ним, их тонкие голоса слились в сплошной гул…
      — Мой народ с благоговением и уважением приветствует тебя, — пояснил император. — Они давно готовы к встрече с бескрылым предком и с нетерпением ожидали ее.
      — Передай своему народу, что я польщен, — пробормотал Грег.
      — Поздоровайся с ними, скажи им свое «хелоу», им это понравится.
      — Хелоу! — рявкнул Грег и приветственно поднял руку.
      Тут началось форменное столпотворение. Бабочки заворковали еще громче, и Грегу показалось, что в их интонациях он уловил нотки экзальтации хотя, конечно, он мог и ошибаться. Но в том, что стайки крылатых существ заметались и завертелись вокруг него еще быстрее, он мог поклясться на что угодно.
      — Хелоу — главное божество наших предков, — сообщил император. — По легенде он был бескрылым гигантом. Как ты. Я уже давно обешал своим подданным знакомство с ним.
      «Вот же паразит, — подумал Грег. — Стрижет политический капитал, даже не скрывая этого. Ненавижу пиаровские технологии…»
      Они двигались вперед, не замедляя хода, а любопытствующие бабочки проворно освобождали им путь, Грегу казалось, что он идет прорубленной в густом лесу просекой, вот только деревья тут были высотой до самых звезд.
      Неожиданно «дома» расступились. Грег вышел на обширное открытое пространство и остановился как вкопанный, увидев перед собой то, чего уж никак не ожидал увидеть.
      — Это наша главная площадь, — сообщил император. — А это твой временный дом. Мы построили его специально для тебя.
      Посреди площади стояла хибара, представлявшая собой прихотливую помесь викторианского коттеджа, индейской хижины и пчелиного улья. Коттедж это приземистое строение напоминало формой: имелся и фронтон, и колонны, поддерживающие крышу, то и другое — белого цвета, и дверной проем. От хижины и улья в нем было то, что стены оказались не цельными, а шестиугольно-решетчатыми, светло-ореховыми. Белые детали напоминали мрамор, ореховые — дерево, но при ближайшем рассмотрении и то и другое походило на пластик.
      «И что, в этой открытой беседочке мне и предстоит доживать остаток своих дней?» — с горечью подумал Грег, но тут же вспомнил, что император собирается познакомить его еще с какими-то столицами, а значит, тут он особенно не задержится.
      — Войди, — предложил император. — Там тебя ждет пища.
      Пробормотав проклятье, Грег наклонился и шагнул внутрь. Флаер императора влетел следом. Аскетичности убранства этого вигвама позавидовал бы любой буддийский монах. В полутьме единственной комнаты просто не было ничего вообще, кроме циновки на полу и двух овальных посудин возле нее — высокой и плоской. Грег в нерешительности остановился на пороге. Потом вошел.
      — Присаживайся и утоли голод, — сказал император. — Я изучил ваши физиологические потребности. Эта пища приемлема для тебя и содержит все необходимое для жизнедеятельности организма.
      Грег уселся на циновку и огляделся. Через дыры в стенах на него пялились сотни любопытствующих глаз. «Что и говорить, интим мне обеспечен», — подумал он. А еще он с удивлением осознал, что легко различает лица самцов и самок и среди последних кое-какие кажутся довольно симпатичными… «Впрочем, чему тут удивляться, дело ведь не в размере, а в пропорциях, — сказал он себе. — Когда разглядываешь журнал с красотками, разве задумываешься над тем, что эти красотки на бумаге величиной сантиметров в десять…» Сколько сотен тысяч лет прошло с тех пор, как он в последний раз касался женщины? Грег подумал о Клэр, но в тот же миг его посетило какое-то смутное эротическое видение, связанное с самками-бабочками… Отогнав наваждение, Грег перенес внимание на плоскую чашу.
      Содержимое ее энтузиазма не вызывало: она была наполнена желтой мутноватой кашицей с приторным запахом чего-то подгорелого.
      — Что это такое? — спросил Грег подозрительно.
      — Вы называли это «рис», — заявил Лабастьер. — Мы подвергли зерна привычной вам термической обработке и добавили мед. Насколько я понимаю, это должно быть питательно и вкусно для тебя. Во всяком случае, питательно.
      — А там что? — спросил Грег, указывая на высокую посудину.
      — Мы называем это «напиток бескрылых». Результат брожения сока съедобных ягод.
      — Хм, — сказал Грег, взял сосуд в руки, поднес к лицу и осторожно понюхал. Жидкость откровенно пахла брагой. Грег сделал осторожный глоток… Кислятина редкостная, но пить можно. Судя по всему, в этом пойле градусов пять-семь.
      Он перенес свое внимание обратно на «еду». Совершенно очевидно, что требовать от хозяев серебряный столовый прибор смысла нет. Грег двумя пальцами зачерпнул немного бурой кашицы и попробовал на вкус. Бабочки снаружи возбужденно залопотали.
      Как Грег и подозревал, «рис» был подгоревшим, да к тому же еще и приторно сладким. Но есть хотелось ужасно, а угощение казалось хоть и странным, но съедобным. Грег проглотил взятую щепотку. «Ладно, — подумал он, — позже попытаюсь навести порядок в понятиях этих букашек о человеческой пище. А пока придется довольствоваться тем, что есть. Во всяком случае, эта бурда вроде бы не содержит никакой заразы».
      — Император, — обратился он к Лабастьеру, висящему на флаере против него.
      — Слушаю тебя, Грег Новак, — отозвался тот.
      — Я, конечно, понимаю, что им интересно, но нельзя ли объяснить твоим подданным, что на сегодня представление окончено. Мне хотелось бы пообедать спокойно…
      — Это нетрудно, — откликнулся Лабастьер, затем что-то пропел по-своему, и человекобабочек словно ветром сдуло. Метафора была здесь тем более уместна, что за стенами раздался шелест сотен крыльев, словно налетел внезапный порыв ветра.
      — Если хочешь, Грег Новак, я тоже временно покину тебя, — предложил император. — Я буду снаружи. Сколько тебе понадобится времени?
      — Часик, нормально? — спросил Грег. — Я бы поел и немного отдохнул.
      — Да, — согласился Лабастьер. — Я войду к тебе через час. — С этими словами его флаер вылетел наружу.
      Преодолевая брезгливость, Грег утолил голод и жажду, а затем, чувствуя легкий хмель, растянулся на циновке, подложив под голову руки, и попытался собраться с мыслями. Он жив, и это плюс. Но есть и минус — он в плену (якобы в гостях) у потомков людей… Такой большой и сильный по сравнению с ними, но в то же время беззащитный и беспомощный. Что он может предпринять дальше?
      Внезапно в животе забурчало, напомнив, что человеческое пищеварение подразумевает и дефекацию. Этого Лабастьер явно не предусмотрел. Грег беспомощно огляделся по сторонам, но ничего подходящего для возникшей ситуации не обнаружил.
      Он мог бы и потерпеть немного, но решил не тянуть с решением столь животрепещущего вопроса, а потому поднялся и выглянул в проем наружу. Флаер императора висел в метре от входа.
      — Проблема, — сказал Грег.
      — Твой организм стремится вывести ненужные шлаки? — со знанием дела осведомился император.
      — Вроде того, — подтвердил Грег. — Может, пройдемся обратно в лес?
      — Это вовсе не обязательно, — возразил Лабастьер. — Ты можешь опорожнить свой кишечник в те чаши, где была пища, а мои подданные унесут их прочь.
      — А потом в той же посуде принесут мне еду?! — смутился Грег. — Нет, император, у людей так не принято. Для еды — одна посуда, для дерьма — другая!
      — Не возбуждайся понапрасну, — заявил Лабастьер. — Твое желание легко выполнимо. Сейчас тебе доставят специальную посуду для испражнений… Теплокровные животные из нашей коллекции не требовали ее, но разум прихотлив, и я был готов к этому…
      Не прошло и пяти минут, как влетевшая в «коттедж» стайка бабочек принесла Грегу точно такую же посудину, в какой ему был подан «рис», но немного поглубже. Он же в это время опять валялся на циновке, предаваясь вполне оправданной меланхолии.
      Нечто явственно унизительное было в процессе испражнения в эту керамическую тарелку. Но Грег был не из тех людей, что комплексуют попусту. Сделав свое дело и выставив посудину наружу, он обнаружил, что уже основательно стемнело.
      — Император, — позвал он, плохо различая в сумерках, тут ли флаер Лабастьера.
      — Я здесь, — отозвался тот.
      — А освещения в моем жилище не предусмотрено?
      — Искусственное освещение не в традициях ураний, а мы находимся на их территории.
      — Понятно. А ночной сон бабочкам необходим?
      — Урании ведут ночной образ жизни. Днем они не спали только потому, что хотели посмотреть на тебя.
      — Очень мило с их стороны, — заявил Грег. — Но я веду дневной образ жизни. И сейчас я хотел бы поспать. Готов продолжить общение утром. Ты не против?
      — Я не против, — как-то совсем по-человечески ответил император. — Но у нас принято перед сном удовлетворять желания, связанные с биологическим воспроизведением.
      — У нас тоже есть похожая традиция, — усмехнулся Грег, — но тут вы мне вряд ли сможете помочь. Спокойной ночи.
      Он вернулся внутрь, ощупью нашел циновку, разделся и растянулся на ней во весь рост, чувствуя неприятную липкую влажность тела. «Интересно, моются эти чертовы бабочки когда-нибудь или нет? Наверное, нет, у них же крылья, которые небось нельзя мочить. А мне обязательно надо умыться. Завтра нужно будет решить и этот вопрос». За день произошло столько событий, что на их осмысление понадобится немало времени. Но сейчас утомление брало верх, и почти сразу Грег начал засыпать.
      …Ему снилось что-то прозрачное и неуловимое. Что-то сплошь из легких касаний и шепотков. Он словно погрузился в тихую и нежную суматоху с явным эротическим уклоном. Казалось, кто-то легко и влажно касается его губ и тела, включая самые интимные места. Их трогают, щекочут, теребят и целуют…
      Внезапно проснувшись, Грег понял, что это совсем не сон. Темнота была почти полной, и ничего конкретного он не видел, но очертания нескольких крылатых фигурок хоть и смутно, но все же угадывались. Да и без того было понятно, что происходит в его «спальне». Несколько ураний, тихо переговариваясь между собой и посмеиваясь, ласкали его тело, возбуждая физическое желание и пытаясь его удовлетворить.
      «Надеюсь, это хотя бы самки?.. — сквозь сон подумал Грег, но тут же, окончательно проснувшись, возмутился: — Этого мне еще не хватало! Зоофилия какая-то!»
      — Ну-ка, брысь! — рявкнул он в темноту. Шелест крыльев взметнулся и исчез. Словно ничего и не было. Осторожно, боясь кого-нибудь ударить или придавить, Грег сел на циновке.
      «Нет, это уж слишком! — решил он. — Надо сразу правильно себя поставить. До каких пор эта проклятая бабочка будет считать, что вправе решать за меня все, вплоть до тонкостей моей личной жизни?»
      Грег поднялся и решительно выбрался наружу. Ночь была темной, но звезды сияли ярко, значительно ярче тех, которые он видел когда-то. И благодаря их свету контуры императорского флаера проступали из сумрака.
      — Эй, ты! — крикнул Грег в темноту.
      — Слушаю тебя, — голос Лабастьера слегка помедлил и закончил: — …человек.
      — Вот именно! Человек! Я — человек, и я свободен! Я не животное из твоего зверинца. Впредь спроси, насекомое, хочу я чего-то или не хочу, а потом уже делай это! И не смей вторгаться в мою личную жизнь! Ты понял, что я имею в виду, или нет?
      Лабастьер снова помедлил, а затем произнес с нарочитой отчетливостью:
      — Я понял лишь то, что ты не совсем осознаешь, в каком положении ты находишься.
      — То есть? Ну и в каком?
      — Ты — мой гость, но ты и мой пленник.
      — Ничего нового я не услышал, — заявил Грег. — Я прекрасно понимаю свое положение. Только не забывай: это мы вас сделали!
      — Но не ты лично. Я спас тебя от гибели, но если понадобится, я без труда и сомнений лишу тебя жизни.
      — Это не так просто, как тебе кажется!
      — Да?.. — отозвался Лабастьер.
      И тут же знакомая уже, но забытая волна боли судорожной молнией прокатилась по телу Грега от горла до самых кончиков ног. Согнувшись, он непроизвольно захрипел, а потом, не в силах устоять на ногах, опустился на землю.
      — Я отец своим подданным, — сказал император. — Ты обидел наших девушек. Они готовились к этой ночи годы. Ты наказан за строптивость.
      Боль отхлынула. Минуты две Грег приходил в сознание. Потом прошептал:
      — Ладно. Спокойной ночи.
      Еще минут пять он, сидя на пороге и привалившись спиной к краю проема, разглядывал огромные незнакомые звезды в черном небе. Затем он уполз внутрь, на свою циновку.
      Больше этой ночью его не беспокоил никто. Прежде чем уснуть, Грег подумал о том, стоил ли его гордый отказ от эротических услуг самок ураний перенесенной боли. В конце концов, в чужой монастырь со своим уставом не ходят… Наверное, нужно учиться быть дипломатом. Да, он не дипломат, а биолог, черт побери!.. Но если он хочет помочь себе и остальным членам экипажа, то есть всему тому, чем является сегодня человечество, ему придется учиться.

 
      Позавтракав порцией какой-то новой бурды и хлебнув «напитка бескрылых», Грег вышел из пластиковой хибары и сообщил Лабастьеру о своем желании умыться. А потом, сказал он, ему бы хотелось познакомиться с культурой всех трех видов бабочек, ведь есть же у них, наверное, какие-то иллюстрированные книги, альбомы или фильмы…
      — По поводу умывания есть два варианта, — ответил Лабастьер. — Первый вариант: мои подданные доставят сюда несколько сосудов с водой, и ты умоешься здесь, на площади. Мы предусмотрели это. Второй вариант: завтра, когда мы отправимся в столицу махаонов, по пути нам встретится несколько открытых водоемов, и ты сможешь искупаться там.
      — А сами ураний когда-нибудь моются?
      — Да, конечно. Когда дома достигают зрелости, они перестают питаться из почвы, и их сок становится просто водой. Она слабо сочится в стенах, и через специальные отверстия урании берут ее, чтобы умыться или утолить жажду. Но и купание в водоемах — одно из любимых развлечений ураний.
      — А крылья?
      — Да, некоторое время после купания бабочка лишена возможности летать, но когда крылья высыхают, она вновь обретает эту способность. Бабочки купаются, если рядом нет врага и если некуда спешить.
      — О'кей, — сказал Грег. — Я бы хотел использовать обе возможности: слегка умыться сейчас, а завтра искупаться по дороге.
      — Воду скоро доставят тебе, — заверил Лабастьер.
      — А как насчет книг?
      — Здесь есть некоторая сложность, — ответил император. — В полном смысле того, что вы называете «книгами», у бабочек нет. У ураний не было никогда, а у маака и махаонов они были в глубокой древности. Причем у махаонов это была одна-единственная книга — «Книга стабильности». Но ни у тех, ни у других книги не содержали иллюстраций, а лишь текстовую информацию. Ни живописи, ни кинематографа наша цивилизация не знает, так как на достаточно ранней стадии ее развития мы освоили более совершенный вид передачи информации. Это мнемотехнология — способ консервации и передачи мыслеобразов посредством мнемофильмов. А теперь, давно уже, и древняя текстовая информация, как исторический раритет, содержится в определенном формате только на мнемоносителях.
      Грег кивнул. Мудрено, но понять можно.
      — А я мог бы посмотреть то, что вы называете мнемофильмами?
      — Мне нравится общаться с тобой, — заметил император. — Мы очень часто думаем похоже. Я исследовал этот вопрос. Наши нервные системы почти одинаковы, и, наверное, ты мог бы стать субъектом мнемотехнологий. Но бабочку этому учат с самого раннего детства, одновременно с тем, как ее учат ходить, летать и говорить. И считается, что чем позднее начать эти занятия, тем труднее ей дастся это искусство. Были случаи, что по тем или иным причинам бабочка вовремя не получала нужных навыков и оставалась «мнемоглухой» на всю жизнь.
      — Ясно. Но, может, все-таки попробовать?
      — Я был готов и к этому вопросу. Мы сконструировали для тебя адаптированный вариант мнемопроектора, и скоро его доставят сюда.
      Пока они разговаривали, стайки бабочек доставили к входу в жилище Грега шесть сосудов. Можно было помыться. Правда, прямо скажем, довольно относительно. В каждом сосуде было не больше литра воды, а что такое мыло, шампунь, полотенце, зубная паста и щетка, бабочкам объяснять было явно бессмысленно. Не говоря уж о бритвенном приборе. Но спасибо и на том.
      Грег огляделся. Бабочек — и самцов, и самок — вокруг было несколько сотен. Они стояли на земле, сидели, свесив ноги, на деталях его жилища, парили в воздухе… Сперва Грег опять хотел сказать Лабастьеру, что, мол, умывание — дело интимное, но потом плюнул. С какой, в конце концов, стати ему стесняться существ, которые и людьми-то не являются? Это во-первых. Во-вторых, император хотел для своих подданных шоу, так подыграем императору. Ну и, наконец, был третий момент, в котором Грег вынужден был себе признаться: он чувствовал некоторую досаду от давешнего ночного инцидента с самками и хотел показать им, что не такой уж он целомудренный недотрога, а вполне нормальный мужчина.